Текст книги "Сказковорот (СИ)"

Автор книги: Геннадий Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Таковая выдалась бессонной – следствие нервного перевозбуждения и перенасыщенности информацией. Поворочавшись часа с три, Эдик вернулся к чтению в надежде убаюкаться.

ПРИСКАЗКА. ЛОЖЬ С НАМЕКОМ

Сочинено мною, а не Платоном. Давным-давно мы немало спорили о природе сказок. За десятилетия плевела сдуло, здесь же собрано то, что я считаю зерном (хотя и допускаю вероятность того, что тоже все перепутал субстанции).

С развитием (разбуханием) цивилизации сказка в жизни общества играет всю большую роль. М-м-мда... чё-та начал как в казенном военно-полевом учебнике. Хотя, суть передана верно: нам сказка все интереснее, а реальность с ее перманентными войнами – теперь уже гибридными – сильно поддостала. Хочется уж жить как в сказке и плевать на всю эту правду-матку сами знаете, с чего.

Передовая ветвь развития сказочной культуры – кинематограф. Тот же Голливуд построен на экранизации сказок, построении особой реальности, в которой все понятно и четко. Даже в антиутопиях и фильмах-катастрофах в финальных кадрах всему приходит полный и окончательный пи... на знаю, о чем подумали – я имею в виду пиндосский хэппиэнд. Мы, смотря Кемероновского "Титаника", полагаем, что все так и было, хотя снята обычная бесчудесная сказка. Следующее Кемероновское творение, "Аватар", уже сказка чудесная.

Почему современный человек не может без сказки. Потому что он, то есть, простите, мы любим мечтать и верим в чудо. Нам хоть заряженная Чумаком водопроводная вода, хоть тунгусский метеоризм, хоть очередная вангующаяя скотина – один хрен. Даже святые совершали свои чудеса неохотно, ибо... да просто, пардон, быдлу только чуда и надо. Это же шоу. А они, то бишь, пророки, как бы хотят напомнить нам о том, что все мы – создания Божьи. Так чьи мы на самом деле? Ах, если б знать...

Своеобразные сказки наяву – мир богемы. Фабрики грез изначально экранизировали сплошь истории аристократии, и, если даже Золушка попадала на сказочный бал, она там и оставалась; возвращаться к убогому очагу было как-то западло. Копни эту дольче виту – там же вонь, похмелье и злоба, короче, убиение души. Но правдоглазоколизм только для тех, кто верит, остальным же подавай золотой сон. Блистательная кинематографическая сказка советского времени – "Ирония судьбы или с легким паром!". С одной стороны, внезапно возникшие чувства промеж врача и учительницы – дело обычное. Но здесь тоже не обошлось без чудес: бухого мужика сажают в самолет, ключ подходит сразу к двум дверям в разных городах, Ипполит признается, что заливная рыба – гадость. И мы верим: вот оно, совсем рядом, осталось только ухватить за какое-нибудь мягкое место! Некоторые и впрямь хватают, отчего наше народонаселение покамест не тает. Все потому что Миром все же правит Любовь, а вовсе не корысть. Или я наивен и верю сказкам, а так думают лишь те, кто познал достаток?

Продолжу риторический вопросник. Вы полагаете, последний фильм Эльдара Александрович Рязанова, посвященный сказочнику Хансу Христиану Андерсену, снят с панталыку? Кстати, называется он: "Жизнь без любви". Здесь подраздел Истины: на самом деле сказочники – глубокие, склонные к меланхолии мизантропы. Они желают только покоя и свободы ? но только себе, родному. А посему Платона я причисляю к антисказочникам, ибо герр Потапов шибко подвержен был страстям.

Особая разновидность сказочной культуры – компьютерные игры. Человек входит в сказку в роли персонажа и начинает мочить, мочить и мочить. В виртуальности это покамест разрешено. Конечно же ты на стороне добра, а благое дело дозволяет косить налево и направо без разбору. Случается, слетает крыша и ты начинаешь путать сказочность с реальностью. Но это только у склонных, остальным же сказочная война помогает погасить персональную агрессивность.

Да, в сказках реальность упрощается, делясь на добрые и злые силы. Бывает, герои мечутся, но в итоге зло торжест.... тьфу – добро побеждает. Хотя до полного завершения картины "приплыли" в стиле пиндосского хэппиэнда масс-культовые сказочники не доводят: прибыльные проекты нуждаются в продолжениях.

Литературно-синематографические сказочные глыбы – саги наподобие "Братства Кольца", "Звездных войн", "Гарри Поттера", "Игры престолов" и "Хроник Нарнии". Подчеркну: эти проекты открывают параллельные вымышленные миры, и в таковых фанаты находят отдохновение от реальности, которую, впрочем, реальной назвать можно лишь с натяжкой. На нечеткости границ подлинного и поддельного тоже научились спекулировать. Зато фанаты сказочных миров не становятся фанатиками какого-нибудь учения, утверждающего, что дебилы (евреи, коммунисты, неверные, педерасты – ненужное вычеркнуть) являются не людьми вовсе, а ошибками мироздания, которых следует душить, мочить и стрелять. Вы понимаете теперь, какая святая миссия у каких-то там сказок... Нет? Поясню: через мир сказок мы сублимируем свой внутренний ад.

Диктаторы страсть любят сказочников, а сказочники любят иносказания. Это относительно безопасно. Шварц сочинил своего "Дракона" при Сталине, подразумевая Гитлера. Что имел в виду Чуковский со своим "Тараканищем"? А вот Отец Всех Народов взял – и пожалел сказочника. Наверное, потому что сказочники навроде шутов, умеющих тонко балансировать на границе иронии и сарказма. Грандиозная чудесная сказка – "Мастер и Маргарита". Мы уж и забыли, что загнанный Сталиным в себя Булгаков писал ее в стол. Но ведь он делал это для нас! Нет уже ни Сталина, ни Гитлера (хотя не факт, что все еще не вернутся), и "Дракон" читается по-иному: люди сами порождают своих Драконов – потому что это выгодно сразу нескольким слоям общества. И "Тараканище" – лишь детская философская страшилка о том, что даже самые страшные победимы, надобен лишь отважный герой. А "Мастера с Маргаритою" мы так еще и не поняли, похоже, это счастье ждет лишь наших потомков.

Сказки – занятные приложения к мифам. А последние – не просто средство управления обществом, но и мировоззрение, о чем говорил и Платон...

...Убаюкаться удалось, тому способствовали излишние теоретизмы. Это к вопросу о пользе рассуждений, которые в плане усмирения возбужденных нервов – чудное средство. На сем месте Эдик умиротворенно надавил на массу. В грезах пришли почти кислотные босхианские картины: Сталин, приставший к Гитлеру с бек сайда, тараканище размером с Московский Кремль, обнаженная Маргарита, витающая на метле над осажденной Троей...

Встал с совсем свежей головой, будто очистился. С удовольствием припомнил, что сегодня выходной. Вернулся к тексту. Решительно пролистав несколько теоретических страниц на тему морфологии сказки, наконец, набрел на повествование.

ЦАРЬ ГОРЫ

Есть у нас такой род людей, которых необразованные поэтические натуры именуют странниками, а просвещенное простонародье – нищебродами. Меняются эпохи, режимы, тренды (пардон, модные направления), а данные, с позволения сказать, индивидуумы все шастают по российским просторам, производя странный броуновский эффект.

Один из таких путников по имени-фамилии Слава Функель двигался на промежности Вологодской и Костромской областей в направлении Юго-Востока. Излюбленный азимут: русские в тех краях тщатся отыскать Китеж, Беловодье, Шамбалу и прочие вымышленные миры. Натыкаются же всегда на что-то иное. Но это преимущественно в лихие годины, в другие же эпохи мы истово строим светлое будущее и прочую утопическую благодать. Вот только других что-то не случается. Вологодская и Костромская губернии имеют прямое сношение только в двух местах – промеж Вохтогой и Шушкодомом, да от Пермоса до Пыщуга – все остальное сочленение представляет собой чахлые леса и топкие болота. Так устроено, что регионы у нас – как острова, затерянные в океане, отсюда, верно, и любящие блуждать, а это все ж лучше, чем блудить. Кого смущают то ли угро-финские, то ли ямало-ненецкие топонимы, знайте: Русь – извечный котел цивилизаций, в котором варятся не токмо щи.

Кстати о Функеле. Мы уж не будем уточнять, немец этот Слава, еврей, француз или какой-нибудь гипербореец. Сказано же: путник, феномен наших пугающих имперских пространств. Слава и сам не может себе втолковать, откуда в нем такая мания передвижения по горизонтали. По крайней мере его душа находит в стихии бродяжничества самоудовлетворение. За годы своих странствований человек явно претерпел психическую деформацию – это факт. Но и с дорожными демонами научился якшаться так, что маманегорюй, ведь известно, что путешествующие влекомы темными стихиями – и наоборот.

Шагает, тащится с сумой на плечах себе Функель – тут видит просвет среди осиновых зарослей. И кругом – тишина такого рода, который присущ геопатогенным зонам (а в таковых Функель бывал). Всякая же тварь земная по природе своей чует неладное. И пусть современные информационные технологии направлены на то, чтоб в нас сей дар приглушить, кто выскакивает из социализирующих Сетей, быстро восстанавливает животные инстинкты самосохранения.

На Славу накатило какое-то непонятное возвышенное чувство. Такое страннолюбивый человек испытал впервые, это как первовкусие сливочного мороженого в раннем детстве. Мужик осознал, что именно сейчас, в настоящий момент путь пожизненный пройден ровно наполовину, впору остановиться и сделать великозначительную нетеатральную паузу. Каждый следующий шаг будет уже нарушением равновесной гармонии – вот ведь какое пронзение. На самом деле Слава, хотя лицом он и телом еще молодец, начал стареть. Яростно затемнелась вдали гробовая доска, которая торопит хотя бы чем-то нематериальным наследить в этой жизни во избежание исчезновения в вечном забвении.

Немного впитав свежего ощущения, душа наказала идти. Функель решительно двинулся в сторону света. Еще немного почапав по трясине, наш снувальщик выбрел к подножию совершенно безлесой горы, на вершине которой угадывались строения. Сверившись с топографической картой, Функель разумел: таковой, как и всему женскому роду, верить нельзя. Все отечественные планы и схемы грешат ложью – потому что глухие места на Руси издавна утыкали ракетными шахтами с ядерными боезарядами, секретными химическими полигонами и тайными лабораториями в прочных бункерах. Когда Держава одержала сокрушительное поражение в борьбе с демонами свободы, все это хозяйство забросили и раздербанили. Так что наша страна теперь – кладбище амбиций, на котором взрастают комплексы.

Слава и раньше набредал на подобного рода памятники Холодной Войне. Ничего хорошего там нет, одна только тленомерзостность идеалопредательства. Но есть в каждом человеке одна дуалистичная черта, которую ученые именуют гедонистическим дифференциалом, а неученые – любопытством. Это когда колени и локти уже в кровь – а ты прешься на какую-нибудь скалу только лишь для того, чтобы оборзе... то есть, обозреть просторы и отштамповать: "Ляпота-а-а".

От себя замечу: путники – народ двухмерный. Они наслаждаются отпущенными степенями свободы, а все остальные – измерений во Вселенной ведь более восьми – их напрягают. Посему каждый странник человеческого рода чувствует некомфортность на неровном рельефе, то же самое, кстати, касается и мореплавателей. Это вам не спелеологи или альпинисты. Я это к тому, что Функель уже запрограммировал себя на ожидание чего-то нехорошего от возвышений – а все одно инфернальная силища тянет.

Перед началом восхождения Слава, следуя страннической привычке, изучил диспозицию. Прежде всего проанализировал звуки: ничего техногенного, только шелест трав. Эх, подумал Слава, жаль, я с собой не ношу дозиметра... Впрочем, и в этом ключе путник знает: от радиации сухость во рту со жжением да мурашки. А сейчас в Функеле преобладал трепет грядущего открытия. Может, полжизни только для этого места он и отирал свои берцы о твердые и мягкие места планеты.

Вознесся Слава почти мгновенно. На вершине холма он узрел несколько полуразвалившихся краснокирпичных строений. Ни у одного из них не было крыши. Идти мешали густые травы, а тропинки нигде не протоптаны. Наверное, лет пятьдесят духа человеческого здесь не водилось. Поскольку Слава принял решение здесь ночевать, времени дотемна оставались телега и вагон, чтобы обшастать находку. Вечер обещал быть ясным, а за таковым обычно следует студеная ночь, так что в первую руку следовало озаботиться о биваке.

Внутри всех второстепенных построек рос терн, не продраться. Центральное здание оказалось церковью, точнее, бывшей, конечно, культовой постройкой. На внутренних стенах угадывались лики святых, а особенно хорошо сохранилась фреска Страшного Суда. Время по понятному только ему одному резону по-особенному сберегает грешников. Жаль, подумалось Славе, заброшенные святые места всегда неспокойны. Уж лучше бы какой-нибудь осколок ГУЛАГа или леспромхоза.

Самым свободным от зарослей местом оказалась алтарная часть, которая к тому же имела неразломанный свод. Функель тщательней обследовал храмовое пространство. Железные решетки на окнах зачем-то искорежены, кругом разбросаны останки иконостаса. Знакомая примета оскверненных святынь – скабрезные надписи на стенах (сам бес подмывает людишек изобразить какую-нибудь гнусность). Здесь же – только истертые временем фрески. Страшный Суд сохранился потому что часть потолка над сюжетом не обвалилась и защищала живопись от небесных стихий. Похоже, кто-то яростно взламывал пол – каменные плиты выворочены и разбиты. Вспомнилось: в подпольях, в ризницах попы прятали ценности. И действительно: Слава усмотрел пролом. Но не торопился Функель исследовать открытие: приближались сумерки, тем паче желудок желал наполнения.

Сидя в апсиде и уминая тушенку, Слава задумался о доме. В смысле, о месте своей прописки, она все же есть. Вот интересно, усмехнуло странника: где-то там шумит унылый мегаполис и все такое, здесь же – параллельная реальность, осколок былой цивилизации, вечный покой. Представилось: случилась глобальная катастрофа, все живое передохло, и только один Функель спасся – потому что... да просто сберег случай. Господи, заключил Слава, как тихо и безмолвно. Здесь птицы не поют, деревья не растут, и только древние развалины врастают в землю тут. Это и есть счастье, когда здесь и сейчас на тебя опускается ощущение благодати. Может быть, монахи, основавшие эту обитель, искали как раз такого эффекта. Как там у поэта: "Теперь в пустыне я живу, томимый жаждой горней пищи".

Звездное небо, как и положено в условиях отсутствия паразитной засветки, предстало во всем великолепии, хотелось даже, не считая, что это сон, дотянуться ладонью до Млечного Пути и погладить. Луны не было, а были только свет костра и Вселенная. Слава вылез из останков храма, легко вздохнул... из-за тьмы казалось: он завис в космическом пространстве. Только странник – и бесконечные, непостижимые миры.

РАБ ДЫРЫ

Утро началось с добычи воды. Пришлось спуститься с горы, а в низинах между тем наморозилась ледяная корка. Разбив ее, Слава зачерпнул ярко-рыжей жижи, от которой аж заворотило. Пришлось набрать в котелок хрупкого, тающего в ладонях льда. Поднимаясь, Функель поскользнулся и чуть не скатился вниз. Но затормозил, правда, измазюкавшись. Чертыхаясь, собрал рассыпанные останки льда, и привычный заряжающий на весь день кофе пил уже без традиционного легкого кайфа.

Сгустилась облачность, причем, царил совершенный штиль. Слава взобрался на стену храма и обозрел горизонт. Кругом, до самого окоема – только однообразная зелень, даже не было видно, где граница Земли и неба. И, что особенно, совершенно неясно, где и какая сторона света. Вдруг Славу встрепенуло: он быстренько вернулся к своему хозяйству и вынул компас. Смутное подозрение подтвердилось: стрелка нервно крутилась, не собираясь останавливаться. Магнитная аномалия...

Господи, подумал человек, как же я теперь найду направление! Вовремя себя вернул в рассудок: храмы же строят алтарем на Восток. И все же беспокойство не оставляло. Одному далеко не всегда хорошо, особенно в ситуации смятения... А с чего, собственно, паниковать, аутотренил Слава, нормальная ситуация. Вот сейчас обследую подвал – соберусь и двину дальше на Юго-Восток. Авось выйду к вечеру к поселку, отоварюсь провизией, людей наконец увижу. Надеюсь, с поселением карта не солгала.

...Из пролома веяло сквозняком. Ага: значит, есть вентиляция. Слава, включив фонарик, заполз в подполье. Луч света выхватил округлый кирпичный свод, а на стене – белая надпись: "КАТАРСИС БУДИТ, ЖДИ!" Сразу отлегло: ведь это писал человек, каламбурист с чувством черноватого юмора. Дальше – интереснее: на полу лежал закрытый чемодан. Ощутив приятность натуральной кожи, Функель даже его погладил. Взъелась разумная мысль: вдруг заминировано? Исследователь одернул свое альтер-эго: дружок, здесь не шпионский роман. Замки отомкнулись пулями. Приподняв крышку, Слава увидел... женское белье. Забавно. Одну вещицу Функель невольно даже понюхал. В нос вдарил запах тлена, Слава даже чихнул. Посветил на внутреннюю сторону крышки, в старину такие кейсы любили украшать вырезками из журналов. И правда: на крышку наклеены... виды города Ленинград, годов пятидесятых-шестидесятых прошлого века. Вот тебе и ризница.

Еще покопавшись в вещах, Слава выудил портсигар, кажется, мельхиоровый. На нем надпись: "Москва – порт пяти морей", а внутли что-то позвыкивало. Оказалось, несколько золотых женских украшений: перстенек и сережки. А все же сокровище! Портсигар перекочевал в карман. Слава внимательно посветил кругом в поисках еще каких-нибудь артефактов. Увидел два проема. И вдруг внутри что-то екнуло.

Оглянувшись, Слава не увидел просвета. Дыра, в которую от только втиснулся, исчезла! Ни грохота, ни шороха... просто прореха исчезла – и все. Беда заключалась еще в том, что Слава не запомнил ее хотя бы приблизительного месторасположения. Засуетившись и лихорадочно порыскав, он не нашел никаких примет выхода. Функель даже стукнул кулаком по стене, преисполненный злобы на самого себя.

Ну и дебил же ты, корил себя пленник, полная жопа нескольких побрякушек не стоит! Залез в дыру мракобесия – получи расплату. И здесь, кажется, не сказка Шахрезады, чтоб приказать Сезаму открыться. Хотя... А вдруг – и от этой мысли холодно-запотело – какая-нибудь мразь вздумала поразвлечься с человеком?!

– Эй. – Робко произнес Слава вслух: – Я так не играю.

Тишина. Лишь легкое движение воздуха. Вентиляция есть – это уже дело. Насколько хватит заряда фонаря? Пока он горит, надо все обследовать. Искать, вынюхивать, бороться! Нырнув в один из проемов, увидел длинный коридор. Быстренько прочапав, уперся в обитую древним железом дверь. Попытки ее отворить не удались. Вернулся, сунулся в другой проем – и...

Слава попал в некое подобие опочивальни. Две кровати, на них навалены тряпки. Слева стеллажи, там тоже какие-то вещи. Справа – углубление, в котором уместились стол, стул и старомодный шкаф. А посередине помещения – плетеное кресло-качалка. Такое ощущение, что жилище наскоро оставили совсем-совсем недавно.

– Спасибо. – Обратился Слава неизвестно к кому: – Хотелось бы еще и выход найти.

Конечно же, в ответ – гнетущая тишина. Слава себе приказал: старик, это игра такая, квест... рыскай, шарь! Шкаф содержал множество хозяйственных предметов. Обнаружить удалось, кстати, свечи и спички. Функель, устроив освещение, устроился в кресло и попытался собрать мысли в кучку. Что ж ты, Вячеслав Карлович, наподобие лоха сходу принялся кого-то обвинять – да хотя бы самое себя. Нормальные герои не кто виноватых судят, а думают, что делать. Итак, версии:

1. Психическое помешательство. Для странника явление исключительное: бродяги в экстремальных ситуациях проявляют чудеса самообладания и рассудка – это от развитого инстинкта самосохранения.

2. Воздействие каких-нибудь газов или излучений. Возможно – вон компас-то как взбесился.

3. Кошмар. Ущипнув себя за несколько мест, Функель в реальность не вернулся.

4. Чьи-то происки. Надо попытаться задобрить и уговорить.

5. Просто стечение обстоятельств. Следует принять за рабочую версию.

– Да!!!

Слава вскочил – и собрал с полок все, чем можно простукивать, копать, взламывать. Нашелся и топор – самое верное средство почти во всех ситуациях. Еще раз внимательно обошел замкнутое пространство. На самом деле, у нашего бедолаги легкая степень клаустрофобии; возможно, мания к странничеству – именно от этого. Покамест приступ паники не накатил – видимо, действовала адреналиновая защита (спасибо Матушке-Природе!) – стоит пошерстить. Сколько прослужит организм без еды и воды? Наверное, часов 200-300. А это уйма времени. Тьфу, блин, какие коварные мысли лезут! Итак...

Изучение подземелья ничего нового не дало: зал (с чемоданом), опочивальня, коридор с дверью. Походу Слава простукивал кирпичные стены – в надежде выявить полости. В одном месте отзвук действительно получился раскатистым. Но начал Функель все же с двери. Под железом скрывалось прочное дерево, вероятно, дуб. Отверстия от замка не было, дверь чуток шаталась: вероятно, с той стороны она заперта на засов. Старания дали немного результата, отколупнуть удалось лишь несколько щепок. Слава вернулся и принялся колотить стену. Не забыл вынуть портсигар, сходить и положить его на место, в чемодан – а вдруг и правда мистика?

Когда первый кирпич, подавшись, провалился в ту сторону, топор отпал от топорища. Слава включил в дело руки и ноги, до крови. Очень скоро образовался пролом, в который можно было пролезть. Вот здесь Функель бросил суетиться. Хватит – настебался. Вернулся, взял спички, запас свечей. Починил топор, взял тесак, зачем-то и ложку. Жаль, что не нашлось лопаты.

За проломом наверх вела каменная лестница. К сожалению, ступенек через двадцать она терялась в беспорядочных валунах. Трогать их было опасно, видимо, вход в подземелье снаружи завален. На одной из ступенек лежал портфель. Слава машинально его взял и расстроенный вернулся в опочивальню. В портфеле лежали какие-то бумаги. Функель хотел их выкинуть и сложить рабочий инструмент – но тут он услышал шлепки капель воды. Включил фонарик – и увидел, что в углу мокро. Подойдя туда, обнаружил дыру – ту самую, родную! Пробкой от шампанского Слава выскочил наружу, убедился, что он внутри развалин храма. Царила ночь, лил дождь. О, Господи, взмолился Функель, ты пощадил меня! Оказывается, наш путешественник промаялся в заточении целый день. Все вещи странника пребывали в алтарной части в целости и сохранности, к ним прибавился и добытый в нехорошем приключении портфель.

Первый позыв: бежать, бежать из этой аномальной зоны, куда угодно, только подальше! Но вскоре возобладали здравые чувства: куда – в ночь и стихию? Здесь по крайней мере сухо. Напившись и наевшись, Слава осторожно вернулся к дыре. Она была ровно такой же, как и сутки назад, разве только изнутри трепетал свет зажженных Функелем свечей.

Никогда, ни при каких обстоятельствах не соваться в неведомые дыры!

Ночью не спалось. Пришлось употребить НЗ, чекушку водки – только ради снятия напряжения. Почти что удалось: Функель таки забылся, теплый сухой спальный мешок, шум дождя, релаксирующее действие зелья... А грезилась чертовщина: мультяшные монстры, выскакивающие из тени, катящиеся по лестнице валуны, жуткие крики из-за дубовой двери. Нервное перенапряжение, Слава в полубреду шептал: "Это прошло, проехало, все минует..."

ПЛЕННИК ДОЖДЯ

Он больше походил на инкассаторскую сумку. Железный обод стягивал ни на что не похожий прорезиненный материал. По крайней мере, если б не этот допотопный портфель, Функель заключил бы, что все же имела место лишь дурная греза. Водка – несмотря на настоящие, в смысле, снотворные кошмары – помогла: Слава проснулся совершенно свежим и полным сил. Снаружи моросил дождь того рода, что затягиваются дня на два-три.

Как преступник на место гнусного деяния, Слава вновь сходил к дыре и удостоверился в том, что она, паскуда, никуда не делась. Свечи, похоже, там, во чреве догорели, ибо во тьме уже ничего не брезжило. Функель наклонился и попытался посветить внутрь фонариком. Не удалось – аккурат села батарейка. Ну, и хорошо: может, тут устроена какая-нибудь диафрагма, которая – хрясь! – и отчубучит репу. Некоторое время Функель стоял, по коровьи глядя то на дыру, то на грешников Страшного Суда. Подмывало плюнуть в бездну, но это же чертенята подзуживают, которых надо мысленно смахивать. Слава вышел за периметр храма, смачно харкнул и деловито обратился к лесу:

– Тебя, друг мой, не втянешь в спор и не заластишь. – Функель и сам не понял, зачем такое сказанул.

А может, рассуждал он, это был лишь своего рода психоз? Ну, например, туча заволокла небо, дыры не стало видно, вот разум и заключил, что выход де пропал. Все это наложилось на пресловутое переживание середины жизни, нервное возбуждение, необычность фактуры. Человек ведь несовершенен, особенно в плане душевном. Захотелось крикнуть грешникам Страшного Суда: "Хрен вам, не дождетесь! Катарсиса захотелось..." Следом другое суждение: если это какая-то сверхъестественная сила, она ж и мысли читает...

Вот лестница... ну, там – внизу: наверняка это вход в подвал. Невзирая на влагу, Слава обошел храм и не нашел никаких признаков входа. Разве только на северной стене обнаружил нацарапанный глаз в треугольнике, а под ним две буквы: "БЖ". Пошел сушиться к огню, который, к слову подпитывался останками разгромленного алтаря. Да уж... вся эта страна – сплошное бэжэ. Да ладно... под землей расстояния воспринимаются по-иному. Может, вход в подземелье вообще в другом строении, да и нафига он вообще нужен. Славе засвербило начертать план. Он подкинул в костер святых дровишек, взял уголек – и стал чертить схему на стене. Дыра, потом зал, слева коридор... будем считать, он метров пятьдесят-семьдесят. Опочивальня, ниша... похоже, они должны быть под алтарем. А что, если попробовать покопать отсюда?

"Да ты что! – Воскликнуло альтер-эго: – Подземелье у тебя колом в голове, что ли, встало? Жалко стало побрякушек в портсигаре имени пяти морей..." Да и впрямь, что это я... Слава вынес наружу котелок, поставил, чтобы набралась дождевая вода. Снова тормознул у дыры, вздохнул. Поднял осколок кирпича и ловко туда кинул... так и не дождавшись стука, кинулся к рюкзаку, чтобы проверить компас. Тот вернулся в рассудок: синяя стрелка указывала строго на Север, где... вот, ч-чорт! Алтарь храма тоже глядел на Север! Принципиальная ошибка строителей или снова наваждение? А, может, поломка прибора, или где-то рядом магнит. Славу немножечко повело, показалось, из-под ног уплывает земля. Нет, врешь – взял себя в руки, хотя пришлось по-зековски присесть, чтоб не закачаться. Снова вскочил, невзирая на высокую мокрую траву, побродил по горе – и везде синяя стрелка как и положено указывала все на тот же Север. Ну, и фигли... снова себя аутотренил Функель, есть много, друг Славик, на свете, что и не снилось вашим...

– Чё, мудецы, всё шутите! – Вырвалось сквозь зубы.

Лишь молчаливый болотистый лес кругом, шепот небесной влаги, омывающей Землю, мрачные краснокирпичные свидетели каких-то событий прошлого... Хорошо... Вот этот портфель: за каким-то членом его замуровали. Потом устроили так, что странник попал в дыру и выбрался именно с портфелем. Так может он и есть – ключ? Да и ладно! Слава упрятал компас и порешил более не волноваться вопросами азимута. Будем считать, верно все же поставлен храм.

Бумаги, которые Функель хотел было выбросить из портфеля, пронумерованы. Перебрав листы, Слава увидел, что они писаны и разными почерками, да к тому же всякими принадлежностями – шариковой ручкой, карандашом, кажется, пером – да еще и цвета варьировались от черного до зеленого. Листочки разных размеров, некоторые прям побурели, есть совершенно белые – все вперемешку. А вот нумерация – только красным цветом; похоже, некто привел рукопись в порядок, возможно, угодный только приводильщику. Сбегав за водой, обстоятельно сварив кофе, Слава уютно устроился в спальнике, взял лист под номером 1 и принялся читать:

"...В той жизни я был фотохудожником, успешным и, полагаю, небесталанным. А теперь бы написал книгу: «Как удержаться от того, чтобы снять». Как много значений у слова «снимать»... Конечно, я имею в виду – нажать на кнопку, светописать. Хотя, и в иных смыслах снимать торопиться не надо – просто учись наслаждаться очередной картиной столь быстротекущей жизни. Да о чем это я, боги!!!

Она исчезла, пропала, растворилась. Четыре дня рысканья по окрестным болотам недали ни малейшей зацепки. Завтра ищу целый день – а потом не знаю, что делать. Нервы готовы взорваться. Главное, у меня ни малейшей версии. Я не уловил ни одного намека, мне казалось, промеж нами не трение, а притирки, а милые бранятся – только тешатся. Очередная шалость Холма? Раньше он не был столь жесток, не опускался до страдания других...

Итак, просто оставляю сие послание, чтоб ты, неведомый человек из будущего, знал. Мы хотели построить здесь свой мир. Искренне желали. Хотя бы какое-то время счастия нам было даровано. Некоторую часть дара мы приняли, но, кажется, я не смог воспользоваться подарком, за что гореть мне в геенне.

Я думал, без фотографии не могу. Оказалось, ну ее к чёрту. Мы вместе, вдвоем здесь учились чувственно созерцать окружающее, читать великолепную Книгу Природы, в каждой капле видя отражения Универсума. Ряд страниц мы действительно прочли. Ложем нам была земная благодать, а в грезах приходили сказочные видения. Божественное место! Хотя и далекое по смыслу от того, что мы в обычном мире привыкли считать Богом... Ну, а то, что очутились в сем месте, при Холме... Это же провидение. Я снова мыслию растекаюсь, надо бы все по порядку.

Олигарх захотел сделать ей подарок на День всех влюбленных, эдакую валентинку в форме фотосессии у модного мастера, то есть, меня. Ну, я и снял. А после – взял. Все по высшему гламурно-фотошопному разряду, иначе я уже и не умел. Между нами сразу возникла химия. Я сходу вычислил: из провинциальных антитургеневских барышень, всеми правдами и кривдами становящимися вторыми-третьими половинками стареющих крутых. Сначала ведут себя яко крокодилы, умеющие двигаться только вперед (ну, или двигать передом), а после страдают от депрессий, пытаются скинуть навязанную обстоятельствами пошлую роль светских троглодитов.

Да и какой он к лешему олигарх. Бывший комсомольский бандюган, теперь – не то депутат хреносовета, не то чинуша на кормлении. Дети от первых браков уже в лондонах-парижах, отставнные жены в говношоколаде, а он себе самому напел, что де за державу обидно и черная икра обрыдла. Климакс ползучий. Опять же, влюбленный козлик – еще прикольно, а вот козел, полагающий, что к нему пришла та самая последняя типа настоящая – уже не прикалывает. Думают, взявши молодую лань, старый пень оланится. Ни фига: скорее лань превратится в козу – если не выскользнет из замкнутого круга.