Текст книги "Легкий кораблик — капустный листок"
Автор книги: Галина Галахова
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
Первоклассник Ванька-ключник
На той же улице, где жили мальчишки, жила семья Тряпичкиных. В семье Тряпичкиных было семеро детей. Недавно там отпраздновали четвертую свадьбу. Дочь Вера окончила школу и вышла замуж за своего одноклассника.
– Ну, все! – говорила, разглядывая себя в зеркало, Вера. – Теперь я на всю жизнь Розова, а не Тряпичкина. Фамилия-то какая – Ро-зо-ва! Роза, одним словом. В нашем классе у него самая красивая фамилия была, поэтому я за Витьку и пошла.
– Счастливая! – вздохнула самая младшая сестра Анжела, вспоминая свадьбу – красивые наряды, машины и цветы. Ей бы тоже так хотелось! – Меня противный Красномак со Жбановым замучили. Тряпичкина ты, говорят, тряпичница, иди – мы из тебя сделаем утиль! И зовут меня не Анжелой, а Утиль Тряпичницей. Даже в школу не хочется!
– Терпеть придется! Я тоже терпела, когда меня дразнили! Тот же Витька дразнил! Может, и ты за Красномака выйдешь!
– Я – за Красномака? Да никогда в жизни!
– Вот и я себе так говорила, а случилось! Если дразнится, значит, в тебя влюбился!
– Кто? Красномак? Да ты его не знаешь! Он такой хулиган! А Венька Жбанов и того хуже! Это он мне в прошлом году подол бритвой срезал.
Анжела, грустная, посмотрела на себя в зеркало. Вере-то хорошо – красивая и Розова вдобавок! А она?
На нее смотрела из зеркала длинноногая и нескладная девчонка с пшеничными волосами и очень круглым лицом. Анжела приложила ладони к щекам и сжала щеки – другое дело! Отняла руки – и снова лицо стало похоже на тарелку, где лежали сливы-глаза и яблоки-щеки. Один нос был не фруктовый, а овощной – морковкой! Все-таки с этим лицом еще жить можно, но с фамилией…
В комнату ворвался Ванька. На шее у него болтался ключ от квартиры. За это и прозвали его Ванькой-ключником. В этой семье все теряли ключи. И отец до того устал от этой ключевой проблемы, что назначил Ваньку – единственного мужчину – хранителем ключа. Ключ с тех пор не терялся. Зато терялся Ванька, носившийся по улице как угорелый. Но все-таки Ванька всегда находился, а с ним – и ключ.
– Анжел! – закричал Ванька-ключник. – Что я знаю! Что я видел! Ох, до сих пор страшно!
– Что? Что? – закричала Анжела.
От этих криков Вера зажала уши и – поскорее в коридор. Как она могла раньше выносить этих невоспитанных Тряпичкиных!
– Представляешь?! Мы – в прятки, я, Кеня, Василек и Андрюха! А что дашь? Бесплатно не буду! – сказал Ванька, проводив ошалелыми глазами Веру.
Анжела засуетилась. Она раскрыла перед братом все свои богатства. Но брат равнодушно обвел их глазами:
– Ерунда! – Он утер нос рукавом и стал ждать, – может, сама догадается. – За такие новости – и цена новая! – подсказал он.
– Ну что тебе, изверг? – чуть не плача, спросила сестра.
– Пуговицы от твоего красного пальто!
– Пуговицы? – ахнула Анжела.
Ванька зажмурился, подумал, подсчитал.
– Три! У меня будет три миллиарда, и я расплачусь с долгами!
У Анжелы было красное пальто с синим кантиком на воротнике и по бортам. Пуговицы были серебряные с корабликами на синих волнах. Без охраны Анжела и пальто не носила. Охраной ее был Ванька. И вот тебе охрана!
– Две!
– Три!
– А может, твоя новость пустяковая?!
Брат посмотрел на нее презрительно и начал:
– Играем, значит, в прятки – я, Кеня, Василек и Андрюха!
– Это мы уже слышали!
– Пуговицы – на стол!
Анжела заколебалась.
– Ну, я Нинке Петровой все расскажу. Уж она-то мне выложит отцовские военные, и еще капусту с фуражки в придачу! Я тебе по-свойски, по дешевке!
Анжела сдалась и срезала две пуговицы – с хлястика.
– Вот жадюга! – сказал Ванька, пряча пуговицы в кулак. – Ну, ладно! Играем, значит, мы в прятки – я, Кеня, Василек и Андрюха…
– Пуговицы, чур, отобрать могу!
Ванька быстро сунул пуговицы за щеку. Анжела – она такая!
– Водил, значит, Кеня. А я стал прятаться. Спрятался в парадную. Лежу под лестницей, вдруг дверь распахивается. Ну, думаю, Кеня застукал меня. Очень от него трудно спрятаться.
– Давай пуговицы! – Анжела потянулась к Ваньке.
Ванька рассердился:
– Не сбивай, торопыга! Лежу я под лестницей, ну, думаю, пропал – Кеня! Но это был не он. А кто? Ничего не видно! Вдруг слышу сверху голоса – идут. Чего-то, думаю, знакомые голоса. Оказалось – из твоего класса: Красномак с Федоровым!
– Приехал, значит, Федоров, – сказала Анжела, – все приезжают! В школу до чего не хочется!
– Слушай, что дальше, ух! Идут. А тот, который внизу, все топчется. А Борька так и заливается. Про какую-то петрушку рассказывает, а то – про Петьку. Ага! Это у него с Петькой этим разные петрушки происходят, и до того смешные! В какие-то капустные листья они заворачивались, а потом к кораблям плавали, искали какого-то друга. Смех да и только.
А мне смеяться нельзя – сама знаешь Красномака и Федорова. Они меня в Первый май так намяли. Засунул я кулак в рот – кусаюсь! Они уже внизу. А этот, который около меня, и говорит, что ждет Борьку, а Сашку – узнал.
Сашка тут как заорет: «Невидимый ты и не наш!»
Тут уж я не утерпел. Думаю – как же невидимый, надо посмотреть. Невидимых я ни разу не видел! Сашка – к Борьке: «Ты за кого? За меня или за него?» Борька – ни гу-гу! Сашка ему – предатель! Борька ему – в глаз! А этот на меня стал пятиться, прижал к стенке – трясусь! А он сам как завоет: «Не надо! Не надо из-за меня! Я лучше уйду!»
И затряс надо мной чем-то деревянным – неужто костями?!
Федоров тогда им: «Отстаньте вы все от меня! Я сам с собою – с небом и землею!» Во как! Вдруг кто-то сверху на меня половик стряхнул – тут я весь обчихался! Выволокли меня. «Ах, – говорят, – Тряпичкин! Попался! Это твоя Утиль Тряпло опять подослала за нами шпионить?!»
Я – нет да нет! Они – да и да! А Федоров – мне коленом, а Красномак – пару горячих! И разошлись – ну, чистые волки!
А невидимый Петрушкой оказался. Мы с ним на улицу вышли. Я – весь в волосах! Он мне и говорит:
– Это на тебя кто-то пылесос вытряхнул!
И стал меня отряхивать. Тут налетели на меня Кеня, Василек и Андрюха.
«Нечестно так, нечестно!» – кричат.
А он: «Передавай привет сестре от Пети Стародубцева. Я с ней в одном классе!»
– Вот какие дела! – заключил рассказ Ванька. – Может, набросишь пуговицу за привет?
– Вот как тресну! – сказала сестра. Ванька поспешил убраться. Только у самой двери он остановился, для сестры недосягаемый, и запел:
– Обманули дурака на четыре кулака! Плакали твои пуговицы и остальные!
Анжела увидела его на улице, с гордо заложенными за спину руками. За ним следом бежали Кеня, Василек и Андрюха. Ванька не вынес своей гордости и остановился, выплюнул на ладошку две блестящие пуговицы с серебряными корабликами.
Анжела вздохнула. Часть правды в Ванькином рассказе была, но в чем? Узнать правду она сможет только первого сентября. И она стала думать: «Скорее, скорее бы первое сентября, скорее бы в школу! Время тянется, как трамвай!»
Первое сентября – самый лучший день
Через несколько дней свежим утром наступило первое сентября. Поступь этого дня была легкая – все школьное население слеталось к своим школам.
Утро было солнечное, словно и высокому солнцу было небезразлично, как начнется этот день.
Нигде на улицах не играла музыка. Но казалось, будто она играет, падая на красные клены и яркой зелени тополя. Ваньке чудилась эта неслышная музыка, и не понимал он остающихся дома.
– Ты чего спишь? – спросил он, наклоняясь над сестрой Раей. – Что в школу не собираешься?
– А чего я там не видела? – просыпаясь, сказала десятиклассница Раиса, сердитая на первоклассника, который посмел ее разбудить.
– В школе? – удивился Ванька.
– Да, в ней! Вот проучись с мое, тогда запоешь по-другому! Отстань – спать хочу!
– А разве в школу можно не ходить? – спросил Ванька, замирая в дверях.
– Отстань! – сказала сестра.
Перед уходом мать расцеловала Ваньку и вручила ему букет.
– Ты уж иди с Анжелой, а я примусь за обед! Не могу я ходить на эти первые сентября! Как ни пойду – знай реветь! А уж как первого зареву – так весь год и все десять лет! Двойки, тройки, поведение! Хоть ты постарайся мать порадовать! Надежда ты моя последняя!
От материных слов захотелось чихать-плакать, но Ванька шмыгнул носом и был немногоречив.
– Буду! – сказал он и пошел.
По дороге их нагнал отцовский автобус. Засалютовал им автобус, остановился. Из кабины выпрыгнул отец – здоровущий великан. Он схватил Ваньку на руки, высоко подбросил – и все задрожали за его судьбу. Вернув первоклассника на землю, Тряпичкин-старший сказал:
– Ой, не подведи, бродяга! Больше надеяться не на кого! Тащи одни пятерки! И я сделаю тебя бесплатным пассажиром!
– Честно?! – закричал обрадованно Ванька.
Отец побежал в кабину. Сел – даже автобус качнуло!
– Любит он тебя! – с завистью сказала Анжела. – Меня ни разу вот так.
– От вас ему одни неприятности, – сурово сказал Ванька. – То свадьбы, то слезы, то разводы. А я ему – в радость! Постараюсь как-никак!
Ванька шел и собой гордился. И ему хотелось, чтобы повстречались Кеня, Василек и Андрюха. Но они спали, и Ванька тоже вдруг захотел спать. Захотелось ему сейчас лежать в кровати и не слышать музыки, не видеть огненных кленов и не тащить за спиной груз.
– Спать хочется, – признался он.
– Это от волнения, – сказала Анжела. – У меня так на контрольных бывает. Вижу – задачу не решить, и сразу спать хочется.
Чем ближе подходили к школе, тем медленнее шел Ванька. Школа вроде и цветом стала другая. Около нее волновалась огромная бело-коричневая толпа, вся в цветах. Сначала Ванька решил, что это свадьба, но передумал и спросил про другое:
– Кого хоронят?
Анжела засмеялась.
– Глупый! Это – наша школа!
Но он не поверил ей – настроение у него было самое что ни на есть похоронное. Они подошли к толпе, и когда Анжела толкнула его к тетке с цветами, закричав: «Анна Кирилловна, вот мой брат!» – Ванька вцепился в Анжелину руку и заплакал. Этого он от себя уж никак не ожидал.
Все стали его уговаривать. Анжела говорила, что в школе ни капельки не страшно, как недавно говорила, что у зубного врача ни капельки не больно, а Ванька – дурак – еще тогда ей поверил! А тетка ему сказала:
– Смотри, никто не плачет! Даже ни одна девочка!
Она, наверное, знала – как с ним говорить. И от этого ему стало еще страшнее, и он сильнее заплакал, понимая, что пропал, пропал окончательно. Тут-то к нему вдобавок прицепился какой-то дядька.
– Директор! – шепнула ему Анжела и больно сжала руку.
«Вот и директор уже цепляется! – подумал Ванька. – Совсем житья не будет!»
Директор ему ничего не сказал, а наклонился и сделал вид, как будто реветь собрался. А Ванька взял и рассмеялся, потому что смешно стало: ему и раньше быстро становилось смешно.
– Ну вот! – сказал директор. – У нас смешно тоже бывает!
Ванька расхрабрился:
– А я думал – одно только страшно!
Директор на это засмеялся:
– Первоклассникам у нас хорошо – у нас старшеклассникам страшно! Не вижу сестры твоей Раисы!
– Она еще спит! – совсем расхрабрился Ванька. – Чего, говорит, я там не видала?!
– Ну-ну! – сказал директор. – Вот ей будет страшно – так и передай!
Анжела наступила Ваньке на ногу, а он – ей:
– Чего на ногу – не видишь, с директором разговариваю!
А потом, вздохнув, Ванька потащился за той женщиной, которая звалась Анной Кирилловной и учила его сестру Раису, и другую его сестру Анжелу, и всех остальных его сестер.
Он ей поверил, что для него она не пожалеет пятерок. Глаза у нее были хорошие, как у матери. Так и отправился Ванька-ключник в школу за пятерками, и только за ними.
Возвращаясь из школы домой, Ванька повстречал у ворот друзей. Они выстроились перед ним в шеренгу, и он прошелся перед ними как главный… Он, как посланный от них разведчиком, признался:
– Там совсем и не страшно! Завтра, пожалуй, еще схожу!
Девятнадцать против девятнадцати
Анжела оставила Ваньку с Анной Кирилловной и побежала искать свой класс. 4-й «в» стоял под большим кленовым листом.
– Эй, смотрите, Утиль Тряпичница ползет! – закричал Красномак. Уж как он ее заметил – неизвестно. Он стоял к ней спиной и держал плакат с кленовым листом.
Анжела покраснела, как лист на плакате, – все глаза были устремлены на нее.
– Здравствуйте! – неслышно сказала Анжела. Ей захотелось спрятаться, но спрятаться было негде. И тогда она спряталась в самой себе. Но слезы-предатели не дали далеко спрятаться. Они навернулись на глаза – и все рассказали.
– Ну что я говорил! – торжествующе сказал Борька, толкая Петю в бок. – Ну разве Тряпичкина не псих? Да я ее так выдрессирую – она реветь от одного взгляда будет!
– А зачем тебе? – удивился Петя. Во-первых, он удивился, почему с ним Борька заговорил после вчерашнего, а во-вторых, непонятным ему было желание дрессировать Тряпичкину.
Борька не ответил. Тут подошли Венька Жбанов и Цаплин. Обстучались ладонями, а Цаплин уставился на Петю:
– Это что еще за стеклянный человечек?
– Да новенький – Петька Стародубцев! Дружок мой! – сказал Борька, непонятно почему веселея. Ему вдруг стало так весело, что он закричал на всю улицу: – Ого-го-о-о-о!
Новая учительница на него прикрикнула:
– Красномак, прекрати!
– А если мне весело?
– Веселись дома!
– Не дают дома! – с сожалением сказал Борька. – Дома нельзя, на улице нельзя, в школе нельзя! Где ж веселому человеку веселиться?!
Учительница не ответила. Тогда он снова переключился на Цаплина и Веньку. Цаплин в это время уже наскакивал на Петю:
– Очень хочется разбить этого стеклянного человечка!
– Отвали! – предупредил Борька. – А то заработаешь!
– А чего? – запетушился Цаплин. – Я, может, его исправить хочу!
Борька залепил Цаплину. Цаплин залепил Борьке. Обменялись и приутихли. Головы задрали и стали ждать, когда на трибуну поднимется директор и начнет поздравлять.
Петя в этот момент встретился глазами с Анжелой. Он улыбнулся ей и сказал: «Здравствуй!»
– Ты это с кем? – не поворачивая головы, спросил Борька, растирая грудь. – С Федоровым, что ли?
Ему всюду мерещился Федоров.
– Да нет! – ответил Петя. Но Борька и внимания не обратил. Он высматривал Сашу. И увидел его. Федоров подходил. И у Борьки запрыгало сердце. Только бы подошел, а уж там – он его заговорит! «Плевать, плевать! Какая ерунда! Ты за кого? Ясное дело – за всех! За него, за Петьку, за себя!»
Федоров каменно прошагал мимо. Он встал последним, рядом с Венькой и Цаплиным и тоже обстучался с ними ладонями.
Анжела, получив от Пети «здравствуй», унеслась в далекие дали. Она видела себя и Петю под куполом цирка в блестящих красных одеждах. Петя идет по проволоке, а она стоит у него на плечах и держит афишу «Гимнасты Стародубцевы – Петр и Анжела». Не знала Анжела, что гимнаст Стародубцев четвертый год от физкультуры освобожден.
Из далекого путешествия ее вернул Федоров. Он прошел мимо, и она вспомнила Ванькин рассказ.
Анжела повернула голову и проследила: подойдет ли он к Борьке? Но к Борьке он не подошел. Тогда она поняла, что является обладательницей жгучей тайны, а это было нестерпимо! Она нашла глазами Нину Петрову и поманила ее.
– Да не может быть, – не поверила с первого раза Нина. Анжела снова пересказала страшную историю. Тут и другие девчонки прислушались:
– А что? А что?
И скоро жгучую тайну узнал весь класс. Никто не верил, потому что фамилия Красномак-Федоров была как будто двойная. Так всегда и называли их:
– Красномак-Федоров! Выйди вон из класса!
– Красномак-Федоров – в школу родителей! – И всякое такое прочее.
– Послушай, Борька, девчонки болтают, что ты с Федоровым поругался! Вот врут! – зашептал Алеша Сизов, лучший в классе футболист.
– Поругался с Федоровым, – в раздумье повторил Борька, которому очень не хотелось, чтобы это оказалось правдой.
– Сашка! Ты, говорят, с Красномаком поссорился? – спросил Федорова Сорокин, когда они поднимались по лестнице.
– Уже говорят? – Саша поморщился. Ему казалось, что он весь разбился и наполнился зелеными осколками, остро выпиравшими со всех сторон.
«Уже разболтал! – с ненавистью подумал он про Борьку. – Болтун несчастный!» Он не выносил все эти разговоры. Лично он никогда ни про кого не болтал. Сам того не желая, он сказал:
– Да с этим предателем я больше не помирюсь! Если помирюсь – пусть каждый в меня плюнет!
Борька, услышав Сашин голос, остановился и некоторое время не мог понять смысла услышанных слов. Но, когда до него дошло, он пожал плечами:
– Во дает Федоров! Взбесился на сухомятке! – И, обратившись ко всей массе зрителей, слушателей и судей, добавил: – Ну подумаешь – в его отсутствие с Петрушкой подружился! Что здесь страшного?
Саша подскочил одним прыжком к Борьке и крикнул, выделяя каждое слово:
– Слушай, ты, если ты сейчас же не замолчишь!..
Борька увидел его лицо, искореженное какой-то немыслимой болью, отодвинулся и побежал догонять Петю.
Саша взял себя в руки и подумал: «Ну зачем, зачем я так делаю?! Может, догнать их?»
Но, когда он увидел, как они смеются, он закричал снова:
– Предатель! Красномак – предатель!
4-й «в» не мог быть спокойным, когда на его глазах разваливалась дружба – не разлей водой. Он заорал множеством глоток:
– Собрание!
И понесся по коридору табуном замечательных скакунов. Новая учительница не смогла сдержать их.
– Я – за Федорова!
– Я – за Красномака!
Орали, как могли.
– В чем дело? – спросила учительница у Миши Сорокина, самого неповоротливого из всех.
– У нас, понимаете, Красномак и Федоров поругались! – задыхаясь, сказал самый неповоротливый. Он был красный-прекрасный и толстый. Его ресницы падали на щеки, как весла – на воду. После каждого взмаха он открывал голубые глаза, и глаза с каждым взмахом становились все печальнее.
– Ну и что?! – удивилась учительница.
– Дружба рухается! – сказал Миша.
Пока Сорокин с учительницей стояли в коридоре, в 4-м «в» происходило самое бурное и молниеносное собрание за всю его историю. Ораторы сменяли друг друга. На каждый нос приходилось пять секунд.
Мнения разделились. Одни выступали за то – пусть сами разбираются. Другие говорили, что дело это всех касается и друзей надо тут же помирить. Тут же! Прямо сейчас!
В класс вошла учительница и с ней – Сорокин. На доске было написано:
«Ф – 19!»
«К – 19!»
«ВОЗДЕРЖ – 1».
– Кто воздержался? – спросила учительница.
Петя встал.
– Почему?
– Я за обоих.
– И я! – сказал Сорокин.
– И мы! – заревел класс. – ПОМИРИТЬ! ПО-МИ-РИТЬ!
– На перемене! – сказала учительница. – А сейчас давайте знакомиться.
Они сразу замолчали. Было у них это свойство – сразу взрываться и замолкать.
– Меня зовут Любовь Ивановна. Я буду вести у вас математику и буду вашим классным руководителем.
Цаплин с Венькой захихикали и завозились на парте. Венька достал носовой платок и накрылся им.
– А что? – сказал Венька, ломаясь. – А может, мне стыдно?!
– Это хорошо, что тебе может быть стыдно. Но сейчас я не вижу для этого причин.
– А почему у вас такое имя? Нельзя ли как по-другому? Ведь про любовь в школе нельзя!
Любовь Ивановна засмеялась, а за нею и весь класс. Только она смеялась по-своему, а класс – по-своему.
– Хорошая у нас с вами разрядка! – сказала Любовь Ивановна.
– А вы про любовь не ответили! – ехидно заметил Цаплин.
Они с Венькой уже почувствовали себя вольными стрелками: что ни сделай – все простится.
– Ну что вам сказать? – затруднилась учительница. – Любовь – это прекрасное чувство и давайте его в себе воспитывать. Это чувство живет и в нашей повседневной жизни – люблю кашу, огурцы, мороженое. И в то же время это чувство нашей с вами личности – люблю своих близких, родину, товарища, школу! Об этом пишут книги, пьесы! Все искусство построено на любви к человеку!
– А как же «Валя плюс Витя» пишут? – не унимался Цаплин.
– Ну, это в старших классах! – сказала Любовь Ивановна и тем дала понять, что разговор кончился.
– Нет! – сказал Цаплин. – Я сам видел, как это писал парень из второго…
– Он, наверное, много лет во втором классе сидел! – сказала Любовь Ивановна.
Она засмеялась, а с ней – и все. Так они и познакомились. Не смеялся один лишь Федоров – он и не познакомился.
На перемене Борьку и Сашу нетерпеливые одноклассники стали толкать навстречу друг другу. Отходчивый Борька пошел было навстречу Федорову, но Саша встал и ни с места.
– Ну и не надо! – сказал Борька и плюнул. – Что он мне – король, чтобы я перед ним на задних лапах танцевал?! Да я и перед королем не стал бы! Я только перед вами!
Борька встал разлаписто, как медведь, и пошел потешать толпу. Здесь из других четвертых набежали. Борька стоял весь окруженный, а около Саши остались Цаплин с Венькой.
– Это из-за новенького все! – сказал тугодум Венька. – Ох, и рожа умная – так и просится!
– А Красномак хорош тоже! – сказал Цаплин. – С ним уселся!
Саша их слушал, как в тумане. У него горели уши. Уши его выдавали. А так бы никто не догадался, что в нем происходит: заклинило всего, и сам он испугался. Никак он не думал, что так далеко все зайдет!
– Федоров!
– Ну, что тебе? – спросил он Сорокина.
– Федоров, ты не бунтуй! Один останешься!
– А ты не лезь не в свое дело!
– Это не мое дело, а наше!
– Не ваше!
– Когда-нибудь поймешь, Федоров!
– Иди-иди!
– Иди-иди! – поддержал Сашу Цаплин, все слышавший. У Цаплина руки чесались. Этот Сорокин его так и раздражал, так и напрашивался.
– Поосторожнее! – сказал Сорокин и ударил его.
Цаплин не ожидал, что тот его – первый, и сказал удивленно:
– В прошлом году я его лупил, как хотел, а сейчас сам, гляди-ка, задирается!
Изменившаяся обстановка ему явно не понравилась, и он побежал по коридору, чтобы подловить какого-нибудь первоклассника.
На уроке Саша не слушал учительницу. Он сидел один на последней парте. Перед ним вертелись, как на каруселях, Венька и Цаплин, и от них у него стала кружиться голова.
– Федоров! К доске! – услышал он.
Саша вышел к доске и попал под обстрел всего класса. Каждый, как хотел, его разглядывал. Этого он допустить не мог!
– Не знаю, как решать! – сказал он. – Не хочу!
Его тон удивил и обидел учительницу.
– Садись – два. Красномак!
Вот они и встретились на узкой дорожке. Саша прошел мимо Борьки, как будто это был не Саша, а волна воздуха. А Борька не удержался и показал ему язык.
Борька бился у доски. На помощь ему вызвался Петя. Он в два счета решил задачу. Борька посмотрел на него с гордостью, как будто самому Борьке поставили пятерку. На самом-то деле ему тоже влепили двойку.
– Ничего, – шепнул ему Петя. – Теперь вдвоем будем…
И хотя он прошептал очень тихо, Саша услышал.
«Вот новенькие пошли! С первого дня, как будто бы и не новенькие! – подумал он. – А старенькие – как будто бы и не старенькие. Ишь ты, вдвоем!..»
И не стало для него – как будто не было никогда – Борьки Красномака. Домой он шел с Венькой и Цаплиным. Со школьного стадиона до них долетело:
– Давайте в футбол!
– Надо новую команду составить!
– Вратаря надо – Федорова же не поставишь…
И вдруг Борькин голос:
– Давайте Петрушку! Пусть приучается! Надо нового вратаря готовить! Старый – кукареку!
Саша сощурился, чтобы не заплакать.