Текст книги "Легкий кораблик — капустный листок"

Автор книги: Галина Галахова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Отец и сын

Саша запомнил отца из далекого детства: с приходом отца домой все начинало темнеть и смеркаться. Такая у отца была работа, чтобы приходить поздно. Саша без него не мог заснуть, а мама ругалась, и отец сердился: «Зачем не спишь?!» Саша молчал и улыбался: «Сами знаете!»

По утрам он вместе с отцом делал зарядку. Потом бежали под душ и полоскались, как две счастливые утки. После завтрака Саша с мамой отправлялись в детский сад, отец – на работу. Перед тем как разойтись, отец протягивал Саше руку:

– Выходит, брат Сашка, до вечера!

Саша пожимал отцовскую руку – маленькая ладошка в большой ладони, как в туннеле, – и говорил:

– Выходит, брат папка, до самого вечера!

И они начинали смеяться, а мама называла их пустосмешками.

Саша до семи лет жил, как лягушка у пруда, как цыпленок на зеленой траве, как веселый щенок – не подозревая, хорошо ли ему, плохо ли. Ему всегда было одно и то же. Но когда начинало болеть ухо, он начинал понимать, что раньше-то ему хорошо было.

С трех лет он ходил в детский сад. Самым сильным впечатлением от детского сада был подсолнух во дворе. Каждую осень огромный цветок вырастал на одном и том же месте, и никто из ребят его не трогал. Все ходили вокруг подсолнуха и удивлялись – какой большой, как головой вертит! Все они любили подсолнух и копали около него землю, чтоб ему было мягко, и поливали водой из леек. А потом подсолнух кто-то срезал, и Саша спрашивал воспитательницу:

– Зачем ему голову отрубили?

– Чтобы семечки есть!

Саша стоял молча, долго-долго ничего не делал, а потом говорил:

– Жалко: живой!

– На следующий год еще вырастет! – говорила воспитательница. – У него голов много!

Саша ждал следующего года, рисуя несорванный подсолнух. Он говорил:

– У меня он всегда!

А потом он забыл про подсолнух, потому что подружился с Женькой. Женька был очень озорной, и Саша такой же. Но Саше попадало больше: Женька всю вину сваливал на Сашу. Женька объяснял Саше:

– Мне нельзя быть виноватым – родители в науке. Как про меня узнают – у них наука остановится. А нельзя – их генералы торопят! Про меня не сознавайся, про себя сознавайся, а я кормить тебя буду!

Саша сознавался и за себя и за Женьку. А за это Женька по утрам приносил конфеты и фрукты.

Потом кончился детский сад, и Женька исчез. Женькины родители – они в магазине работали – в Москву уехали. А Сашин отец из дома ушел. И хотя ухо теперь у Саши не болело, он понимал, что раньше-то хорошо было.

В школе он подружился с Борькой Красномаком. Они с Борькой поклялись никогда не бросать друг друга. А чтобы сделаться самыми храбрыми, ходили к трамвайной линии – стоять на междупутье у поворота. Это было что-то жуткое – стоять на междупутье у поворота, когда трамваи заворачивали и заносили свои граненые бока: свободное пространство становилось узким, как щель, и мальчишки лязгали в этой щели зубами. Но они побеждали свой страх. А их победили две вагоновожатые тетки, которые – сговорившись между собой – схватили их и так им надавали, что начисто вышибли мужество, воспитанное с таким трудом.

Теперь Саша представлял отца и мать трамваями, несущимися в разные стороны. А он между ними стоит на повороте, а трамваи заносит…

Отец заходил редко. Всегда он выбирал время, чтобы матери не было дома. Саше с ним было трудно.

Саше было уже девять. Отец принес подарки на день рождения. Саша на подарки и не взглянул.

– Что, игрушки плохие, конфеты горькие? – спросил отец.

Саша молчал.

– Что же, и слова для отца не найдешь?

– Ты же гость! – хмуро сказал Саша.

– С гостями надо приветливым быть!

– Нет у меня приветов! – сказал Саша. – Зачем ты нас бросил?

Отец забегал по комнате и стал оправдываться. Перед Сашиными глазами стояла голова толстого подсолнуха, сломанного кем-то, кто семечек хотел…

Когда Борька Красномак подружился с Петей-англичанином, Саша почувствовал себя раненым – как в тот год, когда ушел отец.

Дело Кривого Чура

Пока дядя Яша безуспешно боролся с урожаем и оплакивал свою одинокую жизнь, Кривой Чур тоже не сидел без дела. Дело Кривого Чура приносило ему много страха, беспокойства, но еще больше – денег: он занимался тем, что скупал вещи у иностранных моряков и потом перепродавал их по высоким ценам. Милиция уже напала на след его шайки, и Чуру понадобилось найти для своих темных дел нового человека – обязательно с машиной для быстрой переброски товара и надежным местом для хранения вещей. Старый жулик сказал своим помощникам: «Ищите самого жадного человека!» – и его помощники – малыши, как он их называл, – принялись рыскать по городу.

Самым жадным человеком им показался дядя Яша, потому что он запрашивал на рынке за свои овощи-фрукты больше других. Когда малыши узнали, что у этого одинокого старика есть черная «волга» и сад за городом, они запрыгали от восторга: такое совпадение бывает раз в жизни! «Надо его использовать на всю катушку!» – сказал Кривой Чур, и в тот же день жулики нагло вломились в дяди-Яшину машину и силой выманили у дяди Яши согласие помогать им в их махинациях.

Однако Кривой Чур не спешил. «Напугали старика, а теперь посмотрим – что он будет делать!» Малыш время от времени наезжал к дяде Яше и незаметно собирал о нем нужные сведения. Сведения были что надо! Огородник никогда не выходит, ни с кем не общается. До того напуган, что даже забросил рынок.

– Помучали толстяка – и хватит! – однажды сказал Малышу Кривой Чур. – Надо ему на глаза показаться, а то как бы он не помер без нас. Это не входит в наши планы. Посмотрим, как он нас встретит!

Жулики вошли к дяде Яше, когда тот сидел перед зеркалом и жаловался сам себе на свою одинокую жизнь. За эти два месяца дядя Яша много передумал и наконец понял Петину сказку. «Викки – это я, только немного старый…» – говорил дядя Яша в зеркало и тяжело вздыхал. Зеркало безучастно молчало. Вдруг оно как будто перекосилось, по нему пробежала рябь, и на дядю Яшу уставилось страшное лицо Кривого.

– Здравствуй, Яков! Хорошо, что мы тебя навестили – ты такой скучный, что на тебя жалко смотреть. Сейчас мы тебя развеселим!

– Это я, конечно, сплю! – откликнулся дядя Яша и закрыл глаза. Кривой Чур выбил из-под него стул, а Малыш перехватил толстяка и не дал ему упасть.

– Не надо, не надо больше – я уже совсем проснулся! – закричал дядя Яша. – Что это еще за безобразие?!

– Как же так, Яков? – ласково спросил Чур. – Почему ты не узнаешь своих старых друзей, о чем ты только думаешь?

– Да я… думал о Друге Души! – вдруг выпалил дядя Яша.

Кривой захихикал:

– Верно говоришь – друга надо душить, пока он тебя не задушил первый. Пошутили – и хватит! Сегодня у тебя начинается новая жизнь. Что с тобой, Яков?

– Это я от радости! – сказал дядя Яша и заплакал.

– Ну ничего, ничего! – Кривой Чур погладил дядю Яшу по голове. – Раз ты согласился нам помочь, мы тебя больше не оставим одного, правда, малыши?

– Не оставим! – зашумели жулики, а один из них уже полез в дяди-Яшину банку с вареньем. Кривой Чур грозно сдвинул брови.

– Теперь слушай о деле. Два месяца мы тебя выдерживали и проверяли. Теперь, когда ты прошел проверку на длинный язык, мы тебе доверяем. Поехали с нами в город!

– Да я… плохо себя чувствую… – заспешил дядя Яша.

– А ну-ка, Малыш, приведи его в чувство! – скомандовал Кривой Чур.

– Мне уже лучше! – заверил дядя Яша. – Я поеду с вами, но раньше вы мне скажите – кто вы такие? Воры, да? Мне надо знать.

– Знаешь, что бывает с теми, кто слишком много знает?! – спросил Кривой Чур.

– Да я…

– Эгоист он у нас. Все «я» да «я». Как будто он один на свете. Отучим его от этой вредной привычки!

…Они ехали по городу. Кривой Чур, не стесняясь, болтал с Малышом о своих делах. Дядя Яша молча крутил баранку и сокрушался про себя – как легко он сдался этим разбойникам.

Когда машину остановил светофор, дядя Яша снова вспомнил Петину сказку и прошептал: «Эх, капустный листок, капустный листок! Если бы я тебя встретил раньше, все, возможно, сложилось бы по-другому!»

– Чего шепчешь? – спросил Кривой Чур.

– Про капустный листок!

Малыш и Кривой Чур захохотали. Им было очень весело. Все шло как надо.

Большой совет

Прошло больше месяца, а беспорядки в четвертом «в» не утихали. Федоров связался с Венькой и Цаплиным, которые считались неисправимыми двоечниками. Скоро и результаты сказались: Федоров нахватал двоек. Любовь Ивановна его пристыдила, а он ей в ответ – грубить! Миша Сорокин даже присвистнул на уроке – вот до чего Федоров докатился! Любовь Ивановна и Сорокину – замечание: какой может быть свист на уроках?!

Уже четко все разграничилось: у Федорова – своя компания, а у Красномака – своя. Дня не проходило без драки.

Когда Федоров нагрубил учительнице, Сорокин, командир отряда, сказал себе: «Надо кончать с этим!» – и назначил сбор совета отряда.

– Мы собрались сегодня, чтоб обсудить поведение и успеваемость Федорова, а также Жбанова и Цаплина, потому что они сейчас заодно и тянут класс назад! Кто хочет сказать?

Захотел сказать Борька:

– А по-моему, Федоров – того! Он очень даже злющий! Если он еще раз к нам с Петрушкой сунется – реветь ему от Юрки Ларионова кровавыми слезами! Я на этого Федорова плюю! У меня есть друг, Петрушка! Вот он – настоящий! И по учебе мне помогает, и в шахматы научил, и…

– А в пеленки он тебя не заворачивает? – всунулся Цаплин, который в это время к червям нитки привязывал.

– Да ты! – задохнулся Борька.

– Цаплин, молчал бы! – посоветовал Миша. – Когда твоя очередь придет – от тебя путного слова не добьешься!

– Ага! – сказал занятый Цаплин.

Саша сидел с опущенной головой и смотрел на зеленое поле парты.

А над зеленой партой вставал прошлогодний городской лагерь, когда отчаянный хвастун Борька Красномак сидел на крыше трансформаторной будки. Оттуда он должен был на спор спрыгнуть с семиклассником Юркой Ларионовым. Юрка стоял внизу и дразнил Борьку трусом.

Саша взобрался к Борьке:

– Давай вместе!

Они прыгнули. Саша – удачно, а Борька ногу сломал. Два месяца Саша к нему протаскался. Уроки вместе готовили, играли… Саша даже учиться стал лучше, чтобы уроки Борьке объяснять как следует…

Что-то сдавило Саше горло. Он положил подбородок на кулаки и сказал себе: «Только попробуй!»

Венька наклонился к Цаплину, и они захихикали, раскачивая червяков.

– Кто еще сказать хочет? – спросил Миша.

Вызвался Алешка Сизов. Он ни с того ни с сего набросился на совет отряда и стал ругать всех подряд.

– Сорокин сам на уроках разговаривает, а сегодня даже свистел! Петрова записки пишет все время! Кому она записки пишет? А Стародубцев книжки читает посторонние, а Красномак списывает!..

И пошел, поехал.

Тут раздался страшный визг. Визжали девчонки. Цаплин, пока Алешка выступал, повесил девчонкам червяков на шеи. И нитки даже завязать сумел!

Сорокин нитки стал перегрызать. Уйма времени ушло. Девчонки плакали и дрожали.

Так с двоечниками толку и не добились. Выпроводили их и вынесли решение перевоспитывать Федорова, Цаплина и Жбанова. Ответственным за перевоспитание назначалась Нина Петрова. Нина отказывалась, но Миша ее уговаривал:

– Ты, главное, к ним с подходом! Как они к тебе относятся?

Нина смутилась:

– Да никак!

– Записки не пишут? Сама бы написала, например, Цаплину: «Давай дружить!»

– Цаплину? – испугалась Нина.

– Ну, Жбанову!

– А может, Федорову!

– Федорову не надо, он сам исправится! Эти два дружка, они труднее! Для дела, понимаешь, надо!

Борька во время разговора скучал, потом стал крутить портфелем и попал по голове Тряпичкиной. Его с позором выгнали, и он припустился к дому. У дома он замедлил шаг – его поджидали Венька, Цаплин и Федоров.

– Во идет дите отличника! – сказал Цаплин, а Жбанов приложился так, что Борька влетел в парадную.

Он остановился на третьем этаже и позвонил. Открыл ему Юрка Ларионов.

– Юрка, – сказал Борька, – ты говорил, что кого захочешь излупить можешь. Возьмешься за Федорова?

– За дружка твоего, что ли? – спросил Юрка, чавкая. Он обедал булкой. – Что так?

– Да взбесился он!

– С лечебной, значит, целью?

– Ага!

– Ну, это хорошо, что с лечебной. А что дашь? Лупить бывшего дружка – дорогая работа!

– Фонарик! Мать из Новосибирска привезла!

– Надо посмотреть! Одного лупить-то?

Борька задумался:

– Хорошо бы еще Веньку да Цаплина в придачу!

– Который из них Венька – сундук, что ли, здоровый?

– Во-во! А Цаплин и вправду, как цапля! Цаплина – легко!

– Ну ладно – тащи фонарь! За мной не заржавеет!

Юрка захлопнул дверь, а Борька с тяжелым сердцем потащился вверх. Разве он думал, что придется Юрку подговаривать лупить лучшего друга?

Воспоминания обступили Борьку – везде был Саша.

Борька кубарем слетел с седьмого этажа на третий. Снова позвонил. Вышел Юрка.

– Никак раздумал? – спросил Юрка, обгрызая селедочный хвостик.

– Да! – сказал Борька подавленно.

– Все равно бить буду! Мне главное – сигнал получить.

– Не надо! – стал просить Борька.

Юрка отпихнул его ногой и закрыл дверь.

– Тащи фонарь, может, и не буду! – донеслось из-за двери.

– Сейчас! – закричал Борька и взвился на седьмой этаж.

«Только ты один можешь меня спасти…»

Анжела осталась с Петей и решила, что ей лучше всего заплакать. Она знала, что ни на кого из мальчишек ее слезы не произведут впечатления, кроме как на Петю. Она уже тогда об этом догадалась, когда он, незнакомый, поздоровался с ней. С ней никто еще не здоровался.

– Что с тобой, Анжела? – спросил Петя. Он порылся в карманах и вынул носовой платок. Они уже шли по улице.

В классе никто ее так не звал, даже Нина и та звала ее по фамилии. Откуда только Петя имя ее узнал?! Своего носового платка у нее никогда не было: она, как Ванька-ключник, все время шмыгала носом. Анжела взяла носовой платок и поднесла к глазам. Лицу было очень хорошо лежать на раскрытом носовом платке – белом, как белый снег.

Она отстранилась от платка и взглянула на Петю.

– Не плачь, Анжела! – сказал Петя. – Ведь Красномак не по злобе. Он просто такой радостный, что собой владеть не может. Признайся, что ты никогда не видела грустного Красномака.

И она легко призналась в этом.

Действительно, Грустный Красномак – вроде Снежного Человека.

Никто и никогда не видел грустного Красномака.

Они пошли рядом.

– Петя! – сказала Тряпичкина. – Только ты один можешь меня спасти!

Он это понял с самого начала, как услышал про нее от Борьки. Но тогда он и не предполагал, что она такая… красивая очень.

Он решил, что она заставит его совершить небывалый подвиг. Он почувствовал в себе небывалые силы. Небывалые прекрасные мелодии белой зимы зазвучали в нем.

– Петя, дай мне твою фамилию!

Все вдруг пропало: и мелодия, и силы.

– Что? – не понял Петя.

– Фамилию. Можно я тоже буду Стародубцевой? А то Красномак и Жбанов с Цаплиным дразнятся!

Петя остановился. Остановилась и Тряпичкина. Они стояли и смотрели друг на друга.

– Тебе жалко, да?

– Возьми, пожалуйста, – сказал он испуганно, – но как это сделать? Для этого надо жениться!

– А тебе не страшно жениться?

– А я здесь при чем?

– Как? Ведь ты только что сказал.

– А школа?

– Так мы это для школы! Что ей, жалко, что мы оба Стародубцевы будем!

– Не знаю. Даже руки замерзли!

Анжела взяла его руки в свои и стала дышать на них.

– Не бойся, – успокоила она его голосом сестры Веры. – Мои родители к свадьбам привыкли.

– А что, будет свадьба? – совсем испугался Петя, отнимая руки.

– Без свадьбы я не пойду! Ты, главное, не тяни. К Новому году чтобы было! Ну, я в баню побежала.

Тряпичкина на прощанье хлопнула Петю по плечу.

Дезертир армии Кривого Чура

Дядя Яша вместе с Кривым Чуром и его помощниками быстро перевезли товар в гараж. Хранилище было удобным – кому придет в голову искать товар на пустыре?!

– Славно сработано! – похвалил всех Кривой.

– Я все-таки в это дело последний раз встреваю, – сказал дядя Яша. – Оно мне совсем не по душе!

Молодые помощники Чура грянули дружным смехом – этот дядя Яша кого хочешь уморит!

Кривой нахмурился, и помощники опустили глаза в землю.

– Ты, Яков, не думай, что от нас легко отделаешься. Теперь товар твой – тебе его и продавать. – Кривой протянул дяде Яше листок с адресами и ценами. – С клиентами я уже договорился. Не тяни, а то вдруг ненароком нагрянут к тебе из буквы «МЭ»! Завтра заглянем – чтоб чисто было!

Веселая компания уехала, а дядя Яша остался наедине со своими мыслями. Назавтра, чуть свет, он снова был в гараже.

«Что же мне делать с этим товаром? – подумал дядя Яша. – Построю-ка я его по росту!»

– Равняйсь! Смирно! – скомандовал дядя Яша, когда все сапожки на высоких каблуках были выстроены по росту. – Очень хорошо! – похвалил он обувь.

Он прохаживался перед своим войском – оно было очень тихое, хоть и разноцветное. Ему хотелось в ответ что-нибудь услышать. Как приятно, когда с тобой разговаривают, да не просто так, а от всего сердца…

Вдруг отворилась дверь и вошел Малыш.

– Ты чего это надумал?! – спросил Малыш и как даст ногой! Все войско так и разлетелось.

– Почему не проданы?

Дядя Яша снова построил войско.

– Я тебя спрашиваю или нет? – спросил первый помощник Чура и снова разогнал армию. Лежала армия «ножки-сапожки кверху».

– А чего торопиться? – спокойно сказал дядя Яша. – Давай с тобой играть. У тебя будет сиреневая армия, а у меня – красная. Можешь нападать первым!

– Да ты что? Совсем из ума выжил?!

– Нет! Красивые, смотрю, сапожки – как игрушки! Мало я в своей жизни играл и сказок мало слышал… Так ты за сиреневых или за кого?

Малыш был очень серьезным человеком. Он не терпел, когда его разыгрывали. Он вытащил из кармана острый предмет и подкинул его кверху. От финки по дяде Яше побежали зайчики. Дядя Яша сделался серьезным.

– Завтра продам!

– Чтобы к вечеру были деньги!

Дядя Яша опечалился. Предчувствие беды наполнило его. «Надо бросить, бросить надо! – уговаривал он себя. – Так и скажу Чуру! А его покупателям надо письма разослать. Так и написать: Уважаемая, мы с вами имеем дело с нечестным человеком. Я лично выхожу из игры и закрываю лавочку, что советую и Вам. Заранее благодарю Вас за Вашу Непокупку. Она навсегда останется для меня прекрасным воспоминанием…»

Дядя Яша хотел, чтобы письма получились трогательными и высокими по стилю. Но он не знал, как пишутся многие слова, и ограничился этим.

Закон открытого сердца

После большого совета Саша задумался. В дневнике полно было двоек и замечаний. Маме дневник он не показывал – расстраивать ее не хотел. Мама в эту осень очень помолодела, в театры ходить стала, в парикмахерскую, в ателье.

Однажды она спросила Сашу, как дела. Саша ответил:

– Как всегда!

Мама ему поверила. Она всегда ему верила.

– Старайся, Саша. Может быть, в другой город скоро переедем!

Саша удивленно на маму посмотрел, а мама покраснела:

– Разве я старая? Разве меня никто полюбить не может?

Она никогда с ним так не разговаривала. Всегда она все от него скрывала и была ровной и даже холодной. Саша бросился к маме и обнял ее.

– Самая молодая. Самая красивая!

Мама отстранилась:

– За учебу – сам ответственный. Вон какой вымахал! Завтра придет к нам Иван Данилович – знакомиться будем.

Как услышал он про какого-то Ивана Даниловича, настроение у него упало – это еще кто?

Он искоса взглянул на маму и заметил, что она улыбается. Хлеб режет и улыбается. Давно с ней такого не было. И понял он тогда, что хоть и не хочется ему видеть никакого Ивана Даниловича, но мама-то хлеб режет и улыбается. И чтобы мама всегда так улыбалась, должен он и приход Ивана Даниловича вытерпеть, и двойки исправить.

И от того, что так легко все решалось, Саша повеселел. С песнями достал он бумагу, клей, ножницы и вырезал одиннадцать самолетов, и развесил их на нитках у себя над столом – одиннадцать двоек у него было.

Он сказал себе: «Над городом Ленинградом – вражеская эскадрилья из одиннадцати самолетов. Враги бомбят город и один дом. В том доме – две маленькие девочки и один болтун с длинным языком. Его-то не жалко, да маленькие девочки… На перехват выходит летчик Александр Федоров, который в смертельной схватке сбивает несколько врагов!..»

И это значило, что назавтра он должен исправить хотя бы одну двойку.

Назавтра пришел Иван Данилович, который оказался настоящим летчиком. Саша весь вечер молчал, а Иван Данилович весь вечер рассказывал.

– У меня дочка есть! – сообщил Иван Данилович под конец. – Как ты на это смотришь?

– Грудная? – спросил Саша, вспомнив, как они с Борькой трясли коляску.

– Почему грудная? – засмеялся Иван Данилович. – Ей пятнадцать лет.

– А-а!

– Ну так как? Будем все вместе жить?

– А мама?

– И мама, и я, и ты, и Лена, а?

– Не знаю! – сказал Сашка. – Я еще над этим не думал!

– Ну подумай! Хорошо подумай! – сказал Иван Данилович и посмотрел на маму. Он собрался уходить – мама вышла его провожать.

Когда мама вернулась, Саша притворился спящим. Мама скоро заснула, а Саша долго думал: почему он мучается из-за того, что старого друга потерял? Почему ему так тяжело к новым людям привыкать – вот и к Ивану Даниловичу? Прямо в штыки он встречает новых людей – хотя бы Любовь Ивановну! Все ребята к ней давно привыкли и полюбили ее, а Сашу все тянуло к Анне Кирилловне. Все не мог он смириться, что на ее место встала другая учительница. И поэтому другая учительница ему не нравилась. Все у нее не так, как у Анны Кирилловны. И поэтому он грубил. А Любовь Ивановна как будто грубости его не замечала. Она как будто о нем думала, что он от рождения такой грубиян!

Ему стало невыносимо стыдно – хоть вставай и беги сейчас просить прощения. С мыслью о том, что завтра он станет другим, Саша уснул.

На следующий день на большой перемене к нему подошла Нина Петрова. Вообще-то она ему нравилась – один раз он даже ее портфель нес – но сейчас было не до девчонок!

– Федоров! Ты двойками и поведением подводишь наше звено. Мы – на последнем месте по маршруту в страну знаний.

– Ну и дальше что?!

– Исправляйся!

– Да ну?

– Теперь насчет лома. Ты не собираешь.

– Хватит с меня прошлого года!

– Лом всегда нужен! – строго сказала Нина Петрова и в упор посмотрела на Федорова. – Ты пионер, и это – твой долг!

– Конечно, долг! – поддержал звеньевую Цаплин. В его кармане лежала записка: «Игорь! Помоги мне, пожалуйста, в сборе лома!»

Цаплин был наверху блаженства: шутка ли – записка от Петровой!

– И бумагу надо собирать! – добавил Венька, сжимая в кулаке другую записку: «Веня! Помоги мне, пожалуйста, в сборе бумаги!»

– Вы что, не в себе?! – спросил приятелей Саша.

– Сказано тебе – лом всегда нужен! – рассердился Цаплин.

– И бумага, – добавил Венька.

На уроке Федоров получил записку: «Саша, давай с тобой дружить. Н. Петрова».

Он ответил: «Ладно. Только я скоро уезжаю навсегда».

Ему вдруг захотелось уехать от всех сию же минуту. Пусть без него попляшут – вспомнят тогда Федорова. Не только плохим он был…

Вторым уроком была математика. Саша пошел к учительской. В учительскую входили и выходили учителя, и он отметил, что их Любовь Ивановна – самая красивая…

– Ты кого ждешь, Федоров?

– Вас! Вас я жду!

Они отошли в сторону, а Федоров все смотрел на Любовь Ивановну, словно увидел ее впервые, и Любовь Ивановна вдруг смутилась, одернула серый свой костюмчик и сказала:

– В чем дело, Федоров?

А у него в голове туман какой-то сделался – то ли от волнения, то ли от чего-то еще. Он начисто забыл, что хотел сказать.

Любовь Ивановна смотрела на него с тревогой и ждала. Этот Федоров вел себя странно, а лицо у него удивительное было. Вообще у всех ее мальчишек лица удивительные, а у этого – самое удивительное: что ни скажет – всему поверишь…

– Так в чем дело, Саша?

– Извините меня, Любовь Ивановна! – в отчаянии сказал он, вдруг понимая, что никогда ему не высказать того, что хотелось.

Любовь Ивановна очень удивилась: ничего не случилось такого, за что следовало прощения просить.

– За что, Федоров?

– Сами знаете! – ответил он и понес какую-то несусветную историю про себя, Красномака и Стародубцева. Сюда же он примешал какого-то Ивана Даниловича и Анну Кирилловну.

Почти с испугом смотрела на него Любовь Ивановна, поражаясь тому, как быстро и взволнованно он говорит.

– Ты, Саша, задумываешься о большом, но вся беда в том, – наконец сказала она в ответ, – что ты не знаешь Закона Открытого Сердца. По этому закону жили еще отцы и прадеды наши, которые встречали новых людей с улыбкой и радостью – как Красномак меня встретил на первом уроке. А ведь мне страшно было идти к вам после Анны Кирилловны! А ты, Саша, заранее решил, что и я и Стародубцев – плохие, не из твоего класса, для тебя неинтересные люди?

Саша совсем потупился. Любовь Ивановна прохладной рукой подняла его голову и сказала:

– Пойдем на урок, Саша! Мы и так опаздываем!

И они пошли в класс. Но самый важный урок для него уже состоялся.