Текст книги "История Древнего Рима в биографиях"

Автор книги: Г. Штоль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)

Летом 14 г. Август провожал до Беневента отправлявшегося в Идлирик Тиберия. На обратном пути, в Неаполе, он заболел и вынужден был слечь в постель в Ноле, где и умер 19 августа. Говорят, что на смертном одре он спросил у окружающих, хорошо ли он сыграл свою роль, и, получив утвердительный ответ, сказал: «Ну так рукоплещите мне!» В самом деле, всю свою жизнь он был актером и хорошо знал свою роль; но этим вопросом он не имел в виду указывать на себя, как на искусного лицедея, а хотел только указать на трудность исполнения своих планов и на свою постоянную удачу. Он умер на 76-м году жизни, на 44-м году своего правления. Ливия сообщила народу о его смерти только тогда, когда прибыл уже поспешно призванный ею Тиберий, который и принял правление. Тело Августа было перенесено в Рим, где его похоронили с большим блеском. Сенат причислил умершего императора к числу богов и учредил в честь его особую жреческую коллегию; верховной жрицей сделалась Ливия. Сенатор Нумерий Аттик клятвенно подтвердил, что он видел, как дух государя возносился на небо.

Римляне искренно жалели о смерти государя. Жестокости триумвира давно уже были забыты, в памяти народа остались только благодеяния, которые он оказал государству в продолжение своего многолетнего мягкого и мудрого правления. В следующие века основанной им империи, видевшей столько жестокостей, столько бедствий, годы его правления считались золотым веком.

36. Марк Туллий Цицерон

Мы заканчиваем ряд римских героев величайшим и последним оратором Римской республики – Цицероном, жизнь которого охватывает время от доблестных дней Г. Мария до второго триумвирата, оратора, который играл весьма важную роль в величественной драме падения Римской республики. Цицерон родился 3 января 106 г. до P. X. в поместье своего отца, недалеко от Арпинума – родины Мария, тетка которого была его бабушкой; он был старше Помпея на 9 месяцев, Цезаря – на 6 лет, Катона Утического – на 11 лет. Отец его, принадлежавший к сословию всадников и, вследствие слабости здоровья, предпочитавший сельское уединение жизни в Риме, был человек почтенный и зажиточный, любивший науки и очень старательно заботившийся о воспитании своих сыновей, Марка и родившегося несколько лет спустя Квинта. Уже детьми привез он их обоих для образования в Рим. Тут, под руководством знаменитого оратора Красса, обучались они у греческих учителей, в том числе у поэта Архии, которого впоследствии Цицерон защищал перед судом речью, сохранившейся до сих пор. Молодой Марк скоро привлек общее внимание и вне своей школы любознательностью и необыкновенными дарованиями. Уже в очень раннем возрасте начал он заниматься поэзией по указаниям Архии, мальчиком 15-16 лет сочинил стихотворение «Главк Понтий», а немного позже – написал эпическую поэму в честь подвигов Мария и перевел Phaenomena и Prognostica Арата латинскими стихами. Но при этом не пренебрегал он и более серьезными занятиями. Особенные способности и склонность обнаруживал юноша к ораторскому искусству, и они поддерживались и развивались в нем посещениями площади и театра, знакомством с такими выдающимися ораторами, как Красс и Антоний, с актерами Эзоном и Росцием и другими образованными людьми. После получения Марком toga virilis (в 90 г.) отец отдал его на попечение авгура К. Муция Сцеволы первого правоведа того времени, для ознакомления юноши с римским правом. Цицерон постоянно находился при нем, а после смерти его вступил в такие же близкие отношения с другим знаменитым юристом из той же фамилии – верховным жрецом К. Муцием Сцеволой. Одновременно с правом Цицерон изучал очень усердно и философию. Короткий перерыв в этих научных занятиях был произведен только походом, который Марк совершил в 89 г. под начальством Помпея Страбона и вместе с сыном этого последнего, Гн. Помпеем, игравшим впоследствии такую значительную роль в его судьбе. Годы междоусобий, порожденных Марием и Суллой, Цицерон провел вдалеке от света, занимаясь только науками и ораторскими упражнениями; юношеский возраст его давал ему право держаться в стороне от всяких партий. С особенным рвением углублялся он в изучение философии под руководством Филона Ларисского и стоика Диодота; этот последний и жил у него в доме. С Диодотом Марк занимался преимущественно диалектикой; не проходило ни одного дня без ораторских упражнений на греческом или латинском языке. К этому времени относится также его знакомство с приезжавшим два раза в Рим знаменитым ритором Молоном Родосским.

Развив, таким образом, посредством неутомимых трудов свои природные дарования и усовершенствовавшись в риторском искусстве и знании права, он в эпоху диктатуры Суллы впервые выступил с ораторской трибуны как по общественным, так и по частным делам, имея своей руководительницей идею права и законного порядка. Дошедшая до нас речь его за П. Квинкция, произнесенная по одному частному делу, помещена первой в изданном им самим собрании его ораторских произведений, но это не первая речь, сказанная Цицероном. Славу оратора он упрочил за собой в 80 г., когда, будучи молодым человеком 26 лет, явился защитником С. Росция Америйского, обвиненного в отцеубийстве. Отец Росция, богатый землевладелец, был умерщвлен своими родственниками, действовавшими в этом случае сообща с вольноотпущенником и любимцем Суллы, Хризогоном, с целью разделить между собой состояние покойного. Чтобы придать своему поступку законный вид, они поместили убитого Росция в список осужденных на изгнание, и Хризогон купил его имение за бесценок; сына они обвинили в отцеубийстве. Цицерон принял на себя защиту невинного и своей превосходной речью, полной горячей любви к правде и справедливости, добился для юноши оправдательного приговора. Слава, приобретенная молодым оратором, была заслужена смелостью выступить открыто и свободно против могущественного любимца диктатора. Эта речь, как он сам говорит, поставила его так высоко в мнении сограждан, что с этих пор они считали возможным поручать ему самые трудные дела.

В следующем (79) году Цицерон ездил в Грецию не потому, что боялся Суллы, как утверждает Плутарх, но для дальнейшего совершенствования в ораторском искусстве и восстановления расстроенного здоровья. Он сам рассказывает, что усиленные занятия и сопряженное с произнесением речей умственное и нервное возбуждение до такой степени расшатали его организм, что друзья и даже врачи настоятельно советовали ему отправиться путешествовать. Он посетил Афины, Малую Азию, Родос и повсюду знакомился с знаменитейшими ораторами, философами и учеными. В Афинах он учился одновременно со своим братом Квинтом и Т. Помпонием Аттиком, оставшимся до старости его вернейшим и задушевнейшим другом; в Родосе он слушал лекции стоика Посидония и уже прежде знакомого ему ритора Молона, благодаря указаниям которого его стиль освободился от юношеского многословия и излишних риторических украшений. Через два года он вернулся домой «не только усовершенствовавшимся, но и почти преображенным» и мог уже выступить достойным соперником ораторов К. Котты и К. Гортензия. Вероятно, вскоре после возвращения из Греции он женился на Теренции.

Цицерон в большинстве процессов выступал в качестве защитника, а не обвинителя. Благодаря этому он, по достижении определенного законом возраста, был единогласно избран квестором на 75 г. Год этот замечателен тем, что в нем значительнейшие государственные должности занимались тремя знаменитейшими ораторами Рима: консульская – К. Коттой, эдильская – Гортензием и квесторская – Цицероном. Квестором он служил на Сицилии под начальством претора С. Педуцея, и его кротость, справедливость и бескорыстие приобрели ему уважение и доверие жителей в такой степени, что на прощание они удостоили его неслыханных почестей. Риму он также оказал большие услуги, когда, по случаю обнаружившейся там дороговизны съестных припасов, прислал туда за свой счет большое количество хлеба. Молодой честолюбивый человек, еще мало знакомый с жизнью, воображал, что благодаря этому поступку имя его на устах у всех римских граждан; но каково же было его разочарование, когда он встретился с несколькими римскими знакомыми, которые даже не знали, что он прослужил в Лилибеуме квестором. Это обстоятельство огорчило Цицерона, но, по его собственным словам, принесло ему такую пользу, какой не извлек бы он из благодарственных заявлений целого света. «Убедившись, – говорит он, – что римский народ имеет тупой слух, но острое зрение, я перестал заботиться о том, что будут люди слышать на мой счет, и решил постоянно жить на виду у города и впредь уже не расставаться с римским населением». Потому-то у него и не было желания ехать в провинцию в качестве претора и консула.

После сложения с себя квесторского звания Цицерон вступил в сенат; но нельзя утверждать, что он уже посвятил все свои силы служению сенатской партии. Ему было известно, что как выскочка, как homo novus он встретит со стороны знати, игравшей в сенате главную роль, не содействие, а скорее оппозицию и всяческие стеснения, и потому усилия его были направлены на то, чтобы, не примыкая прямо к демократической партии, найти себе опору в народе. Он выступал защитником во многих юридических вопросах, ежедневно являлся на форум и был доступен каждому и в любое время; делалось все это им для того, чтобы народ избрал его в эдилы, так как опасная должность народного трибуна не особенно улыбалась ему. Старания его не остались напрасными: он получил должность курульного эдила на 69 г. предпочтительно перед всеми остальными кандидатами. В 70 г., когда он искал эдильства, сицилийцы, уважением и доверием которых он не переставал пользоваться со времени своего квесторства, поручили ему судебное преследование Верреса, который в течение трех лет, начиная с 73 г., проведенных им в Сицилии в качестве пропретора, грабил и притеснял эту провинцию с неслыханной бессовестностью и жестокостью. Несмотря на то, что многие почетные и влиятельные оптиматы, преимущественно из фамилии Метеллов и Корнелиев, покровительствовали Верресу и старались спасти его и что жалобы на такого рода действия были ненавистны большинству сенаторов, так как и они эксплуатировали разные провинции или еще надеялись поживиться за счет этих последних, Цицерон, однако, принял на себя почетное поручение; он сделал это тем охотнее, что предстоявший процесс возбуждал общее внимание и что защитником Верреса намеревался выступить Гортензий, считавшийся до тех пор знаменитейшим юристом, и потому победить его значило приобрести себе славу величайшего адвоката и оратора. Преследование Верреса было нападением на всю испорченную знать, с завистью смотревшую на этого выскочку; Цицерон хотел обуздать и смирить ее, заставив в то же время бояться его, чтобы в будущем она не ставила ему никаких препятствий; при этом он имел в виду, что народ, на поддержку которого Цицерон рассчитывал в будущем, достойно оценит его мужество и ревностную заботливость о благе и чести государства и со временем наградит их. Но не только честолюбие и жажда славы руководили им в этом случае; были тут и более благородные побудительные причины: сочувствие бедственному положению сицилийцев, которым он обещал свою помощь, глубокое негодование против гнусного бесстыдства чиновников, чистое и пламенное желание сохранять нерушимыми право, закон и добрую славу государства. Веррес и его покровители употребляли все усилия, чтобы замять это дело, вырвать его из рук Цицерона или отложить на следующий год, когда при таких консулах, как Гортензий и Метелл, и таком преторе, как Метелл, шансы успеха должны были перейти на сторону Верреса; но Цицерон с презрением отверг их подкуп и уничтожил все их интриги. За пятьдесят дней он объехал всю Сицилию, собрал фактические доказательства и свидетелей и затем 7 августа повел дело возможно сокращенным способом для того, чтобы процесс не затянулся на следующий год. В речи своей он после краткого вступления начал приводить один обвинительный пункт за другим и каждое обвинение подтверждал показаниями свидетелей и чтением подлинных документов (Actio I, in Verrem). Процесс длился всего девять дней; обвинительных пунктов оказалось так много, улики и весь образ действий оратора производили такое подавляющее действие, что начиная с третьего дня Веррес перестал уже являться в суд и, наконец, покинутый своим патроном Гортензием добровольно оставил город. Суд приговорил его к изгнанию и уплате 40 млн. сестерций в виде возмещения причиненных им убытков. Цицерон же, чтобы оправдать перед другими самого себя и судебный приговор, а также для придания большей наглядности своим ораторским способностям обработал собранный им против Верреса материал в пяти книгах своей Actio II, in Verrem.

Победа над Верресом и Гортензием доставила Цицерону большое торжество. «Можно смело утверждать, – говорит Виланд, – что обвинение Верреса, по всем подробностям этого дела и по тому, как Цицерон начал его, повел и окончил, было величайшим и достойнейшим подвигом знаменитого оратора, не исключая даже и славнейшего события в истории его консульства – раскрытия заговора Катилины». С этих пор он считался уже первым оратором и адвокатом Рима и, благодаря доказанным на деле мужеству и справедливости, дарованиям и неутомимой деятельности на пользу закона и общественного порядка, пользовался уважением и доверием народа. Исполняя должность эдила, он не имел надобности добиваться популярности обыкновенными средствами; по достижении им определенного законом возраста граждане единогласно и предпочтительно перед всеми остальными кандидатами избрали его на 66 г. претором. На этом посту он сделал много хорошего и теперь стал готовиться к борьбе ради получения высшего и благороднейшего отличия римского гражданина – звания консула, на которое он имел по закону право после трехлетнего исполнения должности претора. Римская знать смотрела на Цицерона как на политического противника и умышленно противодействовала его избранию, стараясь поставить во главе правления людей своего сословия и своей партии; прибегать же к подкупу – обыкновенному средству, в широких размерах применявшемуся его конкурентами, – не позволяло ему благородное сознание собственного достоинства. Один из этих соперников, Катилина, с особенным рвением и бесстыдно раздавая взятки, хлопотал попасть в консулы, но именно этим образом действий он усиливал шансы на стороне своего личного врага Цицерона. Знать, уже теперь прослышавшая кое-что о его преступных замыслах и имевшая основание ожидать с его стороны самого худшего, забыла свое сословное высокомерие и перешла на сторону Цицерона в надежде, что он мужественно и энергично сокрушит происки и козни своего противника. Вследствие всего этого Цицерон, в пользу которого и без того было большинство граждан, был провозглашен первым консулом без обычной подачи голосов по центуриям.

В новую должность Цицерон вступил 1 января 63 г. Теперь он достиг цели своего честолюбия, добился высшей почести, к какой только мог стремиться римлянин не блистательными военными подвигами, а мирной деятельностью на форуме и в курии, силой своего дарования и красноречия. С этих пор он решительно стал на сторону сенатской партии и, сообразно своей консервативной натуре, начал повсюду ратовать за сохранение существующего порядка. Демократическая партия, во главе которой стоял Цезарь, имела в нем самого ревностного противника. Поэтому немедленно после вступления в консульскую должность он восстал против крайне пагубного закона о разделении полей, предложенного трибуном П. Сервилием Руллом, и благодаря трем речам своим (дошедшим до нас) воспрепятствовал принятию его, чем заслужил благодарность сената и сословия всадников. Некоторое время спустя он защищал старого сенатора К. Рабирия, которого Цезарь и народная партия обвинили с целью ограничить власть сената и возвысить значение должности народного трибуна. Товарища своего Антония, находившегося в опасной связи с Катилиной, Цицерон умел привлечь на свою сторону и в пользу сената тем, что предоставил в его распоряжение доставшуюся ему самому по жребию на следующий год провинцию Македонию и удовольствовался Цизальпинской Галлией, которую, однако, потом уступил К. Метеллу; Цицерона, впрочем, упрекали в том, что при обмене провинций с Антонием он выторговал в свою пользу часть барышей. Власть сената Цицерон упрочил еще тем, что устроил тесную связь между сословием всадников и сенаторским. Но величайшую славу доставило ему, как консулу, раскрытие и уничтожение заговора Катилины.

Л. Сергий Катилина, из древнего рода Сервиев, родившийся, вероятно, в 108 г., был человеком, обладавшим необыкновенной физической силой и замечательными умственными способностями, но дерзким, бесхарактерным и зараженным всевозможными пороками. Молодость свою он провел в кутежах и бесчинствах и расстроил свое состояние. В эпоху казней Суллы Катилина, из жажды к деньгам и врожденных разбойничьих наклонностей, служил диктатору палачом; он умертвил даже своего брата и тестя, а впоследствии – и жену с сыном. Позорная репутация его не помешала ему, однако, сделаться квестором (77 г.), претором (69 г.) и управлять в качестве пропретора Африкой (68-66 гг.). Взяточничество привело его на скамью подсудимых; дело окончилось оправданием; но Цицерон говорил по этому случаю, что отрицать вину Катилины значило в двенадцать часов отрицать, что на дворе светло. Из-за этого дела он, по сенатскому решению, был исключен из списка кандидатов на консульское звание. Поэтому он решил достигнуть своей цели путем насилия. Катилина втайне соединился с П. Автронием Петом и П. Корнелием Суллой, которые были избраны консулами, но затем осуждены до вступления в должности и приговорены к денежному штрафу, и с некоторыми другими недовольными, с целью убить на форуме 1 января 65 г. новоизбранных консулов и многих сенаторов, после чего Катилина и Антоний должны были стать консулами. Но заговор был открыт, и консулы приняли меры предосторожности. Из-за недостатка доказательств сенат отказался от следствия по этому делу. Но Катилина, вследствие долгов и отчаянной нужды, продолжал идти по однажды принятому пути преступления и заговора. Он задумал добиться высшей власти, консульства, на 64 г., чтобы затем, по примеру Суллы, совершить переворот и освободиться от нужды и позора. Для этой цели он соединился с шайкой разорившихся и отчаянных людей всякого состояния и возраста, которым за доставление ему консульства он обещал общее отпущение долгов, проскрипцию богачей, доходные государственные и жреческие должности. Такой переворот казался тогда делом нетрудным, так как главные военные силы государства стояли с Помпеем в Азии и Италия была почти беззащитна. Но планы заговорщиков не остались совершенной тайной; один из них, Курий, рассказал об этом одной женщине, по имени Фульвия, и таким образом кое-что проникло в общество. Поэтому когда Катилина стал добиваться консульства на 63 г., то здравомыслящие употребили все меры к тому, чтобы устранить его, и выбрали противника его Цицерона и К. Антония.

Побуждаемый жаждой мести и гордостью, Катилина готовился теперь к тому, чтобы в случае надобности силой добиться консульства на следующий год (62). Он привлек к себе всех несчастных, бессердечных и безнравственных, всех жаждущих новизны и убийств в Риме, он вербовал себе приверженцев в разных местностях Италии и готовил восстания, особенно в Этрурии. В Риме он имел со своими товарищами ночные собрания, на которых обсуждались меры к всеобщему перевороту, на случай если обыкновенный путь к достижению высшей власти останется для него закрытым. Между тем виды на законное избрание все более и более исчезали. Всюду смотрели на него с недоверием, как на заговорщика. Катон выступил против него с упреками в сенате; на это он дерзко и без обиняков ответил, что если будут разводить огонь, чтобы погубить его, то он станет тушить его не водой, а развалинами. Из-за боязни переворота усилили законы против захвата власти, отсрочили консульские выборы с месяца квинтилия (июль) на октябрь.

Душой всех мер, направленных против Катилины, был консул Цицерон. Большими обещаниями он склонил на свою сторону Фульвию, а через ее посредство и Курия, который принял на себя роль изменника и извещал консула обо всех предприятиях и намерениях Катилины. Таким образом, Цицерон узнал, что на одном из собраний заговорщики приняли решение убить его в консульских комициях и доставить консульство Катилине. Вследствие этого известия он собрал сенат 20 октября и категорически потребовал от Катилины оправдания; но последний ответил ему встречным обвинением и заключил свою речь словами: «В чем же состоит мое преступление? Я вижу в государстве два тела, одно отжившее и со слабой головой, а другое полное жизни, но без головы. Клянусь жизнью, она будет ему доставлена!» Затем он с ликующим взглядом оставил испуганный сенат. Последний объявил, что республика в опасности, и возложил на консулов ответственность за спокойствие государства. После этого Цицерон явился в избирательное собрание с массой вооруженных молодых всадников для противодействия вооруженным заговорщикам, и нарочно раскрыл тогу, чтобы показать гражданам свой панцирь и обратить их внимание на грозящую их консулу опасность. Заговорщики не решились совершить нападение, и в консулы были избраны Силан и Мурена.

Теперь Катилине ничего более не оставалось, как открыто перейти к насилию. Он отправил Манлия, ветерана из школы Суллы, в Фезулы, в Этрурии, чтобы собрать в лагере навербованных бунтовщиков; другие отправлены были с такой же целью в другие местности. Хотели поднять знамя открытого восстания и вызвать всеобщий переворот. Сам Катилина должен был отправиться к войску; но прежде чем оставить город, он хотел устранить со своего пути консула Цицерона. В ночь с 6 на 7 ноября он собрал важнейших заговорщиков на Серпной улице, в доме М. Порция Лекаса. В этом собрании он возвестил, что он отправится к Манлию, и назначил, кому остаться в Риме и что каждому следовало здесь сделать. Своим наместником в Риме он назначил Лентула, Цетег должен был умертвить враждебных сенаторов, Габиний – противников среди граждан, а Кассий – зажечь город. Двое всадников, Корнелий и Варгунтей, обещали отправиться на другое утро в дом Цицерона и умертвить его. Но Цицерон ночью же был предупрежден об этом Фульвией, и когда оба всадника явились утром, как они говорили, для приветствования консула, их не допустили. Кроме того, как говорят, в это утро многие знатные лица, М. Марцелл, Красс, Метелл Сципион, представили консулу анонимные письма, в которых их приглашали оставить Рим, потому что Катилина готовился совершить там всеобщее избиение.

Цицерон немедленно, 8 ноября, собрал сенат в храме Юпитера Статора, который он окружил вооруженными всадниками. Катилина также явился с обычной дерзостью; он кланялся, но ему не отвечали, он сел, и тотчас все места около него были оставлены сенаторами. Консул, извещенный обо всех планах Катилины, в возмущении напал на бесстыдника, явившегося и теперь в сенат с невинной миной, и громовым голосом произнес свою первую речь против Катилины. Он поставил ему на вид все, что он знал о его планах, и пригласил его исполнить свое решение, оставить город и отправиться к войску. Катилина выслушал его молча; когда Цицерон закончил, он скромно, с опущенным взором, просил сенат не верить Цицерону до следствия, клялся в своей невиновности. Когда же сенаторы прервали его и назвали врагом и убийцей отечества, он поспешно и с гневом оставил собрание. Следующей же ночью он оставил Рим, говоря, что отправляется в изгнание в Массилию, в действительности же он отправился к своему войску в Этрурию, куда предварительно уже отправил консульские фасции. На следующий день Цицерон держал перед народом вторую речь против Катилины, в которой он сообщил об его удалении и оправдывал свои действия против него.

Цицерон желал удаления Катилины, чтобы легче разделаться с заговорщиками, которые останутся в городе без предводителя. На другой день после бегства Катилины сенат предоставил защиту города Цицерону, поручив товарищу его Антонию командование войском против опального Катилины. Цицерон зорко следил за заговорщиками в городе, которые долго оставались спокойными, и узнал, что медлительный Лентул, по настоянию нетерпеливого Цетега, назначил, наконец, избиение на ночь сатурналии (19-20 декабря). Однако он все еще не имел в руках достаточно убедительных доказательств, чтобы начать против них судебное преследование. Но тут случилось, что заговорщики сами доставили консулу нужные доказательства. Именно в это время в Риме были посланные от аллоброгов, которым заговорщики доверили свою тайну, чтобы склонить этот народ на сторону Катилины; но они передали дело своему патрону Кв. Фабию Санге, который известил об этом Цицерона. Устроено было так, что посланные потребовали от заговорщиков письма к своим высшим властям. Лентул, Цетег, Статилий и Габиний попались на эту удочку; посланные, по уговору, во время своего выезда в ночь со 2 на 3 декабря были арестованы у Мульвийского моста вооруженными людьми консула, и письма были у них отобраны. С этими письменными доказательствами в руках Цицерон 3 декабря обвинил упомянутых заговорщиков в сенате, по распоряжению которого они были арестованы. В тот же вечер консул отдал возбужденному народу отчет об этом происшествии в своей третьей речи против Катилины. Так как распространился слух, что хотят силой освободить арестованных, то Цицерон 5 декабря созвал сенат в храме Конкордии, чтобы утвердить решение относительно наказания. Упомянутый консул Силан подал голос за смертную казнь, а претор Цезарь – за пожизненное заключение; против последнего мнения восстали Катон и Цицерон в своей четвертой речи против Катилины, и они добились того, что четыре упомянутых заговорщика и Цепарий были приговорены к смерти. Еще до наступления ночи Цицерон велел колесовать их в темнице, в Туллиануме. Он присутствовал при этом, и когда он затем объявил собравшемуся у тюрьмы народу «Они мертвы!», последний приветствовал его радостными криками и с триумфом проводил через иллюминованный город домой как спасителя города.

Восстания приверженцев Катилины в разных местах Италии были легко подавлены. Сам Катилина, во главе своих охотников, хотел спастись через Апеннины в Галлию, но нашел проходы занятыми Метеллом Цедером и 6 января 62 г. был разбит у Пистории Петреем, легатом консула Антония, устранившегося от борьбы против Катилины под предлогом болезни. После продолжительной и ожесточенной борьбы Катилина бросился в массу неприятеля и нашел смерть. Антоний отослал его голову в Рим. Многие из его приверженцев были приговорены к изгнанию и денежному штрафу, но никто не был казнен.

Цицерон стоял теперь на высоте счастья и славы; его бдительность и энергия спасли город и государство от гибели. Все благонамеренные признали это; сенат удостоил его похвалы и благодарности и предписал благодарственный праздник по случаю спасения им государства; Кв. Катул и другие назвали его отцом отечества, Цицерон сам гордился своей заслугой, и он имел на это право; но в нем порицают то, что он говорил о своих деяниях слишком восторженно и слишком часто. Он написал историю своего консульства на греческом и латинском языках, он воспел ее в латинском стихотворении, послал историю своего консульства к Посидонию Родосскому, чтобы тот описал ее с еще большим искусством. Во время своего консульства и в ближайшие затем годы Цицерон чувствовал себя первым лицом в государстве, наряду с Помпеем, который в это время, после покорения азиатских народов и царей, находился в высшем блеске своей славы; в союзе с ним он надеялся стать опорой расшатавшегося государства, и сам Помпей по возвращении из Азии признал его заслуги, говоря: «Я напрасно стремился бы к третьему триумфу, если бы ты не спас места, где этот триумф вынужден праздноваться». Но вскоре Цицерон должен был убедиться, что человек, которым он так восхищался и которому он был так предан, не мог стать опорой для спасенного им государства, что он, предавшись могущественному Цезарю, стремился превратить республиканский порядок в пустую форму и его самого оставил без помощи в критическую минуту. Помпей заключил с Цезарем и Крассом первый триумвират и согласился на изгнание Цицерона из Рима, так как он мешал планам Цезаря.

Уже в тот самый день, когда Цицерон оставил свое консульство, он мог предвидеть, какие горькие разочарования ожидали его в будущем. Он, по старому обычаю, хотел сложить свою должность речью перед народом, но трибун Метелл Непот запретил ему это, говоря, что кто осуждал на смерть римских граждан без суда, тот не смеет говорить с народом. Тогда Цицерон, возвыся голос, поклялся, что он во время своего консульства спас государство от погибели. Но впоследствии неоднократно повторялись упреки трибунов и демократов, что Цицерон убивал римских граждан без суда, что он не имел права казнить гражданина без согласия народа. На состоявшемся процессе против Клодия за осквернение праздника Доброй Богини Цицерон рассердил Клодия своим неблагоприятным свидетельским показанием и впоследствии часто раздражал его своими остротами и насмешками, из-за этого Клодий перешел из патрицианского сословия к плебеям и добился трибунского звания, чтобы преследовать Цицерона за противозаконные казни римских граждан. За Клодием стоял Цезарь, который напрасно пытался склонить Цицерона на свою сторону и сделать его союзником триумвирата и теперь, отправляясь в свою провинцию (58 г.), хотел обеспечить себе тыл. В начале 58 г. Клодий, имея в виду действие Цицерона против товарищей Катилины, предложил закон, по которому казнь римского гражданина без суда и права наказывалась изгнанием. Цицерон легко мог видеть, что этот закон направлен против него; он надел траурное платье, и вместе с ним сделали то же самое сенат и многие граждане; он обращался с просьбами к народу, но везде, где он ни появлялся, шайка Клодия осмеивала и оскорбляла его. Он искал помощи у Помпея, но не нашел ее. Цезарь признал действия Цицерона противозаконными, но не одобрил такого строгого наказания. Цицерон видел себя беззащитным и оставил город. В тот же день закон Клодия был принят и Цицерон подвергнут опале, и такому же наказанию должны были подвергнуться те, которые дадут ему приют; однако закон был смягчен в том отношении, что изгнание было ограничено расстоянием в 400 миль от города. Клодий сжег дом Цицерона на Палатинском холме и посвятил это место богине Свободы, статую которой он поставил в выстроенной там галерее; виллы Цицерона в окрестности города также были им разрушены, а добыча выдана консулам.