Текст книги "Накануне 22 июня. Был ли готов Советский Союз к войне?"

Автор книги: Геннадий Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Несмотря на такие чудовищные (и унизительные для любого генерала, но не для «маршала победы») потери, Жуков не только не смог разгромить, но даже остановить малочисленную немецкую танковую группу, после чего он, не дождавшись, когда догорят последние советские танки, преспокойно уехал в Москву. И все же нашелся один человек, который не смог вынести такого позора, и этим человеком оказался политработник, член военного совета Юго-западного фронта Николай Николаевич Ватутин. Он не мог объяснить ни себе, ни своим подчиненным, почему буквально за пару дней была напрочь разгромлена казавшаяся непобедимой советская стальная армада в четыре тысячи танков, которой руководил посланник «великого и любимого» товарища Сталина. Ватутин искренне верил в безупречность решений и полководческий талант «вождя народов», поэтому он не смог смириться с обнажившейся бездарностью Верховного главнокомандующего и застрелился на следующий день после отъезда Жукова.

Для понимания главного принципа применения танковых ударных соединений, о котором Жуков, Тимошенко, Конев и другие советские военные начальники сталинского толка имели весьма смутное представление, и несоблюдение которого привело к описанному результату, весьма поучительно выглядит инструктаж, который получил командующий 8-й британской армией в Северной Африке генерал Ритчи [77]:

«Командующий британскими вооруженными силами на Ближнем и Среднем Востоке генерал Окинлек предложил Ритчи использовать бронетанковые дивизии массированно, как “бронированный кулак” в борьбе с танковыми соединениями немецко-итальянских войск… Кроме того, Окинлек требовал, чтобы Ритчи не нарушал организационной целостности ни одной из бронетанковых дивизий. “Их обучали действовать как дивизии, – указывал он в своем письме от 20 мая, – и я полагаю, что как дивизии они и должны сражаться”. Ритчи, однако, не последовал этому разумному требованию. 27 мая и в последующие дни его бронетанковые бригады вводились в бой, как правило, поочередно одна за другой, а штаб корпуса и штабы дивизий потеряли управление своими соединениями, что во многом и предопределило успех немецко-итальянских войск».

В советских вооруженных силах в июне 1941 года могли бы быть командиры, которые не только бы давали подобные разумные указания по применению бронетанковых соединений, но и в отличие от генерала Ритчи их бы еще и правильно исполняли. Однако всех их Сталин уничтожил еще в 1937 и 1938 годах, и управлять советскими войсками остались только Жуков, Тимошенко и Конев, которые провалили все без исключения операции начального периода Великой Отечественной войны.

Особое «восхищение» вызывает назидательный тон Жукова в пресловутых «Воспоминаниях и размышлениях» в адрес историков (точнее – «нашей исторической литературы»), которые «как-то лишь в общих чертах касаются этого величайшего приграничного сражения начального периода войны с фашистской Германией» [7]. Лицемерие этого назидания состоит в том, что наша историческая литература потому так поверхностно и освещала это действительно величайшее приграничное сражение, чтобы не показывать дурь его главного организатора и того, кто его послал в качестве помощника на Юго-западный фронт.

Однако Жуков в своих размышлениях переходит всякую допустимую грань приличия, заявляя, что «в результате именно этих действий наших войск на Украине был сорван в самом начале вражеский план стремительного прорыва к Киеву» [7].

И это Жуков пишет, лучше нас всех зная, какой разгром немцы учинили нашим войскам под Киевом. Именно под Киевом была разгромлена самая крупная в истории войн группировка войск, советских войск, и именно под Киевом в плен к немцам попало самое большое в истории войн число военнопленных, советских военнопленных. А первопричина этого немыслимого разгрома лежит в том, что направленный Ставкой на Юго-западный фронт «помощник» оставил М.П. Кирпоноса (командующего Юго-западным фронтом) совершенно без бронетанковой техники и без всяких надежд на удержание фронта.

