Текст книги "Не про заек"
Автор книги: Галина Хериссон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
Вчера, сентябрьским утром (спустя полгода, когда мы, наконец, стали любовниками) я спустилась на улицу за кормом для кошки Надин и села в кресло на тротуаре перед бутиком “Интерлок”. Самые разные кресла были выставлены на обозрение, продажу, второе рождение.
Ал появился из проёма двери, и я уже видела его профиль, затем, уже развёрнутую в мою сторону лицо, глаза, руки, держащие тяжёлые ящики, которые в тот момент чуть было не упали на тротуар. Ведь я вчера сказала, что непременно в тот же день уезжаю! Но сама-то я знала, что, конечно, остаюсь, но видеть его не смогу (лучше не надо, нельзя, умру, расплавлюсь!). Не решилась не прийти! А теперь уже нежилась в его поцелуе, прекрасном, как мечта...
После обеда мы встретились снова, в скверике, чтобы попрощаться (О! В который раз?!) перед моим “отъездом”, не таким уж и мнимым, но таким же запоздалым, как и неизбежным. Я не сказала ему точного времени, я и сама не знала... Но было невозможно сказать, что я буду здесь, но его не увижу.
Он позвонил мне два раза. Я рассказала, где была (но не с кем!). О мука! Сладкая! Слышать его голос, но невозможность прийти, обнять и даже объяснить, почему я этого не могу...
112
НЕ ПРО ЗАЕК
Приехал Седрик. Мы блуждали по коридорам дворца Токио в залах современного искусства. Про концерт на Бастилии я, конечно, не сказала, это было бы слишком (ведь я знала наверняка, что Ал туда придёт!). Так что вечером пошли в бар в Латинском квартале, чтоб встретиться с моими друзьями. Тут были Магали, Надин, Курт... В общем, вся банда. Когда-то мы собирались все вместе у канала Сан-Мартен и провожали меня в Анжу «навсегда». Помнится, вечеринка тогда удалась на славу... Но в этот вечер я думала только об Але...
Я вышла вдохнуть воздуха, в который раз украдкой глядя в телефон, болтая о чём-то с Томеком, странным человеком в чёрном костюме.
Было достаточно(?) поздно, чтоб наконец сказать, что (увы!) не сможем увидеться.
Вообрази! Слышать его голос, хоть три минуты, смех, очарование, надежда, смущение, радость, ком в горле, видéние...
Он сказал мне: «Я во дворце Токио».
Я подумала, зачем же я потеряла полгода? Я боялась тогда, ещё весной, что моя жизнь рассыплется в труху, если я покину Анжу, дом и сад (хоть тот и был сплошное средневековье!), Седрика, чудесных анжуйской друзей, “douceur angevine”...
Теперь я стала часто появляться в ателье “Интерлок”, где работал Ал. Практически я там тоже работала. Украшала, красила и клеила старую мебель. Научилась работать с шинами. Велосипедные шины разрезались на кусочки и прибивались гвоздями к деревянным поверхностям, покрывались лаком – получалось очень красиво! Я смотрела, как Ал работает руками. Мерит,
113
Галина Хериссон
режет, красит, сверлит... И это зрелище поражало меня как тогда, в первый раз, ещё в марте...
Теперь я не боялась. Я прибивала свою жизнь гвоздями, я скрепляла её шинами и красила лаком...
Я возвращалась в Анжу. Я звонила Алу по вечерам. Я писала стихи. Я резала шины. Я ходила к Луаре. У реки рядом с домом был большой луг – пастбище для коровок.
Однажды я загорала там наполовину голой. Трава была высокой, а с реки меня не видно. Снизу джинсы – сверху ничего. Закрыла глаза. Вдруг, слышу тяжёлые шаги рядом по траве. Я открыла глаза и увидела огромную коровью морду прямо надо мной! Я вскочила и прыгнула к обрыву, небольшому, в пару метров. Луара была низкой, это просто был глинистый берег, и я укрылась там от быка. Просидела минут двадцать дрожа, одновременно боясь и смеясь над собой. Тоже мне Европа... Помните миф про быка и Европу?
Когда вернулась домой, слышала звонок, но пока открывала дверь старым железным ключом и бежала на первый этаж по старой деревянной лестнице, телефон оборвался. Наверняка звонил Ал. В саду ещё были алые маки. А осень была как лето. Золотой и тёплой.
Он ещё был влюблён. А я писала дурацкие влюблённые стихи, которые он всё равно не мог прочитать...»
* * *
Лиза ещё поработала какое-то время в Interloque (помнится, были даже какие-то статьи и небольшой сюжет в парижской прессе про этот их «Интерлок»).
114
НЕ ПРО ЗАЕК
Мы виделись с ней разок в то время. Когда она могла, выбиралась в Париж. Иногда ночевала у него. Ал жил с сестрой. А она была ужасно ревнива. В ателье ей предлагали место, но без документов контракт был невозможен. Ал сказал, что вместе им теперь «трудно». Они ещё гуляли по старой заброшенной железной дороге и делали граффити. Она купила много баллончиков с краской самых красивых цветов.
Но рисовала она ими уже в Анжу, в своём заросшем саду. Их граффити зарастали новыми и чужими тегами на старой железной дороге. Её сад зарастал зимними сорняками. Снега не было. Стоял уже декабрь. Прошёл её день рождения. И его. Она не была приглашена.
Они расстались под Новый год.
Она ревела как корова. Она вязала шарф из тёплой разноцветной шерсти и думала о нём. Всё прошло весной.
* * *
С Седриком ничего не получилось. Она кричала от отчаяния.
А потом она собрала большой тяжёлый рюкзак и уехала в Париж. Насовсем.
Намечался заказ по росписи в естнадцатом округе. Но мадам «новой русской» вряд ли стоило доверять. Заказ так и не состоялся. Но зато Лиза снова была в Париже. Со своими кистями, пигментами и новыми надеждами.
Она временно поселилась в крошечной комнатке на седьмом этаже без лифта. Один друг уехал в Америку, и у него жили все, кому он не отказывал. А Эрик не отказывал практически никому. Об этой комнате, то есть, скорее, о людях, которые в ней ночевали, можно
115
Галина Хериссон
было бы написать отдельную книгу. В её круглое окно в своё время смотрели друзья со всего мира. С седьмого этажа были видны крыши Парижа и новые горизонты...
116
НЕ ПРО ЗАЕК
Часть вторая. Письма.
Семейное Сладкое
«Здравствуйте, мои дорогие!
Прежде всего извиняюсь, что никак не могла организоваться, чтоб написать раньше подробное, доброе письмо. Ведь так не хотелось говорить просто о погоде, глупостях, о чём-то незрелом... Коротеньким письмом, просто потому что не было интернета, и нужно было экономить время в киберкафе. Не хотелось писать слишком быстро о важных событиях и чувствах, используя при этом вечную латиницу. Поэтому сейчас сижу за своим компьютером, в котором есть русские “букоффки”, но, конечно, интернета нет, поэтому скидываю это письмо на USB-флэшку и отправлю из вышеупомянутого кафе...
Я думаю обо всех вас каждый день! Сегодня снился папа, и мы с ним во сне беседовали... Приятный сон.
Теперь о главном. У меня всё хорошо! Чего и вам желаю, а самое главное – не унывать! Я в Париже, как я уже писала. Но уж не проездом, а с далеко идущими намерениями... Я, конечно, давно вам не писала о «личной жизни». Но мне не хотелось торопить события, а сперва удостовериться, чем сообщать о каких-то “метаниях”.
117
Галина Хериссон
Вы спрашивали о “французиках”. Так вот: мы с Седриком теперь просто друзья. Я теперь езжу иногда в Анжу, но больше как “на деревню к дедушке”, повидать семью, друзей, так как у меня там со всеми сохранились добрые отношения. С Седриком как-то уже давненько не ладилось: не наблюдалось никакого развития ни в доме, ни в отношениях в паре, какие-то всё голословные идеи и никакой реализации. Он очень неорганизованный, но очень добрый человечек. И во время конфликтов с ним, мне не хотелось вам говорить ничего негативного, пусть и “справедливого” про человека, которого вы видели только на фотографии!
Вот уже несколько месяцев я с новым французиком! Очень хороший молодой человек, 26 лет от роду, зовут Гийом. Он работает в традиционном французском ресторане. (Однако лягушек почему-то там нет! Но как-то мы их ели у китайцев: ну курица – курицей!)
Родители его живут недалеко от Парижа, а мы пока в бабушкиной маленькой квартирке, но хотим как можно скорее найти чего-нибудь получше и поближе к его работе. А в Париже квартирный вопрос так же остёр, как в Москве... Правда, у Гийома много знакомых из клиентов, так что чего-нибудь обязательно найдём! Пока мы в комнатке с душем и кухней, где я умудряюсь готовить и рисовать, но телефона городского там нет, так что пока звонить в Россию трудновато!
Здесь красивая осень. Пришлю, пришлю ссылку на фотографии! Кстати, отдельное спасибо за фото из Адлера! И если можно, пришли свежие!
Летом мы путешествовали по Франции с Гийомом (Седрика в этом плане было никак не дождаться...). Были в очень красивых местах, правда, до моря не доехали. Зато были на ферме у тетушки Жозетт
118
НЕ ПРО ЗАЕК
со всеми её коровами, овцами, птицами, собаками. Погоды стояли отличные, так что спали мы в палатке под яблоней...
Мне Андрей Смирнов, который ежегодно ездит по «европам» и который заходил к вам, когда-то прислал русских книжек, а я ему наказала напечатать для вас моих фоток на бумаге (здесь это значительно дороже), чтоб и мама и папа могли по-человечески посмотреть! Ну, неизвестно когда именно он сдержит слово, и вернулся ли он из всех своих поездок...
А меня Россия в данный момент не очень-то вдохновляет, мягко говоря. Да и не улыбается мне более пяти лет без выезда в Европу, если угораздило бы меня тут же ехать домой! Есть же административные наказания... Словом. Пока какие-то пустые обещания давать рано, но есть перспективы (которые в случае с Седриком никогда ясно не прорисовывались, и, прежде всего, думаю, не было у него определенного желания). Есть идея, раз уж пока с нашими бумажками ничего не получается. А ведь хочется и увидеться и вопросы решить... Наверняка, лучше нам с Гийомом пожениться в России, а уж потом мне как жене французского гражданина на что-то претендовать. Я имею в виду документы. Но этого совсем скоро я не могу обещать, важно, что есть двустороннее желание!
А пока, может быть, вы бы как-то организовались, а? Нашли бы недорогую путевку или что-то в этом роде. Я могла бы прислать немного денег ради такого прекрасного случая. Усилия должны быть всегда двусторонними!
Ну вот! Люблю вас и обнимаю! Пишите! Берегите себя! Lisa»
119
Галина Хериссон
* * *
С некоторых пор наша мадемуазель стала называть себя Lisa. На французский манер с ударением на последний слог, разумеется. Лизà. Эта рыжая лисица всегда любила повыпендриваться.
Теперь, в свой второй приезд в Париж, она обзавелась и новыми нарядами, и новыми знакомствами. Она умела быть эффектной, когда хотела. И когда было настроение. Но настроение случалось редко. Она по-прежнему немало времени проводила одна, рисовала и читала. Ну и пописывала в свой дневник. Даже подержанный ноутбук появился. Купила всё в том же «Интерлоке». Перепечатала свои бумажные записки. Сидела в кафе и писала стишки. Я, конечно, не знаток русской поэзии, мне сложно понимать зарифмованный русский язык. Но есть у меня файл, где я держу её «поэтический сборник» вперемешку с мэйлами.
У Лизы не было жёсткого диска. Alors33 весь её «интимный» архив у меня.
Электронный вариант. Уже и Lisa наконец поняла, что на бумажках писать – это анахронизм!
Voila. Je metaie34.
P.S. А по-моему, моя девочка выросла!
P.P.S. И вот ещё её письмо ко мне, уже не бумажное...
На дне
«Ma chère Galina! Вы моя нить, как та у Тесея, которая вывела его из пещеры... Только я пока в глубокой пещере, то есть жопе...
33 Так что
34 Вот. Умолкаю.
120
НЕ ПРО ЗАЕК
Помните Гийома? Конечно же, не вышло опять нихрена... Извините за выражения, но просто иначе и не выразить... Кстати, звонила мне тут одна подруга из России, учительница французского, и спрашивала: как грамотно и эффектнее всего “послать” по-французски? Ну, тут уж я была подкована! Тут уж я ей ответила... Французский мат, он тоже...
Впрочем, какое кому тут дело, как хорошо ты говоришь по-французски? Вся страна на нём говорит, а французы так вообще уверены, что полмира. Знание языка никак мне не помогает ни получить вид на жительство, ни работу. Не-ле-гал.
Мне ещё и в “Интерлоке” предлагали, но без документов не взяли... Вот “работаю” теперь дома, то есть у Гийома. Стучу, гвоздики в шины заколачиваю, клею, зеркала режу, мебеля пилю... Разумеется, материалы с помойки. Пилу и стеклорез купила как-то на салоне художественной самодеятельности. Ну, вы ж знаете, тут все рукодельничают кому не лень. Хорошо, когда муж привозит-отвозит на машине на все эти выставки, за стенд платит. А я всё на своём горбу: пешком или на метро, когда на проезд есть... Красоты понаделала, ставить уже некуда. Живопишу ещё. Не продохнуть. На балконе у меня кабачок растёт...
Из “дома” мне никак не могут прислать свидетельство о рождении. Вы же знаете, здесь это самый главный документ, а из-за его отсутствия всё застопорилось...
Гийом пьёт. То есть: пашет шесть дней в неделю до часу ночи в ресторане, приезжает домой на такси (чаевые там – о-го-го) и литр пива выдувает с устатку... Наутро заводит радио, как будильник, оно орёт, а он не встаёт и не выключает. В последнюю минуту
121
Галина Хериссон
подрывается, бегом в душ, и с сигареткой в зубах так и чешет с мокрой башкой на роликах в ресторан.
Еду мы покупаем только по понедельникам, и то для сэндвичей (на неделе я до сих пор промышляю собирательством с уличного рынка, когда с айкидо возвращаюсь пешком). И с этими сэндвичами мы идём гулять “культурную программу”. По понедельникам тут, разумеется, много чего закрыто (ну так и в ресторане выходной).
Культурная программа сводится к валянию и сну Гийома в парке (сон нередко прерывается звонками от клиентов и Гийом делает заказы провизии для ресторана). Вечером, если идём в кино: подростковый, по мозгам Гийомушки, фильм, экшн и тому подобный Гарри Поттер. На серьёзных фильмах он зевает и смотрит на часы. Ну, кто платит, тот и заказывает.
Вот, как раз про то! По воскресеньям, после работы в его ресторане, Гийом любит пойти в хороший китайский ресторан и там поесть и выпить от пуза. Дааа, кухня там хороша! Равиоли пекинуа, короче, те же пельмени! А гигантские креветки! А обхождение! Это тебе не забегаловка, это тебе – на бульваре Сен-Жермен! Хотите, дам адрес? Там чисто китайская семья. Преемственность и традиция лет сорок. Но всех зовут абсолютно французскими именами. Уж документы они себе выправили. После ужина шеф-повар выходит к нам и пьёт с нами сакэ. Знаете, из таких маленьких чашечек, где голые китайцы на дне. Нередко хозяин ресторана, того, где Гийом вкалывает, тоже здесь ужинает. Он спросил однажды Гийома, совершеннолетняя ли я, чтоб тот поосторожней! Счета за ужин с вином по моим меркам – астрономические. А мне вечно не хватает на метро и на гвозди, чтоб забить... Вот и хожу пешком.
122
НЕ ПРО ЗАЕК
Раз осенью заболела. Тут у всех гастрит. Работала снова нянечкой. Пацан, месяцев пять: подгузники, то, сё, вот и заразилась. Лежала лёжкой три дня и блевала. Встать чтоб куда – ни сил, ни денег. А Гийом хоть бы багет принёс.
Ещё ревновал, как бес. Особенно к учителю айкидо. А помнится, мы вместе пару раз ездили в клуб и практиковали на татами... (И он ещё врал, что его родители – тренеры дзюдо! Митоман хренов...)
И допросы: а чего ты сегодня днём делала, а чего ты “до меня” делала? Я ж не знаю, чего ты из России сорвалась! И тому подобное... Это его шеф вопросами подначивал и призывал к бдительности. А я его подговаривала (как и все общие друзья) бросить к чёрту этот ресторан и найти другой, с человеческим графиком. Хотя, в этом бизнесе...
И на работу он меня не мог пристроить, даже посудомойкой!
Нееет, нам не по пути. Он пьёт и врёт. Этакая митомания на фоне алкоголизма. И ведь не в корысть, а просто сочиняет...
В тот период у меня было такое убитое лицо, что когда я выходила из подъезда, прохожие надо мной саркастически подшучивали, типа, какая ясная улыбка!
Вышла я как-то ночью “подышать”, в слезах. Иду мимо полицейского участка. Светится открытая дверь. Так и подумывала зайти туда и сдаться. Раз и навсегда! Оденьте мне наручники уже и отправьте куда следует, чтоб не мучиться уже нелегальством!
123
Галина Хериссон
Отрывки из дневниковых записей
«А сколько раз я обращалась в цветочные магазины! Поминая мой питерский опыт... В самом начале ошибкой моей было незнание терминов и ожидание какой-то сверх креативности французов. Увы, у них в ходу всё больше круглые букеты. Классика, пристойность и порядок. И, конечно, статус и документы. Блин, я уже вам все уши... Пардон.
А я им, как дура, про каркасные букеты загоняла! Уже гораздо позднее я узнала, что “каркас” во французской коннотации означает не просто структуру, а скелет животных, типа с мясом и сухожилиями. Представьте, что они думали про сумасшедшую “флористку” с ужасным акцентом, без диплома и хвастающуюся своими букетами “на скелете”! Французы виду не подавали и вежливо кивали. Иногда учтиво просили оставить CV. Ну, это ещё одна великая и наиболее цветистая форма, чтоб послать куда подальше, но не закрывать насовсем ворота для будущих сношений.
Иногда я стригла плющ на могучих стенах бульвара Периферик. Кое-что с газонов. И, купив у индусов в метро за недорого пару лилий с розами, варганила вполне себе букеты. И продолжала глотать отказы от флористов.
Может у вас, Галина, есть знакомые флористы?»
* * *
Нет, шери, нет у меня знакомых флористов...
* * *
И снова её письмо на бумаге:
«Была на каникулах в Анжу и видела всех своих старых добрых, и Седрика...
Читала рассказ “Из дневниковых записей” 124
НЕ ПРО ЗАЕК
Кортасара... Вот это меня спасает каждый раз. Потому что нет ни рассказа, ни начала, ни конца. Есть просто само чтение или писание.
Красота тут конечно, в Анжу! У меня есть тишина кабинета и вращающееся кресло. Возможно, полчаса, а может быть, час или два времени, когда особо делать нечего, и остаётся только ждать.
По случаю, по счастью, Кортасар – единственный файл, который удалось открыть, так как другие с моими разбросанными отрывками книги-зародыша были расценены компьютером как вирус, наверное, потому что были озаглавлены на русском языке. Хорошо, что я успела вам вовремя отправить предыдущие записи!
Пишу, пишу. Снова на бумаге. О, белая богиня! Принимает, впитывает, хранит терпеливо, чтоб отдать, поделиться, доверить всё тому бездушному механизму, машине, которая умеет превратить этот рассказ из чёрных и белых точек в несколько сотен октетов информации.
Ну да, я люблю бумагу...
Действительно, почему бы лучше не почитать рассказы других? За этим и прервёмся...
Вот только закрою большую пепельницу, из которой несёт старыми окурками, большой белой чашкой с недопитым утренним кофе, так как очень не хочется вставать с кресла лишь для того, чтобы вытряхнуть этого монстра в кухонную помойку. Хотя, пожалуй, выйду на секунду наполнить мой стакан...
Ну и так всегда бывает, только выйдешь – пиши пропало. То есть спокойно отсидеться в кабинете уже не придётся. Выйдешь во двор, в сад, а там бельё надо снять с прищепок.
125
Галина Хериссон
Надо сказать, что я очень люблю этот уютный тёплый вид висящего на верёвках меж двух деревьев белья. Значит рядом дом, вода и руки, не поленившиеся постирать эти пёстрые свидетельства жизни.
Чтобы снять бельё, нужно пройти сначала по насыпной дорожке, которая громко шуршит от каждого шага. И на каждом шагу попадаются удивительно красивые камушки, которые скапливаются потом в разных укромных уголках дома, насыпанные в баночки, подсвечники или карманы курток, тем не менее, всегда поддаёшься соблазну подобрать один-другой. Вот красный, гладкий, с оранжевым отливом, и кремовый, песочный, с твёрдым коричневым глазком внутри.
Нет, не пройти мимо.
Вечер.»
* * *
«Полнолуние... Прошло.
Снился снег. Много снега. И как будто автобус с эмигрантами привёз меня к дому, прямо на газон у дороги за домом, где мама выгуливала щенка и будто дожидалась меня...
Снега было по колено, и он уже был рыжеватый, как в конце зимы, подтаявший. И на него уже сыпался новый, крупный, как пчелы...»
Монжерон
«В один прекрасный день Гийом “попросил” меня съехать. Психанул он чего-то.
Уже не в первый раз он закатывал мне сцены в ресторанах. Заказав с барского плеча всего, и где-
126
НЕ ПРО ЗАЕК
нибудь так между аперо и антрэ35, когда я истекаю слюной, ну или на десерт, начинал нести пьяную ахинею и унижать. Причём так, чтоб никто не слышал, а я бы выходила капризной истеричкой.
Я позвонила и попросилась на постой к Ренэ. Был у меня такой знакомец, из ботаников. Работал учителем в колледже и любил электронную музыку, так и познакомились на одном концерте... Ренэ давно ходил кругами, но приблизиться к цели боялся. Это меня и бесило. А может то, что он мне не был по вкусу. Жаль.
Я жила у него несколько месяцев. Ренэ, как джентльмен, перевёз на своей развалюхе все мои пожитки, а главное картины, краски и “авторские мебеля”. Места у него было навалом, я прижилась в гостиной. Как школьный учитель и истинный провинциал, он часто уезжал на каникулы. И позволял во время каникул приглашать в квартиру моих гостей.
Мы сразу с ним договорились, мол, без глупостей, и были просто добрыми соседями.»
* * *
«Городок Монжерон был хорош и скучен. Самое то для творчества.
До лионского вокзала минут двадцать. Вот я и ездила на Монмартр нянечкой, на “Насьон” уборщицей и по музеям...
Ренэ неумело готовил еду и гладил с паром, складывая в стопочку всё наше стираное бельё.
Ко мне приезжали заграничные гости и желали невидимому Ренэ всего самого доброго: счастья, богатства, здоровья, дол... Он умер, бедняга, через
35 Закуски в начале ужина
127
Галина Хериссон
год. На самом пике своего тридцатилетия и романа с Вирджини – училкой из его же школы...
Мне до сих пор иногда снится, будто я у него в квартире...»
Сад Люксембург
«Полдень пятницы. Сад Люксембург. Я снова полюбила. Полюбила гулять одна.
Первое августа. Прошло три года. Появилась морщинка меж бровей, и в волосах блестели серебряные тонкие струны.
Всё те же стулья. Солнце. Воробышки. Снова села напротив дворца, справа, чтобы видеть настенные часы (хотя они звонят каждую четверть часа).
Тогда читала Достоевского, теперь – Экзюпери. Париж. Небо. Верхушка Тур Эффеля.
Чёрный свитер, найденный ночной прогулкой на лавочке...
Непременно надо ехать! Прочь, прочь, далеко, к морю. Учиться плавать, учиться любить. Город не даёт больше того, чему можно у него научиться. Я говорила, кстати, что каждый год кто-нибудь мне да обещает отвезти меня к морю и научить плавать? Э-эх...
Путешествие! Что может быть плодовитее? Карандаш с тетрадкой застрял на дне дорожной сумки, обсыпанный прошлогодними хлебными крошками...
Воробьи улетели. Зато прилетел пятнистый голубь, белый с чёрным. Чиновник прошёл, закрываясь листом казённой бумаги от случайных фотоаппаратов китаянок. Хотя они и не думали за ним охотиться. Им милее каменные статуи с вазами цветов. Один
128
НЕ ПРО ЗАЕК
джентльмен с бородой предложил отрывисто:
– I take your photo together?36
Другой месьё с серебристой банкой пива придвинул было стул в метрах пяти от меня, но, видимо, что-то ему не понравилось, и с разочарованным лицом и непочатым пивом он пошёл прочь. Остался лишь стул, пуст, прост, твёрд. Скоро его заняла девушка с сэндвичем и с выпятившейся нижней губой. Она широко открывала рот, когда ела. И это как-то не сочеталось с её маленьким аккуратным личиком.
У меня появилась соседка в красном платье. С большими солнечными очками на прямом носу. Я её не сразу заметила, увлёкшись наблюдением за прохожими: русской – тощей кокоткой в синих атласных брюках и на высоких каблуках, кудрявым мальчишкой с дудочкой, парочкой с мороженым со сложенными в лотос обтянутыми джинсами ногами, испанскими студентами – позёрами на фоне Парижа...
Девушка в красном рисовала в маленькой голубой книжечке.
– Вы делаете наброски? – спросила я.
Без маски очков она оказалась ещё красивее. И, уходя после переброски несколькими фразами рисовальщиков-завсегдатаев Люксембурга
(рисовальщиков: один – начинающий, другой – уже позабывший почти рисование), мурлыкнула свой “au revoir” нежным голосом.
По причине её скромности я так и не увидела её, дрожащих поначалу, с исправлениями и штришками, где-то округлых, но к концу всё более угловатых линий, силуэтов, ликов на голубой бумаге. Но я видела их по
36 Я сфотографирую вас вместе?
129
Галина Хериссон
движениям её рук. Я представила себе их, зная, как это интересно – зарисовывать лица и фигурки в парках, в барах, в метро...
В наследство от неё мне досталось хоть и такое же железное, но всё-таки более удобное кресло, в котором можно откинуться назад и наблюдать теперь за тем, как пожилая китайская пара забирает мои осиротевшие стулья и, раскрыв зонтики, устраивается ближе к бассейну. И пишется здесь хорошо.»
Цирк с конями
«В конце осени познакомилась с Музыкантом. Он играл в оркестре одного цирка на колёсах. Цыганский цирк колесил по всей Франции вместе со своим зоопарком, включая клоунов, акробатов, музыкантов и чернорабочих из разных стран – всё в одном флаконе. Все жили в кибитках и помимо самого представления играли примерно одну и ту же роль – выживали. В тесноте, с маленькими зарплатами, вечными переездами и сборкой-разборкой шатра. По два-три спектакля в день. Каждые два-три дня в новом городке, где-нибудь в поле, на отшибе.
Я ездила в один из таких городков в Прованс весной. В дороге читала Хандке. Про гору Сен-Виктуар. Вот как раз там. Налюбовалась на пейзажи и архитектуру Драгиньяна. А фоток не осталось (Музыкант их случайно удалил, нажав не на ту кнопочку).
Посмотрела представление четыре раза и покаталась на слоне.
Ночью вся труппа жарила шашлыки. Колумбийские акробаты ругались, молдавские оркестранты напивались, а клоуны уже где-то валялись. Днём видела,
130
НЕ ПРО ЗАЕК
как дрессировали маленьких белых тигров. Потомство. Тут всё потомство вот так с детства работает. Детям в школу некогда и негде ходить. Дрессировщик, к примеру, так и остался неграмотным...
Ночью я тряхнула стариной и ходила колесом, думала: хоть в труппу примут. В тесноте да не в обиде. В шутку, конечно. Хотя в каждой шутке...
Музыкант отвёл к себе в кибитку и заботливо уложил. А сам всю ночь втыкал в телефон. Писал историйки свои в блог о цирковой жизни. Рано утром отвёз меня к поезду. Я ехала по берегу Кот дˈАзюр37 и не верила глазам. Таких открыточных красот я ещё не видела!
А кони, кстати, были. И бегали по кругу. И всадницы в платьях с блестками. И конферансье в белых манжетах...
Но мне больше всего запомнился один забулдыга-чернорабочий. Маленький смуглый человечек. Он единственный называл меня “Ma Grande38”...»
Монмартр
«...Чёрт возьми, конечно, мне надо рисовать, а я работаю нянечкой!»
* * *
«Это может звучать банально, но вот уже почти месяц, как я на Монмартре. То есть – я прихожу сюда три раза в неделю. Выхожу на метро “Анвер” и подымаюсь сквозь разношёрстную толпу мимо лотков, через карусель. Или на метро “Аббес” – мимо джазового оркестра, парочек, сидящих под солнцем, и вереницы, идущей по длинной крутой лестнице. Тут
37 Лазурный Берег
38 Малышка
131
Галина Хериссон
таких немало. Но “моя” лестница – самая лучшая!
В этих приклеенных друг к другу домах по рю Девер совсем немного квартир. Старые двери прячутся между балконами, заросшими диким плющом и фиалками. Их посадили заботливые жильцы, прикрывающие свои окна на первом этаже белыми или красными деревянными ставнями от многочисленных туристически-романтических прохожих.
Моя дверь – номер четыре. Когда я подхожу к ней (а она как раз посередине лестницы), задираю голову и кричу: “Абигаэль!” – так зовут девочку. Иногда, если сразу никто не выглядывает с третьего этажа, я сажусь на пригретые с утра ступеньки или опираюсь на старые железные перила, по которым скользит ежедневно так много рук.
Окна напротив часто закрыты белыми старомодными занавесками. Я знаю, что за ними живёт старик. Стены растресканы (где-то не хватает кирпичей), но они вполне привлекательно “украшены” по-хронологии: выцветшими афишами, любовно-философскими текстами крупным круглым почерком, флуоресцентными граффити и бог знает чем ещё, постоянно нарастающим и исчезающим...
Одно из трёх окон с разноцветными флажками открывается, и оттуда улыбается лицо в очках мамы или папы девочки. Абигаэль только восемь месяцев.
Мы сидим в комнате на полу. Я смотрю, как развевается сиреневая штора, как парус, крыши, залитые светом, рыжие трубы, небо. Иногда я кладу её на живот, убаюкивая, и мы спим вместе два часа подряд на смятом коричневом диване: я, упираясь ногами в пол, усыпанный игрушками и солнечными лучами, и Аби, упираясь носом мне в грудь.» 132
НЕ ПРО ЗАЕК
Версальская няня
«Няня... Какая, блин, из меня няня! А выбор?
Помните того ангелочка с Монмартра? Абигаэль...»
* * *
«Сижу в белой комнате с врезанной в стену полукруглой аркой. Уютно. Вечереет. Сквозь раму окна виден внутренний двор с грязно-белыми стенами-лицами, с которых смотрят на меня серые глаза окон, те, что коридорные, ну, или из ванных комнат. Кое-где свешиваются с решёток ящики с поздними цветами...
Так вот: эта милашка Абигаэль подросла и превратилась в монстра! Все дети, что ли, такие от двух до трёх?
Сейчас Абигаэль спит. Вот и пишу. Теперь здесь появился удобный диван. Родители ещё не пришли...
Абигаэль стала очень большая и тяжёлая. Иногда хочется отшлёпать девчонку по заднице. А какая была душка во младенчестве! Теперь она орёт. Хоть и не “говорит” ни на одном языке. И не слушает. Только жесты.
Я завидую мамашам и нянечкам на детской площадке. Как их французские малютки слушают и готовы к диалогу и дележу мест на каруселях, совочков и прочей детской дребедени. С Абигаэль договориться невозможно. А на каком языке прикажете? У неё в голове такая каша! Папаша с ней говорит на американском английском. Я от этого “ханибани” блевать готова. Мамаша – на польском. Ну, тут я хоть как-то... Но ведь девчонка мне не отвечает!
Режима дня – никакого, дозволяется – всё. Гигиена – отсутствует. Да здравствует американский хиппизм!
133
Галина Хериссон
Укладывать ребёнка не надо: ночь-полночь – пофигу.
Французский они дружно презирают. И это живя в самом центре Версаля! На вежливые записки соседа снизу (“Chers voisins, chеrs Madame et Monsieur39, укладывайте вашу дочь пораньше спать, а то она бегает, паркет резонирует, и мой ребёнок не может уснуть...”) ухмыляются и говорят, какие французы, однако, зашоренные...
Зато на ночь глядя, когда я уже в своём закутке с аркой и книжкой, а оба родителя дома (уж не знаю, что делает маман, а папаша сидит за компом), засунув дитятю, обожаемую дочь, в ванную и позволив ей играть с водой одной (!), совершенно не наблюдая, видимо, за ней... Развивает в ней “самостоятельность” и “незашоренность”.
В прошлый раз он кричал:
