Текст книги "Войны Рима в Испании. 154—133 гг. до н. э."

Автор книги: Гельмут Симон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

§ 2. Поражения римлян: Гай Плавтий, Клавдий Униман, Гай Нигидий. Первая победа римлян: Гай Лелий

То впечатление, которое произвели в Риме успехи Вириата, демонстрирует увеличение численности войск, которые предназначались для отправки в дальнюю провинцию в 146 г. Гай Плавтий^{192}, претор Дальней Испании в том году, привел с собой 10 000 пехотинцев и 1300 всадников (Арр. Iber., 64, 269, см. также экскурс, § 3), что было значительно больше, нежели имел Ветилий в предыдущем году. Вместе с теми войсками, которые он застал на месте, Плавтий располагал теперь весьма внушительной армией. Правда, остается под вопросом, имел ли он возможность сосредоточить все силы в одном месте, или ему пришлось держать отряды в отдельных городах для их защиты (это сообщается в отношении Тукки – Арр. Iber., 66, 282; также и Фабий Сервилиан лишь одну часть войска держал при себе: 67, 284). После этого он высадился со своей армией судя по всему в Картейе, и последовал за Вириатом в Карпетанию. При первом столкновении Вириат вновь прибег к военной хитрости с притворным бегством, и Плавтий, клюнув на приманку, отправил 4000 человек для преследования. За исключением немногих, они были уничтожены лузитанами, когда те внезапно атаковали их (64, 270). Вириат переправился через Тахо, что, в сущности, означало отход. Речь, однако, шла о том, кто займет более благоприятные позиции, и таковой для него стала «гора Венеры» (Сьерра де Сан Висенте)[155]155
  А. Шультен справедливо рассматривает это как признак его полководческой проницательности (Schulten A. Viriatus. S. 220).


[Закрыть], оттуда он мог совершать набеги во все стороны. Плавтий преследовал его и дал ему сражение, в котором намеревался взять реванш. Эта попытка закончилась полным разгромом римлян, понесших большие потери. Остатки войска в совершенном беспорядке бежали в города провинции (по-видимому, дальней), где Плавтий перешел «среди лета» на зимние квартиры. Предпринимать какие-либо действия он не осмеливался (Арр. Iber., 64, 271). Теперь Вириат был свободен в своих действиях и прошел по всей области. Он требовал с жителей налога с росших на их полях злаков. Земли тех, кто не соглашался на это, он опустошал (64, 272). Это было временем его наибольшего проникновения на территорию Hispania Citerior[156]156
  «В конце 146 г. Вириат был господином положения» (Gundel H. Viriatus. Sp. 213). X. Гундель также предполагает, что в 146 г. потерпел поражение Клавдий Униман, которое я, исходя из данных (Эрозия (V, 4, 3) могу датировать лишь 145 г.


[Закрыть]. Он совершал набеги даже за пределы кастильской горной гряды. Там ему оказала сопротивление ваккейская Сеговия (Fron-tin., IV, 5, 22)^{193}, когда она, ближайший к Карпетании город, открыто перешла на сторону римлян, несмотря на его жестокие угрозы (о не совсем ясных отношениях римлян с ваккеями см. выше, с. 80—81). Если Вириат действительно доходил когда-нибудь до области Эбро, то это вполне могло произойти именно тогда[157]157
  Эбро упоминается у Флора (I, 33, 15 = II, 17, 15) и Орозия (V, 4, 2). X. Гундель справедливо возражает против неприятия этого сообщения М. Хофманом (Hoffmann M. De Viriathi Numan-tinorumque bello. Diss. Greifswald, 1865. P. 29): «Нужно иметь в виду, что для тактики Вириата в целом характерны большая мобильность и дальние походы, которые отчасти объяснялись нехваткой продовольствия». Это вообще было свойственно лузитанам (см. для 154 г. гл. I, §1).


[Закрыть]. В это же время Вириат благодаря военной хитрости захватил карпетанский город Сегобригу, после того как с помощью другой уловки он заманил в засаду часть его жителей (Frontin., Ill, 10, 6; II, 4)[158]158
  О датировке: Schulten A. Viriatus. S. 220. О его местоположении см.: Schulten A. Segobriga (1) // RE. 2. Reihe. Hbbd. 3. 1921. Sp. 1077, согласно которому она находилась близ Sahelices в провинции Куэнка.


[Закрыть].

Возможно, с того времени в его руках находились также и Тукки[159]159
  У Аппиана (Iber., 66, 282; 67, 284 и 287) – Итукка. О проблемах, связанных с этим местом, см. ниже, гл. III, § 4.


[Закрыть], которые затем в течение этого года неоднократно переходили с одной стороны на другую. Как передают, Вириат рассказал жителям Тукки басню, которой упрекнул их за неразумное непостоянство (Diod., XXXIII, 7, 5-6, здесь город именуется Тукке): один человек среднего возраста был женат на двух женщинах; из них одна, младшая, выдергивала из его головы седые волосы, другая, старая, – черные, так что, ощипываемый обеими, он в конце концов быстро облысел^{194}. Подобным образом ведут себя и жители Тукки: если их будут убивать римляне, поскольку Тукки обычно принадлежат Вириату, но также и лузитаны – как своих врагов, то город быстро опустеет. Этот рассказ ярко иллюстрирует тяжелое положение, в котором оказалась Дальняя Испания: римляне добивались от своих подданных верности, не в силах обеспечить им защиту по крайней мере, на протяжении длительного времени; лузитаны же требовали от них отпасть от римлян, но при этом не были достаточно сильны, чтобы утвердить свое господство на длительное время. Жители провинции оказывались против воли в положении коллаборационистов со всеми вытекающими отсюда ужасными последствиями^{195}.[160]160
  Также воины противника зачастую воспринимались римлянами как перебежчики (Frontin., IV, 1, 41; Val. Max., II, 7, 11). Событие такого рода описано у Аппиана и Орозия (Арр. Iber., 68, 291; Oros., V, 4, 12), причем из Аппиана следует, что речь идет о главаре – «предводителе разбойников», капитулировавшего во главе одного из отрядов.


[Закрыть]

О времени наивысшего могущества Вириата античные авторы особенно охотно рассказывали различные занимательные истории, призванные характеризовать его личность[161]161
  История с басней Вириата относится, по-видимому, к более позднему времени. В традиции, однако, она вырвана из исторического контекста и связана с годами могущества Вириата, как показывает сообщение Диодора (XXXIII, 7,3).


[Закрыть]. Прежде всего, писатели моралистически изображают его свадьбу, когда он, бедный пастух из гор, женился на дочери богатого и знатного человека из Астолпы. Они подчеркивают контраст между блистательной обстановкой, в которой оказался Вириат, и его простотой, которой претили все это богатство и роскошь (Diod., XXXIII, 7,1-4)[162]162
  Благодаря положению соответствующего фрагмента в тексте у Диодора (XXXIII, 7, 1 – 3) эту свадьбу можно приблизительно датировать 146/145 г. (Hoffmann M. De Viriathi Numantinorumque bello. P. 37—38). В прилегающей 9-й главе описываются, по мнению Б. Низе, события 145/144 г. (Niese В. Geschichte der Griechischen und Makedonischen Staaten seit der Schlacht bei Chaeronea. Bd. I—III. Gotha, 1893—1903.). Хаак предполагает в качестве даты: «Вероятно, незадолго до 141 г.» (цит. по: Cundel H. Viriatus. Sp. 217). Свадьбу, возможно, упоминал еще Полибий (по мнению М. Хофмана – XXXIV, 9, 14-15) (Hoffmann M. De Viriathi Numantino-rumque bello. P. 37. N. 5), это вполне могло попасть в его главный труд. Характер повествования о времени могущества Вириата, где перед нами предстает яркая фигура варвара, еще не испорченного цивилизацией, надо, несомненно, отнести на счет Посейдония, который, говоря о Вириате, одновременно ведет речь о моральных проблемах. Он видит в нем человека, который хотя и не был затронут всеобщим просвещением, все же не только обрел добродетель, но, поскольку Вириат жил «в согласии с природою», его дарования в духовном отношении достигли совершенства (Diod., XXXIII, 7, 3; 5; 7). По мнению А. Шультена, начиная с XXXIII книги Диодор следует Посейдонию (см.: Schulten A. Polybius und Posidonius über Iberien und iberischen Kriege // Hermes. Bd. 46. 1911. S. 603). Изображение Вириата вполне совпадает с тем, что мы знаем о Посейдонии как о «первом историке кризиса» (см.: Reinhardt К. Poseidonios (3) // RE. Hbbd. 43. 1953. Sp. 627-628, 631). Вириат – положительный образ в противовес деградирующему поколению римлян той эпохи.


[Закрыть].

Так целой серией успехов лузитан закончился 146 г. (в общем вместе с именем Плавтия упоминают о них Ливии (per. 52) и Орозий (V, 4, 3); без имени с неясными дополнениями – Ер. Oxyrh. 52, Z. 146—148), которые затрагивали обе испанские провинции: это было войско Дальней Испании, на которое пришелся главный удар, но от лузитан пострадала также и Ближняя Испания. Для претора Гая Плавтия неудачный исход этого года войны означал конец его политической карьеры. По возвращении на родину он подвергся обвинению из-за своего трусливого бегства от врагов по закону de maiestate, был осужден и удалился в изгнание (Diod., XXXIII, 2)^{196}.

В Риме поняли, что для борьбы с лузитанами требуются куда большие усилия (Liv., per. 52). Поскольку Третья Пуническая и Ахейская войны тем временем уже завершились, римляне воспользовались возможностью отправить в Дальнюю Испанию одного из консулов с консульским войском. Но были также приняты меры для обороны Ближней Испании от набегов лузитанских шаек. Хотя туда командировали, как обычно, лишь претора, Клавдия Унимана^{197},[163]163
  Согласно Ф. Мюнцеру, Униман находился «в одной из испанских провинций примерно в 147 г.». О хронологии см. экскурс, § 3.


[Закрыть] однако войска, приданные ему, были явно сильнее, чем обычно. Он должен был взять реванш за поражение предыдущего года. Это, однако, ему не удалось, напротив, Униман потерпел полное поражение от Вириата, потерял почти все войско и, кроме того, свои fasces и боевые значки армии (Oros., V, 4, 4; Flor., I, 33, 16 = II, 17, 16; без упоминания о боевых значках см. также: Auct. de vir. ill., 71, 1). Место битвы неизвестно, время ее приходится, по-видимому, на первую половину 145 г. Захваченные трофеи Вириат приказал установить на родных горах (Oros., V, 4, 4; Flor., I, 33, 16). Вновь, как и в 152 г., в Риме рассказывали о чудесах храбрости, проявляемой испанцами, на сей раз лузитанами: 300 лузитан сражались с 1000 римлян, причем погибло 70 лузитан, но 320 римлян. Один пеший воин из числа последних удачно оборонялся от окруживших его кавалеристов, пронзил лошадь копьем, одним ударом отсек всаднику голову и тем нагнал на врагов такого страху, что они позволили ему спокойно удалиться^{198}.[164]164
  Этот фрагмент восходит к Гаю Ацилию (FGrHist, 813. F. 5, 6), как считает Петер в комментарии к соответствующему месту Ливия. Источник назван, очевидно, для того, чтобы возложить на него ответственность. Хронология может быть определена лишь приблизительно: одновременно с Клавдием Униманом или после него и до 143 г. (консульство Аппия Клавдия Пульхра и Квинта Цецилия Метелла: V, 4, 7). Подробное изложение этого эпизода у Орозия объясняется, надо полагать, местным патриотизмом автора.


