355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Г. Штоль » История Древнего Рима в биографиях » Текст книги (страница 29)
История Древнего Рима в биографиях
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 04:18

Текст книги "История Древнего Рима в биографиях"


Автор книги: Г. Штоль


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)

Победитель поступал везде с величайшей кротостью и расположил к себе сердца варваров, так что многие явно или тайно присоединились к нему, как, например, арабские цари. Лукулл стал думать о войне с парфянами. Он послал к Сорнацию, командовавшему в Понте, чтобы тот присоединился к нему со своими 6 тыс. человек; но непокорные войска отказались от похода и требовали роспуска, который им был обещан еще после битвы при Кабейре, а когда об этом прослышали солдаты в лагере Лукулла, то и среди них началось брожение: они называли воинов Сорнация хорошими людьми, примеру которых нужно следовать; говорили, что они достаточно долго переносят трудности войны и заслуживают, чтобы их пожалели и дали им наконец покой. Лукулл был по отношению к своим войскам командиром гуманным и справедливым, но он не умел, подобно Сулле и Цезарю, склонять сердца их к себе простотой и ласковостью в обращении. Хотя он от природы был кроток и человеколюбив, но солдаты считали его, однако, гордецом, жестоким и бесчувственным, потому что он держал себя в стороне от них и требовал строгой дисциплины; потому что не допускал грабежа и насилия и щадил жителей страны. Офицеры также считали, что он обращается с ними слишком круто и гордо, и речами своими, отчасти преднамеренно, возбуждали солдат к неудовольствиям; среди этих офицеров особенно выделялся собственный зять Лукулла, Клодий, который из-за своего бесстыдного и распутного образа жизни не был у него в милости и считал себя обойденным.

Из-за такого настроения своего войска Лукулл отказался от войны против парфян и снова выступил против Тиграна и Митридата, которые тем временем собрали новое войско. Из числа всего поставленного Арменией войска Митридат выбрал только самых способных и обучал их при помощи понтийских воинов; их было 70 тыс. пехотинцев и 35 тыс. всадников; остальных он отпустил по домам, ибо опыт научил его, что одна численность не решает дела. Брожение в лагере Лукулла дало ему время для приготовлений. Была уже середина лета (68 г.), когда Лукулл начал свой поход через Тавр во Внутреннюю Армению. Путь по холодной, гористой местности был сопряжен со множеством затруднений и лишений, что снова вызвало неудовольствие солдат. Так как цари, проученные прежними поражениями, не решались принять битву, то Лукулл направился к старой столице Армении, Артаксай на Араксе, где находились жены и меньшие дети Тиграна. Для их защиты царь поспешил на бой. Когда Лукулл увидал перед собой войско Тиграна и Митридата по ту сторону реки Арзамаса (южного рукава Евфрата), он принес жертву богам, как будто одержал уже победу; затем переправился через реку и начал битву. Противники снова, после непродолжительного боя, потерпели страшное поражение; римские солдаты преследовали беглецов на далекое расстояние в продолжение всей ночи, пока они не устали от бойни и не потеряли охоты брать пленных и обогащать себя дальнейшей добычей. Число убитых при Артаксае было, впрочем, меньше, чем при Тигранакерте, но зато пало и взято в плен больше предводителей.

Вскоре после этой битвы уже в середине сентября на армянской возвышенности наступила зима. Показался снег, иней и лед; вода сделалась до того холодной, что стала непригодной для питья лошадям; при переходах через реку лед подламывался и острыми краями своими разрезал у лошадей жилы; солдатам приходилось жить в сыром и холодном лагере, в густых, болотистых лесах, прорезанных узкими тропинками. Это было уже слишком для людей и без того раздраженных. Только дня два после сражения Лукулл двигался дальше по направлению к Артаксате, как солдаты начали оказывать сопротивление и громким ропотом требовать, чтобы он повел их назад. Все просьбы полководца были тщетны; он был вынужден вести их назад через Тавр в теплую и плодородную страну Мигдонию, на северо-запад от Месопотамии. Здесь находился большой и населенный город Нисибина, который защищали брат Тиграна, Гурас, и полководец Каллимах. Лукулл взял город штурмом; с Гурасом, который добровольно сдался ему, он обошелся дружелюбно; Каллимаха же он велел заковать в цепи за то, что он, сжегши Амизос, лишил его случая дать грекам доказательство своего великодушия.

С этой минуты счастье оставило победоносного полководца: мятежное настроение его войск связало ему руки, в особенности выступал опять Клодий, который раздувал пламя возмущения. «Вас принуждают, – говорил он, – воевать со всякими народами и обходить всю землю, чтобы вам мало-помалу совсем пропасть; из всего этого продолжительного похода вы не вынесли ничего, что вознаграждало бы ваши труды, а вам приходится только идти за верблюдами, на которых Лукулл нагрузил свои золотые чаши с драгоценными каменьями. Солдаты Помпея, люди самые обыкновенные, сидят уже дома со своими женами и детьми, обладая городами и благословенными поместьями, тогда как они не преследовали Митридатов и Тигранов по необитаемым пустыням, не разоряли азиатских столиц, а сражались в Испании с беглецами, в Италии с вырвавшимися на волю рабами. Если уж нам суждено беспрерывно оставаться в поле, то не лучше ли нам сберечь оставшиеся телесные и душевные силы для полководца, который величайшую славу свою полагает в обогащении своих солдат?» При этом он указывал на Помпея, хорошо зная о происках, происходивших в ту пору в Риме. Там демагоги, возбуждаемые неприязненными Лукуллу ростовщиками и самим Помпеем, кричали о властолюбии Лукулла, который будто намеренно затягивает войну, чтобы грабить царей, а не покорять их; нужно на его место послать другого, конечно, Помпея.

После взятия Нисибины солдаты Лукулла заставили его расположиться с ними на зимних квартирах в этом городе и его окрестностях и объявили, что они не пойдут с ним дальше ни против Тиграна, ни против Митридата. Этими несогласиями в римском лагере воспользовался Тигран для того, чтобы снова утвердиться в своем царстве, а Митридат с В тыс. всадников вторгся в Понт и взывал к народу о мщении и изгнании врага отечества. Ом разбил в 67 г. подчиненного Лукуллу полководца Триария у Целлы и снова овладел всем своим царством. Вскоре после этого поражения в лагеря Лукулла пришла весть о том, что народ в Риме постановил дать отставку отрядам Фимбрии из-за истечения законного срока их службы и передать верховное начальство в Вифинии и Понте одному из консулов текущего года и консул Маний Ацилий Глабрион уже высадился в Азии как преемник Лукулла. Тут в войсках Лукулла исчез всякий порядок. У Талавры в Малой Армении против него стоял Митридат, и Тигран уже был на пути для соединения с ним. Лукулл потребовал помощи от наместника Киликии, К. Марция, но получил отказ; он просил Глабриона принять порученное ему народом начальство, но Глабрион не решался взять на себя это опасное дело. Таким образом, Лукуллу пришлось пока сохранить за собой командование. Чтобы воспрепятствовать соединению обоих царей, он двинулся против Тиграна. Но дорогой легионы Фимбрия возмутились и расстроили свои ряды, утверждая, что им уже дана отставка и что Лукулл не имеет более права приказывать им что-либо. Всеми покинутый военачальник обращался с просьбами к каждому в отдельности, перебегал униженно и со слезами на глазах от одной палатки к другой и с мольбами останавливал солдат; но все наотрез отказывались за ним следовать. Солдаты бросали перед ним свои пустые кошельки и говорили, чтоб он один сражался с неприятелями, так как он один умеет и обогащаться. Наконец фимбрийцы дали себя уговорить другим солдатам и согласились остаться еще на лето, но с тем, что если в течение этого времени не представится случая к битве с неприятелем, то он должен их отпустить. Так и случилось. Солдаты оставались в сборе до осени, но Лукулл не мог употребить их в дело, между тем как конница Митридата рыскала по всей Каппадокии вплоть до Вифинии. «Что при таких обстоятельствах римское войско невредимым возвратилось из Армении в Малую Азию, то это составляет верх военного искусства и, по нашему мнению, оставляет далеко за собой отступление Ксенофонта. Успех римского отступления более всего, конечно, объясняется превосходством римской и негодностью восточной тактики; но, во всяком случае, дело это должно упрочить руководителю этого движения почетное место среди военных знаменитостей первой величины. Если имя Лукулла в числе их обыкновенно не встречается, то обстоятельство это, по всей вероятности, должно быть приписано только тому, что, с одной стороны, до нас не дошел никакой сколько-нибудь сносный военный отчет о его походах, а с другой стороны, в войне значение придается главным образом окончательному результату».

Окончательный же результат восьмилетнего похода, на первый взгляд, действительно был равен нулю. Лукулл сообщал в Рим, что все царство Митридата находится в его власти; затем явились посланные от сената для устройства провинции в Понте, но они застали его снова во власти Митридата и при этом убедились, что Лукулл не может даже самим собой располагать свободно и вынужден сносить всяческие обиды и посрамление со стороны своих собственных солдат. Вскоре прибыл Помпей, которому после окончания войны с пиратами поручено было, вместо Глабриона и Лукулла, верховное начальство в войне с Митридатом (66), и принял в свое ведение армию и провинции Лукулла. Друзья обоих мужей устроили свидание между ними в одной деревушке в Галатии. Перед обоими полководцами несли, в знак одержанных ими побед, лавровые венки. Ветки в пучках Помпея от жары завяли. Когда ликторы Лукулла это заметили, то они дали ликторам Помпея несколько из своих свежих и зеленых веток. Подобно тому, как здесь Помпей венчался лаврами Лукулла, так он и в предстоящей войне пользовался плодами трудов Лукулла; он без больших усилий пожинал там, где Лукулл долгие годы сеял и насаждал. Лукулл уничтожил лучшие войска неприятеля, истребил его флот, овладел и частью разрушил важнейшие его укрепления, отучил римского солдата от страха перед отдаленным Востоком и его полчищами; для Помпея уже немного оставалось дела.

Свидание между обоими неприязненными друг другу полководцами не привело к соглашению. Лукулл не мог подавить в себе чувства обиды по отношению к человеку, который явился затем, чтобы отнять у него заслуженные лавры; Помпей же был не такой человек, чтобы быть справедливым в отношении к сопернику своей славы. При расставании недружелюбие между ними только усилилось. Помпей отрицал у своего предшественника всякие заслуги и отменил почти все учреждения его в Малой Азии; из войск его он оставил ему только 1 600 человек, которые должны были следовать за ним в Рим участвовать в его триумфе. Таким-то образом оставил поприще своей славы глубоко оскорбленный Лукулл, жертва мятежа и козней, затеянных против него алчностью лихоимствующих всадников и честолюбием Помпея. В Риме, куда он прибыл в 66 г., его ожидали новые огорчения. Почти три года ему пришлось дожидаться за городом разрешения праздновать триумф. Помпей опасался, чтобы многочисленные богатые Лукулловы трофеи не обнаружили, так как на его долю их пришлось значительно меньше. Ввиду этого он побудил трибуна К. Меммия, который был у него квестором в Испании, обвинить Лукулла в сокрытии общественных денег и тем помешать его триумфу. Лукулл был оправдан, и триумфальный въезд его совершился, наконец, в 63 г. Добытые у неприятеля оружие и другие военные орудия были гак многочисленны, что заняли бы в поезде слишком много места; Лукулл поэтому выставил их для обозрения во фламинском цирке. В триумфальном шествии видны были несколько панцирных армянских всадников, которых римляне всего более боялись и которые менее всех оказались опасны, затем 10 боевых колесниц, 60 друзей и полководцев побежденных царей, 110 продолговатых кораблей с железными носами, далее золотая статуя высотой 6 футов и осыпанный жемчугом щит Митридата, 30 носилок с серебряной утварью, 32 с золотыми чашами, оружием и монетами. Позади людей, несших все это, следовали мулы, из которых 8 были навьючены золотыми постелями, 56 – серебряными слитками, 77 – серебряными монетами ценностью в 2 млн. 700 тыс. драхм. На особых досках были обозначены суммы, выданные им частью Помпею на ведение войны с пиратами, частью сданные казначеям республики или розданные солдатам. В заключение он устроил для города пиршество, на которое им употреблено было более 100 тыс. бочек вина. Но в целом триумфальное торжество из-за запоздалости своей потеряло значение и не встретило особенно радостного участия.

Сенатская партия хотела выставить Лукулла главным вожаком против Помпея, который своим положением и подвигами на Востоке получил опасное преобладание, и Лукулл действительно, по возвращении Помпея с Востока (62), выступал противником его по разным случаям; но он не имел особенной склонности к борьбе партий с ее страстями и принимал в ней участие лишь настолько, насколько его вовлекал в эту борьбу сенат. Он испытал достаточно огорчений на своем веку и хотел провести остаток своих дней в покое; притом же он не чувствовал себя настолько сильным, чтобы с успехом противостать соединенному могуществу Помпея, Цезаря и Красса, которые в 60 г. составили первый триумвират с целью властвовать над республикой. Лукулл умер в конце 57 г.

Во время удаления от общественных дел Лукулл предавался расточительности и роскоши, вошедшим в пословицу. Средствами для подобного образа жизни служил несметные богатства, полученные им отчасти по наследству от отца и родственников, отчасти в войнах Суллы, главным же образом во время восьмилетнего командования своего в третьей Митридатской войне, причем, однако, нельзя было сказать, чтобы он обогатился несправедливым или недостойным путем. Он тратил громадные суммы на возведение грандиозных построек, искусственных садов и купален, на собирание картин, статуй и других произведений искусства. Кроме роскошного помещения в Риме, приспособленного к большим пиршествам, он обладал в окрестностях города знаменитым садом, который был задуман в таких больших размерах, что был окончен только в царствование императора Клавдия. Сад этот и в последствии еще назывался Лукулловым. Он владел множеством вилл, среди которых самыми знаменитыми были построенные у Тускулума и у Мизенума или Вайи в Кампании. Первая из них, которая вследствие великолепия своего по преимуществу носила название Лукулловой виллы, представляла чудесные места для прогулок и открытые столовые с прелестнейшими видами. Когда его однажды посетил там Помпей и неодобрительно заметил, что вилла эта устроена совершенно удобно для лета, но что она для зимы непригодна, на что Лукулл возразил, смеясь: «Неужели ты считаешь меня глупее журавлей и аистов, которые меняют свои жилища с временами года?» Его вилла близ Мизенума принадлежала прежде Г. Марию, а потом матери Гракхов; Лукулл отделал эту виллу с величайшей роскошью. Он строил дачи у самого моря, сооружал вокруг них плотины, прорывал каналы и прорубал скалы, чтобы расширить пределы моря. В этих виллах было собрано все, что самому прихотливому сластолюбцу могло доставлять чувственное и умственное наслаждение. В садах созревали самые редкие плоды, в том числе вишни, которые он впервые привез из Понта в Италию; зверинцы снабжали его стол самой дорогой дичью, пруды – самой изысканной рыбой; погреба его были наполнены превосходнейшими винами. В столовых красовались картины, статуи и бюсты знаменитейших художников, драгоценные пурпуровые скатерти, золотые с самоцветными камнями кубки и иная дорогая утварь. Во время пиров гостей увеселяли музыкой, пением и танцами. Для лиц, участвовавших в этих представлениях, было припасено несметное множество дорогих нарядов. Однажды какой-то претор, пожелавший дать блистательный спектакль, просил у него пурпурных мантий для хора; Лукулл отвечал, что он посмотрит, и если у него таковые найдутся, то одолжит их ему. На другой день он передал претору 200 пурпурных мантий.

Даже когда у Лукулла не было гостей, стол его был уставлен различными яствами и изысканнейшими лакомствами. Когда однажды он обедал один и для него был приготовлен сравнительно простой стол, то он, рассерженный, призвал раба, на котором лежали заботы о столе. Когда последний стал извиняться тем, что предполагал, что Лукулл не пожелает роскошной трапезы, так как никто в этот день не был зван, то Лукулл ответил: «Как же ты не знал, что сегодня Лукулл в гостях у Лукулла?» Известен еще один случай: Цицерон и Помпей встретили однажды Лукулла на рынке. Они напросились к нему в гости и пошли с ним в дом его, но с условием, что он ради них не сделает никаких особых распоряжений. Он сначала возражал и просил, чтобы они навестили его лучше в другое время; но они настаивали на том, чтобы идти к нему сейчас же, и не давали ему даже поговорить с рабом своим, чтобы он не мог заказать ничего необыкновенного. Они дозволили ему, по его просьбе, только то, чтобы он, в их присутствии, сказал одному из своих людей, что они будут обедать в зале, носившем название «Аполлон». Когда рабы услыхали название этой столовой, то они уже знали, сколько должен стоить обед, и каковы должны быть его приготовление и устройство. Обед же в «Аполлоне» стоил обыкновенно 50 тыс. драхм. Столько и было израсходовано в этот раз, и оба гостя не мало дивились как сумме издержек, так и быстроте приготовлений.

Впрочем, Лукулл, при всей своей роскошной жизни, не ушел исключительно в чувственные наслаждения; для этого он был слишком хорошо и высоко образован. Он охотно занимался научными предметами, часто сходился с учеными, художниками и философами. Его богатая библиотека была открыта для каждого и привлекала в его дом многих ученых мужей, в особенности греков. Художники и поэты находили в нем мудрого покровителя, как, например, поэт Архиас, который воспел походы Лукулла в Азию. Лукулл сам написал в молодости историю Марсийской войны, и притом на греческом языке, на котором говорил и писал так же свободно, как и на латинском; впоследствии он ограничивался только чтением.

Его приятный покой среди телесных и душевных наслаждений не был нарушаем никакими раздорами. В отношении друзей своих он бывал снисходителен и миролюбив, а обиды быстро прощал. С Помпеем, который причинил ему немало огорчений, он впоследствии состоял в дружественных отношениях; не одному врагу он оказывал помощь и покровительство. Со своим братом он всегда оставался в искренней дружбе; но обе жены его Клодия и Сервилия, своим распутным поведением огорчали его в такой степени, что он вынужден был развестись с ними. Вторая его жена, Сервилия, сводная сестра Катона Младшего, родила ему сына, который вырос под опекой Катона и Цицерона и был убит в битве при Филиппах в 42 г.

Лукулл умер, как уже сказано, в конце 57 г., после того, как он, незадолго до смерти, как рассказывают, впал в душевную болезнь. Брат Марк еще при жизни его должен был принять на себя управление его имуществом. Смерть его возбудила в народе величайшее сочувствие Народ массами собрался на его похоронах и требовал, чтоб останки его были погребены на Марсовом поле, где похоронен и прах Суллы. Но М. Лукулл добился позволения похоронить его в его поместье Тускулум, где уже сделаны были все приготовления к тому. Вскоре потом умер и Марк.

33. Гней Помпей Великий

Гней Помпей происходил из семейства, принадлежавшего к сословию римских всадников и уже около 60 лет считавшегося консульским. Отец его Кн. Помпей Страбон (Косой), со славой командовавший в Марсийской войне в качестве консула, всеми ненавидим за свой дурной характер, жестокость и корыстолюбие. Сын его Гней родился в 106 г. – в год рождения Цицерона, вместе с которым сделал свои первые походы в Марсийской войне в войске своего отца. Затем вместе с отцом он сражался с Цинной в битве у Коллинских ворот. Когда в 87 г. Риму грозили Цинна и Марий, оптиматы призвали Помпея с войском на защиту города, но он обнаружил двусмысленную, изменническую медлительность. Цинна подкупил товарища молодого Помпея, Л. Теренция, чтобы тот убил обоих Помпеев, молодой человек благоразумной предусмотрительностью предупредил покушение и успокоил мятежных солдат, замышлявших убить ненавистного Страбона. Вскоре после этого он был убит молнией. Во время погребения толпа, нанятая оптиматами, сбросила его труп с носилок крючьями потащила его по улицам. После смерти отца он вынужден был некоторое время скрываться от господствовавших в Риме приверженцев Мария и явился только После смерти последнего, в 86 г., вероятно, полагаясь на уверения преемника Мария, консула Кн. Карбона. Враги обвинили его, как наследника и сообщника Страбона, в сокрытии добычи, взятой из Аскулума. Он спасся тем, что тайно обручился с дочерью П. Антистия, производившего следствие. Это не укрылось от народа, и когда Антистий объявил оправдательный приговор, народ, как бы по данному знаку, воскликнул «Талассио!» – как восклицали, по старому обычаю, встречая новобрачных.

Преследования марианцев заранее указали молодому Помпею его место среди партий. Когда Сулла после войны с Митридатом возвратился в Италию, чтобы свести счеты с марианцами, Помпей навербовал в Пиценуме, где он был самым богатым землевладельцем и потому имел значительное влияние, отряд в три легиона для помощи Сулле. Три марианских полководца окружили его тремя лагерями; но он разбил одного из них, М. Брута, вследствие чего другие отступили, и победоносно пошел навстречу Сулле, который высадился в это время в Брундизии (83 г.). Честолюбивый юноша стремился к отличию и славе; он хотел заслонить собой остальных друзей Суллы, явившихся также со своими войсками. Сулла разгадал его при первой же встрече, когда он вывел нему на смотр свое прекрасно одетое войско в отличном состоянии и с блестящим вооружением; полководец соскочил с лошади и поздравил 23-летнего юношу, честного человека, с титулом императора, т. е. самостоятельного полководца. Таким образом, исполнилось желание честолюбивого юноши; неслыханное отличие сделало его безусловно преданным Сулле. Он весьма усердно сражался за Суллу в Италии и оказал ему важные услуги. Чтобы еще более привязать его к себе, Сулла выдал за него свою падчерицу Эмилию. Эмилия была обручена с Манием Глабрионом и должна была расстаться с ним. Помпей также был уже женат; он послал разводное письмо своей жен Антистии, отец которой за ее брак с ним был убит марианцами; мать ее, Кадьпурния, в отчаянии убила себя. Эмилия вскоре умерла.

Когда война в Италии закончилась, бежавшие предводители марианцев стали готовиться к новым сражениям за морем, в Сицилии, Африке и Испании. Помпей, по предложению Суллы, взялся их уничтожить. Сначала он стал готовиться к походу на Кн. Карбона, который прибыл в Сицилию из Африки, но при известии о высадке неприятеля бежал на Коссиру, маленький остров между Сицилией и Африкой, Он был схвачен и в цепях привезен в Лилибеум. Здесь Помпей приказал умертвить его товарищей, даже не увидав их; напротив, Карбона, который некогда избавил его от преследований марианцев, человека, трижды бывшего консулом, молодой человек подверг формальному суду и, не тронутый его слезами и просьбами, холодно и торжественно произнес смертный приговор. За этот безжалостный суд современники жестоко порицали его; его называли мальчишкой-палачом (adolescentulus carnifex). Для военных подвигов в Сицилии не представлялось случая; он устроил дела на острове и с большим флотом из 120 военных и 800 транспортных кораблей переправился в Африку. Там он встретил войско Кн. Домиция Меднобородого (Ahenobarbus) в союзе с Парбом, царем нумидийским. Оба эти полководца со своими войсками были не в состоянии бороться с такой силой; Меднобородый пал после храброго сопротивления, Парб убежал, но скоро попал в руки Помпею и был казнен. Его царство отдано было родственнику его Гиемпсалу.


За несколько месяцев Помпей окончил поход; в упомянутом сражении он показал себя, как и всегда, храбрым, способным воином, сражаясь без шлема впереди своих солдат; но с таким войском, какое было в его распоряжении, Самый заурядный полководец мог бы так же хорошо исполнить свою задачу. Его победа вовсе не доказывала его военных талантов; но он все-таки имел притязания на отличие и славу; он помышлял о триумфе, в котором мог бы явиться с блеском как покоритель Африки. Ради этого он занялся охотой на львов и слонов, чтобы показаться в Риме с этими животными. Но в это время он неожиданно получил от Суллы приказ распустить свое войско, оставив только один легион, и ждать в Утике своего преемника; таким образом, ему пришлось возвратиться в Рим уже не полководцем, а частным человеком; его лучшие надежды были разбиты. Сам он не решался на открытое сопротивление; но войско, вероятно, по его побуждениям, воспротивилось приказу и, восстав против тирана Суллы, объявило, что оно не расстанется со своим полководцем. В Италии распространился слух об измене Помпея, и Сулла жаловался на свою судьбу, говоря, что ему на старости лет приходится сражаться с мальчишками – еще недавно он воевал с молодым Марием, теперь должен идти против Помпея. Но вскоре тот получил успокаивающее известие: оставить при себе армию. Таким образом, Помпей возвратился в Италию с войском и был встречен толпой народа как второй Александр; сам Сулла вышел ему навстречу, дружески протянул ему руку и громко поздравил его с титулом «Великий» (Magnus), перешедшим впоследствии и на его род. Но Помпей не удовлетворился этим лестным отличием; он требовал триумфа, вопреки закону и обычаю, так как триумф давался только тому, кто исполнял, прежде или теперь, высшие государственные должности; а Помпей не занимал еще никакой государственной должности, он был только помощником полководца, легатом диктатора Суллы. Но именно необыкновенное, чрезвычайное и привлекало тщеславного юношу, потому что этим доказывалось, что его подвиги были необыкновенны. Сулла противился его желанию, говоря, что у него еще не отросла борода, что он еще слишком молод для сенаторства, и если он, несмотря на то, вступит в город триумфатором, то это сделает ненавистным правление самого Суллы, а против Помпея возбудит всех граждан. Помпей не отступал и даже заметил Сулле, что восходящее солнце имеет больше почитателей, чем заходящее. Диктатор не побоялся такой угрозы «мальчика», но, досадуя на безграничную дерзость, воскликнул: «Ну пусть же будет ему триумф!» Этим закончились между ними все счеты. Таким образом, Помпей получил триумф и 80 г., двадцати шести лет от роду, как простой всадник, не будучи еще квестором. Чтобы сделать шествие более торжественным, он хотел въехать в город на четверке слонов; но, на его беду, ворота оказались слишком узкими, и он должен был довольствоваться простыми лошадьми. Солдаты также не с особенной радостью участвовали в триумфе. Им было досадно, что денежные подарки не соответствовали их ожиданиям, и потому они хотели при его вступлении в город поднять шум и испортить триумф; только тогда, когда он объявил им, что скорее откажется от триумфа, чем потерпит от них дерзость, они успокоились и смирно пошли за триумфальной колесницей.

С этих пор Сулла стал относиться к Помпею весьма холодно. Он увидел неразумность его стремлений и понял, что он, имея в виду только ближайшее, действует необдуманно, без плана, руководствуется единственно честолюбием и расходится с партией оптиматов, на которую ему следовало бы опираться. Когда в 79 г. Сулла помогал Кв. Катулу добиться консульства, Помпей употребил все усилия, чтобы доставить эту должность его недостойному сопернику М. Эмилию Лепиду; его тщеславие было польщено тем, что он, простой всадник, еще не бывший квестором, может дать государству консула против воли могущественного Суллы. С помощью народа, любимцем которого он уже успел сделаться, он добился того, что Лепид назначен был консулом на первом месте, между тем как Катул, кандидат, выдвинутый Суллой, получил только второе место. Когда Сулла увидел его, гордо идущего по форуму домой в сопровождении толпы народа, он воскликнул, обращаясь к нему: «Я вижу, молодой человек, что ты радуешься своей победе. Прекрасно и достойно похвалы, что Лепид избран в консулы прежде Катула, негодяй прежде честного человека, чего ты добился у народа; но я посоветую тебе быть настороже, не спать, потому что ты дал меч в руки своему врагу».

Эти слова скоро исполнились. Лепид еще при жизни старался унизить Суллу перед народом, а после смерти его в 78 г. старался воспрепятствовать его погребению на Марсовом поле и предложил народу проекты законов, имевших целью уничтожить учреждения Суллы и господство знати над массой. При этом он рассчитывал на поддержку Помпея, бывшего до сих пор его союзником, тем более что Сулла не упомянул о нем в своем завещании и опекуном своего сына назначил не его, а Лукулла; но Помпей, в действиях которого не было никакой обдуманности и последовательности, обратился теперь в другую сторону и вместе с консулом Катулом стал во главе знати с целью противодействовать Лепиду и отстаивать законы Суллы. Лепид собрал в Этрурии войско против Рима, но был побежден Помпеем и Катулом и бежал в Сардинию, где вскоре и умер от сухотки. Союзник его М. Брут, отец убийцы Цезаря, укрепился в Мутине; Помпей предоставил ему возможность свободно удалиться туда; но на следующий день он был убит подосланным от Помпея убийцей. Сын Лепида, Корнелий Сципион Эмилиан, попал в плен и был казнен по приказанию Помпея.

После победы над Лепидом Катул потребовал, чтобы Помпей распустил свое войско; но тот под разными предлогами оставался с войском недалеко от Рима, ожидая, что ему будет поручено вести войну с Серторием в Испании. Серторий один из всех марианцев оставался еще непобежденным и причинял господствующей в Риме партии немало хлопот. Метелл Пий ничего не мог с ним сделать, и в Риме начали уже опасаться, как бы он не явился со своим победоносным войском в Италию и не начал здесь новую междоусобную войну. Сенат затруднялся относительно выбора полководца, который мог бы потягаться с Серторием; кроме Помпея, из всей партии никто не мог или не хотел идти на помощь Метеллу, не исключая и консулов, а Помпея не хотели снова сделать главнокомандующим, боясь диктатуры. Наконец, Л. Филипп с обычным прямодушием заявил в сенате, что нет другого средства, как послать в Испанию Помпея, но что он едва ли может и хочет действовать в другой должности, кроме должности проконсула. «Проконсула? – спросил один сенатор. – Частное лицо, всадник?» – «Да, – отвечал Филипп с горькой усмешкой, – ведь он пойдет не за одного, а за двух консулов». Предложение было принято.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю