355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ганс Ульрих Рудель » Бомбы сброшены! » Текст книги (страница 23)
Бомбы сброшены!
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 19:58

Текст книги "Бомбы сброшены!"


Автор книги: Ганс Ульрих Рудель


Соавторы: Гай Гибсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 44 страниц)

«Мы должны лететь».

Я и Росси промолчали.

«Мы должны поднять 6 самолетов, по 3 из звеньев «А» и «В». Я не знаю цели. Но думаю, нам придется атаковать германские корабли, вероятно, линкоры. Каждый самолет должен нести четыре 500-фунтовые бомбы. Задержка взрывателя – 11,5 секунд, потому что атаковать будем с малой высоты. Капитан авиации Коллиер поведет тройку звена «В». Вы двое полетите со мной. Взлет в 15.30».

Когда я увидел, как он пишет мое имя на маленьком клочке бумаги, меня охватили совершенно непередаваемые чувства. Несколько дней назад я беззаботно загорал, наслаждаясь жизнью, и будущее казалось простым и ясным. А теперь я солдат, и очень даже могу не вернуться из полета. Росси чувствовал то же самое. Хотя он ничего не произнес, его лицо заметно помрачнело.

Вскоре все было готово. Экипаж собрался, бомбы были подвешены к самолету, и мы отправились на инструктаж. Впрочем, называть это инструктажем было бы несерьезно. Мы собрались вокруг стола, и командующий базой сообщил нам, что следует сделать.

«Вы должны атаковать германские карманные линкоры, которые стоят на рейде Шиллинг у входа в Кильский канал. Если по какой-то причине там не окажется кораблей, вы должны бомбить склады боеприпасов в Мариенхофе. Однако я должен сразу предупредить вас, что, если от бомб пострадает гражданское население, в домах либо в доках, вы будете наказаны самым строгим образом. Погода ожидается плохая. Вы должны сбрасывать бомбы с малой высоты. Есть сообщения о наличии аэростатов заграждения, но вы их не увидите. Они держатся в облачном слое. Не оставайтесь над целью слишком долго. Возвращайтесь, если решите, что выполнить атаку согласно плану не удается».

После этого мудрого напутствия Снайт коротко изложил свой план. Мы взлетаем группой, я – правый ведомый, Росси – левый. Когда мы подойдем к «Фон Шееру», то должны будем разойтись на 500 ярдов в стороны и атаковать с трех направлений. Кто-то спросил, что произойдет, если бомбы отскочат от бронированных палуб. Ответил начальник службы вооружений. Он заявил, что бомба должна попасть в надстройку, и она взорвется, когда самолет уже удалится на безопасное расстояние. Потом взял слово капитан Питт, который служил офицером разведки. Он сообщил, что каждый корабль этого типа вооружен зенитными пулеметами, и зачитал длиннющий параграф из «Летных наставлений». Там указывалось, что следует атаковать с высоты 3000 футов, чтобы избежать огня зениток. Это было выше потолка зенитных пулеметов, но ниже минимальной эффективной высоты тяжелых орудий. Он снова повторил, что ни при каких условиях мы не должны бомбить Германию.

Потом поднялся еще кто-то и начал рассказывать нам, как следует взлетать с бомбами. Ни один из нас этого ранее не делал, и мы просто не представляли, как поведет себя «Хэмпден» с 2000 фунтов бомб на борту. Советы легче давать, чем выполнять. Он порекомендовал в полете больше пользоваться триммерами. При разбеге следовало взять ручку на себя и дать самый полный газ. Все это звучало довольно разумно, так как мы ни о чем подобном не имели представления. Сегодня, оглядываясь назад, я с ужасом понимаю, что мы вообще ничего не знали. Лишь как-то теоретически мы представляли, что «Хэмпдены» летают и с бомбовой нагрузкой.

Больше в штабе делать было нечего, и мы отправились в комнаты отдыха, обдумывая готовый план. Когда мы выходили из автобуса, то получили последний совет командира. Ни в коем случае не следовало отрываться от строя, если только он сам не прикажет. Мы должны были лететь вместе и действовать как единое целое, а не порознь.