[Закрыть] Следствием поражения должен был стать, вероятно, немедленный отзыв претора, поскольку в следующем году в Ближнюю Испанию был отправлен уже другой претор, Гай Лелий^{199}.[165]165
  Вопрос о хронологии решается в этой статье (стб. 406) сходным образом. В своей более ранней книге Ф. Мюнцер высказывал предположение, что имела место пророгация на 144 г. (Münzer F. Römische Adelsparteien und Adelsfamilien. Stuttgart, 1920. S. 247), что кажется мне невероятным. О возможности такого сдвига см.: Meyer Ernst. Römischer Staat uns Staatsgedanke. Zurich, 1948. S. 152—153.


[Закрыть] В начале этого года последний еще находился в Риме и получил известность благодаря борьбе против законопроекта Гая Лициния Красса, который предлагал в отношении жреческих коллегий заменить практиковавшуюся до той поры кооптацию выборами в народном собрании. Затем предложение Красса было отклонено комициями (Cic. Brut., 83; Lael., 96). Лелий добился, в сущности, первых успехов в войне с Вириатом. Это была ожесточенная борьба, в которой его собственная жизнь подвергалась опасности (Cic. Brut., 84; De off., II, 40)^{200}. Если ему действительно удалось произвести впечатление на римлян – мол, после его наместничества остались только жалкие отголоски войны, – то добился он этого, видимо, лишь с помощью несколько преувеличенных реляций^{201}.[166]166
  Ф. Мюнцер считает щедрые похвалы Цицерона сильно преувеличенными (Münzer F. Laelius. Sp. 406).


[Закрыть] Тем не менее в Риме опять удовлетворились отправкой в Ближнюю Испанию претора, Гая Нигидия^{202}.[167]167
  По мнению Ф. Мюнцера, Нигидий был претором 145 г. в Ближней Испании (Münzer F. Nigidius (l) // RE. Hbbd. 33.1936. Sp. 200), с чем согласился А. Шультен (Schulten A. Viriatus. S. 220). Э. Корнеман, напротив, полагал, что тот являлся наместником Hispania Citerior в 144 г. (Kornemann E. Die neue Livius-Epitome aus Oxyrhinchus. S. 102).


[Закрыть] Оказалось, однако, что сила лузитан отнюдь не была сломлена, Нигидий также потерпел поражение.

§ 3. Успехи Квинта Фабия Максима Эмилиана

В дальней провинции борьба в 145 и 144 гг. не прекращалась. В эти годы действовали, очевидно, несколько лузитанских армий[168]168
  Об этом сообщается применительно к 153 (Арр. Iber., 56, 234-57, 240), 151/150 (58, 244-59, 249), 141/140 (68, 289-291) и 139/138 (73, 301) гг. без указаний на то, кто командовал этими армиями (ср.: Schulten A. Viriatus. S. 224). Остается спорным, занимал ли Вириат главенствующее положение (Diod., XXXIII, 21а). Во всяком случае, не подтверждаются замечания Диодора (XXXIII, 1, 3) о том, что до появления Вириата война в Лузитании не представляла опасности, о чем свидетельствуют поражения римлян в 154 и 153 (и 148?) гг. В этом отношении единодушны Юстин (XLIV, 2) и Флор (I, 33,13-15 = II, 17,13-15).


[Закрыть], и, видимо, не во всех операциях против римлян Вириат принимал участие сам. Но против нового консула в 145 г. он выступил лично. Консулом же был Квинт Фабий Максим Эмилиан, старший брат Сципиона Эмилиана, получивший командование в войне против Вирйата^{203}. Поскольку другой консул 145 г., Луций Гостилий Манцин, добился этой магистратуры явно на основании своих военных заслуг, которыми он мог похвастаться (Plin. Mai. NH, XXXV, 23)^{204}, вполне вероятно, что выборы не обошлись без трудностей для Фабия (о выборах сохранилось красноречивое свидетельство Диодора – XXXIII, 1, 3). Фабий Эмилиан, по собственному шутливому признанию, всю жизнь оставался в тени своего более знаменитого брата, не считая участия в Персеевой войне, во время которой разница в возрасте делала его более заметным (поэтому позднее не раз случалось, что его упоминали лишь в том случае, если только находился повод упомянуть о Сципионе)^{205}. Как уже говорилось, он, по-видимому, находился в Испании со Сципионом (Plut. Apophtegm. Scip. Min., 10); в 149 г. он был претором на Сицилии (Polyb., XXXVI, 5,8). Возможности в должной степени проявить свои полководческие таланты Фабий Эмилиан, пожалуй, еще не имел, однако отцовская школа и дарования брата давали основания предполагать их и в нем[169]169
  Его отправка в Испанию, по-видимому, упоминается в Оксиринхской эпитоме (52, Z. 151 – с серьезными дополнениями), кроме того, о Фабии как о (первом) победителе Вириата сообщают Флор (I, 33, 17 = II, 17, 17) и Диодор (XXXIII, 1, 3-4), ср.: Charax, F. 26.


[Закрыть]. Войска, которыми располагал Фабий, были настолько же малочисленны, насколько и малобоеспособны. Он прежде всего отказался от набора ветеранов, только что вернувшихся из Африки, Греции и Македонии, и удовольствовался новобранцами. В результате его войско составило, включая испанские вспомогательные отряды, 15 000 пехотинцев и 2000 всадников (Арр. Iber., 65, 274, о численности армии см. экскурс, § 3) – небольшая цифра для консульского войска, если вспомнить, например, о преторских армиях Ветилия и Плавтия (поскольку они должны были состоять из двух легионов, последние могли иметь нестандартную численность^{206}).

После переправы по морю Фабий прибыл со своим войском в Урсону (ныне Осуна, к югу от Эсихи, см. CIL, II, р. 191 sq., у Аппиана – Орсон (Арр. Iber., 65, 274, а также 16, 61), ср.: Diod., XXXIII, 21). Он не стал вступать в сражение с находившимися неподалеку лузитанами, дав войску как следует потренироваться. Фабий даже переправился на кораблях в Гадес, чтобы совершить там жертвоприношение в храме Геркулеса (Арр. Iber., 65, 274—275). В его отсутствие Вириат добился новых побед над римлянами. Он атаковал отряд, занимавшийся заготовкой дров, и нанес ему тяжелый урон; устрашенные, его остатки обратились в бегство (об опасностях, с которыми была связана заготовка дров, см. с. 82). Когда помощник командующего построил их для битвы, они были окончательно разгромлены Вириатом (о помощниках командующих см. экскурс, § 3). Лузитаны захватили богатую добычу (65, 276). После возвращения Фабия Вириат постоянно вызывал его на бой (65, 276). Тот, однако, уклонялся от сражения. Не отваживаясь вступать в битву со всем войском, он продолжал тренировать своих воинов. При этом дело все чаще доходило до стычек, с помощью которых Фабий хотел, чтобы его войска привыкли к противнику и обрели мужество. Фуражирам он всегда давал для сопровождения готовых к бою солдат и даже обеспечивал им прикрытие конницей; он делал это по примеру своего отца, поступавшего подобным образом в Македонии. Так прошел первый год кампании Фабия Эмилиана в Испании, ознаменованный мероприятиями по установлению disciplina и осторожным ведением войны в духе Эмилия Павла (65, 27; отец Фабия упоминается, помимо Аппиана (65, 273 и 277), у Веллея Патеркула (II, 5, 3): «Фабий Эмилиан чрезвычайно прославился в Испании дисциплиною по примеру Павла (Fabius Aemilianus Pauli exemplo disciplinae in Hispaniae fuit clarissimus)»).

Зимой в Риме дебатировался вопрос о продлении его полномочий. Новые консулы 144 г. Сервий Сульпиций Гальба и Луций Аврелий Котта^{207} добивались того, чтобы Дальняя Испания была объявлена консульской провинцией и тем самым попала под управление одного из них. После этого, однако, каждый из них желал получить назначение туда, и дело разрешилось острым спором в сенате. Жадность Гальбы в Риме была общеизвестна, равно как и трудное имущественное положение Котты (будучи народным трибуном, он пытался уклониться от обязательств по отношению к заимодавцам, пользуясь своею sacrosanctitas: Val. Max., VI, 5, 4). Когда в сенате спросили мнение Сципиона Эмилиана по обсуждаемому вопросу, он ответил следующими словами: «Я думаю, что туда нельзя посылать ни того, ни другого, ибо у первого ничего нет, а второго ничто не насытит» (Val. Max., VI, 4, 2). Это высказывание решило исход дела не в пользу консулов, и тем самым Сципион автоматически добился того, что вопрос решился в пользу Фабия, которому было продлено командование на 144 г.^{208} – первая пророгация консуляров в Испании со времен Гнея и Публия Корнелия Сципионов, консулов 222 и 218 гг. Это решение, несомненно, было благоразумным в политическом отношении, поскольку Фабий получал, таким образом, возможность и дальше использовать приемы, которые он применял в год своего консульства. Очевидно, проведя зиму с войском в городах дальней провинции (последующее по: Арр. Iber., 65, 278), Фабий уже в качестве проконсула начал энергично действовать против лузитан со своей достаточно натренированной армией. После Лелия он был вторым римским командующим, который разбил храбро сопротивлявшегося Вириата (см. экскурс, § 3). Фабий захватил два города, которые находились в руках Вириата. Один из них он отдал на разграбление, другой приказал сжечь[170]170
  На основании данных Диодора (XXXIII, 7, 5—6) X. Гундель высказывает интересное предположение, что этим городом были Тукки (Gundel H. Viriatus. Sp. 214).


[Закрыть]. Вириат обратился в бегство близ местечка под названием Бекор[171]171
  Вопреки мнению Э. Хюбнера (Hübner E. Baikor // RE. Bd. II. 1896. Sp. 2743) А. Шультен считает, что Бекор идентичен Бекуле, совр. Байлен недалеко от Деспеньяперроса (Schulten A. Viriatus. S. 222).


[Закрыть] и понес при этом тяжелые потери от преследовавших его римлян. В результате Hispania Ulterior была впервые за эти годы очищена от лузитан. В качестве штаб-квартиры на зиму 144/143 г. Фабий избрал Кордубу.

Глава III.
143-139 гг.: НОВАЯ ВОЙНА В КЕЛЬТИБЕРИИ. КОНЕЦ ВИРИАТОВОЙ ВОЙНЫ

§ 1. Успешное ведение войны Квинтом Цецилием Метеллом в Кельтиберии

Победы Фабия Эмилиана, однако, имели для римлян неожиданные и нежелательные последствия. Думается, что Вириат здесь единственный раз – если не считать заключения им позднее мира с Сервилианом – поступил как человек государственного ума. Он осознал смертельную опасность для лузитан целеустремленного ведения войны римлянами, какое продемонстрировал Фабий Эмилиан. В этот момент ему удалось склонить к отпадению от римлян кельтиберские племена ареваков, беллов и титтов (Арр. Iber., 66, 279). Если их прежняя борьба являлась косвенным следствием лузитанских побед, то теперь ситуация была совершенно иной. Почему кельтиберы поддались настояниям Вириата, мы не знаем (их отношения с лузитанами больше напоминали соперничество – Арр. Iber., 56, 237; Diod., XXXI, 42). Вероятно, это было проявлением пробудившегося чувства национальной солидарности. Или в них заговорила гордость, которой льстили просьбы со стороны Вириата?[172]172
  Личность Олоника (см.: Schulten A. Numantia. Bd. I. München, 1914. S. 353—354) может быть надежно отнесена к событиям 171 г. Флор рассказывает (I, 33, 13—14 = II, 17,13—14) об Олиндике, пренебрегая хронологией (см.: Münzer F. Olonicus // RE. Hbbd. 34. 1937. Sp. 2494).


[Закрыть] Новая война в Кельтиберии с самого начала была опаснее, чем та, которая вспыхнула в 154 г., поскольку на сей раз охватила целые области Ближней и Дальней Кельтиберии.

Теперь с еще большей силой разгорелась та война, которую современники Полибия называли «огненной войной» par excellence: «Так необычны были ход этой войны и непрерывность самих сражений. Действительно, в Элладе и Азии ведомые войны кончаются, можно сказать, одной, редко двумя битвами, и самые битвы решаются одним моментом первого набега или схваткой воюющих. В войне с кельтиберами все было наоборот. Обыкновенно только ночь полагала конец битве, ибо люди старались не поддаваться усталости, не падали духом, не слабели телом, но всегда с новой отвагой шли на врага и опять начинали битву. Зима не только не прерывала войны в ее целом, она едва ли даже нарушала последовательность открытых сражении» (XXXV, 1, 2-5. – Пер. Ф. Г. Мищенко). Почти не вызывает сомнений, что Полибий излагал эти соображения в связи с началом войны в 154/153 г. Также почти бесспорно и то, что вспыхнувшая в 143 г. война полностью подтвердила справедливость сказанного, что, впрочем, было очевидно уже в связи с боевыми действиями, охватившими Дальнюю Испанию начиная со 148 г.[173]173
  Нам кажется невероятным, что описание Полибия относится ко времени после 152 г. Если сравнивать с Третьей Македонской войной, то три последующих за 151 г. года не оправдывают подобной характеристики. О подобном можно говорить лишь после 143 г., а по сути только начиная с 140 г., который является terminus post quem для этой части полибиева труда. Противоположностью πύρινος πόλεμος оказывается указание Страбона (III, 4, 13, р. 162) на то, что Кельтиберская война длилась 20 лет. Здесь налицо аналогичное понимание вопроса, которое, очевидно, возвращает нас к Полибию. Иную традицию представляет Флор (I, 34, 2 = II, 18, 2). Он пишет об 11 годах, ведя, таким образом, отсчет от 143 г., хотя начинает изложение со 153 г. (I, 34, 3 = II, 18, 3). Установка полибиевых фрагментов подтверждается восходящим к нему фрагментом Диодора (XXXI, 40). Согласно последнему, речь идет об экскурсе внутри рассказа о начале войны на рубеже 154—153 гг., который стоял не в начале повествования. Без учета же Диодора упомянутый фрагмент Полибия выглядит как введение к описанию Нумантинской войны (в XXXV, 1 Полибий, несомненно, пишет о войне с кельтиберами). Как выше, говоря о возобновившихся в 153 г. «смутах и волнениях» (III, 4, 12; 5, 1), Полибий упоминает, что примечательно, лишь о кельтиберах и ваккеях, умалчивая о лузитанах, так и теперь он дает характеристику кельтиберской войны, которая равным образом подходит и для операций лузитан, не называя их самих. Лузитанская война интересовала Полибия отнюдь не в такой степени, как кельтиберская, и он явно не стал бы описывать ее за пределами своего главного труда. В пользу этого свидетельствует то пренебрежение, с которым Полибий говорит о кампании Марцелла против лузитан (fr. 110 BW).


[Закрыть]

Когда в 144 г. одержал свои победы Фабий, римляне решили доверить ведение войны против кельтиберов одному из консулов 143 г. На этот год консулами были избраны две весьма своенравные личности, патриций Аппий Клавдий Пульхр^{209}, впоследствии тесть Гая Гракха, и Квинт Цецилий Метелл^{210}, после подавления восстания Андриска заслуживший прозвище Македонского. Несмотря на эти славные деяния, Метелл был нелюбим народом за свою суровость и дважды терпел неудачу при домогательстве консулата (Auct. de vir. ill., 61,3). Можно уверенно предположить, что Метелл при своих полководческих дарованиях и опыте охотно взялся за дело. Мы знаем, что Аппий Клавдий всеми способами стремился обрести военную славу (Oros., V, 4, 7). И нам также известно, что консулы получили свои провинции по жребию, причем Аппию Клавдию досталась в качестве таковой Италия (Dio Cass., XXII, 74)[174]174
  О порядке распределения провинций см. также фасты в конце книги. Подлинность факта жеребьевки, о которой сообщается в источниках, не может быть поставлена под сомнение ни в этом случае, ни в случае с консулом 136 г. Луцием Фурием Филом (Val. Max., III, 7, 5). В то же время можно высказать сомнения по поводу неожиданного сообщения Аппиана о том, что Квинт Кальпурний Пизон «был избран военачальником (στρατηγός) против них (нумантинцев. – Г. С.)». Не спутал ли Аппиан консульские выборы и передачу поста наместника? В некоторой степени это возможно в отношении Фабия Эмилиана (Diod., XXXIII, 1, 3).


[Закрыть]. Отправка сурового воина Метелла диктовалась отнюдь не соображениями государственного порядка. То же можно сказать и об Аппии Клавдии, который не снискал славы во время спровоцированной им войны с альпийским племенем салассов (Dio Cass., XXII, 74; Oros., V, 4, 7) и мог теперь стать наместником Ближней Испании. Но дело не только в соперничестве обоих консулов: Метелл находился в состоянии острой вражды (inimicitia) с другими представителями нобилитета. Мы знаем об этом в отношении Сципиона Эмилиана (Plut. Apopht. Caec. Met., 3; Val. Max., IV, 1, 12; Cic. De rep., I, 31; Brut., 81; Lael., 77; De off., I, 87) и близко стоявшего к нему Луция Фурия Фила (Dio Cass., fr. 82; Val. Max., III, 7, 5), так же как и консула 141 г. Квинта Помпея (Val. Max., VIII, 5, 1; Cic. Pro Font., 23; Dio Cass., fr. 82). Тем не менее Метеллу удалось получить в свое распоряжение значительные военные силы (Арр. Iber., 76, 322), соединив набранные им в Италии войска с теми, которые стояли в Испании (в 140 г. срок их службы достиг уже шести лет – 78, 334), войсками претора предыдущего года Гая Нигидия. О строгости Метелла свидетельствует тот факт, что он заставил своего собственного сына служить в центурии, хотя имел право держать его в своем окружении (Frontin., IV, 1, 11). О событиях первого года войны известно немного; действия Метелла против кельтиберов упоминаются как в целом удачные у Евтропия (IV, 16) и Иоанна Антиохийского (FHG, IV, 538, fr. 60). Кентобригу, город, чье местоположение точно не известно, но, бесспорно, находившийся в Ближней Кельтиберии[175]175
  См.: Hübner Е. Centobriga // RE. Bd. III. Sp. 1933; Val. Max., V, 1, 5; Ep. Oxyrh. 53, Z. 161—163, делает возможным определение хронологии; Flor., I, 33, 10 = II, 17, 10: Нертобрига, но здесь, очевидно, произошла путаница, поскольку Флор в данном случае недвусмысленно указывает на случай с Ретогеном: «Еще больше славы принесло ему то, что он пощадил Нертобригу (Nertobrigae maiore gloria pepercisset)» (пер. А. И. Немировского).


[Закрыть], Метелл, будучи консулом, захватил при необычных обстоятельствах (см.: Val. Max., V, 1, 5). В его войске находился в качестве перебежчика знатный житель города по имени Ретоген<sup>{211},[176]176
  Ретоген – грецизированная форма имени Ректуген, позаимствованная, «возможно, из Посейдония, этическим воззрениям которого соответствует весь этот пассаж».


[Закрыть]</sup> – признак того, что в Кельтиберии и на сей раз существовала проримская группировка (ср. 153—151 гг.). Метелл уже начал вводить в дело осадные машины, когда осажденные поставили его перед тяжелым выбором: они вывели перед осадными машинами связанных детей Ретогена, чтобы их убило следующим ударом. Сам Ретоген не просил пощады для своих отпрысков. Но Метелл прекратил осаду. Это решение произвело на врагов чрезвычайное впечатление: не только Кентобрига, но и другие кельтиберские города сдались римлянам (такой вывод можно, видимо, сделать из весьма путаных пассажей Валерия Максима).

Другие события, которые не имеют точной хронологической привязки, произошли также, видимо, в этом году. Мы знаем о них, поскольку они связаны с примечательными чертами характера полководца, прежде всего с военной смекалкой. Так, однажды он устроил искусственное наводнение, которое затопило лагерь врагов. Когда они в совершенном смятении стали пытаться спастись, он разгромил их, напав из предварительно устроенной засады (Val. Max., III, 7, 3; см. экскурс, § 2). В другой раз во время марша Метелл, чтобы колонна держала строй, распространил среди солдат слух о вражеской засаде. Естественно, все соблюдали строгую дисциплину, и когда солдаты столкнулись с настоящей засадой, они оказались к ней полностью готовы (Frontin., IV, 7, 42). То, что строгость Метелла не была самодурством, доказывает другой случай. Согласно ему, однажды во время осады один центурион объяснял полководцу, что можно захватить соответствующий пункт, пожертвовав лишь 10 людьми. Метелл спросил его, не хочет ли тот быть среди этих десяти (Plut. Apopht. Caec. Met., 1; неясно, относится ли этот эпизод к событиям в Испании)[177]177
  Фронтин относит этот эпизод и вовсе к Фабию Максиму Кунктатору (IV, 6, 1). – Примеч. перев.


[Закрыть].

Мы ничего не знаем о том, где Метелл расположился на зимние квартиры в 143/142 г. Несмотря на достигнутые им успехи, была умиротворена отнюдь не вся Ближняя Кельтиберия (Liv., per. 53: «Проконсул Квинт Цецилий нанес поражение кельтиберам (Q. Caecilius pro cos. Celtiberos cecidit)», т. е. в 142 г.). Консулами 142 г. стали Квинт Фабий Максим Сервилиан^{212} и Луций Цецилий Метелл Кальв^{213}, брат Метелла Македонского. Политическая ситуация в Риме складывалась теперь в пользу Метеллов, поскольку полномочия Метелла были продлены на этот год благодаря новым консулам[178]178
  О пророгации в источниках не сообщается, как, впрочем, мало напрямую сообщается и о случаях других пророгаций в тогдашней Испании. О партийной борьбе см.: Münzer F. Römische Adelsparteien und Adelsfamilien. Stuttgart, 1920. S. 245-247.


[Закрыть]. То, что Луций Метелл без труда добился пророгации для своего брата, понятно. Поскольку Сервилиан принадлежал по рождению к дружественному по отношению к Метеллам дому Сервилиев, то, по-видимому, его согласия также было добиться сравнительно легко (как известно, в 142 г. Луций Метелл получил Дальнюю Испанию в качестве провинции, см. экскурс, с. 109, 119). В этом году Квинт Цецилий Метелл завершил покорение Ближней Кельтиберии, завоевав Контребию. Этот город, столица кельтиберов, находился предположительно к юго-востоку от Бильбилиса в долине Хилоки, притока Халона^{214}.[179]179
  У Диодора (XXXIII, 24) упоминается Контобрис, вероятно, все же не идентичный Контребии, поскольку соответствующее место в Ватиканском эксцерпте стоит лишь после пассажа XXXIII, 19, который относится к событиям 139 г. (Вириат – Попилий).


[Закрыть] Попытка овладеть городом с помощью правильной осады потерпела неудачу, несмотря на частичный успех, для чего, однако, полководцу пришлось до крайности усилить дисциплину: он немедленно вновь бросил в бой пять когорт, отступивших перед противником, и объявил им, что будет считать врагом всякого, кто обратится в бегство. В данном случае суровость принесла успех, осаждаемый пункт был действительно захвачен, но завоевание самой Контребии пока осуществить не удалось (Ampel., 18, 14; Auct. de vir. ill., 61, 4; при этом оба называют Контребию; Frontin., IV, 1, 23; Val. Max., II, 7, 10; Veil. Pat., II, 5, 2—3). В этих условиях хитроумный полководец прибег к совершенно иным средствам. Он снял осаду и начал, как казалось, без определенного плана двигаться по Кельтиберии в различных направлениях. Ни его собственное войско, ни враги не имели и малейшего представления о том, каковы его намерения. На вопрос по этому поводу одного из своих офицеров он ответил сентенцией: «Если бы я узнал, что моя туника проведала о моих планах, я бы ее тотчас сжег». Когда Метелл решил, что уже достаточно убедил всех в своей растерянности, то совершенно неожиданно атаковал Контребию и захватил ее внезапным нападением[180]180
  Эта хитрость описана у Валерия Максима (VII, 4, 5), ее же явно подразумевает Флор: «захватил Контребию примечательным образом (Contrebiam memorabili cepisset exemplo)» (I, 33, 10 = II, 17, 10); Валерий Максим: «Метелл [действовал с помощью] примечательного плана (memorabilis etiam consilii Q. Metellus)». Анекдот о сохранении тайны, помимо Валерия Максима, сообщают: Auct. de vir. ill., 61, 5; Plut. Apopht. Caec. Met., 2; Frontin., I, 1, 12 (ошибочно отнесено к Метеллу Пию, см. экскурс, с. 109).


[Закрыть]. Тем самым он положил конец всякому дальнейшему сопротивлению в Ближней Кельтиберии.

Во время этой кампании прославился легат Метелла Квинт Окций^{215}, которого называли за его храбрость Ахиллесом (Val. Max., III, 2, 21). Он приобрел известность, прежде всего, благодаря двум поединкам с кельтиберами. В первом, в котором он участвовал без ведома Метелла, он убил своего противника и, торжествуя, возвратился в лагерь с вооружением врага (Val. Max., III, 2, 21; Ер. Oxyrh. 53, Z. 164). Во время второго он одолел знатного кельтибера Тиресия. Побежденный отдал ему меч и плащ, и они заключили дружеский союз на тот случай, если восстановится мир (Val. Max., III, 2, 21; Ер. Oxyrh. 53, Z. 164-166).

После усмирения Ближней Кельтиберии Метелл смог обратиться против ареваков и особенно против Нуманции (Арр. Iber., 76, 322)[181]181
  Рукопись «Иберийской книги» Аппиана (Loc. cit.) дает следующее чтение: «Так окончилась война с Вириатом. Теперь же мое повествование возвращается к войне с ваккеями и нумантинцами, которых Вириат подстрекнул к отпадению. Против них был отправлен Цецилий Метелл с более многочисленным войском. И хотя он подчинил ваккеев, повергнув их в ужас внезапным нападением во время сбора урожая, но ему еще оставалось покорить Нуманцию и Терманцию». Издатели, начиная с И. Швайгхойзера, в обоих местах вместо ваккеев вставляют ареваков. А. Шультен выступает за сохранение варианта рукописи, поскольку прекращение подвоза хлеба из области ваккеев было предварительным условием покорения Нуманции (Schulten A. Numantia. Bd. I. München, 1914. S. 143-144). Ф. Л. И. Диллениус (Appian-Ubersetzung. Stuttgart, 1828. Comm. ad cap. 76), отстаивая чтение рукописи, указывает на то, что в гл. 80– 83 и 87—88 (346—357, 362, 380—385) Аппиан действительно рассказывает о борьбе с ваккеями. Исходя из этого, я полагаю, что в первом случае упоминание ваккеев вполне уместно (ср. у Полибия (III, 5, 1): «кельтиберы и ваккеи»). Во втором случае Аппиан также, по-видимому, пишет о ваккеях. В то же время здесь можно говорить об ошибке. Она тем более вероятна, что Аппиан, как показывают параллельные источники, по неизвестным нам причинам пропустил первую кампанию Метелла (в 143 г.). Он ни слова не сообщает о кампании против беллов и титтов (о войне с ними упомянуто в 66, 279), которая, очевидно, идентична известной нам войне в Ближней Кельтиберии. С учетом этого сокращения второе упоминание ваккеев, названных уже перед этим, вполне обоснованно представляется ошибочным. Против мнения о том, что под побежденными действительно подразумеваются ваккеи, говорят два обстоятельства: 1) первоначальная и последующая позиция ваккеев (см. выше, с. 81; акции Квинта Кальпурния Пизона и Сципиона Эмилиана легко объяснить тем, что позиция ваккеев по понятным причинам изменилась после нападения на них Лепида); 2) Аппиан пишет об опустошении равнинной территории и покорении ваккеев. При опустошении ваккейской равнины были бы завоеваны их города (например, Палантия), а не города ареваков Терманция и Нуманция. В свою очередь, подчинение ваккейских городов не засвидетельствовано источниками и после всех предшествующих и последующих событий невероятно.


[Закрыть]. Ему удалось благодаря молниеносно проведенной операции застигнуть кельтиберов во время уборки урожая, то есть в июле^{216} – то же, надо полагать, подразумевается в словах о том, что Метелл «усмирил арбаков в Испании (Arbacos in Hispania domuit)» (Auct. de vir. ill., 61, 3). Пожалуй, нельзя согласиться с А. Шультеном в том, что это преувеличение анналистов в пользу Метелла^{217}. В еще оставшееся время он сумел подчинить равнинную территорию, так что сопротивление продолжали лишь укрепленные города Терманция и Нуманция[182]182
  В годы, прошедшие после заключения мирного договора с Марцеллом, жители Нуманции возвели новые стены взамен старых, уже пришедших в негодность (Schulten A. Numantia // RE. Hbd. 33. 1936. Sp. 1259). – Примеч. перев.


[Закрыть]. Число защитников последней на тот момент определяется в 8000 человек (Арр. Iber., 76, 324; ср.: 97, 419: 8000 человек в мирные годы; Veil. Pat., II, 1, 4: число молодых людей никогда не превышало 10 000)[183]183
  Особенно бросается в глаза то, что Аппиан только здесь (Iber., 76, 323—325) дает описание Нуманции и ее жителей, тогда как при первом упоминании, не менее важном (46, 188 под 153 г.), лишь называет ее сильнейшим городом ареваков. Объяснить это можно, пожалуй, тем, что применительно к событиям 142 г. Аппиан обнаружил такое описание, а в отношении 153 г., очевидно, нет. Оно могло восходить к Посейдонию, который здесь впервые подробно завел разговор о Нуманции, если он начал писать «после Полибия» (μετά Пολυβιον – Suid.) (легко представить, что в начальной части труда шла речь о предшествующих событиях), но можно также предположить в качестве источника и Рутилия Руфа, использовавшего, видимо, монографию Полибия, которую последний, возможно, открывал описанием Нуманции (это, естественно, является предположением чисто гипотетическим, ср.: Schulten A. Numantia. Bd. I. S. 285).


[Закрыть]. На зимние квартиры Метелл расположился в усмиренной Ближней Кельтиберии[184]184
  По мнению А. Шультена, в долине Халона (см.: Schulten A. Numantia. Bd. I. S. 355).


[Закрыть] и там передал командование войском своему преемнику и личному врагу Квинту Помпею, консулу 141 г. Это войско состояло из 30 000 пехотинцев и 2000 всадников, все хорошо обученные – ничего другого, собственно, нельзя было ожидать от человека такого закала, как Метелл (Арр. Iber., 76, 325, чьи данные более достоверны, чем сведения Валерия Максима (IX, 3, 7); см. экскурс, § 1, и ниже, гл. III, § 8).

Вторичная отправка в Ближнюю Испанию консула соответствовала положению дел в конце 142 г. Метелл за два года своего пребывания в должности добился, бесспорно, крупнейших успехов и вполне заслужил прозвище «Кельтиберского» (Celtibericus) (Flor., I, 33, 10 = II, 17, 10). Однако он еще не привел к покорности Нуманцию, с чьей доблестью римляне с большим уроном для себя столкнулись в 153 г. В этом смысле объявление Ближней Испании консульской провинцией на 141 г. было мудрым государственно-политическим шагом, каковой и осуществился.