Текст книги "Пьесы"

Автор книги: Габриэль Марсель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

^{Два месяца спустя. Та же гостиная.}

Элиза (Этьену). Так ты решил не ехать со мной в Шод-Эгю? Это окончательно?

Этьен. Да, окончательно.

Элиза. Любопытно.

Этьен.С тобой же будет Шарлотта.

Элиза. Веселая попутчица, нечего сказать. К тому же сообразительности в ней – ни на грош… Я ведь беру ее с собой ради нее. Очевидно, ты вообразил, что это ради меня. Мне это ни к чему: придется поддерживать разговор, даже когда нет ни малейшего желания… это просто пытка.

Морис. Зачем же ты себя обременяешь?

Элиза. Уж лучше я возьму ее с собой, чем давать деньги Рене, ту тысячу франков, о которых она просила и которые уйдут бог весть на что! Ужасно только, что Шарлотта, как всегда, запаздывает.

Этьен. Ты сейчас ждешь Шарлотту?

Элиза. У нее явно нет ничего из того, что требуется для поездки. Посмотрим, что там еще в списке… Одеяло. Ну, да ладно, я ей дам наше бежевое.

Морис. Может быть, оно понадобится мне.

Элиза. Что?

Морис. Да, если мы с Этьеном отправимся в небольшое путешествие.

Элиза. Что еще за путешествие? Первый раз слышу!

Морис. Очень возможно, что мы отлучимся на неделю или на две. Что из того?

Элиза. Но мне это совершенно не нравится. Уж если Тен намерен уехать из Парижа, то пусть присоединяется к нам.

Морис. В самом деле, какая заманчивая перспектива для юноши его возраста. Жалкая гостиница…

Элиза. Но я же довольствуюсь этим!

Морис. И такие каникулы ты хочешь предложить сыну после того, что ему довелось пережить в эти три года?.. Впрочем, это не имеет никакого значения. Этьен останется здесь, со мной, и мы используем наше время так, как сочтем нужным. Если нам захочется уехать на неделю, на две, на месяц…

Элиза. Я этого не допущу!

Морис (с холодной яростью). Дорогая, ты все никак не можешь понять, что речь не идет о том, чтобы ты что-то допускала или не допускала. Распоряжаюсь я.

^{Этьену неприятен этот разговор; он выходит.}

Элиза. Увидим.

Морис. Слава богу, я никогда не позволял тебе взять надо мной верх.

Элиза. Это не доказано.

Морис. И вообще смешно – демонстрировать деспотические замашки. Если мне захочется куда-нибудь увезти моего сына, вырвать его на неделю, на месяц, на несколько месяцев из того ада, в котором ты хочешь принудить нас жить, – ничто на свете, слышишь, ничто не сможет мне помешать. Моего сына, повторяю тебе.

Элиза. Прекрати.

Морис. К несчастью, он стал лучше разбираться в нашей семейной жизни – исключительно по твоей вине. Он видит тебя такой, какая ты есть.

Элиза. Ну а ты-то, тебя он тоже знает? Что, небось, это не так бесспорно?

Морис. У меня нет от него секретов.

Элиза. Замечательно! Очень мило.

Морис. Ни единого секрета, ни малейшего.

Элиза. Знаешь ли, я не верю ни одному твоему слову. Когда льстят так, как льстишь ему ты, не останавливаясь ни перед чем, чтобы добиться расположения…

Морис. Ты совершенно не представляешь себе наших отношений с Этьеном.

Этьен(входит, очень бледный, говорит изменившимся голосом). Вы еще не договорили?

Морис. Видишь, до чего ты его довела.

Элиза. Я? Ну, знаешь, это слишком!

Этьен. Отец, умоляю тебя! Поскольку я здесь могу обращаться только к тебе…

Морис (Элизе, торжествующе). Ну, что?

Этьен. Кончай с этим отвратительным спором. Это пытка, это…

Морис. Мой дорогой мальчик!

Этьен. Даже ужасное молчание последних недель было лучше… Что угодно – только не это! Поверь, тяжелее всего приходится не тебе… прости, я непозволительно забылся.

Морис. Ах, если бы я только мог дать тебе семью! Если бы у тебя были братья, сестры!..

^{Не желая продолжать разговор, уходит.}

Элиза(кричит ему вслед). Да, ты предпочел бы пухнуть с голоду в хибаре, среди кучи босоногой детворы. Как это похоже на тебя!.. О, что за человек, что за человек! Если бы можно было хотя бы покончить с этим! Если бы мне удалось поймать их с поличным… Так нет, даже в этом не везет. Многие женщины стараются не видеть, не слышать; ну, а я только хочу знать правду – и не могу ничего добиться… Он, с его надменным видом, – как он глядит на вас! Можно подумать, что я была хуже него, что я не стоила сотни, тысячи таких, как он. А что за вид у тебя, сын!.. Нет, у тебя это тоже не пройдет. Ты обязан быть почтительным со мной, слышишь? За стенами дома можешь делать все, что угодно, но у себя я такого обращения не потерплю… Как подумаю, что он тебе говорит в мой адрес, – тут можно с ума сойти! Он – а может быть, и не только он? Признайся, что ты знаешь, кто это. Признайся, что ты ее знаешь! Он водит тебя к ней, и она ластится к тебе, льстит тебе, как и он…

Этьен. Прекрати, ни слова больше! Как ты можешь все так порочить? Кто дал тебе это право?! Отвечай! (С силой сжимает ее руку.)

Элиза. Пусти, больно.

Этьен. Чем ты можешь оправдаться?

Элиза. Оправдаться?

Этьен. Да. Скажи мне. Ведь это же не может быть беспричинно!

Элиза. Отпустишь ты меня, наконец?!

Этьен (овладевая собой, отпускает руку матери). Ответь. Ты видишь, я больше не резок с тобой. Я только хотел бы понять. Понять! Эта страшная потребность оскорблять, чернить других может быть оправдана только годами непрерывных страданий. Годами страданий, без передышки, без надежд. Тогда, может быть… Но ведь ты не прошла через это!..

Элиза (горячо). Что ты об этом знаешь, болван!

^{Тягостное молчание прервано появлением Шарлотты.}

Элиза (вошедшей Шарлотте). А, вот и ты. Что и говорить, ты не более точна, чем твоя мать. Пора бросать эту привычку. Ладно! Подожди меня минутку. Я не готова.(Уходит.)

Шарлотта (Этьену, застенчиво). Я вас задерживаю?

Этьен. Нет, я никуда не спешу.

Шарлотта.Я слышала, что вы не едете с нами в Шод-Эгю?

Этьен. Да, я остаюсь с отцом. (Пауза.) Хотя для нас с вами это было бы хорошей возможностью познакомиться поближе, не правда ли, Шарлотта?

Шарлотта. О, вам это было бы совершенно неинтересно.

Этьен. Почему?

Шарлотта. Да я это очень хорошо знаю, уверяю вас. Мне – другое дело. Вы и я – не одно и то же.

Этьен. Зачем вы так уничижаете себя! Я как раз был бы рад поговорить с вами. Ведь нам почти никогда не доводилось беседовать вдвоем.

Шарлотта. Ну, это вряд ли доставило бы вам удовольствие.

Этьен. Так странно, что мы еще на «вы».

Шарлотта.Я нахожу это совершенно естественным. Сейчас вы обратили на меня внимание только потому, что в комнате волей случая больше никого не оказалось. Не стоит возражать, так – со всеми. Все ведь сразу замечают, что я некрасива, плохо одета…

Этьен. Шарлотта, пожалуйста…

Шарлотта. Не зовите меня все время по имени; я же вас не называю: Этьен.

Этьен. Надеюсь, что поездка пойдет вам на пользу…

Шарлотта.Я становлюсь еще некрасивее, когда поправляюсь, мама мне всегда это говорит; вероятно, в такое время моя внешность вдобавок ко всему становится еще и вульгарной.

Этьен. Но как может мать говорить такие жестокие вещи дочери?..

Шарлотта. О, значит, вы совсем не знаете мамы, если вас это удивляет… Она мне говорит и много всякого другого. Но мне это безразлично, так как я уверена, что однажды она поплатится за все это. Или я умру…

Этьен. Что за нелепые мысли!

Шарлотта. Это более чем вероятно. Во время нашего последнего визита к врачу у него было такое чудное выражение лица, когда он меня прослушал. И по возвращении мама срывала свое дурное настроение не так, как она это делает обычно… И потом, вам же известно, от чего умер папа. Ну так вот, если я умру, я не хочу сказать, что она будет горевать, нет, когда речь о ней, это слово неуместно. Но все-таки она будет очень несчастна. Некого будет бранить, некем командовать… Ну, а если не умру, тогда…

Этьен. Тогда… что?

Шарлотта. Точно не знаю, но я не останусь жить с ней, можете не сомневаться. Возможно, я еще приду спросить у вас совета.

Этьен. Выбросьте, пожалуйста, эти мысли из головы, вы, конечно, не так тяжело больны; и не надо думать о бегстве…

Шарлотта. Речь не о том: я просто уйду, хлопнув дверью, вот и все.

Этьен. Вы выйдете замуж.

Шарлотта. Ах, не говорите, пожалуйста, глупостей. Вы сами видите, насколько это правдоподобно – при нынешних ценах на масло, как выражается моя мама.

Этьен. Но вам вполне может встретиться…

Шарлотта. …хороший человек, добропорядочный работник! Я чувствую, что возненавижу вас, если вы будете продолжать в том же духе. Вы, конечно, думаете сейчас: «Те пять минут, которые мне придется провести здесь, надо быть с ней полюбезнее, чего бы это ни стоило».

Этьен. Нехорошо так говорить. Вы меня очень огорчаете. (На Шарлотту нападает приступ нервного смеха.) Что с вами?

Шарлотта. Все это слишком комично. Если вы этого не замечаете – что ж, тем хуже для вас… Не знаю, почему тетя так задерживается. Но вы не обязаны оставаться здесь. (Протягивает ему руку.) Не сердитесь, пожалуйста… На меня изредка нападают такие нелепые приступы веселости. Отнесите это на счет моей болезни.

Этьен. Это правда, сейчас вы мне показались нездоровой.

Шарлотта. Или сумасшедшей.

Этьен. Нет, именно нездоровой. Мне жаль вас, Шарлотта, мы нехорошо поступили с вами…

Шарлотта. «Есть несчастья, не располагающие к состраданию.» Я прочла недавно эту фразу в одной книге, я ее даже выписала себе. Правда, хорошо? Почему вы вдруг умолкли?

Элиза (входя). Все, теперь побежали. Ну вот! Звонят!

Шарлотта (вполголоса, Этьену). Забудьте, что я вам говорила.

Элиза. Ну-ка, Шарлотта, что там за шушуканье! Как я этого не люблю! Беда, мы теперь заблокированы… (Ходит взад и вперед, как зверь в клетке.) Хоть бы внизу сказали, что мсье вышел!

^{Идет к внутренней двери; в этот момент появляется Лорансо.}

Элиза. Сударь, мужа нет дома, и я не знаю, когда он вернется.

Лорансо (очень бледный). Я непременно должен его видеть.

Элиза. Что с вами?

Лорансо.Я в последнее время болел…

Элиза. Как же, как же… знаем мы эти болезни. Идем, Шарлотта.

Лорансо. Что вы сказали?

Элиза. Я только сказала, что незачем морочить мне голову, – ничего другого; у моей кузины нет от меня тайн.

Лорансо (с явным подтекстом). Вот оно что… Бесподобно!

Элиза(встревоженно). Что с вами?

Лорансо. Ничего. Доверительные отношения – это прекрасно!

Элиза. Вы и не представляете себе, сколько я делаю для Агаты; то платье, что на ней…

Лорансо. Еще того хлеще.

Элиза. Что такое?

Лорансо. Все, что вы говорите о мадам Клеман и о ее доверии к вам, меня необычайно веселит, только и всего.

Элиза. Что-то за этим кроется. Послушай, Шарлотта… (Отводит ее в глубину комнаты.) Сходи на рынок: вот деньги. (Продолжения разговора не слышно. Затем, обращаясь к Лорансо.) Теперь скажите, что все это значит, все эти недомолвки?

Лорансо. Никаких недомолвок. И вообще, почему вы ждете разъяснений именно от меня? Это отнюдь не в ваших привычках.

Этьен. Мама, между прочим, было бы гораздо лучше, если бы ты пошла на рынок вместе с Шарлоттой.

Элиза. С какой стати ты вмешиваешься? Ты-то здесь при чем?

Лорансо. Зря вы придаете значение тому, что я сказал. Просто я невероятно раздражен; коль скоро вас посвятили во все, вас это вовсе не должно удивлять.

Элиза. Сейчас вы взяли себя в руки; если вы думаете, что я этого не замечаю…

Лорансо. То есть я снова в здравом уме?.. Ваша кузина только что разговаривала со мной с резкостью, какой я, возможно, не заслужил; она запретила мне писать ей…

Элиза. О, здесь другое – и я знаю, что именно. Бесполезно изворачиваться. Вы понимаете, что я имею в виду. И ты понимаешь – или ты уж очень глуп. Эта мерзавка, которая использовала меня как только могла… Ну, мы еще посмотрим. Посмотрим!.. Через пятнадцать минут я буду у нее. (Уходит.)

Этьен. Как вы могли!

Лорансо. Брось, Этьен. Ты же знаешь, что все это правда.

Этьен. Нет, нет и нет!

Лорансо. Этьен… я выяснял, здесь не может быть никаких сомнений.

Этьен. Вы унизились до этого!.. Но меня не интересуют собранные вами россказни. Я знаю – слышите? – что между Агатой и моим отцом существует лишь самая прекрасная, ничем не замутненная близость; у них было право на все, повторяю, на все, – но они им не воспользовались. Еще вчера я провел с ними два часа. Разумеется, вы улыбаетесь, вы недоумеваете, при чем тут я, – это потому, что вы ничего не понимаете… Вам не понять, что есть между нами троими непривычного, нового, это, в сущности, возрождение каждого из нас – но разве вы можете себе это представить? Для вас существует лишь примитивное, низменное.

Лорансо. Этьен!

Этьен. Вы пришли сюда, побуждаемые самой заурядной ревностью. Но не в вашей власти причинить зло, как вам того хотелось. Есть нечто недосягаемое для вашей ярости: гармония, к которой вы абсолютно глухи.

Лорансо. Бедный мальчик, да ты бредишь.

Этьен. Вы способны лишь ускорить неизбежную развязку, только и всего.

Лорансо. Ну а твоя мать, несчастный!

Этьен. Маме самой хочется, чтобы все это кончилось, ситуация слишком затянулась; она бы сама освободила обоих от чувства долга, щепетильности, которое их удерживает.

Лорансо. При чем здесь щепетильность, если они – любовники, в чем я теперь не сомневаюсь… (Не договаривает фразу, увидев входящую Агату.)

Этьен. Агата, мама у вас… она вообразила самые отвратительные вещи, и всё – по вине этого человека, уверяющего, что он вас любит.

Агата. Пусть все думают, что им угодно, я не стану оправдываться.

Этьен. Зачем вы пришли?

Агата. Завтра Элиза уезжает, я хотела проститься с ней…

Лорансо. Агата, как глубоко вы меня ранили!.. Даже если то, что он говорит, – правда, я вам этого никогда не прощу. Вы оттолкнули меня без малейшего сострадания, как пинают ногой надоевшую игрушку.

Агата. Сострадание – роскошь, а она доступна не каждому.

Лорансо. Но не думайте, что я из тех, кого можно вернуть в случае разочарования. Не рассчитывайте на терпение, которым вы злоупотребили. (С пафосом.) Вы больше не услышите обо мне. Прощайте. (Уходит.)

Агата. Он просто сошел с ума, бедняга! (С горечью.) Отчего я не уехала тогда, два месяца назад!

Этьен. Скажите откровенно, вы в самом деле жалеете, что остались?

Агата (после длительной паузы). Да, Этьен. В конечном счете, да.

Этьен. Вы не правы, что бы вам сейчас ни казалось. Подумайте о настоящей гармонии, воцарившейся с минуты, когда это стало возможным. Вы дали нам тепло очага, которого нам так не хватало. Неважно, что это бывало лишь на мгновения, эти мгновения – все, а остальное не в счет. И когда моя мать сейчас войдет со своей обычной бранью, надо, чтобы вы ей не возражали. Мне это теперь абсолютно ясно, хотя только что дурацкий инстинкт мне подсказывал другое. На самом деле с этим надо кончать любой ценой. Дайте ей оружие – любое, все, что ей потребуется, – потому что в результате вы оба окажетесь свободны.

Агата.Я так не могу.

Этьен. Вы прекрасно понимаете, что так надо, и этот обман не должен вас отпугивать. Не бойтесь причинить ей этим боль. Сейчас для нее гораздо хуже правда. Ей так хочется верить в вашу виновность; так не лишайте ее этой неблагородной веры.

Агата. У меня не хватит сил; не ждите от меня этого. Подумайте об оскорбительных вещах, которые мне придется выслушать, вспомните о прошлом – ведь она считает меня своим должником.

Этьен. К чему это слово…

Агата. Пусть ее обвинения дики… но ведь мы действительно обманули ее доверие.

Этьен. В ваших угрызениях нет ни грана здравого смысла. Вы боитесь маски, которую придется надеть, чтобы выйти из тюрьмы?.. Вы что, плачете, Агата?

Агата. Повторяю, у меня не хватит сил.

Этьен(вполголоса). Так что же, испытание в течение этих двух месяцев было менее тяжким?

Агата. Да, несравненно.

Этьен. Каким тоном вы это произнесли!.. (Хлопнула входная дверь.) Это вернулся отец.

Агата. Я не хотела бы его видеть.

Этьен. Значит, я с ним поговорю. (Агата выходит из комнаты.)

^{Появляется Морис.}

Морис. Кто был здесь только что?

Этьен. Агата. Папа, послушай, в твое отсутствие произошло нечто чрезвычайно важное. Приходил Лорансо. Несколько слов, которые он обронил по неосторожности либо со злым умыслом, возбудили у мамы совершенно недвусмысленное подозрение. Возможно, что это уже приходило ей в голову… И, разумеется, она воображает то, чего нет на самом деле.

Морис. Где она?

Этьен. Сейчас – у Агаты. (Молчание. Затем, с плохо скрываемой робостью.) Настал момент покончить с этим.

Морис. С чем?

Этьен. Прежде всего, ты не сможешь ее разубедить… даже если захочешь.

Морис. Да что мне до того, что она вообразила? Я не собираюсь отвечать на обвинения, какие ей вздумается бросить мне в лицо.

Этьен. Но, отец, это невозможно!

Морис. К тому же ее настроения минутны; через неделю она и не вспомнит об этом.

Этьен. Ты не имеешь права терпеть обвинения такого рода – надо ее опередить.

Морис. Милый мой, ты не можешь себе представить и сотой доли того, что мне пришлось выслушать от нее в продолжение нашей совместной жизни.

Этьен. Но в чем дело? Я еще могу как-то понять Агату, испытываемое ею чувство гадливости в связи с подобными обвинениями.

Морис. Выразись яснее.

Этьен.Я умолял ее поддержать эту ложь, ради выхода из тупика.

Морис. Ты просто сумасшедший. С какой стати?.. Надеюсь, она отказалась.

Этьен. Да, но…

Морис. С твоей стороны это было чистое ребячество, я рад, что она это поняла.

Этьен. Но почему – ребячество? Ведь для вас обоих это путь к освобождению!

Морис(с иронией). Я полагаю, такой способ освободиться показался Агате не слишком привлекательным.

Этьен. Отец, она любит тебя…

Морис. Никогда не знаешь, в какой мере можно положиться на женское сердце. Если бы я рассказал тебе один эпизод из моей жизни, воспоминание о котором до сих пор причиняет мне боль… увы, ты бы это признал и сам.

Этьен. Не надо мне ничего рассказывать. Прошлое не в счет. И потом… разве можно все классифицировать!

Морис. А что прикажешь делать с опытом?

Этьен.Я убежден, что в любви не существует опыта.

Морис. Поистине – речь юноши, еще не любившего!

Этьен. Когда любишь, прошлое стирается; ты как бы рождаешься вновь.

Морис. Знаю; многие, кто влюблен, повторяют это всякий раз. Увы, они обманывают себя. В любви, мой мальчик, каждый черпает из прошлых радостей, которые требуется обновить, или из разочарований, которые надо стереть из памяти… Скольким вещам еще должна научить тебя жизнь!

Этьен.Я предпочту обойтись без подобной науки.

Морис. Знай же, что все самое чудесное, привлекательное в наших отношениях с Агатой связано с тем, что мы не вносим в них ничего мнимо романтического. Между нами – абсолютное согласие…

Этьен. Тебе это только кажется.

Морис. Пройдя через определенные жизненные испытания, перестаешь доверять восторженным порывам. Жизнь учит ценить умеренность чувств, находить в них источник тонкого наслаждения. Как от пейзажа…

Этьен. Так, значит, эта целомудренная близость, победа, одержанная духом, не была – с твоей стороны, по крайней мере, – жертвой? Не рассчитывай, что это найдет во мне восторженный отклик.

Морис. Не все же я могу тебе объяснить, согласись…

Этьен. Не знаю.

Морис. Даже будь мои устремления не такими уж платоническими… мне известно по опыту, чего иной раз стоит поддаться порыву. Поверь мне, полное обладание – иллюзия, мираж!

Этьен. Во всяком случае, столь рассудительное счастье ее не могло удовлетворить. Она просто смирилась.

Морис.Я уверен в обратном… Повторю тебе еще раз: в этом мы достигли полного взаимопонимания. И обрати я к ней страстные мольбы – у нее хватило бы мудрости отказать мне.

Этьен. О, как же вы мудры оба! Я предпочел бы падение двух охваченных страстью людей вашей слишком легко одержанной победе над собой.

Морис. Мальчик мой, я не подозревал в тебе столь романтических наклонностей.

Этьен. Хватит иронии. Я чувствую себя на грани чего-то ужасного. Сейчас речь уже идет о нас с тобой, не только о тебе. К счастью, время теперь другое и от тебя не требуется столько добродетели. Откажись от этих каторжных цепей!

Морис. Могу я поинтересоваться, что ты так величаешь?

Этьен. Отец, если б ты мог видеть себя в зеркале! Тот, кто сейчас взглянул бы на тебя со стороны, ни за что бы не поверил, что ты любишь своего сына.

Морис. Так ты что, действительно хочешь нашего развода?

Этьен. Я страстно жажду этого – и для мамы, да, и еще для чего-то, что выше нас: называй это как угодно. Моей религией, если хочешь.

Морис. Но по какому праву?

Этьен. Ты сам дал мне это право, рассказав, чем была ваша жизнь. Я хотел бы расторгнуть ваши узы, как вырезают больное сухожилие.

Морис(неуверенно). Но я уже сказал тебе, Этьен: все не так просто. Двадцать три года совместной жизни – это связывает людей гораздо крепче, чем ты можешь предположить. И как ни суди друг друга…

Этьен. Но между вами – только озлобление, злопамятность, воспоминания, причиняющие боль.

Морис. Однако эти воспоминания цепко держат тебя… И потом, не надо быть несправедливым: вспомни, как твоя мать три года тому назад выхаживала меня, когда у меня начался перитонит.

^{Этьен смотрит на него с растущим изумлением.}

Этьен. Но при тебе почти неотлучно была сиделка.

Морис(настойчиво). Разве одного этого не достаточно, чтобы убедиться, что в нас, за пределами того, что мы о себе знаем, есть глубинные резервы привязанности…

Этьен. Это привычка, а не привязанность.

Морис. Так ли уж легко их различить?

Этьен. Но ведь с какого-то времени…

Морис...Да, характер твоей матери испортился, в ней стала проявляться грубость; не помню, чтобы прежде меня это так шокировало. Должен признаться, что и под твоим влиянием…

Этьен. Как?..

Морис. Точнее, в силу твоего присутствия ее недостатки все больше бросались мне в глаза. Но если подумать – разве мне не в чем упрекнуть самого себя? Ты ведь знаешь, от меня можно ждать оскорбительных, безжалостных слов. Надо признать откровенно: я мог неуместными вспышками гнева, а подчас и пренебрежением в какой-то мере способствовать тому, что мы стали все меньше понимать друг друга… (Вполголоса.) Возможно даже… как знать?.. тому, что она так опустилась!

Этьен. Но, папа… я не хочу спорить с тобой, хотя справедливость, какую ты сейчас так неожиданно демонстрируешь, ранит меня больнее, чем суровость твоих прежних суждений. Нет, я изо всех сил хочу верить, что она была черства, нелепо упряма, что вина – на ней. На ней. (С дрожью в голосе.) Прежде всего потому, что иначе все, что было мной сделано и сказано… о, в этом случае я был бы просто чудовищем!

Морис. Этьен, надо видеть вещи такими, какие они есть…

Этьен. Но почему ты требуешь этого именно сейчас, когда, как мне кажется, напротив, твой очевидный долг – ринуться в неизвестное, не бросив ни единого взгляда в сторону прошлого! Скажи, отчего эта забота о справедливости проснулась в тебе так поздно?

Морис. Мальчик мой, вероятно, в моем возрасте испытываешь больший страх перед непоправимым, нежели в твоем. Я понимаю обуревающие тебя чувства, во всяком случае думаю, что понимаю, – хотя, возможно, к ним примешивается и доля эгоизма.

Этьен. Нет, ни грана…

Морис. И все-таки. Эта жажда положить конец семейной жизни, ущербный характер которой я к тому же сам признаю…

Этьен. Но то, что у нас, – это не семья, это слово здесь совершенно неуместно.

Морис. Видишь ли, я ведь должен серьезно поразмыслить, прежде чем очертя голову ввязаться в такую авантюру; например, подумать, что будет с твоей матерью…

Этьен. Слава богу, она обеспечена; насчет материальной стороны ее жизни можно не волноваться.

Морис. Но речь ведь не только о материальной стороне.

Этьен. Я полагаю, что для такого человека, как она, это все же главное.

Морис. Недобрые слова.

^{Молчание. Этьен смотрит на отца с недоумением.}

Этьен. В таком случае могу тебя успокоить: из оброненных мамой фраз ясно, что для нее развод – избавление. К тому же, повторю вновь: разве иначе я… взял бы на себя эту чудовищную ответственность?! Она хочет развода, она его горячо жаждет, я в этом уверен!

Морис. Да разве она сама знает, чего хочет?

Этьен(с нарочитым бесстрастием). Ну, а ты… (Морис не отвечает.) Очевидно, что развод повлечет для тебя серьезные последствия, их нельзя не учитывать, не правда ли?

Морис. Ты намекаешь на материальные перемены, которые ждут меня вследствие развода или разрыва отношений?

Этьен (тем же тоном). Да, конечно.

Морис. Разумеется, это тоже следует принять во внимание.

Этьен (с трудом овладевая собой). Так что будущее в этом случае… Каким ты себе его представляешь?

Морис. Что ты имеешь в виду?

Этьен. Скажем, будущее для Агаты.

Морис. К сожалению, ясно, что возникнет новая ситуация, которая очень тяжело отразится на наших отношениях…

Этьен (не выдержав, запальчиво). Так ты уже все решил? Ты ее оставляешь?.. Ей ведь нечем удовлетворить твою тягу… к комфорту. Так вот – единственная причина, незачем искать другие! Если бы не это постыдное соображение, в силу которого ты прикован к жене, ты бы не пытался – как ты это только что сделал – расшевелить во мне бог весть какие ржавые струны с целью меня растрогать. Теперь все так ясно. О, теперь я знаю цену этому бескорыстию твоего чувства к Агате, так восхищавшему меня… Да, я понимаю, что, как ты говоришь, все не просто. Так вот, возможно, именно эти «осложнения» возмущают меня более всего… Нельзя ничем восхищаться… уже не знаешь… (С глубокой горечью.) Скажи же что-нибудь в свою защиту.

Морис. Что я могу сказать? Если тебе доставляет удовольствие топтать все, что есть между мной и тобой душевного, неоценимого…

Этьен. Ах, не спекулируй на этом! Пусть хоть это останется нетронутым!

Морис. Нет. Твое безжалостное стремление все разрывать, с благой целью – досконально разобраться, – ничего не оставит нетронутым. Даже это.

Этьен(настойчиво). Я жду от тебя оправданий.

Морис. Но я не собираюсь оправдываться перед тобой. Мне это претит. Между нами не может идти речь об одобрении или порицании. Возможна только любовь. Принадлежит мне твоя любовь или нет? Никакого другого вопроса не может быть… Когда ты обвиняешь меня в том, что я не настолько дорожу этой женщиной, чтобы пойти ради нее на риск, даже незначительный, – это равносильно тому, что ты меня обвиняешь в чрезмерной привязанности к тебе. Вероятно, в моей душе недостает места для двух абсолютных чувств… но тебе ли меня упрекать? Подумай, мой мальчик; я не жду хорошего от того, что, кажется, могу прочесть в этом сверкающем взоре… Не думаю, что я старался казаться в твоих глазах лучше, чем я есть, как мне этого ни хотелось. По-моему, сказанное мной было ясно в тот день, когда я решился сделать свое горестное признание, но, вероятно, ты не захотел понять меня до конца. И потом, видишь ли, есть вещи, за которыми как бы тянется угрюмый след…

Этьен. До чего же ты склонен мириться с положением вещей!..

Морис.…Это уходящее время, надвигающаяся старость, затвердевающая душа: страшные реальности, еще не знакомые тебе. Может быть, есть нестареющие души, постоянно обновляющиеся в лучах, ниспосланных Богом. Мой дорогой, благословенны небеса, возможно, сделавшие тебя одной из таких избранных натур! Сохрани же для душ простых смертных, как я, немного сострадания.

^{Входит Агата, погруженная в свои мысли.}

Морис (Агате). Вы собирались дождаться Элизу?

Агата. Нет. Я была в своей бывшей комнате. Неважно себя чувствовала… сейчас лучше.

Морис. И?..

Агата. Я все обдумала. По сути, уже два месяца как я должна была быть в Сен-Квентене. Друзья рассчитывают на меня, сейчас ощущается потребность в людях дела. Я не могу и дальше отсиживаться здесь. К тому же…

Морис. Элиза будет огорчена.

Агата (пристально глядя на него). Вы полагаете?

Морис. Уверен… Обещайте, по крайней мере, что будете наезжать к нам время от времени. Это так недалеко от Парижа…

Агата. Сейчас – не то, что до войны.

Морис. Да, с поездами стало плохо. Но все-таки… Пишите нам почаще.

Агата. Обещаю иногда писать.

^{Воцаряется тягостное молчание.}

Этьен (волнуясь). Нет, это невозможно… Вы не бросите нас так, Агата, вы не лишите нас этого робкого проблеска… Боже мой! Да вы оба даже не смотрите друг на друга, словно боитесь и этого…

^{Агата долго, горестно обнимает его. Морис глядит на них, он очень бледен.}

Морис (отойдя к окну). Пасмурно; кажется, моросит дождь. В Сен-Квентене так будет очень часто.

Агата (просто). Для меня такая погода привычна. (Подходит к Морису, протягивает ему руку для прощания.)

^{Занавес.}