Текст книги "Сибирь, союзники и Колчак т.1"

Автор книги: Г. Гинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

В этом сознании Временное Всероссийское Правительство, принявшее от народов России, областных ее правительств, от Съезда и Комитета членов Учредительного Собрания, земств и городов и пр. всю полноту верховной государственной власти, обращает ныне взоры свои на союзные державы. Оно ждет от них помощи и считает себя вправе просить о ней со всей настойчивостью.

К президенту Великой Северо-Американской республики, признанному бескорыстному апостолу мира и братства среди народов, обращен его первый призыв. Вся прежняя помощь России со стороны ее союзников окажется напрасной, если новая помощь придет слишком поздно и в недостаточно широких размерах. Каждый час промедления грозит неисчислимыми бедствия ми для России, для самих союзников и для всего мира».

Щедрые обещания Жанена

Как бы отзвуком на горячий призыв Авксентьева явилось несколько спустя не жалевшее обещаний интервью французского генерала Жанена. Этот столь «блестяще» закончивший свою карьеру в Сибири генерал тогда только что прибыл во Владивосток. Когда ему задали вопрос – будут ли союзники активно помогать России в борьбе с большевизмом, он, не задумываясь, ответил утвердительно.

«В течение ближайших 15 дней вся советская Россия будет окружена со всех сторон и будет вынуждена капитулировать».

Как жаль, что у нас не принято вести для политических деятелей особый «dossier» (франц. досье. — Ред.).

Вместе с Жаненом в Сибирь приехал чешский военный министр Стефанек. Он был осторожнее в своих обещаниях. «Мы имеем задачей, – сказал он, – вернуть чехословацкое войско домой. Но мы бы действовали против традиций наших предков, если бы не согласовали поступков с честью солдата и совестью славянина».

Русским генералам Стафанек, однако, заявил, что он умрет в Сибири, но заставит чехов помочь борьбе с большевиками. В это время деморализация чешских частей при благосклонном участии членов Учредительного Собрания, убеждавших чехо-войско в «недемократичности» антибольшевистского правительства, шла полным ходом. Семена упали на благодатную почву.

Но я не буду сейчас говорить о внешней политике Омска: она развернулась при адмирале Колчаке, и к эпохе его появления я и приурочу свои воспоминания в этой области.

Объективная действительность

16 ноября, накануне переворота, управляющий Министерством иностранных дел Ключников подал Авксентьеву записку, в которой старался освободить Директорию от излишнего оптимизма.

«Как самостоятельная политическая сила, Россия сумеет отстоять свои жизненные интересы только в том случае, если будет отстаивать их вся целиком». Союзники тоже будут стремиться найти линию поведения по отношению к России в целом. Может ли Директория рассчитывать на признание ее Всероссийским Правительством?

Ключников высказывает по этому вопросу большие сомнения. «Союзники или отсрочат признание Временного Всероссийского Правительства, или вовсе откажут ему в признании ввиду притязательности его претензий и несоответствия их с реальной политической обстановкой. Вряд ли союзники в состоянии считать теперь территорию Временного Всероссийского Правительства единственным политическим центром, к которому должно направляться дело всероссийского объединения. Вместе с тем политические настроения на территории Временного Всероссийского Правительства таковы, что Правительству нельзя не считаться с весьма сильными противодействиями как справа, так и слева. Благодаря этому за границей могут прийти к убеждению, что Временное Всероссийское Правительство не вполне отражает политический облик даже и той части России, на которую распространяется его верховенство. В представлении иностранцев может получиться, что Временное Правительство держится лишь на равнодействии борющихся противоположных сил, не имея за собой самостоятельной реальной силы, и что оно окажется не в состоянии охранять себя, когда одна из двух сил получит резкий перевес над другой. Наконец, именно теперь будет особенно настойчиво обращать на себя внимание тот компромиссный по существу характер директориальной власти, который воплощает в себе Временное Всероссийское Правительство.

При наличии всех перечисленных условий для Временного Всероссийского Правительства становится чрезвычайно трудным и может оказаться несправедливым по отношению ко всей остальной России:

а) настаивать на признании себя подлинно всероссийской властью;

б) заставлять подчиниться себе остальные части России;

в) осуществить обещание собрать Учредительное Собрание в составе 250 или 170 членов к 1 января или 1 февраля и заставлять Россию подчиниться ему. Быть может, даже более: вообще теперь нельзя ставить вопрос об Учредительном Собрании таким образом, как он ставился раньше, потому что первой задачей теперь должно явиться не Учредительное Собрание, а объединение отдельных правительств в России».

Ключников, человек в Омске совершенно новый, пришел к тому же выводу, которым руководилось Сибирское Правительство: сначала оздоровлять окраины, потом объединить их правительства и уже затем притязать на признание.

Ключников указал и самое больное место новой власти: искусственность ее создания, компромиссный характер существования, несоответствие ее стремлений общей обстановке (незначительности освобожденной территории, отсутствию правильного представительства русского национального настроения, оторванности и неавторитетности для других государственных центров). Он отметил и противоестественную зависимость Правительства от случайной группы членов Учредительного Собрания, которая претендует на признание ее полномочным вершителем судеб России.

Черновская грамота

В середине ноября членам Правительства раздавались и сообщались различные данные, свидетельствовавшие о том нажиме на Директорию, который производили приехавшие члены Учредительного Собрания во главе с Черновым. Последний вел себя особенно вызывающе, причем не скрывал, что он считает день своего коронования весьма близким.

Центральный комитет партии социалистов-революционеров опубликовал прокламацию, которая напомнила печальные дни революционного Петрограда. Она произвела крайне тяжелое впечатление решительно на всех здравомыслящих людей и особенно военных, как русских, как и иностранных. Это было началом разложения армии. Министр юстиции Старынкевич поручил обер-прокурору рассмотреть прокламацию с точки зрения ее уголовно наказуемого содержания.

Чернов, как и следовало ожидать, остался недоволен результатами Уфимского Совещания, и его прокламация бросила открытый вызов Директории.

«Удовлетворительного решения задачи организации власти на Государственном Совещании в Уфе достигнуто не было».

Далее прокламация ставит в вину Директории «выбор резиденции, территориальное разлучение со съездом членов Учредительного Собрания, передачу важнейших общегосударственных функций соответствующим министрам Сибирского Правительства, подтверждение временного роспуска Сибирской Областной Думы, длящуюся безнаказанность вдохновителей и руководителей омского контрреволюционного заговора, восстановление погон и дисциплины старого типа, попытку ликвидации агитационно-культурно-просветительной работы в армии и целый ряд различных начинаний, отдающих армию в руки реакционных генералов и атаманов...

«...В предвидении возможностей политических кризисов, которые могут быть вызваны замыслами контрреволюции, все силы партии в настоящий момент должны быть мобилизованы, обучены военному делу и вооружены, с тем чтобы в любой момент быть готовыми выдержать удары контрреволюционных организаторов гражданской войны в тылу против большевистского фронта.

Работа по собиранию, сплачиванию, всестороннему политическому инструктированию и чисто военная мобилизация сил партии должна явиться основой деятельности центрального комитета, давая ему надежные точки опоры для его текущего, чисто государственного влияния».

Экстренная телеграмма

Возмутительная прокламация осталась как бы незамеченной со стороны Директории. Это произвело крайне тягостное впечатление. Между тем из Екатеринбурга пришла следующая телеграмма:

«Омск, Зензинову, экстренная. Данное вами 23 сентября (день избрания Директории) обязательство остается не выполненным, напротив, осуществлено назначение, противоречащее в корне его духу. Создавшееся положение вынуждает меня задать вам двоим (Зензинову и Авксентьеву) прямой вопрос о сроке реализации обязательства. Недача вами немедленного исчерпывающего ответа общественно обяжет меня обратиться к трем членам Директории с соответствующим открытым письмом, учесть характер вашего обращения 23 сентября и смысл принятого мною на себя посредничества. В частности, на вас, Владимир Михайлович, я возлагаю личную ответственность за поведение в данном вопросе третьего члена Директории, заверения которого вы гарантировали мне, предварительно получения, вашим честным словом. Мой адрес: гостиница Атаманова. Вадим Чайкин».

Здесь начинался уже шантаж. Чайкин, один из членов Учредительного Собрания, черновец, угрожает Зензинову раскрыть какие-то закулисные тайны Уфимского Совещания.

Предчувствие Зензинова

В дневнике Зензинова имеется, между прочим, место, где он сознается, что временами испытывает тревожное беспокойство. Услышит шум, стук – и ему кажется, что уже идут «арестовать».

Он чувствовал везде врагов, переворот казался ему неизбежным. С другой стороны, в Омске упорно говорили, что переворот готовит Роговский, товарищ министра внутренних дел, который привез с собой из Самары особую стражу, свою разведку и деньги.

Кто из двух раньше?

18 ноября

Рано утром меня разбудил секретарь Вологодского.

– Вы ничего не знаете?

– Нет.

– Директория арестована! Сейчас экстренное заседание Совета министров.

Еду в Совет министров. По дороге встречаю Вологодского в сопровождении только что прибывшего из Томска Гаттенбергера и большого конвоя. В здании Совета еще не все министры, многие взволнованы. Никто ничего не знает, Вологодский не осведомляет. «Подождите, – говорит, – сразу скажу».

Приходит Колчак. Он только что прибыл с фронта, куда поехал сейчас же по назначении его министром. Рассказывает о теплой встрече, которая ему была оказана, о тяжелых условиях, в которых живут на фронте солдаты. Все стараются говорить о посторонних вещах.

Позже других является Михайлов. Его разыскивали. Наконец все в сборе.

Вологодский открывает заседание; рядом с ним Виноградов. Вологодский сообщает об аресте Авксентьева, Зензинова, Аргунова и Роговского, о том, что уже обнаружились очевидцы того, как полковник Красильников, один из организаторов противобольшевистских казачьих отрядов, ночью на улице спрашивал своих офицеров: «Ну что, готово?» Видели какой-то грузовик, набитый солдатами.

Что же дальше?

Воцарилось тягостное молчание. Я могу утверждать с полным убеждением, что для подавляющего большинства переворот был совершенно неожиданным. Я, например, только догадывался о подготовляющемся заговоре, потому что слышал как-то от одного офицера, что все военные были бы рады видеть вместо Директории одно лицо. И когда я спросил, есть ли такое лицо, которое пользовалось бы общим авторитетом, то он сказал: «Да, теперь есть».

Могу также с уверенностью сказать, что о перевороте ничего не знал и Колчак. Мне рассказывал впоследствии один из участников переворота, покойный ныне В. Н. Пепеляев, как происходили совещания в вагоне на ветке омского вокзала, как решено было предварительно показать адмирала Колчака на фронте, где заранее подготовлена была ему встреча, как адмиралу внушили мысль поехать и выполнили весь план в расчете, что под влиянием выслушанного там и под впечатлением встречи он не уклонится принять на себя роль диктатора.

Совет министров был застигнут врасплох. Некоторое время в заседании царило тягостное молчание.

Первым взял слово министр продовольствия Зефиров. «Я думаю о политике, – сказал он, – прежде всего с точки зрения рубля, которым оперирую как покупатель. В интересах этого рубля я желал бы, чтоб сейчас же было выяснено, кому же принадлежит теперь власть».

После этого прения пошли по пути искания форм власти. Факт свержения Директории был признан. Восстановление Авксентьева и Зензинова казалось немыслимым. Власть могла перейти ктрем оставшимся членам Директории, но это был бы суррогат директории, идея которой, как коалиции, умирала вместе с выходом левой половины. Принятие власти всем составом Совета министров было бы повторением неудачного опыта Временного Российского Правительства князя Львова и Керенского. Казалось невозможным и создание новой директории после того, как эта форма оказалась скомпрометированной примерами только что пережитой эпохи Сибирской Директории, какой по существу было Правительство Вологодского, разлагавшееся от внутренних раздоров и внешних партийных воздействий, и еще более кратковременной и безотрадной деятельности Директории.

– Значит, диктатура? – окончательно формулировал в форме вопроса Виноградов.

Признаюсь, когда этот вопрос был задан, я пережил минуты тяжкого волнения.

Подготовляя декларацию Вологодского для Сибирской Областной Думы, я с полным убеждением и искренностью вставил в нее фразу о диктатуре, «заранее обреченной на неудачу». Я был убежден в этом, потому что только исключительно выдающийся и удачливый диктатор мог бы примирить с собой стихию революции, не выносящей никакого «навязанного» ей порядка, признающей только то, что сохраняет ее свободу.

Кто может быть диктатором? После теоретических рассуждений о форме власти надо было поставить и этот роковой вопрос. Тогда взоры всех обратились на адмирала Колчака.

– Кто? – спросил Вологодский.

– Генерал Болдырев! – ответил Розанов, начальник штаба Верховного Главнокомандующего.

Болдырев, который уже сейчас состоит Верховным вождем армии, не может быть в настоящее время смещен без ущерба для дела. В этом смысле высказался и адмирал Колчак.

– Адмирал Колчак, – назвали другие.

«Генерал Хорват!» – почему-то не сказал, а написал мне министр путей Устругов.

Генерал Хорват был популярен главным образом на Дальнем Востоке, да и там благодаря тому, что он возглавлял одно из правительств, вокруг его имени создались слишком ожесточенная борьба и озлобленность. Генерал Болдырев был мало популярен в армии. Это был «новый человек», он не мог конкурировать с адмиралом Колчаком.

Но знал ли кто-нибудь близко адмирала Колчака? В Совете министров – никто.

С Дальнего Востока были привезены кое-какие сведения о неуравновешенности его характера, но здесь, в Омске, его видели всегда сосредоточенным и спокойным. Устругов мог рассказать больше, но он этого не сделал.

Колчак не отказался баллотироваться. За него были поданы все голоса, кроме одного. Один был дан за Болдырева.

Любопытно, что из состава Совета против диктатуры возражал только Шумиловский. Все министры, ставленники Директории, оказались сторонниками единовластия.

Так совершился переход к диктатуре. Был ли другой выход из положения, сложившегося к 18 ноября, я затрудняюсь сказать. Для меня ясно лишь то, что избрание Верховного Правителя оказалось актом вынужденным, последствием партийной борьбы и военного заговора. История знает диктатуру, сила которой покоилась на народном избрании – этого в Омске не было. Идея диктатуры была выдвинута малочисленной группой населения. Адмиралу Колчаку предстояло завоевать себе всеобщее признание. Если бы диктатура создалась сама собой, по мере роста влияния и укрепления авторитета одного лица, то общее преклонение заменило бы тогда официальное признание. У адмирала Колчака было славное имя, оно помогло ему укрепиться, но имя его было чуждо широким народным кругам, и ему предстояло создать себе народную популярность.

Адмирал принял избрание; но он еще не отдавал себе ясного отчета, как широка будет его власть. Это обнаружилось при установлении титула. Он был смущен предложенным званием «Верховного Правителя», ему казалось достаточным звание Верховного Главнокомандующего с полномочиями в области охраны внутреннего порядка. Между тем членам Правительства казалось, наоборот, что адмирал не должен быть Верховным Главнокомандующим. В его лице рассчитывали видеть устойчивую верховную власть, свободную от функций исполнительных, не зависящую от каких-либо партийных влияний и одинаково авторитетную как для гражданских, так и для военных властей.

Однако адмирал настаивал, что именно Верховным Главнокомандующим он и должен быть, так как не иметь непосредственного влияния на ход военных дел – значило, по его мнению, не иметь вообще ни силы, ни значения.

Совет министров согласился, не продумав значения и последствий своего решения. На. этот раз ошибка оказалась несомненной, но обнаружилась она позднее, когда выяснилось, что адмирал фактически не был и не мог быть Главнокомандующим, так как он был силен на море, а не на суше.

Роковая неожиданность переворота поставила Совет министров перед фактом, заставила его принять решение без подготовки, избрать диктатора, недостаточно оценив его качества, определить его права, не выяснив твердо политических целей. Я никогда не был революционером, и опыт пережитого лишь укрепил меня в убеждении, что всякий переворот приносит больше несчастья, чем выгод. Те, кто свергнул Директорию, приняли на себя тяжкую ответственность, и, судя по тому, что произошло, они, видимо, мало продумали политическую программу будущего, сговорившись лишь на замене Директории Колчаком.

Вологодский остается

После избрания Верховного Правителя Вологодский и Виноградов заявили об оставлении ими должностей Председателя Совета министров и заместителя Председателя. Виноградов при этом добавил, что он остался бы, если бы верил, что происшедшее принесет благо стране, но он в это не верит.

Попытка уговорить его остаться, чтобы усилить преемственность власти, не увенчалась успехом. Иначе отнесся к этим просьбам Вологодский. Он расплакался в заседании – до такой степени был взволнован всем происшедшим. Со свойственной ему искренностью он заявил, что ни совесть, ни рассудок не позволяют ему остаться и что он не видит в себе надобности. Но общая единодушная просьба, поддержанная и Колчаком, остаться во главе Совета министров, чтобы Сибирь, привыкшая к имени Вологодского, знала о том, что у власти остались прежние люди, повлияла на мягкого и уступчивого председателя, и он остался.

Конструкция власти

«Значит, диктатор?» – спросил Виноградов. По существу, это было так. Но Совет министров, не стремившийся к установлению диктатуры, искал какого-то среднего выхода, и когда Старынкевичу, Тельбергу и мне предложено было выработать основной закон, определяющий права Верховного Правителя и права Совета министров, мы остановились на мысли, что Российское Правительство составляют Верховный Правитель и Совет министров. Законодательная власть Верховного Правителя была ограничена, он стал «диктатором конституционным».

На акте 18 ноября отразились как спешность его составления, так и двойственность настроения его авторов, и я, один из трех авторов, 'сознаю, что акт этот был не вполне удачен. Мы рассчитывали на восполнение его новым Положением о Совете министров, которое было поручено разработать новому управляющему делами, профессору Тельбергу. Но он не сделал этого, а практика пошла путем зигзагов, которые в результате исказили сущность ноябрьской конституции.

Совет министров превратился в законодательный орган, не ответственный за внутреннюю и внешнюю политику. Вся тяжесть политической ответственности пала на плечи адмирала и его ближайших советников.

Причины переворота

Что послужило причиной переворота?

Я думаю, основная причина – это общая неудовлетворенность уфимским компромиссом. Директория – креатура левых – утратила свой престиж у эсеров, как только там появился Чернов.

Из оставшихся после Директории материалов выяснилось, что на заседаниях эсеров, происходивших в Самаре с конца августа по начало сентября 1918 г., когда поставлен был вопрос об «ответственности власти в ультимативной форме, большинство высказалось за возможность в крайнем случае признать безответственную власть – такое решение принято было большинством 35 голосов против 7. Затем, когда этот вопрос был поставлен не в ультимативной форме, ответственность Временного Правительства перед съездом членов Учредительного Собрания была принята большинством – 19 против 14 при двух воздержавшихся, а вся резолюция принята была 25 против 13 при 1 воздержавшемся, на собрании фракции 4 октября».

Первое голосование явно свидетельствовало о готовности партии принести партийные интересы в жертву государственной необходимости создать всероссийскую власть. Но стоило Чернову взять в свои руки бразды правления – и все эсеры-максималисты закусили удила. Второй партийный съезд, состоявшийся уже после избрания Директории, постановил, что члены партии, участвующие в правительстве, должны нести ответственность за свою политику перед центральным комитетом партии. Это решение окончательно скомпрометировало Авксентьева, Зензинова и Роговского в глазах военных и буржуазных кругов.

Левые и правые группы были настроены враждебно к Директории. Центр еще не успел сложиться. Он еще связан был с эпигонами Сибирского Правительства, которое имело реальную жизненную опору в умеренных элементах. Директория висела в воздухе – некому было прийти ей на помощь.

Неизбежность решения

Что мог сделать в такой обстановке Совет министров? Мыслимо ли было воссоздание Директории? Каков был бы ее удельный вес после вынужденного путешествия главы Директории на грузовом автомобиле в загородные казачьи казармы? Какими средствами можно было бы предотвратить новые самоуправства отдельных воинских отрядов?

Совет министров вынужден был всем ходом событий сосредоточить верховную власть в руках одного лица, одинаково авторитетного и для гражданских, и для военных кругов. Совет министров не закрывал глаз на ту грозную опасность военного самоуправства, которая создавалась справа. Он одинаково осуждал и разрушительную работу черновцев, и укреплявшуюся атаманщину.

Эти мотивы указаны в опубликованном 20 ноября правительственном сообщении о перевороте: «Сосредоточение власти, отвечающее общественным настроениям, остановит, наконец, непрекращающиеся покушения справа и слева на неокрепший еще государственный строй

России – покушения, глубоко потрясающие государство в его внутреннем и внешнем положении и подвергающие опасности политическую свободу и основные начала демократического строя.

Сосредоточение власти необходимо как для деятельной борьбы против разрушительной работы противогосударственных партий, так и для прекращения самоуправных действий отдельных воинских отрядов, вносящих дезорганизацию в хозяйственную жизнь страны и в общественный порядок и спокойствие».

Процесс борьбы с большевизмом, ее подпольный период и бессистемность свержения большевиков, созданная чешскими выступлениями в различных местах, привели к неожиданным и крайне уродливым явлениям.

Бывшие руководители антибольшевистских офицерских организаций в главных городах Сибири как будто поделили ее между собой, учредив военные округа и став во главе этих округов. Они ввели территориальную систему, при которой каждый округ автономен, то есть он формирует у себя корпус войск из местных людей и на местные средства. Поэтому каждый округ считает своей собственностью все войсковое имущество, находящееся на складах в округе, и не делится им с другими.

Это и было нарождение «атаманщины», превращение государства в какое-то феодальное средневековое сожительство вассалов, мало считающихся с сюзереном. Пока Самара с Томском сочиняли заговоры и отвлекали внимание Омского Правительства от деловой работы, эти уродливые явления становились все прочнее.

Кто, кроме авторитетного военного человека, казалось Совету министров, мог справиться с этими местными царьками?

Был ли другой выход?

Можно было повернуть обратно – созвать Сибирское Собрание и воссоздать Сибирское Правительство. Но жребий был брошен; провозгласив лозунг объединения, возвращаться к областничеству казалось уже безумием. Страна вновь распалась бы, и мучительный процесс ее собирания мог бы оказаться более трудным. В момент собирания страны, при попытке создания общегосударственного центра областничество может быть только вредно. Оно хорошо как средство при освобождении окраин и как цель второй очереди, после объединения государства.

Вина Директории

Можно ли упрекать слабых волей, недальновидных людей за то, что они не обладают характером и прозорливостью? У Директории не было другой вины перед Россией. Все вымыслы о якобы имевших место сношениях Авксентьева с большевиками, никем никогда не подтверждавшиеся, искаженно передававшиеся отзывы его об армии – все это тень злобы и раздражения нападавших. Неумение показать независимость от эсеров, постоянные совещания спартийными деятелями, многословие и отсутствие реальности в политике – вот истинная вина Директории. Но если всмотреться в обстановку ее работы, то приходится признаться, что Директория с первых же дней не владела событиями. Жизнь шла мимо нее: слишком искусственно было ее создание, слишком далеко она стояла от реальных политических сил.

Акты государственного переворота

18 ноября по телеграфу во все концы Сибири были переданы следующие сообщения:

«Вследствие чрезвычайных событий, прервавших деятельность Временного Всероссийского Правительства, Совет министров, с согласия наличных членов Временного Всероссийского Правительства, постановил принять на себя полноту верховной государственной власти.

Постановление Совета министров от 18 ноября 1918 г. Ввиду тяжкого положения государства и необходимости сосредоточить всю полноту верховной власти в одних руках, Совет министров постановил передать временно осуществление верховной государственной власти адмиралу Колчаку, присвоив ему наименование Верховного Правителя».

Крест власти

Адмирал Колчак, со своей стороны, обратился к населению со следующим воззванием:

«Всероссийское Временное Правительство распалось. Совет министров принял всю полноту власти и передал ее мне, адмиралу Александру Колчаку.

Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, объявляю, что я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности.

Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом и установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает, и осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашенные по всему миру.

Призываю вас, граждане, к единению, к борьбе с большевизмом, к труду и жертвам.

Верховный Правитель адмирал Колчак.

18 ноября 1918 года. Город Омск».

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

К ГЛАВЕ VI

Список членов Сибирской Областной Думы к 15 августа 1918 года

1) Потанин Григорий Николаевич, от Чрезвычайного Сибирского съезда.

2) Малахов, от Исполнительного комитета Алтайского Совета крестьянских депутатов.

3) Борисов Сергей Степанович, от Алтайской Губернской Земской Управы.

4) Саиев Юсуф Раадович, от Томской Губернской Земской Управы.

5) Карпов Нурилла Мухамеджанович, от татар.

6) Никонов Сергей Павлович, от Томского университета.

7) Шатилов Михаил Бонифатьевич, член Учредительного Собрания.

8) Адрианов Александр Васильевич, кооператор.

9) Сотников Александр Александрович, от Минус, казачьего войска.

10) Еверов Александр Мануэлевич, от Западно-Сибирского района Сионистской организации.

11) Гайсин Зариф Савич, от татар.

12) Шкундин Зиновий Исаакович, от Восточно-Сибирского района Сионистской организации.

13) Вейнберг Борис Петрович, от Сибирских Высших женских курсов.

14) Романов Александр Дмитриевич, от Союза служащих и рабочих Юго-Западного и Румынского фронта.

15) Скуратов Иван Иванович, от Всероссийского Исполнительного Комитета крестьян-депутатов.

16) Рудаков Михаил Петрович, от Губернской Земской Управы.

17) Нагорный Иван Емельянович, от Акмолинской Украинской Рады.

18) Неслуховский Сергей Константинович, от студенчества.

19) Черемных Иван Агеевич, от Всесибирского комитета крестьянских депутатов.

20) Никитин Валерьян Евгеньевич, от Всесибирского комитета крестьянских депутатов.

21) Мраморное Виктор Васильевич, от Технологического института.

22) Куксман Рудольф Янович, от объединен. Эстл.

23) Устьяров, от фронта.

24) Якушев Иван Александрович, от Иркутской городской думы.

25) Усырев Павел Петрович, от Алтайского Исполнительного комитета Советов крестьянских депутатов.

26) Обухов Павел Яковлевич, от фронта.

27) Адмурский Меер Калманович, от Сионистской организации Средней Сибири.

28) Монетов Александр Дмитриевич, от фронта.

29) Барабанщиков Ефим Васильевич, от фронта.

30) Соболев Афанасий Гаврилович, новониколаевский кооператор.

31) Романовский Михаил Александрович, томский кооператор.

32) Токмашев Георгий Маркелович, от Каракорумск. окр. упр.

33) Мазан Борис Петрович, от Главного комитета Томской ж.-д.

34) Магницкий Алексей Андреевич, от Главного комитета Томск, ж.-д.

35) Лозовой Тимофей Сергеевич, от Омской городской думы.

36) Марков Борис Димитриевич, член Учредительного Собрания.

37) Суханов Павел Степанович, член Учредительного Собрания.

38) Евдокимов Кузьма Афанасьевич, член Учредительного Собрания.

39) Лозовой Федор Сергеевич, от 4-го Омского Крест, облает, съезда.

40) Кобушко Георгий Васильевич, от 4-го Омск. Крест, съезда.

41) Баранцев Трофим Владимирович, член Учредительного Собрания.

42) Шапошников Акедин Иванович, член Учредительного Собрания.

43) Мельников Федор Ефимович, от Исполнит, комитета старообряд.

44) Линдберг Михаил Яковлевич, член Учредительного Собрания.

45) Строкан Владимир Антонович, от Алтайск. губернской рады.

46) Деев Константин Степанович, от Съезда сибир. в Киеве.

47) Реннер Иоганн Готфридович, от Славгород. район, комитета немецкой нац.

48) Шварц Густав Иванович, от Омск, район, комитета немецкой нац.

49) Омельков Михаил Федорович, член Учредительного Собрания.

50) Любимов Николай Михайлович, член Учредительного Собрания.

51) Капустин Александр Михайлович, от Главн. комитета Омской ж.-д.

52) Плюхин Константин Трофимович, от Главн. комитета Омск. ж.-д.

53) Щевелев Яков Яковлевич, от Главн. комитета Ачин.-Минус. ж.-д.

54) Величанский Григорий Семенович, от Главн. комитета Ачин.-Минус. ж.-д.

55) Красее Николай Гаврилович, от Главн. комитета Кольчуг, ж.-д.

56) Околович Степан Иванович, от Новониколаев. гор. управ.

57) Ефимов Вячеслав Васильевич, от Главн. комитета Южн.-Сиб. ж.-д.