Текст книги "Жатва"
Автор книги: Галина Николаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)
– Ну как, Костя? – коротко спросил его Андрей, желая узнать, какое впечатление производит на колхозников новая МТС.
Рубанов безошибочно понял смысл вопроса:
– Интересуются…
Тракторы, комбайны, цехи, станки, нефтебаза с серебристо-серыми цистернами – все интересовало приезжих.
Волновали и необычайность обстановки, и острота вопроса, который предстояло решить на собрании. Все знали о разногласиях между Высоцким и Прохарченко, у каждого из них были свои сторонники, всюду разгорались споры, образовывались человеческие круговороты.
Центром одного из таких круговоротов был Василий. Его рослая фигура сразу бросалась в глаза, известная всему району история быстрого подъема Первомайского колхоза вызывала интерес и уважение к председателю этого колхоза, и люди тянулись к Василию. Он знал о своем новом значении в районе и говорил осторожно, но в то же время уверенно:
– Прохарченко хочет все старые бригады переломать, перемешать старых трактористов с новыми. Это может и на пользу пойти, но может и на вред. Я на себе прикидываю. Я в свое время восемь лет проработал в одной бригаде. Если бы нас задумали разделить, мы бы до министра дошли. Сейчас на МТС есть хоть шесть сильных бригад, а переломать их, – может и того не стать. В этом деле осторожность нужна. Старое поломать нетрудно. Кутерь-му развести недолго. А что из этого выйдет?
Недалеко от Василия остановился Степан с несколькими трактористами. Он стал еще худощавей и бледнее, чем раньше. Сознание собственного счастья, благополучия будило у Василия сожаление к побежденному сопернику и желание быть великодушным.
– Как твое мнение будет, Степан Никитич? – с дружеским превосходством спросил он. – Я говорю: было шесть сильных бригад, а поломать их – и того не будет.
Степан ответил негромко и как бы нехотя:
– Что шесть бригад? Всю старую работу поломать надо…
– Белавина с Огородниковой ничто не сравняет, – продолжал неторопливо размышлять вслух Василий. – Я сам был трактористом, я-то понимаю, что это значит – сто двадцать процентов к плану! А и мне не каждый месяц это удавалось, а я в передовых ходил. Наобещаться да не выполнить – значит, колхозы подвести. Знаем мы, как получается, когда один на другого кивает! Люди на МТС понадеются, не примут своих мер.
Степан молчал в смотрел на Василия каким-то боковым, затаенным взглядом. Он с необыкновенной отчетливостью улавливал каждую интонацию и каждый жест Василия. Ему и тяжело было видеть любое, хотя бы чисто внешнее превосходство Василия над собой и, кажется, ещё тяжелее было бы убедиться в том, что у Авдотьи не достойный ее муж.
В рослом самоуверенном здоровяке Василии Степан видел счастливца, удачника, который даже не знает цены своему счастью. Степан весь внутренне сжимался, слушая его зычный, веселый голос. «Он стоит здесь, а Авдотья ждет его и встретит его на пороге вечером, и…» Он резко повернулся и пошел в противоположный конец цеха.
Василий заметил и болезненную судорогу, на миг исказившую лицо Степана, и его внезапный, похожий на бегство уход, но не стал думать об этом, ни на миг не отвлекся от занимавшей его темы.
– Бывали и у меня стычки с Вениамином Ивановичем, – продолжал он, – в нашей злой работе чего не бывает? Однако прямо говорю: уважаю человека за то, что не любит пустого звона.
Василий всегда уважал Высоцкого за положительность и осторожность, а теперь уважал еще больше за ту настойчивость, с какой агроном отстаивал свою точку зрения. – Мысли Василия разделяли многие. Споры разгорались в каждом углу, и все с интересом ждали той схватки, которая должна была разразиться на собрании.
В цех вошел Высоцкий. Он шел широкими, твердыми и тяжеловатыми шагами человека, привыкшего к длинным и утомительным переходам. Он сразу стал центром общего дружеского внимания и, отвечая на приветствия, думал: «Если я сам не сумею убедить и доказать, люди мне помогут!»
Валентина хотела подойти к нему, по душе поговорить перед собранием, но его окружили люди, и она осталась сидеть в стороне. Сквозь общий шум до нее долетал веселый голос мужа.
Андрей, как всегда в трудные моменты, был в деятель. ном и счастливом настроении. Он разговаривал, шутил, смеялся и внимательно вслушивался в звучавшие вокруг него разговоры, присматривался к настроению людей, и все это не мешало ему думать, а, наоборот, придавало мыслям стремительность и четкость. «Высоцкий взволнован и непоколебим. Он окружен людьми. Он не одинок в своем заблуждении. Что ж, будь иначе, собрание не имело бы смысла. Там, где есть ломка, – там всегда будет и сопротивление. Это же диалектика!»
Он видел рослую фигуру Василия, слышал его слова и с особым вниманием следил за ним. Он не успел поговорить с Василием до собрания, но знал и его недоверчивость ко всему непроверенному, неиспытанному, знал и его способность, раз перешагнув через эту недоверчивость, взяться за новое дело со свойственным ему размахом и темпераментом.
«Если дойдет до него, если поймет, если загорится, – первой опорой станет во всех наших новшествах».
В толпе людей Андрей различил лица райкомовцев, видел желтоватую смуглоту и горячий взгляд Лукьянова, добрый близорукий прищур Волгина. Волгин, как всегда, понял его лучше других, уловил спрятанное от всех и даже от самого себя беспокойство, пробрался к нему и сказал вполголоса:
– Все ладно получится, Петрович. Ребята с народом хорошо поработали. Ты не беспокойся.
– А я беспокоюсь? – беспечно засмеялся Андрей, но про себя подумал с признательностью и уважением: «Вот старая партийная косточка! В нутро смотрит».
Наконец собрались все. Цех был переполнен. Люди сидели на скамьях, на верстаках, на приступках и сиденьях машин.
Работники МТС уселись скопом и сразу бросались в глаза. Многие из них только что закончили смену и были одеты в одинаковые спецовки. Держались эмтээсовцы по-хозяйски: позы их были свободнее, шутки громче, смех дружнее, чем у других.
Рубанов открыл собрание и дал вступительное слово Андрею.
– Товарищи! – начал Андрей. – В разных местах приходилось нам с вами собираться: и в райкоме, и в правлении, и в полевых станах, и на фермах, но впервые в истории района хлеборобы и землепашцы собрались разговаривать об урожае не в райкоме, и не в правлении, и не в полевом стане, а в цехе, в большом, хорошо оборудованном демонтажно-монтажном цехе, не уступающем заводскому. Не случайно именно здесь проводим мы это собрание. Пусть каждый своими глазами увидит, своими руками пощупает ту силу, которая нами создана. Пусть этот день станет залогом нерушимой и требовательной дружбы между людьми колхозов и людьми МТС, станет поворотным днем в жизни нашего района.
Андрей остановился, охватил взглядом собравшихся. Большой, просторный цех лежал перед ним. Он видел крепкие фигуры, по-домашнему примостившиеся на скамьях и машинах, синие спецовки, твердые, мужественные лица, темные руки.
– «Металлурги», – продолжал он, – так в шутку называют работников МТС в районе. Но, даже данное в шутку, это прозвище обязывает. По часам и минутам ведется плавка стали в мартенах. По минутам и секундам отсчитывается ход конвейера на больших заводах. МТС – это завод на земле, и нам предстоит не просто наладить эксплоатацию многочисленных машин, а добиться нового стиля во всей организации сельскохозяйственных работ. О плане перестройки МТС доложит Прохарченко. Есть второй вариант плана, составленный Высоцким. Вениамин Иванович расскажет нам о своих установках. Послушайте и то и другое. Надо все обдумать не торопясь и решить не колеблясь.
Слова Андрея подготовили аудиторию. Все многолюдное сборище замерло в ожидании. Прохарченко прошел к трибуне. Щелкающий звук его шагов по торцовому полу отпечатался в тишине.
Мастер задушевного разговора с небольшой группой людей, войдя на трибуну, он утрачивал присущий ему добродушный юмор, свежесть и непосредственность слов и начинал говорить казенными и скупыми фразами. Андрей знал эту его особенность, но все же не ожидал такого вялого и сухого выступления.
«Горячей же! Ты же все гробишь! План продумал прекрасно, у меня в кабинете говорил, как Цицерон, а тут… Да, это было ошибкой – выпустить Прохарченко первым и основным оратором», – мысленно досадовал на него и на себя Андрей. Но, несмотря на монотонность речи, Прохарченко слушали внимательно: то, что он говорил, было продуманным и важным, а самого его люди хорошо знали. За два года работы в качестве директора он сумел выстроить и оборудовать новую МТС, и многочисленные большие дела его вставали за сухими словами, придавай им вес и силу.
Пункт за пунктом развертывался перед собравшимися план новой организации работ. Прикрепление тракторных бригад к полеводческим бригадам на все виды работы – от пахоты до уборки. Оплата труда в зависимости от урожаев. Почасовой график. Соревнование и контакт между полеводами и трактористами. Перестройка всех трактор ных бригад и объединение молодых трактористов с опытными.
Особенное волнение вызвали у коммунистов цифры годового производственного плана, изложенные Прохарченко в одной сухой и короткой фразе:
– По плану, спущенному нам из области, намечена механизация семидесяти процентов всех полевых работ, но мы даем встречный план и намечаем механизировать в этом году девяносто процентов работ. Осуществить это мы сможем только в том случае, если каждый тракторист выполнит норму на сто двадцать процентов.
Ветер прошел по рядам – люди зашевелились, заговорили:
– В прошлом году тракторы, случалось, сутками простаивали, а нынче враз сто двадцать процентов!
– Такой МТС у нас в прошлом году не было.
– Половина ж тракторов старые – не машины, а утильсырье!
– Зато половина прямиком с завода!
– Спланировать легко!..
На передней скамейке сидел Высоцкий. Умные серые глаза его смотрели твердо. Кто-то с соседней скамейки тянулся к нему и шептал на ухо, окружающие прислушивались к этому топоту, одни – с видимым удовольствием, другие – с сомнением.
Высоцкий покачал головой, двинул плечом, как бы желая сказать «Что же я могу поделать? Я говорил». Среди общего волнения Андрей один оставался спокоен.
Казалось, он не испытывал ии волнения, ни тревоги, ни раздражения против Высоцкого. Прямота и стойкость агронома в защите своих позиций невольно располагали Андрея. На миг он пристально и с любопытством взглянул на старшего агронома. Этот мягкий взгляд секретаря встревожил Высоцкого: «Начинает понимать мою правоту? Или?.. Уж не жалеет ли он меня?»
Валентина видела волнение собравшихся и сама волновалась. «Надо увлечь людей, а Прохарченко решительно никого не увлек, наоборот, он расхолодил, вызвал недоверие».
Прохарченко кончил и, огорченный неудачным выступлением, сел на свое место за столом президиума.
– На похоронах тебе выступать!.. – с досадой шепнул Андрей, перегибаясь к нему.
Прохарченко вытер лысину и сделал такое движение, словно говорил: «Сам не рад! Сам не знаю, как это у меня получилось». Волгин, сидевший с ними рядом, тоже шо-потом вмешался в разговор:
– Не в речах соль. План хорош, и народ подготовлен. Ты бы слышал, как он с народом нынче в перерыве в цехах разговаривал…
Рубанов предоставил слово Высоцкому.
Как только Высоцкий поднялся на трибуну, в цехе воцарилась глубокая тишина. Четкий рисунок скул старшего агронома был ещё резче, чем обычно, складки темной кожи явственнее обозначались на впалых щеках, светлые, не то выгоревшие, не то поседевшие брови ниже нависали над глазами. Голос его звучал глухо:
– Я работаю в районе тридцать лет и второй год работаю на МТС. Я мерил глубину первой борозды за первым угренским трактором. Я проверял заделку семян за первой в районе тракторной сеялкой. Не для хвастовства я вспоминаю об этом. Я только хочу сказать, что никогда не был я противником механизации, никогда не стоял в стороне от передовых методов. Что же нынче заставило меня выступить против красивого плана, разработанного Прохарченко и одобренного партийным руководством?
Он остановился, словно дойдя до самого главного, от волнения утратил дар речи. Оттого, что Высоцкий умолк, в цехе стало еще тише. Он справился с волнением и продолжал:
– И опять не для хвастовства скажу: мало кто знает район и МТС, как знаю я. Я знаю землю, климат, машины, историю района и историю МТС, знаю каждого председателя колхоза и каждого тракториста, работавших в нашем районе. Нельзя равнять угренские подзолы с кубанским черноземом, нельзя механически переносить кубанские методы работы к нам в Угрень. Поднять силами МТС девяносто процентов всех полевых работ на сегодняшний день с нашим тракторным парком и с нашими кадрами невозможно. Пообещать это и не выполнить – значит, подвести колхозы и поставить под угрозу сев. Колхозы будут строить свои производственные планы с учетом планов МТС, и, если МТС не выполнит договор, колхозам придется на ходу перестраиваться, а это означает затяжку сева, это означает потерю сотен центнеров урожая. Пусть каждый из вас вспомнит, что получается, когда машины | не приходят в срок. Ожидание, нервозность, неразбериха. Это ведет не только к потере зерна, но и к дезорганизации колхозной работы. Каждый, кто практически ясно пред-ставляет себе, к чему приводит ошибка в плане МТС, поймет, что я прав.
Он говорил так убедительно, что Валентина думала: «Он подчиняет даже меня, и невозможно не слушать! И зачем Андрей затеял все это собрание, зачем дал Высоцкому широкую возможность защищать и пропагандировать вредные взгляды? Достаточно было обсудить на бюро райкома».
Она сердито смотрела на мужа и мысленно ругала его: «Ведь говорила я тебе, предупреждала – и слушать не стал. Почуял драку и обрадовался случаю! Только бы тебе подраться! Как мальчишка, честное слово!» Она досадовала на него, а он сидел в президиуме, опустив глаза, не двигаясь.
Последовательно и неуклонно Высоцкий опровергал все положения Прохарченко, и чем дальше слушала его Валентина, тем сильнее овладевали ею беспокойство и раздражение.
– У нас есть шесть хороших тракторных бригад, – говорил Высоцкий. – Это наша опора. Ее создавали в течение полутора лет. Расформировать, разрушить эти бригады, распределить сильных трактористов по молодым, слабым бригадам – значит, самим уничтожить свою основную силу. Я не могу этого допустить. Для меня это – то же самое, что срубить деревья, посаженные своими руками.
«Что он говорит? – думала Валентина. – Неужели он не понимает, как неверно и вредно то, что он говорит?!»
Бесследно исчезла та жалость к нему, которую она испытывала перед собранием, на смену ей пришло раздражение. «Почему Андрей так спокоен? Наделал дел, а теперь и бровью не поведет».
– В нашем лесном и холмистом районе, – все тверже и увереннее продолжал Высоцкий, – созревание и земли и культур происходит очень неравномерно. Поздние и холодные весны и ранние дождливые осени заставляют максимально сжимать сроки севя и уборки. Здесь не Кубань, где можно убрать завтра то, что не успели убрать сегодня.
Если мы не уберем сегодня, то завтра, как правило, задождит, и мы недосчитаемся многих центнеров урожая. Вот почему у нас может оказаться пагубным то закрепление тракторных бригад за земельными участками, которое практикуется на Кубани. Мы должны сохранить способность свободно маневрировать, перебрасывать наши основные силы туда, где в данный момент наступило созревание. Нам это необходимо, об этом говорит мой многолетний опыт.
– Не надо доводить принцип прикрепления до абсурда! – крикнула Валентина с места. – Никто не запретит переброску тракторов с несозревшего участка на созревший.
– В теории это так, а на практике руководству МТС будет очень трудно организовать переброску тракторов со «своего» участка на «чужой».
– Разве вы боитесь затруднить себя? – снова перебила его Валентина.
Андрей на миг поднял глаза и пристально посмотрел на нее, словно представил себе ее выступление на собрании и мысленно оценил его.
Высоцкий сдвинул косматые брови и тихо сказал:
– Я никогда не боялся затруднить себя. В этом нельзя меня упрекнуть.
– Это так! – пролетел по цеху чей-то возглас.
– Половина наших машин изношена, – упорно продолжал Высоцкий, – половина трактористов только что со школьной скамьи, но и таких у нас недостаточно. В прошлом году простои из-за неполадок в технической части составили двадцать восемь процентов к рабочему времени. Неполадки в одной только моторной группе дали нам около трех тысяч часов простоя за сезон. Я не могу закрывать на это глаза! Вот почему я считаю, что планы по МТС завышены и что составлять с колхозами договора, на основании таких планов – значит допустить ошибку, за которую может дорого расплатиться весь район.
Доводы его с первого взгляда казались неопровержимыми, и именно эта внешняя неопровержимость больше всего бесила Валентину.
«Что он говорит! Что он говорит! – с тоской и гневом думала она. – Ведь умный же, хороший же человек! Ни одного слова о лучших людях, о новых машинах, об успехах в работе! Ни одного взгляда вперед! У него глаза на
затылке – он видит только прошлое! Нет, прав, прав был Андрей, заставив его выступить на широком собрании! Не драка ради драки происходит здесь! Здесь вскрываются взгляды, такие вредные и заразные, что их нельзя оставить притаившимися. Их надо извлечь на белый свет и уничтожить! Если уцелеет хоть один кирпич от этого здания, воздвигнутого Высоцким с таким уменьем и любовью, то люди будут спотыкаться об этот кирпич».
Она видела, как, слушая агронома, одобрительно кивает головой Василий, как сочувственно смотрят многие.
«Я уже не знаю сейчас, хороший он или плохой. Я знаю одно: сейчас он вредный. Я не хочу сейчас о нем думать хорошо, я хочу сейчас разозлиться на него изо всех сил, разозлиться, как на врага, чтобы начисто обезвредить то, что он говорит!»
Едва Высоцкий кончил, Валентина поднялась на трибуну. Невысокая, в сбившейся набок серой каракулевой шапочке, с розовыми пятнами на щеках, с приподнятой и вздрагивающей верхней губой, она возникла на трибуне неожиданно.
Андрей не узнавал жену: ему случалось видеть ее рассерженной, но никогда он не видел ее обозленной.
В первую минуту все слилось для Валентины в туманное пятно, и только темное лицо Высоцкого отчетливо выступало из этого пятна. Не обращая внимания нк на кого, Валентина с трибуны заговорила с Высоцким. Эго была беседа с глазу на глаз и один на один в присутствии со-тен людей.
– Я у вас училась. Вы первый зародили во мне желание стать сельским агрономом. Сколько раз в институте я повторяла себе: «Стать таким агрономом, как Вениамин Иванович!» Вот почему сегодня я не могу говорить спокойно. Все, что вы говорили здесь, было правильно по форме и ложно по существу. Это была очень вредная ложь, потому что она подавалась под видом борьбы за правду, потому что отсталые взгляды защищались с помощью передовых слов.
Лицо Высоцкого качнулось, словно по нему ударили. Шум мгновенно пробежал по цеху.
«Что я делаю? – подумала Валентина. – Он же старенький! И это же он, он, Вениамин Иванович! Зачем я с «им так? Но я не могу иначе!»
– Вениамин Иванович, – сказала она жалобно и гневно. – Я вас очень люблю. Всю мою жизнь я вас очень люблю, но я не могу сегодня говорить иначе. Вы возражаете против переорганизации бригад. Вы дорожите несколькими старыми сильными бригадами. Но считаете ли вы нормальным то, что у вас, например, Настя Огородникова до сих пор работает простой трактористкой? Разве она не может сама возглавить бригаду и передать свой опыт молодым? По форме ваше желание сохранить сильные бригады разумно, а по существу оно ограничивает возможности роста и людей и всей МТС, По существу оно вредно. Почему вы этого не понимаете?
Она посмотрела в глубину цеха. Теперь она видела не туманное пятно, а отдельные фигуры, лица, глаза. Взгляд ее упал на Василия. Он выглядел сосредоточенным.
– Разве не правильно я говорю, товарищи? – обратилась Валентина к собравшимся.
– Правильно! – ответило несколько голосов. Василий промолчал и не шевельнулся.
– Дальше. Вениамин Иванович возражает против закрепления тракторных бригад за полеводческими, так как это мешает «маневренности». Слов нет, красиво, когда большие группы машин передвигаются с южных, степных колхозов района в северные, лесные. Но такое передвижение вполне возможно организовать и не отменяя прикрепления. Вполне возможно, что на помощь одной южной бригаде, земли которой уже созрели для сева, временно придет другая, северная, бригада, на землях которой еще нельзя работать. Все это можно организовать, если не пожалеть силы, если хорошенько подумать над этим и если поверить в сознательность людей, в их способность помогать друг другу! Надо только правильно сочетать принцип ответственности за свой участок с принципом' взаимопомощи. И, конечно, надо закреплять тракторные бригады за большими участками земли, чтобы было где развернуться.
Валентина остановилась передохнуть. Первый жар, первый гнев, перекипевшие через край, выплеснулись. Она уже видела, что многие смотрят на нее с явным одобрением.
Она глотнула воды из стакана и увидела Андрея. Он не спускал с нее обрадованного взгляда, словно гордился ею и хотел сказать: «Давай, Валя! Нажми! Я же всегда знал, что ты не подкачаешь в трудный час!»
– Вы рассказали нам о систематически не выполняйших норму бригадах Белавина, Лапина, Громова. Ориентируясь на их работу, вы настаивали на невозможности перевыполнить план. Но я не понимаю, как можно было-сбросить со счета таких, как Огородникова, Синцов, Яблонев, и других наших тысячников, тех, кто за сезон поднимали больше тысячи гектаров и перевыполнили нормы в два, в три, в четыре раза? Я просто не понимаю! Я не могу постигнуть такого1 способа мышления, при котором исход-ной точкой берется Белавин, а Огородникова почитается за ничто! Сегодня я просмотрела вашу докладную и ваш анализ работы МТС за три года. В нем почти не показан опыт лучших бригад и ни слова, буквально ни слова не сказано о том, как организована передача этого опыта. Почему вы упустили это? Как могло произойти такое упущение?
Высоцкий поднял голову. Его бывшая ученица превратила его в школьника, экзаменовала его придирчиво и настойчиво в присутствии множества людей. И, волнуясь, как ученик, он с места ответил ей:
– Я не сбрасывал со счета Огородникову и не ориентировался на Белавина. Я брал средние цифры за несколько лет.
Валентина с лёта поймала его слова и мгновенно отразила удар:
– Но ведь ориентироваться на средние цифры – значит заранее сказать, что достижения лучших будут обесценены и сведены на-нет работой худших!
– Долго ль нам своими спинами прикрывать лодырей? – прокатилось по всему цеху звучное контральто Огородниковой.
– Иногда случается так, что старая форма становится помехой для растущего нового содержания. Иногда случается так, что старый опыт мешает принять новое.
С вами, Вениамин Иванович, случилось именно так. Я вполне понимаю, как трудно вам сломать те бригады, которые вы с любовью выращивали, сломать те методы, которые вы с любовью внедряли. Вам особенно трудно это, потому что вы все делали с любовью. И вот сейчас вам приходится перешагнуть через самого себя. Но это придется сделать! Сейчас здесь выступят наши старые, лучшие трактористы и сами скажут, захотят ли они взять на себя руководство молодыми бригадами. Сейчас здесь выступят наши молодые трактористы и скажут, захотят ли они стать передовыми. Сейчас каждый решит для – себя, хочет ли он итти вперед и поднимать и нашу МТС, и весь район.
Валентина прошла на свое место под шум и аплодисменты, а к трибуне уже шла Настя Огородникова. Крупная, смуглолицая, словно отлитая из одного куска, она не поднялась на трибуну, а остановилась у первой скамьи рядом с комбайном:
– Не люблю я бригадирить… Сама, своими руками люблю держаться за штурвал. Милее этой работы для меня нет и быть не может. Но когда встает вопрос обо всем нашем районе, я на свое «люблю, не люблю» глядеть не стану. Добровольно беру на себя руководство молодой бригадой и обязуюсь каждого выучить так, как меня выучили, и дать на всю бригаду выработку не меньше полутораста процентов.
Андрей зааплодировал, и весь цех откликнулся аплодисментами.
Когда они утихли, Настя положила большую руку на гладкую поверхность комбайна и сказала, как присягнула:
– Слово мое верное! Слово к слову, как железо к железу, нерушимо и верно: добьюсь я по своей молодежной бригаде полтораста процентов при отличном и хорошем качестве. Только прошу прикрепить мою бригаду к землям Первомайского колхоза, где я давно работаю. И предупреждаю Василия Кузьмича Бортникова: сами будем работать, как часы, но и колхозу не дадим спуска. При всем партактиве загодя предупреждаю: держись, Василь Кузьмич! Сама приеду к тебе проверять и семена, и тягло, и удобрения!
– А я и сам на твоих тракторах проверю каждую гайку, – весело отозвался Василий.
Выступления Валентины и Насти разожгли его. Он не умел и не мог итти позади других. Всю свою жизнь он был передовиком, и ощущение «первой шеренги» было необходимо ему. Уже не казалась недопустимой перестройка бригад и невозможным перевыполнение норм по всей МТС. Он видел все трудности предстоящего, но не сомнения терзали его, а нетерпеливое желание пойти навстречу этим трудностям, во что бы то ни стало одолеть их и еще раз доказать и себе и другим, на что способен Василий Бортников. Сердце старого тракториста заговорило в нем, и он не мог не откликнуться на призыв Насти.
– Сами в трактористах ходили, – весело басил он, – от нас ничто не укроется. Все проверим.
«Ага! – усмехнувшись, подумал Андрей. – Заговорило ретивое у нашего атамана».
– А и милости просим, – отозвалась Настя. – Мы этого не побоимся! Еще и спасибо скажем за проверку.
– Добрый разговор! – раздался тихий, но отчетливый возглас Степана.
Андрей уловил этот возглас и тотчас откликнулся на него:
– Попросим на трибуну нашего нового механика, нашего бывшего замечательного тракториста Степана Никитовича! И, кстати, скажем ему, как мы рады снова видеть его у себя в районе.
Он начал аплодировать, аплодисменты разлились по цеху, и под шум их порозовевший Степан прошел к трибуне. Несколько недель назад он вернулся в родные места после годичной отлучки, и ему приятно было видеть, как радостно встретили его в районе. Одиночество и непроходящая горечь от разлуки с Авдотьей сделали его особенно чувствительным к дружеской приязни и к человеческому теплу.
Его взволновали и слова секретаря райкома, и шумное приветствие партактива.
– Что ж, товарищи, – начал он своим глуховатым, негромким голосом. – Я на тракторе выполнял по две нормы, а я себя выше других не ставлю. Думаю: то, что я могу, то и всякий сможет. Поучить людей, конечно, надо. И перестроить бригады, конечно, надо. Об этом Настя хорошо сказала. А я хочу Вениамину Ивановичу рассказать пример насчет маневренности.
Высоцкий сильнее ссутулился, сжал в кулаки ладони, лежавшие на коленях.
Выступление Валентины не удивило его, он предвидел, что она станет возражать ему, и только нежданная резкость ее слов больно хлестнула.
Он огорчился словами Настасьи, лучшей трактористки МТС. Но когда заговорил Степан, связанный с агрономом давней дружбой и близкий ему по натуре, почва заколебалась под ногами Высоцкого.
– Возьму я для примера колхоз «Светлый путь», – говорил Степан. – У них в том году пахала одна бригада, культивировала вторая, сеяла третья, а взглянуть на их поле – один сорняк! Сорняк злой, его без машины, без правильной обработки земли не выведешь. А с кого из трактористов спросить? Развели питомник сорняков для всего района, от него всем колхозам поступает «централизованное» снабжение сорняками, а спрашивать за это безобразие не с кого. Вот она, маневренность! Приводит она к безответственности, к тому, что не получается настоящей спайки и правильных отношений между колхозниками и трактористами. В этом же колхозе пахота с весны была, и такая, что вчуже глядеть совестно. Встречаюсь я с председателем. «Как, – говорю, – у вас тракторист работает?» – «Не жалуемся», – отвечает. «С чего это, – думаю, – он такой добрый?» На другой деаь увиделся я с ребятами, выяснил причину председательской доброты. Председатель семена подвез некондиционные и с запозданием, воду задержал на два часа, прицепщика во-время не выделил. Как ему теперь жаловаться на плохую пахоту? А трактористы об нем молчат. Им что? Они нынче здесь, завтра там. Молчат. Наладили они этак жить по принципу умолчания и взаимного отпущения грехов. А от этого принципа – приволье сорнякам. А вот от такого разговора, какой мы сейчас слышали между Бортниковым и Огородниковой, не сорняки, а хлеб вырастет.
То, что Степан отбросил все личное и не побоялся заговорить о Василии в присутствии многих людей, знавших всю их историю, удивило Василия.
Андрей заметил сдвинутые брови Бортникова, лицо, ставшее серьезным и раздумчивым, и сказал себе: «То, что Валя с Настей расшевелили и подняли, то Мохов закрепит. Что он говорит? О профилактике? Это важно, и он по-новому ставит вопрос. А ну, послушаем повнимательнее! У Мохова всегда есть чему поучиться». Андрей откинулся на спинку стула и с удовольствием слушал негромкую, размеренную речь Степана.
– Доктора говорят, что легче предупреждать болезни, чем лечить. То же самое можно сказать и о тракторном парке. У нас тоже есть своя профилактика болезней – часы технического ухода. И до сих пор не поняли мы всего значения этого дела. Нынче я заведую полевым ремонтом. В моем распоряжении и ремонтная летучка и бригадные полевые мастерские. И ставлю я перед собой такую главную задачу – научить людей правильной профилактике, предупреждению аварий, а главное, добьюсь такого порядка, чтобы час технического ухода был законом. У нас глаза в одну сторону смотрят – за аварию на поле с тракториста взыскивают строго, а на несоблюдение правил технического ухода смотрят спустя рукава. Я хочу за нарушение этих правил взыскивать, как за самый злой и вредный для МТС поступок, и прошу руководство дать мне на этот счет широкие полномочия, а трактористов прошу на меня не обижаться за строгость.
После Степана выступило еще несколько коммунистов, и настроение собравшихся уже ясно определилось.
Буянов шепнул Василию:
– Кто из нас выступит от Первомайского колхоза?
– Мы друг другу не помеха, – также топотом ответил Василий.
– Если из одного колхоза по-двое будут выступать, то собрание не кончится и к утру…
– Если уж одному выступать, то мне. Я ж тут вначале недодумал. Надо теперь самому и в открытую покритиковать свою позицию, иначе не хорошо будет.
