Текст книги "Тамбу-ламбу. Три звонка"

Автор книги: Галина Карпенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Близко, недалёко

Завтра воскресенье, во дворе нового дома будут сажать деревья. Володина мама дошивала к воскреснику очень пёстрый фартук и всем, кто звонил по телефону, говорила, что она завтра занята, потому что будет сажать деревья.

– Фартук очень хороший, – сказал Володин отец. – Но самое главное – что надеть на ноги. Копать – так по-настоящему! Дождь опять проливной, и завтра будет очень сыро.

– Ты что, отказываешься? И не думай, пожалуйста! Я уже тебя записала первым.

Оказывается, Володина мама не только шила фартуки. Она по поручению домоуправления обошла все квартиры в своём подъезде и ещё раз предупредила всех жильцов о воскреснике.

– Кстати, посмотрела, как живут, – вздохнула она. – Вот ты, – обратилась она к мужу, – говоришь: рабочий класс, рабочий класс! А у меня сегодня в седьмой квартире был неприятный разговор. Из них никто завтра на работу не выйдет. Живут самые настоящие рабочие: он прораб, а она крановщица, работает на подъёмном кране. Они говорят, что будто завтра у них воскресник на стройке. Представляешь? Кто же им поверит?

– В седьмой квартире, фамилия Проценко? – спросил Володя.

– Да, Проценко. А ты откуда знаешь?

– У нас в классе их дочь учится.

Володя сказал – учится в классе, а не сказал, что сидит с Шурой за одной партой.

– Проценко, Проценко… – повторила мать. – Где я слышала эту фамилию?

– Ну как же ты не помнишь? Мы с тобой капитану Проценко давали телеграмму по телефону.

– Ах да! – вспомнила мать. – Как же, ещё обратного адреса не сказали.

– Вот и зря, что не сказали, – грустно произнёс Володя и вспомнил про перочинный нож, – а он бы непременно прислал ответ.

Володя уже несколько раз ходил к автобусной остановке, один раз даже проехался на автобусе, но ремесленники больше не встречались.

«Вот жил бы настоящий Проценко на нашей лестнице, – думал Володя, – я бы давно придумал, как к нему зайти!»

«Извините меня, я не знал, что вы живёте так близко, – сказал бы он. – Я знаю про ваш ледовый поход. И сам склеил макет вашего корабля!»

«Заходи, заходи! – сказал бы капитан. – Так это ты прислал мне телеграмму? Спасибо!»

Они бы сидели и беседовали весь вечер. И капитан подарил бы ему замечательный ножичек, тот самый, который он видел у ремесленника. А на следующее утро Володя сказал бы участникам своего полярного кружка: «Я был вчера у капитана, он живёт со мною рядом. Он подарил мне одну вещь», – и всем бы показал подарок.

Где живёт на самом деле капитан? Может быть, близко, недалёко? А может быть, он уже не на суше, а плывёт на своём корабле где-нибудь в океане?..

Владимир Рогов не только мечтал, он был способен и на действия. Несколько раз он подходил к будке справочного бюро. Подходил и отходил. И наконец решился.

– Проценко? – переспросила его румяная девушка, когда он обратился в заветное окошко.

– Проценко Дмитрий Дмитриевич! – повторил Володя и протянул ей три копейки за справку.

Девушка монеты не взяла. Она стала перелистывать страницы толстой книги, но именно в это время к справочной будке подошёл щеголеватый матрос. Будто по волшебству, девушка стала совсем другой: её внимательные глаза прикрылись ресницами, а щёки даже слегка побледнели.

– Проценко Д. Д. не значится! – сказала она ледяным голосом.

– Как – не значится? – оторопел Володя.

– Следующий! – произнесла девушка, и окошечко заслонила широкая спина в синей форменке.

Володя отошёл от будки, не заплатив за справку.

«Конечно! – подумал он. – Почему он должен значиться? Приехал и уехал. Он же не будет сидеть и прохлаждаться в городе, когда его ждёт корабль».

В окнах дома зажигались огни. Капитан Проценко подошёл к окну, чтобы опустить штору. Он поглядел во двор, покрытый блестящими лужами.

– Вот, на воскресник завтра не могу пойти! – сказал он с досадой. – Дерево посадить не могу!

– Знаешь что? – сказала Шура. – Мы по пионерской двухлетке приняли план – будем сажать не одно дерево, а целых сто. Пожалуйста, будешь сажать с нами. Мы, может быть, посадим и больше. А сейчас отойди от окна, я сама опущу штору.

Шура влезла на подоконник. В окне исчез дождливый вечер, его скрыла, как занавес в театре, пёстрая ткань…

Дим, конечно, и сам понимал, что ему сажать деревья покуда ещё нельзя.

– Мы тоже не пойдём, – сказала Мария Александровна. – У нас завтра на стройке рабочий день. Выходной перенесли.

– Из нашей квартиры пойду я одна, – сказала Шура, – и за всех отработаю.

Она даже немножечко заважничала.

– Ты нос не задирай, работай сама за себя, – сказала мама. – Что на дворе, что на стройке – работа одна.

Зацветут липы, тополь, акация

На следующий день, когда Шура вышла во двор, там уже было много народу. Управдом раздавал лопаты.

– Прошу, граждане, прошу! – говорил он, вручая кому лопату, кому грабли.

Ему помогала Володина мама. Она была в нарядном фартуке и в такой же косыночке и всем улыбалась.

– Дети, вы не будете копать, – сказала она Шуре, которая протянула руку за лопатой. – У нас нет для вас инвентаря.

– Чего нет? – переспросила Шура.

– Ты же, девочка, не удержишь такую лопату?

– Попробую, – ответила Шура.

Но ей всё равно не дали лопату.

– Вот вам, ребята, корзина, – сказал управдом. – Будете собирать в неё камни и мусор.

Взрослые стали копать лунки для деревьев. В земле попадалось много битого кирпича и разных железок. Корзин не хватило, и ребята складывали всё просто в кучу.

– Деревья должны свободно расправить в земле корни, – объяснял Мишин дедушка. – Если корням плохо, дерево не растёт.

Он осматривал саженцы, прислонённые к стене дома. Тонкие деревца ждали, когда они станут каждое на своё место.

– Вот этот вряд ли приживётся. – Дедушка с сожалением отставил прутик без корней.

– Подсунули! – с горечью сказал управдом. – Уж как смотрел, а всё-таки подсунули!

– Может быть, он просто случайно попал сюда, почему же обязательно подсунули? Это ясень, а больше, как я вижу, ясеня нет, – пояснил Мишин дед и распорядился: – Первыми будем сажать липы!

Жильцы работали очень хорошо и весело. Один мужчина в очках даже запел песню:

 
Не осенний мелкий дождичек
Брызжет, брызжет сквозь туман…
 

Но Володина мама подошла к нему и сказала:

– Что с тобой?

Шура была рядом, и ей было слышно, как, протирая очки, этот человек стал объяснять, что у него сегодня прекрасное настроение.

– Но петь-то дома можно! – возразила Володина мама.

Так Шура и не дослушала песню, которую раньше никогда не слыхала.

Володя Рогов тоже работал, только на Шуру не обращал никакого внимания, будто они не были знакомы. У него в кармане лежал билет на дневное цирковое представление. Он очень старался, чтобы уйти пораньше и не опоздать в цирк.

– Мы посадили сто двадцать два дерева! – объявила Шура Диму, который сам открыл ей дверь.

Хотя папа и мама ещё не пришли с работы, дома уже был накрыт стол, а на плите стоял горячий борщ.

– Ты делал резкие движения? – строго спросила Шура.

– Абсолютно ни одного, – ответил Дим и прошёлся по комнате так плавно, будто под его ногами была палуба корабля, который шёл по морю в самую хорошую погоду.

– Вот, посмотри, – сказала Шура, подходя к окну, – это липы, они вырастут очень большие. А это акация, она весной будет цвести. А это… я забыла, как называется, тоже очень хорошее дерево!

– Это тополь, – сказал Дим.

– Тополь! Правильно, тополь! – обрадовалась Шура. Как же она могла забыть такое знакомое дерево, которое росло за окном старого дома, где она жила раньше! – Я его просто не узнала.

– Это бывает. Не только дерево – человека иногда не узнают, – сказал Дим.

– Узнают, только притворяются, что не узнали. Вот Володька сегодня делал вид, будто совсем меня не знает. Пускай!.. А тополь, знаешь, через два года уже большой вырастет.

– Ты будешь тогда в седьмом классе и потребуешь туфли на каблуках! – сказал Дим.

Шуре очень нравилось, что Дим шутит. Последние дни он был молчалив. Если у человека болит сердце, он прислушивается к нему и молчит.

Шура подошла к столу и отщипнула корочку хлеба.

– Очень есть хочется! – сказала она.

В этот воскресный вечер во многих квартирах жильцы подходили к окнам и смотрели вниз на деревья, которые расправляли корни в рыхлой земле и уже приживались на новом месте. Пройдёт год-другой, и можно будет посидеть в тени настоящего сада.

На свете бывают несправедливости

Володя Рогов назначил в этот день сбор кружка. Он принёс с собой в школу длинный свёрток, похожий на самоварную трубу, и заботливо положил его на шкаф.

«Что там у него?» – подумала Шура, но, конечно, ни о чём не спросила.

Зато Рогов спросил её сразу:

– Чем же ты болела, Проценко, гриппом или воспалением лёгких?

Наташа Левашко, улыбаясь, ждала, что же ответит Шура.

– У меня болел живот, – громко сказала Шура, крепко сжав дрожащие губы, и уселась за свою половину парты.

Наташа Левашко фыркнула, торжествующе поглядев на председателя отряда. В это самое время в дверях класса появился Пётр Петрович. Все встали и поздоровались с ним.

– Садитесь! – сказал Пётр Петрович.

– Шура Проценко пришла! – обрадовался он. – Отлично! После уроков останешься. Ты можешь сегодня?

– Могу, – ответила Шура.

Шура стояла перед классом, в котором у неё ещё не было товарищей. Правда, один мальчик уже считал её своим другом. Но он ей этого не сказал, а она сама не догадывалась.

Миша Коршунов был рад, что Шура пришла сегодня в школу. И он ей сочувствовал, потому что знал, как трудно навёрстывать пропущенные уроки.

– Садись, Шура, садись, – сказал Пётр Петрович.

Шура молча опустилась на парту рядом с Роговым, который смотрел в другую сторону.

Когда Рогов выполнил поручение классного руководителя и обнаружил, что Проценко во время контрольной отсиживалась дома, он сразу сказал:

– Проценко надо обсудить на совете отряда. Пионерка не должна быть трусихой. Совершенно здоровая, а сидит дома.

Пётр Петрович выслушал его и потом спросил:

– Ты с кем там беседовал?

– С нею самой беседовал, – ответил Володя. – Она даже похвалилась, что совсем не больная.

– Так, так, неважные дела, – сказал Пётр Петрович.

– Неважные, – согласился Володя.

И вдруг – он просто ушам своим не поверил! – Пётр Петрович, который сам попросил его всё узнать, сказал:

– Вы на совете по поводу Проценко ничего не решайте, а контрольную она напишет потом.

– Неужели не понимаешь? – объясняла Володе Наташа Левашко. – Её мама или папа позвонили, наверно, в школу, вот и всё. Подлизались. А ты, дурак, ходил, проверял!

Володя даже «дурака» проглотил молча, так его удивил классный руководитель.

Пётр Петрович, классный руководитель пятого класса «А», понравился Володе с первого дня.

– Он у нас мировой, – рассказывал Володя дома про Петра Петровича. – Молодой, спортсмен, у него разрядный значок.

Когда Пётр Петрович прочитал в классе пьесу «Двенадцать месяцев», которую будет ставить драмкружок, то все ребята хлопали, как в театре, – так хорошо он читал.

На переменах Петра Петровича окружали ученики, будто доброго великана.

– Пётр Петрович! Пётр Петрович! – только и слышалось со всех сторон.

Однажды Володя увидел Петра Петровича на улице. И он с гордостью сказал совсем незнакомому человеку, который шёл рядом (тогда он не знал, Что это дед Миши Коршунова):

– Это наш учитель. Видите, идёт по той стороне? Высокий, в сером пальто.

Незнакомый человек приподнял шляпу.

– Очень похвально, юноша, что вы так почтительно относитесь к учителю. Разрешите узнать, в каком классе учитесь?

– В пятом, – ответил Володя.

– Мой внук тоже учится в пятом, – сказал незнакомец и попросил: – Подержите, пожалуйста, этот сосуд. Я застегну пуговицу, сегодня ветер.

Володя держал стеклянную банку, в которой плавали рыбы.

– Это живородящие? – спросил он.

– Нет, это рыба ткач, – объяснил незнакомец. – Довольно редко бывает в продаже, а мой внук интересуется…

– Говорят, что от рыб в квартире разводится сырость? – спросил Володя.

– Абсурд, ничего подобного! – Незнакомец взял у него банку и, попрощавшись, ещё раз сказал: – Очень похвально, что вы так относитесь к своему наставнику.

Где же на свете правда, если Пётр Петрович берёт под защиту таких прогульщиц, как Проценко! И Володя Рогов решил, что он должен открыть глаза своему учителю. Он не допустит, чтобы учителя обманывала девчонка, которая не желает выполнять никакой общественной нагрузки. Он выведет её на чистую воду!

«Не пойдет больше в море капитан!»

– Пётр Петрович! – обратился Володя. – Можно, я после полярного кружка приду к вам в учительскую? Мне очень нужно с вами поговорить по важному делу.

Рядом с учителем стояла Шура Проценко. Она осталась после уроков решать контрольную.

– Разумеется, можно, – ответил Пётр Петрович. – Да я, собственно говоря, никуда не ухожу, я тоже хочу побыть у вас на кружке. Ну-ка, Серёжа, потеснись, – сказал он Лапину.

Серёжа с удовольствием потеснился, и классный наставник превратился в слушателя первого доклада своего ученика – Владимира Рогова.

Володя снял со шкафа свёрток и торжественно его развернул. Он ждал, что полярный кружок ахнет, но что громче всех ахнет его соседка по парте, это было для него неожиданностью. Шура сидела на задней парте и уже начала решать примеры, когда Рогов зашелестел бумагой. Она, конечно, подняла голову – и что же она увидела? На классной доске раскинулся синий океан, а рядом, слева, был портрет Дима. Дядя Дим, в этом не было никакого сомнения! Правда, очень молодой, не седой, в полной морской форме и с трубкой. Этой фотографии Шура раньше не видела, но у них дома есть другая, очень похожая на эту.

– Сегодня у нас будет беседа… – сказал Рогов и замолчал.

Шура Проценко, вместо того чтобы решать контрольную, смотрела на карту во все глаза.

«Пускай смотрит, – решил Володя. – Не хотела записываться, теперь пожалеет».

И он уже уверенно повторил:

– Сегодня у нас будет беседа о замечательном походе капитана Проценко.

Около карты появилась Наташа Левашко с длинной указкой. Она была очень серьёзная и внимательно слушала, что говорит Володя.

– Этот героический поход, – начал Рогов, – славная страница нашей мореходной истории.

Володя очень хорошо выучил, каким путём плыл по океану капитан Проценко. Теперь, совершая при помощи Наташи этот путь по карте, он говорил, не сбиваясь и не останавливаясь. Только Шуре, которая знала про этот поход от самого Дима, казалось, что Рогов рассказывает про что-то совсем другое. В его рассказе судно шло по тому же курсу и к тем же берегам, но в океане не было слышно ни штормового ветра, ни шума волн, не было видно зелёных коварных льдов и горизонт не закрывали снежные тучи. Раздавался только торжественный голос председателя отряда:

– Доблестный капитан Проценко закончил свой рейс в небывалый срок; преодолевая чрезвычайно сложный путь, наши моряки совершили настоящий подвиг.

Шура помнила, как Дим, расстелив на столе карту, рассказывал им целый вечер о том, что они плыли по океану пятьдесят дней и ночей, прежде чем подошли к морозному скалистому берегу.

«Вот здесь, – говорил Дим, обводя острым кончиком карандаша маленький белый островок, – здесь нас погода потрепала. Никому не пожелаю попасть в такую историю».

Дядя Дим тогда признался: «Казалось мне, что никогда не оттаю. Промёрз и устал смертельно».

Вот, оказывается, как ему было трудно вести корабль…

Володя продолжал говорить. Он говорил и говорил, и капитан Проценко в его рассказе всё время гордо стоял на своём капитанском мостике и смотрел только вперёд, не выпуская из рук бинокля.

«Зачем он сочиняет? – думала Шура. – Ну зачем?»

Володя перевёл дыхание и продолжал без запинки хвалить капитана. Если бы тот мог всё это слышать, то, наверно, сказал бы:

«Ну и ну! Вот какой я стал хороший, сам себя не узнаю!»

Левашко показала указкой точку на ледяном берегу, где, по словам Володи, капитан бросил якорь, и Володя замолчал.

– Всё? – спросил Пётр Петрович.

– Всё, – ответил Володя и, обращаясь к кружковцам, деловито спросил: – У кого, ребята, вопросы?

– А дальше? – спросил Миша Коршунов. – Дальше что было?

Надо же было Коршунову остаться на кружке! Володя не знал, что было дальше. Но он не растерялся.

– Когда капитан вернётся из нового плавания, мы пошлём ему телеграмму и попросим его рассказать…

Володя не успел договорить, о чём они будут просить капитана, потому что в классе кто-то громко заплакал.

Плакала Шура Проценко. Плакала горько, уронив голову на парту.

– Он не пойдёт больше в море. Он теперь всегда, навсегда… – повторяла Шура рыдая.

– Ну вот! – растерялся Пётр Петрович. – Вот это никуда не годится!

Он подошёл к Шуре. Какой там кружок! Все повернулись к ним, никто ничего не понимал.

– Он поправится, он не будет болеть, – говорил Пётр Петрович.

– Конечно, поправится.

Шура вытирала слёзы, но успокоиться не могла. Ей было обидно, что Рогов, который не знает Дима и которому всё равно, болен он или здоров, рассказывает о нём так, будто дядя Дим не живой человек…

Нина Короткова принесла стакан с водой.

– Она больше не будет плакать, – сказал Пётр Петрович. – Это правда, ребята. Капитан не пойдёт больше в море. Он ушёл в отставку и сейчас болен. Он живёт рядом с тобой, как же ты этого не знал? – спросил своего ученика учитель.

Володя Рогов, для которого всё происходящее было как гром среди ясного неба, стоял потрясённый.

– Тебе непременно нужно познакомиться с капитаном, – сказал Пётр Петрович. – Тем более, что это так просто.

– Пётр Петрович, – раздался голос Миши Коршунова, – а она первый пример решила правильно! – Миша рассматривал листок с контрольной работой Шуры Проценко.

Оказывается, Шура всё же успела решить первую задачу.

Пётр Петрович посмотрел листок, смоченный слезами, и сказал:

– Вот она успокоится и решит ещё два примера.

– Я успокоилась, – сказала Шура.

Конечно, если человек волнуется, ему трудно решать задачи, но, если нужно, он их решает, и Шура Проценко решила контрольную работу.

В этот день Шура возвращалась из школы не одна. С нею шли девочки.

Если идут вместе пять девочек, то они могут говорить всю дорогу, пусть она будет длиною в сто вёрст.

– А почему ты скрывала, что капитан твой брат? – спросила Наташа Левашко.

– Какой брат? – удивилась Шура. Она даже остановилась. – Я ничего не скрывала. Что же, по-твоему, я должна была всюду кричать, что мой дядя капитан?

– И правильно, – сказала Нина Короткова. – Не каждому охота хвастаться.

Наташа ничего больше не стала спрашивать у Шуры, хотя ей очень хотелось спросить, что ей привёз дядя-капитан из далёкого путешествия. Навстречу девочкам шагал Степан.

– Стёпа! – крикнула Шура. – Ты к нам?

– К вам, – ответил Степан, и Шура, не попрощавшись с девочками, побежала домой.

Торт и шампанское!

Все были дома – и Дим, и папа, и мама.

На столе, приготовленном к вечернему чаю, стоял торт.

– Батюшки! – удивилась Шура. – Это по какому случаю?

– По случаю союза сердец, – ответил Дим и поставил на стол зелёные бокальчики. – А ты, королева, нюхаешь цукатики и больше ничего не видишь?

Шура оглянулась.

В синей вазе, которая давно пустовала, стояли астры: белые, розовые, лиловые, пёстрые – целый сноп.

– Ты именинник! – вспыхнула Шура. – И не предупредил! Ты знаешь, как это называется?

– Не угадала! – Дим хлопнул в ладоши. – Все в сборе, прошу за стол! Садись, Степан!

Стёпа стоял сконфуженный. Попал на именины без подарка. Нехорошо получилось.

Когда все расселись, дядя Дим постучал штопором по бутылке шампанского, чудом появившейся на столе.

– Попрошу, друзья, внимания!

Шура поглядела на Стёпу. Он сидел чинно, как полагается за торжественным столом. «Чьё же рождение?» – недоумевала Шура. Может, Стёпино?

Мама улыбалась, а Дим продолжал:

– Жили-были молодые и прекрасные!

Мама улыбнулась ещё веселее:

– Ты мне давно не дарил цветов, Дим…

– Ты не помнишь, дарил! – Дим поглядел на Шуру. – Когда Шурка родилась, дарил, а это цветы с особым значением. Ровно пятнадцать лет назад мой брат Василий…

Шурин папа поднялся из-за стола, и Шура только сейчас разглядела, что папа в новом костюме.

– Мой брат Василий, – повторил Дим, – получил, как награду…

Папа и мама уже стояли рядом.

А Дим старался удержать пробку, из-под неё вот-вот вырвется шампанское.

– Приготовиться! – скомандовал Дим, и все подставили под шипучую струю свои бокальчики.

– Что получил? – громко спросила Шура.

Дим глотнул из стаканчика и пропел басом:

– Самую мудрую, самую красивую, самую любимую… Горько!

И папа поцеловал маму.

Шура с восторгом смотрела на своих родителей. А Дим рассказывал, как он их сватал и уговаривал.

– Дорогие мои, хорошие!..

– Всё это правда, – сказала мама. – Только ты, Димушка, старался зря.

– Как это? – Дим поставил бокальчик на стол.

А так, мы с Васей сами решили пожениться до того, как ты стал нас сватать.

– Ну и хитрецы! Честное слово?

– Честное, – признались папа и мама вместе.

– Тем лучше, – сказал Дим. – Значит, я угадал, что вы такие счастливые, и взял правильный курс. А это самое главное.

За столом стало весело, и Шура про всё забыла: и про слёзы, и про задачи, и даже про Володьку Рогова.

После чая с тортом папа включил радиолу, и мама, не отказываясь, пошла с ним танцевать. Папа покружил её и осторожно опустил в кресло.

– Хватит, попрыгала! Теперь пригласи дочь, – сказала мама.

Шура танцевала с папой, потом немножечко с Димом. Только Стёпа с ней не танцевал.

– На мне сапоги, – сказал он. – А на танцах полагаются туфли.

Тогда Шура одна, раскрасневшаяся и счастливая, плясала «Летку-енку». И только уже вечером, помогая маме перетирать чашки, Шура рассказала, как Володька Рогов делал доклад про Дима.

– Понимаешь! Он даже на карте переставлял флажки и всё показывал.

– Может, это он прислал тогда телеграмму без фамилии и адреса? – сказала мама и достала из ящика телеграмму, в которой было только одно слово: «Здравствуйте».