Текст книги "Бомбы сброшены!"

Автор книги: Ганс Ульрих Рудель

Соавторы: Гай Гибсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 44 страниц)

На это я саркастически ответил:

«Должен вас поздравить, у вас просто превосходный стрелок. Вероятно, он просто слепой, так как не заметил даже Лагов, которые упражнялись в стрельбе по нему».

Однако позднее Швирблат доказал, что является одним из лучших пилотов эскадры. В боях он проявил образцовую стойкость. Все вокруг говорили, что он следует за мной, как тень. Действительно, во время боевых вылетов он держался у меня на хвосте, как приклеенный. Кроме того, он стал моим напарником в занятиях спортом, проявляя не меньшее рвение. Вдобавок Швирблат не пил и не курил. Ему не потребовалось слишком много времени, чтобы продемонстрировать свои лучшие качества. Почти все время он летал моим ведомым, и очень часто мы действовали вдвоем. Мы не могли терять ни минуты, так как Советы пытались прорваться на запад через дорогу от Константиновки до Краматорска в направлении на Славянск, который находился к северу от нашего аэродрома. Во время одной из операций я совершил 1000-й боевой вылет. Мои товарищи поздравили меня и подарили приносящие счастье принадлежности трубочиста: ершик и ядро. Несмотря на то, что я всеми силами пытался отвертеться, после 1001-го полета меня на несколько месяцев отправили в тыл.

Глава 9
«Штука» против танков

Я должен был лететь домой в отпуск, но еще до начала отпуска я решил слетать в Берлин, чтобы выяснить, что же они собираются со мной делать. Меня ждало специальное задание, и потому я должен был докладывать в министерстве авиации. Единственной причиной этого было большое количество моих боевых вылетов. Если это единственная причина моего вызова наверх, то я просто запрещу им считать дальше.

Но в Берлине никто ничего не знал.

«В этом случае я немедленно снова принимаю командование. Штаб моей эскадры, вероятно, допустил ошибку».

Однако в министерствах и департаментах ошибки отрицаются в принципе. После множества телефонных звонков я получил приказ отправиться в Рехлин, но за счет своего отпуска. Там проводились эксперименты по использованию авиационного противотанкового оружия. Руководителем программы был капитан авиации Штепп, мой старый приятель. Позднее экспериментальное подразделение было отправлено в Брянск, чтобы проверить теорию на практике. Это звучало неплохо, но в любом случае это не было командование строевой частью. И еще меня поздравили с производством в капитаны.

Следующую пару недель я провел в Сент-Антоне, катаясь на лыжах. Там были проведены крупные лыжные состязания. Как активный участник и старший офицер, я был выбран капитаном команды Люфтваффе. Там находилось много моих знакомых – Иенневайн, Пфайфер, Габель, Шулер. Это были прекрасные каникулы. Когда они завершились, я полностью перезарядил свои аккумуляторы.

Я хотел бы избежать визита в Рехлин. Я предпочел бы лететь прямо в Брянск. Экспериментальное противотанковое подразделение уже было сформировано и проводило предварительные испытания. Мы получили бомбардировщик Ju-88 с 75-мм пушкой, установленной под сиденьем пилота. Также к нам прибыли Ju-87, на которых я летал раньше. Однако под каждым крылом пикировщика был установлен контейнер с 37-мм зенитной пушкой. В пушках использовались специальные снаряды с вольфрамовым сердечником, которые могли пробить любую танковую броню. Эти снаряды не взрывались, пока не пробьют броню цели. Ju-87, который и без того не отличался хорошей скоростью, теперь стал еще тихоходнее. Тяжелые пушки также опасно ухудшили его маневренность и значительно увеличили посадочную скорость. Но раз нам приходилось выбирать между усилением вооружения и ухудшением летных характеристик, выбор был сделан в пользу вооружения.

Эксперименты с Ju-88, вооруженным крупнокалиберной пушкой, быстро завершились. Мы столкнулись с огромными трудностями, а перспективы успеха были крайне смутными. Летные испытания Ju-87 привели лишь к потерям. Большая часть личного состава начала сомневаться. Единственное, что на меня произвело впечатление, – возможность стрелять с точностью 20–30 сантиметров. Если мы сумеем добиться этого, то сможем поражать самые уязвимые части танка. По моделям мы тщательно изучили различные образцы русских танков и теперь точно знали, где находятся их уязвимые места: мотор, бензобаки, укладки боеприпасов. Просто попасть в танк, – еще не значит уничтожить его. Необходимо попасть в совершенно конкретную точку зажигательным или разрывным снарядом. Так прошли две недели. Потом министерство пожелало узнать, готовы ли мы к немедленной переброске в Крым. Советы оказывали там сильное давление, и перед нами открывались прекрасные перспективы на практике проверить все наши теории.

Летать на бреющем полете и открывать огонь с высоты всего в несколько метров невозможно при стабильном фронте с насыщенной ПВО. Мы превосходно знали, что в этом случае потери окажутся слишком тяжелыми по сравнению с достигнутыми результатами. Мы сможем использовать новое вооружение, только если линия фронта будет двигаться. Капитан Штепп остался в Брянске. Он должен был последовать за мной позднее. Я перелетел через Конотоп и Николаев в Керчь со всеми исправными самолетами. В Керчи я встретился со своей бывшей эскадрой. Было немного странно видеть знакомые лица и ощущать, что на сей раз ты уже не один из них. Они бомбили плацдарм у Крымской, вокруг которого кипели жаркие бои. Товарищи сказали мне, что прорвавшиеся советские танки находятся примерно в паре километров от старой линии фронта. Это означало, что нам придется атаковать их, когда они все еще находятся под прикрытием заранее установленных на линии фронта зенитных орудий. Поэтому нам следовало ждать плотного зенитного огня.

Зенитки на этом участке фронта были сосредоточены буквально на пятачке. После завершения боев возле каспийских нефтяных полей, где находился основной советский центр добычи нефти, практически вся зенитная артиллерия русских была сосредоточена здесь. Они перебрасывали орудия из других мест через Моздок – Пятигорск – Армавир – Краснодар. Практически сразу после прибытия мы совершили первый пробный вылет в район к югу от Крымской. Русские танки вклинились в нашу оборону на глубину 800 метров. Мы сразу обнаружили их и решили попытаться выяснить, что же мы можем сделать. Но удалось сделать немного. Я летел на малой высоте над нашими позициями, когда мой самолет получил прямое попадание зенитным снарядом. Остальным пришлось не легче. Кроме того, на сцене появились истребители противника. Это оказались «Спитфайры» первых моделей. Впервые я столкнулся с этим самолетом в России. Один из наших молодых пилотов был сбит над фруктовым садом. Он вернулся в тот же вечер с карманами, полными яблок, и с сильнейшим поносом.

* * *

После такого начала и довольно скромных результатов наших первых летных испытаний дальнейшие перспективы выглядели не слишком радужными. Повсюду нас встречали сочувственными вздохами. Все наши доброжелатели были уверены, что долго нам не протянуть. Плотный зенитный огонь вынудил меня изменить тактику. Было ясно, что нам следует брать с собой бомбы, чтобы подавить вражескую ПВО. Но мы не могли подвешивать бомбы к вооруженному пушками пикировщику. Кроме того, на несущем пушки Ju-87 нельзя было пикировать, так как слишком велика была нагрузка на крылья. Решение заключалось в том, что теперь нас сопровождали обычные «Штуки».

Новое советское наступление дало нам возможность проверить это важное нововведение. Советы решили прорвать Кубанский фронт северо-восточнее Темрюка. Они начали перебрасывать части двух дивизий через лагуну, надеясь таким маневром окружить нас. Мы имели только цепь изолированных укреплений с сомнительными линиями снабжения в этом обширном болотистом районе. Их боевая мощь была невелика, и они никак не могли сорвать новую советскую операцию.

