Текст книги "Бирюзовые серьги богини (СИ)"

Автор книги: Галина Долгая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Вскоре караван повернул на восток и, преодолев перевал, начал спуск к большому селению, жилье в котором удивило не только Бахтигуль.

– Какие дома у них чудные, – заметил северянин, проезжая по узкой улочке, не раз размытой дождями, – из глины что ли… или из соломы?

Бахтигуль никогда не видела дома. Всю свою недолгую жизнь она провела в хижине и в пещере. По пути в это селение, которое караванщики назвали «Место, где продают камни», Бахтигуль видела большие полукруглые хижины – добротные, тоже покрытые войлоком, как и их хижина, но красиво украшенные разноцветными полосками по всему ободу. А вот глиняные хижины, вовсе не круглые, очень удивили девочку. Она даже подошла к одной и потрогала, что развеселило караванщиков.

– Слышь, северянин, и твоя подопечная, похоже, тоже мазанки видит впервые.

Бородач слез с коня и подошел к стене дома.

– Из глины! Так и есть! И солома замешана! Чудно, – повторил он, и Бахтигуль тоже повела головой, как он, копируя удивление.

Все в этом селении было для Бахтигуль в диковинку: и дома из глины, и люди – белокожие, с большими носами и очень выразительными, просто огромными глазами, и животные с горбом на спине, груженые, как лошади.

Караван прошел к краю селения, и люди остановились на ночлег рядом с таким же караваном, пришедшим в тот же день, только раньше. Бахтигуль слушала, как переговариваются люди, как внимательно посматривают на добро соседей, не раз замечала на себе любопытные взгляды и, уже зная, что ее приветливая улыбка вызывает у людей нехороший смех, опускала голову и уходила подальше.

Вечером, сидя у костра, главный караванщик негромко сказал:

– Утром перенесем товары на верблюдов. Лошадей оставим. Я договорился. Часть пути придется идти по пескам. Верблюд будет надежнее, хоть и дороже. Грузиться будем затемно, надо выйти раньше тех, – он кивнул в сторону другого костра. Раньше выйдем, раньше придем. Раньше придем, лучший товар возьмем. И свой подороже отдадим. Ты, северянин, давай девчонку пристраивай. Дорога в песках трудная. Воду опять же с собой везти надо. Ухо востро держать. Поговаривают, разбойничает там кто-то. И товар забирают, и людей пленят. Так что оставь ее лучше. Твои глаза и меч нужны, чтобы добро защищать, а не за девчонкой присматривать.

Бахтигуль каким-то внутренним чутьем понимала, что речь о ней. Да и поглядывал бородач на нее с жалостью, как мать смотрела на отца, когда они уходили из пещеры.

Когда северянин встал, взял ее за руку и повел к ближайшему дому, Бахтигуль все поняла.

– М-м-м, – заверещала она, повиснув на его руке.

Он остановился, присел перед ней на корточки, погладил по головке.

– Понимаю, боишься. Не бойся, назад пойдем, я тебя заберу. А пока поживешь у людей. Я вот за тебя им кое-что оставлю, чтобы не обижали, кормили. Не бойся. А там, – он махнул рукой в ночь, туда, где расходились горы и открывалась необъятная ширь земли, – там опасно. Поживешь тут немного, и мне так спокойней будет. А, ясноглазая ты моя… даже не знаю, как зовут тебя. И сказать не можешь… Ладно, вернусь, придумаем тебе имя.

Бахтигуль всхлипнула и бросилась бородачу на шею. Обвила ее ручонками, прижалась всем тельцем.

– Ох, сердешная, разжалобишь ты меня совсем… ну, пойдем, пойдем, поищем, кто тебя приютит.

Бахтигуль, казалось, поняла его, отпрянула и, вложив свою ручку в большую крепкую ладонь, согласно пошла рядом.

В доме, куда ее привел бородач, жила семья, зарабатывающая на пропитание, как почти все жители селения, обслуживая путников. Под просторным навесом, крыша которого поросла травой, останавливались пешие путники.

Много люду ходило мимо этого селения. Кто шел на восток через пески или, обходя их севернее, к далекой стране, называемой Срединной, откуда везли шелк и жемчуг, кто брел на юг по долине между высоченными хребтами, вершины которых всегда белели маяками. Кто-то уходил в горы, поднимаясь к самой крыше мира, туда, где обитали самые страшные демоны и самые светлые духи. Из этой загадочной страны, называемой Бот, приходили никогда не унывающие люди. Они приносили разноцветные камни, так ценившиеся и на западе, и на юге, и меняли их на зерно, изделия из железа. С запада шли разные люди. И такие, как бородач и его спутники, и такие, как Бахтигуль. Кипела жизнь в Месте Где Продают Камни, а потому и хозяин дома взял девочку, обещая заботиться о ней до возвращения бородача, а сам подумывал, как использовать еще одну пару рук, чтобы побольше заработать для своей семьи.

Бахтигуль показали угол в доме, в котором спала вся семья: хозяин с хозяйкой и трое их детей. Девочка пристроилась на циновке, как всегда сжавшись в комочек. Потрясенная событиями дня, она сразу уснула. Но тревога, пришедшая вслед за страшными сновидениями, стучалась в груди. Бахтигуль, как наяву, видела блеск стали, вонзавшейся в грудь, слышала свист стрел. Метались кони и люди, текла кровь, стонали умирающие и над всеми, сверкая очами, возвышалась воинственная женщина в кольчуге и с мечом в руке… Девочка плакала, кричала, и хозяйка, не выдержав, растолкала ее.

– Не кричи, всех разбудишь, иди во двор, там спи.

Она выставила Бахтигуль из дома, сунула в руки циновку и закрыла дверь на засов. Поежившись от свежего ночного ветра, малышка осмотрелась и, приметив тихий закуток между стеной дома и низким забором стойла, в котором виднелись курчавые спинки овец, расстелила там циновку и улеглась. Но сон пропал. Бахтигуль вспоминала то своих стариков, то доброго бородача, то снова вздрагивала от картин жестокого боя, мелькавших перед ее взором.

Большая луна, желтая, как сливочная пена, кинула светлую дорожку прямо к ногам девочки. Молодая женщина, вся пронизанная волшебным светом, спустилась к Бахтигуль и села рядом. Мелодичный звон колокольчиков, сопровождающий женщину, убаюкивал. Малышка положила головку на ее колени и закрыла глаза. Богиня мягко провела светящейся ладонью по худенькой спинке, пригладила растрепавшиеся волосы и, тихо напевая и позванивая колокольцами, убаюкала мятежную душу…

Люди приходили на постоялый двор и уходили. Бахтигуль, которую звали просто «девочка», подносила еду, воду, мела двор, чистила посуду. Хозяйка дома, хоть и не была ласкова с ней, но не обижала – кормила, справила ей другую, легкую одежду, когда ветер из пустыни принес зной. Миновала жара, наступило холодное время, и Бахтигуль снова заняла угол в хозяйском доме. А ее бородач все не возвращался.

Караваны шли со всех сторон света. Бахтигуль встречала каждый, который приходил из пустыни. Стоя в отдалении, она вглядывалась в лица караванщиков, ища того, к кому привязалась сердцем. Но северянина не было, как и его товарищей, и девочка снова возвращалась к своим хозяевам.

Вечерами, когда постояльцы сидели у костров и рассказывали разные истории, Бахтигуль садилась рядом и слушала. За долгие месяцы общения с разноязычным людом, она научилась понимать и речь юэгжи, у которых жила, и говор жителей Страны Снегов – Бота, и гортанные крики подвижных желтолицых людей Срединной Страны, куда ушел северянин. Больше всего ее привлекали жители Бот. От них словно веяло свободой, которой Бахтигуль так не хватало. Ее сердце рвалось на юг, и каждый раз, когда кочевники высокогорья покидали постоялый двор, Бахтигуль смотрела им вслед, и так хотелось ей, как они, закинуть котомку за плечи и идти, идти. Но вместо этого она снова мела двор, чистила посуду и металась во сне, отражая атаки незримых врагов, которых никогда не видела и даже не знала, что такое сражение.

Как-то, когда снова пришла весна, открылись перевалы, ведущие в высокогорную страну, повеяло свежим ветром, зовущим в дорогу, Бахтигуль стояла на краю селения, погруженная в недетские думы. На ее плечо легла теплая рука. Девочка оглянулась. Ей улыбался сухощавый старик. Ветер теребил его седую редкую бороду, залетал в такие же волосы, то и дело падающие на лоб длинными прядями, прикрывающими глубоко посаженные глаза, внимательный взгляд которых говорил Бахтигуль больше, чем слова, произнесенные, как призыв.

– Того, кто рожден свободным, не сможет удержать никакая клетка.

Старик ушел, а Бахтигуль, молча проводив его взглядом, вернулась на постоялый двор, собрала свои нехитрые пожитки и вышла на южную дорогу, без сожаления оставив за спиной два года ожидания.

Глава 11. Встреча

Пыль, поднятая быстрыми лошадиными ногами, закружилась вихрем и шлейфом понеслась за всадниками. Изящные ахалтекинцы, бока и круп которых блестели на солнце, словно атласные, а чуткие ноздри трепетали, ловя ветер, промчались мимо трибун.

– Мама, мама, смотри, тот коричневый в белых носочках, бежит первым! – поддавшись азарту, кричал Алешка.

– Не коричневый, а гнедой, – поправила Сима, сама не отрывая глаз от коней, мчавшихся уже на другом конце ипподрома.

Гонг и радостные крики болельщиков возвестили о конце гонки. Победил Наполеон – тот самый гнедой, за которого болел Алешка.

– Ну, что, все? – спросила Сима, устало поглядывая на мужа. – Я бы поспала сегодня… хоть один денечек выспаться…

– Нечего засиживаться допоздна каждый день, – чмокнув ее в лоб, мягко ответил Саша и, подтолкнув сына, предложил: – Пойдем, сфотографируемся с победителем!

– А можно? – глаза Алешки заблестели.

– Можно, идем! А ты тут посиди, только не усни, – Саша подмигнул Симе.

– Не-е, я с вами, тоже хочу с ахалтекинцем сфотографироваться!

Вокруг победителя толпился народ. Наполеон, накрытый красным шелковым полотнищем, гордо держал голову, то и дело прядя длинными ушами. Пробравшись к нему, Саша поднял на руки Алешку, прижал к себе Симу и все улыбнулись, а конь даже кивнул на щелчок фотокамеры.

– Теперь идем домой! Воскресный выход закончен! – торжественно объявил Саша, на что Алешка возразил:

– Нет, смотрите, там такие лошадки!.. – и потянул родителей к обочине зеленого поля, на краю которого стояли статные красавцы с широкой грудью, длинным густым хвостом и остриженной до щетки гривой.

– О! – даже Сима, несмотря на желание поскорее положить голову на подушку, не удержалась от восторга.

– Это карабаиры, – пояснил кто-то сзади.

Сима вздрогнула и обернулась. Солнце светило сбоку, слегка ослепляя. Сима приложила ладонь ко лбу, защищая глаза. Одного взгляда на человека, стоявшего перед ней, оказалось достаточно, чтобы сердце в груди забилось в бешеном ритме. В пышных волосах мужчины, закругляющихся кольцами на концах, прятались пучки солнечных лучей. На смуглом скуластом лице играли тени. Сима почувствовала внимательный взгляд прищуренных глаз, ее обдало жаром, словно в лицо ударил степной ветер – горячий, напоенный ароматом распаренных трав.

– Арман, – тихо произнесла она имя, которое вот уже семь лет повторяла разве что про себя или во снах, но с каждым годом все реже и реже.

– Вы знаток этой породы? – неожиданно вмешался Саша.

– Я конезаводчик из Казахстана, – с трудом отведя взгляд от Симы, Арман переключился на ее мужа, то и дело посматривая на черноволосого мальчугана, стеснительно прячущегося за отца, – специально приехал за такими конями.

– У-у, – понимающе протянул Саша, – а эти – ваши?

– Уже да, я купил их, – лицо Армана осветила довольная улыбка. – Я вижу, ваш сын интересуется лошадьми, хочешь посмотреть ближе? – присев на корточки перед Алешкой, он подал ему раскрытую ладонь. – Идем, можно даже покататься на том, видишь, серый такой, как пепел в костре.

– С черным хвостом? – оживился мальчик, забыв о своей стеснительности.

– Он! Ну, идем?

Алешка поднял восторженные глаза на мать.

Сима уже пришла в себя и коротко кивнув, разрешила.

– Иди, только с папой…

Мышастый конь с ярким черным ремнем по хребту, переходящим в щетку гривы, чуть подался вперед, когда на его спину посадили мальчика. Парень, стоявший рядом, остепенил жеребца, подтянув за уздечку. Алешка крепко вцепился в гриву и почти распластался на широкой спине.

– Не бойся, он смирный, – парень похлопал серого красавца и повел по полю. Саша пошел рядом, не отпуская ноги сына.

Сима волновалась. Не столько за сына, сколько от встречи.

– Здравствуй, Сима, – как только они остались одни, Арман снова пытливо уставился на нее, – я так долго искал тебя…

– Здравствуй, – Сима чувствовала, что земля уплывает из-под ног, – вот, нашел…

– Сима, мне столько нужно сказать тебе…

– Подожди, Арман, подожди… прошло много лет, столько всего случилось… подожди, и сейчас не самый подходящий для этого момент.

Она, наконец, собралась духом и взглянула в глаза Армана. Он потянулся к манящей синеве ее глаз, но тут же отпрянул.

– Сима…

– Я замужем, у нас сын, мы, конечно, можем поговорить, но… но это ничего не изменит, – голос Симы стал тверже.

Арман перебил ее.

– Сын. Я вижу.

Сима испугалась. Надо быть слепцом, чтобы не увидеть явного сходства… И что будет дальше? Сима не хотела, чтобы у Армана появилась хоть какая-то надежда и потому она ответила резко:

– Да, Арман, сын. Мой и Сашин. И так будет. Запомни это!

Сима готова была броситься в бой за свою семью. Именно сейчас она почувствовала, насколько она ей дорога.

Саша, следуя за сыном, то и дело оглядывался, и в его позе, в его напряженном лице Сима угадывала волнение. Она поняла, что от мужа не ускользнуло сходство казаха и Алешки. «Не переживай, дорогой, никто не разрушит нашу семью. Мы столько за нее боролись, что это просто невозможно», – подумала она, улыбнулась, успокоившись, и уже мягче сказала Арману:

– Завтра к семи приходи в сквер напротив Музея истории, поговорим, раз уж встретились. Найдешь?

– Найду, – Арман грустно улыбнулся и пошел навстречу своему карабаиру, любуясь счастливым наездником.

Стрелки настенных часов медленно шагали по циферблату. Сима то и дело поглядывала на них, весь день пытаясь сосредоточиться на работе. Даже Александр Матвеевич заметил необычайную рассеянность своей ассистентки. И все же, когда до встречи оставалось минут сорок, Сима вдруг забыла о времени, задумалась, глядя куда-то сквозь стены и вспоминая ту стремительную скачку по степи рядом с красавцем-чабаном, странным образом сумевшем в один день подарить ей и невероятное ощущение счастья, и тяжелое разочарование. «Какой это был день?.. Четверг?.. Не помню, но точно не воскресный, хотя, какое это имеет значение?.. Сегодня понедельник, и спустя семь лет мы встречаемся. Как я ждала этой встречи!.. Да… Если бы раньше, если бы раньше лет на пять, нет – шесть… Но тогда у меня не было бы Саши…»

– Симона! Вы, кажется, сегодня куда-то торопились, – Александр Матвеевич одарил свою помощницу внимательным взглядом и, кивнув на часы, констатировал: – Пять минут восьмого…

Сима словно выпала из другого времени, ошарашено глядя то на профессора, то на часы. Теперь стрелки бежали, проглатывая минуту за минутой, и она испугалась, что Арман не дождется ее, уйдет. Схватив сумку, на ходу глянув в зеркало, Сима сломя голову помчалась к метро. Выскочив из подземки, как конь, приближающийся к финишу, она вдруг остановилась. Присела на бордюр, отдышалась. Достала расческу, пудреницу. Внимательно рассмотрела свое лицо в маленькое круглое зеркало, провела подушечкой по носу, щекам, пригладила челку, расчесала чуть спутавшиеся концы волос, ровной линией каре лежащие на плечах, подкрасила губы и, спрятав все назад в сумку, нарочито медленно зашагала к скверу, твердо ставя ногу в изящных черных босоножках. Узкая атласная юбка бордового цвета при этом натягивалась, облегая бедро, высокая грудь, обтянутая тонким трикотажным топом в тон юбке, слегка приподнималась, и на ней сверкал, ловя луч света, голубой топаз в золотой оправе кулона.

С каждым шагом Сима выше поднимала голову и, когда впереди показался один из самых уютных уголков города, с одной стороны утопающий в густой тени чинар, с другой покрытый прозрачным кружевом листвы леонкаранских акаций, она спокойно прошла по аллее, усаженной кустами роз, и остановилась, поводя головой в поисках Армана.

– Сима, – он встал ей навстречу.

– Привет! Прости, много работы… – извиняющаяся улыбка, еле заметное пожатие плеч.

– Ничего, – он протянул Симе элегантный букет гербер.

– Спасибо, присядем?..

Арман легко взял ее за локоток.

– Пойдем в ресторан, там и поужинаем, и поговорим…

Сима высвободила руку.

– Нет, Арман, ужинать я буду дома, а поговорить в ресторане не удастся – там слишком шумно. Так что давай здесь.

Они присели на одну из свободных скамеек перед большой квадратной клумбой с красными каннами, в которых тонул невысокий постамент с бюстом какого-то политического деятеля.

– Арман, я пришла лишь для того, чтобы сказать: я не жалею о том, что тогда случилось с нами. Хоть мне и пришлось несладко, сам понимаешь… тогда время было иное, и беременная незамужняя девушка – это… в общем, пережила. Зато теперь у меня есть Алешка.

Арман слушал ее, глядя на канны. Сима тоже смотрела на эти удивительные, огромные цветы, поражающие величием. Она слышала свой голос и сама удивлялась тону, с каким она, вроде не обвиняя, не упрекая, но выплескивает на Армана свою обиду. Время, как оказалось, лишь прикрыло ее толщей прошедших лет, и сейчас оно словно расступилось и вся муть, все, что стекало в то глубокое, потаенное болото, начало выплывать, сначала тоненьким ручейком, потом все шире и шире.

– Мне было плохо, очень плохо, пришлось бросить учебу, порвать все отношения с друзьями, забыть о науке, об экспедициях…

– Прости, Сима, – Арман положил ладонь на ее руки, судорожно сжимающие букет, – Прости, я виноват перед тобой.

Сима замолчала, прикусила губу. Из ладони Армана сочилось тепло. Оно перетекало в сердце и чудесным образом высушивало болото обиды. Только слезы некстати наполнили глаза.

– Сима… ты вправе не верить мне, но… я искал тебя, просил вашего руководителя дать твой адрес. Если бы ты тогда не уехала… Я хотел рассказать тебе все, что поведала мне бабушка. Я не знал ничего, я не предавал тебя, я не знал, что в тебе жил… живет дух, который ждали многие поколения шаманов. Я просто делал то, что говорили мне, даже не подозревая, что это может так изменить жизнь…

Сима не выдержала, слезы потекли по щекам. Она отвернулась.

– Сима… в нашей жизни важно не только то, что окружает нас, что на виду, но и то, о чем мы можем не знать. Мне трудно объяснить это.

– Тебе трудно? – Сима проглотила слезы и напористо взглянула в глаза Армана. – Но ты попробуй. Ведь мне трудно поверить. Хотя, – она усмехнулась, – меня всю жизнь окружает что-то странное, во что трудно поверить. И Алешка… он такой необычный. Он такой смышленый. Ты не представляешь, как я его люблю! – последние слова прозвучали вызовом. И в них было не просто признание, но предупреждение: за сына я пойду на все!

– У тебя, у нас, Сима, – в голосе Армана тоже прозвучали твердые нотки, – замечательный сын. Ты вырастила хорошего мальчика. Сима… – Арман поднял ее руки, склонил голову, прижимая их к лицу. Букет прошуршал прозрачной оберткой. – Я даже не подозревал, что я самый счастливый человек на земле. У меня есть сын! Спасибо, любимая…

Сима совершенно растерялась. Любимая… А у самого обручальное кольцо… Счастлив, виноват… Господи, что же делать?!

– Арман, послушай… – он поднял глаза: Сима чуть не задохнулась от его взгляда. Ее будто засасывало в карий омут! Вокруг пылало кровавое море цветов, шелестели веточки акаций, сквозь которые лился солнечный свет: еще золотистый, но уже с оттенками пурпура… – Арман, мы не можем…

– Почему?.. – он прикоснулся к ее губам.

Сима почувствовала его дыхание и словно вернулась назад, в тот вечер, окружающий их фееричными декорациями степного заката. Поцелуй унес Симу в прошлое, и – снова восторг, снова волна счастья по всему телу…

– Арман…

Но ничто не длится вечно. Как бы ни был сладок поцелуй, но он закончился. В темном сквере вспыхнули огни фонарей, и в их свете канны слились в один бордовый ковер. Очарование вечера растворилось в тревожном волшебстве ночи. Сима опомнилась. Перед глазами встал образ Саши. Его грустные глаза смотрели на нее прямо из ночи. Сердце замерло.

– Арман, нельзя отдаваться первому порыву. Мы уже не те влюбленные, у каждого из нас своя жизнь, своя семья, – Сима выразительно посмотрела на его обручальное кольцо. – Я… мне хорошо с тобой, но я люблю Сашу. Правда, поверь. Это не такая любовь, какая была у нас – бесшабашная, стремительная… Наши чувства проверены временем. Саша очень долго был моим другом. Он всегда был рядом: и когда я пряталась от всех беременной, и когда родился Алешка… Только, когда Алешке исполнилось два года, я поняла, что для меня значит Саша. И мы поженились, – Сима, вспоминая Маринкину свадьбу, чуть не расхохоталась.

Арман этого не заметил. Он тоже вспоминал свою жизнь. Два года армии, два года ожидания. Снова поиск адреса, письма, звонки в Алма-Ату, Ташкент, и ничего… Бабушка с понимающим взглядом, ее слова о судьбе, о предназначении и ни слова о сыне… Не может быть, чтобы она не знала! Она умеет чувствовать, она умеет спрашивать у духов. Не говорила! Ждала! Знала, точно знала, что свершится, еще тогда до обряда у Каменной головы она знала, чей дух должен восстановить равновесие, и что потом будет именно так – они с Симой на расстоянии и только сын связующей нитью.

Потом развалилась страна, изменилось все. Он загулял, прячась за беспечным времяпрепровождением от отчаяния. Будь что будет! Потом сватовство. Мама настояла. Не стал спорить. Семья нужна, дети… Женился полгода назад на молодой красивой девушке. Любовь?.. Скорее привычка, страсть, обязанность. Но жена беременна, скоро родит. Сима права – у нас у каждого своя жизнь. И изменить ее – это изменить жизнь многих людей, которые достойны и любви, и понимания. Но сын! Как только он увидел мальчика на ипподроме – сначала издалека, оглянувшись на его задорный смех, – так сразу разволновался. Потом Сима… красивая, женственная, уже не такая, как та девчонка, завязшая в глине, но до чего красивая и желанная!..

– Арман, мне пора, – эта страшная фраза, означающая «все, прощай, навсегда».

– Подожди, Сима. Подожди, – говорить о неслучайности встречи, о своей боли? Зачем?.. – Сима, запиши мой телефон. Когда бы ты ни позвонила, в любую секунду моей жизни, я всегда буду рад и всегда сделаю для тебя и Алешки все, что только в моих силах. Запомни: все!

И как хочется обнять, сжать руки и не отпускать больше никогда! Но она уходит, просит дальше не провожать… до свидания… прощай… нет, любимая, до свидания!! Все. Только зловещие канны, почти черные и только несколько красных пятен вокруг фонарей, как еще живые капли крови в застывшем сердце…

Алешка спал в одних трусиках, даже простынку скинул. В распахнутое настежь окно лился теплый июньский воздух. Саша смотрел телевизор с родителями, и Сима, сказав короткое «привет!», ушла в свою комнату и села у кровати сына. Она любовалась его кудрями, его красивым овалом лица, еще по-детски пухлыми губками.

– Сравниваешь? – Саша присел рядом.

– Нет, любуюсь, – Сима шумно вздохнула. – Так надо было, Саша. Мы должны были поговорить. Я боялась, что у него возникнут какие-то мысли относительно Алешки.

– И что, возникли? – Саша не мог скрыть иронии.

– Возникли, но не те, которых я боялась. То, что Алеша его сын, он понял еще на ипподроме. Но ничего в нашей жизни не изменится. Все будет, как всегда, – Сима помолчала. Прикрыла сына простынкой и повернулась к мужу. Саша молча смотрел в ее глаза. – Все будет, как было. Слышишь? – она обняла его.

– Слышу. Не шуми, разбудишь. Он весь вечер молчал, ждал тебя.

Сима снова погладила сына по головке.

– Я завтра возьму отгул и пойду с ним в зоопарк. И дома порисуем, почитаем…

Саша поднялся, увлекая жену за собой.

– А со мной? Я тоже хочу рисовать… импровизировать…

Сима тихонько засмеялась, уткнувшись в грудь мужа.

– Импровизации можно не откладывать на завтра…

Полная луна без стеснения уставилась круглым оком на двух любящих людей. Они, казалось, не замечали ее праздного любопытства, но присутствие в комнате ребенка, шаги родителей в коридоре, сдерживали порыв страсти…

– Саш, ты спишь?

– Нет. А ты?

– А я сплю и разговариваю с тобой во сне.

– Не, не верю. Во сне ты бормочешь и ничего не понятно.

– Ладно тебе, бормочешь… а что, правда?

– Правда. Я сколько раз прислушивался, ничего не понял.

Помолчали.

– Саш, мы такую возможность узнать о том, что я давно «бормотала» перед шаманами упустили… Ведь Арман стоял тогда рядом…

Саша сел на кровати. Интерес историка все еще жил в нем, несмотря на то, что ему пришлось сменить любимое дело. Историей много не заработаешь, а семью кормить надо. Саша занялся переводами. Языки давались ему хорошо, и он свободно владел не только общепринятым английским, но и немецким, и китайским. Но, кроме «живых» языков его все еще интересовал язык символов. Иногда он делал переводы с тибетского, мечтая, что когда-нибудь сможет услышать живую речь народа Снежной Страны.

– Сима, а где та бусина, помнишь, которую Алешка нашел в шкафу? – Саша улегся на бок, ласково убирая пряди волос, упавшие на лицо любимой.

– У него в игрушках. Он взял у меня кожаный шнурок, надел на него бусину, поносил дня два и положил ее в яйцо от киндерсюрприза.

– Надо же… а мы так и не разобрались, к какому духу-покровителю этот амулет относится. Два белых круга – это две луны, извилистая черта между ними вполне может сойти за лунную дорожку.

– Нет, лунная дорожка прямая. А две луны почему?

– Одна – отражение. Помнишь, я тебе говорил, что на «дзи» бывают рисунки в виде глаз, лун, волн, ромбов? Извилистая линия может быть и волной. Возможно, луна отражается в воде… Думается мне, что эти изображения имеют отношение к какой-нибудь богине Луны.

– Или воды, тогда уж.

– Мда… Слушай, – Саша оживился, – как тебя Алешка в детстве называл? Симава? Так?

– Так.

– А помнишь, как Алешка произносил слово «лыжи»?

– Помню – «выжи»… Постой-ка, – осенило Симу, – так его «симава» может на самом деле звучать как «симала»!

Саша торжественно заключил:

– А ты и есть тот самый дух-хранитель, связанный с этим амулетом – Дух Симы!

Сима захихикала, уткнувшись в плечо мужа. Потом поднялась, распростерла руки и закачалась, изображая дух.

Лунная дорожка перебралась со стены на кровать и осветила тонкую фигурку. Саша залюбовался.

– Что? – Сима не поняла его взгляда.

– Ты сейчас как призрак – вся белая и даже почти прозрачная…

– Ой, не вспоминай, а то явится, давно не виделись!

– Хорошо, не буду, и давай спать. Ты отгул возьмешь. А мне на работу!

Сима уютно пристроилась рядом и тихонько спросила:

– А я позвоню Арману, ладно?.. Спрошу, только спрошу, обещаю – никаких встреч…

– Звони.

– Саш, ты ревнуешь? – Симе почудились нотки обиды.

– Не знаю… давай спать.

– Не ревнуй. Я позвоню, как-нибудь вечером, когда ты придешь. Соберем головоломку.

– Только бы голову не сломать, – погружаясь в сон, прошептал Саша.

Арман вошел в свой дом темнее ночи. Жена встретила его ласковым взглядом, прижалась, обняв, но он не мог ответить ей тем же, только холодно поцеловал, поинтересовался здоровьем и ушел к себе.

Всю обратную дорогу Арман думал о Симе, об Алешке. Тот мышастый карабаир, на котором не больше десяти минут катался сын, стал для Армана самым ценным жеребцом. Перед глазами так и стояло счастливое лицо мальчика, в ушах звучал его веселый смех и взволнованный голос Симы: «Прощай, прощай…»

Чувство безысходности снова толкнуло Армана в сомнительные объятия старых подружек. Нежность к Симе, так и оставшаяся в его сердце невостребованной, вылилась в безудержную страсть мужчины, который никак не мог насытиться женским телом, даже не замечая, насколько оно красиво или податливо. Выплеснув все силы, но не получив чувственного наслаждения, Арман провалился в долгий сон, не отдавая себе отчета, сколько дней провел он в загуле, что творится за пределами его собственного мира, там, где время бежит, не останавливаясь, чтобы подождать кого-то отставшего, или застывшего в одном из его мгновений.

Телефонный звонок ворвался в сонные грезы птичьей трелью. Арман потянулся к трубке, раздражаясь от его беспрерывного триньканья.

– Да, – резко ответил он и, услышав серебристое «Арман», порывисто сел на кровати.

– Сима?!

Она что-то щебетала, но Арман никак не мог сосредоточиться и понять, о чем она говорит. Единственное, что он смог спросить, сразу забеспокоившись об Алешке, это: «Что-то случилось?».

– Нет, Арман, нет, у нас все в порядке. Мы дома, все вместе, Алешка сидит рядом… я просто хотела с тобой поговорить, спросить о том шаманском ритуале, после которого мы расстались…

Сима принялась было снова пересказывать то, что ее интересовало, но Арман перебил, оглядываясь на сонное лицо подружки, в глазах которой сквозил вполне трезвый интерес.

– Сима, я сейчас не могу говорить, я тебе перезвоню.

Он отключил телефон и обхватил голову руками.

«Я сойду с ума! Что же делать?.. Как жить дальше?..»

Звонки, один за другим, не позволили ему сосредоточиться в поисках дальнейшего жизненного пути, и, погрузившись в дела, которые без него никак не решались, Арман только удивлялся, почему телефон молчал до звонка Симы и так ожил после.

Снова втянувшись в свою привычную жизнь, Арман не переставал думать о Симе и только на следующий после ее звонка день, он позвонил сам.

Детское «алле», неожиданно прозвучавшее вместо голоса Симы, взволновало, растрогало.

– Алеша… здравствуй, сынок…

– Папа! – после небольшой паузы раздался обрадованный возглас.

Арман понял, что «папа», это не к нему и как можно мягче ответил:

– Это дядя Арман, помнишь, как ты катался на коне?

Мальчик молчал, но Арман видел сквозь расстояние, как он кивнул и как огонек радости заискрился в его глазах. Не зная, что еще сказать, он спросил:

– А мама дома?

– Нет, она на работе. Бабушка дома.

Арман улыбнулся непосредственности ребенка.

– Это хорошо, что бабушка дома. А маме скажи, что я позвоню попозже, – пауза, – до свидания, Алеша!

– До свидания, – гудки…

Вечером позвонила Сима.

– Привет, мне Алешка сказал, ты звонил…

– Да, Сима, здравствуй, извини, я был немного занят, а сейчас весь в твоем распоряжении, – он улыбнулся, так, будто Сима стояла перед ним и могла видеть и его улыбку, и его влюбленный взгляд.

– Это ты извини, я как-то не подумала, что у тебя могут быть всякие дела, забыла, что ты бизнесмен.

– И хорошо, что забыла… Так о чем ты хотела поговорить?

Сима сразу оживилась, затараторила.

– Арман, ты помнишь, что я тогда говорила? В ту ночь у Каменной головы? Понимаешь, мы с Сашей расшифровали значения всех символов, собрали их в одну смысловую строку, получилось что-то вроде заклинания. Но это все, можно сказать, на интуитивном уровне, хотя, конечно, не без логического обоснования…