Текст книги "Ради смеха, или Кандидат индустриальных наук (Повести, юмористические рассказы, фельетоны)"

Автор книги: Геннадий Толмачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Петькина крестная завтра идет корову покупать.

– Откуда знаешь? – навострился Федька Брым, верховодивший на ихней улице.

– У колонки сам слышал.

– Это правда, Петька?

Петька поелозил на краю скамьи, размышляя что лучше: или корова у крестной, или личный пугач. Частнособственническая психология взяла верх:

– Правда. За три тыщи хочет сговориться.

Три тыщи! Никто из пацанов таких денег и не видел враз. Вот ведь, посмотрите, какая житуха бывает.

– Три тыщи нам ни к чему, – твердо сказал Федька Брым. – Ограбим, пятьсот рублей себе заберем, а остальные назад подбросим.

– Правильно, – с облегчением согласился Петька. – Пусть она корову попостнее купит.

– Грабить будем так, – заговорщически объявил Брым и по пунктам расписал, кому что делать. С тихим ужасом Степа Чаплыгин услышал, что ему отводится главная роль. Это ему предстояло внезапно выскочить из кустов, вырвать у тети Лизы сумку с деньгами и перебросить ее через траншею. Там сумку подхватит Колька, а все остальные будут лупить из самопалов, чтобы петькина крестная не смогла перелезть через траншею. План был изумительный, не подкопаешься. Степа выворачивал мозги и так и эдак, но страх был плохой помощник, чтобы найти в плане изъян. Степу начали похлопывать по плечу, благословляя его на завтрашний подвиг:

– Ты не дрейфь! Мы тебя артиллерией поддержим.

– Знаю я вашу артиллерию, – огрызнулся Степа. – Она у вас только в штанах стреляет.

Помощь пришла с неожиданной стороны – от Петьки.

– Ребяты! – заорал он. – Да-к ведь Степку тетя Лиза как облупленного знает!

Все замерли. Степа обалдело посмотрел на Петьку и, мигом поверив в свое спасение, радостно закивал головой:

– Ишо как знает! Лучше, чем Петьку, – подтвердил он.

Федька Брым высокомерно улыбнулся и ловко сплюнул через губу.

– Предусмотрено, – спокойно сказал он. – Мы ему морду глиной намажем.

Крыть было нечем.

Всю ночь Степа не сомкнул глаз. Сначала он молил, чтобы тетя Лиза захворала и не пошла покупать эту чертову корову, потом выглянул в окно и посмотрел, не загорелся ли случаем ее проклятый дом, ближе к рассвету он ждал землетрясения, селевого потока, тунгусского метеорита, ну а перед тем, как пойти на дело, он понял, что единственная и последняя его надежда – это внезапное нападение агрессора. Но и агрессор, гад, подвел Степку. Пришлось мазать морду глиной.

Вся ватага была в сборе. Каждый счел своим долгом пожать Степе «петушка», все как один помогали ему оборудовать место засады, а потом Федька Брым прижал его к своей груди и сказал:

– Ты сейчас такой страшный, что она тебе сама сумку отдаст.

– Ага, жди. Хрен с маслом она отдаст, а не сумку, – гукнул Степа в грудную клетку своего душегуба.

– Следи за моим сигналом, – деловито продолжал Федька Брым. – Как только я подниму самопал – вперед!

Стена залег на краю кукурузного поля, а напротив, шагах в трехстах, спряталась группа прикрытия. Прошел час, еще минут двадцать – сигнала не было. «Малость подожду и встаю, – решил Степа, – значит, она передумала». И только эта мысль пронеслась в его голове, как из проулка вывернула тетя Лиза и направилась в сторону Стены. А вот и сигнал Федьки Брыма. Степа весь подобрался и… захлопал глазами.

Сумки у тети Лизы не было!

А Федька Брым в открытую метался за траншеей, яростно жестикулируя руками. Наконец не утерпел, поджег затравку у самопала и бабахнул в небо. Степа понял: атаман взбешен и надо действовать. Пулей он выскочил из засады, в пять шагов нагнал тетю Лизу и жутким голосом заорал:

– Хенде хох!

Тетя Лиза как-то странно дернулась и через плечо посмотрела на Степу.

– Фу, черт босоногий, напужал-то как! Ты чо тут разорался?

