Текст книги "Бомбы сброшены!"

Автор книги: Ганс Ульрих Рудель

Соавторы: Гай Гибсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 44 страниц)

«Ну, хорошо. Тогда вы можете летать».

Теперь уже и я не скрывал своей радости. Я представлял, как обрадуются мои товарищи, когда услышат, что я возвращаюсь. Далее мы говорили о новых системах оружия и положении на фронте. Фюрер сообщил мне, что сейчас идут испытания «чудо-оружия». Однако он добавил, что пока не следует переоценивать его эффективность, так как точность этих ракет пока еще слишком мала. Однако он добавил, что это не слишком важно, так как он надеется, что в будущем начнется производство надежных ракет. Более того, нам не следует рассчитывать на обычные взрывчатые вещества. Готовится нечто принципиально новое, гораздо более мощное. И когда мы применим все эти новинки, то война быстро завершится нашей победой. Фюрер сказал, что разработка новых систем вооружения находится уже на завершающей стадии, и очень скоро они начнут поступать в войска. Для меня все это было слишком неожиданно и сложно, я даже не мог себе все это четко представить. Лишь позднее я узнал, что новые ракеты должны были нести атомные боеголовки.

Это посещение ставки фюрера, как и все предыдущие, оставило глубокое впечатление. Из Зальцбурга я совершил короткий перелет в свой родной город Гёрлиц.

Участие в торжествах, организованных в мою честь, потребовали от меня больше сил, чем некоторые боевые вылеты. Как-то в 7 утра, когда я измученный лежал в постели, меня разбудил хор девушек, затянувший очередную осанну. Лишь с огромным трудом жене удалось заставить меня пожелать им доброго утра. Трудно объяснить людям, что человека, получившего самую высокую награду Рейха, совсем не радуют торжества и праздники. Я провел еще несколько дней в доме родителей в деревне, наслаждаясь приятной домашней обстановкой. Я слушал сводки с Восточного фронта и думал о солдатах, сражающихся там. Больше меня не держало в тылу ничто. Я позвонил Ротманну в Циттау, и на Ju-87 мы снова отправились через Вену и Бухарест на Восточный фронт.

Глава 14
Роковое лето 1944 года

Через несколько часов я приземлился в Фокшанах, в северной Румынки. Моя группа базировалась в Хуши, чуть севернее этого города. Наш фронт теперь был гораздо прочнее, чем пару недель назад. Он проходил от Прута до Днестра по краю плоскогорья севернее Ясс.

Маленький городок Хуши угнездился среди холмов. Многие из них были превращены в виноградные плантации, террасами поднимавшиеся до самых вершин. Интересно, созрел ли уже виноград? Наш аэродром находился на северной окраине города, а квартиры были расположены, разумеется, в противоположном конце, поэтому каждым утром нам приходилось пересекать весь городок. Местные жители с интересом наблюдали за нами. Кое-кто из нас пытался заговорить с горожанами, и те неизменно выказывали свое дружелюбие. Особенно тесные контакты с нами поддерживали представители церкви. Они следовали примеру своего епископа, у которого я часто бывал в гостях. Он неустанно повторял, что церковь видит в нашей победе единственный шанс сохранить свободу вероисповедания. Поэтому церковь будет ждать этой победы столько, сколько потребуется. В городе было очень много торговцев, и лавчонки можно было увидеть буквально на каждой улице. Все это очень отличалось от Советской России, которую мы недавно покинули. Там средний класс был уничтожен, сожранный пролетарским молохом.

Что меня особенно поразило, когда я шел через город, – огромное количество собак. Судя по всему, эти орды были бездомными. Они шатались по всему городу, их можно было встретить на каждой улице, буквально на каждом углу. Я временно жил на небольшой вилле с виноградником. Рядом с ним протекала маленькая речка, где можно было выкупаться. По ночам через виноградник следовали целые процессии собак. Они двигались индейской цепочкой, штук по 20–30. Как-то утром я еще нежился в постели, когда ужасное чудовище заглянуло ко мне в окно, оскалив клыки. Позади него я заметил штук 15 его приятелей, стоящих на задних лапах. Остальные крутились во дворе, пытаясь заглянуть в окно. Когда я прогнал собак, они тихонько убрались, так и не залаяв.

Недостатка в еде мы не испытывали. Жили мы хорошо, хотя получали жалование в леях. Если нельзя было купить что-нибудь стоящее, всегда можно было найти яйца. В конце концов, почти все наши деньги мы конвертировали в яйца. Обер-лейтенант Шталер держал первенство среди офицеров по части поглощения яиц. Он съедал их в удивительных количествах. В те дни, когда нехватка бензина делала полеты невозможными, мы старались испытать этот новый источник энергии. Вся эскадрилья до последнего человека занималась физическими упражнениями. Обычно это был длинный кросс по пересеченной местности, гимнастика и, разумеется, футбол.

Для меня эти занятия были довольно мучительными. Подошвы ног у меня еще не совсем зажили, да и плечо беспокоило при каждом неосторожном движении. Но для личного состава эскадрильи эти рутинные спортивные занятия были прекрасным отдыхом. Кое-кто самый умный, в том числе и я, использовали вынужденное безделье для прогулок по горным рощам или для занятий другим спортом.

Обычно мы выезжали на аэродром, чтобы взлететь где-то с 4 до 5 утра. Но на противоположной стороне города мы всегда наталкивались на огромное стало овец, впереди которого шествовал осел. Глаза осла были почти скрыты длинной гривой, и мы гадали: а видит ли он вообще что-нибудь? Из-за этой гривы мы прозвали его Затмением. Однажды утром, когда мы в очередной раз застряли среди овец, кто-то, смеха ради, дернул осла за хвост. Его реакция просто невероятна. Сначала он взбрыкивает копытами, как лягающаяся лошадь, потом сказывается его ослиная натура, и он замирает на месте, как каменный. Наконец дает знать о себе цыплячье сердце, и он удирает прочь со скоростью ветра. Стадо овец, вверенное его попечению, разумеется, ничего не понимает. Овцы видят лишь то, что возникли какие-то проблемы, а их вожак по совершенно непонятной причине умчался прочь. Оставшись без присмотра, они оглашают воздух истошным блеяньем, от которого звенит в ушах, а потом бросаются галопом вдогонку… Теперь нас не волнует вопрос: встретим сильное противодействие во время первого вылета или нет. Разыгранный животными спектакль настолько комичен, что мы веселимся от души. Смех на время заставляет забыть опасности войны.

* * *

Пока что мы совершаем вылеты на относительно спокойный участок фронта. Тем не менее, неослабевающий поток подкреплений показывает, что красные готовятся нанести удар прямо в сердце Румынии. Район наших операций тянется от деревни Таргул-Фрумос на западе до плацдармов на Днестре южнее Тирасполя. Большую часть вылетов мы совершаем в район к северу от Ясс, так как Советы пытаются здесь выбить наши войска с высот вокруг Карбити на берегу Прута. Самые жестокие бои идут вокруг руин замка Станча на так называемом Замковом холме. Раз за разом мы теряем эту позицию и всегда отбиваем ее обратно.

Именно в этот район Советы постоянно подводят свои неисчерпаемые резервы. Как часто мы атакуем мосты через реку! Наш маршрут пролегает через Прут к Днестру мимо Кишинева и далее на восток. Мы надолго запомним названия Кошница и Григориополь, а также плацдарм возле Бутора. Некоторое время на нашем аэродроме базируются наши товарищи из 52-й истребительной эскадры. Ими командует майор Баркгорн, который прекрасно знает свое дело. Истребители часто сопровождают нас во время вылетов, и мы доставляем им массу неприятностей. У русских появился новый истребитель Як-3, и теперь они каждый день устраивают стычки. Наш аэродром подскока находится в районе Ясс. Оттуда легче патрулировать над линией фронта. Командир эскадры часто бывает на передовой, чтобы наладить взаимодействие своих самолетов с войсками. Его передовой командный пункт оснащен рацией, которая позволяет ему слышать все переговоры в воздухе и на земле. Пилоты истребителей разговаривают между собой, с офицером наведения истребителей, то же самое делают и пилоты пикировщиков. Обычно мы используем разную длину волны. Как-то командир эскадры решил проявить заботу о своих подчиненных и вознамерился посетить места расквартирования личного состава. Он видел, как наша группа приближалась к Яссам. Мы летели на север, чтобы атаковать цели в районе замка, которые армия хотела нейтрализовать. Для этого пехотные командиры связались с нашим пунктом управления полетами. Над Яссами нас уже ждали, но только не наши истребители, а большая группа Лагов. Через мгновение в небе завертелась бешеная карусель. Тихоходным «Штукам» приходится тяжело в схватке с быстрыми, как стрела, русскими истребителями. Вдобавок нам мешает полный груз бомб. Со смешанными чувствами командир эскадры следит за разворачивающейся схваткой и слушает переговоры пилотов. Командир 7-й эскадрильи, полагая, что я не вижу Лаг-5, который подбирается ко мне снизу, кричит: «Ханнелора, оглянись! Один из них собирается тебя сбить!» Но я давно заметил наглеца, и у меня еще более чем достаточно времени, чтобы уклониться от атаки. Мне не нравятся эти вопли по радиотелефону. Они дурно влияют на летчиков и мешают им стрелять. Поэтому я отвечаю: «Еще не родился тот, кто меня собьет».

Я не хвастаюсь. Я просто хочу показать другим пилотам, что я совершенно спокоен. В горячке боя хладнокровие командира очень сильно помогает подчиненным. Конец этой истории командир эскадры рассказывал с широкой улыбкой:

«Когда я услышал это, то перестал волноваться за вас и вашу группу. Я просто с любопытством следил за всей заварушкой».

Очень часто, инструктируя экипажи, я читал им небольшую лекцию: «Любой из вас, кто не сможет удержаться рядом со мной, будет сбит истребителем. Любой, кто отстанет, превратится в легкую добычу врага и не сможет рассчитывать на помощь. Поэтому держитесь как можно ближе ко мне. Попадание зенитки чаще всего просто случайность. Если вам не повезет, вам на голову может упасть лист шифера с крыши, или вы попадете под трамвай. Да и вообще – на войне страховые общества не работают».

Старики уже знают мою точку зрения и вызубрили все мои крылатые изречения. Когда идет обучение новичков, они прячут улыбку и думают про себя: «А может быть, он и в самом деле прав». Мою теорию подтверждает тот факт, что мы практически не имеем потерь от вражеских истребителей. Новички, разумеется, должны пройти определенную подготовку перед тем, как попасть на фронт. Иначе для своих товарищей они будут опаснее, чем для противника.

Например, через несколько дней мы совершаем вылет в тот же район. И снова нас атакует большая группа вражеских истребителей. Недавно прибывший к нам обер-лейтенант Рем бросает свой самолет в пике следом за ведущим и отрубает ему хвост своим пропеллером. К счастью, ветер несет парашюты в сторону наших траншей. Мы кружим вокруг них, пока летчики не приземляются, так как советские истребители регулярно обстреливают наших пилотов, выбросившихся с парашютами. Но, проведя пару месяцев в составе нашей группы, обер-лейтенант Рем превращается в первоклассного летчика, который может вести звено. Очень часто ему приходится замещать даже командира эскадрильи. Я невольно испытываю симпатию к тем, кто медленно учится.

Лейтенанту Швирблату повезло гораздо меньше. Он уже совершил 700 боевых вылетов и получил Рыцарский Крест. Его самолет был подбит, и Швирблат совершил вынужденную посадку сразу за нашими окопами, при этом он потерял левую ногу и несколько пальцев. И все-таки мы сражались вместе в последние месяцы войны.

* * *

Нам приходится действовать без малейшей передышки. Бои идут не только севернее Ясс, но и на востоке, где русские захватили плацдармы на берегу Днестра. Однажды во второй половине дня 3 наших самолета находились над излучиной Днестра между Кошнице и Григориополем, где нашу оборону прорвала большая группа танков Т-34. Меня сопровождают лейтенант Фикель и один обер-фельдфебель на самолетах, вооруженных бомбами. Предполагается, что нас будут ждать истребители, и когда я приближаюсь к излучине, то действительно вижу истребители, кружащие в районе цели на небольшой высоте. Будучи оптимистом, я сразу делаю вывод, что это свои. Я лечу прямо к цели, высматривая танки, но тут до меня доходит, что эти истребители вовсе не мое сопровождение, а иваны. Мы только что совершили большую глупость, разорвав строй, чтобы атаковать отдельные цели. Остальные 2 самолета не могут немедленно пристроиться ко мне и догоняют меня слишком медленно. Удача, видимо, окончательно отвернулась от нас. Иваны готовы драться, что случается с ними весьма нечасто. Машину обер-фельдфебеля быстро охватывает пламя, и она дымящимся факелом уходит на запад. Фикель сообщает по радио, что его тоже подбили, и отваливает в сторону. Пилот Лаг-5, который, судя по всему, большой мастер своего дела, садится мне на хвост. Еще несколько истребителей держатся на небольшом расстоянии за ним. Что бы я ни делал, я никак не могу стряхнуть преследователя с хвоста. Он частично выпустил закрылки, чтобы снизить скорость истребителя. Я залетаю в глубокие овраги, чтобы вынудить его держаться подальше. Может быть, опасность врезаться в землю помешает ему целиться. Однако он вцепился в меня бульдожьей хваткой, и светящиеся трассы мелькают в неприятной близости от кабины. Мой стрелок Гадерманн испуганно кричит, что нас скоро собьют. Овраг постепенно расширяется, и я закладываю крутой вираж, но Лаг по-прежнему не отвязывается. Пулемет Гадерманна заклинило. Трассы русского проходят под моим левым крылом. Гадерманн орет: «Выше!» Я отвечаю: «Не могу. Ручка и так уперлась мне в живот». Меня все больше разбирает удивление. Как этот парень на своем истребителе так ловко повторяет все мои маневры? Пот ручьями бежит у меня по лбу. Я остервенело тяну ручку управления на себя. Трассы продолжают сверкать у меня под крылом. Оглянувшись, я могу увидеть окаменевшее от напряжение лицо ивана. Остальные Лаги отстали, вероятно, ожидая, когда их товарищ собьет меня. Летать, как я, они не умеют, крутые виражи на высоте 10–15 метров выполнять тяжело. Внезапно на бруствере окопа я вижу немецких солдат. Они дико машут руками, но, видимо, плохо понимают, что происходит. Но тут раздается торжествующий вопль Гадерманна: «Лаг готов!»

Гадерманн сбил русский самолет, или у того лонжероны не выдержали перегрузок на крутых виражах на полной скорости? Меня это уже не волнует. В наушниках я слышу громкие крики русских, какофония ругательств, как полагаю. Они видели, что произошло, и для них это нечто из ряда вон выходящее. Я давно потерял лейтенанта Фикеля и сейчас возвращаюсь домой в одиночестве. Подо мной в поле лежит горящий Ju-87. Обер-фельдфебель и его стрелок целехонькие стоят рядом. Завтра они вернутся к нам. Незадолго до посадки я связываюсь по радио с Фикелем. Это уже достаточный повод, чтобы отпраздновать второй день рождения Гадерманна и Фикеля. Они тоже настаивают на празднике. На следующее утро офицер наведения авиации в этом секторе звонит мне по телефону и сообщает, что вся пехотная дивизия с огромным волнением следила за вчерашним спектаклем. Ночью была перехвачена радиограмма русских, из которой стало ясно, что погибший пилот был знаменитым советским асом, неоднократно награжденным Золотой Звездой Героя Советского Союза. Следует отдать ему должное – он был отличным летчиком.

* * *

Вскоре после этого эпизода мне дважды приходится явиться к рейхсмаршалу Герингу по двум разным причинам. В первый раз я приземляюсь в Нюрнберге и отправляюсь в его родовой замок. Когда я вошел во двор замка, то был страшно удивлен. Геринг и его личный врач, наряженные в средневековые костюмы германских охотников, стреляли из луков в ярко раскрашенные мишени. Геринг не соизволил обратить на меня никакого внимания, пока не опустошил свой колчан. Меня поразило то, что он ни разу не промахнулся. Мне остается лишь надеяться, что тщеславие не одолеет Геринга, и он не заставит меня состязаться с ним, так как плечо у меня еще не зажило до конца, и я не смогу держать лук, не говоря уже о том, чтобы стрелять из него. То, что я прибыл к главнокомандующему Люфтваффе в меховых сапогах, показывает, что состояние моего здоровья еще слишком далеко от нормы. Геринг говорит мне, что посвящает большую часть свободного времени занятиям спортом. Для него это способ поддерживать физическую форму, и врачу волей-неволей приходится присоединиться к рейхсмаршалу в этом приятном времяпровождении. После скромного ужина в узком кругу, на котором из гостей присутствует только генерал Бруно Лёрцер, я, наконец, узнаю причину, по которой меня вызвали. Геринг вручил мне Золотой знак пилота с Бриллиантами и попросил сформировать и возглавить группу, оснащенную новыми истребителями Ме-410, которые вооружены 50-мм пушками. Рейхсмаршал надеется с помощью этих самолетов справиться с четырехмоторными стратегическими бомбардировщиками союзников. Я сразу понимаю, почему он обратился именно ко мне. Недавно я был награжден Рыцарским Крестом с Дубовыми Листьями, Мечами и Бриллиантами, поэтому он решил превратить меня в пилота истребителя. Судя по всему, Геринг мыслил категориями Первой Мировой войны, когда все пилоты, награжденные орденом Pour le Merlte,были истребителями, как и он сам. Он питает слабость к истребительной авиации, что не удивительно, так как раньше он сам тоже был асом-истребителем. Поэтому Геринг пытается перевести всех лучших пилотов, в том числе и меня, в истребители. Я рассказал ему, что раньше очень хотел стать летчиком-истребителем, но ряд обстоятельств этому помешал. Однако с тех пор я приобрел ценный опыт как пилот пикирующего бомбардировщика и не собираюсь менять специальность. В конце концов мне удается убедить Геринга отказаться от этой идеи. Тогда он говорит мне, что уже получил разрешение фюрера на мое новое назначение, хотя лично ему не слишком нравится перспектива отлучения меня от пикирующих бомбардировщиков. Тем не менее, Гитлер согласился с мнением Геринга и категорически запретил мне впредь приземляться за линией фронта для спасения сбитых экипажей. Это приказ, подчеркнул рейхсмаршал. Если и будет нужно спасть экипаж, пусть впредь это делает кто-нибудь другой. Меня этот приказ сильно огорчил. До сих пор наш неписаный кодекс гласил: «Все сбитые должны быть спасены». Я полагаю, что лучше всего это делать мне самому, так как мой огромный опыт позволяет справиться с этой задачей легче, чем кому-нибудь другому. Если это вообще может быть сделано, именно мне следует заниматься спасением экипажей. Но возражать сейчас – значит попусту сотрясать воздух. В критический момент все действуют так, как диктует обстановка. Через 2 дня я возвращаюсь в Хуши и снова участвую в боевых вылетах.

В боях наступает перерыв в несколько дней, и я решаю воспользоваться этой паузой, чтобы ненадолго слетать в Берлин. На обратном пути я приземляюсь в Гёрлице, навещаю родных и лечу дальше на восток через Фёслау возле Вены. Я остановился у своих друзей, и рано утром меня подняли телефонным звонком. Оказалось, кто-то искал меня по телефону всю ночь. Выяснилось, что из штаба рейхсмаршала звонили в штаб группы в Хуши, и уже оттуда начали разыскивать меня по всему предполагаемому маршруту. Я немедленно звоню в штаб Геринга, и его адъютант передает мне приказ немедленно прибыть в Берхтесгаден. Я начинаю подозревать, что этот вызов связан с новой попыткой перевести меня на штабную работу, или навязать службу в каком-нибудь спецподразделении. Поэтому я спрашиваю адъютанта:

«Чем это все для меня закончится?»

Так как он меня хорошо знает, то успокаивает:

«Ничего плохого».

И все-таки, когда я лечу над Дунаем, меня продолжают грызть смутные опасения. Погода просто отвратительная. Нижняя граница облачности проходит на высоте всего лишь 40 метров, почти ни один аэродром не дает посадки. Знаменитый Венский лес полностью окутан густым туманом. Я лечу вверх по долине от Сент-Пельтена к Амштетту и оттуда в Зальцбург, где и приземляюсь. Меня уже ждут, и на автомобиле мы отправляемся в охотничий домик рейхсмаршала, расположенный в Оберзальцберге недалеко от Бергхофа. Геринг находится на совещании у фюрера, и нам приходится ждать его возвращения. Его дочь Эдда превратилась в совсем взрослую, хорошо сложенную девушку, и ей разрешают посидеть вместе с нами. После недолгой прогулки по саду беседа принимает официальный характер. Я сгораю от нетерпения узнать, чем объясняется этот вызов. Дом и сад отличает изящная простота, ничего вульгарного или вызывающе богатого. Семья рейхсмаршала ведет простую, скромную жизнь. Геринг дает мне официальную аудиенцию в светлом кабинете с многочисленными окнами, сквозь которые можно видеть величественные горные хребты, вершины которых сверкают на ярком весеннем солнце. Рейхсмаршал питает явное пристрастие к старым обычаям и костюмам. У меня просто не хватает слов, чтобы описать его одеяние, напоминающее римскую тогу красно-коричневого цвета, скрепленную золотой брошью. Для меня все это ново и странно. Геринг курит длинную трубку. Ее разноцветная фарфоровая чашечка упирается в пол. Сначала Геринг молча разглядывает меня, а потом начинает говорить. Меня вызвали ради того, чтобы вручить еще одну награду. Он прикалывает мне на грудь Золотой знак с Бриллиантами за боевые вылеты, на котором красуется число 2000. Именно столько вылетов я совершил к этому времени. Это совершенно новая награда, и я первым из германских летчиков получаю ее, так как никто больше не совершил такого количества боевых вылетов. Знак сделан из чистого золота, в центре расположен платиновый венок с перекрещенными мечами. Под венком находится небольшая подвеска с числом 2000, выложенным крошечными бриллиантами. Я рад, что эту награду не сопровождают никакие неприятные дополнения, как всегда случалось ранее.

После этого мы обсуждаем ситуацию на фронте. Геринг считает, что мне не следует терять время и лучше поскорее вернуться в свою часть. Но я и так собирался сделать именно это. Рейхсмаршал добавляет, что армия готовит крупное наступление на нашем участке фронта, которое начнется буквально через несколько дней. Он только что вернулся с совещания у фюрера, на котором ситуация на фронтах обсуждалась в мельчайших деталях. Геринг несколько удивился тому, что я, находясь на фронте, не заметил подготовки к наступлению. В нем будут участвовать около 300 танков. Я невольно насторожился. Это число меня несколько удивило. Русские не раз бросали в бой и большее количество танков, однако нам давно уже не удавалось собрать такой ударной группировки. Я отвечаю, что верится во все это с большим трудом. Потом я спрашиваю, не может ли он немножко разгласить военную тайну и назвать мне номера дивизий и число танков в них. Ведь я прекрасно знаю части, расположенные на нашем участке фронта, и их силы. Буквально накануне отлета с фронта я разговаривал с командиром 14-й танковой дивизии генералом Унрейном. Это было всего пару недель назад, и генерал с горечью пожаловался мне, что у него остался всего один танк, и тот небоеспособный. Эта машина была переоборудована в подвижной пункт связи с авиацией. Именно такие машины на поле боя наводили наши «Штуки» на цели, которые его танки не могли уничтожить самостоятельно. Таким образом, я совершенно точно знаю силы 14-й танковой дивизии. Рейхсмаршал с трудом верит мне, так как ему сообщили совсем иные сведения об этой дивизии. Он говорит мне наполовину в штуку, наполовину всерьез:

«Если бы я не знал вас, то за эти слова немедленно отправил бы под арест. Но мы сейчас все выясним точно».

Он подходит к телефону и вызывает начальника Генерального Штаба.

«Вы только что сообщили фюреру, что для участия в предстоящей операции будут привлечены 300 танков».

Телефон работает прекрасно, и я слышу каждое слово.

«Да».

«Я хочу знать номера задействованных дивизий и количество танков в них. У меня находится человек, который отлично знаком с ситуацией».

«Кто это?» – спрашивает начальник Генерального Штаба.

«Это один из офицеров, которых вы прекрасно знаете».

Начальник Генерального Штаба, к несчастью для себя, начал именно с 14-й танковой. По его словам, в дивизии числилось 60 танков. Геринг еле сдержался.

«Мой человек утверждает, что в 14-йтанковой дивизии имеется всего один танк!»

На другом конце линии воцаряется долгое молчание.

«Когда он покинул фронт?»

«Четыре дня назад».

Снова долгая пауза. Потом мы слышим:

«40 танков находятся в пути на фронт. Остальные находятся в ремонтных мастерских, но обязательно прибудут в свои части к началу наступления, поэтому мы дали верные сведения».

Потом следует такой же расплывчатый ответ относительно других дивизий. Геринг в бешенстве едва не разбил трубку об аппарат.

«Вот так все и делается! Фюреру дают совершенно ложную картину, которая основана на абсолютно неверных данных, а потом удивляются, почему наши операции не приносят ожидаемого успеха. Сегодня, благодаря вам, это случайно прояснилось. Но слишком часто все наши планы оказывались построенными на песке! Система коммуникаций южного крыла фронта подвергается постоянным ударам вражеской авиации, и один бог знает, сколько танков из этих 40 доберутся до фронта, и когда это произойдет? Кто знает, имеются ли в ремонтных мастерских необходимые запасные части, и сумеют ли они завершить ремонт к намеченному сроку? Я немедленно доложу обо всем фюреру».

Геринг даже не пытается скрыть своего гнева. Потом он умолкает.

Когда я летел обратно на фронт, то невольно вспоминал все, что недавно услышал. Какова цель этих неточных или попросту фальшивых докладов? Случайность это или преднамеренная ложь? В любом случае тот, кто делает это, помогает врагу. И где находится источник всех этих преступлений?

* * *

Я прерываю свое путешествие, чтобы остановиться в Белграде. Как раз в тот момент, когда я захожу на посадку в Землине, над головой появляется соединение американских четырехмоторных бомбардировщиков и направляется к аэродрому. Пока я выруливаю со взлетной полосы, вижу, как весь аэродромный персонал разбегается в разные стороны. К западу от взлетной полосы находятся холмы, в которых прорыты тоннели, которые служат бомбоубежищами. Я вижу американские самолеты прямо перед собой совсем рядом с аэродромом. Это мне совершенно не нравится, и я мчусь вслед за удирающими солдатами с той скоростью, которую мне позволяют развить меховые сапоги. Едва я успел заскочить в тоннель, как на аэродроме рвется первая серия бомб. Вверх взлетают столбы огня и дыма. Мне кажется, что в этом аду не способно уцелеть вообще ничто. Через несколько минут облако дыма слегка рассеивается, и я снова выхожу на летное поле. Действительно, почти все вокруг уничтожено, но среди моря обломков гордо возвышается мой верный Ju-87, изрешеченный осколками. Однако мотор самолета цел, шасси исправно. Все самые важные детали системы управления действуют. Я высматриваю полоску земли в стороне от разгромленной взлетной полосы, с которой можно стартовать. Когда я снова оказываюсь в воздухе, то испытываю огромное облегчение. Мой израненный самолет проявил чудеса стойкости и теперь несет меня к месту нахождения группы, в Хуши.

За время моего отсутствия нам придали эскадрилью румынских пикировщиков Ju-87. Экипажи почти целиком укомплектованы офицерами, кое-кто из них имеет определенный опыт. Однако мы довольно быстро выясняем, что гораздо лучше будет, если румынская эскадрилья будет летать вместе с нами. Когда румыны действуют отдельно, то несут слишком большие потери. Особенно досаждают им русские истребители. Очень быстро наши союзники понимают, что если удастся удержать строй, это значительно снижает опасность быть сбитым. Штаб эскадры пересел на истребители-бомбардировщики FW-190. Наша первая группа на 8 недель выведена с фронта и отправлена на отдых на аэродром возле Саксиш-Регена. Отсюда ветераны, летавшие на Ju-87, направлены в летные школы, чтобы учиться летать на одноместных самолетах. В отдаленной перспективе всем частям пикировщиков предстоит то же самое, так как производство Ju-87 вскоре будет завершено, и в эскадрильи не будут поступать новые самолеты этого типа для восполнения потерь. Поэтому еще в Хуши я пользовался любой возможностью, чтобы потренироваться на FW-190, одолженном у штаба эскадры. Я завершил свою самоподготовку одним или двумя боевыми вылетами на новом самолете и чувствую себя на «Фоккере» очень уверенно.

* * *

Начался июль. Летать нам приходится все больше, так как началось запланированное тактическое наступление к северу от Ясс. Предполагаемого количества танков собрать, разумеется, не удалось, и началось наступление позднее, чем намечалось. И все-таки его ведут свежие войска, которые недавно прибыли на фронт. Нам необходимо захватить плоскогорье между Тыргу-Фрумосом и Прутом. Тогда удерживать фронт будет гораздо легче, а противник потеряет удобный плацдарм для нового наступления. Вся линия фронта на этом участке перемещается, и нам удается отбросить советские войска на значительное расстояние. Однако, оказывая упорное сопротивление, противник сумел удержать несколько ключевых пунктов. Русским крупно повезло, так как атаки с целью ликвидации этих очагов сопротивления так и не были проведены. Некоторые наши ударные части, спешно переброшенные сюда, после ожесточенных боев приходится отвести. Во время этого наступления я совершил свой 2100-й боевой вылет. Цель была нам хорошо известна – мост в Скулянах, который имел особенно важное значение для Советов. По нему перебрасывалась большая часть подкреплений в район боев. Каждый раз, когда мы пытались зайти в атаку, мост уже был закрыт дымовой завесой. Поэтому мы не могли быть уверенными, что не сбросим бомбы на собственные войска. Каждый раз, когда я видел дымовую завесу, меня разбирал смех, так как я представлял себе лица Иванов, которые с тревогой ожидают нашего приближения. Совсем не обязательно быть полиглотом, чтобы понять постоянно повторяющееся слово: «Лаптежник – Лаптежник – Лаптежник». Наши дни в Хуши сочтены.

После того как в первой половине июля мы отпраздновали мой день рождения, пришел приказ перебазироваться в Польшу, в Замосць. Теперь мы будем действовать в центральном секторе Восточного фронта. Именно здесь русские начали новое крупное наступление.

Мы прибываем на наш новый аэродром, пролетев над Северными Карпатами, Стрыем и оставив в стороне Лемберг. Замосць – симпатичный маленький городок, который производит очень хорошее впечатление. Мы расположились в старых польских казармах на его северной окраине. Наш аэродром расположен еще дальше и представляет собой обычное жнивье. Посадочная полоса очень узкая, что сразу приводит к печальному инциденту. Во время первой посадки самолет обер-фельдфебеля В. капотирует, и пилот получает довольно серьезные ранения. Он является одним из моих лучших снайперов, отличившихся в охоте за танками, и пройдет много времени, прежде чем мы увидим его снова. У нашей противотанковой эскадрильи опять более чем достаточно работы, так как линия фронта еще не стабилизировалась. Прорывы вражеских танков – совершенно обычное явление. Мы удерживаем Ковель, но Советы обошли его и намереваются форсировать Буг. Довольно быстро их авангарды появляются к северо-западу от Лемберга – в Раве-Русской и Томашуве. Противник также захватывает Холм к северу от Лемберга. Во время этих боев нам приходится перебазироваться еще раз, теперь в маленький польский городишко Мелец в 100 километрах от Кракова. Цель русского наступления совершенно ясна: они пытаются выйти к Висле на широком фронте. Нашей целью являются массы войск и техники, пытающиеся пересечь реку Сан к северу от Пшемысля. Не следует недооценивать вражеские истребители. Сейчас мы все чаще встречаем машины американского производства, которые раньше сопровождали четырехмоторные бомбардировщики. Сначала они действовали с баз на Средиземноморском театре. Как мы выяснили немного позднее, они не спешат возвращаться назад после завершения вылета, а садятся для дозаправки на русской территории. На следующий день они поднимаются в воздух для сопровождения новой группы бомбардировщиков, после чего летят на юг, на свою постоянную базу. Во время одного из вылетов я сталкиваюсь над Саном с группой таких «Мустангов», как раз в тот момент, когда выхожу в атаку. Их почти три сотни, а у меня всего 15 бомбардировщиков и никакого истребительного прикрытия. Мы находимся в 35 километрах от Ярослава, нашей сегодняшней цели. Для того чтобы не подвергать группу ненужному риску, я приказываю спешно сбросить бомбы. Облегченные самолеты смогут лучше маневрировать, но в любом случае воздушный бой будет слишком неравным. Я отдаю этот приказ крайне неохотно, до сих пор мы всегда наносили удар по намеченной цели даже в случае подавляющего превосходства вражеской авиации. Это первый такой случай, он же становится и последним за всю войну. Однако сегодня у меня просто нет выбора. Впрочем, это позволяет мне привести группу назад, не потеряв ни одного самолета. Мы сумели загладить эту неудачу на следующий день, когда атаковали цель при более благоприятных условиях. Этот успех оправдывает мое решение, так как вечером я узнаю, что соседняя часть понесла тяжелые потери от атаки огромной группы «Мустангов». Через несколько дней американцы снова застают нас врасплох. Мы заправляем свои самолеты, готовясь к вылету, когда внезапно появляется большое соединение американских самолетов и немедленно заходит в атаку на наши самолеты. ПВО нашего аэродрома довольно слаба, кроме того, застигнутые врасплох зенитчики не сразу открывают огонь по атакующим. Американцы явно не рассчитывали столкнуться с зенитками. Никто из них, похоже, не собирался геройски погибнуть, поэтому они немедленно отвернули, не причинив нам никакого вреда, и отправились на поиски более легкой добычи.