Текст книги "Сказковорот (СИ)"

Автор книги: Геннадий Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Посмотрели чиновники на богатырей с лицами имбецильными, головами покачали – и молчаливо удалились. Доложили они Голове ситуацию. И тот придумал такой прием: приходят как-то к подвалу качковому триста детишек малых. Встали – и молчат. Сам Голова к богатырям заходит и приглашает на свет Божий выйти. Вышли бугаи, смотрят на малышню и понять не могут.

– Перед вами сироты малые. – Поясняет Голова. – Их родители, сестры, тети – пропали. И вы знаете, кто всех забрал-загубил. Подумайте: ведь мы до того допрыгались, что даже боимся произносить имя супостата...

– Ладно. – Говорит Вася-качок: – Но што ж я без ума сделаю...

Меж тем Голова получил новую весточку от Крохотки... то есть, от дочки, конечно. Елена прекрасная смогла еще кой-чего у Спрута выведать. Оказывается, ум Васин украла Баба Яга, живущая по ту сторону разбойничьей горы. Та похвалилась о том на пьянке, которую Спрут устроил по поводу большой добычи и всю нечисть к себе зазвал.

Другой богатырь бы сказал: "Что я со своего подвига иметь буду? Заспасибо на масло не положишь". Вася другого покрою: истомился он без ума, достало железки тягать. Говорит Вася:

– Хорошо. За ум я и на подвиги готов.

В те времена Баба Яга не была еще столь страшной и скрюченной, я была она женщиной-ягодкой – только колдуньей, имеющей сношения с загробным миром. Того Васю она еще ребеночком приметила, ума и лишила. Почему – чуть позже мы от ней самой разузнаем.

Идет Вася-качок лесом, гору разбойничью огибает, встречается ему горбун. Вася ума лишен, не догадывается, что это и есть сам Спрут, тот же спрашивает:

– Куда путь держишь, добрый молодец?

– Да вот, за гору. – Чистосердечно отвечает Вася. – Хочу у Бабы Яги выведать, куды она ум мой запропастила.

– Так ты разве плохо без ума живешь? На што он тебе теперь...

– Хочу, добрый человек, с умом злодея одного загубить. Чтоб не шалил. Ну, и девчонку одну ослобонить.

– Ты вот, что, крепчавый... – Спрут на самом деле, расплылся в удовольствии ? никто еще не обзывал его "добрым человеком": – А коли тебе тот злодей предложит соединиться: его ум – твоя сила. Вы ж тогда не только городом владеть будете, а цельной губернией.

– На што мне губерния...

– Ну, знаешь... сходи на гору, спроси у самого. Он дядька с умом.

– Не. Я свой хочу.

– Ну, ладно, иди себе... красавчик...

– И тебе не хворать!

И пошел Вася дальше. А Спрут, сплюнув, прошипел:

– Да ты, кажется, молодчик, и не такой дурак вовсе...

Выбрел Вася к избушке Бабяговой, кричит:

– А нут-ка, изба: повернись к лесу задом, ко мне передом!

– Это ты в кому, мужчинка, обращаешься? – Спрашивает Яга, из чащобы выйдя, при этом Баба кралю из себя строит.

– Да вот, к домику этому, пардон мадам.

– А-а-а... та то в сказках избушки на курьих ногах. Моя же – на сваях лиственных.

– О! Так это ваше что ль жилище?

– А то. – Зажеманилась колдунья, разрумянилась.

– Миль пардон, Яга-душенька, по вашу я, значит, личность. Отдайте мне, мерси боку, ум мой. – Вася и сам не знает, с чего это он по-французски заговорил.

– Шарман. А выполни-то мы у меня, дружок, мужскую службу. Печку переложи, дымить стала.

– За ум?

– Уи.

– А чего ж не уи. А ля гер ком а ля гер...

Заходит в избушку – а печь в ней на полгорницы. Другая половина – сплошь колдовское гнездо с травами приворотными на стенах да с зельями магическими в горшках. Что же: разобрал он печь по кирпичику, а как сложить – не знает. Вася только железки тягать мастак, а по другим рукомеслам – дундук. В то время Яга на парня мяснистого странно как-то глядит, с туманом во взоре.

Нет уж, думает себе Вася-качок, лучше хоть как-нибудь печку сложу, чем с Бабою Ягою сношаться... И сложил он печь. Глины добыл знатной, намешал с солью и дерьмом конским. А как растопил, не задымила, печка, жаром дышит, зноем исходит.

– Принимайте работу, мадам-хозяйка!

Посмотрела Яга, принюхалась и говорит:

– Ладно.

– Да што ладно? Вы бы что ли, тужур-бонжур, умишко-то мой вернули... а?

– Да ты и не заметил, дружок. Ум твой в печи лежал. Сам себе ты его на место и водрузил.

Причувствовался Вася к себя: кажись и впрямь с умом он теперь! По крайней мере, ветру в башке уже не ощущается.

– Аревуар. А на что вам мой ум был?

– Старая история. Родители твои покойные уж очень друг дружку кохали, прям как голубки парувались. Мне завидно стало, и я наказала их тем, что у чада ихнего – у тебя, то есть – умишко и умыкнула. Мечтали они, чтоб стал ты прохфессором, а ты рос дуб дубом. Вот печаль их и съела. Все думают: от ума горе, а по жизни выходит – горе от обезумения...

...Меж тем прекрасная Елена включила свое тысячелетиями испытанное оружие: способность лишать рассудка мужчин. Среди банды Спрутовой нашлись такие, кто глаз на красавицу положил. И стали самцы промеж собою соперничать, токовища устраивать, до разлада и драчки дошло, короче, полный шерше ля фам. Очень плохое дело, когда в мужском коллективе женщина: к примеру, моряки это слишком знают, а что уж тут говорить о разбойниках. Спрут уж не в силах предотвратить разложение коллективово, думает: то ли погубить Елену, то ли взад отпустить, а может и насильно на себе оженить. Короче, красота – страшная силища...

...Прощается Вася-качок с Бабой Ягою. Та напоследок шепчет томно:

– Да ты хотя б поцелуй меня напоследок, молодец-красавец...

– Можно, напоследок – не грех.

И слился Вася-качок с Бабою Ягой во французском поцелуе...

Попрощавшись с Ягой, двинулся Вася на гору разбойничью. К тому времени подтянулись из города его друзья-качки. Вида все внушительного, с дубинами, кастетами да нунчаками. Навстречу им с горы бандиты спускаются – тоже облика свирепого, да еще и с арсеналом. Чует вся тварь земная, небесная и водная: битва грядет – и разбежались-разлетелись-расплылись по дуплам да норам. Во главе двух войск – командиры. Спрут уже знает, что Вася ум себе вернул, отчего нервничает.

Узнал Вася-качок в Спруте того горбуна, что предлагал ему соединить ум Спрутов с силою Васиной. Не удивился, ибо теперь умным стал, только мысль шальная пролетела: а ведь два ума – лучше одного! Тем более что силу можно соединить еще и с коварством... Но погасил Вася в себе искушение, к атаману подходит и говорит:

– Уходи отсель со своею бандою восвояси, а прекрасную Елену взад вертай.

– Какой ты бойкий. – Отвечает Спрут. – Смотри, от благородства не лопни.

– Так не уйдешь, значит...

– Нет. Это мой город.

– Нет. И мой – тоже. Давай сферы влияния делить.

Как вы поняли, битва плавно перетекла в стрелку. Согласился злодей. Впрягся Вася-качок в соху – и давай межу буронить. Тащит, тащит, аж вал земляной вздымается. А рядом горбун прыткает, направления сверяет. Дотащил Вася соху до болота, Спрут и говорит:

– Вася, давай болото обойдем... зыбко!

– Не, не зыбко! – Отвечает богатырь. – Поперли дальше, р-русские не сворачивают!

Надо же, думает Спрут, кажись Баба Яга наколола парня, никакого ума ему не отдала...

Поперли в болото. И тут Вася как схватит горбуна – и мордою его в тину. Так и утопил. Увидали то разбойники Спрутовы и разбежались кто куда.

Героем возвращается богатырь в город. Цветами его встречают, а женщины в воздух чепчики бросают, и еще кое-что.

– Василий! – Торжественно заявляет голова городской. – Ты такой молодец, прям как огурец. Бери в награду самое мое дорогое: дочурку ненаглядную.

Елена что-то скуксилась, хотя и промолчала. И только свою Крохотку поглаживает. Крыса то ж льнет ко всем местам красавицы.

– Не. – Отвечает Вася-качок. – Мне рано еще. Тем паче не люблю я амбрэ грызунов хвостатых. Я лучше поступлю в какой-нибудь университет, всякому уму упражнение надобно.

И город зажил без Спрутова ига. Но черный столб с площади горожане почему-то не убрали. Вчерась были Спрутовы, сегодня – Васины, а завтра еще неизвестно какие. По крайней мере, и теперь кто-то все ходит по ларькам да рэкет собирает.

...Когда двенадцатая сказка истекла, выяснилось: водяра уговорена, а в голове какое-то упокоение. Между тем, ночь еще полнится мглою, а вот дрова – йок. Дабы не остаться в темноте, Слава начал поддерживать огонь рукописью. При каждом акте предания в жертву богине Агни очередного листочка странник приговаривал:

– Так значит, ты утверждаешь, что рукописи не горят?.. Не горят, говоришь... Это тебе за "шестерку Функеля", друж-жок!

Что возьмешь с бухого человека. Когда догорел последний листок, слава умиротворенно заснул.

Очнулся странник уже когда Солнце уверенно лучилось в оконные глазницы. Пели птицы – как будто чары снялись. Всем Функелевым существом овладело странное чувство очищения. Правда, голова побаливала, а похмелиться нечем. Странник не удивился, обнаружив, что дыра обнажилась вновь.

– Думаешь, полезу. – Слава говорил тоном ментора: – А я уже там у тебя всё нашел. Всё!

Функель картинно, как будто он неприступная красавица, развернулся – и стал горделиво удаляться прочь. Да и в конце концов, когда ничего не ясно ? все ясно.

СМЕРТЬ

...И снова этот утопающий в цветах поселок пустопорожней волости. На выгоне Слава увидел кавалькаду из людей, человек, наверное, двести. После сосредоточенного уединения – людское море. Человекообразные брели понуро, будто на убой; изначально Функель хотел даже скрыться в зеленке, представив, что поселок захватил карательный отряд, теперь ведущий народонаселение на заклание. Через несколько мгновений вернулся в реальность, обругав себя за психологию зайца.

Слава встал в позу воителя и принялся изучать толпу. Аборигены оглядывались на странника растерянно и отрешенно. В самом конце вереницы Функель узнал неказистую фигурку пастыря. Оскар шагал размеренно, с видимым достоинством. Слава подошел к знакомцу молча, постарался пристроиться нога в ногу. Жиденькая Оскаровская бороденка внушала отвращение.

– О, домой, говоришь, уе... ? Оскар произнес эту фразу с торжеством, смакуя скабрезность.

– То есть...

– Звяздел, что на Горушку – ни ногой.

Слава решил ничего не отвечать. К чему доказывать, что теперь уж и точно ни ногой, ни рукой. Некоторое время влачились молча, наконец пастух с нескрываемой гордостью сообщил:

– Дримидонтыча схоронили. Царствия ему... – Какого царствия, не уточнил. Из Оскарова зевала разило свежим спиртовым духом.

– Бывает. – Грубо ответил Слава.

– А ты опять выкрутился. Везунчик фортуны.

– Слушай, приятель...

– Да вряд ли я тебе приятель.

– Неважно. Тут давеча на меня похожий не проходил?

– Было дело. Даже заночевал у меня. По пьяни бумаги оставил, а утром забрал.

– Давно?

– Дня три как.

– Тьфу, чёрт. Так то ж я и был.

– Откель мне знать, ты – или чёрт.

– Имя "Артур" тебе ни о чем не говорит?

– Конан Дойль? Мы тоже не лаптем доширак хлебаем, начитанные.

– Порой даже кажется: слишком. – Слава не стал опускаться до того, чтобы в отместку просклонять имя "Оскар". Кажется, странник чуток помудрел.

– Вы, городские, стремныя. У нас положено осведомляться, отчего покойник-то помер...

– От смерти, от чего еще.

– А я дак скажу. Посля того как ты ему на остановке чтой-то наговорил, он домой вернулся, предсмертную записку написал и пропал. А вчерась из омута всплыл.

– Тяжелый случай. Только я ничего ему такого не говорил.

– Это, кореш, уже не важно. Сами уж пред Господом разберетесь.

– Я тебе не кореш, друг. Ну, а записка-то – о чем?

– А я тебе не друг, приятель.

– Не крути. Сказав "а", говори "я". Так что там.

– Да так...

– А, может, не так? – Слава знает, что в маленьком поселении ничего не утаишь.

– Ну-у-у... написал, что, дескать, праведники Горушки к себе призвали. А умереть якобы не страшно... страшно умирать.

– Здрасьте. Самоубийц праведники не жалуют.

– А хто те сказал, что Дримидонтыч – самоубивец?

– А разве ж убиенные посмертные записки сочиняют... – Да нет, рассудил Функель, просто пастырь прикалывается от поддатости настроения. Не наблюдается в нем что-то глубокой скорби по ушедшему.

Двое мужчин столь увлеклись словесным боданием, что и не заметили, как поравнялись с некоей пейзанкой, одетой в обтягивающие джинсы и ковбойскую рубашку. Из-под черного платка вырывались рыжие локоны:

– Ося, – запросто вопросила женщина, – уже наклюкался?

– Святое дело. – Пастырь ответил с показной горделивостью.

– Именно поэтому на поминки нас не позвали.

– Очень надо... – Буркнул Оскар.

– О, странничек. – Барышня стрельнула своими зелеными глазищами в Славины очи, отчего в обветренных щеках Функеля колко зардело.

Женщины и мужчины бывают с формами и наоборот. Формы мужчины – пузо. Формы женщины – все остальное. Встречная как раз и отличалась "всем остальным". По виду она лет, наверное, на десять старше Функеля, бальзаковский возраст. Излучая витальную энергию, женщина ускорила шаг. С тылу формы заиграли по-особому. В Функеле, похоже, проснулось нечто гормональное.

– Что за чудо? – Спросил он у пастыря.

– Оля. – Оскар сделал паузу и почти прошептал: – Ведьма.

– В каком смысле.

– Тише... Во всех.

– А чего не сжигаете? – Слава все же понизил свой голос.

– Боязно.

– Она с Горушкой как-то связана?

– Да, как сказать...

– Прямо.

– Ну-у-у... леший ее знает.

Так, прикинул Функель. Специально замедлилась, что б на крючок меня захватить, теперь подсекает...

– У нее кто-нибудь есть?

– Были. Всех сгубила.

– Черная вдова?

– Не-е-е... рыжая бестия.

– Почему ни ты, ни сатир...

– Какой еще сортир...

– Неважно. Почему тогда-то о ней не сказал.

– Кому-то говорил, кому-то молчал. Вас уж столько здесь мелькало.

Слава решительно прибавил шаг, чтоб догнать местную достопримечательность. "Есть контакт..." – Кажется, услышал Функель вдогонку из пастыревых уст. Но ему уже было начхать на ровесника-бобыля.

– Вячеслав Смирнов. – Представился Функель, догнав женщину.

– Вижу. – Понанесла якобы ведьма, снова стрельнув зеленью глаз.

Некоторое время прошагали молча. Косясь, Слава наблюдал джокондовкую улыбку на чувственных устах. Молчанку первым не вынес мужчина:

– Какая-то вы... недеревенская.

– Я жила в городе. Но не захотела стать просвещенным быдлом.

– В этом вопросе, Ольга, я вас очень даже понимаю.

– Завидую.

– Чему...

– А вот я себя понимаю не вполне.

– Это норма. – Слава ехидно ухмыльнулся. – У меня тот же случай. Чтоб себя разглядеть по-настоящему, надобно волшебное зеркало.

– Нет. – В голосе женщины играли оттенки теплоты. – Не зеркало, а зеркальная душа...

Еще минута – и оба перешли на "ты". Как там в песне поется: что-то главное пропало? Да нет: просто, возникли приязненные отношения и зародилась иллюзия, что знаешь человека давно. Уже вошли в совершенно пустынный, будто вымерший поселок. Поскольку женщина не говорила "отставить" или "фу", Слава тащился за нею наподобие приблудного пса.

Ольгин дом буквально утопал в пышных осенних цветах. Крепкий, столетний пятистенок с охлупнем поверху, ставни глухой резьбы, карниз, пилястры. Хорошо такой домик в деревне иметь. В горнице с намытым добела полом Слава увидел девочку лет, наверное, шести, такую же огненнокудрую. Она сидела за столом и строго, сосредоточенно наблюдала за игрою огня свечи, совершенно не обращая внимания на гостя. Признаков колдунского обиталища – ну, там, древних книг, банок со снадобьями, засушенных трав, змей или лягушек – не наблюдалась. В Красном углу занавешенная полочка; закрывать иконы – обычай староверов. Печь разрисована цветами и птичками. Пока хозяйка копалась в сенцах, Слава обратился к ребенку:

– Я дядя Слава. А как зовут тебя?

– Никак. – Грубо отписклявила малышка. Дунула на свечу, стала, отошла к окну, менее тонким голоском добавила: – Не вздумай к мамке приставать. Убью.

– И не подумаю. – Ответил Функель, придав своему голосу ернический оттенок. По комнате разнесся запах восковой гари.

– Я смотрю, вы уже познакомились. – Сказала зашедшая в горницу Ольга. Она была одета иначе: в зеленое платье; открытые волосы аккуратно собраны и заколоты. Слава обратил внимание на то, что мама глядит на дочь укоризненно.

– Вполне. – Не стал распространять подробности странник.

– Настя у меня с характером.

– Да ты, кажется, тоже...

– Ночевать будешь в бане. Там все есть. Заодно и попаришься, сегодня ведь суббота. Я уже затопила.

Слава осознал: он же действительно вечность не мылся! Вот бы еще и обмундирование застирать...

– На конфеты твоей красавице. – Слава положил на стол три сторублевых бумажки.

Хозяйка не стала противиться, но и с деньгами не сделала ничего. Зато на тот же стол легли тарелки с маслом, салом, ароматный домашний хлеб, варенье, блюдца-чашки.

– Хорошо у вас здесь. – Признался Функель.

– Обычно. – Парировала Ольга.

И Слава завис. Он не знал, о чем говорить дальше. Слышно было, как тикает будильник. Ребенок смотрел в окно, мама водила пальцем по скатерти; Функель заметил, что ногти у хозяйки обкусаны. Спросить о Горушке, о том, имеет ли Ольга какие-то с ней сношения? Узнать напрямую, не ворожея ли она? Выяснить подробности о том, почему в городе не прижилась? Ну, нет... На самом деле в таких мимолетных встречах вся прелесть аккурат в том, что никакого тебе бэкграунда, вся жизнь людей оставлена за скобками, "вчера" и "завтра" не существуют, есть только "сегодня" и "сейчас". Даже с теми, кто тебе симпатичен, надо еще учиться молчать. Функель сделал вид, что сосредоточился на чае, стараясь чинно и умеренно уминать мягкий хлеб с салом.

– А у меня есть спектра, смотри! – Девочка, подойдя к столу, протянула куклу – бледную, с фиолетовыми волосами.

– Симпатяга. – Сказал Слава. А что он еще мог сказать...

– Она призрак.

– Бывает.

– Сейчас мода на монстров хай. – Пояснила мама.

– Понимаю. – Облегченно сказал Функель. Настя разрядила ситуацию.

Поговорили о детских увлечениях, о том, что маленькие детки – совсем еще невеликие бедки. И все же Функелю удалось повернуть разговор в то самое русло:

– У меня такое ощущение, что на Горушке обитают монстры хаи для... взрослых.

– Если б все было так... – Ольга легко вдохнула полной грудью. – Скорее, можно предположить, что там селятся все наши страхи.

– Значит, ты там все же была.

– Любопытно же.

– Исходя из того, какую пургу несли Ося, старик... получается, именно от этого ты здесь тоже – .... – Слава хотел произнести слово "изгой", но заменил его на эвфемизм: – С измененным сознанием.

– Снова не то. Горушка на самом деле пускает только тех, кто уже внутренне меняется. Кто верит в волшебную силу... сказки.

Функель не стал распространяться о том, что давеча всю эту волшебную силу предал огню. Странник изрек:

– Сказки – создания человеческие.

– С тою же уверенностью можно сказать, – голосом Пифии произнесла женщина, – что люди – производные сказок.

– Кажется, это называется диалектикой.

– Сейчас я тебе на эту тему кое-что дам...

Ольга покопалась в изящном комоде, достала какие-то бумажки и протянула Функелю:

– Читай и делай выводы! – Славу аж передернуло: опять рукопись! Прежде всего, пригляделся к почерку. О, Боже!!! Те же аквариумные рыбки, которыми были написаны уничтоженные Функелем сказки... – Постигай. А я пойду... поколдую.

За мамой выпорхнула и ее уменьшенная копия. Слава, устроившись на лавке, сосредоточился на тексте.

ЗЕМЛЯ ПРАВЕДНОГО

Имени от него не осталось. А, впрочем, так ли важно земное прозвание.

Никто уж и не помнит, когда это было. В те времена на Горушке рос сосновый бор, который у местного народа меря считался священным. Люди не знали, что они язычники и поклонялись стихиям; таковые считались богами. Да и Горушка в ту пору называлась "Кереметь", а люди восходили на нее лишь по большим праздникам – чтобы торжественно принести в жертву своим богам животных и зерно. Бытовало поверие, что, если боги останутся недовольными, нашлют на таежный край неурожай, смуту и мор.

И вот однажды на Керемети поселился отшельник. Никто не знал, откуда он пришел, как его зовут и зачем он приперся в чуждые для себя земли. Это конечно пугало. Прежде всего думали: колдун выбрался из недр Земли как дурное предзнаменование. Тогда вообще суеверия были в чести; а все же несмотря на таковые люди плодились и размножались, радовались каждому дню без систем здравоохранения, образования и налоговых сборов.

Неведомое бородатое существо построило на Керемети землянку, поставило большой столб с набитым поперек бревном, и стало оглашать окрестности заунывным пением. Посовещавшись, шаманы порешили отправить на Кереметь переговорщиков. Осторожничали, конечно, ибо в мерьских сказаниях бородачи обладают магической силой. Те вернулись к вечеру крайне озадаченные. Колдун на чистом угорском языке заявил им, что де пришел низвергнуть мерьских богов и утвердить культ трех новых божеств: каких-то отца, сына и святого духа. Столб с дубиной поперек есть символ его мрачной религии.

Среди мери зачались душевные волнения. Уж очень все похоже на предания, завещанные пращурами, согласно которым перед Концом Мира на мерьскую землю придет злой дух, всех богов загонит в Преисподнюю, и воцарится хаос. Мнения разделились. Шаманы считали, что мерьскому народу от греха надо уходить дальше в леса. Вожди же настояли: стоит пойти на Кереметь и прогнать пришельца.

В поход отправились самые отважные воины, знающие: если кампания провалится, вместо почетного права сгореть на погребальном костре они вынуждены будут позорно гнить поедаемые червями. Все по счастью удалось. Незваный гость был изгнан из священной рощи, его землянку сровняли с землей, а столб сожгли. Ну, а в назидание бородатому бестии еще и накостыляли. Сопротивления не встретили, а убивать не стали, ибо каждый боялся стать отмщенным со стороны темных сил. И это была роковая ошибка.

Колдун вернулся на Кереметь уже через три дня. Видимо, магия помогла ему залечить раны. Аервым делом бородач водрузил новый столб. И во второй раз отважные воины поступили с пришельцем точно так же. Они считали свой народ гуманным, а потому убивать до смерти снова не стали, хотя и отбили кроткому наглецу все места.

Целый лунный круг отшельник не появлялся в мерьской земле. И все облегченно вздохнули: или сдох, или понял, что не стоит соваться куда не звали. Но в самом начале нового лунного круга с горы послышалось уже знакомое заунывное пение. Дозор показал: вернулся, з-зараза! На сей раз вожди решили убивать до смерти, с тем согласились и шаманы. Ради спасения мерьского народа можно и с принципами поступиться. Большой отряд был готов принести колдуна в жертву богам – он ведь сам напросился.

Аккурат отшельник строил новую землянку и нанес свежих бревен, добытых из священной рощи. Это было кстати: в ней можно было устроить жертвенник. Обступили воины чужака и собрались прикончить. В этот момент колдун воспарил и засиял неземным светом. Некоторые воины, покидав копья и луки, бросились врассыпную. Некоторые, сложив оружие, пали ниц.

И заговорил пришелец на чистом угорском языке:

– Не меч и не мир я принес на вашу землю, но мечту о мире. Я хочу научить вас жизни праведной, чтоб всем вместе нам войти в Царствие Небесное... – Ну, и все такое – о правильной религии и вере истинной и непорочной, в основе которой лежит Любовь ко всему сущему, о страданиях бога-сына, заповедях, молитве и посте.

Павшие ниц стали апологетами учения Праведного. Панически бежавшие ? озверели.

И стал Праведный (так его меря обзывать и стали) проповедовать новое учение, причем, делал это хитро. Он рассказывал поднимающимся на Кереметь о том, что де Иисус Христос, Николай Угодник, Георгий Победоносец, Параскева Пятница и прочие святые – новые боги, поселившиеся на Горушке (Кереметь получила новое имя именно с подачи Праведного). Старые боги устарели, так как в жертву теперь приносить следует не животных и зерно, а всю свою жизнь, следуя заветам бога-сына. Так же надо пить кровь Христову и есть тело Христово – дабы быть причастным. А еще Праведный умно назначил каждому новому святому полевать какой-то стихией или явлением. Теперь меря знали: дождь идет – Пресвятая Дева плачет, гром гремит – Илья Пророк на колеснице по небу мчится, вдарил мороз – пора играть свадьбу, чтоб, значит, получить благословение Свыше. Были назначены святые, отвечающие за телесные и душевные болезни. К той или иной иконке приложишься – будет тебе исцеление от недуга, а к ворожеям ходить ? грех. Сжигать тела умерших – тоже грех; положено класть тело в землю. Да, оно сгниет, но только так ? по прошествии времени, откопав ? можно узнать, был ли преставившийся святым.

Шаманы тщились доказать, что пришельца в воздух подняла шайтанская сила – только дураки верят чудесам и красивым словам, а не делам и предзнаменованиям. Но, поскольку дела действительно были (Праведный исцелял заклинаниями, которые обзывал молитвой), языческим авторитетам верили все слабее и слабее ? а вкупе и старым богам.

Итак, на Горушке закипела монашеская жизнь. Еще при жизни Праведного холм очистили от деревьев, зато построены были храм и келии. Самых продвинутых из сподвижников Праведный постригал в монахи. Когда их число достигло двенадцати, а благословения на пострижение просили многие и многие, Праведный призадумался. Ведь у Христа было двенадцать апостолов. Большее число – нарушение отпущенного свыше штатного расписания. И однажды Праведный ушел.

Старец с келейником поселились в стороне от Горушки, в совершенной болотной глуши. Присланные делегации Праведный не то, чтобы отсылал... он просто не давал благословения на развитие пустыни, сам же просил у Господа лишь отшельнической схимонашеской кончины.

На Горушке меж тем созрела смута. Это к вопросу о культе отдельной личности. Монахи и послушники спорили: то ли бросать все к лешему, то ли послушаться старца, а, может, идти бить челом в далекую Московию, к предстоятелям. Моментом воспользовались шаманы. В мерьском народе, точнее, в бабской его половине росло недовольство: мужики, ища отдушины в религии, отказываются от исполнения мужеских обязанностей, что всегда ставит под вопрос само существование человечества. Якобы старые боги тем самым мстят мерянам за предательство веры предков и поругание священной рощи.

Некоторая часть вождей пошла на поводу у шаманов. И однажды напившиеся для храбрости грибного отвару воины обступили Горушку-Кереметь со злобными намерениями. Язычники размахивали копьями и зажженными факелами. Подвизающиеся на Горушке приготовились встретить мученическую погибель.

В этот момент из лесу выбрел Праведный. Старец пал на колени и стал истово молиться. И случилось чудо из чудес: с небес спустилась сама Богородица, своим покровом она накрыла Горушку, и невидимую стену воины сколь не тщились преодолеть, ничего у них не получалось. А вскоре всех нападавших неведома сила безжалостно пораскидала по болотинам. Позже умники доказывали: якобы то был обычный смерч. Но в истории человечества умники завсегда все поганят, посему им лучше не доверять.

Праведный в своем скиту прожил сто два года и мирно скончался в окружении сподвижников. Его торжественно похоронили на Горушке, под спудом. Факт, что на благословения преумножение обители старец так и не дал.

И все же монастырь развивался, ибо народонаселение по привычке носило на горушку жертвенные подношения. Ну, так – на всякий нехороший случай. Высшие силы ? так рассуждали аборигены ? соперничают, воюют и притесняют друг дружку, а священное место остается.

Когда в Московии мордвин Никон затеял церковную реформу, монахи Горушки таковую не приняли и стали раскольниками. Дошло до того, что в святое место послали царское войско – принуждать монахов к угодной вере. Далее сведения разнятся. Одно предание гласит, что де вся братия затворилась в деревянном храме и там предалась огню. Но есть и сказание о том, что де монахи ушли на Юго-Восток искать Беловодье. Трудно сказать, что правда. Полустолетием ранее Великого Раскола братия успешно противостояла банде поляков. Позже святые люди отразили нападение мятежного отряда, гулявшего по Северам после разгрома Стеньки Разина. Могли побить и царских прихвостней, но почему-то того не сделали.

Как бы то ни было, новонабранная братия никонианского толка монашескую жизнь наладить так и не смогла. Трижды епархия меняла состав по причине того, что иноки пускались во все тяжкие до положения риз. Все без толку: не налаживалось – даже несмотря на то, что отстроены были на Горушке кирпичные храм и келии. Да как могло быть иначе, ежели сюда ссылали неугодных и обиженных? В итоге и без того заштатный монастырь был окончательно расформирован. И даже более того: из-за перипетий потеряно было даже место упокоения Праведного.

Палка о двух концах. Пока на эту землю не пришли христиане, меря не ведали, что в Мире есть воровство, пьянство и мат. Когда они приняли таки новую религию, все эти три зла стали чувствовать себя в мерьском народе как хозяева. Не думаю, что в том виноваты Праведный и другие святые люди. Просто, вместе с монахами таежные земли колонизировали и несвятые, обычные человеки, а таковые завсегда задают тон.

И да: приняв новые ценности, народ мерьский влился в братскую семью русских, в результате чего были утрачены язык и мифология. Однако, кое-то можно еще выискать в сказках...

– ...Вот те и тринадцатая сказка... – Раздумчиво изрек Слава.

– При чем здесь... – Вопросила Ольга.

– Да так как-то... неважно.

– Нет: скажи.

– Нашел на Горушке какие-то сказки. – Все-таки признался странник.

– А-а-а... ну, это бывает. Там чего только не случается. Но тебя волнует еще кое-что.

– Меня волнует все. – Здесь Функель не приукрасил.

– Особенно же – тайна дубовой двери.

Слава не удивился прозорливости женщины. Он уже понял, что здесь не надо бояться, верить, просить и удивляться. Он вспомнил:

– Старик говорил про монашеское проклятие.

– Какой старик...

– Которого вы сегодня закопали.

– А-а-а... Дормидонтыч умел из себя строить... демонолога.

– Да вы здесь все умеете.

– Жизнь – она научит. А что касается проклятия – там сложнее. Кстати, баня уже истоплена. По нашим обычаям, первым парится мужчина...

СКАЗКА ИЗНУТРИ

– Эй, Смирнов... – Какой Смирнов... Функель, разлепив глаза, в лунном свете увидел женское лицо и не сразу осознал, кто он и где. Ах, да: баня, цветочный поселок в глуши, Россия, планета Земля. Луна, лучащаяся сквозь окошко, резко очерчивала контуры, деля все сущее на черное и белое. Кажется, сегодня перепал секс... – Так и будешь залеживаться...

Ольга одета в подобие накидки Зорро, вот, подумал Слава, сейчас обнажит свое пышное тело, а у него ничего не получится. Давненько у Функеля такого не было, ненатренированый.

– Прямо здесь? – Спросил он запросто, по-солдатски.

– Ты что, не понял, боец? – Иронично ответила Ольга. – Нам пора со двора...

Вот, б...., пронеслось в голове у Функеля. Повторяется сказка "Вий". Сейчас оседлает – и понеслось. Надо было внять Оскару...