Наша разведка обнаружила сосредоточение большого количества лодок в гавани Ейска и возле Ахтиара. Они были атакованы нашими «Штуками». Цели были очень маленькими, а лодок было так много, что одни наши атаки не могли заставить русских отказаться от своих планов. Круглыми сутками они сновали через бухту. Общее расстояние, которое им приходилось пройти, составляло что-то около 50 километров. Озера были связаны узкими протоками, поэтому русские подбирались все ближе и ближе к Темрюку, который находился далеко у нас в тылу за линией фронта на Кубани. Они останавливались для отдыха в густых зарослях камыша. Во время стоянок найти и опознать эти лодки было исключительно сложно. Но если они собирались продолжить свое путешествие, то им приходилось выйти на открытую воду. Мы находились в воздухе каждый день буквально с рассвета и до заката, мотаясь над водой и камышами в поисках лодок. Иван использовал самые примитивные плавучие средства. Очень редко мы видели моторные лодки. Кроме винтовок, русские везли с собой ручные гранаты и пулеметы. В этих маленьких лодках помещалось от 5 до 7 человек. На более крупных моторках размещалось до 20 человек. Чтобы уничтожать их, нам не требовались наши специальные противотанковые боеприпасы, так как бронепробиваемость в данном случае была совершенно не при чем. С другой стороны, нам требовался больший фугасный эффект, чтобы в щепки разнести лодку. Самыми подходящими оказались обычные зенитные снаряды с контактными взрывателями. Все, кто пытался проскочить по воде, могли считать себя мертвецами. Потери Ивана в лодках, вероятно, были огромными. Я один в течение нескольких дней уничтожил 70 этих суденышек.

Постепенно ПВО противника усиливалась, но это не остановило нас.

Обер-лейтенант Руфер, прекрасный стрелок, летавший в составе соседней противотанковой эскадрильи на Hs-129, был сбит и приземлился на крошечный островок посреди лагуны. Он оказался в положении Робинзона Крузо. Но ему повезло, так как его подобрала группа немецких солдат. Вскоре Советы поняли, что их план провалился. Больше они не могли выдержать такой уровень потерь.

Примерно 10 мая я получил известие, что фюрер наградил меня Дубовыми Листьями. Я должен был немедленно отправиться в Берлин для получения награды. Поэтому на следующий день, вместо обычного утреннего полета на малой высоте над улицами Керчи на моем вооруженном пушками бомбардировщике, я летел в Берлин на Me-109. По пути я придумал хитроумный план, как мне побыстрее вернуться в свою эскадру. В рейхсканцелярии я узнал от подполковника фон Белова, адъютанта фюрера от Люфтваффе, что одновременно со мной награды будут получать еще 12 солдат. Они служили в различных видах вооруженных сил в разных званиях. Я сказал фон Белову, что намерен сообщить фюреру, что устал от службы на вторых ролях в различных экспериментальных частях. Поэтому я намерен просить, чтобы меня вернули в мою старую боевую эскадру «Иммельман». Только при этом условии я согласен получить награду. Он принялся убеждать меня не делать этого и дал обещание, что лично займется моим делом. Я ничего не сказал ему о своих шагах, которые уже сделал, отправив рапорт командованию ВВС.

Незадолго до того, как мы должны были попасть к фюреру, фон Белов принес мне долгожданную новость, что он все уладил. Я возвращаюсь в мою старую эскадрилью, однако я буду обязан по-прежнему заниматься проверкой эффективности экспериментальных самолетов. Я с радостью согласился. Теперь я, наконец, действительно был счастлив получить Дубовые Листья.

