Текст книги "Лев и Аттила. История одной битвы за Рим"

Автор книги: Геннадий Левицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

– Я не задам эти вопросы, потому что в пути столкнулся с одним из тех, кого ты упомянул, – признался архидиакон. – Более всего меня интересует: против кого готовится выступить твое войско, зачем на реке собирается целая флотилия?

– Пришла пора держать ответ человеку, с которого начались все мои беды в Галлии, – горестно пояснил Аэций. – К сожалению, поход предстоит против римлянина, наделенного в сем краю высшей властью. Я долго воздерживался от подобного шага, но иного выбора у меня не осталось. Префект Галлии не дал на содержание войска ни единого денария. Я не получаю от него ни хлеба, ни чечевицы, ни другого продовольствия и не могу накормить солдат даже жалкой похлебкой.

– Этого боялся не только я, – тяжело вздохнул Лев. – О твоих ссорах с префектом Галлии Децием Альбином стало известно в Риме и в Равенне – и оба главных города-государства с тревогой и надеждой ждут вестей из Арелата. Император послал меня предотвратить братоубийственную войну, и я рад, что поспел вовремя.

– Боюсь, тебе ничего не изменить. Часть солдат бежала в леса, некоторых переманил к себе Альбин. Со мной остались самые преданные легионеры, помнящие смысл слов "клятва" и "долг", но они не будут умирать от голода. Даже я не смогу их остановить, если они тронутся в сторону Арелата. А они, как видишь, готовы это сделать немедленно.

– Задержи своих легионеров хотя бы на сутки, – обратился с просьбой Лев.

– Понимаю. Ты хочешь пойти к Альбину и уговорить его накормить легионеров, которые защищают его же провинцию, – без труда догадался Аэций. – Напрасная затея и бесполезная трата времени! На этого глупца не действуют ни просьбы, ни угрозы; он не способен мыслить разумно.

– Если завтра из Арелата не прибудет в лагерь хлеб, действуй так, как сочтешь нужным, – закончил речь Лев.

– Сутки я смогу кормить легионеров обещаниями, больше – едва ли. Удачи тебе, добрый друг!

Одолевши подъем на природную возвышенность, Лев был вознагражден зрелищем большого красивейшего города. Лучи полуденного солнца отражались в отполированном мраморе, коего предостаточно имелось на улицах и площадях. Словно жемчужину в раскрытой раковине, город окружали виноградники и фруктовые сады. То был Арелат – столица Галлии и место пребывания ее префекта.

Город, почти такой же древний как сам Рим, вырос из поселения лигуров. Самое удивительное, он переживал расцвет даже во времена, когда многие города империи приходили в упадок, а некоторые и вовсе исчезали с лика земного. В I в. н. э. Арелат уступал соседней Массалии и богатством и численностью населения, но обошел ее однажды: благодаря удачной ставке. Во время гражданской войны Арелат выступил на стороне Гая Юлия Цезаря, тогда как городскому совету Массалии показались более близкими стремления и цели Гнея Помпея Магна. Республиканцы в этом кровавом споре потерпели поражение; с тех пор милости властителей Рима обходили стороной Массалию и золотым дождем проливались на Арелат.

Прекрасный город с благодатным климатом полюбили римские императоры. В Арелате подолгу жил Константин Великий – тот самый, что положил конец преследованию христиан и в конце жизни сам крестился. В Арелате родился его сын, также ставший императором – Константином II.

Созерцая город и окрестности, Лев не сразу обратил внимание на человека, облаченного в плащ пилигрима, который давно его заметил, узнал и почти бегом устремился ему навстречу. Когда взгляд архидиакона наконец остановился на немолодом приближающемся страннике, то его изумлению не было предела. Лев, которого было трудно чем-нибудь удивить, даже замер без движений на некоторое время. Однако не доверять собственным очам у него не имелось оснований:

– Проспер! Вот тебя менее всего ожидал увидеть на этой дороге! – архидиакон выразил вслух свои мысли.

Новому собеседнику Льва было столько же лет, сколь и предыдущему, и самому архидиакону – то есть пятьдесят. Проспер Аквитанский – уже тогда считался влиятельным богословом и писателем; он обладал блистательным красноречием и славился высокой нравственностью. Его знали и уважали во всех концах римских владений; достаточно сказать, что, будучи в довольно молодом возрасте, Проспер состоял в переписке с одним из отцов христианской церкви – святым Августином. Такой человек сейчас был как нельзя кстати Льву – и он появился.

– Каким образом, Проспер, ты оказался в Арелате раньше меня? – произнес Лев после нескольких мгновений молчаливого созерцания и приветствий. – Когда мы попрощались в Риме, ведь ты вовсе не собирался в дальнюю дорогу.

– Морской путь занимает гораздо меньше времени. Хотя это путешествие едва не стало для меня последним. Корабли вандалов преследовали судно до самого побережья Галли. – Проспер как человек мудрый избегал долгих разговоров о вещах неприятных и неожиданным образом сменил в рассказе о путешествии черные тона на светлые. – Не устаю поражаться величественным замыслам предков, которые они непременно воплощали в жизнь! От моря до Арелата они прорыли канал, и наш корабль проследовал едва не до парадного входа во дворец префекта. Здесь я убедился, что епископ Рима еще не достиг Арелата и пошел тебе навстречу. – Странник продолжал удивлять Льва, наградив его самым высоким званием в христианском мире.

Вопросительный взгляд священника требовал дальнейших разъяснений.

– Едва ты покинул Рим, как произошло чрезвычайно печальное событие. Почил отец христиан, неустанно несший покой и любовь в наш суетный мир.

– Безумно жаль. – Лев смахнул скатившуюся на щеку слезу. – Но таков замысел Господа. Отец Сикст чувствовал близкую кончину. Он долго беседовал со мной накануне этого путешествия, как будто желал передать свою мудрость, и прощался, словно в последний раз. Оказалось… в последний…

– Сколь ни печально событие, но престол апостола Петра не должен пустовать, как не может остаться без пастуха стадо овец, – Проспер продолжил свой рассказ. – Когда пришла пора избрать нового пастыря для христианских душ, то и народ, и духовенство единодушно произнесли твое имя.

– Я благодарен добрым римлянам за величайшее доверие. – Лев прикрыл ладонями глаза, которые вновь стали влажными.

– Как я понял, оставаться в окрестностях Арелата и обычному человеку становится небезопасно, а жизнь епископа Вечного города принадлежит не только ему, но всем христианам, – напомнил Проспер. – Тебе нужно возвращаться в Рим.

– Разумеется, – согласился Лев, убрав ладони с лица, словно показывая, что он осмыслил произошедшие в Риме события и готов к действиям, – но прежде мы должны убедить двух самых влиятельных людей Галлии сменить вражду на дружбу. Епископ Рима – есть раб рабов Божьих; более всего христианам нужен мир, а значит, достигнуть его – наша первейшая забота. "Блаженны миротворцы, – сказал Господь, – ибо они будут наречены сынами Божьими". Если нам не удастся свершить то, ради чего мы здесь, значит, я не тот человек, который должен занимать престол апостола Петра, значит, римляне ошиблись.

Проспер не стал спорить и возражать, хотя и не был согласен с тем, что выбор римлян сейчас подвергался сомнению. Вместо этого они оба стали живо обсуждать, каким образом епископу благополучно исполнить свою миссию в Галлии – и Лев с благодарностью выслушивал и принимал многие советы неожиданного гостя.

Арелат был переполнен легионерами, казалось, их число превышало количество самих горожан и мирных гостей города. По всему видно, о планах Аэция здесь было известно, и свою столицу префект не собирался сдавать без битвы. Здешних воинов ублажали как могли. Прямо на улицах и даже на площади перед дворцом разместились столы с яствами и вином. Всякий носящий меч мог подойти к ним и пить-есть сколько позволит желание, совесть или размер желудка.

Деций Альбин принял Льва и Проспера во дворце, построенном во времена Константина Великого. Он сидел в старинном кресле, украшенном благородными металлами и слоновой костью, которое являлось предметом гордости горожан, как память о первом христианском императоре. Соприкоснувшись с предметом мебели, которым пользовались владыки мира, префект, видимо, почувствовал себя их наследником. Он даже не потрудился приподняться, когда вошли Лев и Проспер Аквитанский.

– Почтенный Цецина Деций Ацинатий Альбин, тебя приветствует посол императора Валентиниана, и эта высокая должность неединственная, которую исполняет Лев. – Проспер пытался выдавить из безумного гордеца каплю учтивости. – Пока он был в пути, христиане потеряли любимого всеми епископа Сикста, и новым епископом Рима избран Лев.

Префект наконец-то покинул кресло, а едва заметный кивок его головы послужил приветствием. Затем Альбин натянул на лицо маску печали, пробормотал несколько хвалебных слов, посвященных покойному Сиксту, и наконец с неспешностью императора предложил гостям присесть.

– Почтенный префект, твои ссоры с Флавием Аэцием печалят Рим. – Лев начал речь с главного, помня, что в лагере на Роне голодают легионеры.

– Разве прочие люди никогда не ссорятся? – поспешил перебить отца церкви неторопливый до сих пор Альбин.

– Когда вы станете частными людьми, никто не посмеет вмешиваться в ваши отношения… никто из обитающих в этом мире, – пообещал Лев. – Только на последнем суде Господь спросит: как вы относились к ближнему, как прощали врагов своих, но вы надеетесь, что это произойдет нескоро и вы успеете искупить грехи… А теперь тревогу императора и всех римлян вызывает то обстоятельство, что лучший военачальник Рима изготовился к атаке на противника, словно коршун перед броском на добычу. И цель его: вовсе не свирепые варвары, нещадно мучившие наших граждан, а главный город Галлии, в котором находится ее префект, и воины на стенах Арелата тоже римские.

– Еще неизвестно, кто из нас коршун, а кто воробей, – зловеще ухмыльнулся Альбин. – Я хорошо укрепил Арелат; на стенах его прекрасные воины, о которых прежде плохо заботился Аэций.

– Тебе удалось переманить некоторое количество солдат Аэция щедрыми посулами, но не спеши радоваться этому событию. Легионеры, изменившие своему военачальнику единожды, без долгих размышлений поступят так же во второй раз, – не выдержал Проспер. А в общем, он не стремился участвовать в беседе, так как был уверен, что убедительнее Льва ему не быть.

– Крещеный ли ты, Деций Альбин? – вдруг спросил префекта Лев.

– Конечно, святейший отец! Ты оскорбил меня подобным вопросом? – Префект надулся, словно ребенок-подросток, которого не пожелали счесть взрослым.

– Добрый Господь прислал нам через апостолов Святое Писание, следовать которому обязан каждый христианин. Я не уверен, что префект Галлии знаком со Словом Божьим. – Лев подозрительно посмотрел на собеседника. – Ты, Альбин, радуешься своим ничтожным успехам и, что печальнее, неудачам брата во Христе; ты надеешься безнаказанно избивать солдат Аэция с высоких городских стен и не понимаешь, какую страшную участь готовишь своей душе. Если ты считаешься христианином, то тебе, префект, должны быть известны слова апостола Матвея: «Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге и не ввергли бы тебя в темницу; истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта».

– Я понимаю, отец наш, что нужно жить в мире. Если б я был частным человеком, то подставил бы левую щеку, когда Аэций ударит в правую, но префект – не мальчик для битья, – залопотал изворотливый лицемер. – Должность моя обязывает защищать жителей Галлии и население Арелата. Если в город ворвутся легионеры Аэция, то пострадают все. Святейший отец, ты даже не представляешь на что способны голодные люди с оружием в руках.

– Хитроумный Альбин, ты способен оправдать все свои поступки, и оправдания звучат весьма убедительно, – нахмурился Лев. – Однако огорчу тебя: Господу угодны не те, что оправдались, а те, которые узрели свои ошибки и раскаялись в грехах.

– Пусть Господь нас с Аэцием рассудит, когда придет время держать ответ перед Ним и живым, и мертвым, но сегодня мне придется отвечать перед земным судом как префекту Галлии. Повторяю, первым я не сделаю и шага в его сторону, и что произойдет завтра – в том нет моей вины.

– Ведь это ты, Альбин, довел Аэция и его легионеров до такого состояния, что им остается либо идти на тебя войной, либо умереть голодной смертью – последнего человек с мечом в руке, видимо, не предпочтет. Неважно, кто победит: Аэций или ты. Ваша битва станет поражением римлян, едва полетит первый дротик. Победителей не будет, потому что оставшихся в живых жестоко накажет император. – Лев все более убеждался, что на Альбина не оказывают должного действия уговоры, не помогают и душеспасительные беседы.

– За что же меня подвергать наказанию?! – взмолился Альбин. – Не я намереваюсь напасть на лагерь Аэция, а он собирается брать штурмом Арелат. Он возжелал отнять собранные для императора налоги. А ведь эти несчастные сестерции мне с большим трудом удалось взять с края, разоренного мятежами и нападениями варваров.

– Отдай Аэцию все, в чем он имеет нужду, потому как он и его легионеры служат императору, и еще потому, что этого требую я как посол Валентиниана, – твердо промолвил Лев. – Теперь его солдаты едва не умирают с голода, а у тебя полные склады зерна, в городе пасутся стада овец и коров, которые ты благоразумно пригнал на случай длительной осады.

– Нет ли у тебя, досточтимый посол, письменного распоряжения Валентиниана насчет действий, которых ты потребовал устно? – справился упорствующий Альбин.

– Император пожелал, чтобы мир между вами был восстановлен любой ценой, – вступил в беседу взволнованный Проспер. – И разве слова епископа Рима для тебя недостаточно?! Разве деньги ценнее римской крови, которая вот-вот должна пролиться?!

– Я с трудом уговорил Аэция подождать еще сутки. Теперь ты, Альбин, немедленно вышлешь хлеб и стада животных, пасущиеся на улицах города, в лагерь Флавия Аэция, ибо твое промедление будет означать начало войны между римлянами, – спокойно и сурово промолвил Лев. – Если сейчас я не услышу необходимых распоряжений, то покину твой дворец. Но, прежде чем покинуть Арелат, я властью, данной мне императором и римским народом, запрещу и легионерам, и ветеранам, и горожанам исполнять твои приказы.

– Ты предашь меня анафеме? – ужаснулся Альбин.

– У нас мало времени, – произнес Лев. – Из оговоренных с Аэцием суток прошла почти половина.

– Казначея ко мне! – громко и требовательно изрек префект, не узнавая собственного голоса.

Довольно скоро в комнату вошел старик с неутомимо бегающими хитрыми глазами, по поведению которого можно было догадаться, что обладатель такого взгляда имеет дело с немалыми деньгами. Префект голосом обреченного выдавил из себя:

– Ты должен отослать в лагерь Аэция все, что попросит посол императора. – Альбин указал на Льва. – Даже если это будет последний динарий.

По настоянию Льва Деций Альбин и Флавий Аэций встретились в поле между лагерем на Роне и городом; два самых влиятельных человека Галлии пожали друг другу руки.

– Отец наш, тебе удалось совершить невозможное: примирить коршуна и воробья, – тихо произнес Проспер, наблюдавший вместе со Львом идиллическую картину.

Лев вдруг удивленно посмотрел на друга; взгляд его стал отрешенным, мысли унесли епископа в другие места, в иные времена. Альбин с Аэцием мирно прогуливались по проселочной дороге. Легионеры, бывшие свидетелями удивительного события, порадовались, что все решилось миром и нет надобности убивать друг друга, и разошлись по местам своего пребывания. Только Лев продолжал молчаливо стоять. Проспер долго и терпеливо ждал. Набежал ветер, на землю упали первые капли осеннего дождя. Они и вывели отца христиан из оцепенения:

– Что ж, друг Проспер, мы исполнили свою миссию, пора возвращаться в Рим.

