Текст книги "Войны Рима в Испании. 154—133 гг. до н. э."

Автор книги: Гельмут Симон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

В то же время испанцы изображены с нескрываемой симпатией: они отважны и выносливы, любят свободу, многие из них предпочитают смерть рабству, их бедствия вызывают сочувствие у автора. Рассказывая о сдаче Нуманции, Аппиан произносит настоящий панегирик ее защитникам: «Столь велика была любовь к свободе и человеческому достоинству (dvSpayaOia) в этом варварском и немногочисленном народе. Хотя в мирное время их было всего восемь тысяч человек, сколь частых и жестоких поражений не наносили они только римлянам! […] Сколько раз они вызывали на бой, да еще такого полководца (Сципиона Эмилиана. – А. /С.), который последним вел их осаду, окружив их 60-тысячным войском! […] Я решил рассказать все это о нумантинцах, видя, с каким упорством[8]8
  Φερεπονια – частая характеристика римлян у Аппиана и одна из причин их побед (Proem., 11, 43; Iber., 21, 80; 39, 160; 87, 375 и др.). См.: Coldmann B. Einheitlichkeit und Eigenstandigkeit der Historia Romana des Appian. Hildesheim; New York; Zurich, 1988. S. 18-19.


[Закрыть] переносили они несчастья, какие подвиги они совершали, и как долго выдерживали они осаду, несмотря на свою малочисленность» (97, 419 и 421)[9]9
  Пер. С. П. Кондратьева с нашими поправками.


[Закрыть]. Аппиан восхищается лузитанским вождем Вириатом, подчеркивая его смелость, военный талант, справедливость, бескорыстие, простоту, умеренность, ярким примером которой становится мир, заключенный им с Фабием Сервилианом, хотя Вириат вполне мог уничтожить его армию: «Не зазнавшись от успеха, но считая, что будет хорошо, если он положит конец войне при таких счастливых для него условиях, он заключил договор с римлянами» (69, 294). Заметим, что Вириат – единственный неримлянин в труде Аппиана, которому свойственна умеренность^{46}. Правда, автор не умалчивает также и о набегах лузитан вопреки договорам с римлянами (58, 244; 59, 249), об «измене» кельтиберов в 143 г. (76, 322), но в целом его описание все же более благоприятно по отношению к испанцам, чем, например, в параллельных пассажах Диодора^{47}. Причины такого хода во многом обусловлены эпохой, когда писал Аппиан: далеко зашедшая интеграция провинций, рост влияния их уроженцев привели к упадку прежней романоцентристской концепции, когда Рим оправдывался при любых условиях, а побежденные народы всячески принижались. Естественно, будучи греком, Аппиан не мог разделять подобную концепцию и, отмечая мужество, упорство, благоразумие римлян, не забывает в других случаях напомнить об их жестокости, алчности и вероломстве. Народы же, сражающиеся с римлянами, изображаются их достойными противниками^{48}. И «Иберика» особенно показательна в этом смысле. Именно благодаря ей испанские войны Рима 154—133 гг. предстали через 2000 лет перед историками как одна из самых бесславных страниц истории Римской республики. И дело, думается, не в пристрастности автора (хотя в других книгах он ей отнюдь не чужд), а как раз в его объективности, которая обязывает не выпячивать положительные моменты любой ценой, а давать целостную картину, и не вина историка, если картина эта оказывается нелицеприятной.

А. В. Короленков, кандидат исторических наук

Памяти Адольфа Шультена

Предисловие к немецкому изданию

Гельмут Симон умер 11 февраля 1962 г. в возрасте 32 лет. Наука потеряла в его лице перспективного исследователя. Он посвятил себя ей, став ассистентом при семинаре по древней истории университета во Франкфурте-на-Майне, после того как проработал некоторое время в качестве преподавателя. С удивительной энергией, вопреки мучившей его более трех лет коварной болезни, которая неожиданно остановила его сердце вскоре после защиты докторской диссертации, он довел до конца предлагаемую читателю работу, над которой трудился более семи лет.

Здесь представляется неуместным подведение итогов, запланированных еще самим автором, тем более что понимающий читатель вряд ли в этом нуждается. Содержательное повествование, которое, помимо обозначенной темы, заметно обогащает понимание римской политики и управления империей, несмотря на незначительные исправления и дополнения, может быть опубликовано в том виде, в каком оставил его нам автор.

Герман Штрасбургер

ВВЕДЕНИЕ

В своей статье об Аппиане для «Реальной энциклопедии классической древности» Паули—Виссова Эдуард Шварц говорит о том, что в силу структуры нашей историографической традиции «для большей части древней истории изложение подробностей» невозможно^{49}. И если в нашей книге все-таки предпринимается такая попытка в отношении важнейшего отрезка римской истории, то это требует определенного обоснования.

Прежде всего, мне хотелось бы с помощью максимально полного изучения фактов дать характеристику событий, людей и хода их мыслей. Историку трудно выполнить эту задачу, если он будет таким скептиком, как Шварц, и станет ограничиваться лишь правилом поп liquet, тем более что и сам Шварц не стал бы отрицать, что в дошедшей до нас традиции подчас имеются подлинные сведения.

Однако все это ничего не давало бы, если бы по отношению к испанским войнам римлян 154—133 гг.[10]10
  Здесь и далее все даты, кроме оговоренных, – до н. э.


[Закрыть] мы не чувствовали бы себя в каком-то смысле в особом положении: в отношении этих лет наши источники содержат данные о событиях, почти всегда бесславных для римлян. Если не исходить из абсурдного тезиса, будто античные историографы из соображений художественного порядка хотели в данном случае создать разительный контраст по отношению к совсем иначе описываемым великим деяниям римлян, то их пассажи на испанскую тему благодаря своему содержанию приобретают высокую степень достоверности. Поэтому здесь мы вполне можем ощущать себя на твердой почве. При несовпадении свидетельств какое-то определенное решение тем не менее во многих случаях вполне реально, хотя элемент субъективности, конечно, остается. К тому же не всегда приходится иметь дело с одним и тем же пластом традиции. Что же до вопроса об источниках, то вполне возможно приблизиться к его решению если не для всех, то хотя бы для некоторых известий. Так что вполне возможно уйти от того, о чем скептически высказывался Эдуард Шварц, когда говорил об источниках XXV-XXXV книг Диона Кассия^{50}. Там же, где отсутствует всякая возможность контроля, нужно решать вопрос, исходя из внутреннего правдоподобия данного свидетельства, определяемого использованием в тексте. Об этом еще будет идти речь в соответствующих местах этой книги.

Глава I.
154-150 гг.: БОРЬБА ЗА КЕЛЬТИБЕРСКИЕ ГОРОДА НА СЕВЕРЕ; ВОЙНА ПРОТИВ ЛУЗИТАНСКИХ ОТРЯДОВ НА ЮГЕ

§ 1. Новые «смуты и волнения» после спокойных времен; вторжение лузитан

Годы после Персеевой войны были для Римской империи временем спокойствия[11]11
  То, что наши представления из-за фрагментарности традиции (прежде всего из-за потери Ливия) являются достаточно фундированными, доказывается следующими соображениями: книги четвертой и пятой декад Ливия приблизительно равны по объему (40– 50 страниц тойбнеровского издания), однако число лет, о которых в них идет речь, весьма различно и колеблется от одного года (XXXI, XXXVI, XXXVII, XLIV, XLV книги) до семи (XLI книга) лет. Анализ периох последующих полутора десятилетий дает аналогичное соотношение. Крайний случай представляют собою XLVI и XLVII книги, в каждой из которых описываются события семи лет (166—160 и 159—153 гг.). Отсюда следует, что и сам Ливии мало что мог сообщить.


[Закрыть]. Мелкие операции, то тут, то там проводившиеся на границе (см.: Liv., per. 46), были настолько незначительны, что в сенате стали опасаться за сохранение боеспособности римского и италийского населения (Polyb., XXXII, 23, 6—9)[12]12
  Это соображение было высказано в 156 г., когда принималось решение начать войну против далматов. См. также: Celzer M. Über die Arbeitsweise des Polybios // SB. Heidelberg. 1956. № 3. S. 14.


[Закрыть]. Вскоре, однако, основания для таких опасений исчезли. С 154 г. начались «смуты и волнения», которые, как оказалось, продержали римлян в напряжении долгие годы (Polyb., Ill, 4, 12; 5, 1). Смута не ограничилась своим первоначальным очагом, Испанией, но способствовала возникновению конфликтов и в других областях Средиземноморья, а когда благодаря римским победам они завершились, пожар испанской войны пылал еще не один год.

В провинции Hispania Ulterior нормальное развитие началось уже за несколько лет до 168 г.[13]13
  В 168 г. произошла битва при Пидне, решившая исход Третьей Македонской войны в пользу Рима. – Примеч. перев.


[Закрыть] Тиберий Семпроний Гракх, консул 178 и 163 гг.^{51}, предпринял в качестве претора и пропретора последний на тот момент важнейший поход против кельтиберов и в 178 г. завершил его эпохальным для этих народностей мирным договором^{52}. Этот мирный договор, который был признан сенатом (Polyb., XXXV, 2, 15), подробно регламентировал отношения кельтиберских племен с Римом (Арр. Iber., 43, 179; Liv., XL, 50, 5; Plut. Tib. Gr., 5; кроме того, упомянут: Liv., per. 41; Арр. Iber., 48, 205). Племена по сю сторону Эбро – лузоны, беллы и титты – попадали в прочную зависимость от Рима: они должны были платить трибут и, если того потребуют римляне, предоставлять вспомогательные войска (Арр. Iber., 44, 182—183). Они не должны были основывать новые укрепленные пункты^{53}.[14]14
  Они получали право чеканить монету достоинством от асса и ниже (Cotzfried К. Annalen der Römischen Provinzen beider Spanien… S. 100), что всегда связывается с положением подданства по отношению к Риму (Schulten A. Numantia. Die Ergebnisse der Ausgrabungen 1905 – 1912. Bd. I. Die Keltiberer und ihre Kriege mit Rom. München, 1914. S. 243).


[Закрыть] Ареваки же (Дальняя Кельтиберия), напротив, сохраняли независимость, являясь «свободными» и «друзьями» римлян. В последующие годы произошла дальнейшая нормализация отношений в Hispania Citerior: племена к югу от Эбро были освобождены от обязанности платить трибут и поставлять войска^{54},[15]15
  Насколько мне известно, нигде ясно не говорится о различном отношении к отдельным племенам. Это, однако, вытекает из отсутствия монетной чеканки (Schulten A. Numantia. Bd. I. S. 243) и из термина φιλος, «друг» (подданный никак не мог быть amicus populi Romani – другом римского народа, см.: Neumann К. Amicus (3) // RE. Bd. I. 1894. Sp. 1832-1833; Mommsen Th. Römisches Staatsrecht. Bd. III. Leipzig, 1887. S. 591-592, 596-597). Кроме того, Аппиан сообщает, что Марцелл освободил от повинностей все племена (Арр. Iber., 50, 214). Если понимать это буквально, то подобная ситуация немыслима, поскольку положение оказывалось менее благоприятным, чем до начала войны; этому противоречит и то, что позднее беллы и титты поставляли войска римлянам (Арр. Iber., 63, 268). Аппиан допускает чрезмерное упрощение, распространяя на все племена то, что касалось только ареваков (о подобном методе у Орозия см. в работе Цангемайстера применительно к: Oros., IV, 20, 10).


[Закрыть] правда, как обычно, с оговоркою, что это послабление действует лишь до того момента, пока того желает сенат (Арр. Iber., 44, 183). Племена Ближней Кельтиберии развивались сравнительно благополучно (это ясно засвидетельствовано в отношении Сегеды, ситуация вокруг которой стала поводом к войне: Diod., XXXI, 39). Имевшие место столкновения были незначительны (Liv., XLI, 26; 28, 6; XLIII, 4, 1-4; per. 43; Act. Triumph. CIL, I, l², p. 48; Obseq., 10; Flor., 1, 33, 14 = II, 17, 14)^{55}.

He столь ясно, как обстояли дела в Hispania Ulterior, где с давних пор жили лузитаны, с которыми пришлось воевать римлянам. Одновременно с Гракхом Луций Постумий Альбин, впоследствии консул 173 г.^{56}, победил лузитан и в том же году, что и Гракх, т. е. в 177 отпраздновал триумф^{57}. О договорах между римлянами и туземцами мы ничего не знаем, о столкновениях в последующие десятилетия известно мало^{58}. Однако общие представления о ситуации того времени в целом позволяют нам предполагать, что и в этой провинции царило относительное спокойствие.

Все изменилось – и, как казалось, внезапно – в 154 г.[16]16
  Иногда нападение лузитан на римские владения датируется 155 годом (см., напр.: Thouvenot R. Essai sur la province Romaine de Betique. Paris, 1940. P. 120; Keay S. F. Roman Spain. London, 1988. P. 33). – Примеч. перев.


[Закрыть] Лузитаны во главе с неким Пуником в одном сражении разбили преторов обеих испанских провинций^{59}.[17]17
  Кажется, известия об этом событии нашли отражение у Евтропия (IV, 9, 1): «в следующем году Л. Муммий успешно сражался в Лузитании» (insequenti anno L. Mummius (все рукописи, кроме одной, дают Memmius) in Lusitania bene pugnavit). Речь идет о 153 г. (см. ниже, гл. I, § 3). Поскольку под конец Евтропий сообщает о пребывании в Риме вифинского царя Прусия в 167 г. (Liv., XL, 44), слова insequenti anno в отношении описанного Евтропием события следует отнести на счет его источника. Таким образом, возможно, что речь шла о поражении римлян в предыдущем, 154 г.


[Закрыть] Погибло 6000 римлян, среди которых оказался квестор Теренций Варрон^{60}. Лузитаны, чьи земли граничили с провинцией, еще не входя в ее состав, вторглись на подвластную римлянам территорию, подвергая ее грабежу, и одержали победу над подоспевшими для борьбы с ними римскими наместниками. Это были Маний Манилий, впоследствии консул 149 г.^{61}, и Луций Кальпурний Пизон Цезонин^{62}: первый – предположительно наместник Hispania Citerior, а второй – Ulterior[18]18
  Поскольку Аппиан в Iber., 56, 234—72, 321 рассказывает исключительно о войнах с лузитанами, на первый взгляд может показаться странным, что один из названных преторов был наместником Hispania Citerior. Поэтому Д. Вильсдорф обоих преторов считает правителями дальней провинции соответственно в 155 и 154 гг. (Wilsdorf D. Fasti Hispaniarum provinciarum. Leipzig, 1878. S. 95—96). Так же полагает Т. Р. С. Броутон (Broughton Т. R. S. The Magistrates of the Roman Republic. Vol. I. 509-100 В. С New York, 1951. P. 448, 450). Ф. Мюнцер оставляет вопрос нерешенным (Mitnzer F. Manilius. Sp. 1135). Г. Де Санктис (De Sanctis C. Storia dei Romani. Vol. IV. Pt. 1. P. 466) и X. X. Скаллард (Scullard H. H. Roman Politics 220—150 В. С Oxford, 1951. P. 233) относят правление обоих к 154 г. Фактически же Аппиан сочетает в композиции своего труда два различных принципа построения материала: первый, имевший место, по-видимому, еще в его источнике, когда в зависимости от обстоятельств деяния наместников отдельных провинций описываются последовательно друг за другом, и второй – повествование «по народам» (Prooem. 49), который он пытается использовать в своих книгах (см. ниже, экскурс, § 3; в том, что Hispania Citerior была вовлечена в войну в результате нашествия лузитан, можно не сомневаться). Поэтому не будет слишком рискованным предположить, что один из двух преторов был наместником Hispania Citerior. В пользу этого говорит также то, что Аппиан приводит единую цифру потерь. Пример совместного ведения боевых действий имеется у Ливия (XXXIX, 30—32) (один из тогдашних преторов – предположительно приемный отец Цезонина, см.: Münzer F. Calpurnius (62) // RE. Bel. III. 1899. Sp. 1376). Подобное взаимодействие встречается и позднее: Марцелл – Атилий (152 г.), Лукулл – Гальба (150 г.), Децим Брут – Эмилий Лепид (136 г.) (см. ниже). С меньшей уверенностью можно ответить на вопрос о том, какими провинциями управляли оба претора 154 г. Единственным аргументом здесь может быть последовательность, в которой Аппиан называет римских военачальников. Во всех подобных случаях он указывает первым наместника Hispania Citerior: Гай Семпроний Тудитан перед Марком Гельвием (наместник 179 г., Арр. Iber., 39, 159); то же в 61, 256: Лукулл прежде Гальбы (упоминание в противоположность этому в 61, 259 Гальбы перед Лукуллом объясняется тем, что соответствующая реплика исходит из уст Вириата) и в 82, 355: Эмилий Лепид прежде Децима Брута. Поэтому я считаю возможным – однако исключительно в порядке рабочей гипотезы – предполагать, что Маний Манилий был наместником Ближней Испании, а Луций Кальпурний Пизон Цезонин – Дальней.


[Закрыть]. О месте и каких-либо подробностях сражения сведений не сохранилось. Можно лишь предполагать, что ближняя провинция приняла на себя основную тяжесть удара, что битва произошла в землях карпетанов[19]19
  Поэтому Пуник привлек на свою сторону веттонов, западных соседей карпетанов (Арр. Iber., 56, 235; ср.: Schulten A. Numantia. Bd. I. S. 324). По-видимому, эти лузитанские отряды происходили из области к северу от Тахо. По Аппиану (57, 239), лузитаны «с другой стороны Тага» напали на кунеев в южной Португалии. Эти лузитаны обозначаются Аппианом так в противоположность тем, о которых до сих пор шла речь в его повествовании. По моему мнению, врагов кунеев надо искать к югу от Тахо, а союзников веттонов – к северу (правда, у Аппиана (58, 249) веттоны названы соседями лузитан, из-за чего упомянутых в Арр. Iber., 57, 239 и у Орозия (IV, 21, 10) – «по эту сторону Тага» (citra Tagum flumen) – надо помещать, несомненно, к югу от Тага).


[Закрыть], относившихся к Hispania Citerior[20]20
  Вероятно, уже с 197 г. и позднее границей между обеими испанскими провинциями был saltus Castuloniensis, см.: Caes. ВС, I, 38; Strabo, III, 4, 20, p. 166; Spranger P. Zur Lokalisierung der Stadt Castulo und des Saltus Castulonensis // Historia. Bd. 7. 1958. S. 101 ff.


[Закрыть], и что там же служил и погибший в бою квестор Варрон. Во всяком случае, ответные меры римлян однозначно концентрировались на Ближней Испании. Едва ли это могло объясняться только нараставшим там обострением ситуации из-за конфликта с Сегедой (см. с. 35 и далее).

Предположение о таком ударе лузитан по Карпетании вполне допустимо, особенно если учесть то, что нам известно об их способе ведения войны и радиусе действия их отрядов. Пусть лузитаны с их тактикой (прежде всего умелым использованием выгод местности) во многом походили на кельтиберов^{63}, но их социальные отношения и соответственно стратегия были совершенно иными^{64}. О них можно сказать то же, что и об их вожде Вириате: лузитаны вели войну ради нее самой^{65}, ведь практически они были еще наполовину кочевниками. На их родине, где они занимались в основном пастушеством, в условиях прироста населения время от времени приходилось высылать часть воинственной молодежи или проводить настоящие переселения. Объектом этой экспансии чаще всего, если вообще не всегда (отсюда, вероятно, спокойные десятилетия), были римские земли, преимущественно плодородная дальняя провинция^{66}. Если говорить о действиях названных отрядов, то неизвестно удалось ли остановить их наступление. Источники сообщают о следующих местах боевых операций лузитан, если не считать Hispania Ulterior: Карпетания (Арр. Iber., 64, 269; 70, 298) и находящаяся там Сегобрига (Frontin., Ill, 10, 6; 11, 4), к северу от Тахо – Сьерра-де-Санвинсенте («гора Венеры» – Арр. Iber., 64, 271; 66, 281)^{67} и Сеговия (Frontin., IV, 5, 22), местность по обе стороны Эбро (Flor., I, 33, 15 = II, 17,15; Oros., V, 4, 2) и даже североафриканская Окила (Арр. Iber., 57, 240—242).

Если обычно действия лузитан представляли собой переселения или небольшие рейды, то применительно к войнам в Кельтиберии, а также в землях ваккеев к тому времени речь всегда идет об обороне и завоевании родных городов этих племен^{68}. Население уходило из этих городов только в том случае, если хотело устроить засаду вторгшемуся противнику или начать преследование отступающего, и ни в коем случае не дальше, чем это вызывалось необходимостью (Арр. Iber., 50, 213; 82, 356-357).

§ 2. Сегеданский конфликт

Конфликт с римлянами, разгорелся в том же 154 г.[21]21
  Арр. Iber., 44, 180: «немного лет спустя», т. е. после заключения Гракхова договора. События, связанные с Сегедой, можно отнести не далее чем к 155 г., поскольку летом 153 г. Нобилиор застал беллов еще за строительством стены (Арр. Iber., 45, 184).


[Закрыть] Население Сегеды, города беллов, участвовавших в подписании Гракхова договора (Арр. Iber., 44, 180), вознамерилось расширить свой город и окружить его новой стеной длиной в 40 стадиев^{69}.[22]22
  Сегеда (у Диодора – Бегеда) располагалась, вероятно, в 10 км к юго-востоку от Калатаюда, в долине Перехиля, где близ деревни Бельмонте находятся остатки стены иберийского города. В пользу такой идентификации свидетельствуют находки монет (Schulten A. Segeda // Homenagem a Martins Sarmiento. P. 373—375; также см.: Menendez Pidal R. Historia de España. T. II: España Romana (218 a de J. C. – 414 de J. C). Madrid, 1955. P. 94-95; FHA. IV. P. 7).


[Закрыть] В создании синойкизма приняли участие мелкие населенные пункты сегеданской округи, другая же часть беллов и соседние племена титтов были принуждены к этому (Арр., Loc. cit.), очевидно, потому, что численность населения была недостаточной для города такой величины. Но со строительством этой стены началось противостояние сегеданцев с Римом, поскольку, согласно букве договора строительство новых укрепленных городов, а по смыслу – как его понимали римляне – и укрепление уже существующих, не допускалось (Арр. Iber., 44,182-183; Diod., XXXI, 39). Сенат, узнав о случившемся, запретил строительство стены и отменил пожалованное прежде освобождение от обязанности уплачивать трибут и поставлять вспомогательные войска (Арр. Iber., 44, 182). Так начался конфликт – пока еще дипломатический. Спровоцировали ли его жители Сегеды? Или инициатива исходила от римлян? На оба вопроса, вероятно, следует ответить отрицательно. Предполагать это позволяет последующее поведение сегеданцев, твердое, но отнюдь не исключающее возможности компромисса (Diod., XXXI, 39). Синойкизм был, по сути, лишь внешним проявлением тех успехов, которых достигли эти земли в культурном, политическом и экономическом развитии^{70}. Действия в отношении титтов и некоторых общин беллов^{71} имели причиной, по-видимому, соперничество с соседями, как это происходит всегда и всюду. На этой окраине сферы влияния великой державы такие локальные обострения ситуации вели – типичный случай – к куда большим конфликтам. В данном случае невозможно решить, притеснялись ли отдельные общины потому, что были дружественны римлянам, или они потому и были тесно связаны с Римом, что их притесняли. В высшей степени вероятно, что такими были принужденные к синоикизму против своей воли беллы и типы, которые обратились к могущественным римлянам и дали им повод к вмешательству. С какой бы целью ни возводили бы испанцы стену вокруг Сегеды, римляне видели в этом угрозу своему влиянию в тех краях и усиление будущего противника (Diod., XXXI, 39).

Римским послам, которые доставили предписания сената, возражал на народном собрании в Сегеде старый, опытный и уважаемый человек по имени Кар^{72}.[23]23
  Этот Какир, возможно, идентичен упоминаемому позже Кару (Арр. Iber., 45, 185-186), см.: Münzer F. Karos // RE. Hbbd. 20. 1919. Sp. 1996 и FHA. IV. P. 9 (здесь А. Шультен считает более правильной форму «Кар», поскольку встречаются также «Карик» и «Карион»). В аналогичной ситуации Флор упоминает Мегаравика (I, 33, 4 = II, 17, 4). Ф. Мюнцер предполагает, что «Мегаравик» могло быть прозвищем Кара, как Ректуген имел прозвище Каравний; см.: Арр. Iber., 94, 407 (Münzer F. Karos. Sp. 1996).


[Закрыть] В то время как сегеданцы заранее явно решили не идти на компромисс ни по одному пункту^{73},[24]24
  У Аппиана речь идет о поведении сегеданцев явно в более ранний период, у Диодора – в более поздний, когда они уже были готовы кое в чем уступить.


[Закрыть] Кар был готов уступить римлянам в вопросе о выплате трибута и поставке вспомогательных войск[25]25
  Сомнительно, что Кар стал бы обещать римлянам уступки, не согласованные с общиной. Ниже Г. Симон признает, что позиция Кара и его сограждан в целом совпадала. – Примеч. перев.


[Закрыть], но был непреклонен в главном, что касалось окружения города стеной. В качестве аргумента он ссылался на то, что это никак не противоречило договору (Арр. Iber., 44,183; Diod., XXXI, 39). Поскольку речи Кара и сегеданцев в целом совпадали, римские послы прекратили бесполезные переговоры (Diod., XXXI, 39).

Ответ сената гласил: разорвать договор и объявить войну сегеданцам и их союзникам^{74}.[26]26
  О союзниках сегеданцев мы узнаем лишь на более поздней стадии событий. Помимо Нуманции, это Окилис (Арр. 1Ьег., 47, 196; 48, 198) и Нертобрига/Нергобрига (48, 200-204; 50, 213).


[Закрыть] Кельтиберам было, конечно, известно о поражении римлян от лузитан, и в связи с новым требованием поставлять вспомогательные войска они могли надеяться, что римляне уступят в главном вопросе. В этом, однако, испанцы ошиблись.

Впервые после долгого сравнительно мирного периода Рим столкнулся с тяжелыми военными проблемами. Принятые римлянами меры были весьма необычны. До сих пор консулы и преторы (с 222 г.) приступали к исполнению обязанностей с 15 марта^{75}. Пока вместе с военным командованием и армией они получали назначение на определенный театр военных действий, могло уже наступить лето, тем более что чаще всего в Риме у них еще хватало дел, которые требовали завершения, например прием послов^{76}.[27]27
  Или вопросы откладывались до вступления в должность новых магистратов (ad novos magistrates), см., например: Liv., XXXIX, 7, 7; XLI, 6, 7; XLII, 26, 9. К этому времени воинские наборы также могли проводиться лишь с 15 марта.


[Закрыть] Проходило также какое-то время, пока в зависимости от обстоятельств производился воинский набор. Если театр военных действий, как в случае с Испанией, был удален от Италии, часто терялась значительная часть наиболее пригодного для боевых операций времени. Так, в связи с конфликтом на Пиренейском полуострове вступление консулов и преторов в должность впервые с 153 г. было перенесено на 1 января^{77}.[28]28
  Поэтому консулы действительно могли отбыть в путь, как только позволяла погода (обычно навигация прекращалась с 11 ноября по 5 марта: mare clausum, см. Manil., Ill, 641. Дорога в Испанию по суше зимой и весной также была очень трудной, см.: Strabo, IV, 1, 12, р. 187).


[Закрыть] Нет ничего невозможного в том, что конкретные обстоятельства прошлогоднего поражения, обусловленного поздним прибытием римских войск, способствовали принятию такого решения. Кроме того, впервые после 195 г. было решено отправить в Испанию одного из консулов и провести набор двух легионов и положенного им количества италийских вспомогательных войск. С учетом испанских вспомогательных отрядов численность этой армии составила почти 30 000 человек^{78}.[29]29
  Согласно приводимым там данным, войско должно было насчитывать 10 000 легионеров, 600 всадников, италийские союзники выставляли 10 000 пехотинцев и 1800 всадников. К этим 22 400 человек добавились 8000 солдат испанских вспомогательных отрядов (они набирались, по-видимому, на восточном побережье и на Эбро, ср.: Schulten A. Numantia. Bd. I. S. 334). Подобная численность войск была обычной в войнах против Нуманции до принятия командования Сципионом Эмилианом.


[Закрыть] Консулами того года были Квинт Фульвий Нобилиор^{79} и Тит Анний Луск^{80}; командование в Испании получил первый из них (Арр. Iber., 45, 184), по-видимому, путем обычной жеребьевки (так же, как, впрочем, и Катон в 195 г.: Liv., XXXIII, 43, 4). Дальняя провинция досталась претору Луцию Муммию, консулу 146 г. (Арр. Iber., 56, 236; Memmius: DiocL, XXXI, 42 и Eutrop., IV, 9, I)^{81}, который получил меньшее войско (по Арр. Iber., 56, 237; 57, 238 – 14 000 человек, т. е., вероятно, потому, что полноценный легион насчитывал 5000 пехотинцев и 300 всадников, соответствующее число италийцев = 5000 + 900 и 2800 воинов вспомогательных отрядов^{82}). Оба римских наместника двигались в Испанию частью сушей, частью морем[30]30
  Это был обычный способ (например, Катон в 195 г.: Liv., XXXIV, 8, 4-7; Арр. Iber., 40, 161; Манцин в 137 г.: Val. Max., I, 6, 7; Obseq., 24). В нашем случае источники сообщают лишь о высадке Муммия в Испании (Diod., XXXI, 42; Lucil., 389-393 М., см. ниже, гл. I, § 3). А. Шультен предполагает, что Нобилиор проделал свой путь по суше (FHA. IV. Р. 11—12).


[Закрыть]. Разделение провинций между Нобилиором и Муммием вызывает удивление. Несмотря на тяжелое поражение от лузитан в прошлом году, в Hispania Citerior отбыл консул, а дальнюю провинцию получил претор[31]31
  Вероятно, римляне в тот момент планировали после ликвидации волнений в Кельтиберии с сильным войском наместника в Дальней Испании начать войну против лузитан. См. о ситуации 151 г. у А. Шультена: «У северной армии были теперь развязаны руки для операций на южном, лузитанском театре военных действий» (Schulten A. Viriatus. S. 214).


[Закрыть]. Развитие событий в Кельтиберии, где конфликт, казалось, пока носил ограниченный характер, вряд ли могло объяснить подобный образ действий[32]32
  Верная характеристика кельтиберской войны у Полибия (XXXV, 1) и следующего ему Диодора (XXXI, 40) была дана уже спустя значительное время после ее начала (ср. ниже, гл. III, § 1). Тем более прав был Кассиодор post eventum: «они были первыми консулами, которые вступили в должность в январские календы из-за неожиданно начавшейся войны в Кельтиберии (hi primi consules kal. Januariis magistratum inierunt propter subitum Keltiberiae bellum)». Оставившие столь глубокий след государственно-правовые мероприятия, которыми особенно были затронуты должностные лица предыдущего года, лучше всего объяснить неожиданными дурными новостями (subitum bellum). Из числа таковых нам известно лишь о поражении, понесенном в Испании от лузитан (Арр. Iber., 50, 234). Наиболее верный дословный текст содержится, по-видимому, в периохоах Ливия (per. 47): «Причиной таких перемен в народном собрании было испанское восстание (mutandi comitia causa fuit, quod Hispani rebellabant)» (пер. М. Л. Гаспарова).


[Закрыть]. Поэтому я полагаю, что победа лузитан втянула Ближнюю Испанию в войну в гораздо большей степени, чем это может показаться на первый взгляд.

Нобилиор со своим войском высадился предположительно в Тарраконе^{83}.[33]33
  Однако, как предполагает А. Шультен, у Сципиона Эмилиана была иная ситуация.


[Закрыть] Его путь к театру военных действий лежал вверх по Эбро и затем по Халону. Сначала поход 153 г. протекал вяло. Из донесений предполагалось, что сегеданцы в случае появления римского войска будут застигнуты врасплох[34]34
  Мы, однако, не знаем, когда римляне сообщили кельтиберам об объявлении войны. Можно полагать, что сенат обнародовал свое решение лишь тогда, когда римское войско уже было в Испании (ср. события 152 г.: Polyb., XXXV, 3, 3; Арр. Iber., 49, 208; 50, 211).


[Закрыть]. Строительство стены вокруг города еще не завершилось^{84},[35]35
  Согласно Аппиану (Iber., 44, 181), планировалось возведение стены в 40 стадиев (7200 м.), т. е. огромной длины. Длина же стены близ Бельмонте составляет приблизительно 2200 м, или 12 стадиев. См. карту у Р. Менендеса Пидаля (Menendez Pidal R. Historia de Espana. T. II. P. 94). Нуманция имела в окружности 24 стадия (Арр. Iber., 90, 394). Этому, однако, не соответствовала длина ее стены (Schulten A. Numantia // RE. Hbbd. 33. 1936. Sp. 1259).


[Закрыть] союзники же Сегеды были не слишком сильны, поэтому они бежали с женами и детьми в Дальнюю Кельтиберию к еще не вступившим в войну аревакам и попросили принять их (Арр. Iber., 45, 184; Flor., I, 34, 3 = II, 18, З)[36]36
  У Флора ареваки названы союзниками (socii) сегеданцев, хотя таковыми на тот момент они еще не являлись, см.: De Sanctis С. Storia dei Romani. Vol. IV. Pt. 1. P. 468-469.


[Закрыть]. Нобилиор, прибыв в Сегеду, застал лишь покинутый город. Вновь пришлось вступить в переговоры. Ареваки приняли сегеданцев, но все же выступали пока как посредники, а не участники в войне (Арр. Iber., 45, 185; Flor., I, 34, 3 = II, 18, 3). Они попытались выхлопотать у римлян прощение для жителей Сегеды, но безуспешно (Flor., I, 34, 3 = II, 18, 3). Ареваки должны были или выдать беглецов римлянам, или, открыто встав на сторону первых, вступить в борьбу со вторыми. Римляне настаивали на безусловной сдаче врагов (deditio), которая, естественно, предполагала выдачу оружия (Flor., I, 34, 4 = II, 18, 4; Арр. Iber., 49, 208 – упоминание в 152 г. о требованиях Нобилиора). Последнее задело за живое этих воинственных, свободолюбивых людей (Flor., I, 34, 4 = II, 18, 4; Diod., XXXIII, 16; 25; Dio Cass., XXII, 75). Поэтому требования римлян были отклонены, а между ареваками и враждебными Риму жителями Ближней Кельтиберии был заключен союз. Главнокомандующим объединенных сил избрали упоминавшегося уже сегеданца Кара (Арр. Iber., 185). Тем самым было принято решение, имевшее самые серьезные последствия. Только теперь война приобрела угрожающий размах. Насколько затянулись дипломатические дискуссии, показывает то, что выборы Кара, которые должны были последовать сразу после прекращения переговоров, состоялись только 21 августа (Арр. Iber., 45, 185 и 187), за два дня до сражения, происшедшего в день Вулканалий, т. е. 23 августа, когда уже большая часть благоприятного для боевых действий времени прошла.

§ 3. Поражения и победы Луция Муммия в боях с лузитанами

Однако решающее влияние на описанный выше исход событий оказала неудачная до того момента война с лузитанами. После победы Пуника над римлянами в 154 г. лузитанские отряды предприняли дальние рейды в зависимые от Рима области на юге Испании. Они привлекли на свою сторону часть веттонов. Новой целью была область бластофиникийцев в низовьях Бетиса, нынешнего Гвадалкивира (Арр. Iber., 56, 235)^{85}. Во время одной из осад Пуник погиб. Его преемником стал человек по имени Кайсар (Арр. Iber., 56, 236). В этой местности, очевидно, лузитаны находились еще тогда, когда туда прибыл новый претор Луций Муммий. Своей задачей он, по-видимому, считал помощь осажденным городам, для чего претор высадился с войском неподалеку от расположения противника[37]37
  Нижеследующее излагается по Диодору (XXXI, 42), где Муммий назван Меммием. Аппиан (Iber., 56, 236—237) иначе описывает поражение римлян. Согласно его рассказу, Кайсар сначала был разбит и обращен в бегство. Муммий в беспорядке преследовал его и подвергся новой атаке лузитан, которые убили примерно 9000 врагов, возвратили себе добычу и свой лагерь, к тому времени захваченный противником, и завладели большим количеством оружия и боевых значков. Римские знамена варвары пронесли по всей Кельтиберии, подвергая их насмешкам и поношению. Обе версии, по моему мнению, в значительной степени несовместимы (это пытаются доказать: Schulten A. Polybius und Posidonius über Iberien und iberischen Kriege // Hermes. Bd. 46. 1911. S. 600; Ursin N. R. af. De Lusitania provincia Romana. Diss. Helsingfors, 1884. P. 30). Ho то, что речь идет об одном и том же сражении, доказывает дополнительное замечание о славе, которую снискали себе лузитаны одержанной победой. Если бы Муммий потерпел два поражения, то не получил бы триумфа (Арр. Iber., 57, 243). Рассказ Диодора, несмотря на свою краткость, обнаруживает индивидуальные черты, тогда как описанная Аппианом картина сражения встречается у него четырежды (56, 237; 58, 245; 66, 281-282; 67, 285-286, если отказаться от двух случаев, где бегство используется лузитанами в качестве военной хитрости – 63, 266 и 64, 270). Уже по одному этому сведения Диодора представляются заслуживающими большего доверия, чем шаблонное сообщение Аппиана. Данные Диодора находят подтверждение и еще в одном источнике. К. Цикориус обнаружил, что в стихах Луцилия (389—390, 392—393, к этому относится и ст. 391) идет речь о поспешной выгрузке войска с кораблей и их построении перед битвой (Cichorius К. Untersuchungen zur Lucilius. Berlin, 1908. S. 300—302). Однако он не сумел «подыскать определенное событие в римской истории, к которому могло бы относиться повествование Луцилия» (Ibid., S. 302). У Диодора описаны не только высадка войска (поскольку ей мешали, она, видимо, происходила быстро), но и сражение римской армии (речь могла идти и о ее построении). Хотя мы не знаем, почему у Луцилия идет речь об этом событии, возможность такой идентификации отнюдь не исключена. Во всяком случае, Луций Муммий и его брат Спурий были близко знакомы со Сципионом Эмилианом. Следующий вопрос состоит в причинах расхождений Диодора с Аппианом. Возможно, в этом виновата небрежность последнего, который путался в описании различных поражений римлян. Однако он мог воспользоваться уже сложившейся в традиции версией событий. В этом случае надо предполагать искажение в промежуточном источнике. Однако представляется спорным, что оно сделано в пользу Муммия, поскольку тот изображен у Аппиана в не слишком благоприятном свете (потеря лагеря).


[Закрыть]. Однако Кайсар своевременно осознал опасность, и ему удалось атаковать римлян прежде, чем они закрепились на берегу (Diod., XXXI, 42). Римляне все же смогли разбить лагерь (Арр. Iber., 56, 237) и начали строиться в боевой порядок (Lucil., 393). Однако, судя по постигшей их неудаче, не все римское войско успело высадиться (Lucil., 391—392). Во всяком случае, Муммий потерял свой лагерь, много оружия и боевых значков (Арр. Iber., 56, 237), а также почти две трети солдат (Арр., Loc. cit.: примерно 9000; Diod., XXXI, 42: большая часть армии). Муммию пришлось разбивать новый лагерь и тренировать в нем свое войско (Арр. Iber., 57, 238). Естественно, победа значительно укрепила уверенность лузитан в собственных силах. Захваченные римские знамена они носили по всей Кельтиберии, показывая их и насмехаясь как над римлянами, так и над кельтиберами, которые не прославились подобными успехами (Арр. Iber., 56, 237; Diod., XXXI, 42). Результатом стало скрытое соперничество отдельных племен между собой и решение ареваков – ввиду ослабления римского могущества – начать борьбу с римлянами (Diod., XXXI, 42). Временная последовательность в целом совпадает: лузитаны одержали победу в начале кампании, непосредственно после прибытия римского войска. Переговоры же с ареваками состоялись под влиянием демонстрации захваченных у Муммия боевых значков, когда войско Ноби-лиора уже стояло в Кельтиберии.

Тем временем в Hispania Ulterior Муммий, который какое-то время «опасался выйти в поле прежде, чем укрепит боевой дух своих воинов»^{86},[38]38
  Подобные выражения вряд ли могут восходить к победному донесению Муммия, которое, как считал Ф. Мюнцер, лежало в основе аппианова рассказа (Münzer F. Mummius. Sp. 1195). Эти реляции были не единственным источником для дальнейшей традиции. Однако, как мне кажется, последующее изложение у Аппиана окрашено в слишком благоприятные для Муммия тона, если вообще не вымышлено, и потому должно быть отброшено. Ап-пиан (Iber., 57, 238) сообщает далее, что Муммий в то время, когда он из опасения оставался в лагере, выждал удобный момент и сумел неожиданно отнять «добычу и боевые значки» у проходивших мимо врагов, нанеся им большие потери. И это несмотря на то, что у того же Аппиана сказано, что римские штандарты носили по Испании в качестве трофеев (Iber., 57, 237). К тому же римлянам никогда не удавалось использовать географические условия Испании для неожиданных атак, как это предполагается в отношении только что разбитого Муммия. Здесь обнаруживается одна тенденция традиции, для которой очень важно, что удалось исправить неприятную ситуацию с потерей знамен.


[Закрыть] возвратил себе свободу действий. Причиной этого было, по-видимому, то, что отряды Кайсара, которые не являлись регулярной армией, решили вернуться на родину к северу от Тахо после того как благодаря своей победе и, несомненно, успешной осаде прибрежных городов захватили богатую добычу. Однако это отнюдь не устраняло лузитанскую угрозу полностью. Одновременно с описываемыми событиями лузитаны из области к югу от Тахо напали на земли кунеев^{87} в южной Португалии, которые относились к римской провинции. Ими предводительствовал некий Кавкен. Конисторгис – очевидно, главный город кунеев^{88} – был взят, о противодействии же со стороны римлян ничего не известно (Арр. Iber., 57, 239). Вскоре лузитанам пришлось оставить Конисторгис, поскольку в 151 г. там уже зимовали войска Сервия Сульпиция Гальбы (Арр. Iber., 58, 246). Судя по всему, операции лузитан исчерпывались рейдами, набегами и грабежами. Пока Муммий занимался тем, что усиливал свою армию с помощью рекрутских наборов (через какое-то время он располагал уже 9000 пехотинцев и 500 всадников: Арр. Iber., 57, 241), лузитаны смогли беспрепятственно переправиться в через Гибралтарский пролив в Африку – возможно, во избежание столкновения с римскими войсками, по сравнению с которыми они чувствовали себя недостаточно сильными. В Африке они разделились: одна их часть начала опустошать сельскую местность, другая осадила город Окилу (Арр. Iber., 57, 240)[39]39
  А. Шультен и С. Гзелль предположительно отождествляют Окилу с Цилисом – совр. Ацила на марокканском побережье между Танжером и Ларашем (Schulten A. Viriatus. S. 214. Anm. 3; Csell S. Histoire ancienne de lAfrique du Nord. T. III. Paris, 1921. P. 310. Not. 8).


[Закрыть]. Этот уход из родных краев и боевые действия в стране, находившейся лишь в очень слабой зависимости от римлян и Массиниссы (ср. Арр. Lib., 68, 306), показывает, что походы лузитан в эти годы ни в коем случае нельзя рассматривать как национальную оборону против римлян. Это была военная экспансия скудно наделенной природой и явно перенаселенной страны, направленная против соседних земель, в которых можно было захватить хоть какую-нибудь добычу. Эти походы, целью которых являлось также приобретение территорий для поселения, каковых часто не хватало, таили в себе опасность утраты связи с родиной и соответственно сравнительно легкого их разгрома.

Между тем события в Испании[40]40
  См.: Celzer M. Nasicas Widerspruch gegen die Zerstorung Karthagos // Philologus. Bd. 86. S. 261: «Судя по контексту, под этой войной могла подразумеваться только война 153—150 гг.».


[Закрыть] оказались связаны с событиями в Африке и по другой причине. Карфагеняне, находившиеся в давней вражде с поддерживаемым римлянами нумидийским царем Массиниссой, внимательно следили за положением на западе. Несомненно, в Карфагене знали о поражении римлян в 154 г., как и об обострении обстановки в Кельтиберии, отправке туда консульской армии и переносе сроков вступления консулов в должность (на это указывает Ап-пиан (Lib., 68, 306), о поражении же в Кельтиберии в 153 г., напротив, там едва ли было известно). Карфагеняне воспользовались ситуацией и «в то время как римляне вели войну с иберами» напали на подданных Массиниссы. Момент оказался особенно удачным еще и потому, что сам Массинисса поспешил послать на помощь римлянам одного из своих сыновей, который был блокирован «другими иберами» (Арр. Lib., 68, 306). И кроме того, нумидийский царь направил на подмогу римлянам в Испанию отряд в 300 всадников и 10 слонов (Арр. Iber., 46, 198, в конце августа они были в Испании), которые также ему пригодились бы. Весьма вероятно, что осада Окилы идентична блокаде сына Массиниссы «другими иберами»^{89}. Легкость успехов римлян в Африке, видимо, объясняется помощью со стороны Массиниссы.

Теперь военное счастье, по сути, отвернулось от лузитан. Муммий с усиленным войском начал преследовать Кавкена через пролив (Арр. Iber., 57, 141) – он переправился на кораблях со своими солдатами из Hispania Ulterior. Начиная с данного момента, до нас дошли сведения только о его успехах (это вполне возможно, поскольку лузитаны теперь действовали на враждебной им территории и к тому же разделив силы). Прежде всего, Муммий обрушился на грабившие страну банды и уничтожил часть из них, будто бы 15 000 врагов (Арр., Loc. cit.) – число, обусловленное требованиями, которые предъявлялись к полководцам, претендовавшим на триумф^{90},[41]41
  По словам Валерия Максима (II, 8, 1), для получения триумфа требовалось уничтожить не меньше 5000 врагов только в одной битве. Но триумф стоял под вопросом, если перед тем полководец потерпел поражение: Oros., IV, 12, 1; V, 4, 7. См. комментарий к: IV, 12, 1: Volkmann H. Valerius (155) // RE. 2. Reihe. Hbbd. 15. 1955. Sp. 2. Даже если рассказ Орозия – выдумка анналистов, в данном контексте она представляет ценность.


[Закрыть] – и Муммий отпраздновал его по возвращении на родину (Арр. Iber., 57, 243. Как homo novus – Veil. Pat., 1,13, 2; II, 128, 2 – он едва ли ожидал, что получит такое отличие). Затем ему удалось снять осаду с Окилы. Враги понесли при этом потери, которые переданы в источнике неопределенными величинами (App. Iber., 57, 241: «некоторые»). Одновременно он полностью уничтожил отряд нагруженных добычей грабителей[42]42
  App. Iber., 57, 242 – «так что не осталось даже вестника поражения». По мнению Ф. Мюнцера, это выражение, начиная с «Илиады» (XII, 73), неоднократно встречается в источниках (Münzer F. Mummius. Sp. 1195). В Iber., 63, 268 Аппиан отказывается от сокращенной формы этой сентенции и повторяет ее дословно. Это выражение, по-видимому, должно было затушевать не слишком высокую цифру вражеских потерь.


[Закрыть]. С добычей Муммий поступил по доброму обычаю полководцев: разделил между воинами то, что можно было унести, а остальное сжег в честь богов войны (App. Iber., 57, 242; Сулла – App. Mithr., 45, 176; Сципион Эмилиан в честь Арея и Афины – Lib., 133, 632; Марий – Plut. Mar., 22, 1). По римским понятиям, в конечном счете Муммий более или менее успешно исполнял свои обязанности и заслужил в награду за свою деятельность триумф (ср.: Eutrop., IV, 9, 1: inseqenti anno L. Mummius in Lusitania bene pugnavit; см. выше, с. 32).