Текст книги "Век любви и шоколада (ЛП)"

Автор книги: Габриэль Зевин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Габриэлла Зевин – Век любви и шоколада

Переведено специально для группы

˜”*°•†Мир фэнтез膕°*”˜

Оригинальное название: In the Age of Love and Chocolate

Автор: Габриэлла Зевин / Gabrielle Zevin

Серия: Право по Рождению #3 / Birthright #3

Перевод: dias, Azazell, Diana0419, Internal

Редактор: Анастасия Дубровина

Аннотация

«Шоколадная принцесса», первый роман из серии «Право по рождению», представляет нам непреходящую Аню Баланчину, мужественную шестнадцатилетнюю девушку с душой девчонки и ответственностью взрослой женщины. Сейчас ей восемнадцать, жизнь ее скорее горька, чем сладка. Она потеряла своих родителей и бабушку, перевела лучшие школьные годы на терки с законом. Пожалуй, сложнее всего оказалось решение открыть ночной клуб с ее закоренелым врагом Чарльзом Делакруа, стоившего ей отношений с Вином. Тем не менее, Аня по натуре боец. Она отбросила потерю Вина и сосредоточилась на своей работе. Вопреки всему к клубу приходит огромный успех, Аня чувствует себя в своей тарелке и ничто не предвещает беды. Но после ошибочного суждения Аня борется за свою жизнь и вынуждена считаться со своим выбором, ей приходится впервые в жизни дать другим людям помочь. «Век любви и шоколада» – история о взрослении и осознании, что такое настоящая любовь. Она вобрала в себя лучшее от сочинений Габриэль Зевин: замысловатые образы «Мемуаров подростка, страдающего амнезией» и добросердечности «Другой стороны». Она заставит вас вспомнить, за что вы полюбили ее произведения.

Тем, у кого сердца как подушечки для иголок, кто верит в любовь, но не может прекратить желать иного.

Часто безмятежность нисходит как бы взаймы, задерживаясь не дольше необходимого, чтобы дать прочувствовать, что значит быть живым, затем возвращается в свой темный источник. Как по мне, наплевать, где она будет, или какой горькой тропой прошла, дабы зайти так далеко, обретя сладкий вкус.

Стивен Данн, «Безмятежность»

Оглавление

I

Я С НЕОХОТОЙ СТАНОВЛЮСЬ КРЕСТНОЙ; ГОРЕЧЬ КАКАО

Быть крестной мне не хотелось, но моя лучшая подруга настояла. Я пыталась возразить: «Я польщена, но крестным полагается быть добрыми католиками». В школе мы проходили, что крестная отвечает за религиозное воспитание подопечного, а я не была на мессе с Пасхи и не исповедовалась где-то год.

Скарлет посмотрела на меня с расстроенным выражением, которое она приобрела за месяц с самого рождения сына. Ребенок зашевелился, Скарлет занялась им.

– Ох, уверена, – протянула она саркастичным тоном, а-ля разговор с дитём. – Мы с Феликсом обожаем отличных добропорядочных католиков-крестных, но к несчастью, наткнулись на Аню, всем известную плохую-преплохую католичку. – Ребенок заворковал. – Феликс, что остается думать твоей бедной, незамужней матери-подростку? Должно быть, она так измучена и потрясена, что ее мозг перестал работать. Ведь в мире нет никого ужаснее Ани Баланчиной. Да сам у нее спроси. – Скарлет протянула ребенка ко мне. Он улыбнулся – это было счастливое, розовощекое, голубоглазое и светловолосое создание – и мудро промолчал. Я улыбнулась в ответ, хотя, надо сказать, с детьми мне некомфортно. – Ох, верно. Ты еще не умеешь говорить, малыш. Но однажды, когда ты станешь старше, то попросишь крестную рассказать историю о плохих католиках – нет, царапулька, – не о том, какой она плохой человек. Она отрубила кому-то руку! Она пришла в дело вместе с ужасным человеком и выбрала себе занятие из-за самого славного мальчика в мире. Она попала в тюрьму. Ради защиты брата и сестры – но все равно – какие тут могут быть иные варианты кроме несовершеннолетней правонарушительницы? Она вылила поднос дымящейся лазаньи на папину голову, а некоторые даже думали, что она пыталась отравить его. Да если б ей удалось, тебя бы тут не было...

– Скарлет, не говори так при ребенке.

Она меня проигнорировала и продолжила ворковать с Феликсом.

– Можешь себе представить, Феликс? Твоя жизнь может быть испорчена, потому что твоя мама была настолько твердолобой, что выбрала крестной матерью Аню Баланчину. – Она повернулась ко мне. – Видишь, что я тут делаю? Веду себя так, будто это дело решенное – так оно и будет, ты станешь крестной. – Она вернулась к Феликсу. – С такой крестной как она дорожка твоя лежит прямо к преступной жизни, человечек ты мой. – Она поцеловала его в обе щечки и слегка его покусала. – Хочешь попробовать его на вкус?

Я помотала головой.

– Как хочешь, но знай, ты упускаешь нечто вкусненькое.

– Ты стала такой саркастичной после родов, ты знала?

– Я? Будет лучше, если ты без препирательств выполнишь, что я велю.

– Я даже не уверена, что до сих пор верующая, – ответила я.

– Мой бог, долго мы еще будем это обсуждать? Ты крестная. Мама заставляет меня его крестить, так что крестной будешь именно ты.

– Скарлет, я такого натворила.

– Я знаю это, и Феликс тоже знает. Хорошо, что мы подписались на это с открытыми на тебя глазами. Я и сама натворила дел. Безусловно. – Она погладила малыша по голове, затем жестом обвела крошечный манеж, созданный в квартире родителей Гейбла. Прежде он был кладовой, и оттого размеры комнаты были миниатюрными, вмещающими нас троих и все вещи, окружающие жизнь ребенка. И все-таки Скарлет сделала невозможное, расписав комнатушку облаками и бледно-голубым небом. – Какая разница, что было? Ты моя лучшая подруга. Кому же еще быть крестной?

Ты и вправду не станешь? – Голос Скарлет повысился до неприятного, и ребенок зашевелился. – Мне ведь плевать, когда ты в последний раз посещала мессу. – Лоб ее наморщился и казалось, она вот-вот заплачет. – Кроме тебя больше некому. Пожалуйста, об этом не переживай. Просто постой со мной в церкви, а когда мама или священник спросят, добрая ли ты католичка, солги.

***

В жарчайший летний денек, на второй неделе июля я стояла возле Скарлет в соборе святого Патрика. На руках она держала Феликса. Мы втроем напотели столько, что можно было решить проблему водного кризиса. Гейбл, отец ребенка, был по другую сторону от Скарлет, а старший брат Гейбла, Мэддокс, стоял рядом с ним. Он был версией Гейбла с толстой шеей, маленькими глазками и лучшим воспитанием. Священник, по-видимому, осознавал, что мы на грани потери сознания от жары, держал замечания при себе и не подтрунивал. Жарко было настолько, что он даже не почувствовал необходимости отметить, что родителями были два неженатых подростка. Да, крещение было стандартным и без излишеств. Священник спросил Мэддокса и меня: «Готовы ли вы помочь родителям в выполнении их христианского долга»?

Мы согласились.

Следующий вопрос адресован всем четверым:

– Вы отреклись от Сатаны?

Мы подтвердили.

– По вашей ли воле Феликс принимает крещение в лоне католической церкви?

– Это так, – сказали мы, на тот момент мы бы на все подписались, лишь бы пройти обряд.

Затем он вылил на голову Феликса святую воду, отчего ребенок захихикал. Я могла только воображать ощущение освежающей воды. Я не прочь.

После службы мы вернулись в квартиру родителей Гейбла на празднование. Скарлет пригласила парочку ребят из нашей школы, среди них недавно коронованный в бывшие Вин, с которым я не виделась около четырех недель.

Атмосфера на празднике была как на похоронах. Из нас Скарлет первой обзавелась ребенком, и никто, казалось, не знал, как себя следует вести в таком случае. На кухне Гейбл затеял с братом игру выпивох. Другие ребята из святой Троицы вежливо перешептывались между собой. Родители Скарлет и Гейбла заняли место в углу, эдакие шапероны. Вин составлял компанию Скарлет и ребенку. Я подошла бы к ним, но мне хотелось, чтобы Вин сам пересек комнату и встал ко мне.

– Как дела в клубе, Аня? – спросила меня Чай Пинтер. Она была ужасной сплетницей, но довольно безобидной.

– Мы открылись в конце сентября. Будешь в городе – заходи.

– Конечно. К слову, вид у тебя усталый, – сказала Чай. – Под глазами темные круги. Не спишь из-за страха не справиться?

Я рассмеялась. Если вы не можете проигнорировать Чай, то посмейтесь над ней.

– Преимущественно я не сплю, потому что много работаю.

– Мой папа говорит, что 98 процентов клубов в Нью-Йорке провальное дело.

– Вот это статистика, – сказала я.

– А может стать 99 процентов. Но Аня, что ты будешь делать, если это произойдет. Вернешься в школу?

– Вероятно.

– Ты же выпустилась?

– Я сдала экзамены прошлой весной. – Надо ли и говорить, что она начала меня раздражать?

Она понизила голос и бросила взгляд на Вина.

– Это правда, что Вин порвал с тобой из-за того, что ты открыла бизнес с его отцом?

– Я даже не рассказывала об этом.

– Так это правда?

– Все сложно, – ответила я. Чего оказалось достаточно.

Она посмотрела на Вина и состроила грустную мину.

– Я не рассталась бы из-за бизнеса. Если парень любил меня, то какой мне бизнес? Ты сильнее меня, Аня. Я тобой восхищаюсь.

– Благодарю, – сказала я. Восхищение Чай Пинтер заставило меня почувствовать себя ужасно из-за решений, принятых за последние два месяца. Я задрала подбородок и решительно распрямила спину.

– Знаешь, я пойду на балкон, подышу свежим воздухом.

– Там почти сто градусов, – заявила Чай мне вслед.

– А мне нравится жара.

Я распахнула раздвижную дверь и вышла в ранний жаркий вечер. Села в пыльное кресло с подушкой, кровоточащей пеной кружев. Мой день начался не с послеобеденного крещения Феликса, но за час перед клубом. Я на ногах с пяти утра и даже скудного комфорта кресла было достаточно, чтобы меня потянуло на сон.

Хоть я никогда не была мечтательницей, мне приснился весьма странный сон, где я была ребенком Скарлет. Она держала меня на руках, а меня переполняли чувства. Внезапно я вспомнила, каково иметь мать, быть в безопасности и быть любимым больше всего на свете. В этом же сне Скарлет превратилась в мою маму. Я не всегда могу представить ее лицо, но во сне видела ее так ясно – ее умные серые глаза, волнистые рыжевато-каштановые волосы, жесткую линию розовых губ и нежные веснушки, усыпавшие нос. Про веснушки я уже и забыла. Меня это опечалило. Она была красивой. Не похоже, что мама принимала близко к сердцу пустую брехню. Я поняла, почему отец не захотел жениться на ком-то кроме нее, полицейской. Анни, прошептала мама, ты любима. Позволь себе это. Я не могла перестать плакать. А может, вот от чего плачут дети – от веса любви, которой слишком много.

– Эй, – сказал Вин. Я выпрямилась и попыталась притвориться, что не сплю. (Немного в сторону: и чего люди так поступают? Чем сон так унизителен?) – Я сейчас же уйду. Только хочу перед этим поговорить с тобой.

– Полагаю, тебя не переубедить. – Я не подняла на него глаз. Голос мой прохладен и даже очень.

Он покачал головой.

– Это еще не все. Папа иногда болтает о клубе. Дела идут.

– Так чего ты хотел, а?

– Подумал, что надо заехать к тебе и забрать кое-какие вещи. Я еду на мамину ферму в Олбани и затем заеду в город ненадолго перед колледжем.

Мой уставший мозг пытался осмыслить это заявление.

– Уедешь?

– Да, я решил пойти в Бостонский колледж. Причин оставаться в Нью-Йорке больше нет.

Вот это новость.

– Ну удачи, Вин. Фантастичного времени в Бостоне.

– А я должен был с тобой посоветоваться? Ты же со мной не советовалась.

– Преувеличиваешь.

– Будь честна, Аня.

– А что ты бы ответил, скажи я тебе, что попросила твоего отца поработать на меня?

– Ты никогда не узнаешь.

– А вот и знаю! Ты попросил бы не делать этого.

– Конечно, попросил бы. Я бы даже Гейбла Арсли попросил не работать с моим отцом, а ведь его я терпеть не могу.

Я не поинтересовалась, отчего, но схватила его руку.

– Какие твои вещи остались у меня?

– Кое-что из одежды, зимнее пальто и, думаю, у твоей сестры одна из моих шляп, но Нетти может ее забрать. Свой экземпляр «Убить пересмешника» я оставил в твоей комнате и хотел бы перечитать когда-нибудь. Но главное, это моя электродоска для колледжа. Она у тебя под кроватью, думаю.

– Не зачем заходить. Я сложу вещи в коробку. Принесу на работу, а твой отец заберет.

– Как хочешь.

– Думаю, так будет легче. Я не Скарлет. Не тоскую по бесполезным драматичным сценам.

– Как знаешь, Аня.

– А ты всегда такой вежливый. Аж нервирует.

– А ты постоянно держишь все в себе. Мы ужасная пара.

Я скрестила руки и отвернулась от него. Разозлилась. Сомневаюсь в причине, но разозлилась. Не устала бы, то вполне уверена, лучше бы удержала эмоции в узде.

– Зачем ты вообще приходил в клуб на вечеринку, если не собирался простить меня?

– Я пытался, Аня. Приходил посмотреть, смогу ли я отпустить это.

– Ну так что?

– Выходит, не могу.

– Можешь. – Я и не думала, что нас могут увидеть, но мне в любом случае было наплевать. Я обняла его. Толкнула в сторону балкона и поцеловала его. Через пару секунд я заметила, что он не поцеловал меня в ответ.

– Не могу, – повторил он.

– Вот как. Ты больше не любишь меня?

Он не отвечал. Покачал головой.

– Недостаточно для этого, полагаю. Я не люблю тебя так сильно.

Переформулирую: «Я люблю тебя, просто недостаточно сильно».

С этим я поспорить не могла, но все равно попыталась.

– Ты будешь об этом жалеть. У клуба будет огромный успех, а ты будешь жалеть, что не остался со мной. Потому что если любишь кого-то, то это навсегда. Любишь их, даже если они совершают ошибки. Я так думаю.

– Так значит, я должен любить тебя вне зависимости от твоих поступков? Тогда я не смогу уважать себя.

Возможно, он и прав.

Я устала защищаться и попыталась убедить его посмотреть с моей точки зрения. Я уставилась на плечо Вина, находившееся от меня менее чем в шести дюймах. Несложно склониться и пристроить голову в уютное местечко меж его плечом и подбородком, предназначавшееся именно мне. Несложно сказать ему, что клуб и совместное дело с его отцом были ужасной ошибкой и умолять его принять меня. На мгновение я прикрыла глаза и попыталась себе представить будущее с Вином. Я увидела дом за городом – Вин владеет коллекцией старинных архивов, а я научилась готовить другие блюда помимо макарон с замороженным горошком. Увидела нашу свадьбу – на пляже, он в синем в полоску костюме, а наши кольца из белого золота. Я увидела темноволосого малыша –назову его Леонидом в честь папы, если мальчик, а если девочка – Алексой, в честь сестры Вина. Все это выглядело потрясающе.

Это несложно, но я себя возненавижу. Мне выпал шанс что-то создать, продвинуться там, где не смог отец. Я не могла это бросить даже ради парня. Только его мне не достаточно.

Посему я держала шею прямо, а взгляд устремила прямо. Он уходит, а я его отпускаю.

С балкона я услышала детский плач. Мои бывшие одноклассники восприняли слезы Феликса как сигнал о том, что вечеринка закончилась. Через стеклянную дверь я наблюдала, как они уходят. Уж не знаю зачем, но попыталась пустить шуточку.

– Похоже, худшая гулянка. На втором месте, если считать младший год. – Я легонько коснулась бедра Вина в том месте, куда угодила пуля моего брата в самый худший выпускной. На секунду показалось, что он рассмеется, но затем он отодвинул ногу.

Вин прижал меня к груди.

– Прощай, – прошептал он более мягким тоном, чем прежде. – Надеюсь, жизнь даст тебе все, что ты хочешь.

Я поняла: это конец. В отличие от прошлой ссоры, в этот раз голос его звучал не яростно, а смиренно. Будто он уже где-то далеко.

Секунду спустя он отпустил меня и по-настоящему бросил.

Я отвернулась и стала наблюдать, как солнце клонится за город. Хоть я и сделала свой выбор, видеть, как он уходит, мне не хотелось.

***

Я выждала пятнадцать минут и вошла в квартиру. Единственными людьми на тот момент здесь остались лишь Скарлет и Фелик.

– Обожаю вечеринки, – заявила Скарлет, – но эта была неудачной. И только не говори, что это не так. Ты можешь лгать священнику, но мне-то слишком поздно.

– Я помогу тебе с уборкой, – пообещала я. – Где Гейбл?

– Ушел с братом. И затем пойдет на работу. – Гейбл дурно отзывался о работе санитаром, в обязанности которого входило менять судна и мыть полы. Это единственная работа, которую он смог найти, и я полагаю, с его стороны благородно взяться за нее. —Думаешь, было ошибкой приглашать ребят из Троицы?

– Я думаю, это было здорово.

– Я видела, как ты разговаривала с Вином.

– Ничего не изменилось.

– Мне грустно это слышать. – Мы домыли квартиру в молчании. Скарлет начала пылесосить, поэтому я не сразу заметила, как она заплакала.

Я подошла к пылесосу и выключила его.

– Что такое?

– Не знаю, какие у нас остаются шансы, если вы с Вином не надумаете.

– Скарлет, это был лишь школьный роман. Они не длятся вечно.

– Если ты не тупица и не беременная.

– Я не это имела в виду.

– Я знаю. – Скарлет вздохнула. – И знаю также, почему ты открыла клуб, но разве ты уверена, что Чарльз Делакруа стоит свеч?

– Да. Я тебе уже объясняла. – Я снова включила пылесос и допылесосила ковер долгими, безумными рывками. – Ты же знаешь, заниматься этим нелегко. Да и помочь некому, поддержать. Ни мистеру Киплингу, ни родителям, ни бабушке, ведь они умерли. Ни Нетти, она еще ребенок. Ни Лео, он в тюрьме. Ни семье, потому что, как они считают, я угрожаю их делу. Безусловно, и Вин не поможет. Некому. Я одна, Скарлет. Сейчас я более одинока, чем за всю жизнь. Знаю, я сама это выбрала. Но мои чувства все же ранит, когда ты принимаешь сторону Вина. Я связалась с Чарльзом Делакруа из-за его контактов в городе. Он мне нужен, Скарлет. Он – часть моего плана с самого начала. Никто его не заменит. Вин просил меня о том, на что я не могу согласиться. Тебе не кажется, что я жалею?

– Извини, – сказала она.

– И я не могу быть с Вином Делакруа только потому, что моя лучшая подруга не отказывается от романтики.

Глаза Скарлет наполнились слезами.

– Давай без споров. Я идиотка. Не обращай внимания.

– Ненавижу, когда ты называешь себя идиоткой. Никто о тебе так не думает.

– Это думаю я сама, – сказала Скарлет. – Взгляни на меня. Что мне делать-то?

– Ну, к примеру, мы закончим уборку квартиры.

– После этого, я хотела сказать.

– Затем возьмем Феликса и отправимся в мой клуб. Люси, барменша, работает допоздна, и у нее литры какао-напитка из образцов.

– А потом?

– Не знаю. Ты что-нибудь придумаешь. Это единственный известный мне способ как двигаться дальше. Составляешь список и выполняешь все по порядку.

– До сих пор горчит, – сказала я недавно нанятой барменше, протягивая последний набор стаканов. У Люси были белоснежные коротко стриженые волосы, светло-голубые глаза, бледная кожа, большие нос и рот, и высокая атлетичная фигура. Когда она надевала пиджак и шляпу, то казалась мне похожей на плитку Баланчина белого. Если она работала на кухне, то я даже в своем кабинете слышала ее бормотания и ругательства. Грязные словечки казались частью творческого процесса. Мне она очень нравилась, кстати. Не будь она моей подчиненной, мы бы стали подругами.

– Как считаешь, нужно больше сахара? – спросила Люси.

– Думаю... ничего не нужно. Этот даже больше горчит, чем предыдущий.

– На вкус какао как какао, Аня. Я задумываюсь над тем, что тебе он не по нраву. А что ты думаешь, Скарлет?

Скарлет отпила маленькими глоточками.

– Как видно, не сладко, но сладость определенно раскрывается, – высказалась она.

– Спасибо.

– Это же Скарлет. Ты всегда в поисках сладкого.

– А ты всегда выискиваешь горечь, – пошутила Скарлет.

– Красива, умна, оптимистична. Жаль, что не моя начальница, – заметила Люси.

– Она не такая уж и солнечная, какой кажется, – сообщила я Люси. – Час назад я застукала, как он рыдает и пылесосит.

– Да все плачут под пылесос, – заявила Люси.

– Да знаю я! – разозлилась Скарлет. – Пылесосные вибрации просто расстраивают.

– Я серьезно, вообще-то. В Мексике напиток был не такой темный.

– Так может вам нанять друга оттуда на мое место, а? – Моя барменша училась в Кулинарном институте и Ле Кордон Блю и очень уж обижалась на критику.

– Ох, Люси, ты же знаешь, уважение мое безмерно. Но напитки должны быть идеальными.

– Давай спросим сердцееда, – предложила Люси. – С твоего позволения, Скарлет.

– Почему бы и нет, – согласилась Скарлет. Она обмакнула мизинец в кастрюльку и протянула Феликсу пососать. Он нерешительно попробовал. Сперва улыбнулся. Люси стала выглядеть невыносимо самодовольной.

– Он всему улыбается, – проворчала я.

Внезапно его ротик сложился в очертания высушенной розы.

– Ой, мне жаль, детка! Я ужасная мать.

– Видишь? – спросила я.

– Полагаю, какао слишком утонченный аромат для нёба ребенка, – сказала Люси. Она вздохнула и вылила содержимое кастрюли в раковину. – Завтра мы попытаемся снова. Снова не получится. Сделаем лучше.

II

Я ОФИЦИАЛЬНО СТАНОВЛЮСЬ ВЗРОСЛОЙ; РЯД НЕДОБРЫХ МЫСЛЕЙ О ДРУЗЬЯХ И СЕМЬЕ; ОТНОСИТЕЛЬНО БЕЗУЧАСТНЫЙ ЭЛЕМЕНТ АРГОН

– Предприятие не задается по миллиону причин, Аня, – назидал Чарльз Делакруа. Он показал себя прекрасным партнером, но заслушивался собственными речами. – О провалах помнят лишь некоторые. К примеру, никто сейчас не вспоминает, что человек, которому прочили место окружного прокурора, полетел с места по воле какого-то подростка.

– Как же так случилось? – спросила я. – Мне помнится, тот самый человек втемяшил себе, что дело во влюбленности сына, и его оппоненты сыграли на этом.

Мистер Делакруа покачал головой.

– Низвержен как лев крошечными заусенцами. Вдобавок, мне больше семнадцати.

– Я ждал этой шпильки. – Он сунул пальцы в рот и свистнул, словно подзывал такси. Звук разнесся по клубу, внутри которого меблировки до сих пор было маловато. Несколько недавно нанятых работников вышли с именинным тортом. В розовой глазури было написано С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, АНЯ.

– Вы помните.

– Двенадцатое августа 2066-го. Как я мог забыть о твоем совершеннолетии. Отныне никаких поездок в «Свободу».

Работники спели и похлопали мне. Никого из них я не знаю, но я ведь начальница, а значит, и выбора у них нет. Я была рада, когда принудительное веселье закончилось и все вернулись к своей работе. Не видела смысла становиться пупом земли, нам и так предстоит многое сделать перед открытием. Я уже наняла (и уволила) подрядчиков, обслуживающий персонал, дизайнеров, поваров, журналистов, врачей, охрану, организаторов увеселений. За этим последовал нескончаемый поток разрешений от городских властей, хотя по большей части они были под крылом мистера Делакруа. Я пыталась (безуспешно) заключить мир с кузеном Толстым и семьей, провела (успешно) переговоры о поставке какао с моим другом Тео Маркесом из Граньи-Манана. Тут же я занималась плитами, скатертями, выбирала цвет краски; искала в аренду печи; составляла меню и готовила сообщение для прессы. А также принялась за такую роскошную работенку как организация самовывоза мусора и выбор туалетной бумаги для уборных.

– Ванильный, – отметила я, разглядывая нарезанный торт. – Без шоколада.

– Мы не можем позволить себе такие незначительные прегрешения, – ответил он. – Ты теперь взрослая. Попадешь в неприятности – отправишься в Рикерс. Я направляюсь домой. У нас с Джейн планы. Обещай, что до завтра определишься с названием. Начинаем перебирать слова.

Придумывание названия для клуба дело трудное. Собственное имя использовать я не намеревалась, тогда будут возникать ассоциации с криминалом. В нем не должны упоминаться ни какао, ни шоколад, хотя это необходимо, чтобы до людей дошло. Название должно звучать задорно и привлекательно, но не быть вне закона. Я все еще цеплялась за очевидно глупую затею, что его необходимо связать с хорошим самочувствием.

– Откровенно говоря, я даже не приблизилась к решению этой задачи.

– Так не пойдет. – Он посмотрел на часы. – Осталось не так уж много времени до того, как Джейн меня убьет. – Он снова сел. – Выкладывай пятерку идей.

– Первая: «У Теоброма».

– Нет. Труднопроизносимо. Непонятно. Смешно.

– Номер два: «Сухой закон».

Он потряс головой.

– Всем без надобности урок истории. Плюс, выпад против режима. А мы не хотим казаться несогласными.

– Три: «Компания Лечебного Какао».

– Все хуже и хуже. Как я уже говорил, акцент на лечебности в названии клуба тут не в тему. Созвучно с пациентами, больницами и пандемиями.

– Если вы намереваетесь все отклонять, я вообще не понимаю, зачем на это иду.

– Ты должна. На товарном знаке что-то да должно изображаться.

– Отлично. Четыре: «Сердцевина Темного».

– Отсылка такая? Несколько вычурно. Но упоминание «Темного» уже хорошо.

– Пять: «Большая шишка».

– «Большая шишка». Шутить удумала?

– Это такой процесс переработки какао, – объяснила я.

– Звучит пошло и неадекватно. Уж поверь мне. Никто и носа не покажет в ночной клуб с названием «Большая шишка».

– Это все, что я надумала, мистер Делакруа.

– Аня, мне кажется, нужно дать ему наши имена.

– Я обращаюсь к вам мистер Делакруа. Честно говоря, я думаю, довольно бесцеремонно с вашей стороны называть меня Аней.

– Хочешь, чтобы я обращался к тебе «мисс Баланчина»?

– Или мэм. Одно из двух. Я ведь ваш босс?

После событий 2083-го (тюрьма, яд) я сочла себя вправе подшучивать.

– Я бы сказал, партнер. Или юрист-консультант в безымянном клубе на Манхэттене. – Он сделал паузу. – Миссис Кобравик была грозной женщиной. За время твоего пребывания в «Свободе» она не научила уважению к старшим?

– Нет.

– Это заведение пустая трата земельных ресурсов, на которых оно располагается. Вернемся к дискуссии. Как насчет «Темной Комнаты»?

Я обдумала.

– Может все осложнить.

– Конечно, тут отсылка к проявке фотографий. А еще чуток зловеще. Ссылается на объект нашей торговли. Итак, делаем выбор. Разве ты не знаешь, как работает сарафанное радио? Повторяй одну и ту же новость почаще да погромче. Правда, нужно, что бы было что сказать.

– «Темная комната». Возьмем это.

– Хорошо. Я отлучаюсь на ночь. С днем рождения, мэм. Есть какие планы на него?

– Оторвусь с лучшей подругой Скарлет и Норико.

Норико это жена моего брата, работающая у меня помощницей.

– На что пойдете?

– Билеты покупает Скарлет. Надеюсь, комедию. Ненавижу плакать на публике.

– Дело говоришь. Сам стараюсь так не делать.

– Если это не служит вашим интересам, я так понимаю. Как там ваш сын? – вырвалось у меня. Мы никогда не говорили о Вине. Задав вопрос, я сделала самой себе подарок.

– А, он. Поменял планы. Решил поступить в Бостон, – доложил мистер Делакруа.

– Он упоминал. – Я упаковала его пожитки, но довезти их до работы все не удавалось.

– Он вернется на каникулы и летом, – сказал мистер Делакруа. – Мы с Джейн по нему будем скучать, но Бостон ведь не так уж и далеко.

– Передадите ему от меня привет?

– Ты всегда можешь прийти и передать его сама. Его отец не против.

– Что сделано, то сделано, мистер Делакруа. – Он не хочет вникать в мои дела.

Мистер Делакруа кивнул.

– Нет, не могу представить, что он примет его. Слишком гордый и твердолобый.

Мне хотелось узнать, спрашивал ли Вин обо мне, но такой вопрос слишком унизителен.

– Отношениям не всегда суждено длиться вечно, – сказала я, пытаясь выглядеть мудро. Если я повторю это предостаточно, может и сама поверю. – Не это ли вы мне постоянно твердите?

– У честолюбивых жизнь не самая простая, Аня.

– Я не честолюбива.

– Я уверен в обратном. – Рот его скривился в улыбке, а вот глаза оставались неприятными. – Уж я-то знаю.

– Благодарю за торт.

Он протянул мне руку для пожатия.

– Удачно отпраздновать.

Долго ли, коротко, мистер Делакруа отчалил, а я села на автобус и поехала домой.

Говоря по правде, по тому товарищу я не скучала.

Наверное, мнение о нем я составила ошибочное.

***

(Примечание: это не просто мнение. Это и есть он. Я рассталась с этим глуповатым парнем, ну и что такого? У меня нет права упустить его. Я сделала выбор. Я успокоила себя сладкой ложью: я ведь еще молода. А молодые даже не знают точно, почему сдаются.)

***

(Примечание: я хочу сказать, что выбор надо делать, будучи обоснованно в нем уверенным, и не жалеть. Это как с заказом десерта. Вы положили глаз и на торт с арахисовым маслом, и на клубничный мармелад. Выбрали торт, очень вкусный. Но мармелада до сих хочется...)

***

(Примечание: ну да, я время от времени подумываю о мармеладе.)

***

Мы с Норико через полтора часа вышли из театра.

– Следует ли нам отправиться без нее? – Английский Норико значительно улучшился четыре с половиной месяца спустя с ее приезда в Америку.

– Я позвоню ей с таксофона, – я еще не успела раздобыть законный с сегодняшнего дня мобильник.

Скарлет подняла трубку на пятый гудок.

– Ты где? – спросила я.

– Гейбл собирался присмотреть за Феликсом, но до сих пор не явился. Я не могу пойти. Мне очень жаль, Анни.

– Не беспокойся.

– Ну а я беспокоюсь. Это твой день рождения, и я хочу пойти на спектакль. А если я подойду позже? Мы будем танцевать или напьемся.

– Вообще-то, я работаю с шести утра. Быть может, отправлюсь домой и прилягу.

– С днем рождения, родная, – поздравила Скарлет.

Спектакль, выбранный Скарлет, был о старике и девушке, поменявшихся на свадьбе телами. Муж продолжал любить девушку, даже не подозревая, что она застряла в стариковском теле. В конце каждый получил урок любви и того, что неважно, какое у тебя тело. Было романтично, только вот подходящего настроения у меня не было, Скарлет могла бы и догадаться.

Явившиеся на поклон актеры сорвали овации, но я не поднялась со своего места. Романтика это ложь. Такая ложь меня злила. Романтика это гормоны и выдумка.

– Бу-э, – прошептала я. – Пьеса сплошная тошниловка. – Меня никто не услышал. Аплодисменты были слишком громкими. Я могла оплевать все, что захочу, и решила, что это очень даже раскрепощает.

А самое худшее, что театр мне не нравится. А Скарлет он нравится, а она даже не удосужилась прийти. И это она не в первой. Я и понятия не имею, зачем дальше строю планы с ее участием. – Тьфу на Скарлет! Тьфу на театр.

Норико плакала и хлопала в ладоши как оглашенная.

– Я скучаю по Лео, – сказала она. – Очень сильно.

Норико, может и скучала по Лео, но в этот момент я была настроена скептически. Они едва ли говорили на одном языке. Они едва узнали друг друга за месяц перед женитьбой. Мы говорим о моем брате. Он славный малый, но... целое лето мне работать с Норико. Она умная, а Лео до нее далеко.

***

Я разморозила горошек и уже собиралась перевернуть страницу незапоминающегося совершеннолетия, как раздался телефонный звонок.

– Аня, это мисс Бельвуар, – Кэтлин Бельвуар была математичкой Нетти в Троице, но летом она работала в летнем лагере для одаренных. – Тут с Нетти приключилась небольшая беда, и я хотела уведомить вас, что завтра она приедет домой.

Я приложила руку к груди.

– Что произошло? Она приболела?

– О нет, ничего такого. Но тут приключился инцидент. Точнее сказать, несколько инцидентов. Руководство решил, что будет лучше, если она отправится домой немного раньше. Цель моего звонка убедиться, что вы встретите ее по прибытии.