– О чем ты думал? – не сумел скрыть любопытства ученый-богослов.

– Твои слова неожиданно напомнили мне случай из детства, – признался Лев. – Однако не будем терять времени. Обратный путь неблизок, и времени для разговоров будет предостаточно на его протяжении. Я обязательно поделюсь с тобой и своими воспоминаниями.

Случай из детства

Льву было четыре года, когда произошел случай, неожиданно возникший в его памяти во время рукопожатия Альбина и Аэция.

Оберегаемый любящими родителями мальчик еще не успел познать жестокость времени, в которое довелось ему родиться. Пока маленький Лев только знакомился с удивительным миром, каждый день радуясь новому открытию.

Однажды в росшем около дома ивняке он нашел воробьиное гнездо с маленькими яичками. Ему ужасно хотелось взять их и принести домой. Однако мальчик сомневался: хорошо ли он сделает. И тогда Лев побежал за советом к отцу, он всегда так поступал, если колебался в своих намерениях. Мать считала Льва маленьким ребенком и часто отмахивалась от него, когда сын приходил, как ей казалось, со своими тупостями.

Отец же разговаривал с ним, как с равным. Пытливый ум наследника приводил Квинтиана в восторг, и он даже оставлял свои дела ради разговора с сыном.

– Не нужно брать их в руки, Лев, – скорее посоветовал, чем запретил отец. – Скоро из яичек вылупятся птенцы. Сначала они будут неприглядными, потом превратятся в пушистые комочки – красивые, как все маленькое, как ты – мой сынок.

– Что будет с птенцами потом? – не уставал задавать вопросы любознательный мальчик.

– Они вырастут, обретут сильные крылья и улетят, чтобы свить собственное гнездо, положить в него яички и вывести своих птенцов. Так будет продолжаться много-много раз, и на земле нашей не прекратится жизнь.

Теперь Лев ежедневно бегал к найденному гнезду и смотрел: не изменилось ли что в нем. Наконец, настал тот день, когда он с великой радостью сообщил отцу, что в гнезде появились птенцы. Издали мальчик наблюдал, как воробей носил в клюве корм, а малыши встречали своего родителя с раскрытыми ртами. Воробьи также привыкли к мальчику и, чувствуя, что он не причинит зла, подпускали к себе на пару шагов.

В один из летних дней, привычно направляясь к гнезду, Лев услышал тревожный птичий писк. Огромный коршун летел прямо на гнездо, надеясь полакомиться малышами. Старый воробей бесстрашно бросился на коршуна, когда тот был рядом с птенцами. Защитник выводка ударился всем телом в хищника и камнем упал на землю. Воробей не смог причинить вреда коршуну, но сбил его с пути. Птенцы получили отсрочку, пока коршун сделает новый заход. Защитить их было некому, потому что воробей после столкновения с коршуном не мог взлететь. Он только ходил по земле и лихорадочно тряс ушибленной головой.

Мальчик схватил валявшуюся палку и подбежал к гнезду. Он принялся размахивать своим оружием и кричать:

– Улетай прочь, разбойник! Прочь!

Коршун не спешил отказываться от добычи, и мальчик не слишком его испугал. Он кружился над его головой, намереваясь вступить в противоборство с новым защитником птенцов. Страх овладел Львом, но он не отступил ни на шаг и своим тоненьким голоском пытался отпугнуть голодного хищника.

Тревожные крики сына услышал отец и поспешил к нему на помощь. Завидев бегущего римлянина, коршун отлетел к большому дереву и уселся на его верхушке.

– Отец, когда мы уйдем, эта птица снова нападет на птенцов? – с тревогой спросил малыш.

– Похоже, что так, – согласился отец. – Коршун ждет этого, а не улетает искать новую добычу.

– Что же делать? – По щекам Льва покатились слезы.

– Не плачь. Так уж заведено на земле, что одни твари питаются другими – для римлянина это не должно быть причиной слез, – утешал Льва отец.

– Но ведь коршун съест моих птенцов, – продолжал всхлипывать малыш.

Отцу стало жаль сына:

– Я схожу за луком, а ты пока охраняй птенцов. Если коршун попробует напасть снова – кричи. Ты ведь не боишься?

– Нет! – бодро ответил малыш и крепко сжал в руке свою палочку.

Римлянин вернулся с оружием и посмотрел на верхушку дерева. Коршун сидел на том же месте. Мужчина оттянул тетиву и начал прицеливаться.

– Стой! – попросил малыш. – Не убивай его.

– Ты же хотел спасти птенцов? – удивился отец.

– Да. Но если мы убьем коршуна, то станем такими, как он. Нельзя убивать.

– Как же мы спасем маленьких воробьев? – спросил еще более удивленный отец.

– Надо сказать коршуну, пусть он, как воробьи, ест зернышки, а не других птиц.

– Боюсь, он нас не поймет.

В это время коршун поднялся и улетел – он был немного знаком с действием лука и не стал дожидаться, когда это знакомство станет слишком близким.

На следующий день Лев, едва проснувшись, побежал к гнезду. Все птенцы были на месте. Он навещал спасенных питомцев до тех пор, пока те не выросли и не улетели.

– Я не знаю, кто из него получится, но точно не великий воин, – пожаловался жене римлянин; впрочем, сожаления в его голосе не слышалось.

Путь домой всегда короче, а когда рядом друг и приятный собеседник – короче вдвойне. Предаваясь воспоминаниям и ведя бесконечную беседу, Лев и Проспер не заметили, как приблизились к Альпам.

С тех пор как величественные горы возникли на горизонте, Лев часто оглядывался по сторонам и временами замедлял шаг. Он словно надеялся кого-то увидеть в этих местах. Проспер сильно устал, чтобы задавать вопросы, едва ли он вообще заметил новшества в поведении друга. Вот путешественники приблизились к лужайке, на которой епископ когда-то отдыхал после многотрудного горного спуска.

– Сделаем привал, – предложил Лев и присел на том же месте, что и месяц назад – когда двигался в совершенно противоположном направлении.

Проспер более привык трудиться среди манускриптов в тиши атрия, чем совершать длительные походы, а потому был рад любому поводу для остановки. Он устало опустился на землю почти одновременно со Львом и мечтательно произнес:

– Перед восхождением надо хорошо отдохнуть. Было бы неплохо пополнить запасы воды и хлеба.

– Чего еще желают добрые люди, кроме хлеба и воды? – услышал за спиной знакомый голос Лев. Как ни удивительно, епископ знал, что непременно встретит отверженного легионера на обратном пути… Он не мог с ним не увидеться, хотя шансов имелось не больше, чем встретить здесь императора Валентиниана.

– Рад тебя видеть, Юлий! – воскликнул скупой на эмоции, как и все пожилые люди, епископ. – Надеюсь, за время моего отсутствия ты никого не убил?

– Клянусь, священник, никто не пострадал от моей руки. И половина твоей лепешки, съеденная мной без спроса и аппетита, стала последним преступлением несостоявшегося разбойника. Ты можешь со спокойной совестью пользоваться припасами, которыми я хочу поделиться.

– Не клянись – говорит наш Господь, – назидательно промолвил Лев, – тем более в этом нет надобности: я не услышал и намека на ложь в твоей речи. Но каким образом отверженный людьми добывает пропитание честным способом – да еще в таком количестве, что делится с другими?!

– После твоего ухода нам на глаза попались два торговца из Рима, – начал свой рассказ недавний главарь разбойничьей ватаги. – Они имели настолько убогий вид, что могли вызвать слезы не только у благочестивых матрон. Оказалось, до встречи с нами они столкнулись с настоящими багаудами. Бедняги остались без денег, лошадей, товара – в одних туниках – окровавленных и порванных во многих местах. Торговцы были сильно избиты и еле передвигали ноги. Они шли по дороге к горному перевалу, но не имели ни сил, ни надежды одолеть его. Встретив нас, они принялись умолять о помощи, обещая великую награду по ту сторону Альп. Бедняги уверяли, что в Медиолане им принадлежат торговые лавки и таверны, что их щедрость не будет иметь границ, если они соединятся со своим имуществом. Но с отчаянья чего только ни придумаешь… Мои люди долго отказывались верить этим оборванцам, и только насмехались над ними. Тогда, несчастные торговцы попросили о последней милости: ударом меча закончить их муки на этом свете. Мне стало жаль этих людей, словно некая сила заставила меня выполнить не вторую, а первую просьбу страдальцев. Тут мой отряд разделился: восемь товарищей вместе со мной решили оказать помощь отчаявшимся людям за сомнительное вознаграждение; оставшиеся три человека бросились искать людей, ограбивших торговцев, чтобы присоединиться к ним.

День за днем мы терпеливо возились с немощными жертвами багаудов, словно с малыми детьми: добывали для них пищу и вино, перевязывали их раны, а когда они не могли идти – несли на руках. С помощью Господа мы доставили этих несчастных в Медиолан. К нашему удивлению, они не только не обманули, но и оказались богатейшими людьми этого города, а их благодарность превзошла все наши ожидания. Вознаграждение за наше добро навело на мысль, что, помогая людям, можно больше заработать, чем грабя их. С тех пор за умеренную плату мы помогаем путешественникам одолеть самые опасные перевалы. В долину эту спустился я впервые с момента предыдущей нашей встречи, и то, что мы вновь увиделись – великая случайность. В горах я всегда могу укрыться, а здесь, на равнине, чувствую себя лесным зверем, который случайно оказался на только что засеянном поле. Ведь любой человек, который сдаст меня в руки ликторов для расправы, получит награду, – печально закончил свой рассказ Юлий.

– Ты волен жить, где только пожелаешь, – обрадовал Лев собеседника.

– Как такое возможно? – удивился вчерашний разбойник.

– Я выразил сомнение префекту Галлии, что твои деяния заслуживают столь сурового наказания. Он вызвал судью… С ним мы имели беседу, после которой он решил изменить приговор. Вот он. – Лев протянул Юлию свиток пергамента.

– Я должен уплатить только штраф?! Причем я сам должен посчитать стоимость взятых мной продуктов и вернуть за них деньги хозяину в течение года?! – Удивление Юлия не имело границ.

– Признаюсь, это я попросил судью о последнем, так как уверен, что ты посчитаешь убытки виллы лучше, чем ее хозяин, – объяснил епископ некоторую странность нового приговора.

– Я с лихвой покрою убытки этого человека, и немедленно. Как я упоминал, торговцы щедро оплатили наши услуги.

– Ты можешь вернуться в свой легион и продолжить службу, – снова обрадовал бывшего воина Лев и пообещал: – Время отодвинет в самые дальние уголки твоей памяти все неприятности, случившиеся с тобой.

– Мне бы не хотелось этого делать, – в задумчивости произнес Юлий.

– Понимаю. Ты добывал продовольствие для товарищей, а в итоге потерял все и только чудом остался жив…

– Я не в обиде на товарищей, и не держу зла на людей, причинивших мне боль. Ты вернул мне веру в справедливость. Но… возвращаться в прежний мир не хотелось бы.

– Я предполагал, что у тебя не возникнет желания входить в одну реку дважды, тем более один мудрец считает, что это невозможно. Тебя не будут считать дезертиром, твой командир извещен и о том, что тебе предоставлена полная свобода выбора.

– Тогда я продолжу служить путешественникам среди горных вершин. Я полюбил их суровую красоту и мне нравится быть нужным людям. Ко мне пришло осознание, что спасать жизни гораздо приятнее, чем отнимать их – пусть даже у врагов. И я буду рад провести тебя, священник, вместе с товарищем на ту сторону гор. У нас имеется несколько лошадей и вьючных животных, которые облегчат путь и сократят время перехода.

– В этом нет необходимости, – засомневался Лев, – и труд твой не сможет быть оплаченным. Ты же знаешь: я не беру в дорогу денег.

– Не знаю, каким образом тебе, священник, удалось подарить мне вторую половину жизни, но ты это совершил. Больше не смей говорить о деньгах, ибо я начинаю гневаться. Не забывай, что имеешь дело со вчерашним разбойником. – Шутя, Юлий постарался надвинуть на лицо маску свирепости.

– Нехорошо, отец Лев, расстраивать доброго человека. Каждый имеющий желание помочь ближнему да получит и возможность – Господь отблагодарит его за доброту! – вступил в беседу Проспер. На всякий случай он не стал открывать беглому легионеру, что тот оказывает услугу не простому священнику, а епископу Рима. Проспер только напомнил другу: – Нам ведь необходимо как можно скорее попасть в Рим.

Караван прошел самую высокую точку Альп и оказался на южной их стороне. Крутые склоны придавали неимоверное ускорение находящимся в движении. Путникам приходилось сдерживать одновременно и животных и собственное ноги, которые переставлялись сами по себе, несмотря на страшную усталость остального тела. Консульская Галльская дорога, проложенная в Альпах на месте древних троп, давно не подвергалась ремонту. На ее мощенной камнем ленте трещины и выбоины были немыми свидетелями землетрясений, сходов лавин и жестоких сражений, во время которых на шествовавших по дороге солдат воинственные горцы сбрасывали огромные валуны. Соответственно, путешественникам приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы многочисленные препятствия не стали для них неприятной неожиданностью.

На третьи сутки спуска на пути нашей кавалькады возник лагерь других путников. Вернее, то, что осталось от лагеря после страшного ночного оползня, вызванного дождем. Зрелище открылось, пожалуй, печальнее поля битвы – там воины, по крайней мере, знали, какой конец их может ждать, и могли защищаться с оружием в руках. Здесь же, люди были завалены грунтом внезапно; многие, вероятно, проснулись за несколько мгновений до собственной кончины – для того, чтобы умереть в сознании и в страшных муках.

Оставшиеся в живых были заняты разбором камней над смятой палаткой. Извлекались тела раздавленных насмерть людей, невдалеке корчились в муках два искалеченных человека и молили о смерти.

То были римские торговцы, прослышавшие о бедствиях Аэция и отправившиеся в путь с грузом провианта для его войска. Ни Лев, ни Юлий не стали выяснять: желали они бескорыстно помочь голодающим галльским легионерам или заработать на катастрофическом положении собственных защитников неплохую прибыль (Аэций в любом случае рассчитался бы позже). Все наши путешественники, не сговариваясь, принялись спасать попавших в беду собратьев.

Наконец, завал над лагерем был расчищен, раненым оказали помощь, погибших предали земле, Лев помолился за упокой их душ – и это было последнее, что он мог сделать для потерпевших бедствие людей. Епископ окинул внимательным взглядом Проспера, желая понять: достанет ли у того сил самому покинуть горы.

– Друг Проспер, сможем ли мы быть полезными этим несчастным людям? – тактично спросил епископ, зная, что его товарищ всегда реально соотносит желания с возможностями.

– Честно признаюсь, у меня ужасно болят ноги, от усталости темнеет в глазах, а здесь требуется сила. Единственное, я надеюсь с помощью одного только Господа покинуть эти прекрасные, но не приспособленные для прогулок горы. Опять же, в Равенне ждут от тебя вестей, а Рим молит о твоем возвращении, – растерянно произнес ученый-богослов, понимая, что его правда говорит о том, что лично он ничем не сможет помочь попавшим в беду людям. Но оставить наедине со своей болью жестоко пострадавших израненных путешественников также было невозможно, и Проспер добавил: – Юлий и его товарищи могут оказать великую помощь выжившим.