Текст книги "Золотые росы"

Автор книги: Галина Васюкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

– Вот... шел, нарвал по дороге. Трудно, что ли? – смущенно пробормотал он, бросив быстрый взгляд на Зинку.

– Бери. Кошачьи лапки – бессмертники, не повянут, – улыбнулась Зинка.

Павлик тоже принес подарок – черного, точно лакированного жука в коробочке. Все что-нибудь дарили Але на память, и только Ленька, обводя всех по очереди глазами, обиженно сказал:

– Не могли предупредить! Я бы тоже... хоть жука какого-нибудь... Вдруг, не договорив, он бросился в дом и тотчас вернулся, держа на ладони половинку резинки, которую ему когда-то дала Зинка.

– На вот! – сказал он, протягивая ее Але. – Настоящая, резиновая... и для большей убедительности попробовал на зуб.

На Громике лихо подкатил дед Сашка, и через минуту Аля сидела уже на телеге и смотрела на нас грустными глазами.

– На следующий год приезжай обязательно, – сказала я.

Аля кивнула.

Я боялась, как бы тетя Люся не стала на прощание меня воспитывать, но она молча клюнула нас с Ленькой в щеку и тоже полезла на телегу. Отец примостился на решетчатом ящике, из которого выглядывали краснобокие яблоки.

– Гостинцы, что ли? – кивнув на ящик, спросила любопытная тетка Поля.

– Гостинцы, да не тебе, – отрезал дед Сашка, сердито дергая вожжами.

Телега тронулась, и мы пошли рядом. Выйдя за околицу, остановились и долго махали руками. Вот уже не видно Алиного лица и лошадь кажется совсем маленькой, игрушечной. Поднявшись на пригорок, она маячит темным силуэтом и вдруг сразу исчезает, как бы нырнув в розовую речку вечернего заката...

Весь следующий день мы с нетерпением поглядывали на дорогу: не едут ли из города отец с дедом Сашкой? Они приехали поздно вечером и, остановившись возле правления, стали сгружать тот же решетчатый ящик.

– Яблоки назад привезли! – удивленно воскликнула Зинка.

– Нет, это не яблоки, – всмотревшись внимательней, сказала я.

Мы пристали с расспросами к Вере Петровне, которая была в городе на конференции и приехала вместе с отцом и дедом Сашкой домой.

– Это пока секрет, – сказала она с улыбкой.

Узнать что-либо у отца тоже не удалось. Наскоро поужинав, он снова отправился в правление, и мама тоже пошла с ним. Потом мы увидели, как туда прямо с фермы прошла тетя Маша, а за нею Устенька с Верой Петровной.

– Совещание у них там, что ли? – сказала я.

Сгорая от любопытства, мы топтали косые квадраты света, падавшего из окон, пытаясь хоть что-нибудь разузнать.

– А если залезть и... взглянуть? – предложил Ленька.

В это время отворилась дверь, и мы, как горох, посыпались за угол. На крыльцо вышел отец, а за ним тетя Маша с большим белым листом в руках.

– Как бы дождя не было, Егорыч, – обеспокоенно проговорила она.

– Не будет, – попыхивая папиросой, сказал отец, и они начали прилаживать лист на доску, врытую в землю. Потом мама принесла длинную полоску бумаги и, помахивая ею, сказала:

– Краска еще не совсем высохла...

Бумагу кнопками прикрепили вверху, и она, белея в темноте, разжигала наше нетерпение.

Вот растаяли пятна света под окнами, звякнули у отца в кармане ключи, затихли шаги. Мы бросились к доске. В наступившей темноте ничего не было видно.

– Клеем пахнет, – потянул носом Ленька.

– Тут фотографии, – пощупав лист рукой, сообщила Зинка.

– Ну хоть бы кусочек луны! – сказала я с досадой.

Мы оглянулись, и сразу как-то стала заметнее обступившая нас ночная темнота.

– Пойдем, что ли? – поеживаясь, сказал Павлик, которому дальше всех было добираться домой.

Утром я поднялась чуть свет и, стараясь, чтобы не скрипнула ни одна половица, выскользнула на крыльцо. Ни тетка Поля, ни бабушка еще не встали доить коров. Только Рыска сладко позевывала на заборе.

Я потянулась и, стряхнув остатки сна, направилась за калитку.

Позади скрипнула дверь. Я обернулась и увидела Леньку. Совсем еще сонный, он натягивал на ходу рубашку.

– Сестра называется! – сердито буркнул он.

Я виновато молчала. Ленька, шагая рядом, обиженно сопел. Я думала, что мы явимся первыми, но, к моему удивлению, ребята уже стояли возле доски, на которой были наклеены фотографии колхозников, а вверху крупными буквами написано: "Лучшие люди колхоза".

Я с восторгом смотрела на улыбчивое лицо тети Маши, на моего отца с прямым и ясным взглядом, на задумчивого Алексея Ивановича... И вдруг сердце у меня замерло. Внизу, справа, я увидела очень знакомое изображение: растрепанная девчонка, сидя на возу, держит в руках вожжи и смотрит на меня удивленными глазами. Я в недоумении перевела взгляд на надпись вверху, потом снова на девчонку. Конечно же это я! Я осторожно скосила глаза, чтобы узнать, видят ребята или нет.

– Здорово получилась! – послышался вдруг позади меня Зинкин голос.

– Прямо как живая! – подтвердил Федя.

– Только... причесаться бы... а то вон какая лохматая... – смущенно пробормотала я, стараясь скрыть распиравшую меня гордость.

– Выдумала! – возмутилась почему-то Зинка. – Может, еще скажешь, что бантик надо было прицепить?!

– А хотя бы и бантик! – назло ей сказала я.

Ленька захихикал, а Зинка удивленно вытаращила на меня глаза и вдруг, схватившись за живот и давясь от смеха, проговорила:

– Нет... вы только представьте себе эту... корову с бантом...

– Это... это кто же корова? – угрожающе спросила я.

– Не видишь, что ли? – сказала Зинка, кивнув в левый угол доски. Я взглянула туда и увидела на фотографии Зинку, снятую во весь рост на ферме, рядом с Бурушкой. Вид у обеих был гордый и важный.

– Как здорово на свою мать похожа! – воскликнула я.

– Я или Бурушка? – с серьезным видом осведомилась Зинка.

– Бурушка...

– Красавица! Скоро на выставку пойдет! – восторженно сказала Зинка.

– Только ты, Зинка, бантик ей все же прицепи, – лукаво прищурился Ленька.

Я сердито толкнула его в бок, снова уставилась на доску и только тут увидела, что не одни мы с Зинкой красуемся здесь. Внизу, посредине, приклеена фотография, на которой сняты все ребята в саду возле шалаша.

Я всмотрелась внимательней и увидела, что даже остренький Алин носик выглядывает из-за Фединого плеча. И над всеми нижними фотографиями, на которых сняты ребята, надпись красными чернилами: "Наши юные помощники".

– Ой, ребята, да ведь это же мы! – ни к селу ни к городу выпалила вдруг я.

Но никто даже не засмеялся.

– Пошли, что ли? А то солнце вон уже где, – стараясь спрятать радостную улыбку, сказала Зинка.

Мы двинулись к конюшне, где дед Сашка уже запрягал лошадей. Повернувшись к притихшему Лещихиному дому с закрытыми ставнями, Зинка озорно крикнула:

– Вот тебе и грачи колхозные!

– Ребята, стойте! – вспомнила вдруг я. – А ящик, который вчера сгружали? И вообще – секрет, про который говорила Вера Петровна... Ведь мы так ничего и не узнали.

– Надо спросить у деда Сашки, – подсказал Ленька.

Дед Сашка долго отнекивался, но мы не отставали, и он, почесав затылок и таинственно оглянувшись по сторонам, сообщил, что яблоки, которые возили в город, продали, а за деньги купили для нас книг, тетрадей и всякой всячины...

– И еще, – сказал дед Сашка, – Вера Петровна привезла такие красные косынки, которые ребята в городе на шее носят...

– Галстуки! Пионерские галстуки! – догадалась я.

– А зачем это? – спросил Павлик.

– В пионеры нас примут, – пояснила Зинка, которая зимой в городе видела пионеров.

– И будем мы не просто грачи, как дразнят нас кулаки, а... пионеры... – пыталась я растолковать ребятам. – А папа говорил, что пионеры – это как коммунисты, только пока еще маленькие...

Через несколько минут высокие решетчатые телеги одна за другой выезжали из деревни.

Я привстала на вздрагивающих досках и, взмахнув вожжами, крикнула ехавшей впереди Зинке:

– Эй, держись, а то обгоню!

Зинка, обернувшись ко мне, тоже что-то кричала, смеясь и размахивая рукой.

Вдоль узенькой улочки на вишняке, протянувшем ветви через заборы, висели ломкие соломины. Навстречу нам вставало солнце. Оно искрилось золотыми брызгами в капельках росы, на ветках, на ограде, на новых тесовых крышах.