Текст книги "История Древнего Рима в биографиях"

Автор книги: Г. Штоль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц)

Когда Кинеас возвратился к своему государю и этот последний начал расспрашивать его о виденном и замеченном в Риме, он между прочим сказал, что сенат показался ему собранием царей. «Что же касается народной массы, – заметил он, – то я боюсь, что нам придется сражаться с лернейской гидрой, потому что консул собрал уже войско вдвое многочисленнее прежнего, и при этом еще остается в запасе столько же, если не гораздо больше, способных носить оружие римлян».

В момент получения ответа римского сената Пирр был уже в Кампании. Ответ заставил его изменить направление: он двинулся против Рима, намереваясь в то же время соединиться с этрусками. Нигде не встречал он сопротивления, но и нигде в Лациуме не нашел он открытых ворот; по пятам его шел консул Левин со своей снова вполне укомплектованной армией, в Риме стояло наготове резервное войско, а из Этрурии двигался с третьей армией консул Т. Корунканий, заключивший мир с этрусками. При таком положении дел Пирр счел нужным отступить, хотя в это время он находился уже у Анагнии, в 16 часах от Рима. Он удалился на зимние квартиры в Тарент.

Следующей весной (279 г.) Пирр вторгся в Апулию, где навстречу ему выступило римское войско под предводительством обоих консулов. При Аскулуме завязалась битва. С каждой стороны сражалось около 70 тысяч человек; под начальством Пирра, кроме его туземных войск, находились тарентские ополченцы (так называемые белые щиты), луканцы, бретийцы и самнитяне; под римскими знаменами – кроме 20 тысяч римских граждан, латины, кампанцы, вольски; сабиняне, умбры, марруцины, пелигны, френтаны и арпаны. Пирр разбил свою фалангу на обоих крыльях на небольшие отряды и, приняв за образец римское построение когорт, в преимуществах которого он убедился на деле, расставил эти отряды промежуточно, так что солдаты самнитские и тарентинские, на которых он не особенно мог полагаться, стояли между отрядами его эпиротов; только в центре фаланга составляла одну, плотно сомкнутую, линию. Римляне также выступили в этой битве с нововведением: это были особого рода боевые колесницы, для обороны от слонов снабженные на длинных шестах жаровнями и бревнами с острыми железными наконечниками, которые можно было опускать в случае надобности. В первый день боя Пирру не повезло, вследствие неблагоприятных условий почвы; но на второй он принял все меры к тому, чтобы фаланга могла развертываться совершенно свободно. Битва оставалась без решительного исхода до тех пор, пока колесницы римлян не были опрокинуты слонами, которые вслед за тем врезались в когорты. Римские войска бежали в лагерь, и поле битвы осталось за Пирром. С римской стороны пало 6 тыс. человек, с другой – 3,5 тыс. Римляне впоследствии ложно утверждали, что сражение осталось нерешенным; некоторые историки доказывали даже, что победу одержали римляне и что она была вызвана самообречением на смерть Деция, сына павшего при Сентиниуме и внука погибшего при Везувии Деция. Во всяком случае, Пирр понес в этой битве такие потери, что, как рассказывают, сказал: «Еще одна такая победа – и мы погибли».

В вышеупомянутых двух сражениях Пирр лишился цвета своих войск, последовавших за ним с родины; этот пробел было не так-то легко восполнить, а в то же время и итальянские союзники эпирского царя значительно охладели в своем воинственном рвении, тогда как в римской армии люди вырастали точно из земли. Пирр понял, что с таким стойким народом его боевых средств хватит ненадолго, и с жадностью воспользовался случаем добыть себе новые ресурсы в Сицилии. Там, после смерти сиракузского тирана Агафокла, карфагеняне приобрели первенство над греческими городами в такой степени, что всему острову предстояло скоро перейти в их руки. Вследствие этого жители Сиракуз, Агригента и Леонтин – значительнейших городов Сицилии – отправили послов к Пирру, бывшему зятем Агафокла, и просили его приехать в Сицилию и принять ее под свое владычество. Как только римляне и карфагеняне услышали о союзе Пирра с сицилийскими греками, они заключили, в свою очередь, между собой союз, целью которого было не допускать царя в Сицилию и погубить его в Италии. Но Пирр невредимо прибыл и Сицилию в 278 г., оставив гарнизон в Таренте под начальством Милона и в Локрах под начальством своего сына Александра, и выгнал карфагенян из Сиракуз и вскоре сделался обладателем всего острова, за исключением Лилибеума, где удержались карфагеняне, и Мессаны, которой овладели грабители-мамертиниы, бывшие прежде наемными солдатами Агафокла. Для обеспечения за собой новых приобретений Пирр соорудил флот. Но так же быстро, как он завоевал Сицилию, он и потерял ее, и притом по собственной вине. Он стал обращаться с греками, подчинившимися его власти, как с покоренным, лишенным всяких прав народом, насильно набирал среди них матросов для своего флота и солдат для своей армии, занимал гарнизонами города, произвольно прибегал к самым суровым наказаниям, с нарушением туземных законов, и поступал таким образом даже с теми, кто были его деятельнейшими и мужественнейшими помощниками во всех предприятиях. Так править можно было египетскими или азиатскими подданными, но отнюдь не греками, ставившими свободу выше всего. Легкомысленный народ, раздраженный временным гнетом, нашел карфагенское иго более сносным, чем новое солдатское управление, и значительнейшие города снова стали заключать союзы с этим старым национальным врагом, даже с дикими шайками мамертинцев, чтобы отделаться от своего тяжелого освободителя. Царь увидел себя окруженным изменой и мятежом; но вместо того чтобы последовательно идти своим путем, вместо того чтобы сдержать изменнические города силой и отнять у них всякую точку опоры изгнанием карфагенян из Лилибеума, он имел неблагоразумие внезапно отказаться от Сицилии и вернуться в Италию, где, впрочем, его присутствие было очень необходимо, так как его союзникам, луканцам и самнитянам, предстояла опасность совершенно погибнуть от меча римлян.

К концу 276 г. Пирр переправился со своим флотом и Италию, но на пути понес довольно значительные потери в битве с карфагенянами. С тех пор Сицилия была для него безвозвратно потеряна, потому что при вести об этом поражении сицилийские города отказали отсутствующему царю во всякой помощи деньгами и войсками. На италийском берегу Сицилии лежал укрепленный город Региум, находившийся в то время в руках одного мятежного римского легиона, который, в союзе с мамертинцами, занимавшими лежавшую на противоположном берегу Мессану, давно уже производил разбои и грабежи на море. Пирр сделал попытку овладеть этим городом; но кампанцы, поддерживаемые 10 тыс. мамертинцев, отбили это нападение и завлекли царя в засаду перед стенами города. Завязалась кровопролитная схватка; Пирр был ранен мечом в голову и принужден на некоторое время удалиться из боя. Ободренный этим обстоятельством, один мамертинец, отличавшийся громадным ростом и блестящим вооружением, провозгласил, что он вызывает Пирра на поединок, если тот еще жив. С гневным окровавленным лицом ринулся царь на дерзкого варвара и нанес ему такой страшный удар в голову, что громадное тело, рассеченное сверху донизу, рухнуло на землю двумя половинами. Неприятель в смятении бежал, а Пирр продолжал путь к Таренту, куда прибыл с 20 тыс. человек пехоты и 3 тыс. конницы.

Войско Пирра было уже не то старое, надежное войско, которое он привел с собой из отечества пять лет тому назад; те солдаты лежали мертвыми на полях сражений. Ресурсы его в Италии были также незначительны. За время его отсутствия союзники, а особенно самнитяне, тяжко пострадали от римлян; силы их совсем истощились, доверие к Пирру исчезло. Весной 275 г. Пирр, подкрепленный всем, что было в Таренте способного к военной службе, вторгся в Самниум, где перезимовало римское войско. Во главе его находился консул М. Курий Дентат; заняв твердую позицию на высотах при Беневенте и укрепившись там, он старался избежать битвы до прибытия своего товарища, Лентула, шедшего на соединение с ним из Лукании. Но Пирр желал сразиться раньше. Он приготовился напасть на римское войско перед рассветом и, когда наступила ночь, отправил часть своего войска окольным путем для занятия вершины горы над римским лагерем и нападения на неприятеля с фланга. Движение по неудобопроходимым лесам оказалось продолжительнее, чем рассчитывали; факелы погасли, когда было еще совсем темно, и солдаты сбились с дороги; когда они спустились с горы, солнце стояло уже высоко. Курий двинулся им навстречу и без труда снова загнал в горы утомленных ночным блужданием. После этого он повернул оружие против главной армии Пирра и сразился с ней в открытом поле на Арузинской равнине. Одно римское крыло победило, другое было отброшено фалангой и слонами до самых лагерных укреплений. Решили исход сражения опять слоны, но на этот раз не в пользу Пирра. Осыпанные целым градом пущенных из римских укреплений огненных и снабженных крючками стрел, животные в бешенстве ринулись на свои же войска и обратили их в стремительное бегство. Пирр потерпел полное поражение; его лагерь был взят, два слона убиты, четыре захвачены в плен, а сам он добрался обратно в Тарент в сопровождении нескольких всадников.

Так как уцелевших войск Пирра, в количестве 8 тыс. пехоты и 500 всадников, было недостаточно для продолжения войны в Италии, и так как Антигон, царь Македонии, и другие греческие государи оставались глухи к его просьбам о присылке денег и людей, то в начале 274 г. он возвратился в Эпир, оставив, однако, в тарентской крепости гарнизон под начальством Милона, так как надежда возвратиться не покинула его. Неспокойный нрав его не позволил ему долго оставаться в бездействии. Он предпринял войну против македонского царя Антигона и завладел большей частью его государства. Но вместо того чтобы утвердить свое владычество в Македонии, он снова сделал скачок в сторону, повернув оружие против Пелопоннеса, Спарты, Аргоса, куда последовал за ним Антигон, снова сделавшийся полным обладателем Македонии. Пирр занял уже часть города Аргоса, когда Антигон и спартанский царь Арей вытеснили его оттуда. В схватке, завязавшейся по этому случаю на улицах города, он получил незначительную рану; но в ту минуту как он устремился с мечом на аргосского юношу, нанесшего ему этот удар, мать молодого человека, смотревшая на бой с крыши одного дома в сообществе других женщин, так сильно пустила ему в голову черепицей, что он упал без чувств. Солдаты Антигона узнали его и потащили в близлежащую колоннаду. Когда он начал приходить в себя, один солдат, смущенный и испуганный его страшным взглядом, дрожащей рукой отрезал у него голову, совершив эту операцию медленно и с большим трудом. Алкионей, один из сыновей Антигона, принес голову своему отцу и кинул ее к его ногам. Возмущенный такой дикой жестокостью, Антигон палкой выгнал сына из комнаты и назвал его разбойником; сам же он закрыл лицо плащом и плакал, думая о превратностях человеческой судьбы, которые так удивительно проявились и в его собственном семействе, на его отце Димитрии Полиоркете и деде Антигоне. Он приказал с подобающими почестями сжечь голову и труп Пирра и отпустил в Эпир плененного сына его Гелена. Смерть Пирра произошла в 272 г. В Эпире наследовал ему сын его Александр II, с преемником которого, Пирром III, прекратилась эта династия (в 219 г.). После этого жители Эпира ввели у себя демократическое правление, существовавшее до тех пор, пока эта страна, вместе с Македонией, была присоединена к Римской империи.

Антигон, противник Пирра, сравнивал этого последнего с игроком, которому часто везло, но который никогда не умел воспользоваться своим счастьем. И он действительно был таков. Не приобретенное имело для него прелесть, а сам процесс приобретения, борьба, труды, риск. Поэтому вся жизнь его имела такой непостоянный, тревожный характер, была так похожа на жизнь искателя приключений. Пирра часто сравнивали также с его родственником, Александром Великим. Правда, что его план основать западногреческое государство, средоточие которого составили бы Эпир и эллинские города, был так же отважен и смел, как план Александра; но для достижения этой цели Пирру недоставало того верного расчета средств, той твердой последовательности в действиях, тех творческих способностей государственного мужа, которыми Александр обладал в такой высокой степени. Пирр был только воин, правда, первый воин своего времени; но для основания государства необходимо нечто большее, чем храбрость и полководческий талант. Будь его противником даже менее воинственный народ, чем римляне, планам его тоже пришлось бы потерпеть неудачу. Если, однако, мы и должны признать его скорее искателем приключений, чем героем, то он все-таки остается для нас почтенной и симпатичной личностью, как открытая и честная натура, пренебрегавшая азиатской роскошью и церемониями, которыми остальные преемники Александра окружали свои новые престолы, и ни разу не запятнавшая себя безнравственностью и порочностью того испорченного века.

В том самом году, когда пал Пирр (272 г.), римлянам полностью покорились и его союзники в Италии – самниты, луканы и бреттийцы, а Милон сдал город Тарент осаждавшему его римскому войску. Карфагенский флот, стоявший в тарентской гавани с целью овладеть этим важным городом, отступил под тем предлогом, что он будто бы хотел только помочь своему союзнику, Риму, согласно договору. Таренту позволили сохранить свободное самоуправление, но он должен был выдать все свое оружие и корабли и снести городские стены. Два года спустя был завоеван и Региум, причем понесла кровавое наказание мятежная шайка, которая за десять лет до того завладела этим городом, умертвив его жителей, и основала на этом месте разбойничье государство. В 266 г., т. е. через сто лет после уравнения прав обоих сословий, покорились Саллентины в Калабрии и Сарсинаты в Умбрии, и таким образом теперь вся Италия оказалась в руках римлян.

Римляне поспешили обеспечить за собой эти новые завоевания устройством военных дорог и колоний. Соединенные в одно государство народы и города находились в весьма неодинаковых отношениях к господствующей власти. Небольшая часть их пользовалась всеми правами римского гражданства; разнообразные виды подданства остальных распадались на три главные категории: пассивное право гражданства, или гражданство без права голоса, и занятие почетных должностей, латинское и нелатинское союзничество.

17. Гай Фабриций Лусцин

Гай Фабриций – наиболее известная личность среди римлян в пору войны с Пирром. Римляне в своих рассказах противоставляли его, как представителя всех римских добродетелей той эпохи, первому чужеземному царю, с которым они мерялись силами, даровитейшему представителю тогдашнего греческого мира, и, по их словам, его простая, неподкрашенная чистота души высоко ценилась тонкообразованным греком. Фабриций был по происхождению герник, вероятно, из города Алатриума, который в 306 г., при восстании герников, остался верен римлянам вместе с другими двумя городами и поэтому сохранил все гражданские права, между тем как остальным герникам было оставлено только пассивное право гражданства. Надо полагать, что вскоре после этого он переселился в Рим, где, благодаря своим дарованиям, честности характера и пламенным заботам о благе и величии государства, сделался одним из наиболее выдающихся граждан и достиг высших государственных должностей. Но это не помешало ему остаться бедным и сохранить простоту и строгость нравов своей родины.

Уже до появления Пирра в Италии Фабриций играл в Риме важную роль. Когда в 284 г. луканы, тарентинцы и другие города и народы в Южной Италии затеяли восстание, чтобы вместе с этрусками, умбрами и галлами уничтожить ненавистный Рим, этот последний, встревоженный таким движением, отправил Фабриция в качестве посланника к союзным городам для предостережения их от нововведений, которые могли оказаться для них пагубными; но союзники удержали Фабриция в плену, без сомнения с той целью, чтобы этим способом добиться возвращения своих заложников, и продолжали свои происки. Вскоре война шла полным ходом. Каким образом Фабриций получил свободу, нам неизвестно; мы знаем только, что в 282 г. он уже сражался в звании консула с самнитянами, луканами и бреттийцами. Многочисленное войско союзных народов осадило город Турин, примкнувший к Риму для спасения себя от нападений соседей. Фабриций двинулся туда. Когда римские солдаты увидели перед собой неприятельскую армию, значительно превосходившую их численностью, им стало страшно, и они не посмели вступить в битву. Тут один юноша необыкновенного роста возвысил голос для возбуждения храбрости в войске, схватил лестницу, пробился сквозь ряды неприятелей к укреплениям неприятельского лагеря и взобрался на стену. Отсюда он стал энергично звать к себе римлян. С дикой яростью бросились они на оробевшего врага и положили на месте 20 тысяч человек; 5 тысяч, в том числе предводитель армии, Статилий, были взяты в плен. На следующий день, при раздаче наград, мужественный великан-юноша, которому римляне были обязаны победой, не явился для получения своего венка из рук консула; из этого обстоятельства заключили, что то был бог Марс, явившийся на помощь своему народу; такое предположение подтверждалось еще тем, что его шлем был украшен двумя султанами, как обыкновенно изображался этот бог в статуях. Вследствие этого Фабриций приказал совершить благодарственное празднество в честь Марса. Город Турий увидел себя освобожденным, и благодарные жители почтили консула статуей, которую они воздвигли в Риме. После этого главного подвига Фабриций одержал еще много других побед над самнитянами, бреттийцами и луканцами, завоевал и разрушил многие города, разорил большое количество деревень и собрат такую богатую добычу, что оказалось возможным не только одарить войско самым щедрым образом и заплатить за граждан военную подать того года, но и внести в государственную кассу 400 талантов. Заслуги полководца были награждены блестящим триумфом.

В этом походе Фабриций прошел весь Бруциум до самого Региума и для защиты этого последнего оставил там кампанский легион под начальством Деция Юбеллия. Этот легион, как мы уже говорили, скоро отпал от Рима, умертвил жителей Региума и в продолжение целых десяти лет занимался грабежами и разбоями. Город Тури и в следующем году перешел в руки тарентинцев.

В битве при Гераклее Фабриций сражался в качестве легата. Нанесенное римлянам поражение не привело их в уныние, и как смотрел на него Фабриций, видно из его слов, что Пирр победил не римлян, а только полководца Левина. Зимой, последовавшей за походами 280 г., после того, как римляне отвергли предложение Кинеаса о мире, они отправили к Пирру посольство, добиваясь выдачи пленных. Для достойного представительства римского имени пред греческим царем были избраны три почетнейших гражданина: Фабриций, спаситель Турий, П. Корнелий Долабелл, победитель сенонов, и Кв. Эмилий Пап, покоритель войев. Пирр принял посланников с самыми высокими почестями; чтобы защитить их от неприятностей и оскорблений, он выслал к ним на границу Тарентинской области стражу телохранителей, а у ворот своей столицы встретил их сам со своими полководцами, Надежда на мир еще не была потеряна эпирским царем, и потому он старался радушным приемом расположить посланников в свою пользу вызвать в них готовность содействовать заключению мирного договора. Во внимание к их заслугам и чтобы доказать свое высокое уважение ко всему римскому народу, он освободил всех пленных, не взяв за то никакого выкупа; по другим известиям, он дозволил этим пленным отправиться в Рим на праздник Сатурналий и затем остаться там в том случае, если сенат согласится заключить с ним мир; в противном случае они должны были вернуться обратно. Он мог предполагать, что отпущенные на таком условии пленники и их родственники употребят все старания в пользу мира; но усилия их остались бесплодны. В назначенный день все они были отправлены обратно в плен; сенат пригрозил смертной казнью всякому, кто подумал бы остаться в Риме.

Рассказ об этом посольстве изукрашен многими, не совсем правдоподобными, подробностями, которые все вертятся на изумительном величии души Фабриция. Судя по ним, Пирр, очень много слышавший о честности и полководческих талантах этого человека, оказывал ему совершенно исключительный почет и старался всевозможными отличиями приобрести в свою пользу его сильное влияние. Он предложил Фабрицию в подарок большую сумму золота, отнюдь не в вознаграждение, как он выразился, какой-нибудь темной услуги, но только как доказательство его приязни и уважения. Так как эта попытка подкупа не удалась, то Пир задумал (и уж это, конечно, выдумка) победить упорство стойкого римлянина страхом, с помощью слона: во время одной из конференций с Фабрицием он спрятал за занавесом самого большого из своих слонов; по данному царем знаку занавес отдернули, и чудовищное животное со страшным ревом протянуло свой хобот над головой римского полководца. Но тот остался совершенно спокойным и с улыбкой сказал Пирру: «Как вчера не соблазнили меня твои деньги, так сегодня ничего не поделает со мной твой слон!

Однажды за обедом Кинеас рассказывал о доктрине философа Эпикура и его приверженцев, эпикурейцев которые учили, что наслаждение жизнью есть высочайшее благо, и потому воздерживались от всякого занятия государственными делами, могущего помешать приятному препровождению времени. «Я бы желал, – сказал Фабриций, – чтоб Пирр и самнитяне держались этого учения, пока мы ведем с ними войну». Ум и характер Фабриция ценились эпирским царем так высоко, что он просил славного римлянина содействовать ему в заключении мира и затем переехать к нему в Эпир в качестве его первого друга и полководца. Такое предложение показывает, какое неверное понятие имел Пирр об образе мыслей истинного римского патриота. Фабриций отвечал, что ни царю, ни его окружению не придется по сердцу его откровенность, что свою бедность он ценит выше богатств и тревожных забот единодержавного повелителя, Летом следующего года (279) Фабриций участвовал в качестве легата в битве при Аскулуме и был ранен. В 278 г. его избрали консулом вместе с Эмилием Папом, который и в первое свое консульство имел его своим товарищем. Оба они выступили против Пирра. Как только эпирский царь услыхал, с какими полководцами ему предстоит иметь дело, он прервал свои военные приготовления и стал собираться в Сицилию. В то время как оба консула стояли лагерем недалеко от войска Пирра, Фабрицию принесли однажды от лейб-медика (или одного из приближенных) царя письмо, в котором писавший предлагал за приличное вознаграждение отравить своего государя. Оба консула с омерзением отнеслись к преступному предложению тотчас же уведомили об этой измене царя. «Мы извещаем тебя об этом, – писали они ему, – не для того, чтобы снискать твою благодарность, но с той целью, чтобы в случае твоей смерти избежать клеветы и не навлечь на нас обвинений, что мы почувствовали себя неспособными решить войну на открытом поле битвы и потому прибегли к низкому вероломству». Прочтя это письмо, Пирр, как рассказывают, воскликнул: «Клянусь, скорее солнце сойдет со своей дороги, чем Фабриций – с пути добродетели!» Вслед за тем он подверг лейб-медика заслуженному наказанию, в вознаграждение же благородства Фабриция отпустил всех римских пленных безвозмездно. Но римляне, чтоб не остаться в долгу у неприятеля, освободили такое же число пленных самнитян и тарентинцев и снова отвергли предложенный мир.

После отъезда Пирра в Сицилию римляне воспользовались этим случаем для покорения покинутых им союзников его в Южной Италии. Фабриций успешно воевал с самнитянами, луканами, бреттийцами и тарентинцами и истечении срока своего консульства отпраздновал победы над ними триумфом. С городом Гераклеей, близ которого Пирр за два года до того разбил римлян, Фабриций заключил союз и этим доставил римлянам важный опорный пункт, благодаря которому союзники Пирра и занятая им в Южной Италии местность разъединились. В 275 г., ознаменовавшемся победой, одержанной над Пирром при Беневенте другом и единоплеменником Фабриция, Курием Дентатом, Фабриций занимал должность цензора вместе с Эмилием Папом, его двукратным товарищем по консульству. Оба они выступили энергичными противниками повсюду распространившейся роскоши; П. Корнелий Руфин, бывший два раза консулом и один раз диктатором, был исключен ими из сената за то, что держал дома для своих обедов десять фунтов серебряной посуды. Может быть, это было сделано ими и с целью наказания за корыстолюбие и несправедливость, которыми Руфин ознаменовал свою полководческую деятельность. У обоих цензоров вся серебряная утварь ограничивалась одной чашей и одной солонкой для жертвоприношения.

Вероятно, к последним годам жизни Фабриция относится следующий рассказ, свидетельствующий о его простоте и воздержанности. К нему явились посланники от самнитян с большими денежными подарками. Они напомнили о великих и многих благодеяниях, оказанных им самнитянскому народу после мира, дарованного их стране через его благосклонное посредничество, и просили принять привезенный подарок, так как у него не было достаточных средств, чтобы жить сообразно его величию и достоинству. Старик провел руками по ушам, глазам, носу, рту, груди и животу и ласково отвечал посланникам: «Пока все это находится в моей власти, я ни в чем не буду ощущать недостатка».

При таком образе мыслей Фабриций действительно оставался бедняком до конца жизни. Когда он умер, государство должно было принять на свой счет снабжение его дочери приданым и во внимание к его заслугам позволило, вопреки закону двенадцати таблиц, похоронить его самого и на будущее время хоронить его потомков внутри города. «Этим постановлением, – говорит Нибур, – было признано, что он вел богоподобную жизнь и что поэтому его кости не могли, как всякая другая жертва смерти, осквернить чистоту земли, на которой построены храмы небесных богов, точно так же как тень его не могла сделаться зловещим привидением, которое явилось бы на землю, чтобы смущать и тревожить живых».