Текст книги "Ради смеха, или Кандидат индустриальных наук (Повести, юмористические рассказы, фельетоны)"

Автор книги: Геннадий Толмачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Дело о поцелуе

Вечер. Самый что ни на есть лирический вечер. Луна, ручейки, музыка. Из сада несутся трели соловья. Благоухают цветы… На одной из скамеек – пара. Она нежно склонила ему на плечо кудрявую головку. Шепчет:

– Вань, а Вань?

– Что, милая?

– Ты хочешь сесть… в тюрьму?

Скамейка покачнулась. Ване показалось, что в этот миг соловей каркнул.

Хриплым сдавленным голосом он попросил:

– Милая, этим не шутят.

Девушка игриво погрозила Ване пальцем:

– Боишься? Я это учту!

И снова засвистали соловьи…

На другой день Вайя до блеска надраил свой мотоцикл и покатил с девушкой за город. Много ли, мало ли проехали они – вдруг видят: цветы. И тут среди полевых ромашек Ваня, зажмурившись, протянул руки и, простите, обнял Свету.

Говорят, правила хорошего тона рекомендуют девицам в данной ситуации отвесить кавалеру пощечину. Или хотя бы густо покраснеть. Светлана Чаева по-новому разрешила эту проблему. Она закричала:

– Караул, целуют!

Объездчик и пастух, стоявшие шагах в двадцати, детально обсудили этот клич и скорее из любопытства пошли на помощь. Они подошли на приличествующее случаю расстояние и тут услышали, как девушка объявила вконец растерявшемуся парню:

– Считай, Ваня, что ты в тюрьме.

– Шутишь ведь, Света! – взмолился юноша.

– Посмотрим, кто шутит, – она тряхнула кудряшками. – Этот поцелуй ты лет пять помнить будешь. А то и шесть, но это как суд решит.

Шли дни. А Ваня никак не мог забыть эту историю. Терялся в догадках: два месяца чин чином встречался со Светой, и вдруг, когда он решил сделать ей предложение, ссора. Потом эти угрозы, странные намеки… Света начисто отказывалась прийти на свидание.

Ну а дальше, чтобы не томить читателя, я буду рассказывать о том, какая отрицательная Света и какой положительный Ваня. И еще о том, что из рыцарских побуждений, а иначе этого не объяснить, сторону отрицательной Светы заняла наша положительная милиция.

Словом, к делу.

Однажды в Академии наук, где трудится и, заметим, успешно, наш незадачливый влюбленный, раздался звонок. Ваня снял трубку.

– Мне инженера Ивана! – потребовала трубка.

– Инженер Иван Серов слушает.

– Значит, фамилия Серов. Пометим. – И трубка продолжает: – Вы знаете, что мы на вас завели уголовное дело?

– Кто это – «мы»?

– Милиция. Зайдите к старшему следователю Шишкину, – и назвал адрес.

Ваня не верил своим ушам. Уголовное дело? На инженера Ивана? Шутка, конечно! И тут мелькнула догадка: «Видать, Света разыгрывает». Подобные шутки в ее стиле. «Ну, если звонит, – обрадовался Ваня, – значит, ссора забыта».

И вдруг, как гром средь ясного неба, – повестка: «Явиться к следователю». Тогда-то и туда-то. Иван Серов явился.

– Светлану Чаеву знаете?

– Знаю.

– За город ездили?

– Ездили.

– На мотоцикле?

– На мотоцикле.

– Марки «Ява»?

– Марки «Ява».

– Ну, что я говорил! – обрадовался следователь и свысока посмотрел, по-видимому, на практиканта. Практикант поддакнул: «Здорово».

Следователь сел поудобнее, минуты две молча и насквозь сверлил Ивана, а потом, резко перегнувшись через стол, не очень громко крикнул:

– Поцеловать потерпевшую хотели?

– Какую потерпевшую? – переспросил Ваня и вдруг его осенила ужасная догадка. – Что случилось со Светой? Не томите, скажите!

Следователь нахмурился.

– Вы что тут из себя Олега Попова строите? Я вам кто, следователь или дурак?!

– Да нет, я не об этом совсем. Скажите, что со Светой?

– Нет, это вы скажите. Кто я тут, следователь или дурак? Но посмейте только оскорбить!

– Я не о том, товарищ следователь.

– Гражданин следователь, – поправил Шишкин. – Итак, хотели ли вы поцеловать гражданку Чаеву в область ротового отверстия?

Иван глубоко вздохнул, положил руки на стол и с отчаянием в голосе сказал:

– Да поймите вы наконец! Я люблю Свету, я хотел ей сделать предложение. И ни в область, ни в отверстие я ее целовать не собирался. Я хотел поцеловать Свету, хорошую девушку Свету.

Следователь вскочил.

– Ты слышал? – крикнул он практиканту. – Он наконец сознался! – Выждав паузу, он снова обратился к Ивану: – Поцеловать хотели – это теперь следствием установлено. А что еще хотели?

– Больше ничего.

– Не сознаешься?! – обиделся следователь. – А ведь как хорошо начался допрос.

Если бы не повестка в кармане, Иван бы подумал, что это сон. Отдать под суд… Какое суду дело до… поцелуев. Неужели этим всерьез могут заняться столь солидные органы? Ничего не понимая, пришел домой. Ночью зазвонил телефон. Света приглашала в гости. Немедленно. Она встретила Ивана у калитки, спросила:

– Сейчас ты понял, что я не шучу?

– Это ты?! – последние сомнения рассеялись. – А кто этот следователь?

– Друг нашей семьи. Догадываешься, зачем позвала?.. Ты хочешь, чтобы я забрала свое заявление?

– Я не понимаю, зачем ты его подавала?

– Не понимаешь? Тогда слушай. Я хочу поехать туда, – мечтательно проговорила Чаева, – где яхты, бухты, пихты. Словом, хочу на курорт.

– Ну, а я здесь при чем?

– Ты дашь мне 500 рублей, и я заберу заявление. Продай свой драндулет, займи у приятелей – и гони деньги.

Иван смотрел на Светлану. Не верил, что эта симпатичная милая Света – та самая девушка, за которой еще вчера он бы пошел на край света. А сейчас, сейчас он ничего не понимал. Ни слова не сказав, он встал и ушел. На другой день Иван Серов подал заявление в управление милиции. Капитан Сатин, которому поручили изловить шантажистку, за дело взялся, что называется, засучив рукава. Об этом заявлении он «по секрету» сообщил следователю. Через два дня Светлана Чаева пригрозила Ивану:

– Жаловаться вздумал?! Ты еще об этом пожалеешь… И Серов пожалел, потому что он снова и не по своей воле зачастил к следователю.

Дважды состоялось общее собрание сотрудников Академии наук. И дважды все как один заявили:

– Не верим, что Серов мог совершить преступление! Он жертва аферы.

Десятки соседей Серова написали в милицию письмо: «Ваня не пьет, не курит. Ни разу за все время мы не видели Серова с девушкой, кроме той, рыжей…»

Друзья снисходительно улыбаются:

– Скорее в черта поверим, чем в Ивана-соблазнителя. Ну, а пока проходили собрания, Ваня ждал суда, месяц ждал. Адвокат между тем продолжал бомбардировать прокурора. Спорили до хрипоты.

– У обвинения есть свидетель, – напоминает прокурор.

– И у защиты есть.

– Есть экспертиза. На предмет губной помады.

– Она ничего не подтверждает. Кстати, – спрашивает президиум суда, – а что видел свидетель обвинения?

– А защиты?

Наконец приходят к общему знаменателю: оба свидетеля ничего не видели. И все это наговоры туповатого следователя. Во время очередной перепалки прокурор подошел к окну и на полуслове замолчал. Минута, другая, а прокурор стоит с открытым ртом. Подбежал испуганный адвокат, смотрит, а на улице, под самым окном, красивый парень… целует красивую девушку. Весной это было. Когда расцвела сирень.

В тот день прокурор и адвокат смеялись дуэтом. Редко это бывает, чтобы вот так, при исполнении своих обязанностей, обвинение и защита смеялись…

Прошло время. И вот однажды я снова встретил Ивана Серова. Его не узнать: статный парень, отец симпатичного мальчонки. Поговорили о том, о сем.

– Ну, Ваня, женился?

– Само собой…

– Доволен?

– Еще бы. Отличная жена!

– А кто она, если не секрет?

– Конечно, нет. Врач. А вообще дочь прокурора…

Смелый, чертяка!

Медвежья услуга

В Казахстане есть пустыни, степи. Горы имеются и, наоборот, впадины. И еще в Казахстане есть совершенно сказочный уголок природы. Среди бескрайней пустынной степи поднимается изумительный сосновый бор, а в том бору – ожерелье синих озер в оправе из золотых пляжей и причудливых скал. И грибы, и ягоды, и звонкая тишина. Место для отдыха – идеальное. Если кому посчастливится побывать в Золотом бору, то потом в Крым или на Кавказ он даже в командировку не поедет.

Ясно, что этот благословенный уголок пользуется безграничной любовью казахстанцев. С каждым годом тут становится все оживленнее. Построены санаторий, дома отдыха, пионерские лагеря, туристская база. Все довольны: гуляют, поют. Только два человека не разделяли общего восторга по этому поводу: директор заповедно-охотничьего хозяйства Н. Т. Тугов и главный лесничий Д. И. Федоров. Люди здесь не по их ведомству. Одно беспокойство от них…

– С утра до ночи по лесу шастают, – докладывал лесничий директору. – Беспорядок. Меры бы какие-то принять.

– Какие тут меры! Проволокой ведь не отгородишь санатории…

– А может, фигурным частокольчиком? Да повыше. И вывески написать: «Вход на территорию заповедника запрещен».

– Не разрешат, – вздыхал директор. – Если бы это в порядке охраны самих отдыхающих. Так от чего их охранять? Не везет нам. В других хозяйствах даже тигры попадаются. А у нас что? Есть маралы, есть олени… А хищников – ни одного! Хоть бы какой завалящий медведишка объявился…

– А может, купим медведя? Для пополнения фауны…

– Ну, если для пополнения… Могут и разрешить.

Начальство разрешило. И даже присоветовало: отчего, мол, одного, купите пять медведей.

На зообазе в городе Фрунзе удивились: почему пять, а не шесть? Распри еще начнутся. Да и не гуманно это. Для круглого счета послали десять.

Весь наличный состав хозяйства с двухстволками наизготовку вышел встречать медведей. Распахнули двери вагона, и на перрон посыпались пушистые черные шарики.

– Вот очковтиратели! – в сердцах топнул ногой директор. – Разве это медведи? Их же пионеры всех переловят.

– Ничего, подрастут, – мечтательно улыбнулся главный лесничий. – А там, смотришь, шатун объявится. – И он вздрогнул от удовольствия.

Медведей пустили в бор. И оповестили об этом отдыхающих. Те присмирели, в лес – ни ногой.

Шли дни, медвежата подрастали. И вот однажды в солнечный день они пожаловали в санаторий. Когда переполох утих и с крыш поснимали отдыхающих, выяснилось, что гости в общем-то милые. Свои в доску медведи. Они мирно отобедали в столовой, сфотографировались и скромно убрались восвояси.

Через неделю медведи знали распорядок лучше, чем те, кто его составлял. Они с удовольствием принимали участие в забавах отдыхающих, вместе со всеми гуляли по лесу, а если какой-нибудь компанейский курортник предлагал им по рюмочке, они не отказывались, выпивали. Когда звери долго не приходили в санаторий, отдыхающие, разбившись на отряды, разыскивали их в лесу. Находили, затевали игры на свежем воздухе.

Славные медведи стали одной из самых приятных достопримечательностей Золотого бора, и всякий уважающий себя отдыхающий не уезжал из этих мест до тех пор, пока не покатается на медведе и не сфотографируется с ним.

Время от времени директор спрашивал про медведей у лесничего:

– Где эти алкоголики?

– На рыбалку с отдыхающими ушли, – вздыхал лесничий. – Совсем от рук отбились… Разве что с годами поумнеют! – И он опять вздрогнул.

Лесничий как в воду смотрел. Через два года медведи преобразились. Настала пора и вывески писать. Один из отдыхающих направился по старой памяти к своим косолапым друзьям с бутылкой. Вернувшись из леса, он до сих пор lie может вспомнить свою фамилию. Директор одного из совхозов избежал такой неприятности, своевременно выпрыгнув в окно, когда в комнату ввалился шатун. А один медведь забрался на кухню.

Кое-кто из работников здравницы, сообразуясь с создавшейся обстановкой, стал заново переписывать проспекты. Жирным шрифтом подчеркивалось: «При желании отдыхающего гарантируем сбавление в весе». Делалось это очень просто. Врач спрашивал:

– Похудеть желаете?

– Еще бы!

– Тогда побегайте по лесу.

– Да что вы, доктор! Разве я смогу бегать? – И он тоскливо смотрит на брюшко.

– Сможете! У нас тут все бегают, – сатанински улыбается врач. – Иной у нас так драпанет, что в соседней области разыскивать приходится.

Вскоре в местной газете появилось объявление:

«Администрация заповедно-охотничьего хозяйства доводит до сведения всех граждан района, что, в связи с имеющимся случаем нападения медведей на дикое копытное животное… и ведением медведями обособленного образа обитания после зимней спячки (наконец), дальние прогулки по лесу многочисленных групп и одиночек опасны для жизни».

В лесу сейчас пусто. Некому любоваться живописными полянками. Без пользы пропадают грибы, истекают соком ягоды. Лишь изредка под охраной егерей появляются здесь группы самоотверженных любителей природы. Все молчаливы, сосредоточенны. Задумчиво читают красочные вывески на соснах: «Граждане! Будьте осторожны! В данной местности обитают медведи».

Точно, обитают. Злющие, как черти. Подойдут ночью к палатам, рявкнут по разочку – и тишина в санатории. Да еще и жуткая.

Местное руководство сейчас недоуменно задает вопросы: «Что делать? Как быть?»

В данном случае вопрос решается очень просто! Надо закрыть санатории, дома отдыха, лагеря, вывезти людей из Золотого бора. И пусть там обитают одни медведи. Под чутким руководством товарищей Тугова и Федорова.

Здравствуйте, я ваша тетя!

Петя – хороший мальчик. Скромный, тихий, послушный. Однажды он пришел из школы и сказал:

– Мамочка, ко мне сегодня придет сын профессора. Ты приготовь, пожалуйста, черный кофе. Он любит кофе.

– Кто он? – спросила удивленная мама.

– Я ведь, кажется, сказал: сын профессора, – повысил голос Петя.

Потом мама узнала, что гостя зовут Саша и что он одноклассник ее сына.

Мальчики ушли в другую комнату решать задачки. У мамы задачка посложнее: с чего это вдруг ее Петя сделался сам не свой, пригласив в гости шестнадцатилетнего отпрыска профессора?

Когда она побеседовала с сыном, то поняла: потому Петя не в своей тарелке, что: а) имеются серьезные пробелы в его воспитании и б) Петя оставался бы самим собой, если бы Саша не использовал служебную машину папы в личных целях. Ну а сейчас пункт «а» мы оставим на совести родителей и педагогов, а сами перейдем к следующей проблеме: проблеме родного человека.

Профессор, отец Саши, – известный ученый, мудрый руководитель. Но ему, наверно, никогда не приходило в голову, что плохо и очень плохо, когда сын два квартала едет в школу на «Волге». Дети ему завидуют. Дети по-глупому набиваются в товарищи. Дети учатся быть услужливыми. Дети рады до полусмерти, когда они едут в сашин-папином лимузине.

Профессор – добрый отец. Сам он когда-то знал и окопы, и комнату в общежитии для трех семей. Сейчас он профессор, и, упаси боже, считает он, чтобы сын прошел эти тернии. Папа смиряет гордыню и через год звонит фронтовому товарищу: «Тут мое чадо в твой институт поступает. Присмотри, пожалуйста». Тот смотрит, и чадо чуть ли не строевым шагом попадает в институт. А потом папа еще куда-нибудь пристроит сыночка. Потом еще. Давно доказано, что человеку рейсфедер держать легче, чем, скажем, кайло. Ибо кайло имеет очень далекое отношение к любимой профессии. Но и инженер – не всегда любимая. Зато престижная, солидная, я бы сказал. И, конечно, папа старается. Да и как вроде бы иначе: враги мы, что ли, своим детям?

В нашей школе завучем работал Сергей Михайлович Крутой, скорый на расправу человек. Сын Сергея Михайловича, по прозвищу Балбес, учился вместе со мной. Как-то в шестом классе этот самый Балбес на манер Митрофанушки заявил:

– Не хочу учиться!

– Почему? – спросили мы.

– Не хочу. Все равно потоп будет. Всемировой. Подохнем, как кутята.

Ну, думаем, задаст ему жару отец. Но нет. Балбес тихо исчез из школы. Объявился он через многие годы. Неузнаваемым стал человеком. Грузный, с портфелем, а на лацкане пиджака «поплавок» – институтский значок.

– Где ты пропадал?

– Учился, трудился, – словоохотливо отозвался однокашник. – Мне ведь папаня аттестат раньше вас выписал. Ну, а в институт тогда поступить, да еще на заочный, – пара пустяков.

– Ловко! – И тут я вспомнил: – Ну а потоп будет все-таки?

– Потоп? – Он шмыгнул носом, настороженно глядя в мою сторону – не подначиваю ли? – и задумчиво проговорил: – Лично я думаю, хрен его знает. Он ведь нас с тобой спрашивать не будет.

Что тут скажешь? Покривил когда-то душой Сергей Михайлович, на преступление решился, чтобы порадеть родному человеку. А в итоге пошел гулять по миру Балбес – командир производства, поджидающий «всемирового» потопа.

Но это, так сказать, уникальный случай, где слепая любовь обернулась изрядным вредом для государства. А ведь совсем не редко, чаще, чем хотелось бы, мы сталкиваемся с менее яркими проявлениями проблемы родного человека. Сколько писано и говорено про то, как папа-начальник насаждает в своем учреждении родственников чуть ли не по седьмое колено. Им и работа поспокойней, и спрос с них поменьше, словом, дела идут, контора пишет. А дела идут плохо, контора беспринципная, семейная. Поэтому есть закон, запрещающий превращать учреждения в семейные кланы. Но ведь не запретишь Ивану Ивановичу разговаривать с Иваном Петровичем. И он звонит. Устраивает своего парубка к Ивану Петровичу и ждет ответного звонка. Все вроде бы в рамках приличий, чин-чинарем: никаких подарков или – не приведи господь! – взяток. По дружбе. А если по дружбе, то, мол, и криминала нет. Есть криминал! Использование личных отношений в корыстных целях. Это про тех, кто не в силах уяснить границу, где он начальник, а где – глава семьи.