Время 14.30. Когда мы уже забирались в грузовики, чтобы разъехаться к самолетам, из штаба пришло сообщение: «Взлет задерживается до 16.00». Это было уже лишнее. Мои парни и так перенервничали, и сейчас они предпочли бы находиться в воздухе, а не проводить в напряженном ожидании еще час. Мы лежали на солнце, курили, но почти не разговаривали. Все пытались угадать, что же такое стряслось, что вылет отложен на целый час. В воздушной войне это почти целая вечность.

В 15.30 поступило новое сообщение: вылет откладывается до 17.00. На этот раз посыльного провожали матерной руганью. Все перенервничали, у меня уже начали трястись руки. Нам все время хотелось пробежаться до туалета, кое-кто из нас бывал там по 4 раза в час.

Наконец пришел приказ садиться в грузовики и ехать к самолетам. Летчики, которые оставались на земле, столпились вокруг нас. Они просто не знали, что следует говорить в подобных случаях. В конце концов они попрощались с нами, и кто-то произнес:

«Счастливого пути. Увидимся вечером».

Когда я сел в свое пилотское кресло, Таффи, один из механиков, нагнулся ко мне и сказал на ухо:

«Удачи, сэр. Задайте этим ублюдкам по-настоящему».

Мне кажется, я ничего не сказал в ответ, а лишь улыбнулся. Примерно так улыбаются, когда не слишком ясно слышат, что там говорится. Но Таффи был одним из старослужащих и понял, что именно произошло. Застегивая мои привязные ремни, он добавил:

«Теперь можете не беспокоиться. С вами все будет нормально. Вы вернетесь».

И ведь он оказался прав.

Примерно через 5 минут мы запустили моторы и начали выруливать на взлет, дожидаясь, пока в воздух поднимутся парни из 49-й эскадрильи, которых вел Джордж Лервилл. Именно Джорджу принадлежат сомнительные лавры. Его самолет из состава 5-й группы первым взлетел, чтобы нанести удар по Германии.

Мы следили, как они поднимаются в воздух, один за другим. Некоторые самолеты заметно виляли, но в остальном проблем на взлете не испытывали. После этого взлетел Вилли, потом Росси. Буквально через несколько минут они исчезли в облаке поднятой пропеллерами пыли.

Но теперь я полностью успокоился и был готов ко всему. Я мягко потянул рукоять тормозов, одновременно толкнув вперед оба сектора газа. Затем я отпустил тормоза, и старый «Хэмпден» медленно приподнял хвост. Через 30 секунд он уже был в воздухе, и мы направились к территории Германии.

Самолет был слишком тяжелым. Прошло довольно много времени, прежде чем мы набрали нормальную скорость. Он плохо слушался рулей и все время норовил свалиться на крыло. Через некоторое время я сумел пристроиться к Вилли Снайту, и мы взяли курс на кафедральный собор Линкольна. Я с трудом услышал, как Джек Уорнер говорит:

«О’кей, курс 80 градусов по магнитному компасу, скорость 160».

Но мои мысли были слишком далеко, я лишь следил за уносящимися под крыло лугами. Мне с трудом верилось, что я покинул Англию и лечу в Германию, чтобы сбросить бомбы. Это было просто невероятно. Много раз мы проводили учебные налеты, но всегда твердо знали, что вернемся. Мы были уверены, что в столовой нас уже ждет кружка пива. Теперь все обстояло иначе. Поля были просто прекрасны – иногда можно любоваться даже графством Линкольн. Мне не хотелось покидать его, все время тянуло повернуть назад. Я даже захотел, чтобы у «С Чарли» что-нибудь сломалось и мы могли повернуть на законных основаниях. Но нам не повезло. Мотор молотил, как швейная машинка, черт бы его побрал. Потом, далеко впереди, показался берег. Вскоре мы пролетели над летним лагерем возле Скегнесса. Всего 2 месяца назад я вместе с остальными летчиками звена находился здесь, и мы все от души веселились. Но вскоре лагерь растаял в дымке, до Германии было еще 2 часа полета.

Время тянулось медленно. Мы летели на малой высоте, всего 1000 футов. Волны под нами выглядели гораздо более мрачно, чем раньше. Но, скорее всего, это были шутки воображения.

Маленький Вилли смотрел прямо вперед. Я думаю, он все внимание сосредоточил на том, чтобы держать правильный курс. Я сам вертел головой, как на шарнире. От одного из летчиков, прошедших прошлую войну, я слышал, что это единственный способ выжить. Возможно, излишняя сосредоточенность Вилли и стала причиной того, что он не заметил германскую летающую лодку, которая пролетела в 500 футах ниже нас. Это был Do-18. Немецкий самолет тотчас повернул влево, и я отчетливо увидел белые испуганные лица германских пилотов, смотрящих на меня сквозь стекло кабины. Возможно, они подумали, что мы их атакуем. Такая мысль у меня мелькнула, но во всех наставлениях записано, что главная задача бомбардировщика – атаковать цель и вернуться назад, а не гоняться за вражескими самолетами. Поэтому мы продолжали лететь прежним курсом.

Примерно в 40 милях от Вильгельмсхафена нижняя граница облачности неожиданно опустилась до 300 футов, начался дождь. Мы сомкнули строй. Я открыл окно, чтобы хоть как-то видеть Вилли, и тут же промок. Море под нами было довольно бурным. Находясь примерно в 10 милях от цели, мы увидели впереди разрывы зенитных снарядов. Это означало, что наши первые самолеты уже делают свое дело. Тучи теперь шли на высоте всего 100 футов. С моей точки зрения, это было просто прекрасно для атаки кораблей, поскольку при плохой видимости мы могли нанести внезапный удар и тут же скрыться в облаке от зенитного огня. Но, к моему изумлению, Снайт неожиданно начал поворачивать влево. Совершенно не понимая, что он делает, я повторил маневр. Я видел, как несчастный Росси растерянно оглядывается, следя за своим крылом. Ему мерещилось, что самолет в любую минуту может зацепить консолью волну. Затем лидер выправился, и я вдруг понял, что он повернул назад. Разумеется, он был совершенно прав, в этом не было сомнений. Все, что мы знали – мы идем примерно по курсу. Но разрывы с равной долей вероятности могли принадлежать и голландским орудиям, и немецким с Гельголанда. Снайт не собирался рисковать тремя самолетами, чтобы провести неудачную атаку. Разочарование было ужасным, но дисциплина взяла верх. Нам было приказано не ломать строй, а приказы нужно выполнять.

На обратном пути мы снова встретили все ту же летающую лодку. Я думаю, она патрулировала, чтобы засекать приближающиеся к Германии самолеты. Но мы уже сбросили бомбы в море и из бомбардировщиков превратились в истребители. Я не видел причин, которые помешают мне сбить эту штуку. Я вызвал по радио командира и сообщил ему о контакте. Но ответа не последовало, и мы упустили прекрасную возможность сбить первый вражеский самолет в этой войне.

Мы снова пересекли линию берега уже в темноте возле Бостона. Все маяки были выключены, и штурман Вилли полностью потерял место. Мы болтались над Линкольнширом почти два часа, прежде чем сумели определиться. Лишь когда взошла луна, мы заметили канал, ведущий к самому Линкольну, и повернули на север к базе. Наконец мы все-таки приземлились. Это была моя первая ночная посадка на «Хэмпдене», однако она прошла благополучно. Но какое разочарование, что наш вылет кончился ничем! Несмотря на все опасности, которым мы подвергались, его нельзя считать налетом, и тем не менее мы испытали все положенные ощущения, если не хуже.

Первое, что я увидел, войдя в столовую, были удивленные лица парней, державших кружки с пивом.

«Мы думали, что тебя сбили. Радист «Z Зебры» видел, как ты шел вертикально вниз, прямо в море. Что случилось?»

Я сказал им, что совершенно не понимаю, о чем идет речь, и отправился спать. Теперь все это просто смешно вспоминать, мы были желторотыми мальчишками, за одним исключением. Я был из тех, кто никогда не идет вертикально вниз, неважно – в сушу или в море.

Таким оказался первый рейд. Да, он оказался неудачным. Да, мы не провели атаку. Но в те дни мы вообще не знали, как это делается, и можно лишь удивляться, как мы сумели продраться сквозь зону плохой погоды и вернуться назад. Мы видели разрывы вражеских зенитных снарядов, только на горизонте, но стреляли все-таки по нам. Тогда я подумал, что если и дальше это будет выглядеть так же, то дела пойдут неплохо.

Хотя мы потерпели неудачу, «Бленхеймы» 2-й группы добились своего и сумели повредить «Фон Шеера». Они вылетели на 2 часа раньше нас и смогли обнаружить противника. Атаковав с малой высоты, они всадили одну бомбу в надстройки немецкого корабля, разбив катапульту и уничтожив стоящий на ней самолет. На следующий день газеты только об этом и трезвонили. Много говорилось об экипаже, который выполнил удачную атаку, и майор авиации Доран, который сейчас находится в плену, был награжден Крестом за летные заслуги. Награда была вполне заслуженной.

В Америке и других нейтральных странах этот рейд стал хорошей пропагандой. Он показал, что все обстоит не так мрачно, как казалось, и старый лев еще способен наносить серьезные удары.

Немцы тоже не теряли времени в пропагандистской войне. Они заявили, что мы бомбили мирных граждан, и вскоре нас постигнет жестокое возмездие. Геринг и Гитлер просто дымились от злости. Толстый люфтмаршал желал немедленно отправить бомбардировщики на Лондон, но Гитлер пока удержал его. Геббельс, эта маленькая вонючка, открыл новый способ ведения психологической войны. Он заставил одного из наших сбитых летчиков участвовать в передаче на Англию, которую вел лорд Хау-Хау. Беседа, насколько я помню, выглядела примерно так:

Вопрос: «Скажите мне, сержант, с вами все в порядке?»

Ответ (нерешительно): «Да, все нормально».

Вопрос: «С вами хорошо обращаются?»

Пауза, потом ответ: «Да, все очень добры ко мне».

Вопрос: «Как вы питаетесь?»

Долгая пауза, потом ответ: «Чудесно, прямо как дома».

Дурной спектакль! Я так и вижу пистолет, приставленный к голове несчастного парня.

На следующий день я стал второй военной жертвой. Я отправился забрать из самолета свой парашют. Когда я вошел в столовую, то увидел крупного черного лабрадора, сидящего в зале. Я люблю собак, и потому решил подойти к нему, чтобы потрепать по голове и сказать, как мы рады видеть его в столовой. Но лабрадор имел свое мнение на сей счет. Его огромные челюсти сомкнулись у меня на руке, и я помчался в умывальную комнату. Из прокушенной руки лилась кровь, а из брюк был выдран огромный кусок. Между прочим, брюки были новыми. Когда этот монстр гнался за мной, намереваясь цапнуть еще раз, в паб вошел Питкэрн, который был обут в тяжелые летные сапоги. Пит был человеком решительным, и его меткий удар подбросил бестию в воздух. Собака удрала. В моей несчастной руке зияли сквозные дыры, и хотя я никому не признался, мне было очень больно. Мы все хотели казнить преступника без суда и следствия, но оказалось, что он принадлежит полковнику авиации, поэтому он получил прощение. Полковник пришел ко мне, когда мне накладывали пятый шов. Он тяжело отдувался, так как его оторвали от ленча.

«Я слышал, у вас были небольшие неприятности с Симбой? Жаль. Вы должны следить за ним».

Следить за ним! Я еле сдержался. Бедный старый Симба позднее сполна заплатил за свои преступления. После того как он одержал 2 достоверные победы и 4 вероятные, его посадили на цепь. Может быть, сегодня его счет увеличился?

Командование эскадрильей принял подполковник Джордан, который предоставил мне отпуск на 36 часов «по болезни». Джордан был прекрасным командиром, в считанные дни он перезнакомился со всей эскадрильей и завоевал общее уважение. Большую часть времени он кричал. Я припоминаю один день, когда я прибыл в его кабинет, и он разговаривал по двум телефонам сразу. Командиру группы он объяснял, что имеет всего 19 самолетов, причем девятнадцатый неисправен. По другому телефону он разговаривал с кухней, выясняя вопрос о гнилом картофеле, который подали на ленч. Пока я гадал, как он ухитряется не спутать два телефона, адъютант поспешно закрыл дверь. Джордан никогда не боялся принимать решения, и этот 36-часовой отпуск для меня он просто выдумал, так как подобный случай не был предусмотрен никакими уставами.

5 сентября у моего брата была свадьба, на которой мне хотелось побывать, поэтому отпуск оказался очень кстати. Путешествие в Регби оказалось полно приключений. Было еще очень жарко, и кровь начала просачиваться сквозь повязку. Когда я стоял на платформе в Ноттингеме, ожидая поезд, ко мне подошла старая женщина. Она сказала:

«Бедный мальчик, не повезло. Я полагаю, над Килем?»

Потом ко мне пристал молодой человек:

«Мой брат тоже был там, его зовут Симпсон. Его не ранили?»

Затем появился старик в надвинутой на глаза шляпе. Он огляделся, как человек, собирающийся сообщить великую тайну, и прошептал:

«Я был в последней партии, мальчик. Я горжусь тобой».

Меня чуть удар не хватил. Почему никто не может пройти спокойно мимо человека с окровавленной рукой на перевязи? Почему все считают, что я ранен? Ведь собаки иногда кусаются. Одна такая укусила меня. Меня чуть не довели до бешенства своим сочувствием.

Я вернулся в Скэмптон с ноющей рукой и тяжелой головой. На аэродроме не оказалось ни людей, ни самолетов. Кто-то слышал, что в Польше фрицы уничтожили на земле десятки самолетов, поэтому началось исполнение фазы № 10 «Военных планов». Все самолеты были подняты в воздух и отправлены в Рингвей возле Манчестера, чтобы не попасть под удар вражеских бомбардировщиков. Я потом слышал, что парни недурно порезвились в Манчестере, что не удивительно. Поэтому, как только врач снял швы, я тоже помчался туда.

Когда я прибыл туда, день был пасмурный. На такси я доехал до клуба. Там Росси пересказал мне последние новости. Парни действительно неплохо устроились. Оскар обнаружил приличный паб с пивом, патефоном и симпатичными барменшами. Один из пилотов даже ухитрился сделать предложение какой-то из них после очередной порции выпивки. Паб был расположен в очень удачном месте – как раз на полпути между Манчестером и аэродромом. Поэтому можно было заявить, что направляешься в город, но остановиться на полдороги, экономя время и деньги, и предаться более приятным занятиям, например, выпивке.

Несколько дней мы жили в ужасающих условиях. Более 40 человек спали на матрасах прямо на полу в большом зале. Умывальников не было, а в пабе имелась всего одна ванна. Но чем был хорош Рингвей, так это тем, что там находился сборный пункт женской вспомогательной службы ВВС. Эти девочки еще носили платья и были просто очаровательны. Они принадлежали к тем, кто поступил на службу в самом начале войны, когда перспективы выглядели довольно мрачно, но их выбор пока еще не был вынужденным.

Работы в Рингвее почти не было. Каждый день мы собирались, чтобы проверить самолеты. Обычно это отнимало не более получаса, а потом мы были свободны. Кто-то принимал ванну, кто-то брился и чистился, чтобы привести себя в божеский вид и подготовиться к отправке в паб на файф-о-клок. Пиво мы поглощали в огромных количествах. Как-то пришло известие, что в Ирландском море появился германский линкор, но такое больше не повторялось, и мы проводили время довольно безмятежно.

Устраивались многочисленные вечеринки. Излишне говорить, что многочисленные парни в синей летной форме привлекали в пабе всеобщее внимание. Для нас это был настоящий отдых. Война ушла куда-то на задний план, хотя мы «сражались» уже целый месяц. Так почему не жениться, пока светит солнце? А солнца в Манчестере было вполне достаточно. Гостеприимство было просто потрясающим, люди старались предупредить любое наше желание. Все двери были распахнуты, девочки были любезны, билеты в кино бесплатны, и мы жили, словно короли.

А в это же самое время какие-то неудачники проводили ночные налеты на Рейх, но в их самолетах не было бомб. Они либо вели разведку, либо сбрасывали листовки, советуя немцам сдаться или свергнуть Гитлера, или то и другое сразу. В Манчестер долетали слухи, как парни занимались этим, хотя подобными полетами хвастаться не приходится. Наконец настало воскресенье, когда Оскар полетел в Скэмптон с единственной целью – постирать одежку и найти денег. Я был просто потрясен, когда одна из официанток в кафе при аэродроме подошла ко мне, пока я следил за ним. Она тихо сказала, словно думала прямо противоположное:

«Я надеюсь, он вернется назад».

