Текст книги "Не про заек"
Автор книги: Галина Хериссон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
24 Глинтвейн
69
Галина Хериссон
на витринах видны мои росписи: восточные красавицы несут изогнутые золотые кувшины. Королевские лилии. Меню. Рождество... Снегурочек здесь нет. На Рождество почти всё закрыто.»
* * *
Уже около месяца она рисовала в этом кафе «Лё Барон» недалеко от музея Пикассо. Туристы, выходя из метро, натыкались прямо на неё и спрашивали, как пройти. Тут уж она попрактиковалась и в английском, и во французском, и в рисовании на улице, когда пальцы мерзнут держать кисточку... На витринах рисовала что-то вроде рекламы и украшения на праздники. Мало кто хотел заказать такие эфемерные росписи. А Лиза видела эти свои шедевры на запылённых окнах гораздо позднее, когда ходила в Libraire du Globe25 полюбоваться книжками и повесить пару объявлений по работе. Кафе к тому времени уже было продано, и помещение долго стояло без хозяев...
* * *
«Пью в закрытом кафе. То есть сначала пьянею, а потом, чтоб не быть в раздрае с собой – пью. Он, Дед Мороз, сидит напротив. За дежурным квадратным столиком в этом маленьком помещении с покатыми потолками с кусочками мозаики. Дед Мороз курит. А я плыву куда-то, задыхаясь и открыв рот для своей страшной сказки. И уже не могу остановиться. Иногда прерывая сама себя, нащупав новую нитку, и тяну, пока не оборвётся; а когда клубок историй вдруг распутывается – понимаю, что делать больше нечего и непонятно для чего теперь эта “ясность” и “пустота”... И, наверное, в коконе ниток и ватной бороде Деда
25 Известный русский книжный магазин
70
НЕ ПРО ЗАЕК
Мороза было лучше, а теперь так голо и страшно... И бравада наступает до того как тёплая красная жидкость разливается в пустом желудке. А когда уже пьяна – неважно, сколько выпьешь после...
И уже не слишком хорошо помнишь его реакцию. Когда он – не первый слушатель, а я, наверное, плохой рассказчик, и история – как будто не про меня... А после хочется спать и забыть. Проснуться и вспомнить. Зачем? Назавтра мне заплатят за работу, и я пойду делать шопинг. Везде рождественские распродажи, а у меня – не у шубы рукав!»
* * *
«Покупки мои Ра-Дже не понравились. А мне нужно было, чтоб удобно, спортивно, круто и хорошего качества. В этих высоких и весьма недешёвых кожаных “кедах” на шнуровке я потом проходила очень долго... А на серые тёплые колготки он вообще прыснул и покачал головой – ой, это что-то такое типично русское, старушечье...
Ну да, блин, дорогие мои невежественные французы и француженки. Когда наступают холода, мы носим под джинсами тёплые колготки, а не морозим жопу и ноги, бегая чуть не всю зиму в дурацких балеринках! И меховые шапки-ушанки мы носим не для понтов среди лета, а зимой, чтоб менингит не заработать! Putain de merde!26»
Скупой Вернисаж
Да, у Ра-Джи был странный вульгарный вкус. И это как-то сочеталось с хорошим чувством ритма, интересом к истории Древнего Египта, написанием
26 Грёбаное дерьмо
71
Галина Хериссон
рэпа (тогда Лизин французский не позволял его оценить по достоинству) и желанием рисовать. Вечерами они задвигали диван в угол, расставляли столы, которые обычно используются на уличных рынках... Кажется, Ра-Джа даже торговал на таких чем-то вроде женской дребедени, типа колечек и лака для ногтей по евро... Подарил же на день рождения аж три пузырька!
В общем, рисовали на каких-то досках кто во что горазд!
Картин у неё скопилось куча той же первой зимой, и она устроила выставку в своей французской школе. Пёрла всё это на спине, какими-то автобусами с пересадками. Написала концептуальный текст. Ра-Джа помогал править. А Дэвид пришёл на выставку аж с камерой. Какой-то клип даже снял под своим копирайтом... Кстати, приходили и Андрей со Сценаристом, и Сценаристу даже понравилась одна её работа – пейзаж тушью с Тур Эфелем и мостом Сан-Мишель. Но ведь лучше предложить художнику кокаину, чем купить у него картину?..
Пришла и Ёжени, та русская подруга, что единственная звонила поздравить с днём рождения. Сокращённо (ох уж эти славянские уменьшительно– ласкательные!) её звали Женька.
Был там и Христо.
Ну и меня Лиза, конечно, тоже пригласила. Рассказала хоть, что и как она...
Лизина выставка проходила в полуподвале с красивыми старинными кирпичными сводами.
Во-первых, картины там легко было развесить без ущерба для стен. А во-вторых, этот зал был просто классом, где Лиза изучала грамматику французского, пока не заскучала. Ну и договорилась просто «показать
72
НЕ ПРО ЗАЕК
пару своих работ после уроков»... Наверху, в общем зале, была вечеринка всех этих пёстрых «студентов» из разных стран, слетевшихся сюда подучить французский. Всё совпало с началом новогодних каникул. Все принесли угощения – по какому-нибудь своему национальному блюду. География кухонь там была очень широка. А Лиза ничего не смогла принести. Ей нечем было поделиться, кроме своих картин. И она угощалась коктейлями, которые приносили ей сверху благодарные зрители. И некогда ей было есть – нужно было показывать выставку зрителям. Я принесла ей пару пирожков. Выносить из верхнего зала наполненные горами еды тарелки было неудобно. Да я и не была приглашена на их студенческий вечер, а только на Лизину выставку. Я смогла её «поблагодарить», купив у неё небольшую акварельную работу (я уезжала в скором времени надолго и не могла себе позволить ничего громоздкого).
Через пару недель Лиза написала мне, что это была единственная проданная работа. Поздравляла с прошедшим уже Новым годом. И рассказала, что тот вечер закончился довольно тускло: пока вся эта иностранная компания продолжала праздновать наверху, ей нужно было «закрывать» выставку и быстро решать, где заночевать. Выбора особенно не было, и время было позднее. Ра-Джа, конечно, звал к себе. И, конечно, угощения он не принёс. А пришёл только чтоб «пасти Лизину задницу». И бежали они потом на последнюю электричку, пока парижане продолжали есть и веселиться.
* * *
С Ра-Джой всё закончилось к концу зимы... У него был кот, милый такой, полосатый и щекастый. Ел он кошачий корм, если хозяин не забывал его покупать.
73
Галина Хериссон
Иногда он ссал в ботинки, причём не Лизины! Потому что Ра-Джа бедного котика гонял и ущемлял. Кот прижимал уши и шугался в угол. В один прекрасный морозный день Ра-Джа выгнал кота на улицу. Лиза не стала долго ждать, что и её «попросят». Позвонила своему друг – сенсею по айкидо. И Курт приехал и помог погрузить Лизины жалкие пожитки в свою видавшую виды машину и отвёз в Париж. С Ра-Джой они больше не виделись.
Перезимовывая голод
Из дневника Лизы той зимой в Сан-Мор:
«Я возвращалась в свете полумесяца или почти полной луны. Всегда луны.
Берёзовые серёжки мягко перекатывались под резиновыми подошвами. Пар изо рта. Последний автобус ушёл. Выходя из поезда гулкий стук каблуков проводил её пустыми, чистыми, хорошо освещёнными, сквозь оплетающие глициниями коттеджи и виллы улицами. На углах, у плотно закрытых дверей, меня встречали послерождественские, в специальных пакетах, трупы. Трупы ёлок, не успевших толком пожить среди людей, выброшенные на холод сразу после фуа-гра и столетнего коньяка “Наполеон”. Я вспомнила рассказ Лимонова, который так же как я когда-то жил в Париже, на рю Архивов...
На этот раз не стала пить на улице ром из удобной фляжки, сжимаемой замерзшими, запачканными золотой краской пальцами. С этой станции оба направления хороши. Выйдя из вагона, ища глазами нужный переход, заметила лицо, и даже не лицо, а позу сидящей фигуры, копну волос, пятна типичных вещей путешествия на фоне грязно-белого, мутно-
74
НЕ ПРО ЗАЕК
блестящего, мерзко-нейтрального кафеля метро. Глаза встретились...»
* * *
«Лабиринт улиц покружил в поисках музея Пикассо. Маленькие, старые, тихенькие, они натыкались на торцы или фасады домов с облупившимися вывесками, и неизвестно, est-ceque... То ли были они безмолвными героями гравюр «под старину», то ли были живыми, но застывшими, позируя припозднившемуся художнику...
Из тёмных этих переулков вдруг набросились светящиеся окна галерей, красивых, с красивыми названиями, с красивыми людьми вокруг и картинами лучше, чем мои. И не спалось потом, да по той ли причине?
Но утром тьма рассеялась, обнажив вдруг румяные, или бледные, или пухлые, или впалые щеки (выбирайте!), на центральных улицах особо припудренные щеки этой капризницы, желающей отдаться толпе. Толпе, спешащей на работу, или спешащей в школу, или не спешащей в школу, или ожидающей открытия рынка с аккуратно разложенными апельсинами.»
* * *
«Как описать счастье? Маленький кусочек, вспышку...
Еду поездом. Но не в подземке, а над землёй. На какой-то станции заваливает компания. Счастливая! С песнями. Семь, а может, восемь человек. С озорными шарфами на шеях. Свет сочится в вагон с двух сторон. Они поют от души, обрываются, снова поют, смеясь. Бутылка у кого-то в руках и пластиковый стакан. Лица красивые, ясные глаза. Бороды.
75
Галина Хериссон
Испанский и французский. И меня радуют эти лица и эти песни, потому что я их знаю... И варежки пёстрые торчат из рукавов одной девчонки в джинсах.
Я “увязалась” за ними, ибо вышли мы на одной станции...»
* * *
«Как-то глупо, когда ждёшь в углу кафе (кафе Chez moi, Сhez toi27), как кошка, в свете неоновых фонарей, в свете зелёных цилиндров, уютно свисающих с потолка, усыпанного искусственными звёздами. Пара барометров измеряют давление. На улице – середина зимы с дождём...
Корабль никуда не плывёт, он связан цепями и подвешен. Подвешена обезьяна, подвешена маленькая обезьянка, держась за плюшевую маму. Подвешены канделябры с красными огоньками. Подвешено время. Подвешена музыка в пространстве этой невесомости. Но если это – невесомость, то как же это всё висит? Как висит это кафе на этой улице этого города этой планеты? И куда это всё плывёт?
Плывёт слон, плывёт термометр, плывёт мясо в соусе на тарелке, которая плавно-плавно скользит по столу в металлических разводах. Плывёт разговор в звенящей приправе посуды и дрожащем свете. А скорее – в дрожащей темноте. И хочется закрыть глаза, остаться одной лишь в этой музыке. И составлять мозаику из увиденных сегодня лиц. Почему?
Сидеть голой на подоконнике (не существующем здесь) в маленьких студиях на последних этажах и считать огоньки на руках улиц, прыгать глазами с крыши на крышу, с луны на луну.»
27 У меня, у тебя
76
НЕ ПРО ЗАЕК
* * *
«Он всё говорил, говорил... Я расцарапала себе спину до крови. Эти отвратительные уплотнения, появляющиеся после полной луны.
Несколько дней, как он выбросил кота на улицу. Я видела его сегодня, его большие глаза. Кот не понимает по-русски. Он свернул в подворотню, махнув полосатым хвостом. Лунный кот.
Lundi – лунный день февраля. Понедельник.
Mardi – вторник. День Марса. День войны?»
***
У неё никогда не было ключа от той квартиры в городке Святого Мавра.
Saint Maur она для себя перевела сначала как «Святая Смерть». Так же и rue de la Pompe в её вольном переводе для начала предстала ей как «улица Пожаров», потому что pompier – это пожарный. Так звучало гораздо романтичней чем la pompe – насос, стало быть, пожарный – буквально, «насосник»! Ну, нет...
Она жила в Сен-Море до середины февраля. Всё время хотелось есть. «Дома» всё время шаром покати, к туркам она уже больше не ходила, а все копейки уходили на билеты на автобус и метро – так получалось дешевле, чем на электричке, но очень долго. И меньше контролёров. Если бы её схватили без билета, проверили бы и не нашли документа, наверняка позвали бы полицию и выслали...
По старой памяти она съездила на рю де ля Помп. Добывать хлеб ловко, как Христо, она не умела. А просто пришла в этот богатый квартал – вдруг что выпадет...
77
Галина Хериссон
Помнится ей разговор с булочником из «Сен-Поля», есть такая сеть булочных. В квартале рю де ля Помп их было даже две. Она слонялась там, пока прохожие не стали расходиться по домам. Подошла к заветному подъезду. В былые времена у Христо был магнитик, которым он открывал дверь. За дверью была специальная хлебобулочная помойка, куда складывались кучи непроданных круассанов, хлеба и сэндвичей. Дверь открылась, и вышел красномордый такой детина – булочник в белом халате и колпаке. Лиза, в отчаянии, решилась и спросила у него, не даст ли он ей того «выброшенного» хлеба. Булочник сказал, что нет, что можно, конечно, прийти завтра в семь утра, когда помойка будет выноситься... Лиза сказала: «Но месьё, я голодна сейчас, а не завтра в семь утра!» На что тот ответил, что он не хочет, чтоб у него перед магазином ошивалась очередь бомжей, ну или что-то в таком духе...
Она пошла к другому «Сен-Полю», на соседней улице. Было уже темно. Зелёные баки помоек (чистых, кстати, специальных для хлеба) уже были выставлены на пустую улицу. В булочной ещё горел свет. Лиза открыла крышку бака и обнаружила несколько хлебов «традисьон» и чудесные профитроли в пакете! Ура! Пока она всё это совала в сумку, из «Сен-Поля» вышли две индианки-продавщицы.
– Осторожно, девушка, ведь если есть хлеб из помойки, можно и заболеть!
– Но я – голодная!
– А вы не пробовали работать?
– А что, у вас тут работа есть?
– Ня, ня, ня... – последовало что-то невнятное.
78
НЕ ПРО ЗАЕК
– Да работаю я, блин. Только заплатят мне в конце недели!..
Да и много ли ей платили за её художества!
В кармане валялось сантимов пять – курам на смех. Надо было как-то доехать до Сен-Мора, и она снова прыгнула через турникет. Как назло, за ним стояли контролёры. Но у неё был настолько голодный и измызганный вид, и она честно протянула им пять сантимов, что они отпустили...
* * *
Конечно, Лиза пыталась что-то сделать для своих документов. Все говорили, что кроме «замужа» есть ещё какой-то «пакс» (PaCS), уж увольте меня от расшифровки бесконечных французских аббревиатур! Ра-Джа даже предлагал «спаксоваться», сходил в трибунал, принёс какие-то бумажки. Первый же загадочный документ, который требовался от Лизы, поставил её в тупик. Она съездила даже в русское консульство, но её там послали куда подальше. Тот сертификат, видите ли, выдавался только легально проживающим... Уж не говоря о давно потерянном в России свидетельстве о рождении.
Да, самый «простой» и логичный способ легализоваться было – выйти замуж. Это отнюдь не было Лизиной идеей, но ей об этом говорили все подряд: благопорядочные мамаши семейств, куда она пыталась устроиться няней и перезимовать, турецкие рестораторы, где она просто хотела работать на кухне... Да все! А те, кто, казалось бы, могли дать ей работу – сначала предлагали постель. А она любила любовь. Она не любила рамки, она просто хотела жить! Она оставила всё в России, взяв только свой опыт. Она любила свободу, и та ей обходилось совсем недёшево.
79
Галина Хериссон
Она стала бомжом с высшим образованием. Без Определённого Места Жительства. А разве это запрещено? Ну да, не в своей стране. Зато тут ей было на что посмотреть. И выучить пару языков. И начать всё почти с нуля, с тротуара, с улицы.
По сути, она была интеллигентной девушкой. Знала кое-что про историю искусств, ходила в библиотеку в центре Помпиду, а уж музеи!
* * *
«А вы пробовали вообще ходить голодными по Парижу и, заходя с голодными глазами в рестораны, искать работу? Эти ж голодные глаза видно за версту, а этого никто не любит... А вас хватило бы на десяток дней, с десятком отказов в каждом? Вы не пробовали почувствовать себя собакой, которая выглядывает, что ценного или съестного валяется на полу?»
* * *
А иногда и деньги попадались! Была у Лизы такая особенность – находить в критических ситуациях...
Лизе не хотелось чувствовать себя собакой. Или отдаваться за возможность быть эксплуатируемой начальником чего бы то ни было. Лучше уж пусть бойфренд, хоть и не такой, который выгоняет котов на улицу и не позволяет взять сухое печенье в шкафу!
Она не была со всеми выше и нижеперечисленными мужчинами. А были и те, которых она по своим причинам не сильно упоминала...
Но записка из её дневника, написанная в тот период, показалась мне необычайно зрелой... И наивной:
«...Что такое мужчины, встречающиеся мне не пути? Это – звери в джунглях города. Что движет ими? Как
80
НЕ ПРО ЗАЕК
меняются они в своих движениях, взглядах, грации или неуклюжести. Как вокруг них появляется облако, разрастаясь и вбирая в себя. И ты дышишь уже одним воздухом с кем-то или бежишь прочь, или часто делаешь вид, что дышишь, просто чтобы подойти ближе и затронуть это мягкое, твёрдое, грубое, ласковое, тупое или умное звериное существо. Это или медведь старый и одинокий. Или глупый по-детски, милый, энергичный медвежонок. Или кот, распространяющий мускус на всё вокруг, сдержанный кошачьей грацией в движениях и несдержанный в мыслях. Или молодой баран, думающий о сочной траве и свободе. Или жираф с большими глазами, высокий и нервный. Или обиженный ёж, мягкий, возможно, за своими колючками. Или горилла с мягким большим сердцем и огромным материнским инстинктом...
Но лучше всего – это то, что непонятно. Что-то, где “зверь” глубоко внутри...»
* * *
Я наблюдала за ними за всеми в баре “Гамбета”. Некоторые угощали меня пивом. А хозяин бара, такой мерзкий тип в шапке-гандонке, говорил: “Нефига тут смотреть – это не музей!” Я, конечно, спрашивала про работу в баре, но без бумаг не брали. Зато барменом какое-то время работала молодая девчонка из Польши – мы общались, пока она не уехала, заработав что ей было нужно...
Музыка часто была классная и на концерты “секьюрити” пропускал меня бесплатно. Огромный такой чернокожий парень Жан-Клод.
Я, кстати, как-то нарочно пригласила Дэвида и даже их представила друг другу. Но у афроамериканцев и афрофранцузов были,
81
Галина Хериссон
видимо, свои тёрки и иерархии. Нам не понять...
Перестала я туда ходить после одного «угощения». Один тип, такой весь в косичках, предлагал затяжку. Я сказала:
– Спасибо, не надо!
– Да ладно, у меня день рождения! You are welcome!
Ну, я затянулась и отвалила, танцевала в своё удовольствие в другом углу... Потом он полез целоваться, и я подумала, что пора линять. Убежала в туалет, а потом сквозь толпу как-то просочилась к выходу. Видела краем глаза, как тот, с косичками и косяком, поручкался с Жан-Клодом.
Ну всё, думаю, от “секьюрити” помощи не жди! И вышла... Метров через двадцать услышала свист.
– Эй, ты куда красавица, надо мне заплатить!
– Что, за одну затяжку? Ты ж говорил – день рождения!
Блин, он был огромный, типа Жан-Клода, и шёл за мной как привязанный. На улице ночь. Я думала – я убью его. Но убивать было всё равно нечем, да и весу во мне – только дунь. Мимо проезжала машина, и я пыталась остановить её. Никто, разумеется, не остановился. Тип говорил что-то, предъявлял претензии. Он сунул мне в рот свой поганый язык и потом почему-то отстал. Я уже приближалась к своему кварталу. А тип повернул обратно в “Гамбету”. Там ему наверняка было веселее.
А я в “Гамбету” не ходила всю зиму...»
Zerépaire
Весной я приезжала ненадолго в Париж. Мы встретились с Лизой в кафе Zerépaire на улице Ришар
82
НЕ ПРО ЗАЕК
Ленуар в одиннадцатом округе. То есть не совсем кафе, а нечто вроде небольшого ателье-чайной, где Лиза повесила несколько новых картин. Конечно, она пригласила меня сюда.
Нет, я была очень, очень рада за неё!
Картины мне понравились и я купила одну. Акрил и гуашь с позолотой на доске. С обратной стороны всё ещё была бездарно намалёвана «Голая баба Ра-Джи» Оказывается, это было основным сюжетом его «живописи». Когда они ещё рисовали вместе зимой в Сан-Море, Ра-Джа забраковал одну из своих картинок и отдал доску Лизе. Она написала неплохую вещь!
На зелёном живописном фоне в центре композиции проём то ли окна, то ли двери, в котором почти в полный рост – нежное обнаженное создание вроде эльфа, лицом и фигурой похожее на саму Лизу. Рыжие с позолотой волосы уложены в замысловатую причёску в виде больших, уходящих за пределы окна рогов... Сто пятьдесят евро было неплохой для неё тогда ценой. Работа небольшая, тридцать на сорок пять сантиметров. Больше я не могла себе позволить...
Я угостила Лизу чаем с пирогом. Там был хороший выбор чая, а чаи Лиза, как помнится, всегда любила и при возможности покупала на развес. Пироги выпекались прямо там, в ателье, владелицей которого была милая толстуха из Марселя. Ателье – потому что они там что-то такое шили-мастерили, мозаику из плиток складывали. Название, в сущности, дурацкое. У нас любят обыгрывать английские названия на французский манер. Какая нелепица – Zerépaire! Ze – это у них от английского артикля the, а répaire значит чинить, ремонтировать. Вот они и чинили, и штопали, а попутно пекли пироги к чаю.
83
Галина Хериссон
Помещение совсем небольшое: «кухня» за стойкой да зал на четыре столика. Зато пара удобных диванов. Вот Лиза и обосновались там, и продолжала туда ходить ещё пару лет, практически до того момента, как добрая толстуха продала своё не очень выгодное заведение и не уехала в Марсель.
А пока они «терпели» там Лизу. Ведь она ошивалась там, практически никогда ничего не заказывая сама – не с чего было. Но активно зазывала туда друзей: вот её и угощали.
Она растрогала меня, и мы разговорились. Я расспросила её про «общих знакомых». Хотя, откровенно говоря, какие у нас с ней могли быть общие знакомые – я совсем не из её круга... Но вежливость – прежде всего! А может, мои «русские корни»...
* * *
С Христо они практически не общались с той самой вечеринки во французской школе (в которой мы виделись последний раз на её вернисаже зимой). Она исправно ходила туда и весьма продвинулась в языке. В кафе мы уже бодро общались на французском!
Однажды Лизе в школе передали, что приходил её друг и сказал, что можно вечером встретиться в той же пресловутой «Гамбете», что «концерт там сегодня чудный». Ну, пошла она. Были рады увидеться. Даже познакомились наконец с тем болгарским другом, у которого ютились в сентябре...
Публика в «Гамбете» за зиму как-то поменялась. Может, хозяин сменился. По крайней мере, барменша была новой, и тоже полячкой. То есть она, конечно, была француженкой и ни слова, как выяснилось, не говорила по-польски, но очень гордилась своими
84
НЕ ПРО ЗАЕК
польскими корнями. Её звали, как и польскую бабушку, Феодора. Сокращённо Фео. Она была такая хиппи с длинными светлыми волосами и пирсингом. С Фео и её компанией, художниками, куда от них денешься, подружились сразу! Тем же вечером, когда выяснилось, что Лизе совершенно некуда идти, её пригласили в сквот, совсем рядом. Ну что ж, спасибо. Но как же там было холодно!
– Но ты же не можешь мёрзнуть – ты же русская!
Вечный диалог.
У неё там было даже подобие своей спальни. Просто разложенный диван в проходной комнате с креслом и шкафом. В большом окне вместо стекла – пластиковая плёнка. Зато электричество... И чайник можно было вскипятить. Туалет внизу общий, как на старых советских вокзалах. Здесь это называется «а ля тюрк». Воду тоже можно набирать внизу, в кране. И вообще, по местным меркам – почти весна, а по Лизиным теперешний меркам – почти люкс!
Вот как-то всё и «починилось».
Курт и айкидо
Айкидо началось, кажется, ещё в начале января. Конечно, ей хотелось заняться чем-нибудь таким, чтоб не страшно одной ночью. Но не только чтоб лупить некоторых ублюдков, а просто потому что это было красиво!
Лиза худо-бедно уже изъяснялась по-французски, чтоб можно было учиться. Сенсей был немец, всё из тех же друзей, из компании Магали, с которой Лиза встретилась в августе. Его звали Курт. Типичный широкоплечий немец в стальных круглых очках.
85
Галина Хериссон
Она просто как-то сказала вслух в кругу друзей: «Хочу делать айкидо». Видимо, ей просто запомнилась картинка с объявления – такие были расклеены везде. С японскими иероглифами и хакама 28. Оказалось, что Курт – учитель, и он тут же её пригласил.
Лиза жила тогда ещё в Сан-Море, и зал, где были тренировки, был не так далеко, минут сорок ходьбы! Потом, уже когда Курт перевёз её вместе с вещами от Ра-Джи, и она поселилась на сквоте, то они, весёлая компания – сенсей и ученица – вместе ездили из Парижа в Сан-Мор. Сквот находился совсем рядом с Пер-Лашез, знаменитым кладбищем. Встречал её Курт обычно в районе Бастилии, так было удобнее вечером выезжать из города. В Париже ведь вечно пробки.
* * *
Они ездили на его развалюхе и после, уже поздно вечером, Курт подвозил Лизу до «дома».
Дело в том, что на сквоте совершенно негде было помыться. А тут – айкидо два-три раза в неделю. По вторникам две тренировки одна за другой: новички и «продвинутые» и в четверг – ещё одно занятие. Так Лиза и продвигалась на татами. А потом принимала душ. Красота! А тут ещё и подвозят, как на такси. В одиннадцать вечера пробок не было...
Весной у Пер-Лашез
Сквот представлял из себя старый деревянный дом в два этажа и ещё какой-то пристройки типа застеклённой веранды. На веранде жил один художник, их тут в Париже как собак нерезаных. Он, Кàроль, и
28 Японские традиционные широкие штаны, часть формы в боевых искусствах
86
НЕ ПРО ЗАЕК
был тут главный оккупант – сквоттер. Наверху, справа и слева от комнаты Лизы, двое парней Петер и... Не вспомнить уже, такой кудрявый брюнет. Внизу – Фео. Петер, её бойфренд, обычно так и проводил всё время в её комнате. Эти панковатые парни «зарабатывали» тем, что стояли с собакой у супермаркета или ходили по вагонам метро и клянчили деньги. Лиза у них считалась «святошей». Они подшучивали над ней, но помогали.
Показали своё ноу-хау. Этакую сквоттерскую печь. Тебе и приготовить, и обогреться. Выдали большую алюминиевую кастрюлю, на которую клалась решётка из печки. Добра такого было везде навалом. Лиза давно поняла, что всё можно найти просто на улице... Нужно было только покупать специальный спирт, который наливался в отрезанную банку из-под пива. Всё это ставилось внутрь кастрюли и поджигалось. На упомянутую решётку – кастрюльку, сковородку, кофейник... Да что угодно – бери и готовь! И грейся огнём. Только спирт лучше было расходовать экономно.
На первом этаже жили совершенно законные жильцы. Одна немолодая пара, именно они платили за электричество и ухаживали за крошечным садиком напротив дома. И ещё там был какой-то дед, не то священник, не то какой-то католический чиновник. Он, конечно, со всеми этими сквоттерами был в контрах. Кроме Лизы. Он видел, как она рисовала иногда во дворе на солнце, и они разговорились...
Поначалу было очень холодно, и Лиза спала в куртке и шапке под двумя одеялами. Друзья принесли ей кроме тёплых вещей ещё и обогреватель, но от него вылетали пробки.
Скоро стало совсем тепло, и Лиза даже устроила
87
Галина Хериссон
нечто вроде новоселья. С едой стало гораздо проще. Уличный продуктовый рынок был совсем рядом. Открыт по средам и субботам. Достаточно было прийти под закрытие, где-то полвторого, после обеда и – бери не хочу! Овощи и фрукты лежали горками. Кое-где с чуть подпорченными боками. Меж них сновали тётки с большими сумками на колёсиках и деловито затаривались. Лиза не отставала. Дело в том, что сортировать, увозить и хранить все эти непроданные фрукты-ягоды было для торговцев себе дороже. Всё это, что не успевали разобрать бедные матери африканских семейств и нелегальные художницы, просто шло в помойку. Убиралось в течение получаса, поливалось из шланга – и улица как новенькая! Её стали замечать на рынке арабские торговцы, а один парень даже готовил для неё деревянный поднос с клубникой. Разговорились было про работу, но ей уже было известно, чем такие предложения по работе заканчивались. Очень уж у него были масляные глаза. Да и не затем Лиза ехала в Париж, чтобы стать торговкой овощами...
Самое главное было – покупать тот самый спирт для её «горелки», растительное масло и сахар. Ведь холодильника на сквоте не было, и фрукты-овощи, и так уже чуть подпорченные, не хранились долго. Так Лиза из овощей делала «рагу» с маслом, а из фруктов варила варенье.
Иногда она покупала муку. Всё это было в дешёвом отделе супермаркета возле метро «Вольтер», где Лиза когда-то жила у Дэвида. Пешком было всего полчаса по весенней погоде по рю де Баньоле вниз... Мука стоила тридцать сантимов, арахисовое масло, самое дешёвое – восемьдесят сантимов, как и сахар. Спирт – пару евро. Из муки она делала лепёшки – куда лучше 88
НЕ ПРО ЗАЕК
хлеба, а если везло с ингредиентами – то и оладушки! Кофе, чай, фрукты – вот и пир на весь мир!
Время от времени, конечно, её приглашали на обед друзья. Иногда говорили: «Если будешь голодная – звони!» Но ведь телефонная карточка стоила семь с половиной евро, а уж если у неё были эти деньги, Лиза могла и сама соорудить чудесный стол...
И ещё она открыла для себя такие фрукты, каких в России не то что не видывала, но никогда не покупала... Авокадо! Манго! Артишоки! Инжир! Песня.
* * *
«Привет! Помнишь ли наш инжир? Смоковницу. Фиговое дерево... Фиг вам!
Вот придёшь бывало в Jardin Naturel... Даже не знаю, как и перевести: «Сад природы» – коряво. «Природный сад» – какой же он природный, если в городе... «Натуральный сад» – да, вроде, и не совсем натуральный: всё рассажено, окультурено, таблички развешены с латинскими названиями обитателей, типа Ficus Carica. Ну, не назовёшь ведь «Парком культуры и отдыха», хотя, так оно вроде и...»
«Так и не докончив фразы (потом допишу), я развернула зонтик, решив переждать дождь прямо здесь, на скамейке под фиговым деревом. Весенний дождь. Встряхнув зонт, я направилась к выходу. Капли упали, рассыпались, как спелые ягоды на полу. Вернувшись домой, шкрябая зонтиком по стенам коридора, бросилась искать ведро. Капли, хищно скапливаясь в углу грязного стекла, служившем горизонтальным окошком, падали, растекались, впитывались в серую ковровую дорожку примечательную тем, что на ней ночевали иногда соседские друзья-забулдыги. Она
89
Галина Хериссон
скорей закрывала дыры в полу, чем была ковром, как в лучших парадных Парижа.
Дождь замаршировал, отзываясь эхом в ведре, постепенно сбавляя темп, шагом, тихонько, крадучись, покидая, не извинившись, ветхую крышу, нашу, соседей, соседей соседей, соседний дом выше и прочней, что-то ещё рядом по улице.
Сворачивая за угол, дальше за перекрёсток, за церквовидную башню с часами, и совсем пропал, забытый до следующего раза, пока не объявится внезапно, свалившись наголову, как ночной гость или с предупреждением, со стуком в окно, с гулким звоном в вечернем небе, с расшаркиванием по листьям.»
* * *
Как видно вся эта «Гамбета» была не зря! И Лиза скоро в этом убедилась ещё раз, в конце мая.
Спасительная
Тогда и появились анжуйцы. Рядом с Гамбетой был знаменитый клуб «Флэш ДˈОр» («Золотая Стрела»). Группы там выступали ещё покруче гамбетовских. Но билеты стоили для Лизы слишком дорого. Правда, иногда были и бесплатные концерты, но тогда народу набивались такие толпы, что не продохнуть...
