Текст книги "Золотые росы"
Автор книги: Галина Васюкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
Мы с Зинкой юркнули за куст. Петька с Федей сразу же полезли в воду. Алька с завистью смотрела на них.
– Можешь и ты искупаться, – сказала ей тетя Люся, усаживаясь с книжкой на берегу.
Алька сняла свою соломенную шляпу, аккуратно сложила пестрый сарафан и, несмело ступая тонкими ногами, пошла к воде.
– Осторожно только, не утони, – сказала ей вслед тетя Люся.
Алька нерешительно остановилась.
– Тут неглубоко, смотри, – крикнул из воды Федя, становясь на дно и показывая глубину.
Повизгивая и ежась, Алька сделала несколько шагов. Петька нырнул и схватил ее под водой за ногу. Алька вскрикнула и брызнула на него водой. Петька хохочет и, сложив ладонь лодочкой, тоже обдает ее густым серебром брызг.
– Сейчас жаловаться побежит, – шепчу я Зинке.
Но, к моему удивлению, Алька и не думает жаловаться. Она брызжет на мальчишек водой, и ее полосатый купальник проворно мелькает в воде. Петька, изловчившись, снова ныряет и хватает ее за ногу. Алька плашмя шлепается на воду и хохочет. А Федя стоит в сторонке и только жмурится, защищаясь от брызг, летящих ему в лицо. Он не осмеливается ни брызнуть на Альку, ни дернуть ее под водой за ногу. Зинка насмешливо смотрит на него и, кивнув мне, говорит:
– Пойдем?
Мы раздеваемся и предусмотрительно обходим то место, где сидит тетя Люся. За поворотом – небольшой обрыв, и мы ныряем прямо с него. Проплыв под водой, я выныриваю под самым носом у Альки. Она испуганно отскакивает в сторону. Увидев нас с Зинкой, Федя хмурится, а Петька как ни в чем не бывало продолжает играть с Алькой, будто это не мы колотили его вчера возле его собственной калитки. "Ах так, расхрабрился под охраной тети Люси!" думаю я и снова ныряю. Приоткрыв глаза, пытаюсь разобраться, где чьи ноги, но в желтой колеблющейся воде они все кажутся одинаковыми, похожими на длинные щупальца. Так и не найдя Петькиных ног, я выныриваю, чтобы запастись воздухом, и вдруг прямо перед собой вижу тетю Люсю. Она стоит в воде в таком же, как и у Альки, полосатом купальнике и, подняв руки, закалывает на макушке косу. Я хватаю побольше воздуха и испуганно опускаюсь в воду. Возле меня мелькает рыжая Федина голова. Протянув руку, он дергает кого-то за ногу. И вдруг раздается визг. Вынырнув, я вижу, что визжит тетя Люся. Прямо перед ней стоит растерянный Федя. Мокрый чуб свисает ему на глаза, а на побледневшем лице еще ярче выступили веснушки.
– Ты что, с ума сошел? – наступает на него тетя Люся.
– Я... я... не хотел, – заикаясь, говорит он.
Бац! – на Фединой щеке остается красное пятно.
– Ну, говори, ты зачем меня за ногу дергал?
– Я... думал... эт-то Аля... – стуча зубами, бормочет Федя.
– Ах ты, хулиган! Ведь ты ее мог утопить! – еще больше расходится тетя Люся.
Бац! – вторую пощечину Федя уже получает за Алю.
– Невоспитанный мальчишка, – выносит ему окончательный приговор тетя Люся. – Чтоб я тебя близко возле нее не видела! А ты, Аля, играй только вон с тем, хорошим, мальчиком, – кивает она в сторону злорадно ухмыляющегося Петьки.
Мы с Зинкой хохочем.
– Что, Федечка, получил по заслугам? – насмешливо глядя на него, говорю я и вдруг умолкаю.
Тетя Люся уставилась на меня своими темными, колючими глазами, соображая, откуда я вдруг появилась.
– Так, – говорит она, сверля меня взглядом, – ты здесь? А тебя, голубушка, дома ищут. Получишь тоже сегодня... по заслугам... – ехидно добавляет она.
НЕОЖИДАННАЯ ССОРА
Если разобраться хорошенько, то мне, пожалуй, и нечего бояться. Я почти ничего не сделала. Вазу с цветами растоптала не я, да если б и я, то не такое уж это большое преступление. Алька перебила всю мою посуду и в ус не дует, а тут одна ваза. Подумаешь!
И все-таки домой идти я не решаюсь. Раз тетя Люся пообещала, что мне достанется, то она уж постарается. Я боюсь маминых упреков, но, главное, мне стыдно. Ведь я обещала не задираться больше с Алькой и, выходит, не сдержала слова. Я сижу и с ненавистью думаю про эту противную Альку, из-за которой у меня всегда неприятности.
– Уж лучше бы я ей надавала хорошенько, все равно отвечать, – мрачно говорю я.
– Побить ее не штука. Она, как воробей на тонких ножках... – задумчиво произносит Зинка.
Я таращу на нее глаза и не знаю, что сказать. И вдруг замечаю Федю. Он идет, понурив голову, и босой ногой подбивает валяющиеся на дороге камешки.
– Где же твоя подружка? – вприщур смотрит на него Зинка.
Вздрогнув от неожиданности, Федя останавливается.
– Эх ты, подлиза! Получил за свою Алю? – подливаю я масла в огонь.
Федя хмурит брови, но говорит спокойно:
– Вы ее лучше не трогайте, сороки, а то я вам хвосты повыдергиваю.
Мы с Зинкой на минуту немеем от изумления. И вдруг, круто повернувшись, Зинка бежит к оврагу. Я не поспеваю за ней. Уже с откоса вижу, что она лежит, уткнувшись носом в жесткую, пыльную траву, и плечи ее вздрагивают. Первый раз Зинка плачет при мне.
– Зина, не надо, – говорю я растерянно, – слышишь, Зина!
В ответ мне раздаются отчаянные всхлипывания. Я сажусь рядом. Немного погодя Зинка перестает плакать, и я слышу, как в траве, точно часы, стрекочут кузнечики.
Подогнув колени и положив на них подбородок, Зинка моргает слипающимися от слез ресницами и молчит.
Когда-то прозрачная, занавеска из лозы над оврагом стала такой плотной, что сквозь нее уже не просвечивается небесная синь. Только кое-где, как окошки, – голубые просветы. Вдруг в одном из таких просветов я замечаю пестрый Алькин сарафан. Ничего не говоря, срываюсь с места и бегу ей наперерез. Алька, конечно, не подозревает об опасности, идет, слегка пританцовывая, и что-то мурлычет себе под нос.
Передо мной на секунду встает Зинкино заплаканное лицо, и я решительно раздвигаю кусты.
– Ну, попалась!
Алька даже не пытается бежать и только испуганно оглядывается по сторонам.
– Не крути головой, никто тебе не поможет, – говорю я и изо всех сил толкаю ее в плечо.
Алька падает, шляпа слетает у нее с головы и катится по дорожке. Я быстро выдергиваю толстый стебель крапивы и, не обращая внимания на то, что моя ладонь горит, как в огне, хлещу Альку по ногам.
– Это тебе за Зинку, это за посуду, это за меня...
Алька вертится, стараясь прикрыть сарафаном ноги, и тихонько скулит. В заключение я наступаю ногой на ее шляпу, которая валяется на дороге, отчего она становится похожей на большой блин.
– Перестань сейчас же! – кричит Зинка, неожиданно появляясь возле меня. – Совсем с ума спятила!
Крапива – оружие мести – падает к моим ногам. Зинка поднимает Алькину шляпу, вертит ее в руках.
– Такая красивая была... Может... ее еще починить можно? – протягивая шляпу Альке, говорит она.
Алька молча берет шляпу, машинально нахлобучивает на голову и, не глядя на нас с Зинкой, идет прочь. Мы смотрим, как она поднимает на ходу то одну, то другую ногу и трет их руками. Потом вдруг присаживается прямо на дороге и, уткнув голову в колени, плачет.
– Зачем ты ее? – повернувшись ко мне, строго спрашивает Зинка.
– Заработала – и получила. И еще дам, если заслужит, – говорю я. – А тебя спрашивать не буду.
Несколько секунд мы молча мерим друг друга взглядом, потом так же молча расходимся в разные стороны. Нос у меня гордо поднят кверху, а в глазах, застилая свет, уже стоят готовые брызнуть слезы. Все вокруг расплывается, как будто я смотрю на мир сквозь стеклянные граненые шарики. Кажется, стоит стряхнуть их – и все станет на свое место. Я встряхиваю головой, шарики скатываются по щекам, но ничего не становится на прежнее место. Мир пуст, потому что от меня ушла моя лучшая подруга – Зинка.
ФИОЛЕТОВЫЕ ТУЧИ И БЕЛЫЕ ОБЛАКА
Я сижу за нашим сараем и смотрю, как по голубому небу плывут белые облака. Они такие легкие и пушистые, будто сделаны из ваты. Если бы взобраться на такое облако и улететь далеко-далеко! Жить больше здесь я не могу: мама меня поминутно ругает, бабушка жалеет только Лилю, а папа так занят колхозными делами, что ему и поговорить со мной некогда. Ленька куда-то исчезает с самого утра, и я его целыми днями в глаза не вижу. И вообще у меня в целом свете нет ни одного друга. Все меня бросили, и никому нет до меня дела. Я могу умереть с голоду, меня может покусать собака или убить гром, и никто меня не пожалеет. Всхлипывая от жалости к себе, я с нетерпением смотрю на ватные облака, из которых никак не дождешься грома. Лучше погибнуть, чем так мучиться. Моя обкрапивленная рука стала красной, на ней, как бородавки, выскочили белые волдыри.
"Интересно, есть ли у Альки такие на ногах?" Я вспоминаю, как здорово отхлестала ее, и, к своему удивлению, почему-то не чувствую от этого никакой радости.
А облака все плывут и плывут, белые и пушистые. И нет у них ни горя, ни забот. Постепенно небо передо мной становится сиреневым – это позади меня, за сараем, заходит солнце. Извилистые края облаков – все в ярком золоте. Есть хочется нестерпимо. "Догадался бы Ленька хоть хлеба кусочек принести", – думаю я.
Белые облака куда-то уплыли, и вместо них стали появляться темные. Над лесом, как огромное чудовище, нависла туча. Она медленно надвигалась на деревню.
– О-о-ля! – раздался тревожный голос бабушки.
Я замерла. Сердце мое отчаянно колотилось, и я едва сдержалась, чтобы не броситься к ней. Бабушка звала меня долго, но я не подавала голоса.
Когда она ушла, я представила себе, как Ленька сейчас уплетает молодую картошку, и проглотила слюну. Мне даже показалось, что я слышу запах укропа, которым посыпана картошка.
Сумерки сгущались, тучи становились фиолетовыми.
В сарае зашуршала солома, послышались грузные шаги – это Буренка пришла с поля. Потом я услышала, как, ударяясь, о подойник, тоненько зазвенело молоко. Бабушка почему-то все время вздыхала, и, поскрипывая, ей вторила маленькая скамеечка, на которой она сидела.
Когда бабушка ушла, тишина пробралась в сарай. Только мерно дышала Буренка, жуя свою вечную коровью жвачку.
Выглянув из-за сарая, я увидела, что в наших окнах горит свет. Горит как ни в чем не бывало, словно ничего не случилось и я сижу там вместе со всеми за столом. Вдруг в косом квадрате света, падавшего из окна, я увидела Леньку. Он стоял, вытянув вперед голову и напряженно всматриваясь в темноту.
– Ленька! – позвала я громким шепотом.
Он прислушался и торопливо подошел ко мне.
– Ты чего здесь?
– Что на ужин было? – не отвечая, спросила я.
– Картошка.
– А мне оставили?
– Оставили.
– Ну и напрасно. Я все равно не пойду домой... никогда... – сказала я дрожащим от подступивших слез голосом.
Ленька придвинул свой нос к моему лицу и, вглядываясь, удивленно спросил:
– Ты чего?
– Пусть у вас Алька живет... вместо меня, – всхлипнула я.
– Вы что, опять поссорились? – спросил Ленька.
– А... разве она не жаловалась? – удивилась я.
– Нет. Меня мама послала искать тебя, говорит, что вы с Зинкой совсем от рук отбились, домой не являетесь до темна...
Я была озадачена. Оказывается, дома ничего не знают. Как же так? А растоптанная Алькина шляпа, а крапива?..
– А тетя Люся что? – спросила я.
– Ничего. Книгу читает, – сказал Ленька. – А Аля ее длинный халат надела и на бабушкином сундуке сидит...
– И что?
– Ничего. Молчит и в угол смотрит... – сказал Ленька.
– Нет, не могу я идти домой, – подумав, сказала я. – Не могу, пока она спать не ляжет...
– У-у, книжища знаешь какая толстая! Она ее не скоро дочитает.
– Я не про тетю Люсю, я про... Альку, – сказала я. – Ты иди и лучше мне поесть принеси, чтобы только не видел никто...
– Ладно, – обрадованно согласился Ленька, который любил всякие секреты.
– Да смотри не говори никому, что видел меня, – крикнула я ему вслед.
Ленька умчался, и я снова осталась одна.
Там, куда ушло солнце, небо еще розовело, а у меня над головой оно было совсем темное, с чернильными тучами. Становилось неуютно и даже страшно, но идти домой я не могла. И вовсе я не тети Люси боялась, как подумал Ленька. Я знала, почему Алька сидит на сундуке, прикрывая ноги полами халата, и мне было тревожно и... стыдно. Вдруг острым зигзагом полыхнула молния. Послышался треск, как будто разлетелся вдребезги тот золотой ободок, который днем окаймлял белую тучку. Я прижалась к стенке сарая.
"Что-то Леньки долго нет. Еще, чего доброго, не выпустят его из дому в грозу", – невольно подумала я, но тут же услышала его таинственный шепот:
– Оля, где ты?
Я радостно бросилась к нему и при свете полыхнувшей молнии увидела, что он не один. Рядом с ним маячила еще какая-то закутанная фигура. "Это же Алька!" – догадалась я, заметив длинный, до самых пят, халат. Над головой у нас снова треснуло, и крупные капли дождя зашуршали о соломенную крышу. Я бросилась открывать задвижку сарая, Ленька дернул Альку за полу халата, и они юркнули в открытую дверь.
– Давайте сюда! – командовала я, пробираясь в угол, откуда шел густой аромат свежего сена.
Сарай был большой и дырявый. Днем его вкривь и вкось полосовали солнечные лучи. Они были похожи на реки, в которых купались золотые пылинки. В одной половине был свален хлам, который неизвестно когда и кому принадлежал, а рядом был отгорожен закуток для Буренки. В другой половине лежало сено, и крыша здесь была поплотнее.
Буренка фыркнула, видимо, удивляясь таким поздним гостям, а мы наощупь пробрались к сену и закопошились в нем, устраиваясь поудобнее.
– Ой, осторожней, Леня. Чуть всю картошку не опрокинул, – сказала Алька.
– Мы тебе есть принесли, картошки. Попробуй, теплая еще... – сказал Ленька.
– Мы ее утащили! – восторженно прошептала Алька, протягивая мне в темноте маленькую мисочку. – На, бери. Где твоя рука?
Я молчала.
– Меня одного не пускали, – сказал Ленька, – а Аля сказала, что мы на минутку выйдем...
Запах укропа перебивал даже запах свежего сена, и я, не выдержав, протянула руку за мисочкой.
Дождь разошелся вовсю. Мы сидели и молчали, как мыши, прислушиваясь к его озорной пляске.
– Шляпа моя бедная там, на огороде, мокнет, – сказала вдруг Алька.
Я поперхнулась картошкой.
– Что же ты ее там бросила? – спросил Ленька.
– Так, – уклончиво сказала Алька.
Я догадалась: она оставила ее там нарочно, чтобы не увидела тетя Люся.
Снова сверкнула молния, и я на секунду увидела расширенные от страха Алькины глаза.
– Двигайся сюда, ко мне, – сказала я.
Ленька тоже придвинулся, и мы все втроем закутались в платок. При каждом раскате грома Алька вздрагивала и еще ближе прижималась ко мне. Я чувствовала рядом с собой ее худенькое плечо, и мне было непонятно, как я могла ее когда-то обижать.
– Скорее бы дождь кончился, – прошептала она, – а то тетя Люся сердиться будет, что я ушла...
Я так и подпрыгнула.
– Почему ты на нее говоришь "тетя Люся", разве она тебе не мать?
– Нет. У меня мамы нету и отца тоже... – как о чем-то само собой разумеющемся сказала Алька.
– Тихо! Идет, кажется, кто-то, – прошептал вдруг Ленька. Высунув голову из-под платка, я прислушалась. Сквозь шум дождя было слышно, как кто-то осторожно открывал дверь сарая.
– Наверно, бабушка нас ищет, – прошептала я.
– Давайте ее напугаем, – предложил Ленька.
Мы замерли. Сверкнула молния, и в освещенном квадрате двери мы ясно увидели темную фигуру.
– А-а-а-а!
– Гав-гав-гав!
– И-и-и-и!.. – завизжали мы на разные голоса.
Резко хлопнула о стенку сарая дверь, фигура метнулась прочь, и тотчас же хлюпающие шаги смешались с шумом дождя.
С минуту мы сидели, онемев от удивления и страха, потом все вместе бросились вон и, разбрызгивая лужи, понеслись к дому, который мигал нам освещенными окнами.
Я – ДОЧЬ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ!
Зинка ко мне не приходила, и я тоже не шла к ней. Раньше я, может быть, и не выдержала бы, но сейчас дело другое – я целые дни проводила с Алей. Дружить с ней было легко и просто. Она всюду ходила за мной, преданная и послушная. Иногда мы садились где-нибудь в уголке, и она рассказывала, как они живут с тетей Люсей.
– Тетя Люся работает в библиотеке, – рассказывала Аля. – Я часто к ней туда захожу после школы. Там книг знаешь сколько! Целые полки от пола и до самого потолка...
Я не могла себе представить такого множества книг и с завистью смотрела на Алю, которая видела их собственными глазами.
– И дома у тети Люси тоже всякие книги, альбомы и разные безделушки, продолжала Аля. – По утрам я всегда вытираю с них пыль...
– А с кем ты дружишь? У вас там есть во дворе ребята?
– Есть. Только тетя Люся мне с ними играть запрещает.
– Почему?
– Она говорит, что они все ужасно невоспитанные и я тоже могу испортиться...
– И ты к ним не ходишь?
– Нет, – замялась Аля, – а они ко мне приходят иногда год окошко, и я им показываю свои книги и игрушки...
Я лежу, молчу, соображаю.
– А еще у нас с тетей Люсей есть Матрос.
– Кто это? – спрашиваю я.
– Это кот, – говорит Аля. – Он, знаешь, такой полосатый, пушистый и важный-преважный. Тетя Люся ходит на рынок и покупает ему легкое. Больше он ничего не ест.
– Даже картошку? – удивляюсь я. – А наша Рыска всегда ест картошку... и молоко...
Мне хочется спросить у Али про ее родителей, но я молчу. "Может, ей будет тяжело вспоминать об этом, лучше спрошу у бабушки", – решаю я. Теперь мне понятно, почему Аля сразу подружилась с Петькой. Ведь она никогда ребят возле себя не видела, откуда же ей было разобраться, что за тип этот Петька. Она еще совсем цыпленок, эта Алька, хотя и старше меня на целый год. "Я тоже была не лучше, когда сюда приехала", – вспоминаю я.
– Эта твоя тетя Люся совсем тебя завоспитывает. Ты ее лучше не слушай, – говорю я. – И вообще она ведьма...
– Нет, Оля, она добрая, – заступается за нее Аля. – Только так... немного странная. Это потому, что она все время читает...
– Моя мама тоже читает, но... – Заметив появившуюся на крыльце тетю Люсю, я умолкаю.
Ее темные колючие глаза, обшарив двор, останавливаются на мне, и сердце мое замирает в предчувствии очередной неприятности.
– Вот что, девочки, – подозвав нас, говорит она, – сходите-ка в сад, за яблоками.
– Как это... за яблоками? – не понимаю я.
– Очень просто: сходите и принесите хороших яблок. Ну, что же вы? удивленно поднимает она брови, видя, что мы все еще стоим на месте.
– А... нам дадут? – заметив мое замешательство, спрашивает Аля.
– Кто это посмеет отказать дочери самого председателя?! – недоумевает тетя Люся.
– Там сторож новый, с Заречья, он меня вовсе и не знает, – угрюмо говорю я.
– А ты скажи, нечего стесняться.
Бросив на нее хмурый взгляд, я поворачиваюсь и медленно иду к калитке.
– Что нам теперь делать? – растерянно говорит Аля.
– Не пойду и все, – решительно заявляю я.
Алины ресницы испуганно вздрагивают, и она с опаской оборачивается назад.
– Пойдем. Может, я как-нибудь... попрошу... – говорит она.
– Ты как хочешь, а я ничего не стану просить.
Я не могу себе представить, как это я приду в сад и скажу: "Здравствуйте. Я дочь председателя. Тетя Люся велела, чтобы вы дали нам яблок..." Да лучше сквозь землю провалиться!
– А может, там даже и сторожа нет? Придем и нарвем сколько надо, говорит Аля.
– Ладно, пойдем, – соглашаюсь я в надежде, что там, на месте, что-нибудь придумается.
Дойдя до сада, мы останавливаемся. Аля остается недалеко от входа, а я иду вдоль ограды посмотреть, есть ли сторож.
В саду солнечно и тихо. Белея стволами, стоят ровные ряды яблонь. Надувая розовые щечки, выглядывают из зеленой листвы яблоки. Они как бы поддразнивают меня. Я оглядываюсь – вокруг никого. "Пойду позову Алю. Пусть покараулит, а я полезу". Возвращаюсь ко входу и вижу, что Аля стоит и смотрит через щелку забора в сад. Когда я ее окликнула, она махнула рукой, чтоб я молчала, и снова приложилась к щелке.
– Ну что? – спросила я.
– Ходит он там.
Я тоже заглянула в щель и увидела сторожа. Совсем старенький и седой, он тихо шел по саду, а за ним, высунув язык, плелась желтая, похожая на облезлого льва собака. Конечно, можно было зайти с другой стороны и нарвать яблок, но мне почему-то вдруг расхотелось лезть в сад. Я смотрела на сторожа и соображала, как быть. Вдруг собака насторожилась и, вытянув морду в нашу сторону, залаяла.
– Побежим! – шепнула перепуганная Аля.
– Стой! – приказала я, зная, что от собаки лучше всего не удирать. Пока мы раздумывали, в щель, захлебываясь лаем, просунулась лохматая собачья голова.
– Э-гей, Полкан! Ты чего? – послышался голос сторожа. – Сейчас посмотрим, что ты там за разбойников поймал, – сказал он, подходя к забору.
– Мы... не разбойники... – пролепетала Аля.
– А кто же вы такие? Почему здесь околачиваетесь? – глядя на нас из-под седых бровей, грозно спросил дед.
– Она вот – председателя дочка, а я... сестра, – представилась Аля.
– Мы... в гости пришли, посмотреть, – бросив на нее свирепый взгляд, сказала я.
– Ну, коли в гости, тогда другое дело – милости просим. Вон там, в калитку, заходите, – улыбнулся дед. – Полкан, не пикни! – приказал он псу.
Мы с Алей направились к калитке. Полкан уже приветливо махал нам хвостом.
– Пошли, покажу вам сад, ежели интересуетесь, – сказал дед.
Вокруг нас звенели пчелы, и мы с опаской поглядывали по сторонам.
– Не бойтесь, – сказал дед, – пчела – скотина разумная. Ты ее не тронь – и она тебя не обидит.
Сам он словно не замечал пчел, и мы тоже понемногу осмелели. Оборачиваясь к нам, дед рассказывал:
– Вот это – антоновка. Яблоки большие, да еще не зрелые. Который несмышленый воришка дорвется, обколотит, да только перепортит товар. Сейчас они еще кислые, зато зимой, когда полежат, – первый сорт.
Мы с удовольствием слушали деда, и только когда он оборачивался к нам, я отводила глаза. Мне было стыдно, что я сама несколько минут назад собиралась оборвать первую попавшуюся яблоню.
– А вот эти яблочки с виду неказистые, зато сладкие, – сказал дед, подведя нас к яблоне с зелеными продолговатыми плодами.
Я незаметно нагнулась и подняла одно, валявшееся на земле. Оно было похоже на маленькую тыквочку: узкое сверху и расширенное книзу. Граненый рубчик перепоясывал его вдоль. Покосившись на деда, я незаметно надкусила яблоко.
– Брось! – строго сказал он. – С земли и прямо в рот, да еще червивое... Вот сейчас придем в шалаш – хорошими угощу.
В шалаше у деда было, как в овощной лавке. Яблоки кучками – и большими, и поменьше – лежали прямо на полу. Я заметила, что они рассортированы. С одной стороны свежие и сочные, а с другой разные: мелкие и зеленые. Кивнув на свежие, дед с сожалением сказал:
– Нападали ночью, когда гроза была... Ешьте сколько душе угодно, предложил он нам.
Мы с Алькой принялись угощаться.
– А эти, зеленые, зачем вам? – спросила я.
– Посушим. Зимой все сгодится, – сказал дед.
И тут только я заметила, что весь шалаш увешан связками подсохших яблок.
– Ой, сколько их у вас здесь! – воскликнула я.
– А сколько зазря пропадает! – сокрушенно сказал дед. – Где мне одному справиться с ними! Паданки по всему саду гниют. А ежели высушить да продать – сколько выручить можно! Колхозу сгодилась бы лишняя копейка...
– Дедушка, давайте мы вам поможем! – взглянув на Алю, предложила я.
– Мы сейчас, мигом все соберем, – подхватила Аля.
– Ну что ж, давайте, коли не лень, – улыбнулся дед.
Мы сорвались с места и, держась рядышком, запорхали по саду.
Полкан-лев, высунув язык, носился вслед за нами. Спустя какой-нибудь час во всем саду не было ни одного валявшегося яблочка.
– Ну вот, – сказал довольный дед, – мне бы одному и за сутки не справиться. А теперь я их помаленьку переберу все да порежу.
– Мы завтра еще придем, – пообещала я, направляясь вслед за Алькой к выходу, но дед вдруг задержал нас:
– Постойте, я вам яблочек с собой дам. Вот выберу которые получше... Ешьте на здоровье, – сказал он, накладывая нам в передники самых отборных и спелых.
– Спасибо, дедушка! – обрадованно сказала Аля.
Я тоже была довольна, что дед догадался предложить нам яблок.
– Где вы так долго пропадали? – встретила нас тетя Люся, прищурив свои колючие глаза.
– В саду, – сказала Аля.
– И что же вы там делали? Уж не землю ли пахали? – взглянув на наши грязные руки и испачканные платья, спросила тетя Люся.
– Нет, мы помогали сторожу собирать яблоки, – сказала Аля.
Тетя Люся только охнула и, указывая на меня пальцем, сказала:
– Полюбуйтесь на нее, пожалуйста – это дочь самого председателя колхоза! Да ведь ты позоришь своего отца!
Я стояла и спокойно смотрела на тетю Люсю в полной уверенности, что будь на ее месте мой папа, он бы этого не сказал.
ЗАБОТЫ
Наливаясь солнцем, желтела на полях рожь. Как-то отец, придя домой, озабоченно сказал:
– Жать скоро пора, не знаю как справимся... Жнеек пару дадут на несколько дней, а в основном придется своими силами...
– И что же, разве мало у вас этих "своих сил"? – иронически спросила тетя Люся.
Отец ничего не ответил. Он стоял и сосредоточенно глядел в окно, видимо, думая о чем-то своем. Потом вдруг, повернувшись к маме, сказал:
– Понимаешь, рук не хватает. Многие женщины не могут работать – детей не на кого оставить...
– А что если попробовать организовать ясли? Хотя бы на время уборки, говорит она.
– Думал уже об этом. Да где взять для них помещение? – хмуро говорит отец.
Мама тоже задумывается и вдруг, подняв на отца оживленные глаза, говорит:
– А если... в доме у Маши? Она замуж за Алексея Ивановича выходит, пожалуй, переедет в Заречье...
– А что, в самом деле, хорошая мысль, – обрадованно говорит отец. – Ты у меня просто гений.
Они оживленно обсуждают, как и с чего начинать, а тетя Люся стоит, приподняв брови, собрав в трубочку губы, и вид у нее такой, будто ее чем-то обидели.
Я вылетаю во двор. Новости, которые я только что узнала, так и распирают меня. Я должна ими с кем-нибудь поделиться. Тетя Маша выходит замуж, а в ее доме будут ясли – это же не шутка! Немедленно нужно бежать и все рассказать Зинке! "Но... ведь мы поссорились с Зинкой", – вспоминаю я. Я ее не видела уже давным-давно и даже не знаю, где она пропадает все время.
Мы с Алей все эти дни проводили в колхозном саду, помогая сторожу собирать и сушить яблоки. Сторож, дед Трофим, никогда не молчал за работой. Он рассказывал нам о пчелах, о муравьях, о деревьях и земле. Однажды за нами увязался Ленька.
– Я Полкана хочу посмотреть, – сказал он.
И Полкан, и дед Трофим так ему понравились, что Ленька тоже теперь не вылезал из сада. Однажды он привел с собой Федю.
– Это мой друг, – сказал он деду Трофиму, гордо указывая на длинного Федю.
Мы с Алей хихикнули, а Федя смущенно опустил глаза. Взглянув на него, дед Трофим подозрительно спросил:
– А не тебя ли, мой хороший, я на прошлой неделе спровадил отсюда? Сдается мне, твои пятки я уже видел, а?
У Феди на лице покраснели даже веснушки.
– Ой, дедушка, наверно это не он был, – вступилась за него Аля. – Федя хороший мальчик, а вот у нас Петька есть, так тот... плохой... взволнованно сказала она.
– Ну, тогда извиняюсь, ошибся, – развел руками дед Трофим и улыбнулся в усы.
Наша "Садовая бригада", как прозвал нас дед Трофим, увеличивалась. Работать в сад приходили многие ребята, и только одна Зинка не появлялась. Мне было скучно без нее, хоть я и не призналась бы в этом даже самой себе. А тут еще заболела Аля. У нее разболелся живот, и тетя Люся уложила ее в постель с грелкой. Я бродила возле дома, не зная, чем заняться. Бабушка собралась на речку полоскать белье, и я отправилась с ней.
– Бабушка, а почему у Али нет ни отца, ни матери? – вспомнила вдруг я.
– Убили, – вздохнула бабушка.
– Как убили? Кто?
Бабушка рассказала, что мать у Али была учительница и работала в деревне, а отец – брат нашего папы – был тоже коммунист. Они жили в школе. И вот однажды на школу напали бандиты и убили их. Маленькая Аля осталась жива случайно. Когда бандиты стали ломиться в школу, мать завернула ее в одеяльце и сунула под печь. Бандиты впопыхах ее не нашли. С тех пор она живет с тетей Люсей.
Мне сразу вспомнилась та тревожная ночь на хуторе: звон разбитого стекла, мычание Буренки и рваные клочья облаков, мечущиеся по небу... Сейчас в деревне тихо. Тех бандитов поймали и посадили, кулацкий дом в Заречье отдали двум бедным семьям. С тех пор как мы переселились в деревню, я почти никогда не вспоминала, как страшно было в ту ночь на хуторе. И вдруг этот бабушкин рассказ...
Весь остаток дня я с особым интересом присматривалась к Але. Живот у нее уже перестал болеть, и мы сидели на скамеечке. Мне хотелось спросить, знает она всю эту историю или нет, но я почему-то не решалась. Потом пришла тетка Поля и сообщила, что во дворе у Лещихи скандал. Мы с Алей незаметно выскользнули на улицу и побежали узнавать, что там произошло.
Возле калитки сидела Петькина мать и, уткнув лицо в ладони, плакала. На крыльце мы увидели Лещиху. Размахивая руками, она кричала, что не станет терпеть в своем доме дармоедов. "Это она, наверно, про Петьку", – подумала я. Но Петька стоял во дворе с таким видом, как будто все это его нисколько не касалось. Начали собираться люди. Петькина мать встала и, точно слепая, побрела прочь. И тут вдруг я увидела Зинку.
– Я бы ей весь дом разнесла! – сказала она, сердито глядя на Лещиху.
– За что это она ее? – провожая глазами Петькину мать, спросила Аля.
– Ни за что! Известное дело, кулачка, – проворчала Зинка.
– А тетя Маша замуж выходит, и в ее доме будут ясли, – невпопад сказала я.
– Знаю, – отрезала Зинка и, даже не взглянув на нас, зашагала в другой конец деревни.
Раздосадованные, притихшие, мы с Алей вернулись домой. Было жаль Петькину мать, да и Зинка не выходила у меня из головы. "Ну, что я ей сделала, что она так нос дерет?" – с обидой думала я.
Уже в сумерках к нам кто-то постучал.
– Войдите! – сказала мама, и на пороге неожиданно появилась Петькина мать. Она стояла, робко опустив глаза и прижимая к себе крошечный узелок.
– Вот, пришла до вас, Елена Сергеевна...
– Проходите, – сказала мама немного удивленно.
– Хоть я и не колхозница, а все ж таки... вот... к вам пришла... повторила Петькина мать, и губы у нее дрогнули. Она без сил опустилась на лавку и, уронив голову на узелок, снова расплакалась.
– Успокойтесь, – взволнованно сказала мама, присаживаясь возле нее, все обойдется. Она не имеет права отправить вас... вот так, с одним узелком. Ведь вы не один год на нее работали, да и сын у вас...
– В том-то и дело, что он... там остался... не пошел со мной... всхлипывала Петькина мать.
Нечаянно взглянув на Альку, я увидела, что она стоит вся бледная, не сводя расширенных глаз с Петькиной матери.
– Пойдем, – потянула я ее за руку.
Мы ушли в спальню. Аля вздрагивала, как будто ей было холодно, и я, обхватив ее за плечи, прижала к себе.
– Как он так может... Петька? – шептала она. – Если бы у меня была мама, я бы ее ни за что ни на кого не поменяла...
Мне сразу стало ясно, что Аля знает, как погибли ее родители, что, пожалуй, ей не так уж легко живется, несмотря на нарядные платья, игрушки и полки с книгами...