Я согласился, хотя думал о пяти фунтах, которые он обещал мне на следующий день.

Постепенно мы перезнакомились со всеми местными жителями, и теперь времени начало не хватать. Каждый вечер устраивались коктейли с девочками или что-то подобное. Нам нравился Манчестер, а мы нравились ему. Однажды, когда я с Брюсом Харрисоном пил кофе в маленькой забегаловке, подошла пара девушек из женской вспомогательной службы и присела к нам за столик. Этот вечер мы провели вместе. Делать было почти нечего, и мы до полуночи просидели в «Мидленд-отеле», попивая коктейли и слушая оркестр. До сих пор я не обращал особого внимания на женщин. Они казались мне обязательной принадлежностью вечеринок, не более того. Иногда они были глупыми, иногда умными, но ни одна не произвела на меня особого впечатления. Наверное, это война повлияла на меня, но я очень быстро влюбился, как мальчишка. С этого момента я постоянно думал только о ней. Она могла летать, играть в гольф и участвовать в автогонках. Она была красивой. Она была чудесна и все такое прочее. Но хотя Барбара была очень ласкова со мной, как-то раз она довольно твердо заявила, что ее сердце принадлежит одному пилоту морской авиации. Вот так-то. Немного позднее я видел его. Но это страшно меня поразило. Потребовалась война, чтобы несчастный парень влюбился…

Однажды в Рингвей примчался заместитель командира эскадрильи Сэм Триплтон. Он должен был подтянуть нас. Командованию стало известно, что мы слишком хорошо проводим время, и его прислали проверить, так ли это на самом деле. Во второй половине дня он выгнал нас в отель, где не подавали спиртного, и освободил наш паб. Естественно, лица летчиков помрачнели, особенно у тех, кто успел обзавестись подружками. Этот отель находился в нескольких милях от аэродрома. Несмотря на сухой закон, именно там я участвовал в самой ужасной попойке за всю свою жизнь…

Так прошли несколько недель. Уже поползли слухи, что мы останемся в Рингвее навсегда. Но кто-то в Бомбардировочном Командовании решил иначе.

Судя по всему, немцы слишком прочно увязли в Польше, чтобы заниматься бомбардировками Англии. Но однажды, когда я сидел в комнате отдыха, дожидаясь, пока рассеется туман, внезапно прибежал мой радист Мак.

«Приказ из штаба группы».

Не сразу сообразив, в чем дело, мы все-таки направились в радиорубку. Чтобы избежать долгих проволочек, как бывает обычно при передаче радиограмм на большое расстояние, мы наладили небольшую рацию, чтобы держать постоянную связь со Скэмптоном. Это было строжайше запрещено, но оказалось очень полезно. Когда Мак кончил записывать то, что услышал, он передал листок Росси, который был королем шифрования. Расшифровка радиограммы – до ужаса нудное занятие, и мы нетерпеливо переминались вокруг, заглядывая ему через плечо. Он медленно вывел первое предложение. Радиограмма начиналась стандартно: «От Базы 83-му подразделению, Рингвей».

Мы ждали.

Нас отправляют во Францию?

Нас отправляют в Исландию?

Это война. Это реальность.

Может, это весточка от Оскара, который собирался вернуться ночью, и он просит нас найти ему подружку?

Затем Росси прочитал все остальное. «Вернуться на базу. Начать подготовку к ночным полетам». Когда он кончил читать, раздался всеобщий стон.

«Ночные полеты. Какой ужас!»

«Листовки. Великий боже!»

Но Брюс уже думал о прощальной вечеринке. Малл тоже думал. Полагаю, он должен был встретиться с девушкой в «Кафе-Рояль». Сильво, скорее всего, ни о чем не думал. Я думал о Барбаре и ругался.

Когда мы возвращались в Скэмптон, я сильно отстал от других самолетов, так как мне никак не удавалось заставить свой старый «С Чарли» лететь быстрее. Я попытался показать, что мы не так уж плохи, но выбрал для этого не то время и не то место. Когда я заложил крутой вираж над вышкой управления полетами, то увидел на площадке невысокую фигуру, размахивающую кулаками. Я не был уверен, что узнал ее, но все-таки неприятный холодок пробежал у меня по спине. Я поспешно приземлился и отрулил в самый дальний уголок аэродрома, где, как я надеялся, меня никто не увидит. Когда я прибыл в центр управления полетами, то выяснилось, что я оказался совершенно прав. Это был маленький Вилли. Он вернулся. Я уже давно знал, что он на дух не переносит пижонов, и получил по полной программе. Следующие несколько ночей я провел в радиоцентре, обеспечивая связь во время ночных полетов. Но во время пребывания в Рингвее я хорошо отдохнул, поэтому наказание перенес довольно легко.

Хотя дни тянулись очень медленно, сентябрь все-таки закончился. Начались октябрьские туманы. Все ночные полеты были отменены. Почему – никто не знал, просто отменили, и все тут. Теперь мы готовились атаковать вражеские корабли. Каждый день по 9 самолетов из каждой эскадрильи должны были дежурить в получасовой готовности. Дежурства начинались в 7 утра. Весь день мы сидели в комнате отдыха, курили, читали, слушали радио. Как только начинало темнеть, нас распускали. Не слишком веселая жизнь. Для пилота бомбардировщика это настоящая пытка, и вскоре мы начали ворчать. Единственным светлым пятном были увольнения. На стареньком «Энсоне» мы могли на сутки улететь в Рингвей, чтобы повидать старых знакомых. Но вскоре это прекратилось, как только об этом пронюхало высокое начальство.

Октябрьские дни ползли мучительно медленно. Нам начинало казаться, что вся война превратится в нудную тягучую жвачку. События ползли со скоростью улитки. Готовность. Отбой. Отсрочка. Скучища! Постепенно до нас начало доходить, что все отвальные пирушки прошлого месяца были пустой тратой времени и денег. Нас не собирались отправлять на фронт во Францию. Нам не угрожала смерть. Это была какая-то статичная война. Вы будете смеяться, но я, наконец, нашел время посетить дантиста. В начале сентября я получил вызов, но как-то не собрался побывать у него. Когда мы столкнулись с ним в столовой, я объяснил:

«Я не пришел к вам потому, что не видел смысла заниматься зубами. Это долгий и мучительный процесс, а я был уверен, что погибну буквально через несколько дней».

В то время я действительно так думал, и это было совершенно типичным настроением в нашей эскадрилье.

Теперь все обстояло иначе. Походило на то, что немцы пока зализывают раны. А вот что они намерены делать дальше – было совершенно неясно. Зато было совершенно ясно, что будем делать мы – ничего. Польша пала. Две огромные армии стояли друг против друга на линии Мажино, обмениваясь через громкоговорители всевозможными угрозами и оскорблениями. Немцы призывали французов повернуть оружие против своих британских союзников.

А вот история, которая показывает, что немцы обладают довольно своеобразным чувством юмора. Как-то раз в разгар боев Me-100, который тогда считался новейшим и секретным самолетом, совершил вынужденную посадку на равнине между линией Мажино и линией Зигфрида. Весь день оба противника внимательно следили один за другим. Англичане и французы готовили специальные патрули, которые с наступлением темноты должны были подобраться к севшему самолету и постараться вытащить его к французским траншеям. Наступила ночь. Она была облачной и довольно темной. Патруль двинулся вперед, ползя на четвереньках. Солдаты даже дышать боялись, чтобы не привлечь внимания немцев. Наконец они подобрались к «Мессершмитту». В течение нескольких минут они пытались отдышаться, а потом обвязали хвост самолета веревкой. Работать было очень трудно, так как нельзя было зажечь даже спичку. Провозившись целый час, союзники сделали свое дело и поползли назад. Внезапно два немецких прожектора нащупали их. Яркий свет ослепил солдат, они напоминали воришек, застигнутых с поличным. Один из тех самых громкоговорителей проревел так, что было слышно на 10 миль вокруг: «Если вам нужен свет, какого черта вы сразу об этом не сказали?» А затем немцы открыли огонь из пулеметов.

На следующий день французы в отместку обстреляли немецкие окопы из орудий. Весь мир следил за этими играми и повторял: «Что за смешная война!»

Но летчикам было не до смеха. Нам пока везло, ко вот одна или две эскадрильи, базировавшиеся в Хэмсвелле, уже пострадали. Мы почти ничего не знали о воздушной войне, и нам приходилось учиться на собственном опыте. Кому-то не везло. Эскадрилья из 12 самолетов была отправлена атаковать 3 немецких эсминца, находившихся возле Гельголанда. Вернулись только 6 самолетов, и летчики рассказали очень странную историю. Выяснилось, что эсминцы не имеют зенитных пулеметов, как предполагалось. Зато на них установлено множество мелкокалиберных автоматических пушек, которые делают атаку одиночного самолета с малой высоты форменным самоубийством, если только его не поддерживают другие самолеты. Оказалось, что эсминец имеет такую маневренность, что без труда уворачивается от одиночного самолета. Также выяснилось, что с немецкими истребителями можно столкнуться даже вдали от берега.

Еще одна эскадрилья попыталась атаковать вражеские корабли в Гельголандской бухте. Она разделилась на звенья, но никаких немецких кораблей найти не смогла. По пути домой, судя по всему, они заметили немецкие истребители. Командир звена решил избавиться от бомб, чтобы хоть немного увеличить скорость. Открылись створки бомболюков, пилоты нажали кнопки… Это было последнее, что они сделали. Самолеты летели на высоте всего 500 футов, и все были разорваны на куски взрывами бомб. Не осталось никого и ничего. Об этом эпизоде до сих пор рассказывают самое разное, как у нас, так и у немцев. Это новая война, и нам приходилось учиться на собственном горьком опыте.

Налет на Вильгельмсхафен «Веллинггонов» без истребительного прикрытия стал еще одним примером знакомства с неизвестным, ко я не могу огульно обвинять штабы. Тогда все считали, что сомкнутый строй «Веллингтонов» может защитить себя от атак Me-109. Однако мы получили такой урок, что никогда более подобные налеты не повторялись. Почему? Да потому, что это стоило слишком дорого летчикам. В то же время эта операция полностью разрушила наше доверие к немецким военным сводкам. Они заявили, что сбили 54 самолета, что превышало число «Веллингтонов», участвовавших в операции.

Но и немцы не сидели сложа руки. Своей целью они выбрали Скапа Флоу. Налет был неудачным из-за слишком неточного бомбометания. Наши истребители заявили, что подстрелили всего одного кролика, и я склонен им поверить. Но позднее немецкая подводная лодка скрытно пробралась через боковое заграждение в эту военно-морскую базу, потопила линкор «Ройял Оук» и ускользнула обратно. «Это доказывает некоторую ненадежность наших боновых заграждений. Их следует усилить», – заявил представитель Адмиралтейства.

Через несколько дней летчики фрицев предприняли новый налет. Над покрытыми туманом водами залива Фёрт-оф-Форт появились 12 немецких самолетов, которые попытались атаковать корабли, стоящие в гавани Эдинбурга. Наши истребители, сначала «Гладиаторы», а потом и «Спитфайры», были подняты по тревоге, и несколько «Хейнкелей» не вернулись. Следует отметить, что в этих налетах участвовали лучшие немецкие пилоты, которые до войны работали в компании «Люфтганза». Я слышал почти невероятную историю об одном воинственном майоре запаса. Он уже сбил один «Хейнкель», а потом погнался за другим. Он гнал немца над Дремом и зелеными полями Бервика. Там немецкий самолет и сел. Полюбовавшись этим зрелищем, наш герой вдруг решил стать первым летчиком-истребителем, захватившим в плен экипаж сбитого самолета. Майор быстро составил план действий. Он сделал пару кругов над полем, но единственными, кто его видел, были все те же немцы, которые сидели радом с разбитым «Хейнкелем» и с любопытством следили за своим противником. Наш герой выпустил закрылки и сел, не выключая мотора. Но тут колеса «Спитфайра» увязли в грязи, и самолет скапотировал. Пилот попытался выбраться из кабины – напрасно! Он оказался в ловушке и висел ногами вверх, слушая неприятный звук капающего бензина. Оставалось только ждать, пока кто-нибудь поможет. Немцы, которые взирали на все это с немалым изумлением, наконец решили сделать хоть что-то. Они подбежали к «Спитфайру» и в считанные секунды освободили пилота. Выскочив из-под обломков, наш герой тут же выхватил пистолет и заявил:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю