Текст книги "Ради смеха, или Кандидат индустриальных наук (Повести, юмористические рассказы, фельетоны)"

Автор книги: Геннадий Толмачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

И в тот момент, когда Миша подсчитывал, какую сумму он профукал на знакомства, попойки и всякое прочее, пришла Эля и с порога спросила:

– Миша, ты на мне женишься или нет?

Миша помусолил карандаш губами и, глядя поверх Эли, ответил:

– Созвонимся.

МАМИНА ДОЧКА
Повесть

I

Последние полгода Нина Васильевна не знала, куда девать себя, свою энергию. А все потому, что ушла на пенсию. Отговаривали ведь ее повременить, упрашивали, можно сказать, а она ни в какую.

– Хватит, – заявила она, – свое оттрубила, пора и отдохнуть.

Отдыхалось хорошо месяц – два: книжки почитывала, блеск навела в квартире, кулинарных хитростей поднабралась – ну а дальше что? А дальше – скука. И ничем ее не убьешь, не вытравишь. Поторопилась, видать, с уходом.

Квартира у Нины Васильевны находилась в центре. Она была хоть и однокомнатная, но удобная, светлая, с телефоном. Одно слово, что телефон, а звонил он крайне редко. Да и то в основном Оля. «Мама, я задерживаюсь», и сразу – пи-пи, пи-пи. Оля – единственная дочь Нины Васильевны, конечно, умная, скромная и внешностью бог не обидел, но – увы – неустроенная. Без мужа, но, слава богу, и без детей. А может, наоборот – не слава богу. Много ли проку от нынешних мужиков. Да и какие это мужики – одно название. Заявился как-то инженер с Олиной работы – и с виду охламон, и в разговоре не лучше. Потом признался:

– Я, говорит, покамест трезвый, очень стеснительный.

А спросил бы, кому он здесь нужен, наспиртованный?

Но время-то не удержишь, вон как скачет. И чем дальше, тем придирчивее становилась Нина Васильевна. И такой взгляд выработала, что посмотрит на человека, как рентгеном просветит. Ну а прощелыг всяких – тех за версту чует. И Оле строго-настрого наказала:

– Хоть и старомодно это, но без моего благословения замуж не пойдешь.

– Мама, но ведь мне жить! – запротестовала Оля.

– Вот ты найди сначала такого, чтобы жить не в этой квартире. Тогда и рассуждай.

Нина Васильевна часто спрашивала себя: куда настоящие мужики подевались? Ни кола, ни двора, а все нажитое в портфеле умещается. И хоть бы перспектива какая! Приводит Оля как-то парня. Да какой парень?! – мужчина в летах.

– Познакомься, это мой хороший друг Гриша.

– Сколько вам лет, Гриша? – спросила Нина Васильевна.

– Тридцать семь.

– А кем вы работаете?

– Лаборантом. Работа не пыльная, тихая, – лепечет он.

– А зарплата какая?

– Если чистыми, то девяносто два рубля.

– А женские сапоги, знаете, сколько стоят?

– Не знаю, зачем мне это? Мы с Олей вещизмом не болеем.

– Вещизм, говорите. Но неужели к тридцати семи годам зарплату побольше не заслужили?

– Я не карьерист.

Тогда Нина Васильевна сказала дочери:

– Оля, убери с моих глаз эту добродетель.

– Мама, ты чересчур строга к моим поклонникам, – обиделась дочь, когда они остались наедине.

– Ничуть! Когда здоровый мужик к сорока годам не получает и ста рублей, то это трутень. Куда ему жениться? Если бы он уважал себя, то хоть и без диплома, а пошел бы на стройку, шофером – да мало ли куда? А у таких убогих и невесты должны быть убогие. Потому что им не муж нужен, а самец. Они в лепешку будут расшибаться, чтобы содержать таких трутней. Нет, Олечка, это не наш вариант.

– Но, мама, мне ведь двадцать пять!

– По нынешним временам – это не катастрофа.

Конечно, не катастрофа, но плохо и то, что эти разговоры становились дежурными. Поистине, у кого что болит… Бывает, прильнут они на весь вечер к телевизору и словом не перекинутся, потому что всякие беседы рано или поздно перескакивали на эту злополучную тему. И ни сна потом, ни покоя. Так не лучше ли молчком отсидеться?..

Дело шло к конфликту, и он бы наверняка произошел, если бы не приезд Константина Васильевича – родного брата Нины Васильевны. Ни телеграммы, ни звонка – явился и, как говорится, прошу любить и жаловать. Был он чуть постарше Нины Васильевны, богатырского сложения, громкоголосый, увенчанный красивой сединой. Протопав к столу, он вывалил на него с десяток разнокалиберных пакетов и только потом, скинув полушубок, робко и нежно поцеловал Нину Васильевну в щеку.

– Здравствуй, Нинуля! – пробасил он. – Заждалась, поди?

– Да, годочков семь не виделись. Или шесть?

– Не считал. – Константин Васильевич грузно повернулся. – А где моя племянница?

– Дядя Костя, я сейчас, – услышал он голос из ванной. – Здравствуйте, миленький дядя Костя! Я сейчас.

– Одна? – тихо спросил он у сестры.

Нина Васильевна кивнула головой и горестно развела руками. Тут из ванной выскочила Оля и с разбега бросилась в открытые объятия Константина Васильевича.

– Ну, здравствуй, здравствуй, племянница, – густым голосом проговорил он, слегка растроганный теплой встречей. И приказал: – А ну, поворотись-ка, дева красная.

Оля послушно и лихо крутнулась на каблучке, не забыв при этом состроить дурашливую гримасу.

– Ну как?

– Красавица! От парней-то, небось, отбоя нет?

– От женатых. Нынче ведь зачем женятся? Не знаете? Чтобы жене изменять. Вот так.

– Оля! – строго сказала мать.

– Ишь какая ты шустрая! – не то удивился, не то восхитился Константин Васильевич. – Все мы, значит, на одну колодку, по-твоему?

– Не все, конечно. А у вас как на целине с супружескими изменами?

– А мы про это только в кино видим.

– Ой! – не поверила Оля.

– Ой не ой, а семьи у нас верные, – назидательно сказал Константин Васильевич и вдруг улыбнулся, совсем не к месту припомнив историю, случившуюся в студенческие годы. После стипендии они всем курсом наведывались в модное кафе. В этом кафе была своя примечательность: всегда пьяный Игнат, или, как он сам себя называл, «малопьющий художник». Почему малопьющий?

– Потому что, – гордо объявлял Игнат, – сколько я не выпью, мне все мало.

Так вот этот художник однажды подсел к студентам и печальным голосом сказал:

– А я, ребята, прощаюсь сегодня с этой жизнью.

Никто ему, конечно, не поверил. Стали спрашивать, мол, почему да что случилось, а он – бряк паспортом об стол и чуть не плача сообщает:

– Читайте сами. Женился я, братцы-кролики. Сегодня женился.

Смотрим – и правда штамп в паспорте. Ну как тут не порадоваться за человека?! Поднатужились студенты и отпраздновали новую жизнь художника.

А дальше, как в сказке. Приходят через месяц студенты, а художник Игнат пьян пуще прежнего.

– Игнат, у тебя ведь медовый месяц, – с укоризной напомнили ему.

Игнат – в слезы.

– Сам знаю, братцы-кролики. – Игнат рукавом потер глаза. – По я ведь ее адрес потерял. И через милицию не могу найти. Она в нашем городе не прописана…

Константин Васильевич рассказал эту историю и с удовольствием повторил концовку про утерянный адрес.

– Враки все это, – не поверила Нина Васильевна.

– Ниночка, клянусь, – приложил руку к груди Константин Васильевич, уверенный, что всякая история гораздо смешнее, если она не придумана, а случилась на самом деле. – Кстати, Нинуля, пора и самобранку развернуть.

– Прости ты, Костя, ради бога, – спохватилась Нина Васильевна, – Совсем голову потеряла. Да и что взять с пенсионерки?

– Ты – на пенсии? – не поверил брат.

– А я разве не писала? Шестой месяц…

– В твои-то годы, с твоим-то здоровьем?!

– Какое тут здоровье! – махнула рукой Нина Васильевна. – Ты, что ли, на пенсию не собираешься? Или на целине другие законы?

– Не думал пока об этом. Кстати, что вы заладили: целина да целина. Нет никакой целины. Распахали мы ее, матушку. Почти тридцать лет назад. Вы ведь свой город станицей не называете?

– Ну как-то привыкли все. А потом слово хорошее – целинники.

– Хм, привыкли. Ты, наверное, не поверишь, Нина, но после института я чуть ли не со слезами поехал в совхоз.

– Это ты-то со слезами? Ни за что не поверю.

– Точно, Нина. За работу я не боялся, голова, слава богу, на плечах есть. А думаю, чем я вечерами-то после городской жизни заниматься буду? Ни кино, ни театра, ни книг. Это сейчас мы короли и нам не надо бить стекла, чтобы попасть на концерт приезжей певички…

– Ну и чем ты занимался? Не отвлекайся.

– Нинуля, я жил. Понимаешь, я жил. Мне каждый наш воробьиный шажок был в радость. Я первые четыре года в отпуск не ездил, не хотел. Боялся, а ну как я в стороне от какого-нибудь дела останусь… Стоп! – сказал сам себе Константин Васильевич и улыбнулся. – Меня в это время жена по носу щелкает, чтоб не хвастался. А я ведь не виноват. Хорошо у нас там!

– На целину агитируете? – не утерпела Оля.

– Опять двадцать пять. Да нет у нас, Оленька, целины! Нет землянок, палаток, шпаны у нас нету…

– Перевоспитали?

– Да, можно и так сказать. Ну, а кто не поддавался, тем под зад коленом – и будь здоров.

Между делом Нина Васильевна расстелила крахмальную парадную скатерть, споро, и вроде бы не выходя из комнаты, умудрилась приготовить два-три салата, наложила в глубокие тарелки соленья, нарезала сыр, колбасу и напоследок, если, конечно, не считать дразнящего мясного запаха из кухни, украсила стол двумя бутылками сухого вина. Константин Васильевич с удовольствием потер ладони и подсел к столу.

– Итак, на чем я остановился? – спросил он.

– Под зад коленом – и будь здоров, – подсказала племянница.

– Оля! – сказала Нина Васильевна.

– Да-да, так оно и было, представьте себе. И это как закон. К любому большому делу обязательно примазывается и дрянь. Но проходит время, и совсем становится ясно, что дрянь есть дрянь. Дряни делается неуютно, что ее раскусили, и она исчезает. На какую-нибудь новую стройку, где народу побольше и распознать ее, то бишь дрянь, труднее. А потом повторяется все сначала. Предлагаю тост за встречу с милыми родственниками.

– За встречу, дядя Костя!

– Красиво ты рассказываешь, Костя, – отпив глоток из фужера, сказала Нина Васильевна. – Все-то у вас гладко, все-то у вас хорошо. Неужели никаких проблем?

– Ну почему? – чуть ли не обиделся Константин Васильевич. – Есть проблемы, сколько угодно. Но, понимаешь, это наши текущие, рабочие проблемы. Построить свой завод, комплекс отгрохать, сад, наконец, разбить, чтобы спекулянты не драли с нас три шкуры…

– Дядя Костя, а у вас молодежь хиппует?

– Что, что?

– Молодежь, спрашиваю, хиппует? Ну, когда у парней патлы до плеч, носят всякую рвань, музыка у них своя, кумиры иностранные.

Константин Васильевич откинулся на спинку стула и рассмеялся.

– Интересное словечко, хиппует. Мы-то думаем, они за модой следят, а они, получается, хиппуют. Честна скажу, проклевываются кое-где. Немного, но есть. Не то что в городе. Представь, Нинуля, иду я сейчас от гостиницы…

– Родни, что ли, нет, опять гостиница! – посетовала Нина Васильевна.

– Не перебивай! Иду мимо тысячи окон, мимо ста балконов – и что я слышу из комнат? Ну хоть бы кто по-нашему, по-русски, песню пропел. А то все по-английски, по-французски и черт те знает по-каковски блажат! Стыд-то какой! Наши песни весь мир ценит, композиторы у нас величайшие, деды да бабки какое чудо для нас сохранили… А мы все это по боку и признаем только иностранное. Скажи, Оля, прав я?

– Как сказать…

– Скажи, как есть. Ну, например, когда ты сама в компании песни пела?

– Признаться, давненько, – после раздумья сказала Оля. – Да и не принято как-то сейчас. У всех магнитофоны, стереофоны, кассеты всякие, пластинки… Слушаем, танцуем – все равно ведь лучше не споем.

Да, все так. И все эти вечеринки, подумала Оля, как близнецы. Дамы и кавалеры курят без продыха, ревет и стонет музыка, из разговоров слышны одни междометия, танцуют все скопом, а под конец бала какой-нибудь потный ухажер норовит уединиться с партнершей хотя бы на балконе. Как-то на Новый год Оля пришла в компанию в маскарадном костюме. И весь вечер просидела как на еже, ловя удивленные взгляды. Да что удивленные! Смотрели глазами, будто в треугольнике увидели два тупых угла. Неужели поотшибало у всех хороший вкус к развлечениям? Мысли Оли прервал голос Константина Васильевича:

– Если б ты знала, какая певунья твоя мама.

– Мама?! Шутите, дядя Костя. Мама, это правда?

– Была певуньей, дочка, была.

– Ну и дела! – протянул Константин Васильевич. – В голове не укладывается. Знаешь, Оля, за что раньше невест любили? За косы длинные, за голос певучий, за трудолюбие. Ну еще за что?

– За скромность девичью, – подсказала Нина Васильевна.

– Верно, скромность в большом почете была, – согласился гость.

– А сейчас все наоборот, – складывая в стопку тарелки, проговорила Оля.

– К сожалению. Косы – долой и чем раньше – тем лучше, голоса у курящих женщин, что им в пору медведей в мультфильмах играть, ну а трудолюбия еле-еле от получки до аванса хватает.

– Дядя Костя, а про скромность?

– Не берусь судить. Это от воспитания, от культуры человека зависит.

Константин Васильевич подошел к окну, привлеченный громоподобным тарахтеньем мотоцикла. Какой-то парубок в красном шлеме что есть мочи гонял его по двору, уверенный, что сбившиеся на балконах пешеходы вскидывают руки лишь для того, чтобы поприветствовать его, Федю, в самый разгар переходного возраста.

– Да, от культуры человека, – повторил Константин Васильевич.

– И от окружающей среды. Ученые говорят: микросреды… Да, дядя Костя, не в восторге вы от нашей молодежи. А в газетах-то по-другому пишут: образованные, культурные, талантливые… Под стать веку – атомному, космическому. Что скажете на это?

– А то и скажу: согласен я с газетами. Не удивляйся, тут нет никакого противоречия. С сегодняшними делами и в совхозе, скажем, и в министерстве, да где угодно, нам без вас не управиться. Потому что вы образованные и талантливые. Мы и отцы наши создавали атомный век – вам его двигать дальше. Это закон природы. Но я о другом хочу сказать. Не слишком ли вы поторопились обрезать косы и тащить в дом песни, в которых ни бельмеса не смыслите? Я думаю, мы должны беречь и с каждым днем ревнивее беречь то, что принадлежит только нам. Да, есть мода, веяния, влияния. Мы отдаем и должны отдать всякой моде сколько ей положено. Но не более того. Дальше – свято. Потому что оттуда, из веков, произросли мои предки, моя правда, мое понимание любви и ненависти. А это – свято… Что-то ты приуныла, Оля. Или не согласна?

– Согласна, да не совсем. Давайте я заменю тарелочку. Мне показалось, дядя Костя, что всю вину за какие-то нынешние несуразности несем только мы. Это так?

– Не сказал бы, – засомневался Константин Васильевич.

– Нет, так. Мы не поем и не знаем наших песен, увлекаемся иностранщиной, забили квартиры магнитофонами, курим, работаем от сель до сель…

– Оля, это ведь касается не всех. Но какая-то часть молодежи…

– Я еще не закончила, дядя Костя.

– Посмотрите-ка, какая ершистая!

– Так вот, дядя Костя, во всех этих грехах, в которых вы обвинили какую-то часть молодежи, – передразнила Оля Константина Васильевича, – виноват – знаете кто? Встаньте, пожалуйста, из-за стола.

Оля подошла к чуть растерявшемуся родственнику, взяла его под руку и подвела к зеркалу.

– Кого вы там видите?

Константин Васильевич слегка поправил прическу, картинно развернул плечи и, настраиваясь на шутливый лад, ответил:

– Я вижу главного инженера совхоза «Победа» Константина Васильевича Чубова. Как говорится, собственной персоной.

– Очень приятно. – Оля сделала книксен и торжественно продолжила: – Товарищ главный инженер совхоза «Победа» Константин Васильевич Чубов, в этом виноваты вы!

– Я?! – отпрянул от зеркала Константин Васильевич.

– Вы и ваши сотоварищи, – подтвердила Оля.

– Требую доказательств.

– С превеликим удовольствием! Я от имени своих сверстников спрашиваю: зачем вы мне купили магнитофон?

Константин Васильевич посмотрел на свою сестру и, расценив ее кивок, как предложение принять игру, ответил:

– Ты закончила десятый класс – это событие в жизни. Мы решили сделать тебе памятный подарок. Но мы и сами не против послушать хорошую музыку. Ты, надеюсь, не возражаешь?

– А джинсы за двести рублей?

– По ты ведь сама сказала, что сегодня на улицу выйти удобнее голой, чем без джинсов. Говорила?

– Неплохо, – улыбкой оценила Оля шутку Константина Васильевича. – Пойдем дальше. Почему вы решили, что мое призвание быть агрономом и изо всех сил толкали в этот институт?

– Трудно сказать… Но твои скромные успехи в школе…

– Стоп, дядя Костя! А почему обязательно институт? Почему не стройка, не завод, не училище, наконец?

– Лично я бы не возражал…

– А много ли таких? Раз-два и обчелся. Потому что сегодняшние мамаши и папаши спят и во сне видят, как их чада получают дипломы. А толку-то от этих дипломов?! Работа для многих постылая, нелюбимая, но зато у нас дипломы.

– Оля, это жестоко с твоей стороны, – вступила в спор Нина Васильевна. – Разве не справедливо, что родители желают своим детям судьбы более счастливой, чем была у них?

– Но одно дело желать, а другое… втискивать нас в эту судьбу. И какими средствами? Блат, подарки, взятки… Ведь и я попала в институт по протекции.

– Ну и что ты предлагаешь? – спросил Константин Васильевич.

Оля подошла к столу, отпила из бокала глоток вина и задумчиво проговорила:

– Не знаю. Но в одном уверена: не так вы нас воспитываете. Не так. Под одну гребенку, по шаблону, сюсюкаете с нами… А потом удивляетесь: песни забыли, на импортные тряпки кидаемся, свою семью создать не умеем. Да и не знаем, впрочем, как ее создавать. Одним словом, спасибо, дорогие мои, за родительскую заботу!

Воцарилась тишина. У Нины Васильевны лицо сделалось плачущим, она порывалась что-то сказать, но слова не шли, рукой она показала на брата, призывая его заступиться, не оставлять последнее слово за Олей. Константин Васильевич будто не заметил этого жеста.

– Так, так, – сказал он и запустил большие пальцы под лацканы пиджака. – Ловко ты разобралась в жизни, племянница! Выходит, надо было сызмальства пороть вас, держать на воде и ржаном хлебе, ходили чтобы в отрепье…

– Это крайности, дядя Костя!

Константин Васильевич сделал вид, что не слышал реплики.

– Ходили чтобы в отрепье и сами себе по сердцу выбирали институты. Так, Оля?

– Не так. Все хорошо в меру, и вы это прекрасно знаете.

– Ах, в меру?! Ну тогда расскажи мне про эту меру. Может, формула есть такая, а может, где в учебниках она описана. Что-то не слышу твоего голоса. И не услышу. Потому что нет ее, этой меры, ни в формулах, ни в учебниках.

– Скажите, что она в жизни, – запустила шпильку Оля.

– Ты не далека от истины. Да, мера эта есть. И она есть у каждого человека. Знаешь, как она называется? Совесть. Твоя совесть.

– А вы мне изобразите формулу совести.

– Изобразить? Могу и изобразить. Но для начала одно сравненьице. Как ты думаешь, племянница, твое поколение образованней, чем наше? Безусловно, образованней. Ну а с дедами и сравнивать не приходится. А что такое образованность? Это кругозор. И вот на твой кругозор влияют тысячи книг, телевидение, радио, театр, кино… Имей в виду, ты получаешь информацию, а точнее, тебя учат жить самые умные люди на земле. Тебе нравятся не все книги, не все передачи. Ты говоришь: это глупо, это банально, это старо, это неинтересно. То есть ты имеешь свой вкус, свою позицию в жизни. А теперь я тебя спрашиваю: какое ты имеешь право обвинять нас в том, что мы тебя не так воспитываем? Где твоя образованность, где твои авторитеты, где твое личное осмысление сегодняшнего бытия?! Поторопилась ты нас обвинять, Оленька! Это мы должны спросить: почему вы лезете в трясину, когда у вас столько мудрых учителей? Почему? Что ты на это ответишь?

– Только одно. Что и у вашего поколения хватало подонков.

– Не спорю. И наша совместная цель, чтобы их с каждым годом, с каждым днем было все меньше и меньше.

– Ну и эрго? – с вызовом спросила Оля.

– Вывод, хочешь сказать? Вывод напрашивается такой. Только ты не улыбайся, пожалуйста. Потому что истина до удивления проста. Она звучит так: без труда не выловишь и рыбку из пруда. Вот такое эрго! А если его чуть-чуть расшифровать или, вернее, вникнуть в самую суть, то получится, что в нашем обществе нет ни одного фактора, который бы заставлял человека становиться дрянью.

– Словом, трудись и все придет.

– Да, трудись честно и все придет.

– И никаких проблем?

– Меньше будет проблем. Ты вот, Оля, съехидничала, что у нас в совхозе семьи верные. А ведь это действительно так. Потому что семьи создавались не в кафе и не на танцульках. Тебе, наверное, трудно понять, какое для нас было счастье выбраться из землянки, купить кухонный гарнитур, отправить пацанов в свою школу. Но стоит ли об этом?.. Про пуд соли – это точно сказано. А посмотри на сегодняшние браки. Сумасшедшие ресторанные свадьбы, отдельные комнаты или квартиры с гарнитурами, а то еще и машины в приданое. Где им, молодым, знать цену заработанному рублю, когда все преподносится на блюдечке. Залезай в постель и жди, когда родители жрать приготовят. Какая это семья? Ведь люди-то познаются в трудностях, в умении бороться с ними. Вот где проверяются мужья да жены. А когда приходишь на все готовенькое – что может связать жениха и невесту?

– Пустячок под названием любовь, – сказала Оля.

– Любовь – это повод к женитьбе, – убежденно ответил Константин Васильевич. – И мало кому удается растянуть ее на всю жизнь. За любовью в хорошей семье появляется другое чувство, великое чувство – уважение друг к другу. И оно навсегда, до конца. Ты согласна со мной, Нина?

Нина Васильевна кивнула головой.

– Согласна, Костя.

– А я не согласна! – демонстративно объявила Оля, поднимаясь из-за стола. – Не согласна я! Но от этих разговоров я, наверное, чокнусь.

– Оля! – запротестовала Нина Васильевна.

– Нет, точно чокнусь! Дядя Костя, у вас там что – другая планета, другая цивилизация? У вас молодоженов загоняют в землянки? Или после свадьбы дают им в руки кайло, чтобы они вместе преодолевали трудности? Так у вас?

– Оля, что за тон? – снова вмешалась Нина Васильевна.

– Пусть выскажется, видно, накипело.

– А я высказалась. Теперь ваша очередь. Только прошу иметь в виду, что на нашем да и на вашем календаре последняя четверть двадцатого века.

– Спасибо, учту, – с улыбкой согласился Константин Васильевич. – Но я не совсем понимаю, что ты хочешь услышать? Как у нас справляют свадьбы?

– Начните с этого.

– Хорошо. Свадьбы у нас шумные, многолюдные. С этого года всем молодоженам предоставляются отдельные квартиры.

– С гарнитурами?

– Да, вскладчину, как правило, покупаются гарнитуры. Кайло ни жениху ни невесте мы не даем – у каждого своя работа.

– А где трудности, с которыми надо бороться?

Константин Васильевич посмотрел на Нину Васильевну, развел руками и улыбнулся:

– Племянница-то думает, прижала. – И повернувшись к Оле, продолжил: – В логике это называется подмена тезисов. Я рассказывал, Оля, о том, как создавались наши семьи. Наши. Но мы ведь не в вакууме живем. Дети смотрят на нас, учатся у нас, как строить семьи. Так что проколов у наших детей гораздо меньше. И как бы ты ни иронизировала, я убежден: нынешние браки потому столь недолговечны, что под ними нет прочной основы. А основа – это, как сама знаешь, не вздохи и не охи. А точнее не только вздохи и охи. Когда до женитьбы все идет гладко и благополучно – это далеко не залог крепкого союза. Далеко. Разве новость сейчас, что при первых невзгодах семейный катамаран разваливается на две части. Вот и получается, что материального благополучия для жизни маловато.

– Значит, впереди никакого просвета? – быстро спросила Оля.

– Трудная задача. – Константин Васильевич разрезал яблоко, раздал по дольке сестре и племяннице и повторил: – Трудная. А есть ли выход? Не знаю. Можно только предполагать, что количество неудачных браков сократится.

– Это что-то новенькое, – заинтересовалась Оля. – Почему?

– От нашей образованности. Туманно? Тогда слушай. Ты знаешь, я знаю, сестра моя знает, как много сейчас разводов. Какой отсюда вывод? Быть осторожнее, осмотрительнее. Ведь любой развод – это горе, драма. Мы не враги своим детям и поэтому сейчас во всех семьях родители внушают будущим женихам и невестам: не торопитесь, впереди целая жизнь. И поверь, Оля, они не будут торопиться. Браки повзрослеют, ну а это в свою очередь предостережет от многих ошибок. Ведь браки в двадцать пять, тридцать лет намного надежней.

– Дядя Костя, а ведь это резонно, – чуть подумав, согласилась Оля.

– Более того, я думаю, что придет время, когда для тех, кто подал заявление в загс, будут проводиться… будут проводиться… не знаю, как и сказать. Ну что-то под вид сборов. Мы считаем нормальным свадебное путешествие. Ну а почему бы не сделать такое путешествие перед вступлением в брак. Представь, в каждом городе есть такой уголок, где целый месяц женихов и невест учат повара, психологи, врачи, экономисты, портные, няньки, вплоть до электриков. Принесло бы это пользу? Безусловно. Две или три тысячи рублей отдать на свадьбу нам не жалко, так неужели мы по сто рублей пожалеем, чтобы наши дети прошли вот такие житейские университеты.

– Костя, а ведь это очень дельная мысль, – сказала Нина Васильевна. – Ты написал бы об этом в газету?

Константин Васильевич шумно вздохнул:

– Времени негу. – Он почему-то посмотрел на часы. – Да и кто я такой, чтобы учить жить нашу образованную и культурную молодежь? Скажи, Оля?

– Я скажу, что мой дядя Костя – самый умный из всех дядей.

– Спасибо, племянница. А я в свою очередь…

Голос Константина Васильевича прервал резкий телефонный звонок. Оля быстро сняла трубку.

– Игорь, это ты? – спросила она и через секунду безразлично положила ее на рычаг. И словно по телефону ответила: – Нет, вы ошиблись номером.

– Игорь? – У Нины Васильевны поднялись брови. – Кто это, Оля?

– Один мой знакомый, – равнодушно отозвалась дочь и неизвестно зачем присовокупила! – Кстати, женатый.

– О, господи! – покачав головой, прошептала Нина Васильевна. – Костя, хоть бы ты повлиял, что ли?

– Это артель «Напрасный труд», – сказал Константин Васильевич. – Вот если бы Оля согласилась в наш совхоз поехать, я бы ей там подыскал молодого да неженатого. Поехали, Оля?

– И не подумаю! Как-нибудь обойдусь без ваших механизаторов широкого профиля.

Константин Васильевич развел руками и театрально произнес:

– Извините, покорнейше, что я столбовую дворянку едва не обидел.

И снова вспыхнул диспут, бушевавший почти до полуночи. Увы, каждый остался при своем мнении.

Константин Васильевич сказал!

– Подождем, Оля, когда тебя жареный петух клюнет.

Нина Васильевна сказала:

– Порядочные мужчины на дороге не валяются.

Оля подытожила:

– Хоть вы и родные мне, а рассуждаете, как питекантропы.

На том и разошлись.

II

Нина Васильевна вернулась из похода по магазинам и сейчас раскладывала добычу по кухонным ящикам и отсекам холодильника. Нечаянно ее взгляд упал на газетный лист. Она отставила в сторону сетку с продуктами и присела на краешек табуретки.

– Кто бы мог подумать?! – вслух удивилась Нина Васильевна, пробегая глазами строчки. – Интересно. «Молодая женщина, русская, рост 170 сантиметров, образование высшее, с уравновешенным характером, но малообщительная, хотела бы познакомиться с мужчиной 30–32 лет, интеллигентным, добрым, со спокойным характером, желательно с высшим образованием. Буду признательна за письмо с фотографией. Писать по адресу»… М-да. Может, розыгрыш? Не похоже.

Нина Васильевна ладонью расправила газету, посмотрела название и снова углубилась в текст. Следующее объявление гласило: «Одинокая пенсионерка, 69 лет…» Батюшки, и ей женихи покоя не дают! «69 лет, рост 166 сантиметров, материально обеспечена, ищет спутника жизни примерно такого же возраста. Писать по адресу…» Посмотрим дальше. «Мужчина 40 лет, русский, рост 172 сантиметра, разведен…» Да, наверное, жена выгнала! «…материально обеспечен, любит активный отдых на природе, хотел бы познакомиться с женщиной 25–30 лет с серьезными намерениями, приятной внешности, без детей, любящей чистоту и порядок. Заранее благодарю за письмо с фотографией. Писать по адресу: Москва…» Ишь, какой любвеобильный! В Москве ему женщин не хватает! За нашими погнался.

Нина Васильевна, не расставаясь с газетой, прошла в комнату, села на диван и задумалась. Зазвонил телефон. Она сняла трубку.

– Да, Оленька… Пожалуйста, не задерживайся, я приготовлю на ужин голубцы. Кстати, тут появилась одна идея. Я потом все расскажу. Мне надо кое-что обдумать.

…Процесс обдумывания, видимо, приближался к концу. На столе перед Ниной Васильевной лежали скомканные листы, но вот она в последний раз заглянула в газету и удовлетворенная отложила ручку.

– Итак, что получилось, – она подняла листочек на уровень глаз и с выражением прочитала: – «Тихая, скромная девушка, с высшим образованием, 25 лет, приятной наружности, готова вверить свою судьбу неженатому, несудимому, непьющему, некурящему, негуляющему… нет, про негуляющего надо вычеркнуть… мужчине до 35 лет, интеллигентному, поклоннику театра, музыки, живописи, любящему внуков… Почему внуков? Детей!.. Буду признательна за письмо с фотографией. Писать по адресу…»

Монолог Нины Васильевны прервал щелчок дверного замка.

– Писать по адресу, – не поворачивая головы, повторила Нина Васильевна. – Оля, это ты?

– Конечно, я. А ты еще кого-нибудь ждешь?

– Могла бы и поприветливей. Посмотри-ка эту газету.

Оля, расстегивая пальто, склонилась над столом.

– Куда смотреть-то? – спросила она.

– «Знакомства». Никогда бы не подумала, что наши газеты решатся на такое.

– Знакомства? – протянула Оля. – Нашла чем удивить. У нас одна кикимора выскочила по объявлению. Вот смеху-то было! В объявлении написала стройная, утонченная…

– А что тут смешного? По-моему, очень современно и в духе времени.

– Да я не о том. В этой стройной и утонченной – шесть пудов весу. Хоть бы постеснялась. Ужин готов?

Нина Васильевна неспешно собрала со стола бумажки, при этом трижды проницательным взором окинула Олю, решая, стоит ли начинать главный разговор и найдет ли этот разговор понимание. Нина Васильевна пришла к выводу, что рискнуть стоит.

– Сейчас будем ужинать, – сказала она. – Но сначала прочти эту страничку.

Наверное, ни один поэт не волновался столь явно за свое произведение, как Нина Васильевна, дрожащей рукой вручая дочери тетрадный листок. Оля взяла из вазы яблоко, впилась в него крепкими зубами и, не замечая или делая вид, что не замечает взвинченного состояния матери, равнодушно прочитала:

– «Уважаемая редакция». Интересно! – прокомментировала Оля первую строку. – «Прошу опубликовать мое объявление под заголовком „Знакомства“». – Оля прекратила жевать и строго посмотрела на Нину Васильевну. – Ма-ма!

Нина Васильевна стушевалась. Она замахала руками и срывающимся голосом попросила:

– Читай, доченька, читай. Дальше будет лучше.

– Ну хорошо. «Тихая, скромная девушка…» Это я тихая, скромная девушка?! Мама, окстись! Да я ведь бандит в юбке. Гангстер! Мафиози! Да я… – Оля горящими глазами порыскала по столу, схватила нож, на пиратский манер вставила его в зубы и мягко шагнула к матери. – Я тихая, скромная девушка, р-р-р!