Текст книги "Кеворка-небожитель"
Автор книги: Галина Галахова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
ПЕРЕКАЧКА ПО ТРУБЕ
Мы проваливались в кромешную тьму. Она заволокла нас – липкая, как паутина, набилась в рот, в глаза, в уши, понесла стремительно вниз. Сердце подскочило к горлу, билось где-то возле ушей. Далеко впереди замаячило светящееся пятно, но его свет не освещал нам путь и никого не согревал. Возможно, то был обман зрения. Мы прижались друг к другу и летели теплой пятеркой. Чапа сидела у Вити за пазухой. Кима тихо плакала. Аленька молчал как убитый. А Кеворка, хоть и был рядом, но мы все чувствовали, что его с нами уже нет.
– Вот, оказывается, когда вам стало плохо, – заскрипел где-то близко Раплет, нам показалось, что его скрипучий шаг переехал в голос – наконец-то вы хоть что-нибудь поймете. Нам нужны понятливые экземпляры.
Мы его не видели, он был как бы растворен среди нас, и каждый это ощущал, поэтому мы старались по возможности не говорить лишнего и в основном молчали.
– Ничего себе приключеньице, кому скажи – не поверят, – подал голос Аленька, судорожно цепляясь за Наташу и Киму. – Девчонки, пощупайте, у меня, кажется, растут руки-ноги. Я становлюсь тощим, как стебель. Нет ли на мне случайно уже и листьев, а?
Кима дотронулась до Аленькиной руки, ладонь у него сделалась очень большой, почти что как у Раплета.
Мы все тоже чувствовали, как немыслимо быстро растем, но никаких листьев ни на ком не обнаружилось. За время полета не изменилась только одна Чапа, она осталась прежней – маленькой и хвостатой.
– Я расту умом, не удлинняясь, – сказала собака. – Бррр, какой тут собачий холод!
С каждой минутой нам становилось все холоднее и холоднее, мы вырастали из своих одежд и мыслей, и наша одежда превращалась в жалкие лохмотья, а мысли куда-то все исчезли.
– Что с нами происходит? – испугалась Наташа, чувствуя, как всю ее колотит и распирает изнутри дрожь.
– Акселерация? – задумчиво предположил Витя.
Он совсем не огорчился, что мы провалились в бездну. Он как будто ничего не замечал. У него была такая привычка – ничего не замечать. Иногда спросим его: «О чем ты думаешь?» Он только отмахнется: «Да так, сам не знаю!»
– Вечно у тебя в запасе какие-то дурацкие слова, – заворчал Аленька и тут же злобно набросился на Кеворку: – Загнал нас в ловушку. Мимо проносятся лучшие годы. Летим куда-то к черту на рога. Ничего не знаем, ничего не видели, ничему не научились. Впереди сплошная неизвестность, может даже смерть – и все из-за тебя, предатель!
– Не смей так говорить! Я предупреждал… но кто мне поверил? Из-за вас я нарушил…
– А я еще в куклы не наигралась, – прошептала Кима, – думала, всю жизнь буду играть, но почему-то сейчас совсем уже не хочется, почему?
Никто из нас действительно ни в чем толком не разбирался, школу мы, можно сказать, в глаза не видели, проскочили мимо, так что груз знаний вообще не тяготел над нами. Один только Витя сумел наполнить себя в этом невероятном движении неизвестно куда: он копил и накапливал свои знания, добывал их по крохам, по крупицам из самых пустых и даже ничтожных событий. Мы с надеждой теперь ждали, что вот сейчас он нам все объяснит, и нам сразу станет легче, и мы все поймем.
Но ничего подобного, Витя молчал, он думал о своем.
Голос Раплета ввинтился нам в уши:
– Кто хочет прибыть в пространство Олфея в систему Альдебарана в виде целого экземпляра, а не мешком переломанных костей – прошу закрыть глаза и скрестить на груди руки. Без моей команды положение категорически не менять!
Мы все, кроме Аленьки, четко выполнили команду.
«Раз в столетие по земному календарю, – Раплет включил пленку, на которой была записана чья-то речь, – на Земле наступает состояние минимума-миниморума, открытого учеными Лабиринта, когда на одно мгновение по-Хартингски сила тяготения там ослабевает до нуля и через Хартингский Лаз возможна перекачка в пространство Олфея в систему Альдебарана любого земного и космического вещества. Ученые и техники Лабиринта Лабораторий прошили Землю нейтронной иглой и произвели перекачку идей и человеческого материала. Операция „Пятилистник“ закончилась. Поздравляем всех участников этого эксперимента с успешным его завершением!»
Мы резко остановились, и острая боль пронзила нас. Мы громко застонали в один голос, боясь пошевелиться. Но вот вспыхнул ослепительно яркий свет.
Аленька закричал:
– Я ничего не вижу – глаза совсем как не мои! – Он застонал от страха, а мы – от жалости к нему и к себе.
– Ты всегда был слепой, – насмешливо проскрипел Раплет. – Тебя предупреждали…
– Раплет, миленький, хорошенький, самый лучший на свете! – зарыдала Кима. – Верни нас, пожалуйста, поскорее домой, а мы за это никогда не будем над тобой смеяться и дразнить тебя. Моя мама очень волнуется, у нее больное сердце!
Раплет захохотал:
– Ваши сердца или там желудки нас не интересуют – только головы! И вообще – мысли о возвращении лучше отбросьте куда-нибудь подальше. От нас нет выхода.
– Ерунда, – неожиданно вмешался Витя, – не бывает такого, чтобы дороги вели только в одну сторону. Они приводят, но они же и уводят.
Мы ожили, стали Витю обнимать, целовать. Все, кроме Кеворки.
– Наша система замкнута, запаяна Хартингским Временем в кольцо. Обратный поток информации в ней отсутствует.
– А как же тогда Кеворка? Он-то каким-то образом ушел отсюда, – не сдавался Витя. – А ты сам, Раплет?
И мы его дружно поддержали радостными криками и воплями, что мы тоже отсюда уйдем, не на тех напали!
– Это не ваша забота, вам этого не дано знать, – ответил Раплет, – но так и быть, по старой дружбе, – он засмеялся, – я отвечу на ваш вопрос. Все равно ваш конец уже заранее и уже давным-давно предрешен. Кеворка – наш разведчик. У него свой закон. Он – сущность. А вы – материал для исследований, земные обра…
Раплет не закончил: мы грохнулись куда-то.
Не успели мы как следует ужаснуться – над нами раздался вселенский грохот, огненный смерч опалил нам лица, наши тела высоко подпрыгнули и выкатились на огромные весы, словно картофелины с овощного конвейера.
Кто-то сказал:
– Двести терри вместе с собакой. Зашкаливает.
Мы попрыгали с весов на какую-то поверхность. Под ногами ощутили опору, и своей твердостью она напомнила нам землю.
– Ребята, дайте руку бедному слепому – я ничего не вижууууу! – завыл Аленька.
– Считай, что тебе крупно повезло, – ответил Витя и подал руку бедному слепому.
Мы огляделись по сторонам – из лилового мрака выступал клочок вздыбленной серой поверхности, покатой, как спина огромного слона. «Альдебаранский привет выходцам с того света!» – прочитали мы с Кимой вслух плакат у себя над головой, написанный корявыми буквами. Он был привязан к ближайшему, как нам показалось, подвесному облаку, потому что это облако раскачивалось туда-сюда вместе с этим плакатом.
– Никак они принимают нас за покойников? – развеселился Аленька. Он легко переходил от уныния к веселью и наоборот. – Как бы я хотел сам это все увидеть своими глазами!
– Протри получше глаза – и все увидишь, – небрежно бросил ему Кеворка и пропал в лиловом мраке.
Аленька протер глаза и действительно все увидел своими глазами.
А увидел он, как и все мы, большой прозрачный куб, светящийся изнутри. В нескольких шагах от куба стоял столб с флажком «Державие Хинга карка Касавы, Кваркерония. Квадрант кьяри». Вниз, откуда мы прибыли, уходила стрелка, на которой значилось – «Тот свет».
Аленька ударил сначала кулаком по пространству, а потом ногой по столбу и сломал его. Ломать, крушить все без разбору на своем пути было его первейшим делом и любимым занятием.
– Эй, есть тут кто живой? Вы все на свете перепутали, – завопил он. – Это ваш свет – тот, а наш – этот! Выходцы с того света, выходите. Мы к вам прикатили на вашей, как она там… телеге-таратайке, прокачке. Никакой мы вам не материал и не образцы, а – люди! Мы сейчас вам тут такое устроим…
Мы бурно поддержали Аленьку – минута растерянности прошла. Главное, не трусить и оставить первое и последнее слово за собой, а там разберемся.
– Их никак не назовешь спокойниками, – произнес неизвестно откуда взявшийся старец, плоский, как огромная кукла из театра теней. Он был совершенно лысый. – Боюсь, не отразилось бы это на качестве образцов. Гут, двигай и сразу опускай. В клетку их, поскорей в клетку! – Старец зябко поежился, махнул кому-то и поплотнее закутался в розовый плащ – светлое пятно в лиловом мраке.
Куб в одно мгновение взвился вверх, переместился туда, где мы стояли, и упал на нас: мы очутились в кубе, в своей прозрачной клетке.
– Светилам, да и мне тоже, хотелось бы материала помоложе. Тогда он интереснее и работать с ним гораздо приятней. Они проектировали детей, а это – почти взрослые особи. Что-то сплоховали на этот раз наши разведчики. Надо эти образцы, пока не поздно, хорошенько сплюснуть. А то будут неприятности – знаю я этих Светил!
Не успели мы опомниться – нас каким-то образом внутри куба сплюснули. Мы уменьшились в размерах и выглядели теперь – не поймешь на сколько лет.
Старец приблизился к кубу и начал нас пристально разглядывать, при этом он что-то записывал тонкой палочкой на вращающемся в пространстве шарике, внутри которого то и дело вспыхивали желто-зелено-синие и фиолетовые искры.
– А где тот, чернявый? – спросил кто-то старца. – Его тоже надо сплюснуть и под колпак, а то, боюсь, испортится.
– Незачем, – резко ответил старец. – Ты, я вижу, совсем устал, Гут, замотался на работе. Своих не узнаешь? Ну-ка, взгляни, кто к нам вернулся: это же наш Кев!
В серой проверхности открылся люк, и оттуда вылез к нам на всеобщее обозрение черный великан Гут.
– Неужели – Кеворка? – закричал он оглушительно и радостно. – Я тебя уже вспомнил, мой дорогой Кеворка! Куда ж ты подевался? Дай-ка я тебя успокою!
– Сейчас, Гут, сейчас. Тащу Раплета… вот он. Видишь, завод у него весь вышел. Надо бы его поскорее подзарядить, а то, боюсь, начнутся необратимые процессы.
– Не твоя забота. Оставь его, не трогай! Тебе как разведчику-биобруту запрещено прикасаться к амерам, разве забыл? – сказал старец. – Как странно, однако.
Кеворка вылез из трубы, ее курносый нос все еще торчал раздето. Он задраил его железной задвижкой и, быстро проследовав мимо Гута, встал на одно колено перед старцем.
– Дядюшка Великий Цытирик, неужели мои глаза не лгут – и это вы? Рад видеть вас в полном здравии и в полном комплекте с Гутом. – Кеворка приложился лбом к краю розового плаща, в котором обитал старец.
– Не забыл родного древнего обычая. – Старец улыбнулся, и улыбка едва уместилась на его узком лице. Она далась ему, видимо, с трудом: после нее старец очень долго молчал.
Потом, уже после всего, Кеворка нам объяснил, что этот старец, хотя и был по рождению карком, но причислялся к гудзоно-авезудовской ветке. Земное подобие сошло на Цытирика внезапно и неведомо как, но именно тогда, когда он вплотную занялся изучением Земли, возможно, ее история настолько его захватила, что он сам решил, пока это все ему не надоест, оставаться человекоподобным. Цытирик был, оказывается, наивысшим авторитетом Альдебарана по части всевозможных историй – так Кеворка сказал. За его феноменальную осведомленность Хартингское Время, очень своевольное и капризное, подарило ему звание Великого Цытирика и назначило ему пенсию в виде бессмертия, которым он иногда тяготился. Он знал все языки ближних и дальних миров и первым на пару с Гутом встречал пришельцев, или прикатчиков – как здесь называли тех, кого похищали альдебаранские разведчики, и на Островке Относительной Безопасности (ООБ) тщательно их исследовал – собирал первичную информацию для Светил, а также и для себя лично, так как был сверх меры любопытен, и эта его единственная страсть никогда у него не ослабевала.
ПЕРВЫЙ КОНТАКТ
Втайне мы ожидали увидеть здесь чудовищ, но пока что их не было. Зато сами мы произвели самое тягостное впечатление на Гута – наш вид напугал его до смерти. Цытирик приказал ему войти в куб и завязать с нами непосредственный контакт. И вот Гут вошел к нам через прозрачную стену, изнывая от страха, то и дело хватаясь за живот и приседая.
– Ай, ай, белая болезнь их ест – боюсь-боюсь, – бормотал он. -
Ой, не трогайте меня, не надо!
Никто и не собирался его трогать, мы просто стали пожимать ему руку в знак приветствия, только и всего, чтобы не показаться совсем уж серыми – все-таки мы были с Земли, а не с какой-нибудь завалящей планеты под неизвестно каким номером.
Кеворка потом нам коротко объяснил, что местные жители здесь разноцветные: синие, зеленые, красные, желтые, фиолетовые и черные. И нет здесь только белых. Белый считается на Альдебаране чем-то вроде нашей белой вороны, и даже еще странней и опасней, потому что приносит тем, кто его коснулся, несчастье.
– Бедные, бедные, Хартинг пожалел на них краски! – запричитал Гут, и мы заметили, как он затрясся от страха.
Хартинг у кеоркийцев, из которых происходил Гут, был вроде нашего Бога.
Вытье Гута удивило Цытирика.
– В чем дело, Гут? Какая информация?
– Ужас до чего страшные все эти нынешние прикатчики. Напугали меня до смерти – вот какая информация. Никогда со мной такого не случалось. – И он выскочил из куба через прозрачную стену, снова изумив нас, как он, интересно, это делает – нам бы так!
– Не выдумывай, – обиделся за нас Кеворка. – Они хорошие ребята. Ты с ними скоро подружишься – вот увидишь.
Он подошел к Гуту и ткнулся носом ему в грудь – такое приветствие было в ходу у кеоркийцев, из которых они оба происходили.
Гут прослезился и сказал Кеворке, что его ждут-не дождутся на родной горе Таху. Из черного песка и красной глины там вылеплен он, Кеворка, в натуральную величину, и все, кто хочет, играют с ним и поют, как будто он никуда не улетал из дома. Эта новость повергла Кеворку в непонятное для нас состояние – он обстучал себя руками, а потом стал медленно-медленно подпрыгивать и быстро-быстро приседать. И так он подпрыгивал и приседал много-много раз подряд. Гут от него не отставал.
– Два кеоркийца – обязательно танцы, – засмеялся Великий Цытирик.
– И песни, – добавил Кеворка.
И вместе с Гутом он затянул песню, слова которой нам с жаром переводил Цытирик.
Они пели, как отчаянно хорошо болтаться в мировом пространстве, как быстр серебряный луч, как замечательно черна труба, но нет ничего лучше, чем возвращение домой к родным горам Альдебарана в благодатную Кеоркию на первую среди гор – гору Таху. Разведка – занятие опасное, но, несмотря ни на что, цветок «Пятилистник» все-таки расцвел своим пышным цветом!
Цытирик слушал с восторгом, а когда певцы закончили, сказал:
– Кев, должен тебя сразу предупредить, что тебя ждет… словом, готовься к тотальной проверке на всех уровнях. Я лично обязан тебя полностью просветить во всех смыслах. У нас теперь новые порядки: мы у себя не только описываем, но и делаем глубинное обследование. А Лабиринт потом занимается проблемой в целом… Гут, а где же Раплет? Ступай к нему. Тебе было уже сказано, что нельзя его так долго держать в отключке, так он может оттуда не вернуться. Да! Еще одна деталь. Не забудь, пожалуйста, принести мне его записи, все отчеты по «Пятилистнику» – а также – информацию по космической поддержке. Я должен ее проверить, прежде чем отправим ее в Лабиринт.
Гут ушел, потом за ним следом ушел Кеворка – и даже не посмотрел в нашу сторону.
Аленька, как ошпаренный, закричал ему:
– Бросил нас одних… мы ничего здесь не знаем, не понимаем… Обещал придти нам на помощь! Врун ты и предатель, вот ты кто! – Аленька стал кидаться на стенку и разбил себе лоб.
Гут снова проник к нам тем же своим путем, как и раньше, и набросил на Аленьку сетку, как на буйного.
– Я им не псих! Я им не позволю издеваться над человеком. – прохрипел Аленька, заплакал от бессилия и повалился на пол.
Мы окружили его и стали утешать его и себя.
РАЗГОВОР НАЕДИНЕ
Они вышли из камеры слежения. Великий Цытирик шел впереди и прокладывал дорогу в лиловом мраке, который стал заметно светлеть, превращаясь в сиреневый туман. Кеворка едва касался его следов, легко прыгая за ним.
– Не отвык от наших дорог? – спросил Цытирик, не оборачиваясь.
– Немного! У них, где я жил, дороги очень-очень твердые, совсем следов не оставляют.
– Не может быть! Как же они тогда могут вообще передвигаться?
– Они даже не представляют, что нужно иначе. Как хорошо, что я вернулся наконец!
– Рад за тебя и рад тебя видеть, – Цытирик неожиданно оглянулся и дальше продолжал путь спиной вперед, чтобы видеть лицо разведчика, – но кое-что меня, знаешь, немного смущает… Какие у тебя личные впечатления? Ничего, что я так, с наскоку, не даю тебе отдохнуть?
– Мне сейчас как-то не до отдыха. А впечатления… – как всегда, странные. На этот раз, вы знаете, я летел полностью превращенный. Светилам для чего-то понадобилось, чтобы я был на Земле мальчишкой. Я там так раскрутился, что совсем позабыл и об Альдебаране, и о себе … скажу вам честно, такого со мной еще не бывало ни разу за все время, что я летал – уж очень на этот раз ощутимы помехи…
– Я должен тебя огорчить: к сожалению, это не помехи, а твое собственное новое излучение. Я несколько раз проверил твой спектр, пока вы приальдебаранивались – думал – возможно, какой-то сбой в аппаратуре. Честно признаться, твой спектр, меня напугал: боюсь, тебе не пройти Лабиринта – накисты тебя заволнуют. За твое отсутствие Нак Пакуа выдвинул вместо себя Ноленса, а Вейса задвинул – такой дотошный, его не проведешь, всех видит насквозь – без всяких приборов. Так что вот… А что за материал ты привез? Чем он интересен? Что-то я не нахожу в немничего особенного, но может быть, я ошибся или же чего-нибудь недопонимаю………
– Вы помните, о Великий, на этот раз руководить похищением было поручено Раплету, его первое серьезное испытание. Он сам их выбрал – по его словам, несколько типичных земных образцов. Мне только оставалось ему подыгрывать, а я поначалу ну никак не мог втянуться в эту игру. Потому-то мы так долго раскачивались, пробыли там дольше, чем надо, как я теперь понимаю. Признаюсь только вам: они не кажутся мне типичными – каждый из них неповторим в своем роде. И еще… странное чувство…… Они называют его «привязанностью»… Как будто кто-то невидимой, но прочной веревкой привязал меня к этим земным детям. Меня очень беспокоит их дальнейшая судьба.
Лицо Цытирика потемнело.
– Так вот откуда у тебя ощущение помех и собственной чужеродности. Нет! Никаких чужаков. Чтобы и думать об этом забыл – понадобишься для нового большого дела. Пока тебя не было, Нак Пакуа – этот Наук-Паук! – превратил систему в неравномерно вырожденную: войны не утихают ни на минуту. Наша задача – систему выправить и привести в исполнение триединство Фигософа: спокойствие, равновесие, невмешательство. Последнее время, откровенно говоря, у меня на губах вкус бороды Нака. Уверен: будет схватка, ее нам не избежать. Ты должен быть чист – так что никакой связи с прикатчиками, даже мысленно, мысленно – тем более, это самый большой альдебаранский грех – если ты еще не забыл наших законов! Они пройдут все положенные им испытания в Лабиринте, потом их припишут к засушенным шнурам суперпамяти – считай, они уже свободны от жизни.
– Вы этого не сделаете, Великий!
– Я – нет, это – не мое дело, но есть другие.
– Это бесчеловечно – я этого не допущу!
– Вот как ты заговорил: нет, это не наш язык. Забудь его. Не знаю, говорить тебе это или нет? Боюсь напугать тебя, да и себя тоже. Не хотел об этом даже думать… но ты чем-то мне напомнил Вилта. Ты должен о нем знать по учебникам космогонии. Легендарный разведчик. Проникал в дальние Галактики и возвращался без единой царапины в памяти. Трижды успешно проникал на Землю и привез столько интересных образцов, сколько тебе, мой друг, и не снилось, а на четвертый раз… сгорел. – Цытирик перешел на шепот: – Однако об этом наша история умалчивает…
– Как – сгорел?! Не может быть – я наизусть знаю его биографию, все детали.
– Извини меня, но, значит, ты ничего не знаешь. Вилт сгорел… «от любви». Но что это такое никто из нас не знает. Лабиринт бьется над этой загадкой не одно тысячелетие по Хартингу, но, как говорят там, откуда ты только что прилетел – воз и ныне там, – блеснул своим знанием чужого языка Цытирик. – Какая-то невидимая, страшная, всепроникающая зараза… Вилт дошел до такой низости, что остался там навсегда и выболтал им наши секреты, еще хорошо, что знал он не так много, мы ведь очень предусмотрительные. Пришлось его убирать прицельным лучом – его там убила молния. Надеюсь, тебе подобное не грозит?
Кеворка хотел ответить, что нет, не грозит, но сказал:
– Я, понимаете, предупредил их… о похищении. – И тяжело вздохнул. – Я не мог иначе. Со мной действительно что-то такое сделалось…
– Не узнаю тебя, мой славный Кев! – вознегодовал Цытирик. И в эту минуту стал на себя непохож, как будто Кеворка успел передать ему частичку собственного смятения. – Вспомни, когда ты летал к Аджарте – даже оттуда ты вернулся самим собой, такое сложное похищение, такие безумно опасные излучающие образцы! Даже этот завистник Нак, который, правда, завидует даже обыкновенному грибу, восхитился твоей работой и устроил в твою честь салют перед Дворцом Светил. Такого не каждый разведчик удостаивается. Уж я-то как-нибудь знаю.
– Как это было давно, я все забыл…
– Забывать – великое искусство. Я тебе помогу забыть твоих прикатчиков. Я очень хорошо умею не только все помнить, но кое что и забывать, если возникает такая необходимость. Недаром же мне доверено писать нашу историю. Хартингское Время знало, на ком остановиться и сделать свой выбор, – усмехнулся Цытирик.
Перед ними выросли меховые двери стационара, а позади раздались тяжелые шаги и жалобные всхлипы. Цытирик и Кеворка обернулись: к ним со всех ног бежал Гут.
– Раплет, Раплет… – кричал он, – Раплет, Раплет…
– Что – Раплет? Что у тебя опять? – сердито спросил Цытирик. – Вечно у тебя что-нибудь неладное, всякие глупые осложнения. Без неприятностей ведь не можешь.
– Не могу, – согласился безропотно Гут. – Я его всего почистил, снял старые ошметки, он стал у меня совсем как новенький. Я его завел на полную катушку, а он как врежет мне – и убежал. Не знаю даже – за что. Вот еле-еле до вас доплелся… Ой-йе-ей! – Гут осторожно дотронулся до огромной шишки, которая красовалась у него на лбу.
– Где он? – завопил Цытирик. – А информация? Информация где? Ты у него ее взял?
– Я взял? Не знаю, – Гут растерянно пожал плечами, – я, кажется, не успел. Информации, кажется, у меня нет. Он побежал к Светилам – на тебя, Кеворка, жаловаться! Его информация убежала вместе с ним – я так думаю.
Цытирик даже забыл отругать Гута, так был раздосадован.
– Какие отношения сложились у тебя с Раплетом? Он что-нибудь знает? Ну про эти твои новые мысли?
– Знает. Прими, Гут, мое сочувствие. Если вы, Великий, мне прикажете, я сейчас же верну Раплета на станцию.
Цытирик был полностью выбит из колеи – неслыханная дерзость со стороны амера: напасть на службу Времени!
– Но ты не в силах его вернуть – ты сейчас на карантине. Я немедленно свяжусь со Светилами. О! Это ему дорого обойдется: его спишут на запчасти. Гут, иди к образцам – как бы они тоже не взбесились. У них у всех без исключения просматривается эта опасная тенденция. Очень сильные отклонения. Зачем надо было выбирать таких ненормальных? А ты, Кев, пойдем со мной. Я постараюсь освободить тебя от чуждых влияний и наслоений. Ты будешь спать, а я буду читать тебе вслух нашу родную Историю – что может быть ее интереснее, нашей матери-Истории?
Они бесшумно пропали в мягком проеме, а Гут поплелся обратно на станцию.
