Текст книги "Сибирь, союзники и Колчак т.1"

Автор книги: Г. Гинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Все стороны обнаружили склонность к уступкам и к взаимному соглашению; характерно, что ни разу не приходилось прибегать к голосованию, все решения принимались по соглашению, речи отличались спокойствием и выдержкой. Допущение многочисленных организаций и заключение о них мандатной комиссии исходили из желания более полного представительства населения, но не связывались с законностью или незаконностью права на власть того или иного правительства.

Но Челябинское совещание было только прелюдией. Страсти должны были разгореться при решении вопроса о личном составе самого совещания. Было решено созвать это совещание в Уфе.

Делегация эсеров у Вологодского

Еще в Томске, во время сессии Областной Думы, к председателю Совета министров явилась делегация партии социалистов-революционеров. В ее составе были Кроль, Фельдман, Гольдберг и еще двое – все киты сибирской эсеровщины. Хотя эта делегация принималась Сибирским Правительством in corpore (лат. в полном составе. — Ред.), но ввиду просьбы самой делегации об удалении «посторонних» лиц я не присутствовал на приеме и узнал о содержании беседы из разговоров с членами правительства.

Речь шла о делегатах Правительства на совещании об организации всероссийской власти. Партия «договаривалась» с Правительством о том, что Гришин-Алмазов и Михайлов не будут командированы в качестве делегатов.

По-видимому, это было обещано и выполнено. Михайлов сам отказался, а Гришина-Алмазова устранили совершенно.

Когда после приезда из Омска происходило первое заседание Сибирского Правительства, Шатилов заявил, что для него вопрос о лицах, командируемых на совещание, и вопрос о резиденции являются настолько существенными, что оттого или другого решения зависит его дальнейшее участие в составе Правительства.

Подобные ультиматумы Шатилова всегда обнаруживали, какие инструкции он получил от партии.

Административный Совет

Поучительная сессия Думы обнаруживала политическую немощность Сибирского Правительства, его неспособность самостоятельно, без помощи управляющих министерствами, т. е. делового аппарата управления, находить определенную линию поведения и проводить ее в жизнь, не поддаваясь влияниям. Мысль о создании Административного Совета, о котором говорилось еще во времена Западно-Сибирского Комиссариата, опять стала злободневной. Обстоятельства складывались благоприятно. Министр Крутовский уехал, Вологодский стремился в отпуск, отдохнуть, один из министров должен был поехать на Государственное Совещание. Стало быть, кворум Правительства исчезал, кому-нибудь надо было передать законодательную власть.

Так под давлением обстоятельств одиозная идея Административного Совета, легализировавшая политическое влияние делового аппарата, получила признание. Постановление об учреждении Административного Совета, помеченное 24 августа 1918 г. (Собр. Узак., Сиб. Прав., №9, ст. 82), подписано Вологодским, Патушинским, Серебренниковым и даже Шатиловым. Председателем Административного Совета был назначен член Правительства Серебренников.

Самыми важными правами Административного Совета были право обсуждать все проекты постановлений и общих распоряжений Совета министров, рассматривать кандидатуры на важнейшие административные должности и право решать окончательно всякие дела, переданные на окончательное решение Административного Совета. Первое связывало Правительство солидарным мнением незаменимой в то время группы фактических министров, а последнее давало возможность Административному Совету выступать иногда в качестве полномочного заместителя Совета министров.

К этому времени Административный Совет состоял из следующих лиц: проф. Сапожникова (народное просвещение), Гришина-Алмазова (Военное министерство), инж. Степаненко (пут. сообщ.), проф. Гудкова (торговля и промышленность), доц. Петрова (земледелие), прис. поверен. Старынке-вича (Министерство внутреннихдел), Зефирова (продовольственное дело), Шумиловского (Министерство труда), Морозова (Министерство юстиции), прив.-доц. Головачева (Министерство иностранных дел), Буяновского (Министерство финансов) и проф. Гинса (Управл. делами совета министров).

Все эти лица, принадлежавшие к различным политическим группам, связаны были постоянно общностью и дружностью работы, протекавшей с воодушевленным напряжением. Я помню, что в течение июня—августа я только несколько вечеров располагал свободными часами, которые мог посвятить личной жизни. С утра до поздней ночи, с перерывом только на обед, мы просиживали за работой или на заседаниях, и в это время работа действительно шла и гладко, и плодотворно. Наладилось продовольственное дело, стали заполняться сберегательные кассы, шла подготовка к организации сибирской армии, постепенно вносился порядок во все отрасли управления.

Сила Административного Совета заключалась в его беспартийности. Эта коллегия руководилась идеями реальной политики и ставила перед собой деловые, практические задачи момента.

Несколько характеристик

Частные совещания делового кабинета происходили обычно под председательством проф. Сапожникова. Этот известный ученый-исследователь, ботаник по специальности, выдающийся профессор и смелый путешественник по Алтаю, Монголии и Алатау (в Семиречье), совершивший до 20 экскурсий и сохранивший всю энергию и бодрость, несмотря на свои 56 лет, проявил большую выдержку и такт как председатель. Опыт ректора Томского университета, которым был В. В. Сапожников, приучил его к объективному и ровному отношению к различным мнениям, и его резюме бывали вполне беспристрастны и правильно передавали оттенки высказанных мыслей.

Но как политический деятель проф. Сапожников терял от этой, быть может, именно во времена ректорства сложившейся в нем склонности искать компромиссных, «соглашательских» выходов, проводить не свою, а среднюю точку зрения, что вполне уместно в академической жизни, но едва ли полезно в деле управления государством.

В период управления Сибирского Правительства эта черта В. В. Сапожникова мало давала себя знать, потому что единодушие членов Административного Совета по всем основным вопросам было полное, но она сказалась на выборах Директории, куда Сапожников был делегирован от Сибирского Правительства.

Гришин-Алмазов, еще совсем молодой человек, ушедший с войны в чине подполковника, отличался ясностью ума, точностью и краткостью слога. Он отлично говорил, без цветистости и пафоса, но с темпераментом и убедительностью. Доклады его в Совете министров были всегда удачны. С его стороны не проявлялось упрямства и своеволия, он был лоялен к власти, но не скрывал, что, представляя реальную силу, он требует, чтобы с ним считались.

Его тенденции были очень определенны. Он стремился к созданию всероссийского правительства, но сохранению сибирской армии. Его симпатии были на стороне единовластия, но он считал тактически несвоевременным останавливаться на этой форме власти. Я не знал в Омске военного, который бы годился больше, чем Гришин, для управления Военным министерством в демократическом кабинете.

Недостатком Гришина была его самоуверенность. Он был убежден в неспособности всех прочих конкурировать с его влиянием и значением в военных кругах. Он игнорировал министров Сибирского Правительства, забывая, что это может вооружить их против него, и действительно нажил себе врагов, например, Патушинского, исключительно наличной почве, из-за не отданного визита. Даже Вологодский «имел зуб» против Гришина, который, как ему казалось, оказывал председателю Совета министров недостаточное уважение. Все это проистекало исключительно из-за молодой самовлюбленности генерала, не интересовавшегося тем, как к нему относятся окружающие.

Важное дело управления путями сообщения попало в надежные руки инженера Степаненко. Он не принадлежал к числу людей, которые блещут знаниями или способностями, но он обладал большим опытом старого железнодорожника (ему было 52 года). Он добился высшего образования путем настойчивой работы, преодолевая лишения, и после окончания Технологического Института намеренно прошел школу простого труда в качестве линейного служащего. Революция застала его на ответственном посту заведовавшего Владивостокскими мастерскими, где производилась сборка американских вагонов и паровозов, а большевистский переворот – на посту помощника управляющего Омской железной дорогой.

Как управляющий Министерством путей сообщения Степаненко обнаружил смелость и твердость. Он решительно насаждал дисциплину и проводил принцип сдельной оплаты труда, на который перешли теперь и большевики.

Проф. Гудков, ставший во главе министерства торговли и промышленности, – еще молодой человек. Он родился в 1880 г. По специальности он – геолог, по происхождению – сибиряк, много работавший в различных горных районах Сибири и Урала. По политическим убеждениям он заявил себя сочувствующим социал-демократам меньшевикам, но в сущности был всегда беспартийным.

Этот симпатичнейший человек обнаруживал, однако, некоторую бесхарактерность и, казалось, тяготился своей ролью министра, к которой чувствовал себя мало подготовленным; он находился под влиянием своего товарища Виттенберга, человека самоуверенного и мало симпатизировавшего Правительству.

Управляющий Министерством земледелия, доцент Петров, коренной сибиряк, тоже молодой человек, 34 лет, экономист по образованию, много занимался экономической географией Сибири теоретически, а в качестве заведовавшего статистическими работами Акмолинского переселенческого района он близко соприкасался с ее реальной жизнью. Он хорошо знал все части Азиатской России, так как служил и на Дальнем Востоке, и в Омске.

Петров, несомненно, передовой человек, но ярый ненавистник всякой демагогии. Его выступления были ярче, когда он нападал, но в них не всегда проявлялась необходимая министру сдержанность.

Ответственное Министерство внутренних дел оказалось обиженным судьбою. С самого свержения большевиков и до падения Директории оно оставалось, в сущности, бесхозяйственным. Твердого и опытного администратора, который сумел бы наметить программу укрепления государственности в стране и провести эту программу в жизнь, не находилось. Крутовский был человек здравомыслящий, но он не интересовался министерством; смотрел на свое управление им как на временное и больше уделял внимания делам родной ему Енисейской губернии, чем прочим. По рекомендации Патушинского, оговорившегося, впрочем, что он лично не любит этого человека, но находит его подходящим, был приглашен управляющим министерством присяжный поверенный Старьшкевич, проходивший судебный и адвокатский стаж и проявивший себя в период с 1904 по 1917 г. активным политическим деятелем. Политическая физиономия Старынкевича была неясна. Хотя он и называл себя примыкающим к социалистам-революционерам, но среди последних он был «вороной в павлиньих перьях». Его повадки были чисто буржуазными, и его революционность казалась напускной, исключительно для политической карьеры. Он работал и в адвокатском союзе, и в революционной организации солдат и офицеров. Попав в Сибирь, в ссылку, он поселился по отбытии срока в Иркутске, где состоял юрисконсультом многих фирм и хорошо зарабатывал. Старынкевич был хорошо знаком с Керенским; он вообще обнаруживал тяготение к кругам, стоявшим у власти. На пост управляющего министерством он был приглашен с должности прокурора Иркутской палаты, которую занял в 1917 г. – 42 лет от роду.

Старынкевич наметил правильную программу деятельности, но проявил мало воли для ее осуществления. В своем интервью («Сибирский Вестник», № 18) он указал на необходимость координации действий военных и гражданских властей при исключительных положениях, замещения должностей управляющих губерниями лицами, независимыми от партий и авторитетными, на необходимость создания хорошей милиции и финансовой поддержки самоуправлений. В этой программе было, однако, мало конкретности: как именно будут выполнены намеченные задачи, оставалось неясным.

Вступивши в управление министерством в августе, Старынкевич в сентябре поехал в Уфу, на Государственное Совещание, и вернулся оттуда уже министром юстиции Всероссийского Правительства.

Министерство продовольствия принял Зефиров. Его стаж – разнообразная практическая деятельность, сначала статистика, потом продовольственного работника. Он был хорошим уполномоченным Министерства продовольствия, а потом инспектором продовольственных организаций в Западной Сибири. Заняв пост управляющего Mинистерством продовольствия, он принялся за дело с большим рвением и пользовался поддержкой как буржуазного мира, так и кооперации. По прежней своей деятельности он хорошо знал всех причастных к торговле продовольственными продуктами. Благодаря, однако, своему природному добродушию и молодости (ему было 32 года) он слишком доверялся своим сотрудникам. Помимо того, он расположен был к домашнему кейфу и в последние стадии его пребывания у власти стал полениваться.

Разнообразие предыдущей деятельности приучило Зефирова смело высказываться по любому вопросу. Сын учителя духовного училища, постоянного земского гласного, он с гимназических лет сотрудничал с отцом в дорожном, учебном, кредитном деле. В качестве статистика Зефиров участвовал в исследованиях инородческого хозяйства и условий проведения Волго-Донского канала и Южно-Сибирской магистрали. Во время службы в Благовещенске работал и над изучением золотопромышленности, и в местном рабочем бюро, и в городском кооперативе. Все это служило несомненным признаком живости характера и любознательности Зефирова, давало ему большой опыт, но приучало к некоторой самоуверенности и «легкости» выводов и решений.

Интересной фигурой в Административном Совете был JI. И. Шумиловский, учитель по профессии, социал-демократ по убеждениям, пробывший на фронте сначала солдатом, а потом военным чиновником почти всю войну и после революции занявший видное место выборного члена армейского комитета 9-й армии. При его литературных и ораторских способностях и сравнительной молодости (41 год) он мог играть крупную роль, но благодаря некоторым своим привычкам, особенно развивающимся в военной обстановке, он терял значительную часть своей работоспособности и энергии и, как он правильно говорил сам о себе, оживал лишь по вечерам, когда его голова работала всегда ярче.

Ближайшим сотрудником Патушинского и членом Административного Совета являлся по ведомству юстиции А. П. Морозов, бывший председатель Барнаульского окружного суда. Этот почтенный человек, в высшей степени честный и добросовестный, с большою неохотою, под давлением товарищей по службе, согласился принять на себя обязанности товарища министра и был на этом посту не политическим деятелем, а честным и трудолюбивым чиновником.

Pro domo sua

Говорить о самом себе неудобно, но одно заблуждение, прочно укоренившееся в Сибири, мне хотелось бы рассеять. Молва приписывала Гинсу большее значение, чем в действительности на его долю выпало. Эта молва сложилась в первый период истории Омска, когда правило Сибирское Правительство. Действительно, в качестве управляющего делами Правительства, т. е. пяти «венценосцев», как мы шутя называли Вологодского, Крутовского и прочих избранников Думы, при отсутствии у самой этой пятерки строго продуманной политической программы, управляющий делами должен был стать spiritis movens

Сибирского Правительства. Быть может, если бы я имел привычку предварительно подготавливать тех или других членов Правительства к намеченному мной решению, иначе решился бы вопрос о Сибирской Областной Думе и были бы избегнуты те позднейшие конфликты и интриги, которые расшатали авторитет Сибирского Правительства. Но в это время у меня не хватало еще политического опыта. Кроме того, мне органически неприятна была роль заговорщика, и я стремился всеми силами создать коллегиальный орган, который мог бы заменить меня в роли подготовителя и критика политических мероприятий. Создание Административного Совета — вот реальный результат моей деятельности и, можно сказать, настойчивости, с которой я добился организации этого учреждения. Добившись этого, я считал себя свободным и стремился уйти для занятий наукой.

Если считать Административный Совет учреждением вредным, то, конечно, и моя деятельность должна быть оценена отрицательно. Но отрицательная оценка деятельности Административного Совета исходила только из партийных кругов. Кто же объективно изучит историю работ Совета и его политики, тот не осудит его.

Наряду с политикой мне приходилось вести большую техническую работу. На меня падала почти целиком обязанность редактирования законодательных актов, правительственных заявлений, речей, деклараций и т. д., и я приложил все усилия, чтобы создать государственную внешность Сибирскому Правительству. В этом было главное содержание моей работы.

Увольнение Гришина-Алмазова

Кто из состава Административного Совета мог быть наиболее одиозен партийным левым кругам? Сапожников, Гудков, Степаненко, Шумиловский, Зефиров и другие – все это лица, политически не представлявшиеся опасными, смещение которых притом, если бы оно понадобилось, было бы нетрудным. Один только Гришин-Алмазов представлялся силой, с которой следовало бороться, потому что за ним стояла – так, по крайней мере, казалось – армия.

Вологодского и Шатилова настроили надлежащим образом в Томске. Патушинский ненавидел Гришина главным образом из личной антипатии и зависти. Его раздражала даже внешность Гришина. «Это не офицер, а актер или журналист, или кто хотите», – говорил он.

Большинство против Гришина в пятерке было обеспечено. Оставалось только найти повод.

В конце августа Вологодский уехал на короткое время в отпуск, я тоже. На политическом горизонте все казалось безмятежно спокойным. Я жил в деревне, в 60 верстах от Омска.

В это время производился призыв. Нехотя деревня подчинялась, мобилизация происходила успешно, но при обычной картине набора – с неизбежным пьянством и буйством.

Хотя деревня и славилась как дачное место, но ничего привлекательного в ней в ту пору уже не было. Природа увядала: сказывался конец августа, когда солнечное тепло неожиданно уступало место холодному ветру, а бирюзовое небо заволакивалось в серый плащ легких, но неприветливых облаков. Единственное, что подкупало утомленного горожанина, – это безмятежный покой. Даже пароходы проходили здесь, не останавливаясь, бесшумно и редко, и никаких новостей не доносилось и, верно, долго не донеслось бы, несмотря на близость столицы, хотя бы там происходил коренной переворот.

– Зачем эта война? – недоумевали крестьяне.

– Зачем втягивать церковь в политику? – возмущался священник, выгружая сено. – Разве красные не люди, и мы не должны за них молиться?

Такова была сибирская деревня, замкнутая в себе самой, оторванная от мира, равнодушная.

Через несколько дней уже хотелось вырваться из этого дикого спокойствия и равнодушия, нарушаемого лишь ночным буйством и пьяными криками. И вдруг непривычный шум мотора – и через несколько минут я читаю записку Вологодского.

«Вызванный Советом экстренно, я уже в Омске. Очень прошу Вас приехать тотчас по получении этой записки в Омск. Мне надо серьезно с Вами переговорить перед поездкой на Дальний Восток. Может быть, Вы поехали бы со мной».

Это было 4 сентября. В тот же день я был в Омске.

Меня ожидали большие новости: Гришин-Алмазов ввиду его выступления против союзников отстранен от должности по настоянию товарища министра иностранных дел Головачева.

Как факт увольнения, так и мотивы его показались мне не только неожиданными, но и совершенно невероятными.

После недели отсутствия в Омске я не мог ничего понять.

Головачев никогда не пользовался расположением Гришина, и его выступление против генерала было понятно. Но мотивы! Не кто иной, как Головачев, всегда призывал Сибирское Правительство не высказываться определенно против Германии, потому что «судьбы Господни неисповедимы». Дружба Головачева с генералом Беловым (в действительности не Беловым, а Виттекопфом) давала повод подозревать молодого дипломата в германофильстве.

Именно Гришин настаивал, чтобы Совет министров декларировал свое твердое намерение восстановить русско-германский фронт, и не кто иной, как Головачев, противодействовал подобному заявлению.

В начале августа Совет министров опубликовал следующую декларацию:

«Освобождение земли Сибирской близится к концу. Настает пора для Сибири приступить к разрешению новых, еще более трудных и ответственных задач, начертанных на ее знамени: ей предстоит содействовать восстановлению других частей Российского государства, раздробленного Брестским миром, которого не признают народы России.

Для осуществления этих задач Временное Сибирское Правительство считает своим первейшим долгом создать сильную и мощную духом армию и объявляет призыв в ряды войск двух молодых годов.

Вместе с тем Временное Сибирское Правительство выражает уверенность в том, что быстрое возрождение государственности в Сибири и ее молодой, но славной армии явится залогом того, что придет день, когда истерзанная и плененная врагами Россия станет вновь свободной и великой».

Гришин-Алмазов в это время находился в Челябинске. Он был взбешен эзоповским языком декларации, в которой не говорилось, как относится само Правительство к Брестскому миру и намерено ли оно послать сибирскую армию на русско-германский фронт.

Гришин категорически требовал ясного заявления по этому вопросу. Тон его требования показался Вологодскому дерзким, и с этого времени Вологодский стал считать Гришина опасным человеком.

Вопреки протестам товарища министра иностранных дел составлено было новое заявление, в совершенно ином тоне.

«Россия воскресает. Освобождены почти вся Сибирь, Урал и Поволжье. Каждый день приносит новую победу государственности над гнетом насилия и анархии. Близится день, когда сибирская армия с другими братскими и союзными силами станет в ряды борцов на новом русско-германском фронте.

Временное Сибирское Правительство считает Сибирь частью нераздельной России. Вместе со всей Россией оно не признает Брестского мира и в предвидении грядущего объединения областных правительств под одной общероссийской властью торжественно заявляет, что все договоры и обязательства перед союзниками так же обязательны для Сибири, как и для прочих частей России, и что во имя общероссийских и союзных интересов сибирская армия готовится к совместной с союзниками мировой борьбе».

– Значит, вы объявляете войну Германии? – сказал товарищ министра Головачев, выслушав это заявление.

Шатилов вздохнул, почти со стоном.

Тем не менее, заявление подписали все пять министров, а контрас-сигнировали Гришин-Алмазов и я.

И вот теперь этот самый Гришин-Алмазов обвиняется в выступлении против союзников!

Как оказалось, Гришин-Алмазов в Челябинске, после ужина с выпивкой, возбужденный очень резкими и неприятными для русского патриота ироническими замечаниями английского консула в Екатеринбурге, бросил замечание, что «русские менее нуждаются в союзниках, чем союзники в русских, потому что только одна Россия может сейчас выставить свежую армию, которая в зависимости от того, к кому она присоединится, решит судьбу войны».

Эти слова генераладали повод для выступления иркутского консульского совета, поднялся шум, и враги Гришина решили использовать момент.

Успеху похода против Гришина помогли, как всегда, интриги в военной среде. Честолюбивый Иванов-Ринов, который сам по себе не рискнул бы выступить против начальства, в данной обстановке не стал, конечно, отклонять от себя столь легко дававшуюся карьеру. Все это концентрировалось вокруг него, жаждало свержения Гришина в чаянии повышений в чинах и должностях.

Указ об увольнении Гришина был подписан. Уволен был без прошения, без назначения на какую-либо другую должность человек, которому Сибирское Правительство адресовало специальную Грамоту с признанием его заслуг. Такое увольнение не предвещало ничего хорошего. Оно могло внести только деморализацию. Можно ли уважать начальство, которое возносится и свергается с такой легкостью? Революции отучают от уважения к власти, непрочность которой постоянно иллюстрируется переворотами. Беспричинные смещения должностных лиц разлагают государство еще больше.

Несколько дней было заполнено борьбой, возникшей на почве отставки Гришина. Административный Совет понял политическую опасность такого произвола со стороны Правительства, которое и не подумало спросить мнения своих ближайших сотрудников, разделявших с ним и труды, и риск начатого дела. «Мы – "избранники", а вы кто?» – вызывающе спрашивал Патушинский, отлично знавший, что избрания не было, что выборы в подпольном заседании каких-нибудь двух десятков эсеров из ста пятидесяти членов Областной Думы, без соблюдения элементарных правил голосования, были политической авантюрой, и что картина «выборов» скрывалась только для того, чтобы сохранить «лицо» власти. И вдруг «избранники» действительно возомнили себя венценосными носителями народного суверенитета!

Административный Совет резко выступил против Правительства, но не из-за Гришина как такового, которого вообще мало знали, потому что он, как я уже говорил, не заботился о сближении с представителями гражданской власти, ограничившись дружбой с одним лишь Михайловым. Правда, многих смущало назначение заместителем Гришина Иванова-Ринова, человека, несомненно, старорежимного, да еще и с «полицейскими» привычками. Он обладал бесспорными способностями, но по чуткости и тактичности не мог сравниваться с Гришиным. Однако личный вопрос был отброшен.

Административный Совет потребовал гарантий того, что впредь подобного рода политические шаги правительства без ведома Административного Совета предприниматься не будут.

Расширение прав Административного Совета

Под председательством Сапожникова состоялось несколько частных заседаний членов Административного Совета. Правительству был предъявлен ультиматум, подкрепленный угрозой уйти в отставку вместе со всем штатом высших чинов, так как последние выражали солидарность с министрами. Угрозу не пришлось, однако, пускать в ход. Правительство и без того чувствовало себя неудобно и отлично понимало, что уход фактически незаменимых работников создал бы серьезный кризис.

Было занесено в журнал постановление Совета министров, что лица, занимающие должности 2-го и 3-го классов, не будут впредь увольняться без ведома Административного Совета, что без участия Административного Совета не будут разрешаться не только вопросы законодательного характера, но и такие, как посылка делегаций с политическими поручениями. Административный Совет поставил на очередь и вопрос об Областной Думе. Он определенно высказался против созыва новой сессии Думы, но Правительство не согласилось на это.

Что делалось в это время в Совете министров, я не знаю. Хотя я оставался управляющим делами, но меня не приглашали на заседания. Председатель Совета министров объяснил мне, что заседания носят такой неприличный характер вследствие постоянных личных столкновений между отдельными министрами (главным образом, Михайловым и Патушинским), что невольно хочется придать им замкнутый характер.

Административный Совет озабочен был поддержкой престижа Правительства и сохранением его цельности. Поэтому он не настаивал на оставлении Гришина-Алмазова, раз приказ о нем уже подписан. Не настаивал он и на том, чтобы было отказано в возобновлении работ Думы, так как Правительство уже связало себя обещанием. Но Административный Совет поставил условием предоставление ему на время отъезда из Омска большинства членов правительства, права роспуска Думы.

Право это было Административному Совету предоставлено (Собр. Узак. № 10).

Последняя ночь власти Гришина

Административный Совет еще заседал вечером 5 сентября, обсуждая вопрос – требовать или не требовать восстановления Гришина, когда появился Головачев. В эти дни он постоянно приходил и уходил с заседаний и как будто занимался только рекогносцировками. Он сообщил, что Иванов-Ринов уже вступил в исполнение обязанностей командарма и что о вступлении нового командарма в должность дано знать по прямому проводу всем частям.

Я, управляющий делами, не знал ничего не только о подписании, но и об изготовлении подобных указов – о назначении Иванова и увольнении Гришина. Мне даже неизвестно было ничего о том, что какие-либо указы отправлялись через Управление делами. И действительно, они не отправлялись через Управление делами. Правительство было в заговоре против своего же Управления. Все это было проявлением «дипломатического» искусства Головачева, который на это время даже поселился у Вологодского в целях ускорения сношений с ним.

Сообщение Головачева оказалось правильным, и Административный Совет отложил окончательное разрешение вопроса до следующего дня.

Поздно ночью к моей квартире подъехал автомобиль. Раздался звонок. Гришин-Алмазов просит меня к себе. Ворча на судьбу политического деятеля, не знающего покоя ни днем, ни ночью, но, чувствуя неловкость отказа человеку, которого удаляют, я решил поехать.

У Гришина я встретил Михайлова, Пепеляева (покойного премьера) и Павловского (как оказалось потом, авантюриста, выдававшего себя за представителя Франции). Гришин объяснил мне, что он находится в затруднении, как поступить. Обратиться за поддержкой к войскам он не хочет. В городе собрано много новобранцев. Всякая попытка сопротивления власти, спор между генералами сразу развратили бы эту молодежь. Желание Гришина одно – оформить все так, чтобы не повторялась корниловская история.

Иванов вступил в исполнение должности, не дожидаясь приказа со стороны Гришина о передаче должности. Гришин же не получил никакого указа об увольнении, так как этот указ был непосредственно вручен Иванову.

Поэтому Гришин решил послать письма Вологодскому и Иванову с уведомлением, что он не считает себя законно уволенным, пока не получит указа об увольнении, и до тех пор не сдаст командования армией.

Это решение было всеми одобрено. Я не счел нужным, однако, скрывать от Гришина, что, по моему мнению, практических результатов его письмо иметь не будет. Вручить это письмо председателю Совета министров я отказался, считая, что я присутствовал при его составлении только как частное лицо.

Уезжая, я спросил Гришина, как относится к нему гарнизон, и назвал ему фамилии офицеров, которых видел днем и с которыми говорил о Гришине и Иванове.

– Всё это преданные мне люди, – сказал Гришин.