Он геолог. Она врач. Он работает в поле, она – в Алма-Ате. Он очень скучает, и она, стало быть, тоскует по мужу. Те, кто знает Виталия Алексеевича Зубова, считают, что страдания Вертера по сравнению с его любовью – не больше, чем вздох мальчонки на вечернем киносеансе. Ходит он себе целыми днями по полю, срывает с саксаула желтенькие цветочки, ставит в какую-нибудь тару и на листочке пишет: «Нина». На песке писал, на скалах.

А однажды попалась под руку разлинованная бумага, и он начертил полностью: «Зубова Нина».

В конце месяца на Доске Почета экспедиции появилось новое имя: «Зубова Нина. План 262,7 процента». Это на доске. А в карман любящий супруг положил более двухсот рублей. И перестал с той поры Виталий Алексеевич ходить за цветочками в саксаульную рощу, перестал заветным именем размалевывать скалы. Все помыслы только об одном: самый родной человек должен работать лучше всех, ударнее всех, а главное, чтобы заработок крепчал день ото дня.

А Нина Зубова тем временем в Алма-Ате заглядывала в ухо, в горло, в нос и ничуть не беспокоилась о той далекой Доске Почета, где ее имя красовалось на первом месте. И ничего, кстати, не имела против махинаций мужа.

– Не пишите в газету. Мы ведь любим друг друга, – задушевно проинформировал нас В. А. Зубов. – Ведь Нина для меня самая родная!

Да, родная кровь – это не шутка. «Не порть мне кровь», – слышим мы подчас от своих родичей. И мы не портим. Для этого ломаем перед кем-нибудь шапку или сами, дабы угодить родному человеку, даем кому-нибудь по шапке.

Утверждать, что кумовство – опасная болезнь, безусловно, хватить через край. Это явление относится к той части докладов, которую мы начинаем со слова «однако» и в которой призываем, засучив рукава, бороться без пощады.

И кое-где следует начать со скромности. Однажды многие газеты с удовольствием напечатали заметку «За сеялкой… генеральша». Речь шла о том, что жена директора совхоза, генерала в отставке, в трудную для хозяйства пору стала работать сеяльщицей.

Спрашивается: ну и что? И где, давайте рассудим, быть генеральше в посевную пору? На океанском лайнере? На премьере в «Ла Скала»? Словом, зряшная шумиха. Просто это один из многих тысяч примеров, когда личные семейные интересы не заслонили общественных.

Когда я писал эти строки, раздался стук в дверь, и в кабинете появилась полная, пышущая здоровьем дама.

– Здравствуйте, – сказала дама. – Я ваша тетя.

В кабинете стало очень тихо.

– Чья т-тетя? – спросил я.

– Именно твоя, племянничек. – Дама разверзла объятия, и я поднялся ей навстречу.

Минут через десять я ничуть не сомневался, что роднее и ближе человека, чем моя распрекрасная тетя, в мире нет. Именно ей я обязан тем, что держу сейчас ручку не горстью, именно она выхолила, вырастила, выпестовала меня.

– Племянничек! – сказала она, – не мог ли бы ты за всю мою щедрость и доброту оказать мне маленькую услугу? Моя золовка подала документы на стюардессу…

– Тетя, какой разговор! – ответил я. И тут мой взгляд упал на недописанный фельетон.

Тетя стояла рядом. Она молчала.

– А будь что будет! – сказал я и…

Месть из колодца

Весело жилось предкам! Раньше как? То домовой ночью под кровать загонит, то покойничек зайдет побеседовать, а то, смотришь, и бабуся по своим нехорошим делам на метле мимо промчит. Чудеса кругом.

Сейчас не то. Сейчас дворники за метлы спокойны, потому как пенсионеркам они без надобности. Ну, а если и взбредет какой колдунье на метле почудить, то ускачет она недалече, до первой «скорой помощи».

Нет, чертей или привидений в нашем рассказе не будет. Но в столице, как заявил один во всем разбиравшийся милицейский работник, где-то что-то не то. Шкодит кто-то. Скрытно. Загадочно. Не щадя ни детей, ни стариков.

Поймать злоумышленника помог случай. Ближе к ночи вдруг откинулась крышка колодца, и оттуда выпрыгнул злоумышленник. Тот самый. Волосы всклокочены, весь в мазуте. Обратив свое хохочущее лицо в сторону огромного здания, он голосом магистра Фауста прокричал:

– Остановись, мгновенье, ты прекрасно!

И сразу в окнах дома, где проживает полтысячи трудящихся, замелькали странные тени. Картина точь-в-точь, как в предбаннике. Жильцам мгновение едва ли представлялось прекрасным. Потому что злоумышленник отключил горячую воду, и омовение пришлось довершить при помощи кастрюль и лоханок.

Злоумышленника схватили. И странно, он не пытался улизнуть и не проявил особого беспокойства.

– Руки прочь от директора! – когда ему все надоело, воскликнул он.

– Это кто тут директор? – не поверили ему.

– Я сам и есть директор, – сказал злоумышленник.

Предъявил документы – и правда. Вано Саркисян – директор тепловых сетей города.

– Ну и ну! А в колодце-то что делали?

Вано сначала гордо вскинул голову и лишь потом ответил:

– Отмщенье, любопытные, отмщенье!

Вслед за этим оторопевших граждан окутал синеватый дымок из выхлопной трубы «Москвича» последней модели, и Вано Саркисяна не стало.

Хорошо, когда инженер встает к станку, не менее приятно, когда агроном ведет комбайн, и очень плохо, когда директор Саркисян сам спускается в колодец. Потому что из колодца Вано Саркисян имеет привычку мстить.

Приходит он однажды на работу, снимает трубку, а телефон молчит.

– Отключили, товарищ Саркисян, – докладывают ему, – за неуплату.

– Что-о? Ну, они еще пожалеют об этом. И попляшут.

Он садится в машину – и к колодцу. Распахивает крышку и, ругаясь, как простой сантехник, получивший производственную травму, директор приступает к акту мести. Думаете, он посадил на холодную воду работников городской телефонной сети? И не подумал. Много ли проку с сошкой связываться? На уличный обогрев В. Саркисян перевел работников Министерства связи: мол, знай наших! И в министерстве жалели, что кто-то зачем-то отключил грозному директору телефон. Жалели, ну и, само собой, плясали: холодно ведь.

– Дорогой Вано, мы ни при чем тут, поверьте, – увещевали его.

– То есть как ни при чем?! А кто при чем?

Ему пояснили: абонентный отдел станции.

– Ай-я-яй!! – искренне расстроился Саркисян. – Простите, милые. Обмишурился я малость: не в тот колодец нырнул.

Ах, если бы Вано Саркисян мстил только телефонистам! Но нет. Воюет он с половиной города. Саркисян, чтобы не тратить слов попусту, и ругательство-то свое собственное придумал. Автобаза не прислала машину? Саркисян снимает трубку и звонит директору.

– Идите в баню, – заявляет он.

На другой стороне провода кто-то икает.

– Простите, не понял…

– В баню, говорю, идите!

Таинственный смысл этих слов раскрывается, когда работники автобазы возвращаются домой. Горячей воды нет, помыться негде. Делать нечего, приходится топать в баню. На другой день Саркисяну в срочном порядке доставляются письменные извинения и грузовики.

Министерство финансов не утверждает штатное расписание? Снова загадочный звонок: «Идите в баню!»

Словом, нашему Вано ничего не стоит взять измором любую организацию. Увещевать лихого администратора бесполезно. Как-то на совещании старший инженер-инспектор Клавдия Сазонова попыталась урезонить не в меру мстительного директора. Саркисян критику воспринял весьма своеобразно: он согласно кивнул головой, улыбнулся и, задумчивый, склонился над своим столом.

– Где вы живете? – мягко поинтересовался он.

– У нас печное отопление, – без боязни ответила инженер.

– Какая жалость! – искренне расстроился директор. – Но ладно, что-нибудь придумаем.

И придумал. После совещания он зачитал приказ: «За влезание не в свои дела К. Сазоновой объявить строгий выговор». С приветом, Саркисян, дескать! После этого охотников приструнить директора явно поубавилось. Зато увеличилось число специалистов, пожелавших навсегда распрощаться с Саркисяном. «По собственному желанию», не своему, конечно, а Саркисяна, с работы ушли старший диспетчер, мастер цеха, начальник отдела, председатель местного комитета и многие, многие другие.

Представьте картину. Сослуживец заходит в кабинет директора, мнется у дверей. В общем-то ему не хочется бросать работу, он рассчитывает, что сейчас по-доброму объяснится с директором и не надо будет подавать заявление об уходе.

– Явился – не запылился, – рубит директор. – Я не вызывал.

– Я хочу сказать…

– Когда вызову, тогда и скажешь.

– В таком случае я хочу подать заявление.

– Заявление? – оживляется Вано. – Давай почитаем.

Директор в предвкушении удовольствия потирает руки.

– Ага, я, значит, груб, – резюмирует Саркисян, – зазнался, не образован. И это все? Разрешите спросить: кто здесь директор?

– К сожалению, вы.

– Прекрасно! – Он нажимает кнопку и объявляет появившейся секретарше: – Напишите приказ: за грубость, зазнайство, необразованность… Как фамилия? Ага, инженера А. И. Елкина уволить. С сегодняшнего дня.

– Я буду жаловаться!

Вано Саркисян брезгливо морщится.

– Фи, какой глупый! А еще инженер.

Что тут скажешь! Увы, есть еще чинуши, про которых сказано: «Своя рука – владыка». Саркисян – редкий индивидуум этой категории. Никто из сотрудников не знает, что он сделает в следующую минуту: даст премию или уволит, согласится с разумным предложением или унизит. Чего, например, стоит один образчик эпистолярного жанра, принадлежащий перу Саркисяна!

Главный инженер тепловых сетей А. Кролов обратился к Саркисяну с письмом, в котором пишет, что, по-видимому, не стоит промывать трубы простой водой, ибо сеть засоряется. Письмо как письмо. Но появляется резолюция: «Пошлите его подальше с его рассуждениями… Не сети будут занесены песком, а его мозги, видимо, засорены, но чем, не знаю, а только догадываюсь. Саркисян».

Нечего сказать, посоветовались инженеры! Ну, а жители города подчас оказываются в роли потерпевшего, того самого, когда двое дерутся, а у третьего чуб трещит.

Жалобы идут густыми косяками. Однажды инженер Петров зачитал на общем собрании жалобу, в которой жильцы сообщали о том, что В. Саркисян ни за что ни про что отключил горячую воду. Инженер дочитал до этого места, набрал полную грудь воздуха и сказал: «А ведь они правы».

Вано Саркисян покрутил в руках карандашик и сказал:

– Ты что-то прокукарекал, Петров?

– Я сказал – они правы.

– Получается, Петров, что ты авторитет мой подрываешь. Учтем. По какому адресу живешь?

– А это зачем?

– Иди ты в баню, Петров! – с чувством сказал директор и, после совещания захватив разводной ключ, отбыл к колодцу. На третий месяц инженер Петров публично запросил «пардону».

О художествах Саркисяна как-то прослышали его начальники, вволю посмеялись и чуть не объявили ему строгий выговор. Потом сошлись на простом. Узнал об этом Саркисян и страшно разгневался. Я, говорит, дайте срок, и до ваших колодцев доберусь.

И ведь доберется. А потому отменяйте свой грозный приказ, товарищи начальники. Иначе – жуткая месть. Месть из колодца.