Текст книги "Век любви и шоколада (ЛП)"

Автор книги: Габриэль Зевин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Что это было? Почему ты так груба с ним?

– Чем ты думаешь? Ему как минимум восемнадцать.

– Девятнадцать. За последний семестр у него четверка.

– Тебе же четырнадцать. Он слишком для тебя стар, Нетти.

– Это совершенно несправедливо. Я младше. Он старше.

– Ты еще младшеклассница. – Она перешагнула два класса.

– Что поделать, раз уж я младшая в классе. А пять лет ничего страшного.

– Так он твой парень? – спросила я.

– Нет! – Она вздохнула. – Да.

– Нетти, я запрещаю. Ты не можешь встречаться с парнем, которому девятнадцать. Он мужчина, а ты еще ребенок. А мужчины хотят одного.

– Запрещаешь? – заорала она. – Оглянись. У тебя нет права запрещать мне.

– Тем не менее, я это делаю. Согласно нью-йоркскому законодательству я твой опекун, а значит, могу запрещать тебе все что угодно. И если ты нарушишь запрет, я переговорю с родителями Пирса, а если он попытается сделать с тобой хоть что-нибудь, выдвину против него обвинения. Ты же знаешь, что изнасилование карается законом?

– Ты этого не сделаешь!

– Сделаю, Нетти. Не пытайся это проверить. – Говоря это, я чувствовала себя нелепо.

Нетти заплакала.

– Почему ты стала такой злобной?

– Я не хочу такой быть. Мне нужно тебя защитить.

– Защитить от чего? От друзей? От жизни? А ты знаешь, что в школе у меня их нет? Я, типа, урод. Пирс мой единственный друг.

Я посмотрела на свою сестру и поняла, что не имею представления, что с ней происходит.

– Нетти, послушай. Нам нужно подготовиться к сегодняшнему вечеру. Поговорим об этом позже. Жаль, что я не смогла прийти пораньше. Мне правда хочется знать, что происходит в твоей жизни.

Нетти кивнула. Она ушла в свою комнату, а я в свою. Времени принять душ уже не было.

На открытие стилисты подобрали мне девственно-белое платье, плотно прилегающее к коже, сотканное из шелка и шерсти. Оно было с глубоким вырезом на спине в форме буквы V, стороны которой соединяли ремешки. Одежда не оставляла простора воображению. Мне сказали, что цвет символизирует невинность, а платье сообщит всем, что «Темная комната» самое захватывающее место в Нью-Йорке. Лично мне платье говорило только одно: я голая.

Я пригладила волосы, накрасила губы алой помадой и подвела темным карандашом глаза, натянула туфли с ремешками – выбор Скарлет, и направилась в комнату Нетти.

Нетти лежала в постели укрывшись с головой.

– Анни, я плохо себя чувствую.

– Готовься. Машина подъедет через две минуты, а ты моя предполагаемая напарница.

Она высунула голову.

– Ох, ты выглядишь замечательно.

– Спасибо, конечно, но правда, Нетти, тебе надо поторопиться. Я не могу опоздать.

Нетти не шевелилась.

– Если ты так делаешь из-за обиды на меня, то уж очень по-детски.

– Я и есть ребенок. Не ты ли так сказала? – Я начала стягивать с нее одеяло, но она вцепилась в него, усложняя мне задачу.

– Пожалуйста, Нетти. Пойдем.

– Не хочу.

– А я хочу видеть тебя там.

– Ты не хочешь, чтобы я здесь оставалась. Что, не так? Теперь я должна быть на виду? Твоя покорная маленькая сестренка? С твоим клубом у меня ничего общего, так пускай так все и останется.

На уговоры у меня времени не было.

– Отлично. Не ходи. – Я ушла.

***

Крыльцо клуба уже было забито людьми. Фотографы и журналисты выстроились вдоль красной ковровой дорожки в ожидании ВИП-гостей. СМИ спланировали внезапную атаку. Сейчас мы могли оценить реальное количество посетителей. Один из журналистов окликнул меня.

– Аня Баланчина! У вас найдется минутка для интервью Нью-Йорк Дэйли?

После разговора с Нетти я была в отвратительном настроении, и ни о каких интервью и речи быть не могло. Но раз я взрослая, значит, должна заниматься тем, чем не хочу. Я стряхнула плохое настроение, улыбнулась и направилась к репортеру.

– Это фантастика! – репортер пылал энтузиазмом. – Оглушительный успех! Каково это быть девушкой, в одиночку вернувшей в Нью-Йорк шоколад?

– Я вас поправлю: не шоколад как таковой. Какао. Какао это...

Репортер прервал меня.

– За два коротких года вы выросли из известнейшего подростка города во владелицу клуба с самой дерзкой фишкой за последние десять лет. Как вам это удалось?

– Давайте вернемся к предыдущему вопросы. Я не могу не упомянуть, что в бизнес я пришла с кое-кем, благодаря чьей помощи мы собрались здесь. Тео Маркес и Чарльз Делакруа оба этому поспособствовали. – Тео находился внутри, но Чарльз Делакруа стоял у подножия крыльца. Он беседовал с другой группой репортеров. Что ж, в этом он опытнее меня.

Хоть этот альянс стоил мне отношений с Вином, мистер Делакруа оказался подходящей кандидатурой на роль моего партнера. Он знал в городе каждую собаку и знал, как работает правительство. Мои надежды на то, что люди поверят в его слова о законности нашего предприятия, оправдались.

– Любопытно, – заметил репортер. – Делакруа был вашим верным врагом, а теперь, кажется, станет еще более верным союзником.

Я воспользовалась советом мистера Делакруа направить разговор в нужное мне русло.

– Как-нибудь вы попробуете напиток от Тео Маркеса и поймете, что самый мой верный союзник – какао, – выкрутилась я. Я ответила еще на несколько вопросов и поблагодарила журналиста за уделенное им время.

Зайдя внутрь, я вихрем промчалась к сидящим на своих местах врачам. Люстры светили. Большая толпа разгорячилась. Потолочные вентиляторы охлаждали помещение и распространяли нежный меланхоличный аромат шоколада – точнее какао – из зала в зал. Впервые в моей жизни все гармонировало с миром.

Я зашла в свой кабинет. Последние двадцать четыре часа я не спала, и уже намеревалась было вздремнуть, как ко мне заглянул мистер Делакруа.

Миг он рассматривал меня.

– Очень сонная. Встряхнись же, Аня Баланчина. Наши двери распахнуты целых десять минут. Нам предстоит еще многое сделать и многое рассмотреть.

– Что, например?

Он протянул мне руку, помогая встать с кресла. Я прошествовала за ним до окна, из которого открывался вид на восточное крыльцо клуба.

Он раздернул бархатные занавески.

Каждую ступень крыльца заполонили тела. Цепочка желающих попасть внутрь растянулась до тротуара. Конца и края ей не было видно.

– Они ведь даже не попробовали, – прошептала я.

– Это не проблема.

Мистер Делакруа улыбнулся, что само по себе было редким явлением. От улыбки он стал похож на своего сына и я не могла не пожелать, чтобы Вин тоже был здесь.

Он отошел от окна.

– Ты дашь им то, чего они были лишены. Они

хотят этого. Таким вот скромным образом ты объединяешь людей. Давным-давно я тоже хотел добиться того же самого. – Он помолчал. – Вероятно, не мне об этом говорить, но я уверен, что твои родители гордились бы тобой.

– Как вы можете быть в этом уверены? На основании чего сделали такой вывод?

Он посмеялся надо мной.

– О, так у тебя никогда не бывало таких славных моментов? В каждой бочке затычка. Ты будешь терзаться.

– Прошу. Мне приятно знать. Вы говорите исключительно под своим углом зрения, а где же разъяснения по поводу теоретической родительской гордости? Или это всего лишь лапша на уши? Такая же, которой напутствуют мелкие чиновники на церемонии перерезания ленты? – От недосыпа я стала раздражительной, и мой ответ прозвучал жестче, чем должен был.

– Тут я должен оскорбиться, – он приподнял бровь. – Так-с, доказательство гордости погибших родителей. Надо подумать. Твоя мать была же полицейской, верно?

Я кивнула.

– Она бы гордилась тем, что ты придумала, как сделать бизнес твоего отца законным. Не слишком притянуто за уши?

– Не факт, что ей понравилось бы мое преклонение перед буквой закона.

Он продолжил.

– А твой отец? На исходе жизни он пытался направить «Шоколад Баланчина» в новую эру, так? И из-за это русские убили его. Ты же только вышла из средней школы и уже совершила то, чего не мог отец. И без кровопролития.

– Это пока что без кровопролития.

– У тебя приподнятое настроение. В любом случае, я считаю, что представил достаточно доказательств того, что твои родители порадовались бы вместе с тобой, коллега. – Он протянул мне руку и я пожала ее.

***

Стаканы разбиты. Напитки разлиты. Нечаянный взмах руки. В туалете рыдают девушки. Мужчины и женщины уходят с другими парами. Мы помчались за какао – нужно-таки увеличить поставки – и это при условии того, что внутрь попала только половина желающих. Здесь было грязно и шумно. Я полюбила это местечко больше, чем смела надеяться.

Маленькое чудо: я, которая всегда была беспокойной, беспокоиться перестала. Это свершилось ближе к рассвету. Люси потянула меня на танцпол, где уже отплясывала стайка работающих здесь девушек. Мне они нравились, хоть и были мои сотрудницами, а не подружками. (А своей закадычной подруги я не видела – она ушла рано, поцеловав меня в щеку и бормоча извинения по поводу няни Феликса.)

– Я не танцую, – крикнула я Люси.

– Ты напялила платье, предназначенное для танцев, – завопила она. – Ну нельзя надеть такое и не потанцевать. Это просто преступно. Пошли уже, Аня.

На что Элизабет из пресс-службы замахала на меня руками и заметила:

– Если не потанцуешь с нами, мы решим, что ты сноб, и будем об этом сплетничать за твоей спиной.

Норико была с ними заодно.

– Аня! Открывать клуб без танцев как-то по-дурацки.

Это были весомые причины, поэтому я отправилась на танцпол. Норико обняла меня и поцеловала.

Год тому назад я и Скарлет, обожавшая танцы, ходили в «Маленький Египет» на окраине города. Я тогда сказала ей:

– Чем больше я размышляю о танцах, тем сильнее не понимаю, что в них особенного.

– Так прекрати грузиться, – ответила она. – Делов-то.

В «Темной комнате» я наконец поняла ее. Танец сродни отдаче чувств, звука и реальности.

Во время танца в мой круг втиснулся помятый тип с припухшими губами лет эдак двадцати.

– Ты замечательно танцуешь, – поведал мне он.

– Такого мне еще никто не говорил, – ответила я честно.

– Трудно поверить. Ничего, если я потанцую с тобой?

– У нас свободная страна.

– Правда интересное местечко?

– Да. – Он и понятия не имел, что я владелица, и меня это устраивало.

– Девушка, это платье легкомысленно-откровенное.

Я вспыхнула и уже было собралась сообщить ему, что оно не в моем вкусе и что вообще выбирала его не я, но передумала. Он решил, что я та, кем кажусь. Я сексапильная девушка в откровенном платье, пришедшая в клуб провести время с друзьями. Я положила руку ему шею и поцеловала его. Его губы были пухлыми и темными, как будто созданы для поцелуев.

– Оу. Позволишь узнать твое имя?

– Ты красавчик и невероятно мил, но встречаться я не хочу.

– Pour la liberté! – воскликнула Брита, потрясая кулаком. (Прим.пер. с франц. «За свободу!»)

– Свободу! Свободу! – подхватила Люси. Даже не знаю, ко мне они обратились или не ко мне.

– Ясное дело. Я так и подумал.

Мы протанцевали с ним несколько песен, затем он ушел.

Как странно целовать мужчину и знать, что у него нет к тебе чувств, знать наверняка, что вы не повстречаетесь снова. Я оступилась лишь раз. Это разительно отличалось от поцелуев с Вином – те казались закономерными и даже неуклюжими. Но когда я поцеловала этого типа, то была признательна настоящему. Я ведь всегда старалась строить из себя хорошую девочку, и до этой ночи мне даже в голову не приходило, что в сущности есть нечто прекрасное в поцелуях с мужчиной, не являющимся твоим парнем. Даже соблазнительное.

Я еще находилась на танцполе, как вдруг меня схватила чья-то рука. Оказалось, это Нетти.

– Я не упустила твою дивную ночку. Мне жаль. Не следовало мне рассказывать о Пирсе.

Я расцеловала ее в обе щеки.

– Поговорим об этом позже. Рада твоему приходу. Пойдем танцевать со мной, лады?

Она улыбнулась в ответ, и мы протанцевали, как нам показалось, буквально часы. Я позабыла, что мое тело способно уставать. До следующего дня я бы и волдыри не заметила.

К тому времени, как мы с Нетти отправились домой, взошло солнце. Она спросила, а не зайти ли в нашу церковь. Мы сменили маршрут.

В шестнадцать я верила, что благочестие способно защитить меня и моих близких от реалий жизни и от такого факта, что все живое обречено умереть. В восемнадцать, пережив всякое, я теперь ни во что не верю.

Тем не менее, я не возражаю против веры сестры. Я нахожу это утешающим.

В соборе Святого Патрика мы зажгли свечи за упокой мамы, папы, бабушки и Имоджен.

– Они наблюдают за нами, – убежденно произнесла Нетти.

– Ты правда в это веришь?

– Не знаю, но мне хотелось бы. А если нет, я не обижусь.

***

Я проснулась во второй половине дня. Моя работа приходилась на вампирские часы, а значит, с первого года управления «Темной комнатой» и до конца жизни, дни мои пролетят в череде темных комнат. Я побрела в гостиную, где наткнулась на сидящего на диване и сверкающего глазищами Тео. Я предложила ему старую бабушкину комнату, пока он находится в Нью-Йорке.

– Аня, я ждал тебя часы и часы. – Скорее всего, он не приукрашивает; работа на ферме требует подъема на рассвете. Избавиться от этой привычки ой как непросто. – Слушай, давай обсудим дела.

– Знаю, – я запахнула халат. – Но может сперва позавтракаем?

– Обед и то прошел. Твоя кухня представляет собой самой печальное зрелище, которое я когда-либо видел. – Он вынул из кармана апельсин. – Съешь. Привез из дома.

Я взяла апельсин и начала его чистить.

– Я уже организовал поставки какао на следующий месяц. Я посмотрел твой бухучет, когда пришел ночью, и решил, что ты оцениваешь спрос ниже реального примерно в половину.

– Я перепроверю. Спасибо за то, что ты сделал, Тео. – Я сложила апельсиновые корки в аккуратную стопку.

– Я это не из простого добра сделал, Аня! Я хочу работать в твоем клубе. Нет, вру. Я хочу работать с тобой. Я предвижу успех клуба, и раз ты хочешь его сохранить, то тебе нужен кто-то, поставляющий какао. А на кухне нужен контролер с глубоким пониманием какао. Я могу работать за двоих.

– О чем ты говоришь, Тео?

– Я говорю, что хочу быть твоим партнером. Хочу остаться в Нью-Йорке и стать директором по эксплуатации в «Темной комнате».

– Тео, тебя не хватятся на ферме?

– Мы еще об этом не говорили. Представь, что ты ничего обо мне не знаешь. Представь, что мы незнакомцы. Нет, они не захотят расставаться со мной. На поставках какао я срублю тонну баксов, а Луна возьмет на себя управление фермой, ведь я в прошлом году лечился. – Он уставился на меня. – Послушай, Аня, ты нужна мне. И не потому что я красавчик. Прошлой ночью я огляделся. Делакруа вкладывает деньги. Ведет диалог с прессой. Печется о законности. Ты делаешь то же самое и кое-что сверх. Я тебя не критикую, но ты молодая, и кто-то должен помочь с кухней и прочими аспектами питания. Я буду проверять, что мы готовим вкусно, безопасно и в отменном качестве. Прошлой ночью свершилась бы катастрофа, если б не я...

– Как обычно, скромен.

– Я хочу организовать работу клуба так, чтобы не было дефицита в поставках. Не важно, что произойдет – a plaga, el apocalipsis, la guerra – «Темная комната» будет готовить напитки.

* чума, апокалипсис, война (исп.)

– Что ты получишь с этого?

– Поставки какао и услуги в обмен на десять процентов дела. Плюс я жажду стать частью клуба. Хочу построить его вот этими руками. Здесь интересно. Мое сердце забилось как сумасшедшее! – он схватил мою пропитавшуюся апельсиновым соком ладонь и поднес к сердцу. – Чувствуешь, Аня? Как оно бьется. Прошлой ночью я не мог уснуть. Всю свою жизнь мне хотелось стать частью чего-то такого.

Его предложение не представлялось разумным. Траты на какао были в нашем учете самыми большими, а Тео со времени своего приезда был попросту незаменим. (Он приехал только вчера?) Несмотря на нерешительность, очень мало людей были мне настоящими друзьями, и Тео был в их числе.

– Я не хочу испортить нашу дружбу, если дело прогорит.

– Аня, мы похожи. Не будем загадывать, я понимаю, какой риск беру на себя, и не буду винить тебя. Кроме того, нашу дружбу не испортишь. Не могу я ненавидеть тебя, как если бы ты была моей сестрой. Я о Луне. А не Изабель. Изабель я ненавижу Ну, ты знаешь, какая она приставучая.

Он протянул свою огрубевшую фермерскую руку, и я пожала ее.

– Я заставлю мистера Делакруа оформить все бумаги.

Это только на пользу. Тео Маркес передал мне все свои знания о какао, да и «Темной комнаты» без него бы не было.

IV

ОТ ДУРНОЙ РЕПУТАЦИИ К ИЗВЕСТНОСТИ; ВРАГИ СТАНОВЯТСЯ ДРУЗЬЯМИ

В ночь перед моим днем рождения мистером Киплингом мне было строго наказано не ожидать успеха сразу – или когда-либо вообще.

– Бары – штука ненадежная, – сказал мистер Киплинг. – А ночные клубы и того хуже. Знаешь, какова нерентабельность клубов в условиях нынешней экономики?

Чай Пинтер, помнится, говорила, что 99 процентов? Но эта цифра казалась завышенной.

– Не уверена.

– Именно это меня и беспокоит, Анни. Ты понятия не имеешь, во что ввязываешься. Между тем вероятность неокупаемости 87 процентов. Большинство людей не так глупы, чтобы первым делом открывать клуб.

Тем не менее, мистер Киплинг оказался неправ. По какой-то причине эта идея выгорела. С ночи открытия все столики были забиты, а очереди становились длиннее с каждой ночью. Люди, о которых я ни сном, ни духом вот уже много лет, связывались со мной, пытаясь забронировать столик. Миссис Кобравик, бывшей начальнице Свободы, исполнялось пятьдесят, и она хотела отметить свой юбилей в «Темной комнате». Она хоть и была ужасной женщиной, но когда-то оказала мне медвежью услугу. Я оставила ей столик у окна и отправила порцию Теобромы на дом.

Окружного прокурора Берту Синклер необходимо было проводить через заднюю дверь во избежание прессы, которая обычно караулила у парадной. Берта не самый приятный мне человек, но иметь в друзьях влиятельных людей неплохо. Я усадила ее за самый уединенный столик. Мне поступали просьбы от ребят, с которыми ходила в школу, учителей (некоторые из них проголосовали за мое исключение), друзей отца и даже полицейских, проверявших меня на причастность к отравлению Гейбла Арсли в 2082-м. Я никому не отказала. Мой отец не преминул бы заметить: «Великодушие, Аня, всегда хорошая инвестиция».

Я бы написала биографию из-за того, кем являлся мой отец, но пока что начала только рассказ. Вместо прозвища «шоколадная принцесса» меня называли меня «душой клуба», «смоляноволосым импресарио» и даже «какао-вундеркиндом». Люди интересовались, что я ношу, кто мой парикмахер, с кем я встречаюсь. (К слову, я ни с кем не встречаюсь.) Иногда на улице люди узнавали меня, махали и называли по имени.

А Семья в это время хранила молчание. Я внутренне настроилась на продолжение пакостей навроде порчи поставок какао, но ничего не произошло.

В конце октября со мной связался Толстый. Он напросился зайти в клуб, посидеть, и я согласилась.

У Толстого был «хвост», и им оказалась Мышка, девчонка, делившая со мной двухъярусную кровать в «Свободе».

– Мышка! Как ты?

– Очень хорошо. Спасибо за рекомендации Толстому.

– Она стала совершенно незаменимой, – вставил Толстый. – Я доверяю Мышке во всем. Лучший найм в моей жизни, если по правде. У тебя хорошее чутье, Аня.

Он сел в мое любимое кресло. Норико принесла напитки. Я спросила, чем обязана их приходу.

– Ну, у меня поменялись взгляды, и мне захотелось прекратить вражду между нами. Очевидно, у тебя тут успех, а я из тех людей, кто может признать неправоту.

Я села в отцовское кресло. Необходимости выбрасывать испорченную поставку какао я не видела. Я знала, что это он подстроил, и он знал, что я знала. Однако лучше двигаться дальше.

– Спасибо, – произнесла я.

– С этого времени ты получаешь мою стопроцентную поддержку. Но тебе нужно кое-что знать.

– Что это?

– Баланчики, русские Баланчины, разъярились из-за тебя.

– С чего?

– В твоем бизнесе они видят угрозу. Если народ валит за какао к тебе, то он потеряет вкус к шоколаду с черного рынка. А ты, дочь Леонида Баланчина, лицо нового бизнеса, угрожаешь им все сильнее.

– Они давят на меня, чтобы навредить тебе, но я не буду. Один раз я послушался, ты понимаешь, о чем я.

Я кивнула.

– С тех пор я прилагал усилия, чтобы оберегать тебя. Я и Мышка. И я буду придерживаться этого пути до гроба или пока кто-то еще не возглавит местную Семью. Я хочу сказать, что горжусь тобой, ребенок. Мне жаль, что я медлил выйти к свету. Надеюсь, это не прозвучит самонадеянно, ты набралась у меня немного знаний, перед тем как открыть свой клуб. Ты со своими друзьями много времени провела в моем баре.

– Быть может. – Я положила сцепленные руки на стол. – Что тебя от меня нужно?

– Ничего, Аня. Я только хочу, чтобы ты знала о том, что случилось, и что у тебя больше нет причин бояться меня.

Он встал, а затем поцеловал меня в обе щеки.

– Ты поступила правильно, ребенок.

V

Я НАСТУПАЮ НА ТЕ ЖЕ ГРАБЛИ; ЭКСПЕРИМЕНТ С УСТАРЕЛЫМИ ФОРМАМИ ИКТ

Общепризнанная истина: жизнь – как зебра, за белой полосой всегда следует черная.

Я совещалась с Люси и Тео, когда мой телефон зазвонил. Он у меня сравнительно недавно, так как до совершеннолетия пользоваться мобильниками запрещалось – и я не привыкла выключать звук. Я взглянула на экран: школа Святой Троицы. На мгновение я даже подумала: что я натворила? Я обернулась к собеседникам.

– Извините. Это грубо, но звонят из школы моей сестры.

Я отошла к окну.

– Вам нужно забрать Нетти. Она отстранена от занятий, – произнес мистер Роуз, секретарь.

Я извинилась и выбежала на улицу в поисках такси. Пройдя по знакомому маршруту в директорский кабинет, я притормозила в дверях, чтобы рассмотреть сестру. На ней по-прежнему был фехтовальный костюм, но капелька крови на рукаве портила белоснежный цвет. Она сидела не особенно-то женственно. Ее ноги были расставлены широко и агрессивно, как бы создавая стену между нею и окружающими. Спина сгорблена, словно заносчивость много весила и тянула ее вниз. Щеку пересекала небрежная царапина. Глаза пылали гордостью и жестокостью. Думаю, вы догадываетесь, кого она мне напомнила.

Из кабинета вышла девушка с покрасневшим носом и запекшейся кровью. Ее мать положила руку на мое плечо.

– Твоя сестра животное.

Что произошло, я не знала, но не собиралась давать женщине оскорблять Нетти.

– Не смейте ее так называть. Похоже, они обе пострадали.

– Да все знают, какого вы сорта, – ответила мамаша.

Она удалилась. Я должна была позволить ей уйти, но в последнюю минуту обратилась к ней:

– О да, и какого же мы сорта?

– Отбросы общества.

Я собрала кисть в кулак, но вовремя опомнилась. Я ведь известная владелица клуба, взрослый человек и выше всяких насильственных действий. Я разжала кулак как распускающийся цветок лепестки. Пока я возвращалась в режим известной дамы, Нетти набросилась на женщину. Я едва удержала ее.

– Простой уйдите, – обратилась я к женщине. – Ну же.

– Прежде чем ты хоть слово скажешь – эта девица первая начала.

– Что случилось?

– Я в классе мистера Бири, и у него мы изучаем сухой закон.

Боже. Я как своими глазами увидела, что там было.

– А он тут как сказанет: «Лучшие преступники это те, кто решает воспользоваться законом в своих интересах. Взять хотя бы сестру Нетти...» А я прокричала ему в лицо, что ты полная противоположность преступникам. А он отправил меня в кабинет директора.

И почему его еще не уволили?

– Нетти, ты не можешь драться с каждым, кто помянет мое имя.

Она закатила свои темно-зеленые глаза.

– Я знаю, Аня.

– Не понимаю. При чем тут эта девчонка?

– После Бири у меня обед, а после фехтование для новичков. На протяжении всего урока она отпускала шуточки, обзывая меня малолеткой, неспособной контролировать себя, а Пирса любителем малолеток. Она его бывшая, поэтому у нее на меня зуб. А потом у нас был спарринг, она продолжала говорить гадости, и я сорвала с нее шлем и ударила в лицо. Она вцепилась в меня и вот, я с царапиной.

Секретарь высунул голову из кабинета.

– Баланчины. Вас хочет видеть директор.

Прежде я часто играла ведущую роль во встречах с директором. Нетти отстранили на неделю. Не будь ее оценки такими впечатляющими, вероятно, все обошлось бы гораздо хуже.

Я подбросила Нетти домой.

– Мне надо на работу. Поговорим об этом позже. Никуда не уходи. Поняла?

– Все равно.

– Я на твоей стороне, Нетти, как-никак, мы родня. Помнишь мой первый день в старшей школе?

– Ты вывалила целый поднос с лазаньей на башку Гейбла Арсли. – Он слегка рассмеялась. – Он это заслужил.

– Он-то заслужил, но делать мне этого не стоило. Я должна была подойти со своей обидой к бабушке, мистеру Киплингу или его родителям. Пожалуйста, Нетти, посмотри на меня. Борьбой или насилием ничего не добьешься.

– Твои нотации мне нужны как мертвому припарка. – Нетти вздохнула. – Почему нам это нравится? Почему мы теряем контроль?

– Потому что отвратительные вещи происходят с нами, пока мы молоды. Но будь проще, Нетти, клянусь богом. Тебе будет легче, чем мне, ты ведь намного умнее меня. Я уж молчу о том, что твои волосы от природы прямые.

– Какое они имеют отношение?

– Ты хоть представляешь, сколько прилагается усилий по выпрямлению волос? Я в постоянной борьбе с кудряшками. Диву даюсь, как никого не поубивала. – Я расцеловала ее в щеки. – Все, что ни делается, все к лучшем, вот увидишь.

– Я устала, Аня. Думаю немного вздремнуть, если все в норме. – Я не была так уж уверена, что этот разговор так много для нее значит, но надеялась, что в будущем он поможет ей.

***

Когда ночью я вернулась домой (или правильно сказать «утром» – где-то около трех), Нетти не было. Она оставила сообщение на моей электродоске, которую, как она знала, я с собой больше не беру.

С ПИРСОМ.

Это шло вразрез с комендантским часом и моими инструкциями.

Я прохаживалась по фойе и пыталась решить, что делать. Телефона у Нетти не было – она же несовершеннолетняя, а если я позвоню в полицию, она попадет в неприятности. Я осмотрела ее комнату в поисках номера Пирса. В тумбочке оказались презервативы – так моя сестра, еще ребенок, занималась с ним сексом? Отчасти, знать мне этого не хотелось. Наконец, номер Пирса обнаружился в ящике ее стола.

Его голос звучал сонно.

– Пирс.

– Здравствуй, Пирс. Моя сестра с тобой?

– Да, она здесь. Сейчас позову ее к телефону.

– Что? – сказала Нетти.

– Издеваешься? Где ты? Как думаешь, сколько сейчас времени? – Я даже не пыталась говорить спокойно.

– Расслабься, Аня. Я с Пирсом...

– Разумеется.

– Я заснула здесь. Не страшно. Ничего не случилось. Утром буду дома.

– Нет, ты издеваешься? Тебе четырнадцать! Ты не можешь ночевать со своим парнем.

Она отключилась. Я пришла в гостиную и бросила телефон на диван, не заметив, что на нем лежат.

– Ау! – взвыл Тео. – Что произошло?

– Не твое дело. – Вдаваться я не стала. – Когда ты съедешь в свой угол?

– Когда мой босс даст мне время.

– Почему ты здесь? Сегодня нет свиданий? – Тео был популярен в Нью-Йорке, мягко говоря. Не знаю, как он выкраивал время, но каждую ночь у него была новая девушка.

– Нет, я сегодня спящая красавица. – Тео протянул мне телефон.

– Счастливчик.

Я даже не пыталась уснуть. Какое-то время я глазела на потолок, надеясь, что трещины в штукатурке дадут мне представление о том, как быть. Я так же размышляла в шестнадцать лет, с того года, когда все пошло прахом. Что та Аня хотела сделать?

Я выждала до пяти и позвонила мистеру Киплингу.

– Нужна новая школа для Нетти. Строгая, но с хорошими преподавателями. Подальше отсюда.

Мистер Киплинг управился быстро. Несколькими часами позже он сообщил, что отыскал в Бостоне школу при монастыре, готовую принять ее в середине семестра.

– Ты хорошо подумала, Аня? Это важное решение, не стоит спешить.

***

Я собрала чемодан Нетти и как раз его закрывала, когда она вошла. Не спуская с меня глаз, она спросила:

– Что такое?

– Слушай, мы обе знаем, я не была тебе хорошим опекуном. Я слишком занята клубом, чтобы приглядывать за тобой...

– За мной не нужно приглядывать!

– Нужно, Нетти. Ты ребенок, и я боюсь, что если не вмешаюсь прямо сейчас, твоя жизнь будет разрушена. Взгляни на Скарлет.

– Пирс не похож на Гейбла Арсли!

– Я вижу, как ты совершаешь ошибки, потому что он рядом. Я вижу, как ты становишься на скользкую дорожку. – Я перевела дыхание. – Я уже говорила, что не хочу, чтобы все закончилось как у Скарлет, а еще, – это было трудно признать – как я.

Сестра взглянула на меня с мольбой.

– Анни! Анни, не говори так! Посмотри на свой клуб.

– У меня не было выбора. Меня выгнали из школы. Со стороны, наверное, кажется, что моя жизнь обустроена, но я хочу для тебя больше возможностей, чем их было у меня. Я не хочу обременять тебя работой в клубе. Не хочу обременять тебя всем, что связано с шоколадом или нашей испорченной Семьей. Я искренне верю, что тебе уготовано лучшее.

Нетти вытерла глаза рукавом.

– Ты вынуждаешь меня плакать.

– Мне жаль. Мистер Киплинг выбрал эту школу из-за хорошей научной программы, которая там много лучше Троицы. – Я попыталась сделать голос оживленным. – Разве не здорово, что никто не будет там о тебе знать? Там не будет предубеждений.

– Прекрати вешать лапшу на уши, Аня. Наверное, тебе хочется выдергать мне волосы. Или хочется скинуть меня, чтобы я была обузой для кого-то еще.

– Это не правда! Ты хоть понимаешь, как я без тебя буду одинока? Ты моя сестра, и во всей этой паршивой антиутопии сильнее тебя я никого не люблю. Но я боюсь, Нетти. Боюсь, что все порчу. Не знаю, как правильно поступить. Я едва понимаю, как ради себя самой поступить. Хочу, чтобы папа был жив. Или мама. Или бабушка. Мне ведь только восемнадцать и я понятия не имею, как с тобой разговаривать. Знаю одно: хочу, чтобы кое-кто уехал из города из-за тяжелого периода в Троице. Чтобы она уехала подальше от мистера Бири и людей, подобных ему, а также нашим родственникам.

***

Она сопротивлялась мне по дороге на станцию Пенн и у кассы (к развлечению молодежной спортивной команды – я видела сумку с мячами, но вид определить не смогла) и продолжала сопротивляться в зоне ожидания под знаком платформы. Попрошайка пихнул мою сестру и сказал: – Дай ты ей уже передышку. – Мы были примерно одинаковой комплекции, кстати, но бомжу пришло в голову, что я нуждаюсь в защите от четырнадцатилетней верещалки.

– Я сбегу, – сказала Нетти. – Независимо от того, что ты говоришь, я не сяду в этот поезд. – Она скрестила руки на груди и выпятила губу. Она выглядела той, кем является – подростком, обозленным на весь мир и каждого в нем. Я же подозревала, что выгляжу как ребенок, на спектакле притворяющийся взрослым.

– Не поедешь, если согласишься на то, о чем мы разговаривали дома. Ты исправишься?

Громкоговоритель объявил о прибытии поезда на Бостон. Она плакала и всхлипывала. Я предложила ей платок. Нетти высморкалась и выпрямилась.

– Как ты заставишь меня сесть в поезд? – спросила она спокойно. – Ты физически не сможешь. Я выше тебя, может, даже сильнее.