Текст книги "Не про заек"
Автор книги: Галина Хериссон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Договорились о подъёме рано, часов в шесть. Ведь на шоссе чем раньше, тем лучше! Да и подводить Добрую Фрау не хотелось. Утром её уже не было – смена закончилась.
Лиза решила основательно подготовиться к последнему (по её расчётам) дню пути. Душ был ещё закрыт, а ждать не хотелось. Как-то удалось умыться в раковине. А потом, уткнувшись в зеркало, она стала краситься. Таки взяла с собой несколько
26
НЕ ПРО ЗАЕК
профессиональных тюбиков косметики! Макияж был основательным, и было время немного подумать...
Какого чёрта эта маленькая путешественница попёрлась стопом в Европу, за тридевять земель, почти без денег (не-е, поначалу-то деньги были, были, хоть и небольшие) к какому-то саксофонисту Жану?
Гренобль
Лиза добралась поздно ночью до Гренобля на такси из аэропорта Экзюпери. За бешеные по её меркам деньги.
Она пыталась объяснить мне. Про три тыщи рублей в цветочках. Про двадцать пять лет. Про жажду путешествий. Про Нотр-Дам де Пари. Про «сейчас или никогда»...
Это же ни в какие рамки не лезет! Ни в какие ворота.
* * *
Да, Гренобль её не принял, и Жану было наплевать. Ему, конечно, было жаль ста евро на такси (половину суммы Лиза заплатила сама из оставшейся налички). Это было первое, что Жан сказал Лизе при встрече!
И вообще, мол, очень жаль. Désolé. У него завелась новая подружка, с которой он пропадал в горах...
Тут из окон в Гренобле – Альпы. Он не особо отвечал на мейлы, а мог бы, наверное, предупредить... Ну, чтоб Лиза изменила маршрут, а не летела как оглашенная. Но тут пенять нечего! Уже вмешалась Нога Судьбы и нанесла волшебного пенделя, который, видимо, так ей был нужен в жизни...
Гренобль. Даже само название её отвращало. Она напилась коньяку в той большой почти пустой квартире,
27
Галина Хериссон
куда её отвёл Жан. Они снимали вскладчину с какими-то студентами-музыкантами.
За ней остался «присматривать» Грегуар. Вся компания, включая заплаканную подружку Жана, ушла бузить в парк с фонтаном. А Лизе фонтанировать не хотелось, совсем. Про изнасилование Жан не поверил. И ему, разумеется, не понравился разнос этакой разухабистой русской подруги, появившейся так некстати со своими дорожными неприятностями. Под разнос попалась и Жанина новая подружка. Лиза выдала ей неполиткорректное «fuck you» на предложенную помощь... Чем бы ей могли помочь? Опять вызвать полицию? Она, русская душа, не могла это принять. Ну и вообще – приехала на каникулы – отдыхай, наслаждайся Францией, а не устраивай судебных разбирательств, показаний и протоколов. Ей хватило и чёртовой визы.
Этот приезд Лизе слишком дорого дался, что взять вот так да и всё похерить. Она и под турком оказалась на земле... от страха. Тот угрожал ей тяжёлым железным ключом. А Лизе приходилось уже носить на своём лице синяки. С парижскими каникулами они никак не сочетались...
* * *
Её сумка с документами была заперта в кабине фургона. На брезенте фургона было написано «Лион – Сент-Этьен – Гренобль». Всё сходилось. Суббота, вечер. Других вариантов не было. Все водилы уже отдыхали и пили пиво. С двадцать фур вряд. Закат.
Единственный грузовик, тот самый, подобрал. И ведь до Гренобля рукой подать! Учитывая, что пол-Европы преодолено за два дня как по маслу. Во Франции со стопом тоже везло. Она не запомнила имён 28
НЕ ПРО ЗАЕК
своих водителей, но и Страсбург, и Мюлуз, и Кольмар, и Бельфор принимали её как из рук в руки. Правда в городах самих она не побывала... Зато они здорово беседовали с попутчиками. Погода была чудная, августовская. Кузнечик стрекотал и усами пророчил... Открыла баночку сардин в траве на каком-то склоне у дороги. Свобода!
Ну так вот, завезла её турецкая фура с надписью «Лион – Сент-Этьен – Гренобль» туда, где преломилась её линия судьбы... Потом она брала уже эту линию сама. Вела под уздцы. Линия гнулась, тяжёлая, плотная, но не ломалась...
* * *
С Грегуаром сидели всю ночь и смотрели «Солярис». На русском.
В общем, на следующий день не оставалось ничего лучше, чем поехать в Париж. Поездом.
Жан позвонил какому-то другу в Париже, дал его номер Лизе, мол, приютят, борщом накормят... Тот «друг» не явился ни на вокзал, ни потом, когда Лиза с Христо звонили ему по автомату. Больше с Жаном они не виделись. Впрочем, у него был неплохой русский, и он весьма внимательно выслушал Лизин рассказ (утерянный потом), написанный ещё про питерский их период и цветочки. На прощанье Жан тогда сказал: «Может быть, я – больший дурак, чем ты».
Добро пожаловать в Париж!
Приехала на Гар де Лион. Поезд – шикарный, скоростной. Ей понравились пролетающие мимо дома и коровки. Теперь главное было – насладиться Парижем вволю и обо всём забыть.
29
Галина Хериссон
На Лионском вокзале – кучи народу. Цены заоблачные. Деньги тают. Никто не встречает. Видела, тип какой-то маячил. Но Лиза подойти не решилась в своём грязном дорожном платье и с исцарапанной рукой. От своей красно-белой одежды избавилась ещё в Гренобле. Телефон её пропал ещё тогда, в полях...
Через три четверти часа она решила купить карточку и позвонить по единственному контактному номеру, которым располагала.
Магали ответила не слишком приветливо:
– Да блин, я вообще на каникулах! Звоните Курту!
О Курте Лиза слышала в первый раз в жизни.
Так ни о чём толком и не договорившись (плохой английский и непонятный приём с той стороны провода, да и время на карточке исчезало), она решила ехать на рю де Токвиль.
Выйдя из метро и положившись только на свою интуицию, вздохнула и нырнула в Париж. Рюкзачок на спине, французский на нуле.
Тех знакомых по заветному адресу, записанному ещё в Питере, не оказалось. Соседи сказали, мол, да, были такие – прекрасные люди, съехали год назад незнамо куда...
Чудесный парк Монсо закрывался, и вопреки уверениям европейских друзей, «спать абы где в спальнике» не представлялось возможным. Магазины закрыты. Улицы пустынны (семнадцатый округ Парижа, шери!). Звонок в полицию из метро. SOS:
– Мадам, вы пьяны? Где вы?
Хоть бы посадили уже в каталажку и выслушали! Да хоть бы в кресле у них покемарить! Приехали, помотали
30
НЕ ПРО ЗАЕК
головами. Обещали прислать какую-то развозку для бомжей – дожидаться не стала...
Поздний вечер. Сидела на асфальте с рюкзачком. Очень хотелось пить. Подходил араб, приглашал домой. Нет, спасибо. Хорошо хоть, бутылку воды оставил. Кафешки закрывались, ну, если только взять на вынос... А хочется под крышу! Вера в человечество потеряна. Жрать охота. Обращаться к малочисленным добропорядочным буржуа не было ни языка, ни сил, ни доверия, ни желания...
И тут из ночи на велике вырулил Посланец Судьбы. Губы сами прошептали: «Бон суар...» Уж это она на французском освоила.
Христо был из Болгарии. Молод и черноволос. Жил в Париже маргиналом уже лет семь и знал, что к чему. К счастью, не пришлось Лизе в первый же вечер спать на асфальте. У него даже был ключ от квартирки знакомых в Сан-Дэни8, где Сена из окна видна, и была она действительно в ту ночь очень зелёной. А Лиза была как у Христа за пазухой.
* * *
В общем, август пролетел. Она думала, что всегда тут – так. Жара. Куча туристов. Еда и шмотки на улице только лежат и ждут. Контролёров в метро нет, а если есть – то добрые и отпускают... Парле Франсэ. Заночевать можно и под ракитовым кустом, если вдвоём.
Нашли какую-то подработку. Квартиру нужно было перевезти. Христо напарников не нашёл и позвал Лизу, отрекомендовав её как гимнастку. Им заплатили и покормили сэндвичами. Подвезли куда-то до Парижа.
8 Северный пригород, спальные иммигрантские районы
31
Галина Хериссон
Они валялись на газоне, радовались заработанным денежкам и пили вино из бутылки. У забора сидел какой-то персонаж в нелепых шортах и усиках и не знал, как заговорить. Наконец подошёл и попросил салфетку, сам сознаваясь, что это был только повод. Познакомились, и Крэйзи Джо (так она его про себя назвала) пригласил их к себе домой, посулив стаканы и ванну. Оказалось, что это не совсем Париж, а прилегающий пригород, главное – метро ходит.
Тогда Лиза уже приняла решение – остаться. Остаться несмотря ни на что. Потому что терять было нечего. Потому что пыталась уехать тем же стопом, но никто не сажал – не было куража. Потому что денег всё равно не было. Потому что было страшно. Потому что не хотелось запрыгивать на подножку грузовика, хоть это и виртуозно получалось. Потому что тут Нотр-Дам, в котором днём играют Баха, а ночью, напротив – акробаты и музыканты выступают кто во что горазд, и можно сидеть в кругу зрителей на старой брусчатке и пить бордо. И вообще, Париж оказался магнитом. Магнитом, из которого даже при желании не выбраться. Желание должно было быть очень сильным. Чтоб можно было преодолеть гравитацию и вырваться с этой планеты. А желание пропало, размылось водами Сены. Ещё тогда, когда она ещё по привычке ходила на рю де Токвиль. Потому что там было интернет-кафе – единственное, которое Лиза знала. Там мы с ней и встретились в середине августа.
Мадемуазель Лиза
Она была маленькой и плотной. С выгоревшими на солнце рыжими волосами. С модной стрижкой. С серо-зелёными глазами с жёлтой каймой вокруг зрачков. Ну,
32
НЕ ПРО ЗАЕК
если приглядеться. Но никто особо не приглядывался. В больших городах всегда встречают по одёжке. А из одёжки у неё мало что было своего. Приехала с маленьким рюкзачком и спальником. С какими-то чётками и цветными ленточками вокруг шеи. В драных кедах. Штаны хипстерские. Ну а в чём ещё через турникеты прыгать? Обжилась уже потом шмотками, найденными в пакете чистыми и выглаженными на лавочке с рю де ля Помп9...
Зато у неё были крутые мотоциклетные очки, найденные на обочине одной из французских дорог, когда она ехала стопом...
В общем, ходила Лиза в то интернет-кафе на рю де Токвиль, чтоб хоть как-то держать связь с миром. Жану не писала. Писала в Питер. Получила письмо оттуда. Подруга писала, что сквот, в котором они жили, выселяют теперь точно. Так что теперь ни театра, ни мастерской, ни чёрного рояля, ни моделей, обмазанных гипсом, ни ванной, ни костюмов, ни высоких потолков с качелями. Ни жилья. Всё.
Тогда, наверное, у неё внутри всё и решилось. Возвращаться некуда, в «Цветочки» обратно работать не возьмут. Был, правда, один заказчик на роспись. Но стены ей теперь хотелось расписывать здесь, в Париже.
Она представляла, будто продала все свои оставшиеся в Питере вещи и купила на них билет до Парижа. А обратный билет – что ж...
Они даже с Христо сходили в обитель – какую-то часовню православную. Там добрый батюшка выслушал и пожертвовал двадцать евро. На них билета не купить. Работы у них, в обители, не было. Ну и Лиза довольно
9 Улица в престижном шестнадцатом округе Парижа
33
Галина Хериссон
вяло цеплялась за «русские корни», скорей по инерции и с подачи Христо...
Да, он пытался посадить её на трассу из Парижа в том же Сан-Дени. Они добрались туда ранним автобусом. Ночь почти не спали. Сначала болтались по Монмартру, а потом ночевали на таком тосквоте, из которого как крысы с тонущего корабля бежали постояльцы. Известно было, что ни сегодня-завтра явится полиция выселять и арестовывать...
* * *
Трасса была такой плотной и запутанной, и никто упорно не хотел ехать в северном, так нужном Лизе, направлении, что оба горе-стопщика выбились из сил.
В каком-то пригородном кафе даже нашёлся интернет, и Лиза уцепилась за тончайшую соломинку. Один друг мейлом рассказал, что, мол, в Париже есть место возле Нотр-Дама, где «помогают женщинам»...
Уже в каком-то полубреду, усталая, голодная, уже почти заснув на газоне в Сан-Дени, после неудачной попытки уехать (Лилль, Брюссель и Амстердам со Стокгольмом были в списке!), она выпалила Христо:
– Я не знаю, Как, Зачем, Почему, Каким Образом и Насколько, но я остаюсь во Франции, в этом проклятом чудесном городе! – Ведь жил же Христо как-то здесь уже семь лет.
Тогда и нашлась подработка с переездом квартиры. Лиза сидела напротив прекрасной высокой готики базилики Сан-Дени, пока Христо обзванивал знакомых. Так никого и не нашёл... Ну, вот и поработали вместе. И пили теперь из бутылки на газоне, пока не встретился им Крэйзи Джо.
34
НЕ ПРО ЗАЕК
Крэйзи Джо
Точнее, звали его Жоаким. Он был как-то нескладен и сутул. Жил в стюдио напротив стройки. Зато у него была ванная, и мамочка выдавала ему двадцатку в неделю и покупала продукты. Не хотела, чтоб Жоаким, хороший еврейский мальчик, покупал гашиш.
Впрочем, гашиш они всё равно где-то раздобыли. Купили продуктов. Лиза приготовила борщ.
* * *
Христо всё чаще стал оставлять Лизу на попечение Джо. Она звонила ему по таксофону (в ту пору ещё были на парижских улицах), а Крэйзи Джо ревновал. В целом, он был добрый малый, но пил много. Они вели милые бессодержательные беседы на английском и шутили. Ходили в мэрию за интернетом и в магазин. Крэйзи Джо скрывал её от мамочки. Однажды он убедил Лизу пойти в «Красный Крест» и рассказать о себе.
Пошли. Две добрые женщины выслушали и написали письмо какой-то докторше в ближайшую больницу.
В больнице пришлось долго ждать, и, в конце концов, побеседовал с Лизой какой-то молодой врач, который принялся убеждать её пойти в полицию. Иначе её бы не приняли на осмотр. Хотя, какой к чёрту осмотр через две недели после изнасилования!
Она сдалась. И вот уже поздно вечером, где-то к западу от Парижа, они с Джо оказались в участке. Полицейская негритянка вела «допрос свидетеля». По-английски, разумеется, из полицейских никто не говорил, и пришлось Лизе рассказывать, что и как, в присутствии Крэйзи Джо. Разумеется, без упоминания Христо – нелегала... Зато полузнакомый Джо
35
Галина Хериссон
выступил в роли переводчика и узнал в ходе беседы те подробности, которые уж ему-то знать никак не полагалось.
Лизе хотелось, чтоб её просто отвезли, покормили и уложили в палате на белые простыни без всяких телесных притязаний.
После доброжелательного допроса, пожеланий всяческого благополучия, и «бог того накажет» их, наконец, отвезли в больницу. Джо её проводил. Там какие-то нянечки накормили Лизу зачем-то валиумом и стали задавать вопросы. А она, конечно, вырубилась.
Утром её подняли раным-рано, и мечта выспаться в покое на белых простынях не осуществилась. Видимо, им нужно было освобождать палату.
Теперь протокол требовал вызвать официального русского переводчика для дачи показаний. Снова отвезли в участок, где её ждала присяжная переводчица Ольга. Лиза обречённо вздохнула. А что же вчера? Кому и зачем она всё рассказывала? Ах, допрос свидетеля? Теперь, снова да ладом, дача её показаний. Как всё было.
Да не хотелось ей уже рассказывать, как всё было! Достало! Зачем? И кому? Кому всё это нужно?
На столе стоял горшок с огромным кустом каннабиса, видимо, из конфиската. Они сидели в кабинете следователя, она вяло отвечала на вопросы. Ольга, присяжный переводчик, была очень мила, но всё это была лишь её работа. Её вытащили из постели воскресным утром. Следователь тоже делал свою работу и задавал вопросы, какие положено. А Лизе было уже наплевать. С одной стороны, хотелось уже слинять оттуда, с другой – было даже весело.
36
НЕ ПРО ЗАЕК
Она отвечала через пень-колоду. Пусть о политкорректности заботится переводчица! Всё это было уже далеко и бессмысленно. Как она ехала. Какой был грузовик. Она ещё помнила и имя водителя, и даже номер машины! Но почему-то говорить об этом не хотелось ни в какую. Как они заехали в поля, что они ели. Да, водитель кормил её помидорами. Как и к кому она добралась до Гренобля. Как она там пила коньяк...
Что она делала эти две недели в Париже она не рассказывала – не хотела подставлять Христо. «Адреса и явки» – всё валила на Жоакима.
А Крэйзи Джо звонил в больницу и орал на нянечек:
– Куда вы дели мадемуазель Лизу?
После допроса переводчица проводила Лизу в другую больницу, к гинекологу. Там можно было говорить всё начистоту. В первый раз. Врачебная тайна. Даже если врач и должен был отчитываться перед полицией.
Гинеколог была чудесной женщиной, сейчас уже имя не вспомнить, если только покопаться в документах.
– Ах, всё случилось две недели назад! А откуда у тебя синяки на ногах?
– Это я через турникеты в метро прыгаю...
На прощание Лизе было выдана пара билетиков на метро.
Начало осени
Тем временем кончилась виза. Каникулы у французов тоже кончились. На руках была справка из больницы, что ей нужно забрать результаты анализов через пару недель. Так у Лизы появилось «алиби». У Крэйзи Джо
37
Галина Хериссон
больше не появлялась. И Христо сказал, что ему жаль, что он бросил её с этим сумасшедшим... Хотя Жоаким всё-таки сделал ещё одно доброе дело. Дозвонился до Магали, той самой, что Лиза звонила в свой первый парижский вечер с вокзала. С Магали столкнулись в её же подъезде. Договорились встретиться через пару дней и вскоре очень подружились...
Лиза не особенно распространялась о той компании друзей, в которую она вписалась тогда благодаря Магали. Хотя они и появлялись там вместе пару раз с Христо.
Христо всё хотел её куда-нибудь пристроить, сбыть с рук. Хотел летать вольной птицей. Короче, научил всему, чему мог.
Тогда они уже жили на рю де ля Помп, в квартирке с выходом на крышу, где она кормила голубей и рисовала. Попали они сюда с Христо после скитаний и ночёвок по газонам Парижа. Август был тёплым. А тут один друг уезжал в Болгарию на пару недель. Приютил.
Там Лиза начала вести дневник. Точнее, просто иногда чиркать записки. Вы видели уже парочку...
***
«Здорово сидеть на крыше и курить дешёвые сигары. Всё лучше дорогих сигарет. Знаете, таких, с ароматом... “Je fume du tabac à la pistache!”. Это первая фраза, совершенно бесполезная и красивая, которую я зачем-то выучила по-французски ещё с Жаном в Питере. Просто нравилось, как это звучит на слух...
Вечер. Кофе. Сделала несколько набросков и покормила голубей. Они всегда прилетают, они ждут. А я не знаю, чего ждать.
Проснулась поздно и вспомнила ночь... Не нужно было так срываться. Слёзы, обрывки ненужных объяснений, 38
НЕ ПРО ЗАЕК
полная паранойи прогулка по пустым пугающим улочкам... Бездушные силуэты казались затаившимися, враждебными, машины – слишком резко тормозящими, мусорные мешки полными жизни second hand:
– Ну-ка, что это там в пакетике, орешки? Тьфу, чёрт, merde!
Совсем выжила из ума.
Я никогда этого не делала одна, только вместе с Христо. Промышляли по ночным улицам и специальным хлебобулочным и гастрономическим “помойкам”. Блин, в Питере на свою цветочную зарплату я не могла себе позволить таких яств! Всё чисто, запаковано и собирается просрочиться дня через два...
Когда проснулась, его уже не было. Вчера он открыл дверь, вошёл, и, отвернувшись, уснул.
Это была наша первая ссора! Я просто хотела его. Очень хотела. Чёрные кудри, улыбающиеся глаза с балканским огнём, нежные губы, розовые, как у девушки... Я ласкала его, но он был почему-то холоден...
Я всегда любила у мужчин длинные волосы. Наверно, из-за того полудетского воспоминания, из-за папы. Иногда он отпускал волосы подлиннее, чёрные, густые, волнистые, и я заплетала ему косички. Тогда мы ещё были лучшими друзьями и ходили на дурацкие фильмы в кинотеатр “Октябрь”...
С тех пор не могу относиться спокойно к длинным тёмным локонам. Меня заводит образ тонкого, немного скуластого лица в обрамлении распущенной или собранной на макушке гривы, гибкой шеи и крепкого троса. Стоп, а то расплачусь...
А всё-таки сегодня всё гораздо легче и прозрачней. Солнце уходящего парижского дня, улицы не такие,
39
Галина Хериссон
как накануне: живые, яркие, полные, многоликие. С магазинчиками и попытками общаться на “франгло” языке, включая глуповато-доверчивые улыбки...
Темнеет. Доносится запах ужинов. Соседей здесь почти нет. Встречается только одна мадам с коричневыми добрыми глазами. “Bonjour. – Bonjour!”»
* * *
Среди новой её компании нашлись и русские. Дали телефон одного художника. Они встретились очень скоро. Оказалось, что Андрей работал на рю де ля Помп, делал ремонты в шикарных квартирах. Да это ж шестнадцатый округ Парижа. Лиза и не знала, что это один из самых дорогих кварталов! Ведь здание с квартиркой, где они ютились на десяти квадратных метрах и душем в коридоре, было чуть ли не единственным таким на всей улице.
С Андреем они встретились у метро. Теперешний босс и заказчик Андрея был какой-то то ли режиссёр, то ли сценарист. Платил хорошо.
Андрей снимал двухкомнатную квартиру с соседом. Пригласил Лизу пожить какое-то время. Друг Христо с рю де ля Помп к тому времени вернулся из Болгарии, в любом случае, пора было искать новое прибежище.
Лиза в порыве парижского вдохновения нарисовала на той крыше с голубями уже приличную серию. Хотелось выставиться или даже продать несколько рисунков и акварелей. Тут многие художники выставляются на улице. Лизины работы были ничуть не хуже! Но продавать всё это на Бобуре10 было рискованно. Контроль де полис...
10 Культовая площадь перед центром Жоржа Помпиду – музеем современного искусства
40
НЕ ПРО ЗАЕК
Так что пока она писала дневник обрывками и рисовала. Даже пыталась написать какую-то пьеску. Но я, посмотрев на её работы, сказала: «Лучше рисуй!»
Сосед Андрея её сразу невзлюбил. Ну что там за вечный шалман русских автостопщиков и нелегалов! Сам он был из Литвы, работал неизвестно где, иногда по ночам. Вот Лиза и ночевала на освободившемся диване. Ночами читала русские книжки. Пару раз Андрей нанимал её моделью – давал уроки для студентов, поступающих на художественное отделение. Рисовали ню. Студенты, молоденькие, краснели и смущались её наготы. А ей показалось, что Андрей придумывал такие позы исключительно для себя. Впрочем, всё было в высшей степени уважительно и профессионально. Вспомнился университетский опыт, и Лиза всерьёз подумывала о такой подработке.
Андрей говорил:
– Сдавайся! Без бумаг тут никак! Я тут уже шесть лет маюсь...
Один раз пришёл и говорит:
– Соберись, сейчас, возможно, придётся делать ноги! Кажись, соседка стукнула в полицию...
К счастью, всё обошлось. Пока.
Пришло время съездить в ту больницу за результатами анализов. Ехать было далеко. В противоположную сторону от района, где жил Андрей. Доброй женщины-гинеколога не оказалось на месте, и пачку медицинских бумаг без особых объяснений ей выдал врач, не говоривший по-английски. Однако Лиза уже начала выдавать фразы на французском, и более содержательные чем «je fume du tabac a la pistache11»...
11 Я курю фисташковый табак
41
Галина Хериссон
Она шла понуро мимо больничной решётки. Безрезультатно пыталась дозвониться Христо. Шла, пиная рыжие каштаны в куче листьев. Билетиков на метро в этот раз ей никто не давал. Поэтому Лиза снова перепрыгнула через турникет.
Уже в вагоне метро увидела, как заходят несколько человек в форме. Контролёры. Ни сил, ни настроения выбегать из вагона не было. Беседовали они очень вежливо. Конечно, укоряли за отсутствующий билетик. Просили предъявить. Личность, адрес, статус. Она сунула им кипу бумаг из больницы. Мадам контролёр сочувственно говорила, что если Лиза ещё раз так попадётся – Франция для неё закончится. Выписали какой-то штраф на адрес больницы. Лизе было уже всё равно. В бумажках, среди прочего, она обнаружила, что один из тестов был позитивным. А доктор, сука, ничего не сказал...
* * *
Через неделю Андрей дал Лизе двадцать евро на курсы французского, и она попала в группу, где преподавали волонтёры. Таким же иностранцам, как она. Вряд ли Лизины согруппники догадывались о её истории. Школа была в самом центре Парижа, между «Форумом» и улицей Рамбюто. Она ходила туда пешком.
Ещё Лиза пошла в Beaux-Arts de Paris и повесила объявление, чтобы позировать студентам. Звонили одни психи. Она ещё не знала, что здесь уже давно не принято академическое искусство.
С парой тех самых «психов» даже встретилась, пока не поняла, что к чему.
С одним, лысоватым мужичком лет сорока, возле Сен-
42
НЕ ПРО ЗАЕК
Жермен-де-Пре. На лавочке. В кафе он её не пригласил. А сказал, что ищет Музу. И, видимо, ничего от музы в ней не нашёл. Короче, искал подружку. Второй тоже искал подружку, но хоть как-то завуалировал встречу под видом рисования натурщицы. Этот молодой хлыщ пригласил Лизу в своё «стюдио», посадил-разложил на кушетке, видно, возомня себя Климтом. Начал что-то чиркать, и отдавать распоряжения как ей пошире раздвинуть коленки, сетовал на Beaux-Arts de Paris12, что там, мол, учат не так, и что поэтому он и ушёл... Рисунков своих не показал. Сказал, что денег у него нет, и вместо платы предлагал выпить пива, и что Лиза, если нужно, может остаться ночевать у него. Лиза сказала в отчаянии, что пусть хоть даст денег на метро, отказавшись от остальных предложенных им прелестей.
И бог знает сколько ещё было таких «художников» и фотографов, предлагавших сомнительную работу...
* * *
Несколько новых знакомств, несколько новых кафе. Французский шёл в гору.
А к Андрею напросилась ещё одна страдалица. Ирочка. Тоже русская художница. Коллекционировал он их, что ли? Или это так эмигранты липнут друг к другу?
У Ирочки намечалась скоро операция на ноге, так что ей нужно было перекантоваться несколько дней. А пока она писала маслом портрет русского барина, был у неё такой заказец. Ирочка пыталась «легализоваться» как студентка, даже ездила в Лилль записываться в Beaux-Arts. Хотя сама, как почти любой тут русский художник, могла бы преподавать в этом почтенном университете.
12 Парижская Школа Изящных Искусств
43
Галина Хериссон
За ней последовала некто Диана. Не усидела в своём Лондоне, Парижа ей захотелось. Девица была вульгарная, подводила чёрным брови и всё звала шляться по клубам.
В общем, пора было делать ноги.
В тот момент Лиза как-то очень быстро исчезла. Никто толком не знал куда. Только зашла через пару дней за рюкзаком своим скромным скарбом. Картины пока оставила. Куда с ними.
Сквот
«Шла я как-то по улице Капитана Маршалла (так капитана или маршала?), то есть не так просто, а меня Литовец нарочно “услал” – я ему сразу не понравилась (залезла в холодильник и пожарила его котлету). Он, видите ли, знал одно место, где как-то раз был на концерте одной питерской группы “Последние Танки в Париже”. Дал адрес.
На той улице были мастерские, а попросту – сквот, как во многих больших городах, когда художникам нечем платить за жильё...
Высокий парень в комбинезоне с курчавыми волосами сваривал металлические детали, собиравшиеся стать эротической скульптурой. Летели искры, и было шумно, и парень не очень-то понимал по-английски. Я объяснила, как сюда попала, и получила приглашение войти. Так я “притёрлась” к компании “Ля Каррос”. Состав тут нередко менялся, но Паскаль был “за главного”. В то время я не знала, что такое “ассосиасьон”. “Ассосиасьоны” тут делают из чего угодно: лишь бы был президент, бухгалтер и секретарь... Но я не о том.
44
НЕ ПРО ЗАЕК
Попала я сюда потому, что я была плоть от плоти Сквот и Общага. Только сходила потом за рюкзаком к Андрею. Наверное, Литовец был рад, что больше я у них нечасто появлялась...»
***
«Собрались почти все. Паскаль сказал, что не будет ночевать, а Блондин, как всегда – на Бобуре.
Внизу громко репетировал хор (когда, наконец, они кончат? Человек двадцать поют на голоса под минусовку!). Орёт телевизор. Лоран смотрит какой-то американский фильм. Арно сидит в интернете. Дидье готовит ужин (ха-ха). Подобная большой медузе лампа освещает середину комнаты на втором этаже ателье.
Сегодня вечером недостаточно света, недостаточно тишины. Холодно. Кутаю ноги. На голове большой голубой шарф с бахромой, завязанный на африканский манер.
Ничего особенного. Недопитая бутылка вина на грязном плетёном столике, открытые пачки сигарет. Кусок хлеба. Горячий чай в медном чайнике (я приготовила для себя со специями, здесь больше никто не пьёт чаю). За окном – дождь.»
* * *
«Я не выходила сегодня, писала картину и письма.
Люди, чужие друг другу собрались, а вернее, просто оказались вместе. Запах марихуаны. Что ж, не так уж и плохо.
Лорану лет пятьдесят, косит под ди-джея. Раз даже как-то пригласил на частную вечеринку, где он “играл”. Мы доехали на такси. В огромной квартире
45
Галина Хериссон
где-то возле Гар де л’Эста13 собралось общество такое, что мне и не снилось. Я узнавала лица, которые видела в модных французских фильмах! Имён их я тогда не знала... Потом я звонила Джеральдин. Она единственная с той вечеринки заметила меня и всё делала мне комплименты. Я прямо влюбилась в неё! Но Джеральдин упорно не брала трубку. А потом у меня кончились денежки на телефоне...
Арно из всей этой компании “Ля Каррос”, наверное, самый симпатяга! Он по полгода жил то в Мексике, то на Таити, то здесь...»
* * *
«Я вытерлась мягким прокуренным полотенцем в маленькой, заполненной паром душевой. Тело гудит от долгих, но привычных пеших прогулок, надежд, ожиданий, встреч, разговоров, прощаний, и возвращений домой в уже холодной осенней ночи. Но вчера было тепло. И кленовые листья, распластавшись большими золотыми звёздами на дышавшем городским днём асфальте, теперь ночью встречают меня одновременно радостно и грустно...
Разогрев в железной кружке молоко, я устроилась на протёртом кожаном диване в спальне Паскаля почитать что-нибудь перед сном.»
* * *
«Сколько времени должно пройти, прежде чем ты сможешь написать о том, что случилось вчера, или сегодня утром, или полчаса назад? Если ты вспомнишь о чём-то через год, наверное, это должно было быть написано. Но как знать заранее? Писать немедленно? Зачем? О чём...
13 Восточный вокзал Парижа
46
НЕ ПРО ЗАЕК
Фотографировать жизнь вокруг, хотя бы эту мутную бутылку с капельками воды или несвежий, с вмятинами апельсин на столе...»
* * *
«У Паскаля в комнате возле двери на зеркале висел листок: “Медицинская страховка. Позвонить для Софи”. Когда так явно крупными буквами написано на виду женское имя – значит, это любовь. А мы не были любовниками, так, спали пару раз. Надо же было где-то спать. Потом, как-то в субботу, на ассоциативном ужине, куда я, кстати, даже была приглашена, пришла Софи. Я видела её мельком. А мой собранный рюкзак был “деликатно” выдворен за дверь. В ту ночь пришлось спать в комнате Дидье, благо сегодня он был у своей тощей подруги. Когда она приходила, я полночи слышала скрипы и поросячье, многократно повторяемое “oui-oui”. Видимо, Дидье любил тощих...
Ну, так что же? Я ведь сама пришла с рюкзаком за спиной, не оставляя особого выбора, когда Литовец искусно отделался от меня. Он просто рассказал про “Ля Каррос”...
К тому же, Дидье не нравилось, что я рисую в салоне перед телевизором. Мастерские в соседнем помещении за дверью, видите ли, сдавались за немалые деньги...