Фюрер приколол нам награды на грудь. Он разговаривал с нами более часа о военной ситуации, о прошлом, настоящем и планах на будущее. В беседе он коснулся первой военной зимы в России и Сталинграда. Все мы, кто сражался на фронте, были поражены его знанием мельчайших деталей. Он не обвинял германского солдата на фронте и видел вещи точно так же, как мы, кто прошел через все это. Он был полон новых идей и планов и не потерял несокрушимой уверенности. Снова и снова он подчеркивал, что мы должны одержать победу над большевизмом. Иначе весь мир будет повергнут в бездну хаоса, из которой нет спасения. Поэтому большевизм должен быть уничтожен нами. Западные союзники никак не могут понять, что их политика является гибельной для них самих и для всего мира в целом. Спокойствие, которое он буквально излучал, охватило всех нас. Каждый из нас вернулся к своим обязанностям буквально возрожденным. И уже через 2 дня я был в своей эскадре в Керчи. Я принял командование своей старой группой.

Глава 10
Над Кубанью и Белгородом

Я взял с собой вооруженный пушками самолет и познакомил свою группу с новой машиной. Всякий раз, когда мне выпадала возможность проверить в бою подразделение, оснащенное новой техникой, я старался не упустить ее. Позднее экспериментальная группа была переформирована в боевое противотанковое подразделение, но во время боевых операций оно находилось под моим командованием. Следом за нами прилетело и подразделение из Брянска, что позволило капитану Штеппу снова стать командиром полноценной группы.

Работы для пикирующих бомбардировщиков «Штука» было более чем достаточно, так как русские пересекли Черное море и высадились в тылу у наших войск. Они захватили плацдармы на холмистом берегу восточнее и юго-западнее Новороссийска. Эти плацдармы часто становились мишенью наших атак. Подкрепления и техника продолжали прибывать на причалы. Зенитный огонь был таким же плотным, как и в других важнейших пунктах Кубанского плацдарма. Именно здесь многие мои товарищи совершили свой последний вылет. Мой командир группы был подбит над русским плацдармом, но ему повезло – ветер отнес его к нашим траншеям. Мы непрерывно летали взад и вперед между плацдармом и Крымской. Обычно я со своей эскадрильей пикировал почти до самой земли, а потом уходил на малой высоте в сторону моря прямо от плацдарма Иногда мы предпочитали уходить на север в сторону болот, где ПВО русских была немного слабее. Так как мы сбрасывали бомбы с малой высоты, это повышало меткость, да к тому же русские зенитчики пока еще не привыкли к нашей новой тактике.

Когда на подходах к Крымской мы пролетали над табачными плантациями, то попадали под огонь вражеских зениток. Многие неопытные летчики начинали волноваться, но довольно быстро успокаивались, когда слышали по радио, что «старики» посмеиваются над их страхами и даже позволяют себе шутить и напевать. Кто-то вдруг истошно закричал: «Максимилиан подбит!» Это относилось к командиру 2-й группы, который продолжал невозмутимо кружить среди разрывов зенитных снарядов, намеренно не торопясь с пикированием. Его ведомый просто потерял своего командира. Но постепенно все летчики обретали такое же ледяное самообладание. Уклоняясь от зенитного огня, я крайне редко применял фигуры высшего пилотажа: мертвую петлю, бочку и тому подобное. Я всегда гадал: а не считают ли зенитчики, что я презираю их?

Погода не мешала полетам. Небо почти неизменно оставалось ярко голубым, нещадно палило летнее солнце. Если выпадал день, когда не было полетов, мы отправлялись на море купаться, выбирая либо Азовское, либо Черное море. На побережье можно было найти прекрасные песчаные пляжи. Если Швирблат и я хотели понырять, мы отправлялись в Керченский порт, где краны и причальные стенки имели солидную высоту.

* * *

Аэродром в Керчи был настолько забит, что мы со своей группой перелетели на 10 километров западнее, в Керчь-Багерово. Там мы расположились в местном Kolkhose.Так как поблизости росло много деревьев, мы вскоре соорудили для столовой бревенчатую хижину. Бензина не хватало, и его расход строго контролировался. Мы совершали вылеты только в случае крайней необходимости. Поэтому в течение нескольких недель у нас постоянно находились свободные дни, которые каждый проводил согласно своим наклонностям. Швирблат и я почти ежедневно устраивали 10-километровые кроссы и вскоре досконально изучили все окрестности не только с воздуха.

Каждую ночь нам наносили визиты советские самолеты По-2 и более старые ДБ-3. Они в основном бомбили железнодорожную станцию, порт и аэродром в Керчи. Мы имели здесь несколько зенитных орудий, и совершенно случайно здесь же оказалась пара ночных истребителей. Мы любили следить, как они взлетают и садятся. Почти каждая их атака завершалась тем, что объятый пламенем советский самолет падал на землю. Наши противники были слишком неопытны в ночных боях, им следовало бы хорошенько подучиться, прежде чем отправляться в полет. И все-таки изредка даже им улыбалась удача. Однажды они сумели сбросить бомбы прямо на состав с боеприпасами, стоявший на подъездных путях. В течение нескольких часов ночное небо озаряли призрачные огни, грохот был слышен по всей округе, а земля вздрагивала от взрывов. Вскоре эти налеты вошли в нашу повседневную жизнь, и мы просто оставались в постелях и продолжали спать. Иначе во время дневных полетов усталость и недосыпание могли привести к катастрофе.

В конце июня завершилось и наше приятное пребывание в Крыму. У нас побывал министр промышленности Шпеер в связи с проектом строительства широкого шоссе от Керчи. Примерно тогда же нашу эскадру посетили японцы.

Как раз в это время командир эскадры майор Купфер праздновал свой день рождения. Это был подходящий повод, чтобы устроить праздник. В расположении эскадры имелся прелестный садик, где мы и расположились. Чтобы было веселее, мы одолжили у соседей-пехотинцев небольшой оркестр. Ребята играли не слишком слаженно, зато очень старательно. Они выполняли все наши заявки, и всем было очень весело. В такие часы можно легко забыть, что ты находишься далеко от дома. Начинает казаться, что мир полон красоты и покоя, и не существует никакой Крымской, никаких плацдармов, никаких бомб и ужасов. Подобный отдых позволял нам хорошо расслабиться и немного воспрянуть духом.

В начале июля давление советских войск ослабло, и немецкий фронт стабилизировался. Он проходил между Крымской и Молдаванской. Надо заметить, что мы так и не успели обжить наши новые хижины, так как 4 июля получили приказ срочно перебазироваться на новое место. Никто точно не знал, куда мы направляемся, но пока нам приказали лететь в Мелитополь. Там мы должны были получить дальнейшие приказания. Мы поднялись в воздух и направились на север, в последний раз пролетая над голубыми волнами Азовского моря.

Мелитополь был важным узлом тыловых коммуникаций и лежал довольно далеко от линии фронта. На аэродроме базировалось соединение бомбардировщиков Не-111. Наши товарищи сообщили, что нам крупно повезло – именно сегодня у них должна выступить немецкая балетная группа, состоящая из 10 симпатичных девушек в возрасте от 18 до 20 лет. Министерство пропаганды направляло такие группы на фронт «для поднятия духа». Не тратя лишней минуты, мы рассредоточили наши самолеты по аэродрому, заправили и подготовили к завтрашнему вылету. Купидон подарил нам свои крылья. Мы лихорадочно чистились и приводили себя в порядок. Все это было проделано с поистине молниеносной быстротой, после чего вся эскадра как на крыльях помчалась в театр. Возможность увидеть прелестных германских девушек после столь долгого перерыва заставляла учащенно стучать сердце каждого немецкого солдата, сражавшегося на русском фронте, как молодого, так и старого. Наш записной комик обер-лейтенант Якель выщипал всю траву перед театром, надеясь потом из этого сена соорудить что-нибудь вроде букета. Каждое подразделение стремилось постоять за честь мундира, и в этом пехотинцы оказались серьезными соперниками. Я не был совсем уверен в том, что мы поддадимся женским чарам, равно как и в том, что после нескольких лет в России мы найдем этих девочек достаточно симпатичными. Швирблат тоже сомневался. Наконец он заявил, что будет лучше, если мы совершим наш обычный 10-километровый кросс, чтобы потом не жалеть о допущенной ошибке.

Утром моторы завели свою привычную громкую песню. Теперь мы знали конечный пункт нашего путешествия: Харьков. Мы приземлились на аэродроме севернее города и расположились за его окраиной. Сам Харьков произвел неплохое впечатление и несомненно является одним из самых красивых мест Советской России, которые нам привелось увидеть. Небоскреб на Красной площади являлся типичным образцом советской архитектуры. Хотя он был поврежден, но все-таки по-прежнему мог служить предметом гордости Ивана. Все остальные здания были построены еще до революции. В городе было много парков, бульваров, кинотеатров и театр.

На следующий день прямо на рассвете мы вылетели в район Белгорода, и следующие несколько недель действовали именно там. На земле мы встретили наших старых товарищей по Восточному фронту – отборные дивизии, с которыми мы были счастливы воевать вместе. Мы знали, что мы наступаем в этом районе, и никаких неприятных сюрпризов быть не может. Кроме танковых дивизий, на линии фронта находились дивизии СС «Мертвая Голова» и «Великая Германия». Это наступление велось на север в направлении Курска, который занимали большие силы советской армии. Мы старались срезать большой выступ фронта, который занимали русские.

Фронт здесь шел на запад от Конотопа, на юге огибал Белгород, потом поворачивал на север и обратно на восток к югу от Орла.

В идеале мы должны были создать прямую линию фронта между Белгородом и Орлом. Но смогут ли войска, начавшие наступление, сделать это? Мы должны помочь нашим танкистам. Мы находились в воздухе до темноты, расчищая дорогу наступающим частям. Вскоре они продвинулись на 40 километров и вышли на окраину Обояни.

Советские войска сопротивлялись очень упорно. Как-то утром, подлетая к Белгороду, я заметил соединение бомбардировщиков Не-111, летящее выше меня. Зенитки открыли по нему огонь, и один самолет взорвался в воздухе, буквально разлетелся на мелкие кусочки. Это было очень неприятное зрелище. Гибель наших товарищей не должна остаться без отмщения. Немного позднее мы атаковали расположение этой зенитной батареи. Во время полета на малой высоте я часто видел обломки сбитого «Хейнкеля», сверкающие на солнце. Во второй половине дня ко мне подошел капитан из штаба эскадры, он сообщил, что мой двоюродный брат был сбит сегодня утром северо-западнее Белгорода на Не-111. Он сильно удивился, когда я подробно рассказал, как именно это произошло. Мой кузен был третьим сыном моего дяди, погибшим в этой войне. А немного позднее без вести пропал и сам дядя.

* * *

В следующие несколько недель наша эскадра понесла тяжелые потери. Был убит мой школьный товарищ, командир 8-й эскадрильи обер-лейтенант Вутка. Погиб лейтенант Шмидт, чей брат недавно был убит в воздушном бою над Сицилией. В обоих случаях так и осталось неясно: взорвались эти самолеты, когда начали пикирование, или уже в момент сброса бомбы? Может быть, причиной взрыва стало короткое замыкание в результате диверсии? Прошло несколько месяцев, прежде чем у нас зародилось это подозрение, потому что имели место несколько подобных случаев. Но и тогда, несмотря на самое тщательное расследование, мы так и не нашли достаточных доказательств.

Во время этих вылетов под нами гремела великая танковая битва. Такого зрелища мы не видели с 1941 года. Огромные массы танков обоих противников сошлись на обширной равнине. Тщательно замаскированные противотанковые орудия русских располагались чуть позади. Иногда противники вкапывали свои танки в землю, когда они теряли способность двигаться, но сохраняли боеспособность. По численности русские танки значительно превосходили наши, зато по качеству наши танки и оружие далеко оставили позади вражеские. Именно здесь впервые имело место массовое применение танков «Тигр». Орудия всех наших танков имели более высокую скорострельность, а более совершенные прицелы позволяли стрелять более метко. Главной причиной, по которой наши войска превосходили вражеские, была превосходная подготовка наших солдат.

Самой большой опасностью для наших танков были советские тяжелые и сверхтяжелые противотанковые орудия, которые появлялись на любом важном участке битвы. Так как русские были отменными мастерами камуфляжа, обнаружить и уничтожить их противотанковые орудия было исключительно сложно.

При виде этих огромных масс танков мне сразу вспомнились вооруженные пушками самолеты экспериментального подразделения, которое я привел с собой в Крым. Когда перед глазами маячит такая заманчивая цель, испытать противотанковую «Штуку» было бы крайне просто. Разумеется, советские танки прикрывало большое количество зенитных орудий. Однако я говорил себе, что противников разделяет всего 1000–1500 метров, и если я не рухну камнем вниз после прямого попадания снаряда, то всегда смогу посадить поврежденный самолет среди своих танков. Поэтому было решено, что следом за моим пушечным самолетом последуют «Штуки» с бомбами. Так мы и сделали.

В ходе первой атаки 4 русских танка взорвались под сокрушительными ударами моей пушки. К вечеру их количество возросло до 12. Нас всех охватил охотничий азарт, так как мы понимали, что каждый уничтоженный вражеский танк означает спасение нескольких германских солдат.

После первого дня боев механикам пришлось хорошо потрудиться, так как мой самолет был серьезно поврежден зенитным огнем. Жизнь у такого самолета не слишком долгая, но самым главным было другое. Нам удалось развеять вражеское проклятье, витавшее над нами, и в виде пушечной «Штуки» мы получили оружие, которое могли немедленно использовать повсюду и которое было способно справиться с огромным количеством советских танков. Летчики моей эскадрильи радовались, как дети. Те же самые чувства испытывало командование группы и эскадры, так как самолет в бою оправдал все возлагавшиеся на него надежды. Чтобы немедленно получить такие же самолеты, штаб разослал телеграммы по всем авиационным экспериментальным противотанковым подразделениям, требуя, чтобы все исправные самолеты были отправлены на фронт вместе с экипажами. Таким образом была сформирована противотанковая эскадрилья, и она поступила под мое командование.

Последующие бои подтвердили наши догадки, и мы добились определенных успехов. Когда вооруженный пушкой самолет выходил в атаку, часть остальных бомбардировщиков должна была подавить ПВО противника. Остальные держались в круге на относительно небольшой высоте, как курица, охраняющая своих цыплят. Они должны были защитить охотников за танками от атак вражеских истребителей.

Мало-помалу мы осваивали новую тактику, хотя очень часто полученный опыт приходилось оплачивать синяками и шишками. Мы потеряли самолет в относительно слабо защищенном районе, так как оказались посреди артиллерийской дуэли. Следовало избегать воздушного пространства, в котором пролегают траектории снарядов, иначе появляется возможность погибнуть от шального снаряда.

Спустя некоторое время Советы научились довольно успешно отражать наши атаки против своих танков. Если это было возможно, они выдвигали свои зенитки прямо к головным танкам. Танки оснащались дымовыми гранатами, чтобы ставить дымовые завесы или имитировать пожар в надежде обмануть атакующий самолет. Пилот мог поверить, что уже добился результата, и отвернуть в сторону. Опытные экипажи вскоре научились не поддаваться на такие уловки и не прекращали атаку, пока танк действительно не был уничтожен. Если танк действительно горел, его охватывало яркое пламя, а пытаться изобразить такой огонь было делом слишком рискованным. Очень часто танки взрывались, когда огонь добирался до боекомплекта. Мы чувствовали себя крайне неуютно, когда начинали рваться снаряды, а наш самолет летел на высоте 5–10 метров над танком. Уже в первый день мне дважды пришлось пролететь сквозь фонтан огня. И каждый раз я думал: «Ну вот, настал твой черед».

Однако я благополучно выскакивал из пламени, хотя зеленая камуфляжная краска на моем самолете подгорела, а обломки взорванного танка изрешетили крылья и фюзеляж пробоинами.

Мы всегда пытались поразить танк в одно из самых уязвимых мест. Самая толстая броня расположена в лобовой части танка, поэтому все танки пытаются, насколько это возможно, всегда поворачиваться к противнику лбом. Бортовая броня не такая толстая. Но самой лучшей мишенью для нас была корма танка. Именно там расположен мотор, и необходимость охлаждать его вынуждает устанавливать там лишь тонкую броню. Кроме того, чтобы облегчить вентиляцию моторного отсека, приходится устанавливать жалюзи, которые имеют еще меньшую прочность. Поэтому моторный отсек является самой удобной точкой прицеливания. Вдобавок, там, где мотор – там и бензин. Когда мотор работает, с воздуха это легко заметить, так как за танком тянется хвост синеватых выхлопных газов. По бортам танка расположены бензобаки и укладки боеприпаса, но бортовая броня значительно толще кормовой.

Танки часто несут на борту пехоту. В тех местах, где русские уже сталкивались с нашими атаками, при появлении самолетов пехотинцы предпочитали спрыгивать с танков, даже если те шли на большой скорости. Вероятно, они думали, что настал их час, и у них остались считанные секунды до начала нашей атаки. Иван предпочитал отражать атаку, стоя на твердой земле.

* * *

Во второй половине июля сопротивление германскому наступлению усилилось. Нашим танкистам приходилось разгрызать один орешек за другим, и темп наступления замедлился. Каждый день мы находились в воздухе с раннего утра до позднего вечера, поддерживая наши авангарды, которые продвигались на север через реку Псёл, чтобы наступать вдоль железнодорожного полотна, идущего из Белгорода.

Как-то утром во время подготовки к вылету нас захватило врасплох большое соединение штурмовиков Ил-2, которые незамеченными подкрались к нашему аэродрому на малой высоте. Мы поспешно взлетели в разных направлениях, кто как мог, чтобы побыстрее очистить аэродром. Однако многие самолеты остались на земле. Как ни странно, но ничего не произошло. Наши зенитки, прикрывающие аэродром, открыли бешеный огонь, и это, судя по всему, смутило Ивана. Мы могли видеть, как 20-мм зенитные снаряды отлетают от брони русских штурмовиков.

Этот самолет имеет очень мало уязвимых точек. Однако когда наши зенитчики использовали 20-мм бронебойные снаряды, им удавалось сбивать бронированных Иванов.

Совершенно неожиданно мы получили приказ перебазироваться в Орел, который находился на другой стороне Курского выступа, так как Советы начали там крупное наступление. Через несколько часов мы прибыли на аэродром к северу от Орла. Оказалось, что ситуация вокруг Орла примерно соответствует тем слухам, которые уже начали ходить по Харькову. Советы атаковали город с севера, востока и юга.

Наше наступление остановилось по всему фронту. Мы прекрасно понимали, почему это произошло. Высадка союзников в Сицилии и последовавший путч против Муссолини вынудил спешно перебросить наши лучшие дивизии в Италию и другие районы Европы. Очень часто в это время мы повторяли: лишь благодаря помощи западных союзников Советы все еще существуют как реальная боевая сила!