Степа смешался лишь на секунду. Пострашнее выпучив глаза, он сделал еще шаг и гаркнул:

– А ну выкладывай пиастры! Живо, а то всей жизни лишу! – И с облегчением увидел, как с пальбой на помощь мчится вся ватага. Тетя Лиза прищурилась и неуверенно спросила:

– Да никак это Степка Чаплыгин? – И, не обманувшись, перешла в наступление: – Ты с кем, поросячий хвост, игру затеял? Я тебе ровня, что ли? А ну, марш отседова!

Дело приняло неожиданный оборот. Ведь никто из нападающих не знал, что тетя Лиза узнала Степу. А намерения у нападающих были самые решительные. Один с ходу подкатился ей под ноги с тем, чтобы другие повалили ее наземь. Что было бы потом, трудно представить. И Степа снова завопил:

– Тетя Лиза, мы так шутим! Мы в войну играем!

– И-и-и-и! – испуганно и тонко заголосила тетя Лиза. – Убивцы!!!

Все замерли, словно на стейку наткнулись. У калиток появились любопытные физиономии. Пора было спешно ретироваться. Вот тогда-то Степа Чаплыгин услышал от насупленного Брыма:

– Тюфяк ты! Тюфяк.

По совести говоря, Степа ждал мер физического воздействия, но в тот раз обошлось. А вот кличка прилепилась надолго…

После школы Степа Чаплыгин завербовался в геологическую партию. Разнорабочим, куда пошлют. Деньги Степа получал хорошие, но вот распорядиться ими не умел: заработал – истратил. А то, бывало, или в карты продует, или за три дня в городском ресторане спустит. Заметил за собой Степа в ту пору черточку: что бы ни случилось, а он на все – ну и фиг с ним! И ни расстройства тебе, ни переживаний. Силушка у него была, так что с работой он справлялся играючись. А через год, или чуть побольше, ему предложили работу экспедитора. Думал недолго: экспедитор так экспедитор. Фиг с ним! Не без дотошности вникал он в новую роль и вскоре убедился, что главный принцип в его работе – увы! – не нов: ты – мне, я – тебе. А если еще и на трезвую голову… Степан умерил себя в спиртном, завел сберегательную книжку и вскоре стал незаменимым человеком во всей экспедиции. Экспедиция, между тем, открыла мощнейшее месторождение, начальника перевели в город, ну и, конечно, никто не удивился, когда повышение получил и Степан Чаплыгин.

Ну, а дальше все получилось как-то само собой. Подошел срок, и на жизненном пути встретилась невеста – женился. Еще какое-то время прошло – Степан стал отцом. Лет через пять шефа Чаплыгина перевели в Академию наук – следом подался и Степан. С экспедиторскими замашками надо было кончать, и Чаплыгин, зорко присматриваясь к ученым хозяйственникам, в какой-то момент почувствовал себя степенным и уверенным в жизни гражданином. Все было бы ладом, если бы у Степана было побольше работы. Но ее было так мало и он за два-три часа так надоедал своим активным присутствием, что многие из его коллег чувствовали себя последними бездельниками и чуть ли не в приказном порядке заставляли его поберечь здоровье и немедленно идти отдыхать. А по пути к месту отдыха раскинули паутину – две пивных и замечательный винный отдел. И как-то незаметно Степан Чаплыгин вскоре раздобрел, потолстел и, есть предложение – принять за основу, был доволен выпавшей на его долю судьбой.

…Да, с сегодняшнего дня, похоже, у Степы Академика начнется другая жизнь.

И ведь надо сделать все так, чтобы Блинов ни на секунду не усомнился, что станет стопроцентным кандидатом наук. Значит, нужны помощники. Будут помощники! Но каков прыщ! Уверен, что все на свете продается. Есть, конечно, и в пауке темные жучки. Но чтобы пивник – и кандидат? Извините… Итак, начнем.

Академик поднялся, подошел к пивной бочке, нажал кнопку и, до краев наполнив кружку, сел на свое место.

– Ты чо это тут раскомандовался? – с напускной строгостью спросил Миша.

– Не тарахти. Завтра после шести приготовь стол. Коньячок чтобы, водочка, закуска приличная… Нужные люди придут.

– А за чей счет, прошу пардону?

– За мой. – И таким холодом повеяло от этих слов, что Блинов понял, какую он сморозил глупость.