При изучении материалов этого танкового сражения создается впечатление, что Жуков в ту пору даже не знал таких военных терминов (не говоря уже о понимании их содержания), как «тщательное планирование операции», «организация взаимодействия», «оказание помощи подчиненным войскам», «создание ударных группировок», «огневая поддержка удара». Таким образом, Сталин назначил на должность начальника Генерального штаба человека, который не отличался ни талантом, ни способностями, ни умением, ни даже желанием работать на новой должности. Опыт его предыдущей работы наглядно демонстрировал, что Жуков в любой работе всегда и везде создавал солдафонскую атмосферу. Он не в состоянии был не только понять, но даже выслушать своих подчиненных, а тем более учесть их мнение, что особенно важно для руководителя такого ранга. История подтвердила эту ошибку: уже в июле 1941 года Жуков был снят с должности начальника Генерального штаба.

Описанная история с назначением Жукова на должность начальника Генерального штаба и его последующим освобождением – это не случайная небрежность Сталина, а принцип его работы, основанный на поверхностном, неквалифицированном, непрофессиональном подходе к решению всех без исключения вопросов, за исключением одного – казни людей. Поверхностный характер сталинской кадровой политики особенно ярко демонстрирует история с генералом Андреем Власовым. Именно Сталин содействовал служебному росту Власова, и именно он создал вокруг Власова ореол спасителя Москвы и направил его с повышением на должность заместителя командующего Волховским фронтом.

Оценивая степень неадекватности восприятия Сталиным нарастающей угрозы со стороны Германии, а также соответствие реальной военно-политической обстановке предпринимаемых им усилий по подготовке вооруженных сил страны к грядущей войне, нельзя не сослаться на воспоминания наиболее приближенных к Сталину членов Политбюро. Через неделю после начала войны они в конце концов сами приехали к Сталину на дачу и увидели его полностью разбитым и подавленным. Тем не менее они стали «уговаривать» Сталина создать систему управления страной военного времени, да и начать хоть что-то делать, чтобы остановить стремительное продвижение немецких войск. Как едко заметил по этому поводу А.И. Микоян: «Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать» [4].

Та же абсурдная ситуация сложилась и накануне войны, когда Жуков и Тимошенко убедили Сталина принять их и стали «уговаривать» его подписать директиву, требующую от войск встретить противника во всеоружии. Можно ли себе представить, чтобы к премьер-министру Великобритании Уинстону Черчиллю пришли бы руководители военного ведомства и стали бы его уговаривать принять меры к отражению предстоящих воздушных налетов фашистской Германии. Как известно, Черчилль своевременно предпринял целый комплекс эффективных мер оборонного характера в масштабах государства, и система ПВО Великобритании[132]132
  Официальное название на русском языке – Соединенное королевство Великобритании и Северной Ирландии с 1921 года, после разделения Ирландии на два государства. На английском языке – United Kingdom of Great Britain and Northern Ireland. Почему в то время применялся термин «Англия», остается полной загадкой.


[Закрыть] оказалась в идеальном состоянии, когда Геринг начал налеты на британские острова в июле 1940 года[133]133
  По большому счету подготовка к этой битве началась еще с середины 30-х годов (разумеется, прошлого столетия), когда стали отчетливо вырисовываться претензии нацистов на мировое господство.


[Закрыть]. Еще до начала битвы за Британию, а именно 18 июня 1940 года, выступая в палате общин, Черчилль заявил [9]:

«Я ожидаю, что вот-вот начнется Битва за Британию. От этой битвы зависит выживание христианской цивилизации. Злоба и мощь врага должны скоро обрушиться на нас. Давайте соберем силы при исполнении своих обязанностей…»

Битва за Британию была той воздушной схваткой, к которой Великобритания была готова, а Германия – нет. Общий замысел операции по завоеванию превосходства в воздухе в битве за Британию базировался на устаревших представлениях времен Первой мировой войны и не учитывал возросшие возможности средств ПВО, особенно что касается Великобритании. Действительно, к лету 1940 года британская ПВО стала самой совершенной в мире. Это был поистине триумф технических достижений и организационных усилий[134]134
  Многие британские летчики, мягко говоря, недолюбливали эту организационно-техническую систему по той причине, что в результате технического прогресса в 1940 году романтический образ летчика-охотника канул в лету, а им приходилось действовать по четкому плану и строгим инструкциям.


[Закрыть]. На передовой линии британской системы ПВО располагались радиолокационные станции (далее РЛС) дальнего обнаружения, которые заблаговременно определяли координаты, удаление и курс самолетов противника[135]135
  Достижения британцев в радиолокационной технике, основанные, кстати говоря, на разработках советских ученых М.А. Бонч-Бруевича, Н.Ф. Алексеева и Д.Е. Малярова, позволили снизить вес и габариты РЛС и впервые в истории начать их установку на крупные боевые корабли королевских военно-морских сил (ВМС) и даже на самолеты (королевских ВВС).


[Закрыть]. Эта информация с РЛС немедленно передавалась в единый «центр оперативного управления ПВО», в котором она преобразовывалась в трехмерную графическую форму. Такая «технология» позволяла наглядно представить всю картину развивающихся событий и оперативно принимать адекватные решение по эффективному отражению воздушного налета. Гибкость управления достигалась за счет того, что все воздушное пространство на юге и востоке Британских островов было поделено на четыре зоны ответственности по количеству авиационных объединений королевских ВВС. Командующему истребительной авиацией Хью Даудингу даже удалось решить проблему опознавания «свой – чужой» путем установки на британские самолеты радиоустройств, передававших на РЛС сигнал опознавания[136]136
  Читатель может понять значимость такой в меры уже в то время по тому факту, что знаменитый итальянский маршал Итало Бальбо, бывший министр авиации Италии и генерал-губернатор Ливии, погиб в результате того, что самолет, на котором он летел, по ошибке сбили собственные зенитки в районе города Тобрук.


[Закрыть]. Читатель может сам оценить разницу в научно-техническом прогрессе в условиях демократии и в тюремных «шарашках», через которые прошли все выдающиеся советские авиационные конструкторы.

Черчилль распорядился провести на виду у немцев серию крупномасштабных учений и тренировок для достижения необходимого уровня боеготовности системы ПВО и лично принял участие в них (в качестве наблюдателя). Особое внимание в ходе этих учений уделялось практической отработке действий всех сил и средств, входящих в созданную систему ПВО, и проверке уровня их взаимодействия. Он сделал это без оглядки на то, что по этому поводу подумают нацисты, продемонстрировав решительность, политическую волю и готовность сражаться с фашизмом до конца. Таким образом, в результате сделанной Черчиллем правильной оценки исходной информации и благодаря заблаговременной подготовке системы ПВО страны, ее целенаправленному совершенствованию и своевременному приведению в необходимую степень боевой готовности немцы в воздушной войне с Великобританией потерпели полное фиаско.

Уникальные возможности радиолокации и ее роль в обеспечении высокой боевой готовности в полной мере осознали и советские военные начальники, но случилось это не в июне 1941 года, а в мае 1944 года [51]:

«26 мая немцы произвели массированный налет на гавань Усть-Луга и катера в Лужской губе. В нем участвовали 54 самолета типа Ju-87 и два десятка “фокке-вульфов”[137]137
  Очевидно, имеется в виду FW-190, однако неясно, в каком варианте – истребителя или штурмовика.


[Закрыть]. Подход самолетов противника был своевременно обнаружен расчетом РЛС “Редут”[138]138
  Первый советский импульсный радиолокатор дальнего обнаружения, который был создан летом 1941 года. Дальность обнаружения воздушных целей превышала 200 километров, то есть вполне достаточная, чтобы заблаговременно перехватить тихоходные штурмовики Ju-87. Однако, как и любое техническое устройство, эта станция могла эффективно решать возложенные на нее задачи не самостоятельно, а только в составе организационно-технической системы, как это и было сделано в Великобритании к лету 1939 года.


[Закрыть]. Поднятые по тревоге истребители 10-го гвардейского иап (истребительного авиационного полка) сумели расстроить боевой порядок немцев и не допустить прицельного бомбометания. Поэтому, несмотря на численность нападавших, эффективность налета была довольно скромной».

Трудно даже представить, что бы «натворила» немецкая авиационная группировка в составе около 80 самолетов, если бы ее не удалось обнаружить своевременно, – достаточно вспомнить, как 22 июня 1941 года немцы уничтожили всю авиацию ЗапОВО. Вот это и есть яркий показатель синергетического эффекта дальнего радиолокационного обнаружения и боевой готовности войск ПВО.

Чтобы понять, почему советские силы и средства ПВО ни при каких обстоятельствах не могли поступить точно таким же образом 22 июня 1941 года, даже будучи своевременно приведенными в полную боевую готовность, нужно разобрать ситуацию с массированным ударом немецкой авиации по Кронштадту 21 сентября 1941 года, то есть уже через три месяца после начала войны[139]139
  Кронштадт был серьезным препятствием для группы армий «Север» (под командованием генерал-фельдмаршала фон Лееба), так как располагавшаяся там мощная морская артиллерия наносила чувствительные удары по немецким войскам и сковывала их маневр.


[Закрыть]. Как свидетельствует старший оператор РЛС «Редут»[140]140
  РЛС дислоцировалась на «Ораниенбаумском пятачке» в деревне Большая Ижорка и имела прямую телефонную связь с командным пунктом ПВО КБФ.


[Закрыть] Г.И. Гельфенштейн, он с помощью вверенных ему технических средств заблаговременно обнаружил три ударные авиационные группировки противника общей численностью 220–230 самолетов, направлявшихся на Кронштадт, и своевременно доложил об этом на командный пункт (КП) ПВО КБФ. Даже не будучи экспертом в военном деле, можно легко понять, что налет авиационной группировки численностью более 200 самолетов – это очень и очень серьезно, однако вот такая была реакция на стремительное развитие ситуации [55]:

«До этого в моей практике уже не единожды были случаи, когда нашим данным не доверяли…

Вот и теперь чувствую, что там, на КП ПВО КБФ, донесения принимаются как-то слишком бесстрастно. Нет никакой взволнованности, озабоченности, нет никаких к нам вопросов, и мы не слышим звуков сирен “Воздушной тревоги“».

Хотелось бы особо подчеркнуть, что и командующий Ленинградским фронтом, которым в ту пору был «маршал победы», и все высокопоставленные военные начальники, если они хоть что-то смысли в военном деле, должны были в деталях изучить опыт битвы за Британию и понять новаторские идеи британцев в области радиолокации, сделать для себя необходимые выводы и соответствующим образом готовить вверенные им силы и средства ПВО. Причем для этого им вовсе не требовалось испрашивать разрешения у товарища Сталина – нужно было только исполнять свой долг. На дворе осень 1941-го, а не лето 1939-го, а эти деятели не доверяют возможностям радиолокации (или даже не понимают, о чем идет речь), не знают технических характеристик стоящих на вооружении отечественных РЛС и не предпринимают никаких мер по совершенствованию системы ПВО. В своих «Воспоминаниях и размышлениях» Жуков так оценивает результаты этого налета немецкой авиации на Кронштадт 21.09.1941 [7]:

«Но интенсивный огонь зенитной артиллерии и решительные атаки советских истребителей сорвали замысел врага: существенный ущерб флоту нанесен не был».

И больше ни одного слова о событии, которое можно было бы назвать эпохальным с точки зрения успешного внедрения в нашей стране в военное дело новейших технологий, методов и средств. Не умаляя заслуг советских зенитчиков и летчиков, которые отразили массированный налет немцев на Кронштадт, нужно все же признать, что важнейшим условием их успешных действий стало своевременное приведение имеющихся сил и средств в полную боеготовность, а также получение целеуказания и целенаведения от расчета упомянутой РЛС «Редут». У Жукова же нет ни одного упоминания об РЛС «Редут», и это означает, что он не обладал даже элементарными представлениями в военно-технической области, поэтому ничего не понял в той битве за Кронштадт, а все задачи мог решать только кровью солдат, и не более того. Соответственно, по этому значимому для развития средств ПВО случаю не были подготовлены никакие аналитические материалы, которые можно было использовать для изучения, внедрения и распространения передового опыта.

Приведенная «маршалом победы» лаконичная фраза о битве за Кронштадт отражает уровень его «правдивости» и «компетентности». Действительно, как следует из исторических материалов, в систему ПВО Кронштадта в те три сентябрьских дня входили целых шесть морально устаревших и отживших свой век истребителей И-15 «Чато» и И-153 «Чайка»[141]141
  И-15 создан в 1933 году, и, конечно, назвать его истребителем в 1941 году можно было только с иронией (или сарказмом). И-153 появился в 1938 году как развитие И-15. Однако ключевые отличия заключались лишь в убирающемся шасси и бронеспинке для летчика. Во всем остальном он мало отличался от И-15, то есть он не мог догнать даже немецкий штурмовик Ju.87.


[Закрыть]. Безусловно, они могли (как утверждает Жуков) провести «решительные атаки» (в решительную атаку можно пойти даже без оружия), однако вызывает серьезные сомнения его заявление, что эти убогие бипланы (полуторапланы) были в состоянии «сорвать замысел врага».

Еще раз хочется напомнить читателю, что именно Жуков с 11 сентября 1941 года возглавил Ленинградский фронт, и, таким образом, именно он отвечал и за оборону Кронштадта, где были сосредоточены основные силы артиллерии Ленинградского фронта, роль которых выполняла корабельная артиллерия Краснознаменного Балтийского флота. Так вот, несмотря на высокую похвалу со стороны «маршала победы» в адрес советских зенитчиков и истребителей и вопреки его утверждению, что «существенный ущерб флоту нанесен не был», потери советского военно-морского флота все же были ощутимыми. В частности, в результате тех налетов был потерян линкор «Марат». Учитывая же, что в Советском Союзе в ту пору имелось только три линкора, то выглядит очень странным, что такой крупный военный начальник, как маршал Жуков, этой потери не заметил, либо признал ее «несущественной». Были и другие значимые потери: затонули эсминец «Стерегущий» и подводная лодка М-74, лег на дно сторожевой корабль «Вихрь», полностью выведен из строя (хоть и не затонул) крейсер «Киров»[142]142
  На крейсере выгнуло всю верхнюю палубу, сместились фундаменты орудий, прогнулись внутренние переборки, во многих местах разорвало трубопроводы и крепления. Передвигаться «Киров» мог лишь с помощью буксиров, и отремонтировать его в условиях войны и блокады уже не представлялось возможным.


[Закрыть], поврежден линкор «Октябрьская революция» (уже второй линкор).

Маршал Жуков не пишет об этом в своих мемуарах, однако после такого унизительного разгрома он как командующий Ленинградским фронтом все же сделал самые серьезные выводы о роли и значении ПВО для защиты сил флота и его артиллерии. В частности, уже 24 сентября (1941 года) на аэродром Бычье Поле, расположенный в западной части острова, был переброшен 71-й истребительный авиационный полк, а на следующий день на Котлин перебазировался 6-й зенитный артиллерийский полк, что должно было, по замыслам советского командования, серьезно повысить потенциал Кронштадта в борьбе с воздушными налетами.

Тем не менее 27 сентября немцы предприняли еще один успешный налет на Кронштадт, в котором участвовали в общей сложности 42 самолета. На сей раз основной удар они нанесли по линкору «Октябрьская революция» и легкому крейсеру «Максим Горький». В результате полученных повреждений линкор «Октябрьская революция» потерял способность самостоятельно передвигаться. Затем в конце октября его перевели для ремонта на Балтийский завод в Ленинград, и впоследствии линкор уже больше никогда не выходил в море – то есть фактически Советский Союз в результате неоднократных налетов немецкой ударной авиации потерял второй линкор из трех имевшихся.

Из приведенного описания вытекает, что уж этот налет не мог быть неожиданностью для ПВО Кронштадта, то есть никакая боеготовность не могла стать причиной потери второго линкора. Кроме того, система ПВО Кронштадта была существенно усилена, а средств для отражения удара немецкой авиации 27 сентября было уже немало. Тем не менее потери немцев составили только три самолета: один штурмовик Ju.87 («Штука») и два истребителя Bf.109 («Мессершмитт»).

Когда говорят, что налет немецкой авиации на Кронштадт оказался неудачным (или даже провалился), имеют в виду в первую очередь соотношение выделенных немцами ресурсов для выполнения этой задачи к советским потерям и соотношение немецких и советских потерь. Однако и тут трудно найти основания для столь смелой похвалы в адрес советских «зенитчиков и летчиков», которую высказал «маршал победы». Как известно, в налете 21–23 сентября в течение трех дней приняло участие около 560 немецких самолетов, из которых немцы потеряли только 37 единиц, – вряд ли такие потери сопоставимы даже с потопленным линкором «Марат» и выведенным из строя крейсером «Киров». Признавая заслуги защитников Кронштадта, имеют в виду и колоссальные потери американцев в декабре 1941 года в результате налета японской авиации на Пёрл-Харбор. Действительно, в этом налете приняли участие 274 ударных (с бомбами или торпедами) японских самолетов «Mitsubishi-Zero» (140 в первом налете и 134 – во втором), то есть в два раза меньше, чем при налете на Кронштадт. Но при этом американцы наряду с прочим потеряли все свои восемь линкоров – четыре были потоплены, а еще четыре серьезно повреждены.

Однако нельзя забывать, что в налете на Пёрл-Харбор американцы полностью проигнорировали раннее радиолокационное предупреждение о подлете крупной авиационной группировки, и любой мало-мальски знающий специалист легко объяснит роль и значение этого «пустяка», который привел к потере американцами своего флота на Тихом океане.

Такой низкий уровень оперативного мышления у «маршала победы», его узкий военно-технический кругозор и неумение понять глубинный смысл происходящих в инженерной сфере событий стали косвенной причиной второй по значимости после 22.06.1941 трагедии в истории ВВС, которая произошла также 22 июня, но уже 1944 года, о которой поклонники Сталина и Жукова по понятным причинам предпочитают помалкивать.

Как известно, в рамках совместных челночных операций советских и американских ВВС под кодовым названием «Неистовый Джо»[143]143
  Англ. Frantic Joe.


[Закрыть] три аэродрома Полтавского авиационного узла были выделены для базирования, размещения личного состава, подготовки и выполнения заданий американской стратегической авиации. Эти авиабазы служили аэродромами посадки для американских бомбардировщиков В-17 после выполнения ударов по немецким экономическим и военным объектам, и с них же они взлетали для решения последующих задач[144]144
  Основные авиабазы американских бомбардировщиков располагались на территории Италии и Великобритании. Такие челночные полеты позволяли, во-первых, брать на борт максимально возможную бомбовую нагрузку, а во-вторых, практически на всем маршруте использовать истребители прикрытия, базировавшиеся с обоих фронтов.


[Закрыть]. [68]

В частности, на одном из аэродромов разместилась 559-я база ВВС США, которой командовал полковник Дэйвид Ланкастер. Несмотря на то что авиабаза находилась достаточно близко от линии фронта и обслуживала стратегическую ударную авиацию, выполнявшую ответственные задания по уничтожению военно-экономического потенциала фашистской Германии, не было предпринято никаких мер по ее противовоздушному обеспечению, а об оборудовании авиабазы радиолокационными станциями раннего предупреждения и говорить не приходится.

Так долго продолжаться не могло, и 22.06.1944 (то есть через три года, а не через три месяца после начала войны) 4-й корпус легиона «Кондор»[145]145
  Тот самый легион, который стер с лица земли испанский город Герника 26 апреля 1937 года.


[Закрыть] под командованием Рудольфа Майстера в результате массированного авиационного налета уничтожил находящуюся здесь авиационную группировку. Немецкие летчики сожгли 44 бомбардировщика В-17, а 25 вывели из строя, а также уничтожили около трех десятков советских и американских истребителей. Конечно, были значительные разрушения аэродромной инфраструктуры, а также немалые потери личного состава, материалов и имущества.

Хотелось бы обратить внимание читателя, что налет немецкой ударной группировки длился более часа и немцы при этом не понесли абсолютно никаких потерь: не потеряли ни одного самолета и даже ни одного раненого. Историки считают, что в Полтаве американская стратегическая авиация понесла самые большие потери на земле за всю Вторую мировую войну. В итоге после девяти месяцев трудных переговоров и доставки в Советский Союз всего необходимого, стоившего миллионы долларов (долларов того времени) и немалых усилий, события одной ночи поставили под сомнение целесообразность всех предпринятых мер. И мы опять приходим к ключевому положению войны: воюют не танки, не самолеты и не РЛС, а воюют люди – военные начальники, командиры и экипажи.

Возвращаясь к впечатляющей победе британцев в битве за Британию, хотелось бы отметить, что королевские ВВС в этой битве оказались в явном численном меньшинстве. Всего в их составе к началу битвы имелось 896 истребителей, в том числе [47]:

Hurricane … 565

Spitfire … 239

Defiant … 22

Blenheim … 78

Итого … 896

Им противостояло 1542 немецких истребителя, в том числе 1226 – «Мессершмитт Bf-109» и 319 – «Мессершмитт Bf-110». Кроме того, в налетах на Британские острова принимали участие в общей численности более двух тысяч немецких бомбардировщиков, борьба с которыми и была главной задачей британской системы ПВО. Несмотря на такое подавляющее численное превосходство немцев, благодаря усилиям Черчилля и грамотному применению радиолокационных технологий асы королевских ВВС с первых же дней боев показали свое превосходство над немецкими летчиками и смогли остановить авиационные группировки Геринга. Так, за первые десять дней битвы за Британию немецкие ВВС потеряли 367 самолетов, тогда как потери британцев составили 183 машины, и такая тенденция сохранилась на весь период сражения[146]146
  Хотелось бы напомнить читателю, что только ЗапОВО в течение первых часов 22 июня 1941 года потерял более 800 самолетов, тогда как потери немцев составили несколько машин, – потрясающий контраст.


[Закрыть].

Сравнение потерь по материальной части (то есть по самолетам) уже впечатляет, но в данном случае большие потери немцев не являются решающим условием бесперспективности попыток Гитлера (точнее – Геринга) победить в этой воздушной схватке. Ключевым моментом здесь выступают потери личного, а точнее – летного состава. Ведь каждый сбитый самолет для немцев означал и неизбежную потерю его экипажа, неважно, гибель или пленение. Восполнить же потерю одного летчика (или штурмана), по понятным причинам, это не одно и то же, что восполнить потерю одного пехотинца.

У британцев же ситуация совершенно иная. Да, экипажи королевских ВВС в некоторых случаях все же погибали, но так как британские летчики сражались над своей территорией, то большинство экипажей подбитых машин удавалось спасти. Практически все раненые британские летчики через некоторое время возвращались в строй, то есть общая убыль летного состава королевских ВВС была на два порядка меньше, чем у немцев. Таким образом, при таком соотношении потерь летного состава перспектива оставить свои ВВС без экипажей никак не улыбалась ни Гитлеру, ни Герингу.

Можно привести еще один фактор, который трудно объяснить с рациональной точки зрения, но который неуклонно усиливал превосходство королевских ВВС над ведомством Геринга. Дело в том, что по непонятным причинам авиационная промышленность фашистской Германии в 1939 и 1940 годах работала в режиме мирного времени, то есть в одну смену [86]. В результате объем выпуска боевых самолетов, в том числе и истребителей, был относительно невелик. В частности, а августе 1940 года немецкая авиационная промышленность выпустила только 160 истребителей Bf. 109 («Мессершмитт-109»), что не покрывало и половины потери немцев в битве за Британию. Великобритания же благодаря усилиям Черчилля только в этом месяце поставила для королевских ВВС 546 «Харрикейнов» и «Спитфайеров» (см. данные на с. 177), то есть почти в 3,5 раза больше, чем получили немцы.

К сожалению, Черчилль был главой другого государства и никак не мог повлиять на то, чтобы подобную систему ПВО создали и в Советском Союзе, хотя для этого не было абсолютно никаких препятствий. Оценивая ход подготовки Великобритании к отражению нацистской агрессии, приходится признать Черчилля как образец политической дальнозоркости, стратегического мышления и государственного подхода к делу. Его же твердая позиция по отношению к нацистам, а не мелкобуржуазная, как у Сталина, заслуживает глубочайшего уважения. В отличие от Сталина, который не только ни разу не избирался, но фактически Страну Советов превратил в абсолютную, причем феодальную монархию, Черчилль пришел к власти в результате демократических выборов не для того, чтобы силой репрессий и путем физического истребления своих оппонентов безраздельно до самой смерти править страной, попирая все нормы, правила и законы, а чтобы не дать врагу вступить на ее территорию.

Не Жуков и Тимошенко должны были просить Сталина, чтобы тот «разрешил» привести приграничные войска в (полную) боевую готовность – термин «разрешить» здесь просто неуместен: они же, в конце концов, у него не на свидание отпрашивались. Главу государства, находящегося в здравом уме, в большей степени, чем других, должна заботить судьба страны, и в этой ситуации Сталину самому следовало потребовать (то есть приказать, а не разрешить) в самой жесткой форме и от Жукова, и от Тимошенко, а также от многих других руководителей принять незамедлительные и самые решительные меры к отражению предстоящего вторжения фашистской Германии на территорию СССР. Такая преступная безответственность со стороны руководителя государства, который сосредоточил в своих руках все рычаги государственного и военного управления, ограничив и Тимошенко, и Жукова в некоторых необходимых им полномочиях, наталкивает на мысль о предательстве на более высоком уровне, чем на уровне командующего военным округом, как об этом фантазируют наиболее экстравагантные сталинисты.

Совершенно абсурдными и смехотворными выглядят попытки некоторых историков выставить Сталина в лучшем свете, опираясь на ряд мероприятий, предпринятых им накануне 22 июня 1941 года, по сбору разведывательных данных о вероятном противнике. Самым сильным аргументом в этих попытках, видимо, должна стать срочная воздушная разведка вдоль всей линии границы в зоне ответственности ЗапОВО которую провели ВВС ЗапОВО 18 июня 1941 года во взаимодействии с пограничными войсками по личному приказу Сталина. Однако Сталин в полученных разведывательных сведениях искал совсем не то, что обывателям пытаются навязать сторонники массовых репрессий, голода в самой богатой в мире пашнями стране и рьяные защитники запланированной оккупации немецкими войсками значительной территории СССР. Сталину нужны были доказательства того, что Германия не нападет на СССР.

Такая детская наивность со стороны «вождя народа», которая привела его к отстаиванию интересов враждебного государства, развязавшего мировую войну, не вписывается в ту суровую действительность. В понимании наивной веры Сталина в искренность намерений Гитлера ключевую роль играют как минимум два важнейших очевидных фактора.

Во-первых, Сталин заключил с Гитлером секретный договор о разделе Европы, по которому Гитлер позволил Сталину захватить огромные территории, включая почти половину Польши и все страны Прибалтики. Кроме того, Гитлер отдал на растерзание Советскому Союзу нейтральную Финляндию и пообещал Сталину, что Германия при таком дележе не нападет на Советский Союз. Во-вторых, Гитлер сфальсифицировал документы по делу Тухачевского и предоставил их Сталину, то есть оказал Сталину неоценимую помощь в его борьбе за власть, в ходе которой по ложным и поддельным обвинениям были физически устранены и действительные, и мнимые противники «вождя народов»[147]147
  Здесь, правда, необходимо заметить, что Гитлер в большей степени, чем Сталин, был заинтересован в устранении Тухачевского и других талантливых советских руководителей и военных начальников. Однако Сталин, ослепленный пылом истребления потенциальных конкурентов, этого просто не мог понять.


[Закрыть]. Кому же при «таком раскладе» должен был Сталин доверять больше: Гитлеру или своему наркому обороны?

Конечно, ждать от Сталина той решительности, которую проявил Черчилль, а тем более дальновидных решений, не приходится, но неужели Сталин, вероломно истребив всех соратников Ленина, не понимал, что договор с мерзавцем гроша ломанного не стоит, и Гитлер его нарушит, не колеблясь ни секунды, как только появится возможность извлечь из этого максимальную пользу. В понимании этой пропитанной кровью проблемы имеются и сугубо идеологические аспекты, которые непосредственно связаны с предметом данного исследования и которые здесь необходимо осветить хотя бы вкратце. Некоторые историки (в том числе, как ни странно, и Олег Сергеевич Смыслов [63]) утверждают, что Сталин прочитал фундаментальный труд Гитлера «Майн Кампф»[148]148
  Транслитерация от немецкого «Mein Kampf», то есть «моя борьба». Первый перевод этого «труда» был сделан именно на русский язык по личному указанию Сталина, причем с выплатой гонорара автору.


[Закрыть] и получил хорошее представление о стратегических целях и задачах нацистов. Конечно, формулировать внешнюю политику, основываясь на литературной стряпне отбывающего срок заключенного, было бы глупо, однако этот заключенный в данном конкретном случае был главой самого агрессивного (если не считать Советский Союз) государства в мире и в своей деятельности неуклонно следовал идейным установкам, изложенным в «Майн Кампф». Верится с трудом, что Сталин «осилил» объемную книгу в 600 с лишним страниц, но кто-то же из его окружения все же должен был это сделать, чтобы понять, с кем Советский Союз подписывает ключевое для СССР, Европы, да и для всего мира соглашение. В частности, в главе XIV «Восточная ориентация и восточная политика» упомянутого «труда» находим следующие ключевые установки Гитлера [64]: