Текст книги "История Древнего Рима в биографиях"

Автор книги: Г. Штоль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)

В следующем, 75 г. война приняла более обширные размеры, так как в ней участвовал и Метелл, бездействовавший до того времени из ревности к Помпею. После того как подчиненные Серторию полководцы, поступавшие не так, как им было предписано, понесли довольно значительные потери, сам Серторий столкнулся с Помпеем при реке Сукро (Хукар) у города того же названия, к западу от Валенсии. Он начал битву только к вечеру, чтобы неприятель ночью в незнакомой стороне не мог его преследовать, если бы одержал победу, и не мог уйти от него, если бы потерпел поражение. Помпей был разбит на всех пунктах и потерял 10 тыс. человек. На другое утро Серторий снова взялся за оружие и готовился к новому бою; но, заметив, что по близости стоял Метелл, он отказался от своего намерения и удалился из той стороны, сказав: «Если бы не подоспела сюда старая баба, то я бы этого мальчика проучил хорошенько и наказанного отправил бы в Рим». Спустя некоторое время Серторий снова появился со своими воинственными отрядами у Сагунта и дал обоим расположившимся там римским полководцам двойное сражение. Сам он победил Помпея и лишил его 6 тыс. человек, между тем как Перперна был разбит Метеллом и потерял 5 тыс. человек. Таким образом, силы обеих сторон уравновешивались; но Серторий понемногу, небольшими схватками и заграждением путей подвоза, поставил Помпея в такое затруднительное положение, что последний, крайне недовольный, писал сенату в Рим, что он возвратится и Серторий последует за ним, если ему не пришлют войска, денег, оружия и хлеба; что он в борьбе за Италию уже истратил свое собственное состояние.

В 74 г. дела Помпея и Метелла шли не лучше прежнего, хотя Помпей получил из Италии деньги и два новых легиона, а Метелл назначил большую награду за голову Сертория. Этот последний шаг римляне оправдывали тем обстоятельством, что Серторий заключил союз с врагом государства, Митридатом. Понтийский царь предложил Серторию снабдить его для дальнейшего ведения войны кораблями и деньгами и требовал, чтобы ему, царю, было обеспечено обладание Малой Азией. Когда Серторий созвал по этому случаю свой сенат, то все члены были того мнения, что предложения царя должны быть приняты; Серторий же объявил, что он готов предоставить царю Каппадокию и Вифинию, так как эти страны издавна управлялись царями и римлянам до них дела нет, но что провинцию Азию он царю уступить не может; он, Серторий, не хочет достигнуть победы умалением могущества отечества, а его победа, напротив, должна возвысить это могущество. В этом смысле и был заключен договор с Митридатом. Серторий послал царю вспомогательный корпус под начальством М. Вария и получил за это от Митридата 3 тыс. талантов и 40 кораблей. Метеллу и Помпею пришлось в этом году так плохо, что последний был даже вынужден перейти на зимовку в Галлию.

Тем не менее с этого времени дело Сертория начинает клониться к упадку, благодаря, впрочем, не превосходству противников, а измене в собственном лагере. Перперна с несколькими оптиматами устроил заговор против Сертория, которому они, как человеку незнатного рода, подчинялись с неудовольствием. Они тайком, где только можно было, противодействовали планам Сертория, с умыслом плохо исполняли данные им поручения, так что под конец дело шло хорошо только там, где он сам был налицо. Несправедливостью и притеснениями Перперна и его сообщники возбуждали в среде испанцев неудовольствие и ожесточение, а ответственность за это возлагали на Сертория. Так возникли неповиновение и бунт, и один город за другим переходил на сторону неприятеля. Из-за этого и снисходительный характер Сертория мало-помалу ожесточился, и он позволял себе крутые меры и жестокости, которые прежде были ему чужды; между прочим, он велел казнить и продать сыновей испанцев, обучавшихся в Оске.

Наконец, Перперна со своими заговорщиками прибегнул к убийству. Они послали Серторию вымышленное письмо, в котором сообщалось о большой победе одного из его полководцев. Когда он по этому случаю принес благодарственные жертвы, то Перперна пригласил его на пиршество, которое он хотел устроить в ознаменование счастливого события. Серторий с большим нежеланием уступил настоятельным просьбам Перперны и отправился на пиршество с двумя своими секретарями. Обыкновенно на пирах в присутствии Сертория соблюдались приличия и благопристойность; ибо он ничего непристойного не мог ни видеть, ни слышать и приучил также других гостей избегать неприличных шуток и неумеренных выходок. Но в тот раз собравшиеся на пир заговорщики умышленно позволяли себе самые бесстыдные речи, прикидывались пьяными и старались раздражать Сертория нахальным обращением. Серторий оставался спокойным, но с презрением отвернулся от них на своем ложе. Тогда Перперна уронил со звоном на пол чашу, наполненную вином. Это было знаком к нападению. Заговорщики схватились за оружие, накинулись на Сертория и злодейски убили его.

В 72 г. был положен конец Серторианской войне. Большая часть испанцев разбежалась, отправила послов к Помпею и Метеллу и предлагала покорность; оставшихся же привлек на свою сторону Перперна, который теперь принял главное начальство и продолжал вести войну. Но он стяжал только стыд и позор и показал, что не умеет ни повелевать, ни подчиняться. При нападении на Помпея войско Перперны было полностью уничтожено, и он сам попал в плен. Для того чтобы спасти себя, несчастный предложил Помпею найденные в бумагах Сертория письма бывших консулов и других знатных лиц в Риме, вызывавших Сертория в Италию, чтобы вместе с ними ниспровергнуть существующий порядок. Но Помпей отказался видеть Перперну и велел его казнить; письма же он бросил в огонь, не читая их.

Сообщники Перперны были частью выданы Помпею и умерщвлены, частью бежали в Африку и погибли от рук мавританцев. Только один из них, по имени Ауфидий, уцелел; он жил до глубокой старости, в нищете и всеми презираемый, в испанском селении.

32. Луций Лициний Лукулл

Подобно тому как Серторий у марианцев, так Л. Лукулл на стороне Сулловой партии был самым выдающимся по таланту полководцем; но счастье не благоприятствовало ему в такой степени, как сопернику его Помпею, который был несколько моложе его. Он принадлежал к знатному роду, дед его был в 151 г. консулом и счастливо вел войну в Испании, а отец его был женат на сестре Метелла Нумидийского. Первым общественным делом Лукулла, которое он совершил в самой ранней молодости вместе со своим младшим братом Марком, было привлечение к суду авгура Сервилия за то, что он, обвинив отца их в сокрытии общественных денег, подверг его изгнанию. Этот процесс вызвал вражду партий и повлек за собой кровавые схватки, во время которых многие были ранены и убиты. Сервилий был оправдан; но оба брата заслужили всеобщую похвалу за этот подвиг сыновней любви. Храбрым солдатом выказал себя Лукулл впервые в Марсийской войне 90 г.

Вскоре после того Лукулл в качестве проквестора сопровождал Суллу в первой Митридатской войне. Сулла Любил благонравного, образованного юношу и питал большое доверие к его способностям и усердию. Когда осада Афин стала для него затруднительной по причине недостатка в кораблях, то он возложил на своего квестора поручение собрать для него флот, задачу трудную и опасную, так как море находилось во власти понтийского флота и кораблей пиратов, состоявших в союзе с Митридатом. Он отправился с шестью кораблями на остров Крит, а оттуда, с полученным там подкреплением, в Кирену, где учреждением свободного управления восстановил на короткое время порядок в расшатавшемся государстве. По дороге в Египет пираты лишили его большей части кораблей. Египетский царь принял его с почетом и дружелюбно, но не дал кораблей, так как и сам состоял в союзе с Митридатом. Под прикрытием царских кораблей он отправился в Кипр, а оттуда в Родос. В Родосе, Косе и Книдосе его эскадра получила некоторое подкрепление, так что ему удалось изгнать царское войско из Хиоса и взять в плен колофонского тирана Эпигона, которому покровительствовал Митридат. Однако он не пожелал прийти на помощь Фимбрию, окружившему Митридата с суши в Питане, гавани Мизии, и просившему его закрыть вход в нее с моря, чтобы царь не мог уйти; как истый аристократ, Лукулл не хотел иметь никакого дела с марианцем и предпочел упустить удобный случай положить скорый конец войне. Нанеся после того поражение царскому флоту у Лектума и Тенедоса, он у фракийского Херсонеса соединился с Суллой и перевез его войско в Азию.

Когда Сулла заключил с Митридатом мир при Дардане (84) и поспешил обратно в Италию, то он оставил Лукулла в Азии с поручением собрать наложенную на тамошние города контрибуцию в 20 тыс. талантов. Лукулл показал себя в этом деле человеком справедливым и бескорыстным и действовал по отношению к истощенным Митридатом жителям с большим снисхождением и мягкостью. Из собранного серебра он, по желанию Суллы, отчеканил в Пелопоннесе монету, которая долго оставалась в обращении под именем Лукулловой. Пробороздив в восточных морях со своей эскадрой еще некоторое время, он возвратился в Рим (80). Счастливый случай удерживал его вдали от Италии во время Сулловых проскрипций и избавил его от позора быть участником, как сподвижника Суллы, ограбления и умерщвления сограждан. Сулла до смерти своей высоко ценил Лукулла; он посвятил ему свои записки, поручив ему в то же время обработать и сгладить их, и, обойдя Помпея, возложил на него опеку над своим сыном Фаустом, что послужило, как полагают, первым поводом к раздору и несогласию между обоими честолюбивыми молодыми людьми.

После того как Лукулл в 79 г, вместе с братом своим Марком занимал должность курульного эдила и в этой должности услаждал народ дорогими и блистательными зрелищами боя слонов и быков, он в 77 г. был избран претором и в следующем году приобрел уважение за справедливое и кроткое управление провинцией Африкой. В 74 г. он был избран консулом вместе с М. Аврелием Коттой. В этом году вспыхнула третья Митридатская война. Бездетный вифинский царь Никомед III завещал перед смертью свое царство римлянам, и они не замедлили занять эту страну. Так как они вследствие этого стали непосредственными соседями Понтийского царства и Митридат увидел, что его господству грозит опасность, то он объявил войну и напал на владения римлян в Азии с войском в 100 тыс. пеших, 16 тыс. всадников, 100 боевых колесниц и хорошо вооруженным флотом в 400 кораблей. Митридат тем более надеялся на счастливый исход дела, потому что Серторий, с которым он заключил союз, немало тревожил римлян в Испании. Но как раз в этом году наступил в Серторианской войне поворот, римляне получили возможность направить все свои силы на Азиатскую войну. Ведение этой войны было возложено на обоих консулов того года; Котта был назначен начальником флота; Лукулл же, как наместник Киликии и Азии, стал во главе сухопутного войска. Он привел с собой один легион в Малую Азию, где в его распоряжении были еще четыре легиона, так что он имел под своей командой приблизительно 30 тыс. пехотинцев и 1 600 всадников.

В то время как Лукулл шел с юга через Фригию, чтобы очистить страну от Митридатовых войск и вторгнуться в Понтийское царство, другой полководец, Котта, с флотом и частью сухопутного войска направился к занятой Митридатом Вифинии. У Халкедона в один день войска Котты были разбиты как на суше, так и на море. Побежденный был вынужден запереться в городе. При известии об этом поражении Лукулл поспешил к Халкедону.

Благодаря обдуманному и выжидательному способу ведения войны Лукулл уничтожил громадное войско царя (по свидетельству Плутарха, до 300 тыс. человек), не вступая в генеральное сражение, и исправил ошибки своего неосторожного товарища Котты. Уничтожив затем, во главе эскадры, которую он собрал в азиатских городах, крейсировавший в Эгейском море флот Митридата, он направился в Вифинию и заставил царя очистить эту страну и бежать, потеряв большинство кораблей, в Синоп. Царь, начавший войну со столь богатыми средствами и большими надеждами, возвратился почти один, без войска и флота, в свое царство, которое теперь было открыто для вторжения неприятельского войска. Лукулл, за смелость и обширность своих походов прозванный римским Ксерксом, проник осенью 73 г. в Понт и гнал Митридата из Синопа в Амизос, из Амизоса в Кабейру, окружая войсками оставшиеся позади него главные города царя. Солдаты его, в числе которых находились два легиона Фимбрия, люди закаленные и воинственные, но задорные и необузданные, роптали на беспрестанное движение вперед своего полководца, который не давал им отдыха и не разрешал грабежа. Но Лукулл мало обращал внимания на их жалобы и остановился только тогда, когда его вынудило к тому суровое время года. Весной 72 г. он оставил два легиона под начальством Л. Мурены у Амизоса, а сам с тремя легионами и множеством конницы отправился к Кабейру, где царь снова собрал значительное войско под предводительством Диофанта и Таксила и ожидал неприятеля. Минуя открытое поле и продвигаясь горными тропами и ущельями, римское войско приблизилось к неприятелю и разбило против него свой лагерь на удобно расположенной возвышенности. Здесь оба войска некоторое время оставались друг против друга, и каждое стремилось отрезать другому возможность подвоза. Но когда одному из подчиненных Лукуллу полководцев, М. Фабию Адриану, конвоировавшему транспорты с припасами, удалось не только разбить отряд, подстерегавший его, но и рассеять все войско Диофанта и Таксила при помощи подоспевшего из Лукуллова лагеря подкрепления, то Митридат решил поспешно отступить. Он приказал своим приближенным тайно собрать свои пожитки и запретить другим делать то же самое. Но солдаты, заметившие, что приближенные царя укладывают свои вещи, пришли в негодование и ужас, устремились к лагерным выходам и стали силой отнимать уносимые вещи, а уносивших – умерщвлять. Полководец Дорилай, который не имел при себе ничего, кроме своей пурпурной мантии, поплатился за нее жизнью; жрец Гермей был раздавлен у ворот; сам Митридат, при котором не осталось ни одного служителя и ни одного оруженосца, бежал среди толпы из лагеря пешком, пока его не заметил один из его слуг и не отдал ему своей лошади. Римляне преследовали бегущую толпу; сам Митридат едва не попал в плен, но его спасла алчность римских солдат. Преследовавшие его уже могли схватить лошадь, на которой сидел царь, как вдруг между ними и царем появился мул, нагруженный золотом. Солдаты бросились грабить золото, завязалась драка, а царь тем временем спасся. Хотя жадность солдат Лукулла и лишила его драгоценнейшей награды за победу, он, однако, отдал им на разграбление неприятельский лагерь.

После этого Лукулл овладел Кабейрой и другими укрепленными городами и везде находил много драгоценностей; он находил также темницы, в которых заключены были Митридатом многие греки и члены царского дома, без надежды когда-либо снова увидеть дневной свет. Лукулл даровал им свободу. Тем временем Митридат с немногими провожатыми бежал через горы в Коману, но когда его и на этом пути потревожил римский отряд, то он поспешил в сопровождении не более 2 тыс. всадников к восточной границе своего царства, чтобы искать убежища в Армении у царя Тиграна, своего зятя. Во время бегства он послал слугу своего Бакхида в Фарнакию с приказанием умертвить находящихся там сестер и жен царя, ибо для восточного деспота считалось величайшим позором, чтобы жены его попали в руки неприятеля. Среди этих жен были две ионянки, Вереника из Киоса и Монима из Милета. Бакхид предоставил им самим выбор способа, которым они предпочтут лишить себя жизни. Монима, которая никогда не чувствовала себя счастливой в браке с деспотом, сорвала с головы диадему, обвязала ее вокруг шеи и на ней повесилась. Но диадема не выдержала тяжести и оборвалась; тогда она воскликнула: «Проклятая тряпка, ты даже и на это не могла мне пригодиться!» Она швырнула ее на пол, плюнула на нее и подставила свою шею под меч Бакхида. Вереника взяла чашу с ядом и осушила ее одновременно со своей матерью. Сила яда была достаточна для слабой матери, но Вереника не могла умереть от него; Бакхид задушил ее и тем положил конец ее страданиям. Из двух сестер царя одна приняла яд, понося и проклиная своего брата; другая же, Статейра, не проронила ни одного худого слова о своем брате и даже хвалила его за то, что он, находясь сам в опасности, не забыл позаботиться о том, чтобы она умерла свободной и неопозоренной.

Весь Понт и Малая Армения были во власти римлян, и только более значительные города, как Амизос и Синоп в Понте, Амастрис в Пафлагонии, Гераклея в Вифинии, некоторое время оказывали сопротивление. Лукулл сам осаждал Амизос, упорно обороняемый полководцем Каллимахом. Когда город был доведен до крайности, Каллимах поджег его и спасся на корабле. Ворвавшиеся в город римские солдаты не обращали внимания на убегавшего врага и думали только о грабеже. Лукулл хотел остановить пожар и спасти город, но никто его не слушал; солдаты с громкими криками стучали своим оружием и требовали, чтобы имущество города было отдано на их произвол, и полководцу пришлось уступить. Большая часть города сгорела во время грабежа. Когда Лукулл на другой день вступил в город, то он сквозь слезы сказал своим друзьям: «Часто я называл Суллу счастливым, но сегодня я особенно должен удивляться счастью этого человека, сумевшего спасти Афины, как он того желал; мне же, который поставил его себе за образец, судьба предназначила жалкую славу Муммия (разрушителя Коринфа)». Он постарался, однако, отстроить несчастный город, бывший колонией Афин; восстановил в течение своего пребывания в нем большинство домов и переселил в них новых греков, предоставив в их распоряжение пространство земли в 120 стадий.

Осада городов продолжалась два года (72-70), следовавших за битвой при Кабейре. В течение этого времени Лукулл приводил в порядок устройство Азии, провинции, которая притеснениями римских откупщиков и ростовщиков доведена была до самого несчастного положения. Нужда заставляла иных граждан продавать своих сыновей и дочерей, целым общинам приходилось распродавать свои священные дары, картины и божественные статуи; в конце концов должники делались рабами своих кредиторов. Еще суровее было обращение с должниками до этого исхода; их связывали, бросали в темницы, подвергали пыткам; они должны были под открытым небом сносить летний зной и зимнюю стужу и сырость, так что па самое рабство они смотрели как на избавление от столь тяжких испытаний. Лукулл в короткое время освободил притесненных жителей от этих мучений и принял меры, которые положили конец жестоким вымогательствам. Этим он приобрел себе благодарность провинциалов; ростовщики же, большинство которых состояло из римских всадников, высказывали в Риме громкие жалобы, заявляя, что им причинили величайшую несправедливость и подкупали демагогов против Лукулла.

Беглый Митридат был не особенно почтительно принят своим зятем Тиграном. Тигран держал его как пленника в особом замке, приставил к нему телохранителей, давал ему содержание и обращался с ним как с человеком, уже сыгравшим свою роль. Лукулл же считал свою задачу незаконченной, пока старый лев не был в его власти; его надо было бояться, пока он оставался в живых и на свободе. Поэтому Лукулл послал своего молодого зятя Аппия Клодия к Тиграну с требованием выдать ему Митридата. Тигран был в то время самым могущественным царем в Азии. К своему царству, Армении, он присоединил значительные земельные пространства, отнятые им у парфян, а также Месопотамию, Сирию и часть Малой Армении; он переселил к себе много греков и арабов, чтобы те способствовали развитию торговли, ремесел и искусств, и таким образом увеличил источники своих доходов и блеск своей державы. Он считал себя самым могущественным и великим из владык земных и в своем самообольщении называл себя царем царей. Он держал при себе свиту из царей, которые ему прислуживали; четверо из них были его постоянными спутниками и телохранителями; когда он выезжал, они в одном исподнем платье шли пешком возле его лошади; когда он восседал на троне и давал кому-либо аудиенцию, они стояли вокруг него со сложенными руками, наподобие рабов. В то время когда в его царство прибыл Клодий, Тигран был занят войной с некоторыми городами Финикии; он принял его в Антиохии, главном городе Сирии. Гордый римлянин не поддался обаянию пышной обстановки, окружавшей «великого» царя, и прямо объяснил, что он явился, чтобы или взять Митридата, которого требует Лукулл для своего триумфа, или объявить войну Тиграну, Царь, никогда еще в течение своего 25-летнего правления не слыхавший откровенной речи, постарался, правда, выслушать эти слова с веселым видом и улыбкой, но от его приближенных не укрылось, какое глубокое впечатление произвели они на него; он отвечал, что Митридата не выдаст и что если римляне из-за этого начнут войну, то он сумеет защититься. Обиженный тем, что Лукулл в своем послании назвал его только царем, а не царем царей, он в ответном письме также не удостоил его титула императора. Тем не менее он послал Клодию блестящие подарки, и когда тот не принял их, то велел предложить ему еще больше. Клодий взял только одну дорогую чашу, а остальное отослал обратно и поспешил возвратиться к своему полководцу.

Ответ Тиграна не был неприятен Лукуллу. Он теперь имел повод перенести войну в Армению и пожинать лавры по ту сторону Евфрата. По собственному почину, без приказа сената, он начал войну, располагая только небольшим войском, которое к тому же еще неохотно за ним следовало. Так как он должен был часть своей армии оставить для охраны Понта, то с ним было только два легиона, не более 15 тыс. человек, с которыми он и двинулся весной 69 г. в царство Тиграна, в незнакомую страну, где на каждом шагу встречались быстротекущие реки и снегом покрытые горы. Он переправился через Евфрат и скорым маршем пошел на Тигранакерт, новую столицу царя, которую он сам себе устроил и населил народом, собранным со всех концов его царства. Когда солдаты Лукулла пожелали овладеть одним укреплением, в котором они рассчитывали найти много сокровищ, то он указал им на возвышавшийся вдали Тавр и сказал: «Там лежит крепость, овладеть которой гораздо важнее; эти сокровища предоставлены победителям». Тигран в то время находился в Тигранакерте и был занят планом нападения на римскую провинцию Азию и размышлениями о том, очистят ли тогда римляне немедленно эту провинцию, или они дадут ему прежде сражение, вероятно у Эфеса. В это время явился посол и возвестил о приближении Лукулла; царь приказал отрубить этому послу голову. После этого никто не осмеливался докладывать ему об этом; наконец, один из его друзей, Митробарзан, отважился открыть ему истину. На него и было возложено поручение выйти навстречу Лукуллу с 3 тыс. всадников и значительным числом пехоты, самого полководца захватить живым, а людей его изрубить на месте. В первом же сражении Митробарзан и почти все его войско погибли.

Тогда Тигран счел за лучшее оставить свою столицу и направиться к лежавшему на севере от Тигранакерта Тавру, с тем чтобы там собрать свою армию. Лукулл послал вслед за ним Мурену; последний напал на царя, когда тот следовал со своим войском по дикой и узкой долине, избил множество его воинов, а еще большее число забрал в плен. Сам Тигран спасся бегством, бросив все свои сокровища. Тогда Лукулл занялся осадой Тигранакерта, в надежде, что царь не оставит этого богатого города на произвол судьбы, а придет ему на помощь и вступит в битву. Он не ошибся. Митридат через послов неоднократно предостерегал царя от вступления в открытое сражение и уговаривал его удовольствоваться тем, чтобы окружить неприятеля со всех сторон своим многочисленным войском, отрезать ему подвоз и тем обречь его на верную гибель; но когда вокруг Тиграна собрались в полном составе все армяне и гордиенцы, когда цари мидян и адиабенов привели ему все свои войска и к нему стеклись арабы от Персидского залива, албанцы и иберийцы и другие народы с Кавказа и Каспийского моря, то на всех пирах царя и на всех совещаниях только и слышалось, что напыщенное самохвальство и варварские угрозы. Таксил, присланный Митридатом полководец, отсоветовавший вступать в битву, не был более уверен в своей жизни Митридата подозревали в том, что он только из зависти к Тиграну хочет удерживать его от великого подвига. Чтоб не делиться с ним славой, Тигран, не дожидаясь его прибытия, немедленно двинулся со всем своим войском против неприятеля, высказывая свое сожаление о том, что ему приходится иметь дело с одним Лукуллом, а не со всеми римскими полководцами за раз. Войско его состояло из 55 тыс. всадников, в числе которых было 17 тыс. панцирных воинов, 20 тыс. вооруженных луками и праща ми и 150 тыс. тяжеловооруженной пехоты; сверх того в его войске находилось еще 35 тыс. человек, которые должны были заниматься проложением путей, постройкой мостов, очисткой рек, рубкой лесов и другими служебными обязанностями, что значительно увеличивало силу его армии.

Лукулл оставил Мурену с 6 тыс. человек для продолжения осады Тигранакерта и с остальным войском, состоявшим, кроме конницы, из 10 тыс. легионных солдат и 1 тыс. легковооруженных, отправился навстречу. Когда это маленькое войско расположилось лагерем на виду у неприятеля, на широкой равнине у реки Никофориос, то льстецы царя стали потешать его своими насмешками насчет этой незначительной кучки; они заранее в шутку поделили по жребию будущую добычу; полководцы же и цари приходили один за другим и просили каждый, чтобы Тигран «одному ему» предоставил вести сражение, а сам бы спокойно любовался зрелищем. Тигран сам насмешливо заметил: «Если это послы, то их чересчур много, для войска же их слишком мало».

С рассветом следующего дня Лукулл оставил лагерь и приготовился к бою. Когда он быстрым шагом пошел вниз по реке, чтобы вброд перебраться на восточный берег, то царь принял это движение за отступление, велел позвать Таксила и, насмехаясь над ним, сказал: «Посмотри, как бегут твои непобедимые!» Таксил же возразил: «Государь, и желал бы, чтобы ты не ошибся; но обыкновенно эти люди не наряжаются для похода в свои лучшие одежды, не так блестят тогда их щиты и не обнажают они своих шлемов; теперь же они сняли со своих доспехов кожаные чехлы; этот блеск показывает их желание сражаться и то, что они уже надвигаются на своих врагов». Пока Таксил говорил, орел первого легиона сделал оборот и одна когорта последовала за другой через реку. Царь вне себя от изумления несколько раз воскликнул: «Как, эти люди идут на нас?» – и стал поспешно строить свои войска. Царь сам принял начальство над центром, левое крыло он поручил царю адиабенов, а правое – мидийскому царю; в последнем находилась большая часть панцирных воинов, на которых возлагались главные надежды.

Дело было 6 октября, в несчастный для римлян день, так как в этот самый день в 105 г. войско Цепиона было истреблено кимврами. Начальники отрядов обратили на это внимание Лукулла, но он им ответил: «Я хочу сделать этот день счастливым для римлян». С этими словами он обнажил свой меч и двинулся во главе своего войска навстречу неприятелю, выделяясь ростом и красотой фигуры, в блестящем стальном панцире, поверх которого была пурпуровая мантия с кистями. Заметив, что позади панцирных всадников находится незанятая возвышенность, которую можно было без труда занять, если сделать обход в четыре стадии, он приказал своей фракийской и галатской коннице ударить по всадникам во фланг и мечами выбивать у них из рук копья, в которых заключалась вся их сила, а сам он во главе двух когорт поспешил на тот холм. Едва он взобрался туда, как воскликнул громким голосом: «Победа наша, товарищи, победа наша!» – и ринулся на панцирных воинов. Последние же, не ожидая атаки римлян, с громким криком обратились в постыдное бегство и смяли своими грузными лошадьми ряды тяжеловооруженной пехоты, прежде чем она вступила в бой. Все пришло в смятение и расстройство; убегающие сами себе мешали своей массой продвигаться вперед и были беспощадно избиваемы. Римляне рубили, пока рука не устала, пока наступившая ночь не положила конец преследованию в шестичасовом расстоянии от места битвы. 100 тыс. человек пало со стороны армян, у римлян же было только 5 убитых и 100 раненых. «Никогда солнце не видало еще такого сражения», – говорил в своем сочинении о богах философ Антиох, сопровождавший Лукулла в этом походе; римские солдаты стыдились, что имели дело с такими трусливыми рабами. Тигран, как истый деспот, был первым из обратившихся в бегство. Когда он на пути увидел своего сына, то со слезами на глазах передал ему свою диадему и посоветовал искать спасения по другой дороге. Принц, из боязни перед своим жестоким отцом, не осмелился возложить на себя диадему и отдал ее на сохранение своему доверенному слуге; но последний попал в плен и выдал царскую диадему Лукуллу, который украсил ею в Риме свой триумф.

Митридат, которому Тигран с началом войны опять дал дело, двигался с войском на соединение с Тиграном. Бежавшие с битвы при Тигранакерте сообщили ему о поражении. Тогда он отправился к Тиграну, который, по своему слабодушию, теперь оказался столь же трусливым, как он в счастье был высокомерен. Митридат старался уговорить царя снова собраться с духом и продолжать войну. Это и удалось престарелому воину, который, несмотря на свои 60 лет с лишком, был еще крепок и непреклонен телом и духом. Пока они оба были заняты набором нового войска, Лукулл возобновил осаду Тигранакерта. В городе произошел бунт, облегчивший Лукуллу овладение местом. Дело было в том, что комендант Манцэй не доверял грекам и другим иностранцам, жившим в городе, и хотел их обезоружить, но так как те опасались, чтобы их после этого не умертвили, то собрались толпой, оборонялись палками и оружием своих павших противников, заняли городские башни и тем облегчили римлянам взятие стен штурмом. Лукулл конфисковал казнохранилище в свою пользу, а город отдал на разграбление солдатам, которые получили в добычу 8 тыс. талантов деньгами, не считая многих драгоценных вещей. Кроме того, полководец наделил каждого воина 800 драхмами из общей добычи. Для празднования своей победы он пользовался актерами и музыкантами, которых Тигран созвал отовсюду, чтобы давать представление в построенном им театре. Греков он отпустил на родину, снабдив их деньгами на дорогу, и таким же образом поступил и с другими иностранцами, которых Тигран принуждал селиться в городе. С той поры Тигранакерт превратился в незначительное местечко.