– Ладно, не разорюсь, приходите. Еще пить будешь?

– Нет, спасибо. Пойду заниматься твоим делом. Кстати, Миша, ты какой язык в школе учил?

– Английский, по-моему, – не очень уверенно ответил Блинов. – Гуд бай – это по какому?

– По-английски.

– Значит точно, английский.

– Ты полистал бы учебник. Кандидатский минимум сдавать придется.

– Еще чего?! – взъярился Миша. – Два куска и еще учебники читать. Сам читай, понял?

– Хорошо, завтра обсудим. – И приподняв на прощанье шляпу, Академик степенно удалился.

IV

С утра у Миши было приподнятое настроение. Все его радовало: и то, что нисколечко не болит голова, и то, как забавно кувыркаются в небе облака, и даже очередь у пивной, куда он подъехал с опозданием, была сегодня на диво приветливой. Вырядился Миша, как на раут. Темный костюм в полосочку (200 рэ), переливающийся, как елочная игрушка, галстук и коричневые штиблеты «Made in Kaskelen». Набросив поверх парада белый халат, Блинов приступил к выполнению повышенных обязательств. Тугой струей било пиво, урча от удовольствия, таяла очередь, звенели и шуршали деньги. Миша думал и не думал о предстоящем свидании. Ему казалось, что все заботы, связанные с защитой диссертации, это не его заботы, а тех, кто получит деньги. Но все равно выглядеть перед ними стоеросовой дубиной Миша не собирался.

– Мордой в грязь я не ударю! – твердо сам себе пообещал Миша.

С работой Миша закруглился пораньше. Надо было марафет навести, закуску приготовить, спиртное. Блинов глянул на стол как бы со стороны и по резкому притоку слюны понял, что гости будут довольны. К схожему умозаключению пришел и Степа Академик, посланный, судя по всему, на разведку. Одного взгляда хватило ему, чтобы сказать пророческие слова: «Ох и вздрогнем!» А вскоре Степа Академик начал представлять «нужных» людей. Первым, с кислой, едва ли не брезгливой миной, в пивную зашел Аполлинарий Модестович.

– Твой шеф, – шепнул Мише Академик, – Научный руководитель.

– Очень приятно, очень приятно, – глядя поверх Мишиной головы на стол, сказал Аполлинарий Модестович и от души потряс руку будущего соискателя.

Держался Аполлинарий Модестович, как и подобает ученому мужу, скромно, но с достоинством. Живот не выпячивал, чокался, чуть привставая, и, что особенно понравилось Мише, сигаретный пепел Аполлинарий Модестович стряхивал в свою ладошку. И внешностью бог не обидел научного руководителя. Тучный, крупноголовый, бородка клинышком, глаза маленькие, но не юркие – еще бы очки им.

– Я извиняюсь, Аполлинарий Модестович – профессор? – спросил Миша.

– Доцент, – склонил голову научный руководитель.

– Я так и думал, – обрадовался Блинов, хотя был глубоко убежден, что, если у ученого борода клинышком, значит, он профессор, а если без бороды да еще нескладный и тощий, то доцент.

– А в науке, еще раз извиняюсь, какие тайны открываете? – очень довольный своей культурной речью поинтересовался Миша.

Аполлинарий Модестович поймал рукой бородку и крепко задумался. Тут вмешался Степа Академик:

– Не скромничайте, Аполлинарий Модестович, ну мало ли ученых прошло через ваши руки?

– Много, очень много, – степенно согласился Аполлинарий Модестович. – Всего и не упомнишь. Ну, например, в последнее время я много уделяю внимания летающим тарелкам.

– Это почему же они летать стали? – удивился Миша, легко представив себе кухонную перебранку. «Неужели и этими делами ученые занимаются?» – с недоверием, но вместе с тем с гордостью за отечественную науку подумал Блинов.

– Под летающими тарелками я имею в виду, молодой человек, НЛО, – популярно разъяснил Аполлинарий Модестович. – А НЛО – это неопознанные летающие объекты. Извольте взглянуть! – Доцент протянул Мише тертую-перетертую вырезку из газеты. Заметка называлась: «Загадочное явление природы. Наш корреспондент передает из Петрозаводска…»

– Прочитав эту статью, я сделал неожиданный вывод. – От волнения Аполлинарий Модестович не знал куда девать руки. Но вот правая рука обняла стакан с коньяком и сразу успокоилась. – Я сделал вывод: мы не одиноки во Вселенной. Поэтому первый тост предлагаю поднять за инопланетян. Я всегда первый тост поднимаю за инопланетян, потому что вдруг они наблюдают за нами. Им будет приятно: вот, мол, отдыхают настоящие земляне.

– Вот это да! – вслух восхитился Миша, решив отныне во всех компаниях начинать с этого тоста. Выпили. Закусили.

– Аполлинарий Модестович, – почтительно привстав, обратился Миша к доценту, – а другие тарелки вам на жизненном пути не встречались?

– Как же, как же, молодой человек, встречались, – густо намазывая икрой булочку, сказал Аполлинарий Модестович. – Однажды всю ночь портвейн… Да-да, Степан Гаврилович, мы всю ночь глушили портвейн с голландской ассоциацией ученых…

– И они портвейн пьют? – не поверил Миша.

– Задарма все пьют, молодой человек. Так вот, где же мысль? Ага, вот она! Сидим, значит, отдыхаем, вдруг вижу: через форточку вплывает тарелка. На детскую юлу похожая, только без стержня.

– Аполлинарий Модестович, – осторожно вмешался Степа Академик, – быть может, нашему соискателю это не интересно? Не лучше ли…

– Это почему не интересно? – обиделся Миша. – Я, можно сказать, первый раз со светилой сижу. Не встревай, Степа!

Аполлинарий Модестович скрестил на груди руки и свысока, не без удовольствия выслушал Мишину отповедь.

– Я продолжаю, – сказал он. – Где же мысль? Ага! Влетает, значит, в форточку тарелка, тормозит над столом, а в бутылках еще кое-что осталось. Я наблюдаю. Ассоциация спит. Смотрю, веревочная лестница из тарелки вылезает. А по лестнице вот такие козявочки спускаются. – Доцент пальцем потрогал ноготь, чтобы показать, какими крохотными предстали инопланетяне. – Зелененькие все, лупоглазые. Я им: брысь! А они ноль внимания. Ну, думаю, одного-то я в плен захвачу. В научных целях. И как только первая козявка зависла над бутылкой, я ее хлоп – и в горлышко. А сверху пробкой.

– Захватили, значит?

– Захватил. Козявки сразу в тарелку – и на выход. А я спать улегся. Бутылку, между прочим, под себя подложил.

– А потом, потом что?

– Перевоплощение произошло, – горестно вздохнул доцент и развел руками. – Когда я козявку из бутылки вытряхнул, оказалось – сортирная муха. Зеленая такая, мерзкая. И заметь: сразу в форточку, за своими, значит.

Миша задумчиво разлил коньяк. От пришедшей мысли вскинулся:

– Аполлинарий Модестович, а как вы это с научной точки зрения объясните?

– Я ведь сказал: перевоплощение произошло. Мне бы, дураку, эту муху большому ученому отнести: он бы разобрался, что к чему, да еще и премию отвалил. Да… Упустил я свой шанс. Жалею. Ну что, друзья, то, что налито, должно быть выпито. Я правильно говорю?

Степа Академик и Миша молча поддержали доцента: звякнули стаканы, забулькал коньяк, и тут же заработали челюсти. Раздался стук в дверь.

– Это Михеич, наверное, – высказал догадку Степа Академик и, обращаясь к Блинову, присовокупил: – Твой первый оппонент. Войдите!

Распахнулась дверь, и в проеме объявилось несуразное коротконогое существо в белом парусиновом костюме и соломенной шляпе. Первое впечатление: шляпа прикрывала печеное яблоко. Морщины, как хотели, исхлестали смуглое лицо, самую малость оставив для глаз, рта и приплюснутого, но все равно в морщинах, носа. Он снял шляпу, озарив каморку седой шевелюрой, и сказал:

– Привет честной компании! – Увидев Аполлинария Модестовича, широко и радостно улыбнулся: – Здорово, вешалка!

Доцент скривил губы.

– Ну и шуточки у вас, Юрий Михайлович! Я думаю, молодой человек, пока не поздно, нам надо отказаться от такого оппонента.

– Не надо так строго, – попросил Миша. – Проходите.

Юрий Михайлович шагнул в каморку и, увидев за спиной Блинова батарею бутылок, не мог сдержать душевного порыва.

– Е-мое! – всплеснул он руками. – Поговорим.

– Может, штрафную? – учтиво предложил Миша.

– Нет-нет, не стоит, – запротестовал от лица оппонента Степа Академик. Не сводя глаз с Юрия Михайловича, он со значением продолжал: – У ученых не принято напиваться допьяну. Верно ведь, Юрий Михайлович?

Юрий Михайлович понимающе покивал головой.

– Для разрядки, конечно, не мешало бы, – не без сожаления сказал он. – Но если общество вытерпит… я хочу сказать, как общество, так и я. Ну, а чтобы быть на равных, я, пожалуй, от штрафной не откажусь.

– Юрий Михайлович! – осуждающе протянул Степа Академик.

Зато Мише Блинову этот жест понравился.

– Это по-нашему, по-простому! Юрий Михайлович случайно не доцент?

– Энэс он, – сказал Аполлинарий Модестович и сразу просветил: – Научный сотрудник то есть. И, молодой человек, он ваш первый оппонент. Все в его руках: напишет хороший отзыв на диссертацию – заказывайте банкет, плохой – и на защиту не ходите. Пустая трата времени.

– Сила! – уважительно сказал Блинов, поближе подсаживаясь к всемогущему оппоненту.

Степа Академик сделал вид, что не заметил льстивого перемещения Блинова. Однако создавать культ в их среде он посчитал излишним. Дожевав бутерброд, он сказал:

– Да, первый оппонент – фигура. Но самый главный человек, Миша, в твоей будущей карьере – это научный руководитель. Помни, Аполлинарий Модестович отныне твой отец в науке. Он ночей не будет спать, чтобы помочь своему питомцу подготовить хорошую диссертацию.

Миша посмотрел на первого оппонента, на научного руководителя, подумал, а потом вместе со своей табуреткой откочевал в сторону Аполлинария Модестовича. Тут самое время было поднять авторитет Степы Академика, и Аполлинарий Модестович, распорядившись разлить коньяк, предложил поднять стаканы за здоровье Степана Гавриловича.

– Если бы не он, молодой человек, мы бы и не знали друг друга. Пожмите его руку, молодой человек!

Миша послушно пожал руку, быстренько освежил на столе закуску и, сказав, что сбегает в магазин за «Боржоми», предложил гостям поговорить на научные темы. Покрасневший Аполлинарий Модестович взял слово первым.

– Ты зачем, Михеич, – сердито спросил он, – меня вешалкой обозвал?

– Да потому что ты гардеробщик, – бесхитростно ответил Михеич. – Я думал, хохма получится, а ты, видишь, обиделся.

– Гардеробщик! Нашел, что высмеивать. Я ведь, Михеич, в свое время и всякие посты повидал. Да-да, и не скаль рожу-то. Ты еще «би-би» говорил, а у меня уже в то время персональная машина была. Вот так-то!

– Представляю. Небось, эта машина только по пивнушкам и шастала?

– Я тогда слова-то такого не знал. А был я в ту пору заместителем директора института по АХЧ. По административно-хозяйственной части значит. По-нынешнему, проректор. Понял? А ты – «вешалка»! Степан, какая у нас дальше программа? Ведь что-то сообразить надо.

– На двоих или на троих? – сразу встрял Михеич.

– Помолчи. Дай Степану высказаться.

Степа Академик поднялся с табуретки, на цыпочках подошел к двери и, прислушавшись, рывком распахнул ее. У ларька никого не было.

– Осторожность не помешает, – возвращаясь на место, сказал он. – Пивники – они народ ушлый, насквозь видят. Поэтому никаких хохмочек, Михеич. И речь должна быть, как на собрании: культурная, уважительная и всех по имени-отчеству. Вспомни, Михеич, ты ведь сам когда-то был аспирантом.

– Был да весь вышел, – грустно отозвался Михеич. – Это ведь надо: дедушкой назвали.

– Это он сослепу. Но и ты хорош! Рожу-то хотя бы на этой неделе сполоснул. Но давайте ближе к делу. В среду или в пятницу пусть он сдает кандидатский минимум.

– А почему не в четверг?

– В четверг – рыбный день. Мы ведь после экзамена пойдем в ресторан. Экзамен будет по иностранному языку. – Услышав за дверью тихие шаги, Степа Академик замер и приложил палец к губам. Затем нарочито громко продолжил: – Парень он с головой, денька два-три позанимается, ну, а остальное я беру на себя. Долго я уламывал Федор Федоровича – едва уговорил. Все-таки ученый ученого всегда поймет. Кроме того, сегодня мы должны определить тему диссертации. Какие у вас предложения, Аполлинарий Модестович?

Аполлинарий Модестович вздрогнул. Степа Академик не без основания предположил, что он разбудил будущего научного руководителя.

– Что? – Аполлинарий Модестович резко крутнул головой и тут же вспомнил про чувство собственного достоинства. Подбоченился, сказал: – Ага. Но где же мысль?

– Тему диссертации нужно придумать, – повторил Степа Академик.

– Это мы в момент, – пообещал Аполлинарий Модестович. – Один член-корр забыл у меня…

В это время без скрипа отворилась дверь, и Миша Блинов тихо, бочком, чтобы не сбить ученых с мысли, проник в каморку.

– Где же мысль? Ага! Один член-корр забыл у меня на кафедре брошюрку. Я полистал ее и, по-моему, нашел тему для соискателя.

– Вот это, я понимаю, научный руководитель! – восхищенно отметил Степа Академик. – И какая же это тема?

– Что-то связано с философией. Молодой человек будет кандидатом философских наук.

– Нет, нет, нет! – вдруг шумно запротестовал Блинов, вспомнив свой сои. – Я хочу быть только кандидатом индустриальных наук.

– А разве…

– Юрий Михайлович, здесь последнее слово за Михаилом.

– Правильно, Степа! Деньги мои, а ваше дело: кем я хочу, тем меня и делайте. Согласны? Наливай!

VI

Когда Миша Блинов открыл учебник английского языка, то он здорово удивился, что во всей книге нет ни одного знакомого слова. «Ведь учил я его в школе, точно помню, – поражался своей непрочной памяти Миша. – И учителку помню: Агнесса Филипповна». Картинки из школьной жизни выстроились перед его мысленным взором. Он увидел журнал с четкими двойками по иностранному языку, свою нескладную фигуру у доски, когда он в конце четверти по шпаргалке читал английский текст, записанный русскими буквами. «Знал бы я тогда, кем буду, – запоздало посетовал Миша, – весь бы алфавит выучил». Блинов забросил учебник под кровать, твердо решив, что эту часть хлопот пусть делят между собой его ученые друзья, и сразу успокоился.

На другой день посетители пивного ларька были немало изумлены, когда вместо слов «ушел на базу» прочитали чистосердечное признание Миши: «Закрыто на кандидатский минимум». Не знал Блинов, мечущийся в этот час по зданию Академии, что к его ларьку подходила девушка его мечты Эля и, разомлев то ли от жары, то ли от многообещающего объявления, на всякий случай подложила под пломбу листок с номером телефона.

С Аполлинарием Модестовичем Миша разминулся. Он думал, что научный руководитель будет ждать его у Академии, но ученый почему-то решил, что встреча назначена у ресторана, где он с превеликим удовольствием заказал столик на пять персон. А Миша тем временем мотался по этажам, разыскивая аудиторию, где сдают кандидатский минимум. И представьте, нашел! Прикинув, что в порядке живой очереди времени уйдет уйма, Миша потеснил какого-то пузатого очкарика и нырнул за дверь.

– Я, конечно, айм сорри, – бодро сказал он, увидев за длинным столом трех хмурых преподавателей. – Но я думаю, джентльмены правильно поймут меня.

Джентльмены переглянулись. Миша ослепительно улыбнулся и вразвалочку подошел к столу.

– Я еще раз айм сорри, джентльмены. – Мише очень нравилось это благородное слово «джентльмены», и он перед зеркалом разучил, как изящнее отрывать его от своих губ. – Я – Блинов.

Комиссия безмолвствовала. Но тут один из ее членов исподтишка заглянул в листок и тихо сказал:

– В списках не значится.

Импозантный мужчина, который сидел посредине, с улыбкой предложил:

– Давайте отвлечемся на пяток минут. – И, сделав приглашающий жест рукой, сказал: – Сит даун, плиз, комрад Блинов.

Миша догадался, что его приглашают сесть и ответил:

– Ничего, постоим. Не гордые. Впрочем, я ненадолго.

– Вы хотите сдать кандидатский минимум? – поинтересовался импозантный мужчина.

– Прямо в точку попали, – охотно согласился Миша и в свою очередь спросил: – Аполлинария Модестовича знаете?

Тот, который сидел посредине, посмотрел на своих коллег. Коллеги отрицательно покачали головами.

– А Степу Академика знаете? – с вызовом спросил Блинов.

– Степана Прокопьевича Огнева? – осторожно поинтересовался импозантный мужчина.

– Фамилию, честно скажу, не знаю, – рубанул рукой Миша. – Но он мой мировой кореш. Вчера сидим с ним, отдыхаем, он мне и говорит: передай привет от Аполлинария или от меня лично. От Степы, значит, Академика. А они, мол, хорошую оценку соорудят.

– Какая прелесть! – ласково удивился импозантный мужчина. – Ну, а язык-то вы, молодой человек, знаете?

Миша задумался только на секунду. Решив быть предельно честным, он твердо заявил:

– Откровенно говоря, джентльмены, ни в зуб ногой!

– Какая прелесть! – снова восхитился тот, что посредине, хлопнув в ладоши. – И на какую же оценку вы рассчитываете?

– Я думаю, четверка будет в самый раз. А вечерком, джентльмены, как говорится, прошу к столу. Отдохнем от трудов праведных. Ох, и отдохнем!

Крайние преподаватели заволновались. В два голоса они что-то быстро залопотали по-английски. Миша насторожился: тон не предвещал ничего доброго. «Поторопился я, видать, с приглашением, – переживал Миша свою оплошность. – Хотя, с другой стороны, что тут рассусоливать?» Вслух Блинов проговорил:

– Я, конечно, айм сорри. Но моей вины тут нет. Вы сами сказали, – Миша указал пальцем на импозантного мужчину, – что у вас пять минут. А прошло семь. Законно?

На этот раз Миша не услышал: «какая прелесть». Улыбчивый мужчина стер с лица и намек на добродушие. Он хмуро спросил:

– За кого вы нас принимаете?

– А что я такого сказал? Четверку попросил. Вы всем четверки ставите. А язык-то все равно никто не знает. Давайте на спор, джентльмены, что девяносто процентов кандидатов наук по иностранному языку – ни бэ ни мэ. Спорим?

Издав что-то похожее на рычание, отбросив стул, вскочил тот, что посредине. Мгновенно, как телохранители, стремительно взвились двухметровые крайние.

– Это поклеп! – крикнул который посредине. – Вон! Питекантроп!

Миша метеором вылетел из аудитории. Навалившись спиной на дверь, он вытер со лба испарину. Пузатый очкарик заботливо спросил:

– Ну как, спихнули?

– Стантарт, четверка, – ответил Блинов и, увидев у окна Степу Академика, показал ему кулак.

Степа был бледен. Просемафорив Мише глазами, дескать, следуй за мной, Степа Академик с независимым видом продефилировал в другой конец коридора.

– Правда, что ли, сдал? – спросил он у Миши.

– Ага, сдал! – злорадно отозвался Блинов. – Держи карман шире! Ну и зловредные канальи попались. И, по-моему, чокнутые. Кстати, Степа, как твоя фамилия?

– Чаплыгин, а что?

– А почему Академиком зовут?

– Работаю я здесь, поэтому и академик. А ты что, рассказал им про наше знакомство? – дрогнувшим голосом поинтересовался Степа.

– Привет передал.

– А они что?

– Положили мы, говорят, прибор на твоего Степу Академика вместе с Аполлинарием Модестовичем. Вот так и сказали.

Степа задумчиво поскреб затылок и, решив, что под кличкой Академик его вряд ли знают в научных кругах, успокоился.

– Ты сам во всем виноват, – жестко сказал он. – Зачем ты поперся в эту аудиторию? Тебе велено было ждать у входа в здание – вот и ждал бы. Мы с Аполлинарием тебе другого преподавателя подготовили.

– Ни за что! – вскинув руки, бурно запротестовал Миша. – На сегодня хватит.

Степа оглянулся по сторонам и, убедившись, что никто их не слышит, поймал Мишу за галстук и, пригнув его голову, с жаром прошептал:

– Не валяй дурочку. Этот преподаватель наш человек. И он глухой.

– Глухой?! – не поверил Блинов.

– Как тетерев, – решительно подтвердил Степа Академик. – И тут самое главное, когда ты ему отвечаешь, не закрывай рта. Говори и говори…

– А что я ему буду говорить, – усмехнулся Миша, – если я три слова знаю: гуд бай да айм сорри. Ну еще о’кей и олл райт.

– И хватит! На разные лады повторяй эти слова, историю расскажи или сои какой-нибудь. Но главное – не молчи. И величай его по фамилии: товарищ Букин. Понял?

Степа Академик вызвался проводить Мишу в аудиторию, где глухой спец будет принимать экзамен. Не без робости Блинов перешагнул порог, по, отыскав глазами сморщенного старичка, на случай резкого похолодания прижавшегося к батарее, почувствовал необычайный прилив анергии. У старичка был вид, как будто его только что разбудили. Увидев Мишу, он поманил его к себе пальцем и, когда Блинов приблизился, величественно протянул ему руку.

– Какой язык? – почти не шамкая, спросил он.

– Английский, товарищ Букин! – громко отрапортовал Миша.

– Впрочем, неважно. – Старичок чуть было не признался в своей глухоте, но вовремя спохватился. – Начинайте.

Миша прилежно подсел к столу и, заглядывая в глаза преподавателя, сказал:

– Гуд бай, олл райт, о’кэй…

– Прекрасное произношение! – похвалил старичок.

– О’кэй, олл райт, гуд бай, – назидательно повторил Миша и, увидев, что глаза экзаменатора остались несокрушимыми, с удовольствием продолжил:

– Олл райт, гуд бай, о’кэй. Гуд бай, о’кэй, олл райт. Молчишь, дедуля. Но я ведь эдак и заговариваться начну. О’кэй, гуд бай, олл райт. А может, тебе лучше сказочку рассказать? Жили-были дед да баба, о’кэй жили! Ели кашу с молоком…

– Продолжайте, я весь внимание.

Миша вздрогнул: уже не прорезался ли слух у старикашки? Пошел на попятную:

– Гуд бай, олл райт, о’кэй…

Глаза экзаменатора оставались равнодушными. Лишь изредка, видимо, в такт своим думам, он барабанил пальцами по столу. А Миша – никто не поверит! – взмок от напряжения. Он рассказал старичку о своем детстве и отрочестве, о своей доходной и изнурительной работе, вспомнил пару приличных анекдотов и, наконец, перешел к песням. Миша был почти уверен, что один куплет каким-то образом проник в сознание старичка, потому что глаза его повлажнели и он, прервав Мишу, попросил:

– Это место еще раз.

Миша не мог отказать старичку в его просьбе и почти пропел:

– Где же папа, спрашивает мальчик, теребя в руках британский флаг, и стыдливо говорит японка – твой отец английский был моряк…

Но вот, наконец, настал момент, когда Мише вся эта процедура порядком надоела. Он не знал, о чем еще говорить. Да и устал, признаться.

– Долго ты еще меня будешь мучить, старая перечница? – из последних сил обратился он с монологом к глухому экзаменатору. – И что я тебе такого непоправимого сделал? Сидели бы сейчас в ресторане, я б тебе, дедуля, кефирчика купил и пил бы ты его столько, пока не обмарался. Пойдем, а? – Молчит. – Тут Мише на ум пришла детская считалка. – Эники, бэники, сухэ, дэма, огель, фогель, гумана, тики, пики, грамматики, граф.

– Еще раз, пожалуйста, – сказал старичок, жадно следя за губами Блинова.

– С удовольствием, товарищ Букин. Эники, бэники…

Когда истомившийся Степа Академик заглянул в аудиторию, то он увидел поразительную картину. Блинов и Букин сидели друг против друга, поочередно хлопали ладошками по своим и чужим коленям, очень ритмично выкрикивая:

– Эники, бэники, сухэ, дэма, огель, фогель, гумана, тики, пики, грамматики, граф! – И заразительно смеялись.

Степа тронул за плечо Букина, и тот вмиг посерьезнел.

– За экзамен я ставлю четверку, – солидно сказал он.

– А почему не пять? – обиделся Миша.

– Могут перепроверить, – быстро среагировал экзаменатор, чем серьезно смутил Блинова: глухой он или притворяется?