Текст книги "Бирюзовые серьги богини (СИ)"

Автор книги: Галина Долгая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 13. Душа Нежнее Шелка

Теплые, солнечные, но еще по-весеннему свежие дни дарили радость. Заливистая песнь жаворонков, журавлиное курлыканье сайгаков, чьи стада, мигрируя по степи, словно перетекали морскими волнами, оживление в стойбище – все звало к жизни!

Арман, расчесывал хвост любимому коню Базату и улыбался, жмурясь от яркого света. Крутые бока мышастого красавца – только что вымытые, с капельками влаги на шерсти – блестели на солнце. Закончив с хвостом, Арман принялся за гриву, поглядывая в выразительные глаза, прикрытые черной челкой.

– Что, доволен? То-то! Теперь скачи! – он шлепнул коня по крупу и тот, фыркнув, отряхнулся как собака и сорвался с места.

Арман отпрянул от коня под задиристый смех сына, который сидел рядом с бабушкой на широкой кошме, расстеленной перед юртой.

– И меня умыл! – вытерев лицо и руки поднесенным женой полотенцем, Арман присел рядом с сыном.

Озорные огоньки светились в его лучезарных глазах. Ежик черных волос завершался волнистой челкой, которая сейчас поднялась под напором ветра, как парус. Отец пригладил ее.

– Смеешься, а батыр? А кататься будешь?

Жаркын вскочил, как жеребец, потянул отца за руку.

– Идем, идем!

– Не-е-е! – возразила старая Батима. – Дайте коню просохнуть, успеете еще покататься, да и обедать пора. Слышу, Чулпан казан [16]16
  Казан – большая чугунная кастрюля с круглым дном. «Казан открыла» означает, что еда готова.


[Закрыть]открыла, давай, сынок, помоги, здесь дастархан накроем, хорошо сегодня, душа радуется.

Мальчик сначала надулся, недовольно сдвинув брови, но отец подмигнул ему, шепнув, что после обеда поедут вместе табун смотреть, и тот побежал к матери помогать.

Бабушка проводила правнука нежным взглядом.

– Хороший мальчик. И жена у тебя хорошая, Арман. Еще детей надо рожать. Чего ждете?

– Родим. Чулпан работать хочет. Нравится ей в коллективе. Пусть работает.

– Женщина детей должна рожать, а не работать… Скажи мне лучше, сынок, все ли у вас ладно, не болит ли больше твое сердце за той красавицей?

Арман сорвал травинку, прикусил.

– Не знаю. Не болит, но ноет.

– М-м, – понимающе кивнула Батима, – а сыну она так и не сказала, кто ты?

– Не хочет, боится говорить, – Арман выплюнул травинку, – она права, подрастет, тогда и узнает.

– Эхе-хе, – тяжко вздохнула бабушка, – подрастет… ему уже пятнадцать? А я так и не видела своего правнука…

– Я тебе фотографию показывал!

– Что фотография?! Я хочу обнять его, посмотреть в глаза… Он-то не знает, кто он на самом деле? Как думаешь?

– Нет, аже, думаю, не знает. Сима тогда слушала и молчала. Я сказал, как ты велела. Она ничего не ответила. Думаю, испугалась…

Еще восемь лет тому назад, приехав на зов бабушки, Арман узнал, что не Сима, а его сын, в тот момент только-только получивший жизнь в ее утробе, нес в себе дух Рожденного Свободным, который, согласно пророчеству, освободил дух Великого Воина. Арман тогда просил Симу приехать вместе с сыном к нему, показать мальчика старой бабушке, но Сима и слышать об этом не хотела. И с тех пор только телефонные звонки… Иногда ему удается услышать голос сына, но от этого сердце болит еще больше.

– Я все думаю, зачем он остался? Что еще его держит на земле?

– Ты о чем, аже? – Арман встревожился.

– Я о духе, который ведет твоего сына. Он выполнил свое предназначение, я видела, но мне не показали, что ждет его в будущем. Все в тумане. Но зачем-то он здесь… Одно скажу: его судьба крепко связана с судьбой его матери, очень крепко. Если тот мужчина, что рядом с ней – ее страж, то ты в ответе за мальчика. Не упускай его из виду, Арман. Мне тревожно, тучи появились.

Арман знал, что бабушка ничего не говорит просто так, в ее словах прозвучало предостережение.

– Я позвоню, кушайте без меня! – он нырнул в юрту, достал телефон и ушел в степь.

Сима проходила паспортный контроль, когда зазвенел ее телефон. Они всей семьей наконец-то летели в Тибет! Мечта, к которой она стремилась так долго, вот-вот осуществится! У Симы сердце замирало от радости. Самой почувствовать дух Тибета, увидеть его горы и озера, побывать на том перевале, название которого непостижимым образом созвучно с ее именем: Сими-ла! Именно так называл ее сын, пока был маленьким, на это название похожи символы, начертанные на агатовом амулете, который Алешка теперь носит на кожаном шнурке.

Удивительно, но тибетское «ла» одновременно переводится как «дух» и как «перевал». Саша попытался объяснить это тем, что все горы и перевалы, в том числе, у тибетцев одухотворенны, потому такое название, но вот точно перевести «сими» ему не удалось. Остановились на более-менее логичной трактовке: «Душа нежнее шелка». И в этом Сима услышала созвучие своему имени, которое означало «нежная».

Сима посмотрела, кто звонит и, мило улыбаясь пограничнику, профессионально вглядывающемуся в ее лицо, ответила:

– Я сейчас занята, перезвоню через пару минут.

Звонки Армана, хотя и напрягали из-за боязни его вмешательства в жизнь сына, но все же радовали. Трудно сказать, что их теперь связывало: сын, привычка, любовь… Даже если любовь, то она перешла в какую-то другую форму. От страсти, которой так боялась Сима, просто потому, что не могла контролировать себя, они отошли в сторону заботы друг о друге, к платонической нежности, полунамекам на чувства, лишь иногда позволяя себе погрузиться в воспоминания или мечты.

– Арман, привет! Хорошо, что ты позвонил! Мы сейчас улетаем, вернемся через две недели. Мы летим в Тибет! Представляешь?! – Сима чуть не лопалась от гордости.

Но Арман не поддержал ее радости, напротив, он встревожился.

– Будь осторожна, Сима! Береги Алешку!

– Что это ты?.. Когда я его не берегла? – Сима обиделась.

– Послушай, любимая, – ее сердце обдало горячей волной, смывшей секундную обиду, – просто будь осторожна и все. И еще: пусть твой телефон всегда будет активным, ладно?

– М-м-м, не получится, мы решили оставить Сашин, а свой я отключу…

– Сима, тогда дай мне номер мужа и в его телефон загрузи мой номер! – Арман не просил, он приказывал.

– Хорошо, – сухо ответила Сима. В ней всегда поднимался протест на такой тон, она совершенно не терпела ни слова «должна», ни приказов, – но что ты так волнуешься? Что случилось?

Арман вдруг осознал, что Сима сейчас идет к самолету, и решил не тревожить ее.

– Ничего не случилось, успокойся, просто я хотел бы быть с вами рядом.

Сима промолчала. Она знала, что наступит такой момент, когда им всем вместе придется встретиться. Алешка должен узнать тайну своего рождения! Но Сима боялась этого момента и всячески оттягивала его, успокаивая себя тем, что еще не время. А время шло! Оно бежало! И Алешка стал совсем взрослым!

– Арман, мне пора! Не волнуйся, с нами все будет в порядке, я позвоню, когда мы будем на месте, ладно? Ну, пока!

Утренний туман уполз к горам, многослойной театральной декорацией окружающим долину. Солнечные лучи покрыли золотом гладь реки, несущей еще нетронутые человеком воды вниз, в ту страну [17]17
  Речь идет об Индии.


[Закрыть], где поселились боги Тримурти, а река, названная Волосы Брахмы – по имени Бога Вселенной – стала священной. В Тибете же испокон веков вода, как и земля, считались местом обитания злых духов. Потому там никто не купается в реках и озерах, не ловит рыбу, не копает землю.

Встав рано утром, Сима ехала в машине, просыпаясь вместе с Лхасой. Дух Тибета – вечный, как сама земля, – блуждал над священным городом. Величественная Потала – дворец Далай-ламы, словно парила над городом. Вокруг нее с самого раннего утра отмеривали круги верующие, колотушкой отгоняя духов тьмы. Те, кто прошел три круга, ложились перед дворцом ниц и продолжали молиться, то поднимаясь, то опять падая, распластавшись перед домом того, кто уже почти полвека жил в изгнании. Но в монастырях и храмах как во все времена несли службу монахи, ежедневно обращая свои молитвы к Будде. И не только. Сима сразу, на первой же экскурсии, обратила внимание, что среди верующих, исправляющих священный ритуал, есть такие, которые, вопреки правилам буддистов, обходят ступы против часовой стрелки, так же крутят молитвенные барабаны, а на некоторых изображениях Будд начертан левосторонний знак свастики.

– Смотри, Саш, – поделилась Сима с мужем, – тибетцы до сих пор сохранили свою исконную религию Бон. Даже наш гид, как мне кажется, ее последователь.

Разговаривать было нелегко. Организм жителей равнин с трудом адаптировался к высокогорью. У Симы все время болела голова, засыпая, она ловила себя на том, что дышит вхолостую – воздух будто не доходит до легких. И от этого Сима просыпалась с бешено колотящимся сердцем, раскрывая рот, как рыба. Но все же плохое самочувствие не мешало думать. Сима ходила по монастырям, слушала песни монахов, замирала, когда ветер, словно виртуозный музыкант, ежеминутно импровизируя, играл монастырскими колокольчиками, звук которых негромок, но их мелодичное позвякивание, сливаясь с тихими голосами монахов, взлетало в высокое тибетское небо и дарило особое чувство умиротворения и благодати.

– Я думал, мы будем ходить по горам, а тут… природа так похожа на наши степи и даже пустыни, – Алеша, казалось, был разочарован, поглядывая в окно на невзрачные каменистые холмы, местами покрытые волнами песка. То, что все они были выше четырех тысяч метров, вовсе не производило впечатление. Ведь сама Лхаса стоит на высоте трех с половиной тысяч.

– Доберемся и до гор! – успокоил его отец. – Чтобы сразу попасть в горы, надо ехать на машине со стороны Кашгара – оттуда испокон веков ходили в Тибет караваны, паломники. А мы вот, самолетом, и сразу в Лхасу!

– Через день дорога станет интереснее. Очень красивые ущелья, перевалы, – добавил гид, поняв по тону парня, что он недоволен. – Вы просили показать вам священные места, озера…

– Да, Тензин, все хорошо! Сначала все вокруг Лхасы, потом на запад, – подтвердила Сима и снова откинулась на спинку сидения, чувствуя, как кружится голова.

Перевал Сими-Ла встретил путешественников сплошной облачностью и холодом. Сима выползла из машины, остановившейся чуть ниже самой высокой точки. Она пыталась что-нибудь прочувствовать на перевале имени себя, но аура Тибета так и осталась для нее непробиваемой. Симу окружало плотное кольцо тумана, за которым скрывалась истина. Мысли стали совсем тягучими, сознание еле удерживалось в реальности. Хотелось одного – дышать! Полноценно, всей грудью набирая воздух! Вместо этого Сима закрывала глаза и погружалась в сон, в котором задыхалась от недостатка кислорода и от тревоги, черными струйками вползающей в сердце.

– Поехали отсюда, – с досадой сказала она, вползая на заднее сидение джипа.

– Как ты себя чувствуешь? – Саша смотрел на позеленевшее лицо жены и боялся что-либо еще спрашивать, уловив нотки раздражения в ее голосе.

– Поехали, – выдохнула Сима то, чего нет, и тут же ее грудь поднялась в тщетной попытке наполниться кислородом.

Сима закрыла глаза. Никаких мыслей, никаких ощущений, только колышущиеся серо-черные тени перед взором и шум машины в ушах.

Какие-то слова. Голос Тензина. Но вот словно прорвало плотину: звук ворвался в голову ударами гонга.

– Здесь интересное место. Раньше оно считалось священным. Видите, до сих пор паломники вешают ритуальные флажки. Только теперь не на шесты, а на опору высоковольтной линии…

Машина остановилась. Сима разлепила глаза. Саша с Алешкой уже вышли и направились к флажкам. Понимая, что потом, когда они вернутся, она забудет о своем плохом самочувствии и очень пожалеет, что не посмотрела на священное место, Сима собралась с духом и тоже пошла за своими мужчинами.

Опора выглядела как новогодняя елка: почти до середины она была увешана флажками с начертанными на них мантрами [18]18
  Мантра – молитва, священный гимн в индуизме и буддизме.


[Закрыть]. Но Симу больше заинтересовало озеро внизу. Длинное, больше напоминающее реку, петляющую между отвесными каменными сбросами, идущими прямо от дороги. Вид на озеро закрывал скальный выступ, драконьей спиной выгибающийся над ним.

– Это озеро Нам-до-ю-цо, – рассказывал Тензин, – мы с вами видели его еще раньше – я вам показывал, оно длинное и петляет между гор, и очень глубокое. – Тензин постоял, словно раздумывая, говорить еще что-то или нет, и как-то по-особенному взглянув на Симу сказал: – Дословно название озера переводится как «Яшмовое Озеро На Верхнем Пастбище». – Сима кивнула. Тензин уже говорил об этом. – А в народе его называют Бирюзовые Серьги Богини.

– Почему? – словно прозрев и выплыв из тумана, спросила Сима, не спуская глаз с ровной поверхности воды, играющей всеми оттенками бирюзы.

Тензин пожал плечами и продолжил рассказ:

– Там внизу, на острове, разрушенный храм, его называют, как и перевал, Сими-Ла, что означает Душа Нежнее Шелка…

Сима уставилась на гида широко распахнутыми глазами. Их синева слилась с синевой озера, и Тензин испугался взгляда таких красивых и одновременно пугающих глаз.

– Что-то не так? – только и нашелся он, что спросить.

Сима ничего не ответила. В голове колоколами билась тревога. Забыв о дыхании, Сима догнала Сашу, фотографирующего тот самый храм, вид на который открывался за скалой. Алешка, обогнув скальный зуб, спускался к озеру. Сима закричала:

– Стой!

Алеша обернулся на крик матери и застыл.

– Ты чего, Сим? – Саша подошел к жене.

– Скажи ему, чтобы вернулся, тут опасно.

Сима прижала ладонь к груди, стараясь успокоить сердце, но оно стучало барабаном, и она присела на камень у тропы, ведущей вниз. Алеша не стал спорить с родителями, сделал еще пару снимков и вернулся.

– Мам, идем, – он тронул Симу за плечо.

– Сейчас, посижу чуть-чуть… ты иди, там с папой подождите…

Сима закрыла глаза, прислушиваясь к шуршанию щебенки под ногами сына. Внезапно все звуки исчезли, и в полной тишине перед взором появился белый монах, всю жизнь преследовавший ее дома. Монах, как всегда, молчал и только смотрел на нее, сложив руки на груди. Но теперь Сима не просто видела его глаза – она чувствовала взгляд.

– Что тебе надо? – спросила она.

Монах медленно отвел одну руку в сторону озера, словно приглашая пройти.

– Нет! – твердо ответила она, открыла глаза и пошла к машине.

В голове звучал тревожный голос Армана: «Береги Алешку!» И тут Сима вдруг осознала, что неспроста он позвонил ей, он что-то знал или чувствовал и хотел предостеречь.

Сима дошла до машины и оглянулась: монах исчез так же внезапно, как и появился. Облегченно вздохнув, Сима влезла в машину, сказав коротко:

– Поехали.

Потом мужу:

– Дай телефон.

Но позвонить Арману не удалось: в телефоне зазвучала музыкальная фраза, означавшая «связи нет». «Ладно, попозже еще раз попробую», – решила Сима и оставила телефон у себя.

Машина шла легко. Дорога, уходя вниз, огибала озеро. Сима смотрела в окно. Прямо под ними совсем близко показались разрушенные почти до основания старые каменные стены храма. На мгновение Симе показалось, что она видит внутри своего монаха. Не успела она как следует приглядеться, как водитель резко ударил по тормозам: крупные и мелкие камни с грохотом скатились на дорогу, закрыв проезд прямо перед машиной.

– Ничего себе! – отметил Саша. – А если бы мы на мгновение раньше…

Сима не дослушала мужа. Она, повинуясь неведомой силе, открыла дверцу машины и вышла. Алеша последовал за ней. Пока вылезал Саша, Сима уже бежала вниз по крутому каменистому склону. Алеша устремился за матерью с криком: «Мама, ты куда?». Тензин, ничего не понимая и пребывая в состоянии испуга, уставился им вслед. Саша без слов прыгнул вниз и покатился на широком камне, заскользившем по мелкой щебенке. Густой туман накрыл и дорогу, и озеро, и людей, один за другим пробравшихся на остров к храму по узкому каменному перешейку.

… Монах сидел посреди храма, подогнув ноги под себя и сложив руки на коленях. Сима встала перед ним, вглядываясь в знакомые и одновременно незнакомые черты. Обритая голова монаха – идеальной круглой формы – чуть поблескивала от света, пробивающегося сквозь пелену тумана. Кустистые седые брови нависали над глазами, рассмотреть которые Сима не могла, но и теперь чувствовала взгляд – теплый, искристый. Сухощавость на грани бестелесности скрывал синий балахон, фалдами складок спадающий на земляной пол.

– Кто ты, монах? – Сима слышала себя словно со стороны. – Я тебя знаю?

Монах не поднялся, но склонил голову в поклоне.

– Я тот, кто честно служил тебе, госпожа. Я тот, кого боги оставили ждать тебя, и вот ты здесь…

– А тот, который наблюдал за мной все годы? Кто он?

– Это тоже я. Я посылал к тебе свой дух, напоминая о прошлом, но не смея торопить.

Сима понимающе кивнула.

– С возвращением, Лучистая Луна! Если ты вернулась навсегда, я могу покинуть этот мир.

– Я вернулась, монах!

Старец рассыпался прахом. Лишь горстка белого песка горкой возвысилась над камнями, да и ту сдунул ветер.

Сима вышла к озеру. Рябь пробежала по его поверхности, смешав голубые цвета молодой бирюзы с темной зеленью созревших друз. Легкая волна лизнула кроссовки женщины. Туман раскрылся театральным занавесом, и в просвет упала лунная дорожка. Сима, не раздумывая, ступила на нее, тут же меняясь обликом: джинсы и куртка, попавшие в полосу света, преобразились в длинное платье цвета снятых сливок. Но странный звук, едва пробивающийся через подушку тумана, остановил богиню. Звук шел от нее самой, из кармана куртки, остававшейся еще вне лунной дорожки. Сима похлопала себя по бокам и почувствовала твердый предмет. «Телефон!» – мелькнула быстрая мысль. Отступив назад, она достала его и прислонила к уху.

– Сима! Ты где? – кричал Арман.

Что-то невероятно приятное, нежное и в то же время грустное, какая-то далекая мысль, так и не ставшая реальностью, шевельнулась в душе.

– Я здесь, – оглядываясь, ответила Сима.

Занавес поредел, и сквозь белые хлопья распадающегося тумана Сима увидела человека. Он пугливо озирался вокруг, что-то крича, приставляя руки к губам. Сима залюбовалась его курчавой головой, мальчишески нескладной, но высокой фигурой. А голос в трубке взывал к материнской ипостаси богини:

– Сима, где Алеша? Сима, очнись!

– А-ле-ша… – она снова посмотрела на фигуру парня, оплетаемую туманом, как саваном. – Дитя… Бедное человеческое дитя! Чистая душа!..

Сима вспомнила! Она вспомнила девочку, которая, отдавая себя как жертву, просила о милосердии к людям! И жалость, смешавшись с болью за одинокого ребенка, всю жизнь несшего тяжелый груз ненависти матери, поразивший ее еще в утробе, переполнила сердце богини. Она нарушила правила и вмешалась в предначертанность, не позволив демонам озера, которых держала в страхе, растерзать хрупкую плоть. За этот поступок, свойственный скорее людям, чем богам, Лучистой Луне дали прозвище Сими-ла – Душа Нежнее Шелка…

Чию-Шаго ушла под воду. Маслянистая поверхность озера сомкнулась над ее головой. Зубастые оскалы демонов-рыб заплясали перед еще разумным взором. Девочка закрыла глаза, смирившись с судьбой, но вдруг вода забурлила, раскидав демонов, как сухие листья. Под ногами Чию-Шаго почувствовала твердь, которая выталкивала ее обратно. Распахнув глаза, девочка увидела свет: он окружал ее со всех сторон, и как гусеница в шелковом коконе, она поднималась вверх. Вот уже вода осталась внизу, вот чьи-то нежные руки прижали ее к себе, а серебристый голос пропел в самое ухо: «Я никогда не оставлю тебя, дитя, я всегда буду с тобой. Не бойся ничего! Ты заслужила право жить во плоти среди богов или родиться на земле вновь, приняв облик того, кого захочешь, и там, где пожелает твоя душа».

Но так же внезапно, как начался, их полет остановился. Сила, еще более грозная, чем сила богини, и свет, еще более яркий, чем ее окружение, преградил путь. Лучистая Луна прижала к себе дитя, с яростью волчицы отстаивая ее право на жизнь. В тишине, длившейся вечность или одно короткое мгновение, шла борьба за право человека существовать или кануть в небытие. На сторону богини встал Белый Человек – Тот Кто Любит Все Сущее, и тогда вершитель судеб мира – Сотворенный Владыка Сущего внял его просьбе, но само олицетворение зла, темная ипостась материи – Черный Человек, потребовал плату за украденную жертву. Лучистая Луна не раздумывая сняла свои серьги, дарующие ей божественную власть над демонами, и бросила в озеро.

Лунная дорожка убежала в светлеющее небо, забрав с собой и богиню и дитя, а демоны озера утащили символ своей свободы глубоко на дно и надежно спрятали бирюзовые серьги богини.

Лишившись покровительницы, людям самим пришлось договариваться с демонами о жертвоприношениях: дабы уберечь живых людей, рыбам стали отдавать мертвых…

Из прекрасных сапфировых глаз выкатилась слеза. Драгоценным алмазом упала она в воду. В тишине раздался легкий всплеск. За ним, обдав жаром сердце, от воды поднялось облако обиды и разочарования. Лучистая Луна услышала утихающий голос, твердивший: «Обещала всегда быть рядом, обещала всегда оберегать…» Богиня всмотрелась в гладь озерного покрова и увидела под толщей воды тускнеющий взгляд – взгляд ребенка, чьими кудрями играла вода, чьи ладони тянулись к свету.

– Алеша!! – узнав сына, закричала Сима.

Лунная дорожка исчезла в тумане, и Сима, оказавшись между небом и водой, камнем упала в озеро.

…Батима вздрогнула и открыла глаза. Через круглое отверстие в потолке юрты лился лунный свет. Он подрагивал, покачивался, как волны. Луна висела над юртой. Сгусток света отделился от ночного светила и просочился через крестообразную решетку отверстия юрты. Зависнув посередине, он остановился. Старая шаманка пригляделась: на нее большими печальными глазами смотрела прекрасная женщина. В ее взгляде Батима почувствовала мольбу о помощи.

– Арман! – позвала она.

Арман не спал. Он сидел за юртой, погрузившись в себя. Тревога не покидала его весь вечер, а ночь только усилила ее. Что-то случилось с сыном! Он знал это наверняка, а позвонив Симе и услышав ее растерянное «я здесь», уверовал в это окончательно.

Голос бабушки вывел Армана из забытья.

– Аже… что-то случилось…

Шаманка, несмотря на свой преклонный возраст, резво поднялась; в полутьме, не включая света, чтобы не потревожить сон Жаркына и Чулпан, сунула ноги в калоши и вышла из юрты.

– Что есть у тебя самое дорогое, связанное с твоим сыном? – спросила она.

Первое, о чем подумал Арман, был его карабаир Базат.

– Бери коня, и мне помоги забраться на какого-нибудь.

Два всадника скакали рысью в ночи, украсившей небо степи сияющими звездами. Луна скрылась за горизонтом, и мрак преградил дорогу, сгущаясь все больше и больше. Простоволосая Батима, сидя ровно, как царица, задрав голову к небу, шептала заклятия, и неведомая сила открывала им путь.

Вот впереди показался каменный курган – все, что осталось от головы Великого Воина Света, разрушившейся в тот день, когда Рожденный Свободным возвестил миру о своем человеческом воплощении. Груду камней окружала река, в этот год проложившая свое русло у его подножия.

– К реке! – приказала шаманка.

Спешившись, всадники отпустили одного коня, а второго подвели к воде.

Батима села напротив каменного кургана и, закрыв глаза, завела грозную песню. Никто не смог бы понять ее слов, но от них застывала кровь в жилах. Арман обнял Базата, еле сдерживая слезы.

– Прости, прости меня, – шептал он, вдыхая запах потной шерсти коня и прижимаясь к нему еще крепче.

Базат отпрянул, в его глазах отразился ужас. Короткие уши напряглись, вращаясь и ловя звуки страшной жертвенной песни.

Арман забыл обо всем. Он видел перед собой друга, который хранил на себе дух Алешки, прекрасное воспоминание о том единственном мгновении в жизни, когда счастливый мальчик, катался на нем, и тем самым конь стал для Армана самым ценным из всего табуна.

– Пора! – воскликнула Батима.

Арман потянул уздечку и вскочил на спину Базата. Подвел его ближе к реке. В свете звезд вспыхнула сталь клинка и тут же погасла, погрузившись в плоть: Арман, пригнувшись, одним движением перерезал коню горло. Базат захрипел, упал на передние ноги, судорожно силясь подняться. Кровь лилась из него прямо в воду. Арман до боли сжал зубы. Батима, поднявшись и раскинув руки во всю ширь, кричала, устрашая невидимых духов.

Базат затих, завалившись на бок. Его веки еще подрагивали, длинные ресницы трепетали. Храп становился все тише и тише… Арман сидел в глине на коленях и покачивался взад-вперед, беспрерывно поглаживая чистую, атласную шерсть Базата, вспоминая, как она блестела под солнцем, только что вымытая, как сияли радостью теперь невидящие глаза. Кровь все еще сочилась. Черные в ночи, ее струйки стекали в реку, отдавая последние капли за человека, волей судьбы ставшего жертвой в объятиях другой воды – куда более холодной и страшной в своем предназначении…

Сима шла ко дну. Одежда, впитав воду, как губка, разбухла и вместе с кроссовками, словно служители сил зла, тянули свою жертву в небытие. Но та же вода, охладив лицо и щипая его холодными пальцами, отрезвила сознание. Божественный образ Лучистой Луны уступил место земной женщине, снова осознавшей себя просто матерью. Отчаянно забив руками и ногами, Сима умудрилась остановить погружение, развернулась, раскрыв глаза как можно шире и, крутясь вокруг себя, как участница соревнований по синхронному плаванию, лихорадочно высматривала в темно-синей воде сына. Волосы, перекатываясь растрепанными прядями, наползали на лицо. Сима убирала их и, борясь с мучительным желанием вдохнуть в легкие воздуха, заглянула вниз. В совсем черной воде мелькнули светлые пятна ладоней. Сима, тут же забыв о дыхании, нырнула рыбой, вытянулась стрелой и помчалась вниз, распарывая воду руками и не упуская из вида последнюю ниточку надежды. Вот, еще немного, еще одно усилие и… пальцы прикоснулись к пальцам, руки ухватили за руки. Подтянула… еще… ухватила за пояс, подтолкнула вверх, еще раз, за ноги, вверх! Последний раз… в последнем проблеске сознания увидела, как сын заработал руками и ногами, и зависла, не в силах сделать больше ни одного движения. Грудь инстинктивно поднялась, в нос потекла вода… Дернулась, открыла рот… Вода, вода… Краешком сознания отметила: пузырьки воздуха сбоку, много пузырьков… боль на голове, движение вверх и… темнота…

Саша плыл на спине, одной рукой обхватив Симу под мышки. Она не подавала признаков жизни. Остров с разрушенным замком, казалось, не приближался. Саша, как можно выше задрав нос, чтобы самому не нахлебаться воды, отчаянно бил по воде ногами и толкал себя всем телом, изо всех сил стараясь удержаться на поверхности.

Но вот плечи коснулись тверди. Оглянувшись, насколько мог себе позволить, Саша увидел разрушенную стену храма, прислонившегося к ней Алешку с поникшей головой. Нащупав ногой дно, Саша уперся в него и подтащил Симу. Выбравшись на берег, он перевернул ее животом на свое колено, надавил, приподнимая голову. Вода вытекла из легких. Снова уложил Симу на спину, сделал два глубоких вдоха и начал делать искусственное дыхание: вдох, выдох, вдох, выдох… Саше катастрофически, до темных кругов перед глазами, не хватало воздуха, но он вдыхал, насколько мог заполнить свои легкие и выдыхал, успевая еще по несколько раз нажать на грудину Симы.

Туман рассеялся. С дороги их увидели гид с водителем. Тобгал замахал руками и ринулся вниз, Тензин побежал следом. Алеша пришел в себя, но ему хватило сил только на то, чтобы подползти к матери. Она лежала бездыханной. Как в старом кино, промелькнули кадры подводной борьбы за жизнь: вот мама парит над водой, не видя, как чудовищная сила утягивает его на дно, вот она смотрит вниз, но ее лицо отдаляется все дальше. Страх. Обида. Горечь. Безмолвный крик. Темнота и слабое ощущение прикосновения пальцев.

– Мама! – Алеша сел, широко расставил руки, чтобы не упасть. – Мама! – кричал он, всхлипывая. – Ты не можешь уйти! Не можешь! Ты должна быть со мной, мама, ты должна!!

Саша шмыгал и, в который раз, ритмично продавливал грудную клетку жены. Тензин стоял, беспомощно опустив руки. Тобгал, лихорадочно глядя то на мертвецки бледную женщину, то на ее близких, вдруг упал перед ней на колени и стал колотить по лицу. Он шлепал ее, крича на своем языке, чтобы очнулась, и она… очнулась! Сима села, махая руками перед собой.

– Отстань, гад! – зарычала она, кашляя.

Водитель, опустив зудящие ладони на колени, нервно рассмеялся.

Щеки Симы горели, грудь болела, в горле першило. Сима испугалась, качнулась назад и уперлась в надежную стену: Саша приобнял ее, шепча на ухо:

– Все хорошо, родная, все хорошо. Теперь все будет хорошо!

Ожидая технику для разбора завала на дороге, Сима, Саша и Алеша, переодевшись во все сухое, сидели в машине. Тобгал угостил их тибетским чаем, очень необычным на вкус, но отлично восстанавливающим силы.

– Фу, – хмыкнул было Алеша, но Саша укоризненно покачал головой.

– Пей, человек от чистого сердца… да и не такой уж он противный.

Симе же соленый чай, взбитый с топленым маслом яков, очень понравился. Она сразу воспряла духом, что не укрылось от Тобгала. Он все еще посмеивался, вспоминая, как женщина разозлилась на него, но и поглядывал на синеглазую красавицу с благоговением, каждый раз кланяясь, когда она что-то спрашивала или благодарила за помощь.

– Саш, – свернувшись калачиком и прижавшись к груди мужа, Сима спросила: – Что он так на меня смотрит?

– Рад, что жива. Представь только, сколько у них было бы проблем, если бы ты…

– Да ну тебя, перестань! – по коже поползли мурашки.

Сима оторвалась от мужа, повернулась к сыну. Он спал, запрокинув голову на спинку сидения. Бережно поправив воротник его толстовки, под которой виднелся древний амулет «дзи», Сима провела рукой по еще влажным волосам, наклонилась поцеловать и услышала мелодичный звон, прозвучавший у самого уха. И что-то кольнуло в шею…

– Саш, посмотри, что-то колется… и в ушах все еще звенит…

Саша взглянул и ничего ответил.

– Ну и что там? Укусил кто-то? – Сима потерла шею и попала пальцами на нечто металлическое, при этом звон в ушах усилился.

– Ничего не понимаю…

Саша привлек жену к себе, и повернул ее голову, показывая на переднее зеркало водителя:

– Смотри сама, видишь?

Сима вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть свое отражение: глаза – уставшие, темные круги под ними, бледная кожа, но все еще алые щеки после пощечин, и в ушах серьги…

– Откуда это? – Сима притронулась к серьгам. Зазвенели мелодичные колокольчики. Бросив случайный взгляд за окно, Сима увидела, что Тобгал смотрит на нее и улыбается. – Это он что ли надел мне, пока я в отключке была?

– Нет, не он.

– А кто?

Саша неопределенно пожал плечами. Сима сняла одну сережку, положила на ладонь, рассматривая ее: крупная, сделана из добротного серебра, филигранной вязью узора окаймляющего большой овальный камень.

– Бирюза… какая яркая, синяя… и колокольчики… – Сима провела пальцем по трем миниатюрным колокольчикам, прицепленным в нижней части сережки под камнем. И вдруг испугалась, отдернула руку, будто обожглась. – Бирюзовые серьги богини!! Не может быть… Это правда?..