Текст книги "Ради смеха, или Кандидат индустриальных наук (Повести, юмористические рассказы, фельетоны)"

Автор книги: Геннадий Толмачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Нина Васильевна с ужасом следила за дочерью, а когда та с ножом в зубах по-кошачьи двинулась в ее сторону, не выдержала и стремглав бросилась да кухню.

– Олька, ты совсем сдурела! Прекрати!

– Я тихая, я скромная…

В этот момент дверь распахнулась и на пороге появился щупленький, ясноглазый паренек с чемоданчиком в правой руке. Улыбка, заготовленная на его лице, при виде Оли померкла, сошла на нет, уступив место растерянности. Он было подался назад, но тут Оля вынула изо рта нож, все еще играя, поклонилась гостю и великодушно предложила:

– Проходите. Хотите познакомиться с тихой, скромной девушкой?

Паренек мгновенно переключился на Олину волну. Он ответил:

– С удовольствием! Но где она, покажите?

– Хм-м, – одобрила Оля.

– Оля, кто там? – раздался голос Нины Васильевны.

– Гомо сапиенс.

– Кто, кто? – Нина Васильевна вышла из кухни и воззрилась на пришельца. – Вы к кому?

Паренек поклонился.

– Видимо, к вам. Я – телемастер.

– Наконец-то! – всплеснула руками Нина Васильевна. – А мы вас ждали на прошлой неделе.

Еще как ждали, хотелось добавить Нине Васильевне. До ломоты в пальцах пришлось ей накручивать диск телефона, пока она вызвонила мастера, чтобы он в урочный день и час исполнил свою работу. А он – нате вам! – явился не запылился спустя неделю. Напрашивается аналогия: если бы сантехники, электрики, телемастера приходили на свидание к девушкам, как на выполнение заказа, то на месте условленных встреч они бы обнаруживали гражданок давно вышедших из моды. А может, и из жизни.

И где логика, скажите? Сегодня за простой вагона – коробки на железных колесах – платятся громадные штрафы, а вот если в подъезде по три дня, ожидаючи мастера, простаивает рабочий человек (в это время простаивает его миллионнорублевый станок), то с представителя сервиса и гривенника не слупишь. Ладно, хоть пришел.

– С прошлой недели ждете? Значит, тем радостней должна быть наша встреча, – бесхитростно сказал телемастер и улыбнулся. В следующую минуту он деловито снял пальто, распахнул на стуле чемоданчик и, как бы предвкушая приятную работу, потер руки. Спросил: – На что жалуемся, хозяюшки?

– Это в каком смысле?

– Что с телевизором? – уточнил мастер.

– Ни звука, ни изображения.

– Прекрасно! – порадовался мастер. – И давно?

– Недели две.

– Прекрасно! Сейчас мы вашему телевизору сделаем харакири. Ох и сделаем!

– Это как: харакири? – в голосе у Нины Васильевны прозвучали тревожные нотки.

– А это значит, потрохи – на стол, а там посмотрим, много ли лишних деталей останется.

– Молодой человек…

– Мама, да он ведь шутит. Пойди займись ужином.

Мастер распечатал телевизор, помычал, разглядывая схему, и, видимо, по укоренившейся привычке работать разговаривая или разговаривать работая, без особого интереса спросил:

– А молодая хозяйка случайно не артистка?

– С чего это вы взяли?

– Ну, а кто бы еще с ножом в зубах после работы бегал?

– А-а, – чему-то своему улыбнулась Оля. – Это я стрессовое состояние снимала.

– Это хорошо, когда стрессовое состояние снимаешь, – бездумно ответил молодой мастер, ковыряясь отверткой в телевизоре. – А почему с ножом?

– Проучить ее хочу.

– Правильно, почему бы и не проучить. Постойте, – насторожился мастер, – кого проучить?

– Маманю.

– А… а в чем она провинилась?

– Взгляд у нее сегодня нехороший. Я ее ножичком – бжик! – она и подобреет.

Мастер от неожиданности едва не выронил отвертку. Потом выглянул из-за телевизора, пытаясь по лицу девушки понять: не розыгрыш ли? Оля с самым серьезным видом изучала журнал. Мастер слегка ошарашенно спросил:

– А если мой взгляд н-не понравится?

Оля поднялась с дивана и равнодушно через плечо сказала:

– Я не смотрела в вашу сторону.

– Ну, а если…

– Ну, а если не понравится, трахну чем-нибудь по башке и привет!

– От кого привет? – обалдело спросил мастер.

– Какой несообразительный! – Оля покачала головой. – Если я трахну, то, значит, и привет от меня.

– Ясненько! А г-где вы работаете? – сглотнув слюну, спросил мастер.

– Я? Ха-ха-ха! Да нигде. Мы на особом счету у государства.

– Кто это – мы?

– Не понятно, да? Вот сейчас возьму…

– Хозяйка! – вдруг громовым голосом пророкотал щупленький телемастер и, когда Нина Васильевна зашла в комнату, попросил: – Сядьте, хозяйка, между нами, а то мне ваша дочь совсем голову заморочила. Ага, вот здесь и сидите смирненько. Тихонько, смирненько…

Нина Васильевна непонимающими глазами смотрела то на мастера, то на Олю и, так и не угадав причину случившегося, спросила у дочери:

– Что произошло?

– Ничего. Сидели, разговаривали, – она кивнула на мастера, – я ему кое в чем призналась.

– В чем призналась? – встревожилась Нина Васильевна. – Оленька, он ведь посторонний человек.

– Вот постороннему и призналась, – удовлетворенно подтвердил мастер и молодцевато вытянулся за телевизором. – А своим зачем признаваться? Свои и так все знают, – многозначительно добавил он и посмотрел на Олю.

Услужливая память подсказала представителю сервиса уйму самых невероятных ситуаций, в которые попадали он сам и его коллеги. Разве забыть ему сверхвежливую бабулю, которая перед работой напоила его чаем с шанежками, а когда он прошел в гостиную, к телевизору, замкнула дверь и вызвала наряд милиции. Телевизор у бабули оказался исправным, и ему долго пришлось доказывать, что он на вор-домушник, а всего-навсего рассеянный телемастер, который по ошибке захватил наряд полугодичной давности. Совсем мало приятных воспоминаний оставила и встреча с мужем-ревнивцем: он на его глазах курочил телевизор и заставлял мастера немедленно устранять поломку. А если бы подвела квалификация?! В том смысле сегодняшний вызов представлял минимальную опасность.

– Своим зачем признаваться? – повторил он. – Свои и так все знают.

Оля вспыхнула и, бросив журнал на диван, удалилась на кухню. Нина Васильевна проводила ее взглядом, шумно вздохнула и скрестила на груди руки.

– Все-таки, что здесь произошло?

Мастер, как завороженный, смотрел на руку Нины Васильевны, перехваченную бинтом. Та, почувствовав упорный взгляд, заерзала на стуле.

– Что вы так смотрите? И вообще, вы пришли телевизор ремонтировать…

– Хозяйка, что у вас с рукой?

– С какой рукой?

– С левой. Где бинт. Ничего. Обычные кухонные дела. Порезалась.

– Порезались, – удовлетворенно заключил мастер.

– А как это произошло?

– Не помню.

– А рядом с вами… дочурки не было? – вкрадчиво поинтересовался телемастер.

– Была. Она меня и зацепила нечаянно.

– Нечаянно, – осклабился мастер. – Ножичком.

– Точно. Мы чистили картошку, Оля кого-то уморительно скопировала, я засмеялась, вскинула руки и – бжик…

Жест Нины Васильевны был копией олиного, когда о на демонстрировала мастеру, как владеть ножиком. Мастер огромным носовым платком утер лицо и с опаской посмотрел на дверь, ведущую в кухню.

– И давно она так уморительно… бжикает? – ткнул воображаемым ножичком телемастер.

– Что вы сказали?

– Я говорю, давно она у вас, – мастер недвусмысленно крутнул пальцем у виска, – с приветом?

– Это как понимать? – В голосе Нины Васильевны прозвучали отдаленные, почти мурлыкающие интонации тигрицы.

– Я, конечно, сочувствую… Такая с виду симпатичная, образованная и…

– Что «и»? – короткая реплика не позволила повторить голос большой кисы, но зато поза была весьма красноречивой.

– Я думал, это только в книжках… Образованная, симпатичная и такая… чудовище!

– Что-о-о?! – сказала мама-тигрица и…

Ну, а дальше все было так, как должно быть. Двери, оказывается, можно открывать не только руками, но и спиной, пальто надевать не обязательно в прихожей, тем более, что у подъезда места значительно больше, что же касается инструмента телемастера, то при помощи магнита он его собрал на лестничной площадке за каких-нибудь два часа.

Оля сначала смеялась, а потом вдруг накатила грусть. Она вышла на балкон и сказала:

– Товарищ телемастер, приходите к нам еще раз.

И почти не удивилась, когда щуплый телемастер спокойно пообещал:

– Обязательно приду. Но только со взводом автоматчиков.

III

Время тянулось нудно, как в самолете. Десять раз было говорено и переговорено, где сядет Оля, как она встретит гостя, когда предложит ему чай… По сценарию получалось, что минут через тридцать-сорок позвонит Нина Васильевна и, если в трубке услышит «нам так интересно», должна немедленно взломать дверь. Но если и не взломать, то все равно действовать как по сигналу «SOS». Другой пароль: «мы пьем чай» или «мы собираемся пить чай». В этом случае мама может не суетиться, потому что дочь целиком владеет инициативой.

– Мама, – сказала Оля, взбивая прическу у зеркала, – а если я не смогу подойти к телефону, что тогда?

– Это почему? – медленно спросила Нина Васильевна, прокручивая в голове сразу сто вариантов.

– Ну мало ли… Кавалеры нынче всякие бывают. Заломит руки и – прощай молодость.

– Глупости! Это ведь не шпана какая-нибудь, а солидные люди.

– Мое дело предупредить.

Нина Васильевна тяжело опустилась на стул и сокрушенно проговорила:

– Оля, что ты со мной делаешь? Ты хочешь мать до инфаркта довести? В таком случае я никуда не уйду. Буду сидеть на этом стуле и…

– Мама!

– Что ты предлагаешь? – Нина Васильевна мельком взглянула на часы. – О, господи, через десять минут он заявится. Как его? Ах да, Вадим Сазонович! Неужели этот Вадим Семенович, научный работник, способен на вероломство? Я ухожу, ухожу со спокойной совестью.

Нина Васильевна резко сорвала фартук, кинула его на диван, но сообразив, что ему тут не место, отнесла на кухню.

– Я спокойна, я спокойна, как сфинкс, – то и дело повторяла она, и лишь металл в голосе выдавал ее истинное состояние. Наконец она собралась и, перед тем как шагнуть за порог, предупредила: – Если я услышу «нам так интересно», то, клянусь, одним научным работником в нашей стране будет меньше.

Нина Васильевна ушла. Оля задумчиво и совсем не по-женски, сложив руки за спиной, дважды обошла вокруг стола, остановилась перед зеркалом и, как о чем-то давно решенном, сказала:

– Дура я набитая!

Будто кто ждал этих слов за дверью, потому что сразу заверещал звонок.

– Войдите.

Дверь стремительно распахнулась, и перед Олей предстал темноволосый крепыш в синем вельветовом костюме.

– Точность – вежливость королей, – с улыбкой сказал он, пальцем постучав по корпусу часов.

– В таком случае, здравствуйте, ваше величество.

– Нормально, это мне нравится. Позвольте? – Крепыш галантно поцеловал Оле руку.

– Благодарю, садитесь, пожалуйста, Вадим Сазонович.

Теперь Оля могла рассмотреть своего визави. Говорят, самая незапоминающаяся внешность у разведчиков, которых в случае провала называют шпионами. Так вот, у Вадима Сазоновича была самая обычная физиономия. Все вроде бы на месте, и в то же время смотришь, как в дыру. Поправив стрелку у брюк, Вадим Сазонович проговорил:

– Я понимаю ваше смущение, Ольга Максимовна, и поэтому позвольте нить разговора, так сказать, взять в свои руки?

– Не возражаю. Но, может быть, я поставлю чай?

– С удовольствием.

Оля отстучала каблуками на кухню, провожаемая архизаинтересованным взглядом Вадима Сазоновича. Удовлетворенно кашлянув, он поднялся с дивана и подошел к книжному шкафу. Через полминуты Вадим Сазонович подытожил:

– А всемирочки-то нет. И раритетиков не вижу.

– Простите, что вы сказали?

– Я говорю, а не поставить ли нам музыку?

Оля вышла из кухни.

– К сожалению, магнитофон забарахлил.

– Вот что значит в доме нет хозяина! – удовлетворенно воскликнул Вадим Сазонович.

Оля расставила на столе чашки, придвинула гостю сахарницу, раскрыла коробку конфет и спросила:

– Вам покрепче?

А в мыслях промелькнуло: «Господи, и на кой он мне сдался этот чаехлеб! Шугануть бы его… Нельзя. Сама вроде бы зазвала. Ах, мама, мама!»

– На ваш вкус, Ольга Максимовна, – откуда-то издалека услышала она и снова подивилась взгляду гостя. Не глаза, а ценники. Сейчас он на свет рассматривал чашку, определяя качество фарфора. Подытожил: – Саксонский. Итак, я беру нить разговора в свои руки. Это ваша квартира?

– Нет, мамина.

– Нормально! – без энтузиазма прокомментировал сообщение Вадим Сазонович. – Пойдем дальше. Замужем, простите, не бывали?

– Не приходилось, хотя…

– Что хотя? – быстро спросил Вадим Сазонович в предвкушении пикантного признания.

Оля подержала паузу, отпила глоток чаю и сказала:

– Хотя… хотела бы.

– Нормально! – растянул губы в кислой улыбке потенциальный жених. – Я в том смысле, что это нормальное желание. А мне, Ольга Максимовна, не везет. Все какие-то мымры попадаются.

– И часто не везет?

– Понимаю, тут хвастать нечем, но я обжигался трижды. И странная закономерность: когда ухаживаешь, предложение делаешь и все с цветочками да с конфетками – не девушки, а золото. Но зато после загса, хоть караул кричи. За один месяц в мымру превращается. Только прошу не беспокоиться, Ольга Максимовна, официально я совершенно бездетный. Алиментов никому не плачу и платить не собираюсь.

Вадим Сазонович манерно оттянул мизинец и потрогал им несуществующие усы. Жест был до такой степени некстати, что Оля почувствовала раздражение.

– Я коплю на машину, Ольга Максимовна. И, между нами говоря, близок к цели. Сейчас это модно. Простите, а у вас есть машина?

Оля, чтобы не выдать свои чувства взглядом, прикрыла глаза рукой.

– Есть, – ответила она спокойно. – «Мерседес-бенц» последнего выпуска.

– Нормально, – привстал со стула Вадим Сазонович. – Наверное, оттуда привезли? – Он кивнул головой.

– Оттуда. И кое-какие сбережения есть. Доллары, фунты, сертификаты.

Вадим Сазонович так и замер, зависнув над стулом. Потом нетвердыми руками подтянул к ноге портфель, раскрыл его и выложил на стол коробку конфет и букетик цветов.

– Это вам, Ольга Максимовна. За разговором чуть не забыл про подарочки.

Настроение у гостя улучшилось. Вежливая улыбка преобразилась в обволакивающе-значительную, тембр голоса зазвучал проникновеннее, глаза слегка затуманились.

– А я все думаю: чей это мерседес бегает по городу? Кстати, за рулем сидел мужчина.

– Это мой дядя.

– А вы, я посмотрю, широкая натура: кому-то доверить мерседес…

В любой другой ситуации Оля бы совершила антиобщественный поступок, но не в этой. Она всеми фибрами презирала гостя с глазами-ценниками, презирала себя за то, что согласилась на эту авантюру с объявлением. Оля сказала:

– Вадим Сазонович, а ведь вы написали не только мне.

Вадим Сазонович откинулся на стуле и рассмеялся.

– Нормально! В проницательности вам не откажешь. – Он неожиданно посерьезнел: – Да ну их всех, знаете, куда?.. Сейчас я на ваших глазах весь список… Хотите?

– Конечно, хочу.

Снова руки Вадима Сазоновича нырнули в портфель, извлекли на свет какие-то листочки и с ожесточением разорвали их на клочки.

– Вот так мы! Вот так, – приговаривал он. – Мне никого не надо. А теперь, что я должен сделать?

Ольга поднялась со стула и, уверенная, что скажет эту фразу с презрением, вдруг сорвалась на крик:

– А теперь идите вон!

Вадим Сазонович ничего не понял: по лицу его пробегали то жалкая улыбка, то испуг, то зачем-то хмурились брови.

– Нормально! – громко прошептал он.

– Вон, я сказала! – Оля выбежала на кухню и не видела, как пришелец судорожно сгреб в портфель цветы и конфеты, а секунду поразмыслив, смахнул туда и бумажные клочки. В дверях он крикнул, доведя свой голос до обличающего рокота:

– Мерседес-бенц! Да у такой дуры, как ты, велосипеда никогда не будет. Мымра!

Когда пришла мать, Оля уже не плакала. Но по хмурому виду дочери Нина Васильевна догадалась о ее состоянии.

– Это я во всем виновата. Прости, дочка, – со вздохом проговорила она.

Оля закусила губу и ничего не ответила.

– Если хочешь, то я никуда не буду уходить. Порядочный поймет, ну а если какой прощелыга заявится, то я найду, что ему сказать.

– Хватит, мама. Я никого не хочу видеть: ни прощелыг, ни порядочных.

– Как знаешь, – покорно отозвалась Нина Васильевна и настороженно посмотрела в сторону двери. Оттуда послышались какое-то шарканье, кашель и следом громкий стук в дверь.

– О господи, кого это нелегкая принесла! Звонок ведь есть, – удивилась Нина Васильевна и громко разрешила: – Войдите!

В ответ – стук в дверь. Нина Васильевна вскинула глаза на часы, пожала плечами и сама открыла дверь. Слегка посторонившись, она пригласила:

– Входите, пожалуйста!

Оля уловила растерянность в голосе матери. Она повернула голову и увидела, как чья-то нога с трудом преодолела порог, а потом появился и ее владелец: сухой смуглый старик с клинообразной седой бородкой. Из-под белых бровей неожиданно светились молодые глаза. Он подал Нине Васильевне руку и сказал:

– Здравствуйте, уважаемая хозяйка. Как ваше здоровье?

– Спасибо, пока не жалуюсь.

– Здоровы ли дети? – мелкими шажками подходя к Оле и подавая ей руку, спросил он. – Вижу, дочка, по глазам, что ты здорова и приветлива.

– Садитесь, пожалуйста. – Оля пододвинула стул.

– Спасибо, дочка. – Гость сел, осваиваясь посмотрел по сторонам и лишь потом заговорил: – Думаю, что уважаемые хозяйки удивляются: зачем это, скажут, старый Курмантай Джаксыгельдинович…

– Ой, батюшки! – всплеснула руками Нина Васильевна.

– Понимаю, хозяйка, – кивнул головой Курмантай Джаксыгельдинович, – что трудно будет со мной разговаривать. У нас, у казахов, принято к пожилому человеку обращаться так: если он Абильмажин – зови его Абике, если Сапаргали – Саке, если Курмантай, как меня, зови Куреке.

– Ку-ре-ке, – улыбнулась Оля. – Дядюшка Куреке.

– Видишь, как просто. Но если человек неуважительный, глухой к старшим, он может глупость сказать. – Глаза Куреке озорно блеснули. – Знаешь, как мне однажды сказали? Дедушка Кукарек. А я ему говорю: почему Кукарек? Я ведь не петух.

Гость, судя по всему, любил над собой подтрунивать и был доволен, когда его шутки вызывали смех.

– Веселый вы человек, дядюшка Куреке, – сказала Оля и поняла, что ей удалось начисто прогнать горечь от предыдущего визита.

– Ты сейчас будешь смеяться, дочка, когда узнаешь, зачем я пришел.

– Я думаю, что вы агитатор.

– Ошибаешься, дочка.

– Из домоуправления?

Куреке издал цыкающий звук, который на всех языках мира обозначал бы «нет».

– Тогда… – ей не хотелось в это верить, потому что старик ей был очень симпатичен.

– Ты объявление писала в газету? – спросил Куреке.

– Да-к вы что – жених? – не очень приветливо спросила Оля.

– Я не жених, – ответил он и, чтобы весомей прозвучала следующая фраза, сделал паузу. И потом: – Но я пришел за невестой.

– Какая чепуха!

– Не торопись, дочка. Это не чепуха. Я пришел за невестой для моего сына.

– Час от часу не легче. А где сам жених? Почему он не пришел?

Старик вдруг потупился, морщинистой рукой стал разглаживать скатерть и, наконец, собравшись с мыслями, глухо проговорил:

– Ты не обижайся, дочка, на Куреке. Я всегда говорил правду. И я сейчас скажу правду. Он у… жены.

– У какой жены? – в два голоса спросили Нина Васильевна и Оля.

– У своей жены.

Оля ладонью ударила по столу и вскочила с дивана.

– Да-к какого же… Мама, я скоро чокнусь с этими женихами! Разбирайся с ними сама! Все! – И Оля стремглав выскочила на кухню.

– Как нехорошо получилось, – сказала Нина Васильевна, и нельзя было понять, кого она осуждает.

– Нехорошо, – сразу согласился Куреке. – Вас, простите…

– Нина Васильевна.

– Рахмет. Горе у меня, Нина Васильевна. Большое горе. Было у меня четыре сына. Джигиты. Двое погибли на фронте. Нурлан умер мальчиком. И вот остался один сын. Тридцать шесть лет ему. Жена у него есть. А беда у них такая, что нету детей. Двенадцать лет нету и, врачи сказали, не будет. Как же так: мне умирать скоро, а я не видел внуков. Чем прогневал я аллаха?.. Да, Нина Васильевна, чуть не забыл! Ваша дочка знакома с моим Адильбеком. Они на пароходе за границу ездили. И фотокарточка у него есть. Других фотокарточек нет, а вашей дочки есть. Почему бы это, а?

– Кто их разберет, нынешнюю молодежь?!

– Это ваша дочка молодая. А у моего сына и седые волосы появились. Да вы, может, его знаете. Он большим начальником в районе работает. Начальник, а детей нет.

– И все-таки странно, Куреке: почему он сам не пришел?

– Гордый он.

– Ой ли? – усмехнулась Нина. Васильевна.

Куреке внимательно посмотрел на хозяйку и покачал головой.

– Умный вы человек, Нина Васильевна! – просто сказал он. – Когда Адильбек прочитал газету, он не поверил, что ваша дочка написала туда. Она, говорит, и без газеты каждый день женихам отказывает. Иди, говорит, отец, узнай она ли это. Вот я и пришел. Приветливая у тебя дочка, Нина Васильевна. Хорошей матерью и хозяйкой будет. Мамина дочка.

– Мамина дочка, – задумчиво повторила Нина Васильевна, отгоняя случайно забредшие воспоминания.

– Я что хочу сказать, – почему-то громче обычного сказал Куреке, – нет у них в семье уважения друг к другу. Чужие они. А без детей совсем чужие.

– Ну и развелись бы, зачем мучиться?

– И я так говорю. Но у них, у начальников, какой-то обычай непонятный.

– Интересно, что за обычай?

– Если муж уйдет от жены, то его с работы прогоняют. А если жена уйдет от мужа, то его опять с работы прогоняют.

– Неужели?

– Мне Адильбек сам рассказывал. Говорит, если муж уходит, то он распутник, а если, говорит, она уйдет, то какой же ты начальник, если даже собственная жена тебя не уважает и уходит к другому мужчине. Вот так у них, Нина Васильевна.

– Не приведи господь быть таким начальником!

– Я так думаю, Нина Васильевна: пусть Адильбек уходит из начальников, зато семья будет у человека. И я среди внуков умру спокойно. А работу он всегда найдет: инженер-металлург. Помогите мне, Нина Васильевна.

– Боюсь, в этих делах я плохой помощник, – и понимая, и сочувствуя гостю, сказала Нина Васильевна.

Откуда-то издалека в комнату проникла залихватская песня не то про тучку, не то про кучку, которая по просьбе солистки должна была куда-то улететь. Песню тут же перекричало с десяток мальчишечьих голосов, умудрившихся развернуть спортивное сражение в песочке под грибком. Прогнать бы их подальше, но «дальше» было занято гаражами предприимчивых родителей, успешно подменивших хлопоты о недисциплинированных наследниках заботами о послушных лошадиных силах. И вот так каждый день: чем ближе к вечеру – тем больше шума. Но полной неожиданностью для Нины Васильевны был вопль, приглашавший ее выйти на балкон.

– Гражданка, это я – телемастер, – раздался голос снизу.

– A-а, явился. Заходи, коли пришел.

– А нельзя, – жалобно попросил телемастер, – если мой товарищ заберет ваш телевизор и мы его дома отремонтируем? У нас и машина есть.

– Еще чего не хватало! – объявила Нина Васильевна и захлопнула балконную дверь. – Куреке, давайте пройдем на кухню и попьем чаю.

– Спасибо, Нина Васильевна, с удовольствием.

Оля, не поднимая глаз, молча прошла мимо Куреке и заняла место на диване. С полным безразличием она встретила телемастера, который от порога бочком двинулся к телевизору.

– А где же взвод автоматчиков? – спросила она.

– Сейчас будет, – хмуро пообещал телемастер. – Сеня, заходи!

На зов в комнате мгновенно объявился здоровущий парень и принял позу, напоминающую стойку боксера.

– Пока без надобности, Сеня, – снова сказал телемастер и, не рассчитывая, что его услышат, присовокупил: – Психи!

Но Оля услышала.

– Это кто – психи?

– Я ничего не говорил, – сразу стал отнекиваться телемастер, – Сеня подтвердит. Я его как свидетеля взял. На всякий случай. А по-честному, гражданочка, если бы не бригада, я сюда бы и свататься не пришел.

– Нашелся мне жених, – насмешливо отозвалась Оля. – Палкой, что ли, в наш дом гнали?

– Палкой не палкой, а когда ваша мать пожаловалась начальству, нашей бригаде сказали: лишат премии. Пришлось мне отдуваться. А знали бы они, какие тут живут…

– Какие, кто? Я сейчас маму позову.

– А я ничего не сказал. И свидетель есть. Скажи, Сеня?

– Трус несчастный! – сказала Оля.

– Сеня, записывай. По-моему, начинается.

Сеня снова вскинул руки и слегка наклонил корпус. Но ничего не происходило. Оля спокойно сидела на диване и мило улыбалась ребятам.

– Игорь, по-моему, ты зря, – пробасил здоровущий парень. – Симпатичная девушка.

– Ага, симпатичная. Ты бы еще на ее маму посмотрел, – без вдохновения строжился мастер.

– Да брось ты, Игорь!

Оля подошла к шкафу, потянула за корешок книгу, а потом, ладонью вбив ее на место, сказала:

– Давайте не будем ссориться, ребята. Согласны, Игорь, Сеня?

– Я ведь говорил. – Щеки Сени в один миг налились румянцем.

– На всякий случай, я – Оля…

– Я ведь говорил, симпатичная девушка, – сказал Сеня и обратился к Игорю: – Я пошел к машине. Гуд бай, Оля!

Он чинно поклонился, осуждающе посмотрел на Игоря и лишь потом удалился:

– Гуд бай. Ну и денек выдался!

– Что-нибудь случилось? – без всякого участия поинтересовался Игорь, потому что он начал работать и терпеть не мог в это время молчать. А Оля, наоборот, не признавала равнодушных собеседников и в этих случаях в разговор, как в огонь, подливала масла. Она сказала:

– Пустяки. Дала объявление в газету, и все равно никто замуж не берет.

– Это хорошо, когда никто замуж… – в своей манере начал Игорь, но, подсознанием уразумев, что слова складываются не те, что они необычны для поддакивания, замер с открытым ртом и отверткой на весу.

– Объявление в газете? – переспросил он. – Какая чушь!

– А почему чушь?

– В наши-то годы – заочные женихи и невесты?

– Что тут особенного?

– Я хочу сказать, не для молодых это. А для тех, кто обжегся, у кого дети и кто смотрит на жизнь не через розовые очки: ах, романтика, ах, любовь! Им нужен просто надежный партнер в жизни. Таким людям должно быть за тридцать.

– Посмотрите-ка! А что, за тридцать любви не бывает?

– Бывает. Если очень повезет. Но за тридцать ищут не любовь, а надежность.

– Нет, вы его послушайте! Вам-то откуда об этом знать? Я понимаю, когда об этом судит пожилой, умудренный опытом человек, а тут…

– По поводу женитьбы, – перебил ее Игорь, – есть одна хорошая притча. Приходит к мудрецу юноша и спрашивает: «Скажи мне, учитель, жениться мне или нет?» Мудрец подумал-подумал, а потом махнул рукой. «Делай как знаешь, – ответил он, – все-равно раскаиваться будешь».

– Забавно. И что из этого следует?

– А следует то, что личные встречи иногда по году, по два, по пять лет и то не гарантируют счастливого брака. А тут – через газету. Блажь это! Просто мы сегодня разленились до такой степени что уже и в постель приглашаем через газету. Все остальное у нас есть: баня – в квартире, уборная – в квартире, за водой, или, как говорят, по воду, никуда ходить не надо, дров запасать не надо. Я это называю одним словом – рассолдатились. Сегодня мы так напугали друг друга всевозможными стрессами, перегрузками, что боимся с девушкой познакомиться. Мол, вдруг она пощечину залепит, а мне переживать потом, мучиться. Куда проще: дал объявление в газету и жди почтовых извещений. Ну не прав я?

– Скажите, Игорь, а у вас есть девушка? – Оля и сама не ожидала, что задаст этот вопрос. Вырвался почему-то.

– Навалом, – беззаботно ответил он и согнулся над телевизором.

– Вот не подумала бы, хвастунишка несчастный!

– Не верите? Заходите к нам в общежитие. Десяток – гарантирую.

– Это за что десятку? – Нина Васильевна открыла дверь кухни и, дав возможность пройти вперед Куреке, продолжала: – Прекратите эти поборы, а то я снова вашему начальству…

– Мама, – вмешалась Оля, – ты совсем не в ту степь. Мы о другом говорили.

– В таком случае, извините, – легко отозвалась Нина Васильевна. – Куреке, быть может, вас проводить?

– Рахмет, Нина Васильевна, – поблагодарил старик. – Я хотел бы дочке еще два слова сказать. Можно?

– Садитесь, пожалуйста.

– У нас, дочка, есть такой обычай. Замечательный старинный обычай. Когда у молодых рождается первый ребенок, то они отдают его родителям мужа. Какой хороший обычай, правда?

Воцарилась пауза, потому что Оля не находила слов для ответа. Смущаясь, сказала первое, что пришло на ум:

– Ничего себе обычай…

– Мудрый обычай! – с нажимом подтвердил Куреке. – Ребенка они отдают родителям мужа на воспитание. Сами они еще молоды, им надо в гости ходить, учиться, работать – тяжело. А старикам зато радость. Для них это самый дорогой человек. И знаешь, дочка, я сам видел – молодеют старики, как родившая женщина. Болеть им нельзя, умирать им нельзя, им надо много сил, чтобы вырастить молодое деревце. Ну а других детей молодые воспитывают сами. Мы помогаем, а они воспитывают. Ты придешь к нам, дочка?

– И-не знаю, – боясь обидеть отказом, пожала плечами Оля.

– Я не тороплю. Но приходи, дочка. До свиданья. Коп рахмет!

Куреке поднялся, заложил руку за спину и, поддерживаемый Ниной Васильевной, удалился.

– Ничего себе обычай, – задумчиво повторила Оля.

– Это кто – жених? – не скрывая сарказма, поинтересовался телемастер.

– Ага. Один из женихов. Вот думаю: дать согласие или нет?

– Конечно, давайте, – нарочито бодряческим тоном подсказал Игорь. – Притом он такая знаменитость!

– Откуда вы знаете?

– Сразу видно, – Игорь вскинул руки, показывая, неужели, дескать, это объяснять надо.

– А знаете, Игорь, – не приняла шутку Оля, – я, пожалуй, соглашусь.

– Поздравляю! Наконец-то и вы нашли своего Ромео.

IV

Оля идет по улице. И странное дело: встречные мужчины галантно приподнимают шляпы, женщины завистливо смотрят вслед. «Что бы это значило? Ах, да! – неожиданно прозревает Оля. – Ведь сегодня в „Вечерке“ опубликовали мой портрет». «Пятьсот женихов Оли К.», – сообщила газета, потрясенная лихим рекордом. Профессора и домоуправы, инженеры и студенты, военнослужащие и просто служащие и, по слухам, сам директор мебельного магазина предложили ей руку и сердце. И сейчас Оля шла на стадион «Динамо», где собрались все кандидаты в женихи.

Стадион гудел. Со стадиона волнами доносились запахи роз, калл, сирени, гвоздик, пионов и прочих дивных растений, отличающихся от своих съедобных собратьев некрасивыми ценами. Тут Оля услышала голос мамы, которая сидела посреди футбольного поля у микрофона и мягким голосом предупреждала: «Прошу не горланить! Оля всегда опаздывает». Когда Оля, пройдя через какой-то мрачный тоннель, вынырнула у края поля, мужчины как по команде встали. Оля, придерживая правой рукой сумочку, на все четыре стороны продемонстрировала изящный книксен. Потом подошла к маме и села рядом.

– Кворум, дочка, есть, – сказала Нина Васильевна, – надо только утвердить регламент. Какие будут предложения? – спросила она в микрофон.

– Утвердить! Утвердить! – загудели на трибунах.

– Значит, так, Оля, – зажав рукой головку микрофона, предупредила Нина Васильевна, – женихи пойдут по алфавиту. – И на весь стадион: – Буква «а», подготовились.

Женихи ручейками полились с трибун и через две-три минуты по ранжиру вытянулись на беговой дорожке. Оля зябко повела плечами: какие они все-таки разные, эти мужчины! Пузатые и поджарые, гривастые и лысые, длинные и маломерки, носатые и нет, и… впрочем, что ни жених, то индивидуальность. В это время какой-то ветхий кавалер шага на два выпал из строя. Имитируя кулачные удары в грудь, он выкрикнул: