Текст книги "Сказковорот (СИ)"

Автор книги: Геннадий Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Михеев Геннадий Александрович
Сказковорот

Геннадий Михеев

– СКАЗКОВОРОТ

книжка-матрешка без картинок

У Эдика Дебрева был родственник, двоюродный брат Вова Громов. А, может, и есть: здесь все туманно. Поскольку Вова на десять лет старше, общего у Эдика с ним немного, практически же – наличествует полнейшее отчуждение. Плюс к тому еще ряд обстоятельств, о которых чуть ниже. Да и как сказать, «был, есть»... пропал без вести, исчез. У нас сие означает: авось жив, небось сгинул, судьбе не раз шепнем «Накось, выкуси!» (она еще как выкусит и не подавится), а древо жизни все одно зеленеет – тем более что пропасть у нас можно и будучи в физическом поле видимости.

Вначале думали: дело черных риелторов. Вова после того как схоронили его маму, проживал в двушке сам по себе, то и дело попадая в определенные заведения закрытого типа. Могли окрутить и закопать где-нибудь на особо охраняемой природной территории – это же Матушка-Россия, здесь все запросто. Но выяснилось: недвижимость ни на кого не переписана, все чисто и ладно. Вовина родная (и, соответственно, Эдикова двоюродная) сестра Наталья, кстати, старшая, предварительно обследовав все психиатрические и прочие закрытые заведения, а так же морги, включила механизм наследования. Эдику же было дозволено забрать все, что ему заблагорассудится, из имущества горемычного братика.

Эдик Вову знал скверно. Когда Эдик был еще подростком, он впервые в жизни попробовал спиртное на свадьбе двоюродного брата, отчего весь вечер идиотически смеялся, будто обкурился анаши. Яркое, в общем, детское впечатление, не слабее первого сексуального поцелуя, а сияющий вид высоких, стройных, завидных молодоженов вселял веру в существование счастья на этой Земле. Очень скоро брак распался, что нешуточно подкосило до того гладкую Вовину судьбу. До момента замужестволожства он числился талантливым и перспективным, даже в институт поступил, а после – стал... как бы выразиться-то... короче, крышу снесло.

То есть, стал Вова клиентом различных психиатрических заведений, проходя там курсы после очередного приступа неведомой душевной болезни. Выяснилось, что душевнобольным был и Вовин отец (у Наташи на удачу папа другой). Поскольку жилище Громовых в другом конце немаленького города, встречались редко, только на значимых родовых юбилеях. Перекидывались какими-то словами, и всегда Эдик чувствовал себя в присутствии Вовы весьма неуютно.

Однажды случился инцидент, окончательно поставивший препон в Эдиковых отношениях с братиком, который ничем не заслужил уважительного к себе обращения "Владимир". Вова принялся посредством телефона терроризировать Эдикову мать, кляня ее: почему де та не призналась, что она и есть его родная мать. А от своей мамы родственник в грубой форме отрекся. Фантазия такая на человека нашла; Эдик же в ту пору был школьником и не знал, как отвадить неадеквата. Кончилось тем, что Вова отправился к каким-то дальним родственникам по отцовой линии в Саратов с целью открыть истину о своем "подлинном" происхождении. Парня сняли с поезда и отправили в долгое странствие по дурдомам.

Жизнь Вовы шла в параллельном мире. По всей видимости, мать (не Эдикина, конечно, а Вовина и Натальина) здорово избаловала младшее чадо; до конца его лелеяла и вскармливала как малое дитя, стоически терпя чадовы причуды. За что и пострадала, умерев от очередного инфаркта. Наталья упорно пыталась приживить заупыревшего Вову на своей даче, приспособленной для круглогодичного существования – тем самым она хотела вывести человека из депрессии и заставить пить положенные таблетки – но заканчивалось всегда каким-нибудь отвратительным скандалом.

Время от времени Вова Эдику звонил. Эдик поддакивал, а Вова нес всякую пургу, в основном – о книгах. Бзик у него такой был: библиомания. Да может это и хорошо, ибо собирательство литературы тоже своего рода сублимация. Но в данном случае книги что-то не помогли. В роду же сложился четкий стереотип: увлечение литературой влечет за собой клинические последствия. Однажды Эдик дома читал книгу по психологии, и это увидела его мать. Образования у нее немного, разницы между психологией и психиатрией она не наблюдала, а посему не то, чтобы перепугалась, а изобразила гримасу отчаянного фатализма. Эдик тоже одно время покупал книжки, и сей факт вполне закономерно определил к нему со стороны родни напряженное отношение, которое кратко можно выразить в формуле: "И этот – туда же". После – исправился, занялся карьерой, отчего обрел репутацию самого удачливого представителя рода. Впрочем, и Эдика побаиваются ТОЖЕ: книжки свое черное дело таки свершили.

Вовина пропажа подарила облегчение. Свою мать он во гроб вогнал, а теперь приступил к изживанию сестры, выедать мозг он умел изрядно. Эдик не знает всех тонкостей отношений в родственной семье, но многое говорило за то, что бремя больнотерпения полным весом навалилось на Наталью.

Короче, очутился Эдик в Вовиной берлоге. Сразу рванулся открывать окна, дабы проветрить помещение. Вова – курильщик вулканического типа; за несколько месяцев отсутствия хозяина табачный перегар не испарился. Каждая вещь провоняла табачищем – и в особенности книги, которые громоздились прямо на полу. Собственно, кроме них в двух комнатах ничего почти и не было, кухня же напоминала тараканобомжатник. Если здесь и делать ремонт – надо выскребывать даже штукатурку и все выбрасывать в сверхплотных полиэтиленовых мешках.

Литература в каземате скопилась совершенно разного толка: от Платона и Вольтера до Чейза и Акунина. Похоже, братик был всеяден. Отдельными стопами стояли альбомы художников, но попытка открыть первый же (Брейгель) привела к тому, что Эдик брезгливо отбросил фолиант. Оказывается, бумага – прекрасный сорбент для табачного дыма.

Эдик ниже среднего роста, Вова же – натуральный богатырь. Вот никакая зараза мужика не брала! Похоже, если Бог чем-то одаривает, приходиться мириться и с фактами отбирания иных качеств. Эдик, например, придерживается относительно здорового образа жизни, а болячки преследуют всю жизнь.

Ну, что отсюда можно взять... Эдик подошел к письменному столу, на нем тоже стопка книг. Припомнил: года два назад Вова звонил, спрашивал, куда можно бы книжки сдать. Как говорила сестра, у него вроде бы появилась какая-то женщина, приезжая с Украины, и все боялись, что окрутит, квартиру отымет и сгубит. Женщине жестко намекнули: Вова ущербен по психической линии, ежели что – все сделки будут аннулированы. Та божилась, что не в этом де дело, просто, это возможность нахаляву пожить. Между тем Вова загулял на широкую свою ногу, а на инвалидскую пенсию широты не разножишь, вот и добрался до самого своего святого. А что Эдик мог посоветовать? Книги сейчас – макулатура, никакая сволочь задорого их не купит. Значит, не слил свою библиотеку брательник... А вот хохлушка таки слилась. Здесь теперь даже намека нет на присутствие женщины! Вот забавно... и как она все это вынесла? На всякий случай Натальин муж замочек-то поменял.

Настольные книги Эдик брезгливо составил на пол, даже не удосужившись глянуть, о чем они. Внутренность письменного стола – частная, можно сказать, интимная территория, посему Эдик действовал с ощущением воровства, заранее ожидая встретить какое-нибудь непотребство.

Поговаривали, Вова свою бывшую жену любил в прямом смысле безумно и исключительно – так бывает у всех абсолютных эгоистов. Злые языки верещали, что Вовина недолгая половиночка, которую Эдик запомнил Снежной Королевой в подвенечном платье, сама виновата, начав откровенно изменять уже в медовый месяц. Да и замуж она вышла уже беременной, нагуляв грех от любовника-начальника. Но это ж родовой наговор, оправдывающий своего сукиного сына. Зато после Вова отомстил жестоко, превратившись в кошмар Снежной Королевы.

Эдик решительно отворил верхний ящик. И тут – как шилом в голову: "ЭДУАРДУ ПАВЛОВИЧУ ДЕБРЕВУ".

Листок, сложенный вчетверо. Начертано красным, жирно. Эдик раскрыл послание, нервически попытался въехать в смысл написанного синим, от руки. Эдик не знает Вовиного почерка, а здесь – четкие буковки, как на прописи первоклассника. Какие-то заумные слова: "эмпиреях... удосужится... нетривиальный". Интеллигенция хренова, библиоманьяк.

Нет, решил Эдик, лучше уж после прочту. Попытался обследовать другие ящики, но мысли в кучку не собирались, взор не в силах был сконцентрироваться не деталях. Решил выйти во двор, проветрить мозги. Оседлал скамейку на детской площадке, снова развернул листок. Наконец буквы стали обретать смысл:

"Здравствуй, брат. Наконец ты добрался, чему я рад. Не гадай, где я, не вернусь уж точно, а встретимся в иных эмпиреях..."

Стоп, сказал себе Эдик, а почему Наташа, ее муж, сын – не обследовали стол? Это ж улика, человек-то – пропал! Набрал номер двоюродной сестры.

– Да.

– Привет. – С Наташей у Эдика неплохие отношения, хотя и не дружеские.

– Ну, что...

– Вы вообще в письменный стол заглядывали?

– А что там?! – Эдик явно затревожил-заинтриговал Наталью.

– Так заглядывали...

– Конечно. Все осмотрели. И участковый даже лазил. Так что...

– Писем никаких не видели? Или записок...

– Более того. Не только в ящиках перерыли, но и книги перелистали. Как раз записку искали.

– Ну, и...

– Что – ну?! Эдик, не крути, говори уж прямо: что нашел?!

– Ничего. Особенного ничего. – Эдик решил солгать. – Просто, перед тем как самому заглянуть, тебя хотел спросить.

– Что-то ты недоговариваешь.

– Ты – тоже. Все. Пока. До связи.

– Нет... ты... скажи. А?

– Наташ. Все нормально. А книги не возьму. Воняют. И никто не возьмет. Пусть твои мужики на помойку несут.

– Так и знала...

– Я тоже знал, что ты знаешь. Отбой!

Эдик заметил, наконец, что на него волчицами глазеют мамочки резвящихся детей: видимо, разговаривал он на повышенных тонах. Пришлось уйти со двора. Слава остановился прямо на тротуаре и продолжил чтение:

"...в иных эмпиреях. Понятно, что близки мы не были. Да и незачем. Но так сложилось, что кроме тебя содержимое этой флешки никто не удосужится посмотреть..."

Какая еще флешка... никакой компьютерной техники у Вовы вроде бы водилось, человек завис в предыдущей эпохе. Уж не подложил ли кто-то эту писульку намеренно... участковый лазил, Наташины муж с сыном тоже – наверняка. Вот бы найти другие Вовины записи, чтоб сверить почерки... А вдруг пропавший тайком вернулся и сунул письмо, преследуя какую-то только его больному мозгу цель? Хорошо. Ну, что там еще:

"...не удосужится посмотреть... Когда я в последний раз проходил курс в Алексеевке, флешку мне передал один человек. Его звали Артур. Мы с ним много говорили, ибо наши кровати были рядом. Он очень, очень интересный. Артура куда-то увезли, а перед этим еще и пытали. Он, похоже, предполагал, заранее передал мне флешку и попросил спрятать. Говорил, там нечто, что перевернет реальность. Я не знаю, так ли это, но уж больно яркий и нестандартный он был человек, да к тому же сердечно просил сохранить, как он выразился, ради потомков. Я знаю: ты разберешься и сделаешь то, что надо.

Все мои книги теперь – твои. Да я и собирал-то их для тебя. Уверен, что ты благодаря им добьешься всего того, чего по ряду обстоятельств не достиг я.

Искренне любящий тебя твой брат Владимир Афанасьевич Громов".

Эдик, кажется, только сейчас узнал, что у брата было отчество. Возвращаться в квартиру было втройне тягостно, ибо от перегара – даже несмотря на то, что Эдик оставил окна открытыми – аж тошнило.

Вот она: синяя флешка без надписей. А вдруг некто решил наградить Эдика последним прощальным вирусом, имитировав письмо от родственника? Когда шагал лестничными пролетами, некая сила подзуживала бросить флешку, которая так же воняла табачищем, к чёрту в мусоропровод. Сдержало только воображение: пожалеешь, станешь искать таджика-дворника, потом еще копаться в отбросах...

О записке Эдик решил никому не говорить, тем более что по существу – о причине Вовиной пропажи – там ни слова. Хотя... ежели послание составлено – значит, исчезновение как минимум спланировано. Вспомнив, что забыл поискать образцы почерка брата, назад возвращаться не захотел.

Уже в автобусе Эдик мысленно представил себе Вовину тушу, болтающуюся в петле где-то в глубоком лесу. Несколько раз Эдик ездил навестить брата, когда тот совершал очередную ходку в дурдом. Это было давно, в последние годы он практику свиданий бросил, наплевав на тягомотные родственные обязанности. Дома Эдик прежде всего прогнал наследство в антивирусе, который, впрочем, не пикнул. На пространстве в один гигабайт размещался только один текстовой файл под именем "STRAZTSKHA". И снова чертёнок в голове: "Стереть, отформатировать..." Не стер. Перекинул на планшет, чтоб удобнее было, уютно устроился в кресле, начал вникать в текст...

ЖИТИЕ МЯТУЩЕГОСЯ

Прежде чем попытаться втянуть Вас, любезные читатели, в чарующий и пугающий мир, хочу придержать Вас на грешной нашей Земле и познакомить с одним человеком. Его жизнь напоминает мне порхание вкруг костра бабочки, думающей, что Огнь и есть Свет. И без заморочек: именно он является автором бесчудесных сказок, которые здесь будут приведены.

Ничего принципиально нового Платон не изобрел, жанр бытовых сказок тоже не подразумевает чуда ? если таковым не считать связь с нечистой силой. Но даже праведники, превратившие в бессмертное произведение свою персональную жизнь, не являются первопроходцами. Вот что за прелесть эти его сказки: да никакая – разве только драйвовое переложение на современный лад застарелых сюжетов. Надо ему было, что ли, построить медийную карьеру – хотя б при жизни, в информационном пространстве потешил бы свой орган (читайте с двумя вариантами ударения) самолюбия. Нет: человек предпочел кульбиты вкруг огня.

Есть люди, которые выше прочих на голову. Таких в обществе принято уважать. Встречаются и такие, кто выше среднеунылого аж на две головы. Этих в принципе побаиваются, но в общем и целом принимают такими, какие они есть. Гораздо реже вырастают на три головы выше. Вот они – явные изгои, которых то ли жалеют, как и всех уродов, то ли снисходительно терпят как тех же душевнобольных.

Точно так же и с теми, кто на одну-две-три головы ниже. Конечно же, я подразумеваю не только физические габариты. Если в духовном плане один отдельно взятый человек (или цивилизация) может вырасти либо деградировать несколько раз в своей жизни, биология ставит генетический препон, который не преодолеешь даже при посредстве гормонов роста. То есть, каждый из нас на протяжении осмысленного существования рискует вырасти и на три, и даже на четыре головы выше среднего. Имеется в виду конечно же нематериальное бытие. А уменьшаемся мы в этом же плане естественным путем – надо только оставить усилия.

Дылдам и глыбам труднее всего – потому что они добрые. Мелкотня же злая и е... в смысле, едкая. Все диктаторы – ниже на голову, а то и на две ниже усредненного человека. Полагаю, недостаток роста они компенсируют какими-нибудь делами, может быть даже великими. Среди громил плана физического почти не встречаются гиганты мысли; видимо, в крупных телах медленно расходятся нервные импульсы.

Я вот скажу еще за культуру. Антоним холодного – горячее, чистого – грязное, сильного – слабое. А что антоним слова "культура"? Конечно же, дикость (хотя, чаще говорят: "хаос"). Вот взять яблоки... вы любите яблоки так, как любила их Ева (не Браун, а та – библейская)? Полагаю, не все. Есть дикие яблони и окультуренные. То есть, в результате селекции выведены вкусные удобоваримые сорта. Селекционеры веками трудятся ради формирования товарных качеств, за что Господь дарует им долгую жизнь. Если яблоневый сад бросить – он дичает, да к тому же портится паразитами, то есть обретает хаотичные черты. То же самое и садом духовным: любая культура предполагает непредопределенные природными факторами усилия.

То есть, культура невозможна без неких искусственных условий, благодаря которым сорт яблони оставался бы популярен. В этом – суть искусства, причем – всякого. Ревнители культуры стараются хранить традиции, гении же – революционеры. Те из творцов, кто выше более чем на две головы (здесь я подразумеваю духовное измерение), превращаются в изгоев. Для успеха в настоящем надо быть приблизительно на полторы головы выше – тогда тебя не будут жестоко подрезать. Но это еще не гарантия.

Теперь еще выдумали генную инженерию – это когда в ген яблони можно вживить какую-нибудь полезность с непредсказуемыми последствиями. Получается, вся агрокультура не то, чтобы нафиг, а просто меняется сам принцип существования. Наступила иная реальность: в культурный феномен (теперь уже не в сорт яблонь, а в любой, например, сказку) дозволяется впендюрить любую хрень. В спорах с Платоном я настаивал на этом, он же считал, что дозволено – потому что ни одна скотина не вправе запретить экспериментировать с формой и содержанием. С одной стороны, это нарушение принципа искусственного отбора. Если взглянуть на вопрос с иного ракурса, мы получили новое измерение. В искусстве сей принцип получил название "постмодернизм", а ежели по сути – все дозволено потому что боги мертвы.

Есть и глобальная культура человечества, Вернадский именовал ее ноосферой, областью разума. Кто возделыватель? Полагаю, одновременно никто и все – а гипотезу Бога отрицаю, точнее Бог в моем понимании – это наше коллективное бессознательное. Такова моя личная позиция, никому не намерен навязывать. Вот это вечное вольтеровское "так пойдемте же возделывать наш сад!" может произнести каждый из нас ? или промолчать, когда в очередной раз человечество, влекомое подленьким харизматиком, увлеклось какой-нибудь химерой и садоводство забросило. Такие периоды в нашей истории случались не раз. Но бывало, что сады превращали в калокагатичные лагеря особого режима, с повешением еретиков. Тоталитарные режимы взращивают нетривиальные личности – сие касается в том числе и фанатиков свободы.

Так вот... культуру культивируют личности среднего роста – я имею в виду, в творческом измерении. Да, они гнобят тех, кто значительно выше. Но они еще и гасят карликов (духовных), склоняющих нас к одичанию. А в общем и целом наш мир и стоит-то на том, что одни тянут вверх, иные – наоборот, а подавляющая масса, стебаясь туда-сюда, хранит баланс. Это я сейчас пропел оду серости – в том числе и воинствующей...

Когда ты аномалия физическая – сие всем видать. А нематериальная сторона – аспект субъективный. Кто сказал, что "Мастер и Маргарита" – творение гения? И ныне есть множество людей, искренне полагающих, что данный роман – заумная сказочная бурда. И эти, простите, недоумки, совершают подвиги на полях сражений во имя Отечества, задерживают бандитов, летают в Космос, воюют за урожай ради нашего прокорма. Вместе с тем поклонники Булгакова косят от армии, не защищают обиженных, кидают в помойку хлеб.

Здесь совершенно разные плоскости бытия. Если мой Платон и является выдающимся человеком – только для узкого круга лиц, возможно, только лишь меня. Но для Вселенной неважно, один человек знает тебя как Автора или миллион: в глобальном масштабе эти величины все равно ничтожны. Должно пройти немало времени, прежде чем свершится справедливость, и Платоново имя либо взрастет в наших очах, либо так и останется пустотой...

...Вот йокарный ты философский бабай! – Эдик выругался вслух. В этот момент позвонила Наталья:

– Эдька, ты ведь что-то нашел?

– А ты? – Парировал Эдик нервический выпад двоюродной сестры.

– Так говори же...

– Что говорить?

– Колись – наверное, Вовин дневник. Или...

– Он вел дневник?

– Откуда мне... да путай меня своими вопросами. Ты что-то нашел.

– Да.

– Я знала... – Тяжкий вздох в трубку. Эдик держал паузу. – Ну, не издевайся. Итак...

– Короче, там была... порнушка. Я ее выкинул. Всё.

– Все?! А дневник...

– А дневника не было. Пасиб, Натусь, за возможность, мне там больше ничего не нужно...

Нажав отбой, Эдик некоторое время зависал в паузе. После, попив чайку (ну, не пузырь же шампанского откупоривать) вернулся к чтиву.

...Платон Потапов физического росту ниже среднего на голову, отчего, видимо, и злее устоявшейся в нашем обществе гадостнодобродетельной нормы. Родился и вырос он на пустынных холмах Средней Азии, и первая часть его взрослой жизни была аграрной. То был своеобразный советский рай, в котором все люди говорили на едином языке и строили нечто понятное для каждого богочеловека.

Люди пришли – и на пустынных холмах выстроили преуспевающий совхоз. В "котле наций" культурный тон задавали сосланные поволжские немцы, которые подняли планку видимого порядка настолько, что все дворы утопали в цветах и никто не смел не то что сорить, а даже окурки наземь кидать, ибо это считалось верхом бескультурья и общественно порицалось. Так же в совхозе не воровали и не хапужничали, короче, жили праведно, да еще и возводили палаты каменны.

Платон – сын русского скотника с Брянщины и мордовской доярки-пензячки. Крестьянская, короче, жилка. В поселке уважался всякий труд, никто черной костью не считался; больше платили не административно-хозяйственным служащим, а работягам. Платон, окончив в райцентре ПТУ, стал механизатором. Взрыхлял и боронил холмы он четыре посевных и три уборочных страды. Так бы и хлеборобничал, но однажды пришла на холмы некая сила, которая породила рознь между представителями племен, вспомнивших о национальной идентичности и подзабыв русскую речь.

К тому времени Платон уже женился. Его первая жена – казашка; впрочем, сказочникам верить надо приблизительно как ежам. Во все времена обновление кровей идет на пользу обществу, сие был известно даже вавилонянам (тем самым, которые согласно сказкам хотели покорить небо при посредстве архитектуры). Дочь Платонова родилась как раз в эпоху, когда казахи заявили права на свою исключительность и принялись устанавливать новые порядки.

Платон уже тогда имел весьма странное для того (позитивного) общества увлечение: собирал фольклор народов. Он слушал сказки разных племен и никак не мог понять: почему, согласно всем без исключения традициям, когда герой сказки заходит в тупик, он обязательно прибегает к помощи волшебной силы? Ведь программа Коммунистической Партии говорит об ином: чудо – все, что мы творим своими руками. Разве не является совершенным чудом сама Жизнь? А Разум – не величайшее ли из чудес? Да и само преображение пустынных холмов – тоже волшебство. Кстати, свою казашку Платон нашел в библиотеке: она тоже одно время любила книжки читать. А дочку они назвали Весняной – потому что родилась весной. Боюсь, повзрослев, Весняна Платоновна не поблагодарила родителей за свои имя и отчество. Характер у Платона на самом деле взрывчатый. Однажды он окончательно разругался с родней жены, подрался с ее братом, а супружница на требование покинуть вместе с законным мужем помещение ответила категорическим предательством.

Нет... все не так, не так... мой рассказ более напоминает речь адвоката дьявола, ведь я все время пытаюсь отмазать, обелить Платона. Да, возможно нам всем предстоит Высший Суд (не путать с Верховным). Но там не будет прокуроров или защитников, ибо все наши ходы и без того записаны. Что ж... приступаю к очернению. Отправился Платон Потапов в неведомую Россию, в которой никогда ранее не бывал. В строительном управлении под Москвой, в городе Воскресенск требовались бульдозеристы. Работящий, непьющий, между прочим, парень у нас – золотник. На такого нашлась и подруга, тоже понаехавшая из далекого далека и трудившаяся маляром. Имя простое: Антонина, Тоня. Ее я видел, знал, а посему могу говорить с уверенностью: простая русская баба, о какой (в качестве супруги) мечтают даже олигархи. Когда расписались, выдали чете квартирку на первом этаже двухэтажного раритета, построенного еще пленными немцами. Как и положено, пошли детишки: девочка и мальчик, Маня и Ваня. Их я тоже знал, милые воспитанные малыши. То была эпоха конца советской власти; вместо комиссаров идеологию подхватили попы (ударение на последнем слоге), гопники и комсомольцы-предприниматели, а воздухе завитал ангелоподобный демон наживы.

На фоне обезумения общества в моем герое включился, я полагаю, психологический механизм противоречия. Платон взял ? и поступил в институт, причем, не куда-нибудь, а на филфак. Пусть на вечернее отделение – но все же. Рабочую молодежь все еще примечали, работал социальный лифт, да к тому же, будучи начитанным, с хорошим аттестатом (забыл сказать, что в школе и ПТУ он учился неплохо) Платон хоть и с натяжкой, но вступительные экзамены сдал. Именно на институтской скамье мы с Платоном и познакомились. Не знаю, почему промеж нами возникла взаимная приязнь. Для всех это было удивительно: человек со стройки каждый будний день едет в Москву, грызет научный гранит, а домой возвращается уже за полночь. Это же на уровне подвига, причем, Платона в среде студентов-вечерников уважали – даже за то, что он работяга-бульдозерист.

И так прошли шесть лет. Как говорится, далее наши пути разбежались. Через пару лет Платон позвонил: Даша умерла. От туберкулеза. Дело в том, квартира была столь сырой, что не всякий организм вынесет. Муженек-то в перманентном драйве, а она всем этим дышит. Детей забрали бабушка с дедушкой – в Липецкую область. Платон жилье продал, а на капитал затеял свой бизнес, который прогорел. Теперь Платон – риелтор.

Я напрягся. Во-первых, по меньшей мере странная история. Хотя, ежели рассудить, куда возьмут бульдозериста с высшим гуманитарным образованием – в редакторы, учителя, спичрайтеры? И во-вторых: времена были темные, риелторы у нас сопрягались только с "черным", посему я банально испугался, что бывший однокурсник выполняет задание криминальной структуры, позарившейся на мое жилье. Так что встречи я избежал, отделался стандартным "да, да, ах, конечно..." Я ж тоже опыта жизни поднабрался. Что-то я теперь принялся оправдывать себя.

Через год новый звонок: женился, родился ребенок. Три года – уже основательный срок, чтоб человека вычеркнуть из круга. Ну, женился, с кем не бывает: некоторые женятся, а некоторые так. Ни слова о роде занятий и карьерных причудах. Так – бла-бла-бла о том-сем. Тем не менее, намек на встречу я снова замылил. Вы наверняка заметили, что инициатива исходила исключительно от Платона. Это потому что я чуточку аутист и социопат, он же – очевидный эктраверт.

Опять пауза, теперь уже года на четыре. Снова звонок от Платона: разбежался, остались двое детей, но из риелторов ушел, теперь бульдозерист-механизатор трудится в крупной фирме по вопросу "купи-продай" в роли офисного планктона. Живет с хорошей женщиной, матерью-одиночкой, и все у них хорошо. Якобы – а что там на самом деле – хрен его знает. Я, например, никому не звоню и не доказываю, что у меня де все о'кей. У меня уже никакой эмпатии к бывшему приятелю, собственных болячек хватает. Я помню его холеричный темперамент, а так же импульсивный склад, посему снова нахожу способ отвертеться.

Уже ясно, что у человека земля из-под ног давно уплыла. Я ж не знаю, что с Платоном за все эти годы случилось на самом деле, а тот образ, который он пытается сотворить в моих глазах, может либо соответствовать оригиналу, либо – противоречить.

Еще через два года – звонок в дверь. В глазок вижу знакомую рельефную рожу Платона Потапова. Я затаился, не открываю, ибо и предположить не могу, чего теперь от этого деятеля ждать. Как бы это сказать... в народе по этому поводу говорят: открестился. Некоторое время наблюдаю поведение человека за дверью. Понимаю: мелко и подло, но ничего не могу с собою поделать, а кто считает меня дерьмом – пусть первым бросит камень.

Различаю черты изможденности, затравленность в глазах. Терплю еще несколько "динь-динь", упоротый... гад. Наконец молча уходит. Теперь уже в окно вижу, как он некоторое время удрученно стоит на тротуаре, будто на что-то решается. Дернулся, наконец, рванул полугалопом в сторону метро. Я облегченно вздыхаю.

Только утром, выйдя из квартиры натыкаюсь на конверт – толстый, крафтовый. Сначала потыкал шваброй – вдруг бомба или дерьмо? Потом, следуя всем мерам предосторожности, раскрыл. Там и обнаружились тексты, которые позже вдохновили меня на сочинение этой повести.

Дня через два звонит абсолютно бухой: "Помнишь наше прошлое, мы ведь остались теми же, можем все вернуть, встретиться, нам есть, о чем поговорить..." – о конверте же ни слова. "М-м-м, э-э-э, а-а-а..." – междометничаю я неопределенно, сам же размышляю: "Да никогда, ни при каких условиях! Кабельщик, блин..."

– Слушай, – спрашиваю, – а что сейчас с Маней и Ваней?

Мне действительно интересно, я ж их помню ангелочками.

– А-а-а... Дочка ? многодетная мама, у нее трое детей. Без мужа. А сын сидит. За убийство.

И оттенок в голосе пьяного очужденного человека какой-то, что ли, горделивый. Мог бы не уточнять, за что посадили сына и есть ли муж у дочери. Что ж, все понятно. Досвидос, провались и не кашляй.

С той поры Платон Потапов себя не явит. Надеюсь, это уж навсегда. Но наше совместное духовное существование продолжается в литературном измерении. Мы до сих пор спорим, как и прежде. И может быть даже хорошо, что физические миры уже не пересекаются. Хотя Платон и хотел. Ознакамливаясь со сказками Платона, сначала чертыхался, даже имел желание выкинуть. Позже окстился.

Полагаю, либо Платон Потапов в духовном плане был на три головы ниже среднеунылого, либо наоборот. Раньше я его текстов не видел, он вообще не говорил, что страдает сочинительством. Поскольку пишущими на нашем курсе были почти все, это литературное молчание воспринималось непостижимой тайной. Сейчас из наших не пишет почти никто – я подразумеваю, для себя, а не ради денег.

Я вот, что полагаю. Что бы ты ни делал – Господь все одно расположит все согласно своим понятиям. О, Господи, о чем это я... получается, я сейчас расписываюсь в своей приверженности буддистской философии у-вэй (ничего не надо делать, все само собою сложится). А это не так. Вот, придумал: делай что угодно твоей душе – все одно придешь к одному. Снова не то: тупой фатализм. А, может, так: просто всегда поступай по отношению к другим так, как ты хотел бы, чтобы... тьфу – опять пошлость.

Путаюсь, запинаюсь, а значит темой не владею. Мы ж и впрямь по молодости лет обсуждали с Платоном разные вопросы. Могу с точностью сказать: они и сейчас остаются для меня актуальными...

...Какое-то, рассудил Эдик, латентное гомосексуальное влечение, помноженное на комплексы. Автор, к слову, не сообщает о своем семейном положении, а неудачные браки бульдозериста – только подтверждение гипотезы. Этот стенает о Платоне (и непонятно, дороже ли истина), Вова припоминает какого-то Артура... Ладно. день был занятным, посмотрим, какова грядет ночь.