Текст книги "Кеворка-небожитель"
Автор книги: Галина Галахова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
ЛЕТУНЫ И ДРАКОН ЧИМ-ЧИМ-ЧИМБУРАЙ
Лететь на драконе было весело и ни капли не страшно. Гришкины дети во время полета все время вертелись, опасно перегибались вниз, распевали во все горло свои грибные веселые песни. Их ничуть не смущало то обстоятельство, что их безутешный отец остался где-то внизу. Они радовались, что вырвались из-под его опеки.
Аленька сидел рядом с Наташей. Они держались за руки и рассказывали друг другу о своих приключениях, стараясь перекричать грибенков.
Кеворка потерянно смотрел вниз на проносившиеся поля штивы, горы, озера и леса. Только здесь, на высоте, он ощутил тесную связь со своим краем. Эта связь была такая крепкая, что он чувствовал ее горлом, и ему было трудно дышать.
Деткис управлял драконом.
– Эй, Кев, куда лететь? – обратился он к Кеворке. – Чим-чин-чимбурай долго не протянет…
В тот момент они пролетали как раз над озером Больших Гудзонов и Маленьких также, где на берегу стояла поникшая Кима, но они ее не заметили, потому что Чим-чин-чимбурай выпустил сноп огня, и пламя бешенно заплясало у всех в глазах.
– Деткис, где ты… – послышалось вдруг Деткису.
Волны разгулявшегося после битвы гудзонов и аридов озера вспенились и поднялись ему навстречу.
Деткис вздрогнул.
– Кто-то меня позвал, но – кто? – воскликнул он. – Я слышал голос…
Тут началась дикая тряска.
Деткис смотрел в кулак во все стороны.
– Кто, кто меня позвал?
– За нами гонится Дзынь, – крикнул Кеворка, – быстрее, Чим, выжимай последнюю скорость! Скоро начнутся леса… Кваркерония…… там легко можем спрятаться, знаю одно место…
Дракон сделал резкий разворот, взмыл вверх и неожиданно для себя не удержал равновесия и перевернулся, так как был уже слишком стар для таких фигур высшего пилотажа.
Гришкины дети все как один попадали вниз, но не растерялись, а сцепившись в полете ножками и, раскачивая на головках туда-сюда разноцветные шляпки, стали медленно планировать, радуясь новой неожиданной свободе. Они были истинно Гришкиными детьми, потому что, с чем бы они в своей жизни ни сталкивались, все вызывало у них буйный восторг и ликование – чем дальше, тем веселее им было.
Они приальдебаранились на поляне в Кваркеронском лесу у подножия углубленного в себя Гвадария Фигософа, который в ту минуту приходил к новой сногсшибательной для него мысли, что весь свой затянувшийся век жил, рос совершенно неправильно, не в ту сторону рос и развивался, потому что исповедовал не тот принцип – любить надо! Любить все, что вокруг тебя и под твоей сенью живет и творится, и тогда… – Гвадарий распростер свои лапы, свои ветки, ему хотелось все и вся собрать у себя, спрятать и защитить от мыслимых и немыслимых опасностей, чтобы восторжествовала подлинная жизнь, которая, оказывается, есть любовь без конца и без края…
Стоило грибам коснуться лесного альдебарана, как они тут же пустили туда корни, и в скором времени вся поляна, куда они только что попадали, была усеяна новыми разумными грибенками, которые продолжили с новым энтузиазмом это свое серьезное и очень важное для себя дело – процесс грибного воспроизводства.
Когда Гришкины дети кувырнулись вниз, Чим-чин-чимбурай не на шутку опечалился: за время полета он привык к их шаловливым мордашкам и хитрым шляпкам. Их грибные песни наполнили его драконовскую душу странной нежностью. Чимбурая охватило радостное желание прыгать, и он то взмывал над облаками, то касался лапами Кваркеронских кряжей, купаясь в альдебаранском небе, как простой летающий скворч. А потом к нему пришло раскаяние, что он мало уделил грибенкам внимания во время полета, и чтоэто из-за него они опрокинулись неизвестно куда. Он ужасно расстроился.
– Чим, ты что совсем уже без понятия? Дзынь сидит у тебя на хвосте, – прокричал ему Деткис. – Встряхни его, сбрось!
Черное облако окутало хвост дракона – это коричневый Дзынь так разъярился, что почернел. Чин-чим чимбурай включил теперь все свои семь голов, и даже больную, седьмую, тоже, и наполнил пространство огнем. Таинственный Дзынь зашумел, как морской прибой, зафыркал и стал еще Таинственнее.
– Горим! – закричал Кеворка. – Ребята, прыгайте!
Раздумывать было некогда: Наташа и Аленька, уже охваченные пламенем, взялись за руки и бросились вниз, Кеворка нырнул за ними следом, стараясь во время падения сбить с них огонь.
– Прощай, Кеворка, – крикнул Деткис, – прощайте все мои… – он повернул дракона навстречу Дзыню и врезался в него на полной скорости.
Дзынь охнул, обволок дракона со всех сторон своим ядовитым дыханием и стал тушить-гасить его пламя, но не погасил, а задохнулся отсобственных ядовитых испарений и вместе с потерявшим управление, отравленным драконом и мертвым Деткисом стал снижаться и падать, падать и снижаться…
ПАМЯТЬ ИСЧЕЗНУВШИХ НЕ ДОЛЖНА РАСТВОРИТЬСЯ…
Тем временем обгоревший Раплет коротал время в сторожевой будке рядом с Лабиринтом не в силах сдвинуться с места или хотя бы позвать на помощь. Теперь он часто отключался из-за многочисленных, несовместимых с жизнью повреждений, случившихся во время столкновения с великанами-карибами. В эти минуты отключки он почему-то видел себя усатым бородатым дворником в тихом, замощенном булыжником переулке, где в маленьком дворике зеленела песочница, и дети – такие одинаковые! – врывались в этот резко очерченный квадрат, проявлялись словно под лучом прожектора, и вдруг теряли свою одинаковость, становились все совершенно разными, изменялись в лице, взрослели, старились, исчезали навсегда…
«Так проходит жизнь…» – думал амер в отключке.
Однако ресурс его был далеко еще не исчерпан, и сконцентрированная в нем воля Лабиринта еще брала верх над этими дурацкими мыслями. И тогда Раплет резко, со скрежетом, включался на какое-то время, чтобы перед очередным уходом в небытие вспомнить – кто он есть на самом деле и зачем он здесь сидит.
В одну из таких просветленных минут в него ударили чьи-то мысли. Он не сразу догадался, что это Дзынь по телепатному каналу стучит ему в голову.
«Всем, всем, всем! – надрывался Дзынь. – Я, Таинственный Дзынь наивысшей квалификации, а также мои враги – Деткис со своим страшилой Чим-чин-чимбураем перешли в мир иной… и вечная нам па-а-а-а-мяяять! Кев… с при… сва… лес… высо… шири… дли…»
Эта мысль, оставшаяся от Дзыня, задержалась на какой-то миг в пространстве Олфея, а потом в нем же и растворилась. Напрасно Раплет ждал продолжения сеанса, Дзынь больше не откликнулся. И тогда Раплет понял, что Дзынь – чудо альдебаранской техники высоких и низких температур – ушел и теперь никогда не вернется, поскольку был синтезирован совершенно случайно: приготовили жидкость для выращивания волос на голове Нака, а вместо волос получились магнитные стрелки, грифы диковинных музыкальных инструментов и Таинственный Дзынь коричневого цвета, который умел проходить сквозь стены и наводил на всех дикий страх и ужас, – делал всех бормотухами, исключая одних карков. Карки для Дзыня были слишком примитивными, а он для них – слишком заумным.
– Дзынь, а ты теперь где? – на всякий случай телепатнул Раплет.
«Меня больше тут нету… – донеслось из таинственных глубин космоса. – Был и весь вышел… из-за тебя… почему не выходил так долго на свя…».
Раплет от такого сообщения почернел – выходит, он лично повинен в исчезновении Дзыня: слишком часто бредил в своих отключках, забывая ему телепать! И в этот момент он увидел Витю и Чапу, которые как ни в чем ни бывало, спокойно, не торопясь, не оглядываясь в испуге по сторонам, выходили из Лабиринта, что было в высшей степени немыслимо, от чего можно было и вправду отключиться уже навеки.
Чапа то и дело забегала вперед, кидалась на Витю и радостно лаяла. Постаревший Витя улыбался.
– Анычунэ, голубчики! Куда это вы собрались? – он кое как взбодрился и перегородил им дорогу.
– Ты нам, дяденька Раплет, не мешай, – гордо сказала Чапа. – Мы теперь под охраной Нака – он дал нам важное задание.
Беззвучный гром громыхнул в ушах Раплета – таким способом Нак обычно вызывал его к себе для особого разговора. Раплет покорно поплелся в Лабиринт, а мальчик и собака отправились дальше в свой загадочный путь.
Нак, только что снова ушедший в глубокое погружение, открыл глаза, заслышав громыхающую походку Раплета.
– Я прошляпил и Кеворку, и Дзыня! – повинился Раплет.
– Знаю. Дзынь – теперь пустое место. Кроковек с Ноленсом готовят ему на смену ужас номер два. Я – сторонник обновления. И, кстати, тебе на смену идет сверхамер Карп. Впрочем, у тебя еще остается последний шанс… хотя не знаю-не знаю…
– Вы увидите – я еще многое могу, хозяин! Что я должен сделать для Вас? Я – готов на все.
– Ладно – уговорил. Вычисли центр Кваркеронского леса и ступай туда! Там увидишь поляну, а на поляне – огромное дерево. По моей воле, сегодня оно соберет возле себя всех этих чужаков во главе с Кеворкой. Когда дерево вскрикнет, ты это услышишь, наступит твой черед свести концы с концами. С прикатчиками делай, что хочешь, но Кеворку доставь мне живым. Но знай – не раньше, но и не позже деревянного крика. И смотри, делай, как я сказал, а то что-то много ты стал себе позволять последнее время.
Раплет бросился к выходу. Нак смотрел ему вслед. След амера был интенсивно синий – амер взвинчен до предела, последняя попытка существования.
«Эта История мне надоела, – думал Нак. – Пора с ними со всеми кончать. Еще немного – и никакой Гвадарий не будет стоять бревном у меня на пути. Я стану Единственным и Самым – это ли не предел желаний!»
Он очнулся и вызвал к себе Ноленса и Краковека – вошли две бледные тени.
– В нашей системе произошли незапланированные исчезновения. В спектре живых больше не числятся: Чавота, Деткис, Чимбурай и Дзынь. Сегодня в этом смысле будет очень жаркий день – к ним вот-вот припишутся остальные. Память исчезнувших не должна раствориться в пространстве, когда-нибудь она может нам пригодиться, для чего – мы и сами пока не знаем. Память исчезнувших – переписать и подшить к большой вертушке «что было». На досуге я почитаю и посмеюсь, а если надо – заплачу.
Ноленс и Кроковек молча поклонились и медленно растаяли в дверном проеме. Им это было легко – так невесомы и бесшумны были они.
Нак уставился в мерцающее пространство. Он видел все.
Он видел лесную поляну, где стоял, глубоко задумавшись, Гвадарий Фигософ – снова спокойный и величественный, потому что нашел ускользающую цель жизни.
КИМА В СТРАНЕ АЛУНА АЛУНАНА ТРИДЦАТЬ ШЕСТОГО
Гонец Акри и принц Чурики приальдебаранились на площади, где Хартингское Время копило серую пыль веков. Многоэтажный город Талунсия – столица государства аридов – отделялся от площади пропастью, в которой бесновался поток, подернутый ржавой пеной. Городом называлась отвесная скала, ветер с озера Больших гудзонов когда-то просверлил в ней глубокие отверстия, и в этих пещерах-отверстиях селились ариды – летающие существа. Талунсию всегда открывал и закрывал трубач Куарку – самый чуткий из горожан.
Легконогие опустили крылья, понурились и стали ждать, когда город откроется и включит их в себя. Кима спрыгнула на площадь, ее ноги коснулись гладкой, будто отполированной поверхности, она заскользила по ней, и, не удержавшись на ногах, шлепнулась и утонула в пыли. Барахтаясь в пыли, разгребая ее руками и ногами, она в одном месте обнажила кусок черного каменного квадрата с цветным рисунком на нем. На рисунке был изображен город Талунсия, а перед ним стояли трое: Чурики, Акри и она сама… Рисунки были окружены таинственными знаками.
– Смотрите-смотрите, что я тут нашла, – обрадовалась Кима и замахала руками, призывая Акри и Чурики посмотреть на свою находку.
Унылые ариды нехотя взглянули туда, куда она показывала, и Акри в страхе воскликнул:
– Книга Жизни! Нельзя ее открывать, закрой сейчас же! – И он стал наметать крылом пыль на открывшийся квадрат.
– А что это за картинки? Кто их нарисовал? Откуда он, тот кто их рисовал, знал про меня, что я тут у вас очучусь? – не унималась Кима, показывая пальцем на изображения.
– Это личные черновики Хартингского Времени, а для нас – Книга Жизни, – понуро отвечал Акри. Не понимая языка этого «подарочка», он догадался, о чем она спрашивает. – Кто Книгу прочтет – тот узнает будущее. – И теперь уже на перьях, дыбя и опуская их, он изобразил ей все то, что только что сказал.
Кима его поняла.
– Ой, да как же это все интересно, давайте скорей узнаем наше будущее! – Она захлопала в ладоши и запрыгала по Книге, стараясь разрыть ногами, как можно больше рисунков. – Смотри-смотри, да это же ты! – толкнула она плечом Чурики и показала ему ногой на открывшийся новый рисунок.
– Мы всю жизнь топтали ее в пыли… – прошептал Акри.
– Хартинг не любит, когда в его дела суют нос, недаром он завалил все пылью, – неуверенно проговорил Чурики, сейчас непожий на себя.
Он поднялся на цыпочки и вытянул шею, при этом сделал такой вид, будто у него плохо со зрением.
– Акри, что-то я сильно разволновался по известным тебе причинам и ничего не могу разглядеть в этой пылище. Придется тебе стать моими глазами, взгляни, что там…
– Ты приказываешь мне заглянуть в Книгу Жизни, о бесстрашный навеки?! – Акри не поверил такому дерзкому приказу.
В ответ Чурики гордо растопырил перья – «да!»
Акри тяжело вздохнул и подлетел к рисунку. Он уставился на черный квадрат с цветной картинкой, более всего похожей на детский рисунок, где резким пересечением белого и голубого была обозначена чья-то судьба…
Вдруг крылья у Акри безвольно опустились, он весь окаменел.
Чурики с напряженным вниманием следил за гонцом.
– Ну что ты там увидел – чего молчишь? Другие, может быть, тоже интересуются…
– Хотел бы я никогда не видеть этой страницы, – печально отозвался Акри. – Сегодня трубач Куарку в последний раз откроет для меня город. Там нарисована и твоя судьба, принц, и ее тоже… – Он махнул крылом в сторону Кимы. – Ты и это существо будете неразлучны, вас ждет общая судьба.
Чурики возмущенно воскликнул, что это все сплошное вранье и что за такое оскорбление его, принца, королевского достоинства, Акри может прямо сейчас поплатиться жизнью.
Кима дернула Акри за крыло.
– Ну скажи мне, пожалуйста, поскорей, вернусь я к своей маме и когда?
Акри не разобрал, что она спросила, и ответил весь поникший:
– Все, что произойдет сегодня, случится из-за тебя. – И он ткнул в нее крылом.
Кима почти все поняла и перепугалась:
– В чем, скажи, в чем – я буду виновата? Я же не хотела…
Акри покачал головой и ответил, скорее, самому себе:
– Кому дано знать – где его вина, а где – чужая… – И он обратил свой взгляд к Талунсии.
Город уже открылся: на вершине Талунсии сидел трубач Куарку и размахивал серебряной трубой.
Чурики, Акри и Кима очутились в городе.
Город тотчас за ними закрылся.
– Где наше войско?! – мощный крик, как удар грома, обрушился на троих прибывших. Кима от неожиданности села в пыль. Акри подлетел к Чурики и встал с ним рядом. Воцарилось тягостное молчание.
– Разбито… – пролепетал еле слышно себе под нос Чурики.
Однако все его услышали.
Алун Алунан тридцать шестой, высокий, элегантный, с черной курчавой бородкой, раскосыми глазами и с тростью-зонтиком под крылом на случай внезапного нападения, от негодования начал быстро-быстро перебирать ногами, потом высоко подпрыгнул и опустился на то же самое место, где только что стоял.
– Такое храброе войско разбито дурачливыми гудзонами – уж не это ли ты хочешь нам сказать?!
– Чистая случайность, отец, все из-за тетки Чавоты. Не стоит из-за этого так сильно переживать и расстраиваться. Сейчас мы с Акри быстро поправим наши дела: возьмем себе новое подкрепление и…
Король завел крылья за голову, его придворные-припещерные в точности повторили королевский жест.
– О горе, о позор, о ужас! В пропасть – его, такую бездарь, в пропасть!
– Отец – я не виноват, это все из-за Акри, – завизжал Чурики. «Все равно Акри погибнет сегодня, – мелькнула у него в тот момент вголове спасительная мысль. – А что сказано обо мне в Книге Жизни – еще неизвестно…».
– Акри – в пропасть! – приказал король.
Акри безропотно встал на самый край пропасти и приготовился к смерти. Он не чувствовал никакой обиды на Чурики, поклеп не возмутил его, он только подумал, что действительно всегда кто-нибудь в чем-нибудь виноват. Наверное, если очень захотеть, можно доказать даже то, что именно он, Акри, повинен в разгроме аридов на озере Больших гудзонов.
– Чурики, ты что – оглох? Повторяю: Чурики – в пропасть! – Алун Алунан был неумолим.
Чурики нехотя потащился к пропасти и встал рядом с Акри.
Акри дотронулся до него крылом и шепнул:
– Вот уж действительно не поймешь – где своя вина, а где – чужая…
– Три, два, один, – скомандовал король и зажмурился от усталости мысли, не в силах смотреть на эту сцену. – Прыжок!
– Прыжок! – повторили придворные и тоже зажмурились.
Когда же они все открыли глаза, то увидели приговоренных к прыжку не прыгнувшими: какое-то неизвестное существо отталкивало, оттаскивало их обоих от пропасти.
– Вы что? Назад-назад! – кричала на них Кима. – Разве можно так близко подходить? Вы же упадете и насмерть разобьетесь! – от страха она вся побелела, представив себе эту картину.
– Оно белое, белое, белое… – пронеслось в толпе.
Ариды попятились, а у короля перья встали дыбом, и конический, признак хорошей породы, нос заострился в тонкую длинную иглу.
– Это существо только что открыло Книгу Жизни, – нарушил всеобщее молчание Чурики. – Теперь мы, Акри и я, знаем будущее! – Он стоял на краю пропасти и, не торопясь, спокойно чистил перья.
Алун Алунан зашелся от ужаса и слабым голосом простонал:
– Разбито наше доблестное войско… раскрыта Книга Жизни… и еще это отвратительно белое жуткообразное чудовище… посягнуло на черновики Хартингского Времени… Кто бы оно ни было – пусть хоть посланец Лабиринта – в пропасть его!
Несколько стражников отделились от королевской свиты и бросились к Киме, они схватили ее цепкими когтями и приготовились кинуть в пропасть.
– За что вы меня так? Хоть объясните, я ничего не понимаю, – заплакала Кима, не делая попытки к сопротивлению. Ее горячие слезы упали на крылья Акри и Чурики. – Я же не знала, случайно мне открылись… рисунки эти странные… Хотите, я все забуду? Ой, какие острые у вас когти и носы!
Чурики трусливо отшатнулся от Кимы, его собственная жизнь еще висела на волоске над пропастью, король-отец мог в любую минуту исполнить свою прихотливую волю – чужие жизни и даже жизнь собственного сына ничего для него не значили.
Еще одна капля обожгла Чурики крыло, он скосил глаза и увидел в той капле себя – живого и гордого, трепетание крыл отразилось в ней, и он сам с головы до ног, такой невиданный красавец, весь полный жизни и полета. Радостный клекот отверз ему холодное узкое горло, и неожиданно для себя и для всех Чурики запел песню о жизни, о полете, как они прекрасны и незабываемы, потому что полет и есть сама жизнь.
Акри, казалось, не слышал ни Кимы, ни Чурики. Вытянув шею, он волооко следил за трубачом, который в нетерпении прыгал на вершине Талунсии. Его труба – раскрытый цветок травы серебрянки – сверкала прощальным холодом. Иногда трубач бросал трубу кверху, из нее вылетал золотистый сноп света, и тогда, глядя на трубача, Акри становилось нестерпимо жарко при мысли, что это все происходит с ним в последний раз: и эта труба, и город, и пыльная площадь, и толпы аридов, и старый-престарый король…
Однако же, мольба о помощи достигла не слуха, а чуткой его души… и эти горячие капли…
– Слушайте меня, слушайте меня все! – воскликнул Акри. – Я первым из всех вас прикоснулся глазами к нашей тайной Книге. Мне там открылась моя судьба, а с нею – ваша. Слушайте: отныне и навсегда Талунсия станет молчаливой, ибо только в глубоком молчании она сможет оплакать своих сыновей. Старый-престарый король уступит место новому. Принц станет новым королем, если спасет ее! – И Акри указал крылом на Киму. – Так говорит Книга Жизни…
Слова Акри подняли над городом настоящую бурю, пыльно-голубой смерч – это ариды резко взмыли в воздух и запищали, заверещали от ужаса. Чурики схватил Киму в когти и попытался взлететь с ней – королевский венец стоял у него перед глазами. Расторопная стража догнала его и вернула на площадь. Началась свалка.
Толпа набросилась на Акри – смятый и втоптанный в пыль, он прохрипел:
– Чурики, улетай – я прикрою твой отлет!
Трубач Куарку напряженно всматривался вниз и не мог ничего понять: множество синих и одна белая точка мелькали у него в глазах, злые-злые голоса раздирали ему уши. Труба дрожала и билась, плясала в его руках, как живая.
Снова взмыл в воздух Чурики со своей белой ношей, и снова его утопили в пыли. Снова над толпой, стараясь помочь ему, взвился Акри, и снова его прибили вниз. Последний раз самый быстрый гонец Талунсии уставил печальные глаза на медножелтую вершину горы и чуть слышно прошептал:
– Куарку, открой… так велит судьба…
Трубач, как во сне, поднес трубу к узким губам, и труба сама пропела открытие города.
Чурики взвился над городом в последний раз и пропал у всех из виду. Задавленный и растоптанный Акри скатился в пропасть под всеобщее улюлюканье.
Ошеломленный случившимся – город открылся помимо его воли – Куарку дал отбой, и грозная стража, бросившись в погоню за Чурики, ударилась со всего маху о невидимую городскую стену.
Стало тихо. Медленно и плавно садилась взбаламученная пыль веков.
Когда пыль совсем улеглась – осела она в этот раз не везде ровно – ариды вдруг увидели в некоторых местах обнаженую Книгу Жизни. Крик ужаса пронесся над площадью. Алун Алунан, как никогда, высоко подпрыгнул, взлетел, в полете дернулся и, бездыханный, камнем упал на собственное изображение, нарисованное на каменной плите, и слился с ним.
Город, охваченный тоской вечного молчания, замер. Поднялся сильный ветер, и он снова разметал всю пыль, теперь она улеглась по-новому, и кое-где обнажились новые рисунки, в них открывалось необозримое будущее, которое никому из жителей Талунсии уже не принадлежало.
Не было слышно ни звука. Только трубач Куарку – теперь единственный говорун – долго бормотал себе под нос, как бы в свое оправдание: «А что еще оставалось делать? Множество голубых и одна белая точка мелькали у меня перед глазами…».
