Текст книги "Героический режим. Не для героев (СИ)"

Автор книги: Геннадий Башунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

Глава 25
20

Воины двигались слишком медленно в своих доспехах, и я быстро опередил их. Лезть на рожон смысла особого не было, но действие зелья злобы давало о себе знать. Я разрядил арбалеты в одного из пожарных, второго сбил с ног и, повалившись сверху, трижды погрузил тесак в его бок. Но тот сдаваться не собирался. Видеть он меня не видел, но нащупать мог вполне. Он обхватил меня обеими руками, сильнее прижимая к себе. Я два раза ударил его в лицо клювом, но тот, слабея и конвульсивно дёргаясь от действия яда, продолжал держать.

Что-то ударило меня в спину. Я выругался сквозь зубы, кромсая тело моба. Последовал второй удар, в голове закружилось, перед глазами вспыхнули искры, и это был не пожар. Подняв голову, я увидел, что другой моб замахивается ведром для третьего удара. Я задёргался, вырываясь из хватки, мне удалось, но третий болезненный удар всё равно угодил мне в левое плечо. Рука будто отсохла.

В этот момент подоспели наши танки. Николай мощным ударом кулака отбросил атакующего меня моба, Владимир, тенью двигающийся за паладином, дорезал его кинжалами. Я наконец полностью освободился и пошатываясь отошёл подальше от разгоревшейся драки.

Мобы, стоит отдать им должное, то ли из-за своей тупости, то ли из-за храбрости отчаянно дрались, орудуя вёдрами, топорами и ломами. Часть, около полутора десятков, отступала к крепости, остальные, примерно тем же числом, пытались сдержать атаку наших воинов, действующих как-то не очень слажено. И к этому стоит добавить тех, кто стоял у причала, большая их часть уже скрылась за воротами.

Ночь была чёрной, холодной. Но здесь царил настоящий ад. Вой, визг, скрежет металла о металл, треск горящих брёвен. Огонь слепил, дым резал глаза, мой плащ нагрелся и припекал мой правый бок. В голове шумело, я просто хотел оказаться в другом месте и полежать в прохладе. О, сколько бы я отдал за банку холодного пива… Нет, две. Одну неторопливо потягивать, а вторую прижать к полыхающей щеке.

Я закашлялся. В пересохшей глотке першило, я не мог набрать даже каплю слюны, чтобы сглотнуть.

На дороге и у горящего дома валялось с полдюжины трупов. Между ними ползал Михаил, его шлем был прорублен, из щели хлестала чёрная в темноте кровь. Сквозь всеобщую какофонию я различил его мычание и плач. Надо было как-то помочь ему, но я просто стоял и смотрел, как он вместе с потоками крови выплёвывает сколки своих зубов. Мне стало его так жалко, что захотелось прервать его страдания. Это же просто. Подойти, вскрыть глотку…

– Чего встал?! – рявкнул Владимир, тряся меня за плечо. – Побежали!

Логично.

Я побежал. В голове гудело, меня шатало из стороны в сторону. Вспомнив о Метке, я набросил её на одного из отступающих. Но молнии не было. Тогда я догнал его, воткнул ему грудь тесак, но тот мощным ударом в грудь отправил меня корчиться на дороге. И я валялся, одновременно стараясь вдохнуть, проглотить пыль, застрявшую у меня в горле и уползти подальше от разваливающегося дома, рассыпающего вокруг мириады искр.

Паладин и воины теснили полдюжины оставшихся на ногах защитников. Александр был на острие атаки, размашисто, но бестолково орудуя своим топором. Наши способности не влияли на способность фехтовать. И уж точно на умение не влияло постоянно задрачивание лезвия точилом. По ним прицельно били лучники, но доспехи их спасали. Наверное, кто-то уже успел вооружиться в крепости. Или это дозорные, тем более нужды в них уже нет.

Потом неожиданно стало прохладней. Разразилась настоящая ледяная буря, поливающая осколками льда как тех мобов, что сдерживали наших, так и хвост колоны бегущих, особенно их. От закрывающихся ворот откалывались щепки. Мобы падали, вскакивали вновь, опять падали. Кто-то уже не мог подняться, и другие ступали по ним. Когда последний способный держаться на ногах моб скрылся в щели между воротами, буря передвинулась за ворота и принялась бушевать там. Что ж, теперь можно. Мы подумывали над тем, что вырезать всех мобов за воротами массовыми заклинаниями, но тогда ни нашлось бы никого, чтобы открыть эти самые ворота. Теперь можно…

Воины отступили, оставив трёх сражающихся неписей на растерзание друидам, и те постарались на славу. Вряд ли хоть один прожил дольше трёх секунд.

А я валялся на земле, мой правый бок пекло, и я даже не собирался вставать. Не в этой жизни.

Кто-то подхватил меня, поволок назад. Мельком я заметил Павла, поливающего пожар своими водяными хлыстами. Что ж, неплохое применение, прямо таки пожарный рукав.

Меня перевернули и положили на затылок. Это отдалось резкой болью. Я зашипел и инстинктивно ухватился за больное место рукой. Под перчаткой было что-то склизкое.

– Осторожней, ему башку рассекли. Кровь не видишь?

Это, кажется, Алексей.

Моя голова поднялась сама собой, маска оторвалась от лица, и в рот полилась желанная влага.

– Не мог, блин, подождать что ли? – недовольно бурчал кто-то рядом. – Рванул куда-то.

– Погорячился. Он и так сделал очень много.

– Очень много, да недостаточно. Один хрен большая часть в крепости заперлась.

– В крепости. – Это Николай. – В крепости, мать твою, а не за воротами. И большая часть, а не все. Чуешь разницу?

– Чую-чую. Чего только с ним так трястись? Вон, Мишке куда хуже. Полежит, оклемается.

– Заткнулся бы.

Он заткнулся.

Я с трудом различал очертания домов. Кажется, бой затих. Никто не кричал, никто не добил железом о железо. Слышалось только шипение воды, выплеснутой в огонь, треск пожара и чьё-то тихое хныканье. Казалось бы, после того гама, что царил вокруг минуту назад, это должно было умиротворять, но хаотичность звуков сводила с ума.

– Твою мать… – услышал я. – Миша, не дёргайся. Успокойся… Не дёргайся я тебе говорю! Вот так. Давай, открой рот. Потихоньку… – Истеричное мычание, звуки борьбы. – Да не дрыгайся! Если не выпьешь зелье, можешь отбросить копыта. Ты же не хочешь отбросить копыта здесь? Вот и молодец. Приоткрой рот. Давай. Вот, молодец. Глотай. Осторожно не торопись. Не бойся, ничего страшного. Антон тебе тоже на первое время сделает маску. Сделаешь же, Антон?

– Угу.

– Видишь, сделает. Твою мать… Как это перевязывать.

Я похлопал по плечу державшего меня человека. Это был Владимир, я лежал ухом на его коленях.

– Помоги сесть.

Мир перевернулся. Меня чуть не вырвало, но я сдержал позыв и, тяжело дыша, начал вглядываться в происходящее. Мельтешение огня вызывало чудовищную резь в глазах и головокружение, но, стиснув зубы, я сидел.

В пожар с шипением врезались не только струи воды, но и ледяные глыбы. Быстро тая, те шипели. Время от времени с треском из огня вылетал сноп искр, а то и целые горящие угли, но огонь явно унимался.

Моего лица коснулось холодное влажное дуновение ветра с моря. Это было как глоток чистой воды. Ветер пах солью и дождём, нудным, затяжным моросящим дождиком. Холодным. Так хотелось лечь в холодную мягкую постель…

Я чувствовал себя лучше с каждой секундой. Судя по всему, я получил небольшое сотрясение мозга, выносливость была практически полной, а вот статы пострадали чудовищно, опустившись до уровня пяти-шести очков. Но вот с воображаемым щелчком поднялась выносливость. Всё хорошо, я не умер.

Я перевёл взгляд на сдавленно воющего от боли Михаила. Зря, второй рвотный позыв я уже не сдержал. Стоя на четвереньках и блюя, я клялся себе, что не посмотрю в ту сторону, пока раненого воина не перевяжут. И всё равно смотрел.

Бинтов у нас, естественно не было, и Алексей пользовался нарванными из чьей-то одежды лоскутами, короткими и плохо подходящими для такого дела. Вернее, руку или ногу затянуть ими было можно, но у Михаила пострадала ни рука и ни нога. Его левая часть лица превратилась в сплошную рану. Ему разрубило верхнюю челюсть у носа, нижняя челюсть была расщеплена на две части, и из щели болтался окровавленный язык.

– Выносливость не слишком сильно падает?

Отрицательное мычание. И снова сдавленные рыдания, издаваемые преимущественно носом. Я не видел, но был уверен, что Михаил рыдает. Да и кто бы не рыдал. Как страдал Костя, когда ему лечили лицо, а здесь разрублена кость.

Наконец Алексею кое-как удалось затолкать язык воина ему в рот и кое-как стянуть нижнюю челюсть. После он просто плотно наложил лоскуты воину на лицо, чтобы остановить кровотечение. Михаил больше не дёргался, но я слышал его стоны и видел, что его трясёт.

– За пару дней восстановишься, – ободряюще сказал ему Алексей.

– Да, на хер, пару дней, – прорычал Павел. Пока Алексей возился с воином, глава пати потушил пожар. Его лицо покрывала копоть, а левая щека опухла, судя по всему ожог. – Как бы пару лет здесь не проторчать.

– Угу, – хмыкнул Николай. – Мы, можно сказать, застали ублюдков со спущенными штанами, но вместо того, чтобы ухватить их за яйца, погрозили пальчиком и дали лёгкого пинка под зад. Лёха, к тебе это не относится, ты выше всяких похвал.

– Я знаю, – угрюмо сказал я.

Да, мы обосрались. Сделали всё, что могли, но этого оказалось недостаточно – слишком много мобов здесь оказалось. И ещё не меньше трёх или четырёх десятков сейчас готовится к штурму. Причём, теперь они предупреждены и во всеоружии.

Но отражение штурма было не единственным вариантом. И я подумал об этом не один.

– Два варианта, – сказал Павел. – Или мы окапываемся здесь. Мало еды, много зелий и желание урыть всех засранцев. Или мы, поджав хвост, бежим в лес. Ждём другую пати, изводим мобов по одному… Что угодно. В общем, уходим в подполье. Снова придётся брать ворота… Но от голоду не подохнем.

– Время на нашей стороне, – произнёс Алексей. – Не настолько же мы круты, что умудрились пройти досюда. Дождёмся следующую пати.

– Дождёмся, конечно, дождёмся. Но где?

– Здесь. Второй раз ломиться в ворота – это слишком рискованно.

– Сидеть здесь практически без еды – тоже, – возразил Николай. – Тем более, мы вряд ли удержим ворота до подхода следующей пати. Придётся засесть где-нибудь в доме и ждать, пока они прорвутся сюда.

– Если начнётся штурм, устроим диверсию за воротами, – предложил я. Мне чертовски не хотелось уходить.

– Если нас просто не спалят.

– Не дадим.

– У тебя круговой обзор во все стороны?

Я скрипнул зубами.

– Ладно, – буркнул Павел. – Оба варианта одинаково хреновые. Голосование… Нет, хер вам, а не голосование. Уходим. Это приказ. Ждём, пока чуть-чуть не отойдёт Мишка, и уходим.

– Как бы нас отсюда не попросили, – медленно произнёс Владимир.

Я перевёл взгляд на крепость. Её ворота медленно открывались.

– Ну что ж, – делано весело произнёс босс. – Пожар потушили, пора убегать. На кой хрен я так старался?

– Просто ты неудачник, – угрюмо сказал Алексей.

– Возможно. Хорошая мысля приходит опосля, я догадался, что мы вряд ли удержим ворота только в тот момент, когда последний огонёк…

– Заткнитесь и бежим! – рявкнул Владимир.

Мы с ним грубо схватили Михаила и потащили к воротам. Наши друиды засыпали медленно спускающихся к нам латников кастами, воины прикрывали отступление. Мобы не торопились, они даже не пытались перейти в атаку, просто спускались быстрым шагом к воротам. Когда мы вышли за пределы деревни, противники побежали, но, достигнув ворот, просто их закрыли.

С первым штурмом мы облажались. Наверное, это с натяжкой можно было назвать победой, не поражением уж точно – потеряв одного человека мы уничтожили больше двадцати мобов. Но… никакого ощущения победы. Мы в меньшинстве, силы потрачены зря.

Стоны Михаила звучали как погребальный марш всем нам.

Занимался рассвет. Медленный, тягучий, он разбавил ночной мрак серым цветом. Никаких рассветных красок – тяжёлые тучи, моросящий дождь, холод. Просто серый становился всё светлее и светлее, пока не решил, что всё кончено, хватит одного из более светлых его оттенков. Тучи сужали этот мир, делали его таким тесным, как гроб, давящий со всех сторон своим замкнутым пространством. Я никогда не лежал в гробу. Но сейчас будто стоял одной ногой в нём.

Как и мы все.

Даже весёлое журчание ручья не привносило каких-то светлых красок. Единственное, что грело меня, это голова Топлюши, лежащая на моём плече. Уж ей-то точно вода не кажется отвратительной. Или, быть может, всё наоборот? Утопленница ненавидит её?

– Ты любишь воду? – спросил я.

– А ты любишь воздух?

– В смысле?

– В том, что я просто в ней живу. Мне не нравится вот такая вода. – Утопленница наклонилась и своей тонкой ладонью зачерпнула из ручья. – Серая. Мне больше по душе, когда она голубая и играет солнечными зайчиками. Но это тоже вода, и без неё мне никак.

Я грустно рассмеялся.

– Что смешного?

– Ничего. Просто ты права… а я…

– Что – ты?

– Не знаю.

Я действительно не знал. Я жив, я дышу. Всё не так плохо, как могло бы быть. Далеко не так. Но… человек, наверное, не может радоваться малому. Да, я жив, но радости никакой.

– Ты такой грустный, – тихо сказала Топлюша. – Кто-то умер? Твой друг?

– Умер. Не друг. Скорее даже враг, хоть он и не знал об этом. Просто… всё не так просто. Мы… нам… нас…

Вот так. Оставалось только сидеть и блеять. В голове ничего, только серость сегодняшнего дня.

– Я просто не хочу умирать, – сказал я, наконец.

– Смерть – это ещё не конец. Я же сижу с тобой.

– И что мне теперь тоже утопиться?

Кажется, это задело её. Но она всё равно сказала:

– Нет. Делай, что хочешь. Но это не такой плохой вариант. Мы останемся вместе. Навсегда.

Я слабо улыбнулся.

– Это вряд ли. Я, скорее всего, просто отброшу копыта. Навсегда. И в любом случае мне ещё хотелось бы побрыкаться. Хрен я просто так пойду в могилу.

– Это твой выбор.

– Мой.

Топлюша отстранилась. Она долго молчала, а я не знал, что сказать.

– Это твой выбор, – повторила утопленница. – И этот выбор не включает меня, я права?

Это было тяжело. Очень тяжело. Да, она бездушный моб. Или мёртвая девушка. Но легче от этого не становилось.

– Да, ты права.

Топлюша спрятала лицо в ладони. Я постарался обнять её за плечи, но она с силой вырвалась. Когда утопленница оторвала ладони от лица, из-за дождя я не смог понять плакала она или нет. Возможно, она просто не могла делать этого. Или, быть может, я слишком эгоцентричен. Кто я для неё? Миг, вспышка. Моя жизнь по сравнению с её, как жизнь хомячка. Жалко, когда он дохнет, но через какое-то время идёшь покупать другого, зная, что и он когда-нибудь отбросит копыта, но до этого ещё так долго…

Или, быть может, я слишком сильно жалел себя, вместо того, чтобы жалеть её.

Топлюша поднялась с мокрой травы и наступила в ручей одной ногой. Я схватил её за руку, встал и, повернув к себе, поцеловал в губы. Это продолжалось секунду. Мягкие холодные пресные губы. Но они будто вдохнули в меня жизнь.

– Куда ты теперь?

– Обратно. Поживу одна… быть может… найду новых друзей.

– Я… желаю тебе…

– Я знаю. Спасибо. Тебе того же.

– Спасибо.

– Прощай, – сказала она.

– Прощай, – сказал я.

Топлюша вошла в ручей и нырнула. Как она это делает, ручей глубиной едва ли в ладонь. Я постоял ещё некоторое время, а после, развернувшись, ушёл.

На сердце была тоска. Но теперь она была светлой. Быть может, хоть у кого-то всё будет хорошо…

Я вернулся к нашему лагерю. Большая часть спала, под дождём, в одежде или доспехах. Владимир был на часах. На меня устало смотрел Алексей. Михаил тоже не спал, его широко раскрытые глаза были полны боли.

– Прогулялся?

– Да. Не хочешь? Я посижу с Мишей.

– А смысл? Кругом слякоть, холод… Уж лучше тут посидеть, хотя бы не чувствуешь одиночества. Почти не чувствуешь.

Я слабо улыбнулся. Алексей всегда проявлял чудеса хладнокровия. Не думал же я, что он ничего не чувствует? А ведь думал. Он – единственный, на кого я могу положиться в любой момент. И дело не только в том, что мы с ним почти с самого начала. Просто его уверенность придавала уверенности мне. Наверное, так и должно быть у друзей в этом паршивом мире.

– Тебе не кажется, что мы убиваем людей? – неожиданно спросил друид.

– Не думаешь же ты, что они люди?

– Не знаю.

– Я постоянно вспоминаю того засранца… ну, что ты прикончил. Прости, если тебе неприятно… ты?..

– Вспоминаю постоянно.

– Ага. Ясно. Прости.

– Ничего.

– Просто… Они как живые. Грустят, кричат, когда им больно. Теряются, когда не знают, что делать. В их венах течёт кровь, в глазах стоит ужас… Такого ведь не было. Вспомни первых неписей, им на всё было плевать, а эти…

– Из кабанов тоже текла кровь. А неписей мы больше резать и не пытались.

Алексей кашлянул, вытаскивая откуда-то из-за пазухи нож.

– Я пытался. Официантку в прошлой деревне. У неё тоже была кровь. Но убивать её… я не рискнул. Быть может, она отреспаунилась бы… Но всё равно страшно. Прости, что говорю это тебе…

– Убийце? – зло улыбнулся я. – Ничего. Тогда мы все убийцы.

– А что будет дальше… Когда…

– Дальше будет дальше, – раздался рядом голос Владимира. – А сейчас у нас гости.

Я вскочил, выхватывая тесак, но тут же сел обратно.

– Привет, – сказала Гая, хитро щурясь.

И она была не одна.

Глава 26
20

Если раньше наш лагерь был нагромождением сумок, брошенных под деревья, чтобы не промокли, то есть на лагерь не походил, то теперь он стал настоящим военным биваком. Его обнесли кольями, воткнутыми в землю, в центре, под прикрытием ветвей, разбили большую палатку, окружённую четырьмя большими кострами. Лагерь патрулировали трое человек, четыре лучника сидели на деревьях.

Я не понимал, на кой хрен нам такой лагерь. Торчать здесь долго никто не собирался. На осаду, насколько я понимаю, нам людей не хватит – Гая с головой прошлой деревни, Загом, привели десяток лучников и полтора десятка… гм… контактников, вооружённых боевыми топорами, мечами и булавами. Выглядели они крепкими мужиками, но в лучшем случае у каждого второго была только кольчуга, а щиты некоторых больше напоминали доски с ручками, к тому же не слишком новые доски. Или крышки от столов.

Я сидел под навесом, стараясь не слушать мычание Михаила, доносящееся из палатки. Гая лечит не слишком-то безболезненно, но зато хорошо, Константину она очень помогла.

Из палатки вышел хмурый Павел. Он обвёл лагерь взглядом и, увидев меня, махнул. Я подошёл к нему.

– Ты смотрел, как они разбивают лагерь?

– Угу. Тоже думаешь, что в дальнейшем пригодится?

Павел усмехнулся.

– Пригодиться может всё, что угодно. Даже сращивание костей нижней челюсти.

Меня передёрнуло, что вызывало ещё одну хмурую ухмылку.

– Пошли, мы обсуждаем план действий.

В палатке кроме Гаи, Зага, рыдающего в углу от боли Михаила, чьё лицо сейчас напоминало лицо мумии, сидел Манх. Остальные наши – Николай, Владимир, Алексей. Он помахал мне рукой и улыбнулся. Чувствуя немотивированную симпатию к балаболу-скальду, я сел рядом с ним. По крайней мере, он тут единственный улыбался по-доброму.

– Это я уговорил их сюда прийти, – шепнул он мне на ухо. – Справедливость же должна быть. И я был уверен, что вы ещё живы.

– Спасибо.

– Да не за что.

– Где остальные?

– Уплыли на Огненный. Мы много торговали с тамошними, они должны помочь обустроить деревню, пока не ударили морозы.

– А когда ударят морозы?

– Через пару месяцев. Сентябрь же уже начался.

Я вспомнил ледяной дождь и бури. Вот тебе и сентябрь. А в ноябре, значит, уже морозы… Надо на юга. Наверное, сейчас я бы сидел в офисе, загорелый после Таиланда… Или не загорелый. Строил бы шашни с Леной.

Чёрт возьми, как я от всего этого устал. У меня и без того нервы не железные, а постоянные потери, боль, смерти расшатывали их ещё больше. Я чувствовал постоянное давление, постоянно беспокоился.

Впрочем… о пати можно уже не беспокоится. Владимир потерял одного убийцу, а на военном совете присутствовали трое из нашей пати. Все, кроме Константина, который вызвался патрулировать периметр лагеря. Впрочем, он не отличался ни особым умом, ни сообразительностью. Я доверял ему, но только во время драки. А мне, кажется, доверяли почти все.

И Павел это подтвердил:

– Алексей, твои мысли на счёт сложившегося положения.

Я кашлянул.

– Их всё ещё больше, чем нас. Да, нас тридцать девять человек, двенадцать из которых герои, но мы всё равно в меньшинстве. Судя по тому, что я видел в лагере, там всё ещё больше сорока человек, из которых не меньше шести ведьм, две из которых весьма сильны.

– Они не ведьмы, – немного раздражённо сказала Гая. – Настоящая ведьма никогда не навредила бы ребёнку.

– Тёмные ведьмы, ведьмы-нежить, какая разница? Надо же их как-то называть?

– Только не так.

– Гая, заткнись! – резко сказал Заг. – Почему ты думаешь, что их больше сорока? – обратился он ко мне.

– Ну, шесть ведьм, минимум. Около пятнадцати человек из тех, что тушили пожар ушли. Чтобы составить сплошной ряд из людей до моря понадобилось бы не меньше, а то и больше двадцати человек – как я понял, за крепостью холм резко идёт на спад, упираясь в море.

– Правильно понял. От крепости до моря метров пятьдесят-шестьдесят.

Я хмыкнул.

– Тогда их ещё больше. До места пожара, значит, метров сто, не меньше. По человеку каждые два метра – вот тебе полсотни к уже посчитанным двум десяткам. И не думаю, что конунг оставил себя без охраны.

– Не пятьдесят, – покачал головой Николай. – Я видел, как они забегали в ворота, пока мы пытались к ним прорваться. Там человек пятнадцать мужиков было, остальные бабы и подростки.

– Отроки крепости и шлюхи, – кивнул Заг. – Каждый отрок – почти готовый воин. Значит, их человек… шестьдесят, если считать отроков, и если я правильно помню их число. Нас тридцать девять. Преимущество в полтора раза. – Он как-то злобно глянул на Манха и Гаю. Наверное, они уболтали его привести сюда людей.

– К тому же, большая часть ваших людей – полное дерьмо, – сказал я, вызвав ещё один свирепый взгляд Зага. – Ни нормальных доспехов, ни оружия. Если мы попробуем взять крепость штурмом, они просто заложат своими трупами подступы.

– Справедливое рассуждение, – кивнула Гая. – Да и ведьмы с ними легко справятся – через железо действовать они не могут, но у твоих людей железа почти и нет. Не смотри на меня зверем, ты и сам это прекрасно понимаешь. Если уж тебе нормального доспеха не нашлось. Мы слишком долго зависели от конунга. Вспомни, двадцать лет назад ты бы собрал дружину из полусотни человек, стоило тебе махнуть рукой. А сейчас? Двадцать пять добровольцев. Наши люди слишком привыкли рыбачить и торговать, оставив конунгу грабёж и драки. Поэтому он так долго держится, поэтому мы так сильно зависим от него.

– И чего ты это мне говоришь? – раздражённо спросил бородач.

– Потому что ты станешь следующим конунгом. Моего мужа уважают сильнее, но он обычный торгаш, да и людей в бой повести уже не сможет.

– Я уже тоже не молод.

– Тридцать восемь лет, экая старость! Ты уже двадцать два года правишь своей деревней, двадцать четыре водишь корабли в атаку, с тех пор, как погиб твой отец, люди с других островов тебя уважают. И меня, коли на то пошло, а я поддержу только тебя.

Заг опустил голову. Его кулаки сжимались и разжимались.

– У меня нет сил. Я слишком потрясён смертью Хаза…

– Я тоже, – жестко произнесла Гая. – В конце концов, он тоже мой сын.

– Всё это, конечно, очень интересно, – резко прервал их Павел. – Но вам не кажется, что мы делим шкуру неубитого медведя? Сначала надо справиться с Нервилом, если я в чём-то не ошибаюсь.

– Он прав. Нервил не даст тебе спокойно править.

– Я знаю это, – жёстко сказал Заг. – Но что нам делать? Вот этот выскочка с волчьими глазами сказал, что мы в полной жопе. И я ему верю. Зрит парень в корень.

– Кажется, мы и собрались, чтобы обсудить, что делать, – холодно напомнил Павел. – И, в любом случае, мы сейчас в лучшем положении, чем вчера. А вчера вот этот, как ты говоришь, выскочка положил гору народу, открыл нам ворота, и мы хорошенько так ослабили противника.

– Ну, если он так крут, то пусть идёт и перебьёт всех в одиночку. Хотя он только что говорил, что мы в тридцать девять рыл не справимся.

– В тридцать восемь, – сказал, кашлянув, Манх. – Я же совсем не умею драться.

– Охерачишь кого-нибудь по башке своей долбаной пиликалкой. Она, кажется, достаточно тяжелая?

Скальд ещё раз кашлянул и убрал свою то ли волынку за спину.

– Алексей, ты с нами? – спросил меня Павел.

Я действительно задумался. То, о чём я думал, совершенно мне не нравилось, но…

Кажется, я же спец по самоубийственным планам?

– Они натолкнули меня на мысль, – сказал я. – Скажи, люди изберут тебя конунгом только потому, что они тебя уважают?

– Нет, я двоюродный брат Нервила. Моя мать, – он ткнул в Гаю, – родная сестра отца Нервила.

– Значит, если он убил всех своих законных наследников…

– Я стану законным конунгом.

Я усмехнулся.

– Значит, нам надо убить Нервила, и все его люди должны перейти под твоё командование.

– Так. Но кто его убьёт?

– Кажется, я знаю одного парня, – улыбнулся я.

Мои руки тряслись. Все смотрели на меня.

– А кишка не тонка?

– Тонка. Но я иногда становлюсь бешеным ублюдком, желающим только убивать.

Павел положил мне на плечо руку. Я слабо ему улыбнулся.

– Ты можешь так не рисковать, – сказал он.

– Вы всегда можете попробовать открытый бой, если меня убьют.

– Мы и попробуем. Я только что разговаривал с Гаей и Загом. Мы отвлечём основные силы конунга, чтобы тебе было проще.

– Значит, сдохну не я один.

Павел скривился и сел к костру, протягивая к огню руки.

– Знаешь… ты долбанутый.

– Просто я готов жопу порвать для пати, так же, как и ты.

– Порвать жопу, – сказал босс, пряча лицо в ладони. – Ты, наверное, готов сделать это даже больше, чем я.

– Я так не думаю. Я же долбанутый.

Павел встал, ещё раз положил мне на плечо руку и долго смотрел мне в глаза. Мне даже стало немного неудобно.

– Я хочу, чтобы ты стал главой пати вместо меня, – сказал он, наконец. – Ты этого достоин больше.

– Боюсь, если я соглашусь, то вам через три-четыре часа придётся выбирать нового главу.

– Если тебя убьют, то ляжет вся пати. Открытого боя долго мы не выдержим.

– Мне неприятно это слышать. Но я, пожалуй, всё равно откажусь. Не по мне это. Я готов что-то придумать, готов сделать для пати всё, но… из меня херовый лидер. Я куда лучше действую один, когда не надо оглядываться на сторонников. Я ненавижу подбадривать людей. Но всё это можешь ты. Ты находишься за нашими спинами, руководя оттуда. Когда бежишь впереди всех, руководить как-то не получается. И мне куда больше нравится, когда прикрывают мою спину, а не мне нужно прикрывать чью-то. Я слишком часто рискую, слишком часто лезу на рожон. К тому же, я хреново распределяю деньги, не умею затыкать людей, не умею их мирить. Если бы не ты, то Николай с Владимиром давно бы прикончили друг друга. Так что…

Павел тихо рассмеялся.

– Иногда мне кажется, что было бы куда лучше, если бы они прикончили друг друга. В этом случае мне не пришлось бы успокаивать обоих. Или я просто прибил бы другого. Или, скорее всего, попросил бы об этом тебя.

Я недоверчиво посмотрел на друида. Он выглядел уставшим. Наверное, всё дело в этом. Я и предположить не мог, что он когда-нибудь вообще захочет кого-то убить. Поэтому я всецело его поддерживал – он был из тех людей, что никогда не отправят своих убивать других людей за шмотки или бонус к опыту. А вот я, скорее всего, отправил бы, руководствуясь высшими целями. Или, скорее, низшей. Разве выживание не является самой низменной из всех целей? Особенно – за счёт других? Сдохни ты сегодня, а я завтра, да?

Неужели единственный человек, в которого я верил, тоже готов к этому? Нет, я, конечно же, верил ещё и Косте с Алексеем. Но Костя слишком уж зарылся в свою скорлупу, то есть маску, и я беспокоюсь о его психическом состоянии. Как будто оно у меня лучше… А Алексей слишком хладнокровен.

Про долбанных честолюбцев вроде Николая или Владимира я и не вспоминал в тот миг, не говоря уже о мелочи, расставляющей ноге, пускающей слюни или натачивающей топор. Они идут со мной рядом, но не моя семья. Потому что они убивали и готовы убивать.

Я похлопал Павла по плечу.

– Всё будет нормально.

– Надеюсь. Пойдёшь ночью?

– Конечно. В любое другое время они заметят, как я забрасываю веревку на частокол. Но действовать начну после рассвета. Надеюсь, что ночное нападение они ожидают куда больше.

– Ясно. Когда начинать нам?

Я подумал.

– Пожалуй, подайте-ка вы знак мне. Пошумите там или ещё чего. Или нападайте сами, уж такое-то я не пропущу.

– Договорились. Кстати… Люда передавала, что готова… снять тебе стресс.

Я усмехнулся. Если бы я не сказал Топлюше прощай… Но я сказал это.

– Пожалуй, воздержусь.

– Ладно, бывай. Мы тебя проводим.

– Договорились.

До заката было ещё часа два. По навесу долбил дождь. Ночь будет тёмной… наверное, такая ночь больше всего подходит для тёмных дел.

Ко мне подсел Алексей, протянул бурдюк с вином.

– У них две ведьмы, помни.

– Помню, – кивнул я, делая маленький глоток. Налегать не стоит.

Вторая помощница главной ведьмы каким-то образом ушла во время вчерашней драки. Это было хреново. Но ещё хреновей было то, что главная ведьма, скорее всего, рядом с конунгом. Я почти на сто процентов уверен в этом. Риск – дело благородное. Но не слишком ли его много для одного человека?

– Поэтому я и не играю в азартные игры, – прошептал я.

– Что?

– Ничего. Как ты думаешь, что со всеми нами?

– Сидим здесь, что ещё?

– Нет, я имею в виду дома. Пропажа или смерть пятидесяти тысяч человек – это не в тапки срать. Нас бы быстро связали с игрой, запретили её к продаже… сделали хоть что-то. Я вошёл в игру через неделю, и не было абсолютно никакой истерики.

– Какая истерика? – хмыкнул Алексей. – Я общался с тремя людьми, которые играли с героическим режимом.

У меня даже лицо вытянулось.

– В смысле общался? А почему мне раньше не сказал?

– Так… А, блин, ты же нуб, да ещё и с первого запуска решил героем стать. Мы-то с мужиками уже порядком поиграли, даже пару свеженьких гайдов прочитали. Блин. В общем, я тебе ничего не сказал потому, что ты не спрашивал. И неужели не слышал, что Вовка говорил?

– Нет.

– Он с живым Сашкой общался, когда уже третьего уровня в режиме был, вот позвал его поиграть, вояка наш и залез. Они, собственно, поэтому и думают, что они – пиксели.

– Так, а раньше…

– А раньше мы обсуждали, кто нас похитил – инопланетяне, китайцы или спецслужбы. Похитил, не забросил.

– Твою мать, – покачал я головой.

– А ты чего сейчас-то об этом вспомнил?

– Да как-то задумался. А до этого не хотел себе мозги парить. Так значит… всё нормально. Нас никто не потерял. Наша смерть не отразиться ни на чём…

– Наша смерть отразится на нас самих, – жёстко сказал друид. – Помни это. Будь ты хоть копией, хоть двойником, хоть духом бесплотным, твоя смерть здесь будет бесповоротной для тебя здешнего. И, кто знает, может и не только здешнего.

– Ага, – уныло протянул я.

Вот как. Я копия, отражение. Какой-то другой Алексей сейчас играет в героический режим, кто знает, может даже мной нынешним. Он строит шашни с Леной, жрёт пиво, курит… а я здесь подыхаю. Отличный повод возненавидеть себя самого, не правда ли? И как хочется курить…