Текст книги "Сибирь, союзники и Колчак т.1"

Автор книги: Г. Гинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Вы ошибаетесь, – возразил я. – Сегодня они выражали радость по поводу вашего ухода, считая Иванова более способным администратором. А как к вам относятся чехи?

– Чехи? Они всегда приходили в ужас, услышав о моем желании уйти в отставку.

Впоследствии мне сообщили, что Гришин делал попытку призвать на помощь одну часть, но его распоряжение было перехвачено. Я считаю это сообщение похожим на правду. В эту ночь я увидел в Гришине маленького, честолюбивого и самоуверенного человечка, не умевшего вести большой игры и доверявшегося случайным людям.

Я с большим сожалением вспоминаю об этом способном человеке, который так подходил, по моему мнению, ко времени, но... amicus Plato sed magis amica Veritas (лат. Платон мне друг, но истина дороже. — Ред.) – недостаточная солидность толкала его в авантюристы. Сибирские эсеры и Сибирское Правительство окончательно толкнули его на этот путь, лишив Сибирь одного из наиболее любивших ее офицеров.

Первые шаги Иванова-Ринова

На следующий же день по вступлении Иванова-Ринова в командование сибирской армией им отдан был приказ о восстановлении погон. Этот, на первый взгляд, мало значащий приказ в действительности был очень вреден. Он возродил не только погоны, но и связанное с ними чинопочитание, устаревшую иерархию, восстановил значение и силу прежнего генералитета. Это было началом реставрации старого армейского режима, где положение определялось чинами, а не способностями.

Неудачным я считаю и второй приказ Иванова-Ринова, изданный 13 сентября. Он направлен против офицерства, служившего у большевиков.

«Одни, – говорится в приказе, – поступали сознательно и активно работали в совдепах. Это – явные предатели.

Другие, несознательно, из-за нужды и за отсутствием работы, поступали на службу к большевикам. Это – малодушные.

Между этими двумя категориями большая разница, но как первые, так и вторые заслуживают кары.

Предатели должны быть осуждены – их место в тюрьме.

Малодушные заслуживают некоторого снисхождения. Приказываю таких офицеров и чиновников зачислять в нестроевые части рядовыми и только по ходатайству начальников, по искуплении вины, переводить рядовыми в строевые части. В строевых частях боевыми подвигами возможно окончательно искупить свою вину. Особо отличившихся предоставляю право начальникам назначать на командные должности».

Сибирь, вообще бедная человеческими ресурсами, не обладала, в частности, и достаточным кадром офицерства. Приказ Иванова отталкивал от сибирской армии тех, кого она должна была привлечь со стороны красных.

К сожалению, занятые в то время первостепенными вопросами внутренней политики, мы не обратили внимания на вопросы военно-политические.

Командующему армией было предоставлено решать их самостоятельно. Он утверждал собственною властью и все производства, и назначения по армии, и, таким образом, военный мир стал чувствовать себя самодовлеющим, независимым от Правительства.

Колоссальная политическая ошибка!

Отставка Патушинского

В течение тех трех-четырех дней, когда злобой дня была отставка Гришина и борьба Административного Совета за свои права, происходила глухая и ожесточенная борьба среди членов Правительства. Вологодский недаром говорил о неприличии закрытых заседаний. То заявлял об уходе Михайлов, то Вологодский сообщал об отставке Патушинского и Шатилова. Внутренние отношения членов Правительства стали невозможными. Кто-нибудь должен был уйти.

Административный Совет боялся каких бы то ни было перемен. Стремясь к укреплению государственности, он отлично понимал, что всякие потрясения власти представляются опасными для всего дела, и настойчиво убеждал подававших в отставку брать прошения обратно. Но после выступлений Патушинского во время инцидента с Гришиным-Алма-зовым, после проявления с его стороны явно вызывающего отношения к Административному Совету и после окончательного разрыва между ним и Михайловым, когда создалась невозможность совместной дружной работы членов Правительства, настаивать вновь на оставлении Патушинского не представлялось возможным. В частном совещании Административный Совет решил не возражать против отставки министра юстиции.

Когда Вологодский сообщил о решении Патушинского, воцарилось гробовое молчание. Оно означало... согласие.

Текст заявления Патушинского был мотивирован:

«Ввиду моего глубокого расхождения с Административным Советом и возрастающим влиянием последнего на политическую деятельность Правительства я не нахожу возможным оставаться в составе Совета министров и на посту министра юстиции, о чем одновременно с сим довожу до сведения Сибирской Областной Думы».

Возобновление работ Думы

Решая вопрос о возобновлении работ Думы, Правительство обсуждало программу ее занятий. Опять повторилась та же история, что и перед августовской сессией. Делегация из Томска, обсуждение программы, совместное установление ее с делегацией Думы – и потом нарушение программы Думой.

На этот раз были установлены следующие предметы занятий: 1 ) рассмотрение мандатов новых членов, избранных на основании закона о пополнении состава Думы; 2) переизбрание президиума и 3) комиссионные работы по выборам в Сибирское Учредительное Собрание.

Административному Совету было предоставлено распустить Думу, если она выйдет из пределов установленной программы.

Делегация на Восток

Путь к океану был открыт. Чехи под командой Гайды и сибирские войска под командой генерала А. Н. Пепеляева пробились к Маньчжурии, разбив повсюду красных, и у Онона встретились с Семеновым и японцами. Начальник чехо-русских войск Гайда не знал, как ему поступить. Одно время он готов был наступать на Семенова, но его уговорили попытаться достигнуть соглашения. Японская кавалерия, переправлявшаяся через Онон, немало повлияла на миролюбивый исход. Чехи не решались на столкновение, в которое могли вмешаться и японцы.

Семенов признал власть Сибирского Правительства под условием, что все производства и ордена, им розданные, получат признание. Сибирское Правительство выслало на Восток своего уполномоченного Загибалова и стало обдумывать вопрос о судьбе дальневосточных правительств.

Там был прежде всего «Временный Правитель» – генерал Хорват. Для всех левых это было страшное пугало. Одно название «Правитель» приводило их в ужас. Генерал Хорват казался им воскресшим призраком самодержавия.

К сожалению, в России при ее огромных пространствах, неразвитой политической жизни, недостатке общения люди мало знают друг друга. Всегда далекий от политики и местной жизни, я и не претендовал на знание деятелей края, но даже Вологодский, ходячая энциклопедия Сибири, тоже не имел никакого представления о генерале Хорвате. Кто он? Смелый ли честолюбец или столп реакции, выдвинутый закулисными силами? Какие у него планы, цели, средства? Признает ли он Сибирское Правительство или будет добиваться признания его правителем по всей освобожденной территории? Все это было загадкой. Никто ничего об этом не знал.

Нам, участникам омской власти, был, однако, страшнее тот, так сказать, дубликат Сибирского Правительства (Кабинет Дербера), который народился на Востоке. Его претензий не боялись только крайние левые. Совет министров решил, что на Восток для объединения власти должен выехать сам Вологодский. Собираясь во Владивосток, он и вызвал меня из отпуска.

Получив право обсуждения вопросов о политических делегациях, Административный Совет решил командировать вместе с Вологодским Зефирова для непосредственной организации там дела снабжения, министра путей – для переговоров с союзниками о восстановлении транспорта, военного министра – для организации военного снабжения и меня – для содействия Вологодскому при решении общеполитических вопросов.

7 сентября я получил от Вологодского следующее письмо:

«Я очень извиняюсь перед Вами, но теперь по некоторым обстоятельствам я взять Вас в свою экспедицию на Дальний Восток не могу. На Ваше место я беру старшего юрисконсульта Министерства юстиции Вяч. Ник. Новикова.

Смею Вас уверить, что мое доверие к Вам осталось неизменным».

Очевидно, после победы над Гришиным началось наступление на меня. У Вологодского жили в это время Шатилов и Головачев, и поговорить с ним с глазу на глаз было трудно.

Как всегда, выяснить «некоторые обстоятельства» помог Шатилов. Я случайно попал в кабинет Вологодского в тот момент, когда Шатилов убеждал премьера в невозможности моей поездки на Дальний Восток.

– Вы преступник! – сказал, обращаясь ко мне, Шатилов. – Вы вместе с Гришиным-Алмазовым подготовляли ночью план невыполнения законных распоряжений власти.

– Вы плохой юрист! – ответил я Шатилову. – О своей поездке ночью к Гришину я рассказывал председателю, письмо Гришина вы читали и должны знать, что в нем ничего преступного нет, тем менее, значит, оснований вменять что-либо «соучастнику» – если угодно меня таковым считать – в составлении письма.

После этого я просил Вологодского переговорить со мной с глазу на глаз. Наша беседа была задушевной и искренней.

Я указал ему, что, не будучи социалистом, я по своему мировоззрению стою, во всяком случае, в кругу наиболее передовых течений, что у меня нет абсолютно никаких ни партийных, ни личностных интересов, и я стремлюсь только к тому, чтобы помочь Сибирскому Правительству обеспечить свое существование от напоров слева и справа, так как позицию умеренного демократического центра считаю наиболее соответствующей моменту и степени культуры страны.

Я указал ему и на то, что постоянные интриги, раздоры и мелочность политической борьбы меня раздражают и что я намерен при первой возможности оставить пост управляющего делами, но сейчас, когда на Востоке ему, Вологодскому, предстоит распутать чрезвычайно сложный клубок отношений, я хотел поехать с ним исключительно для того, чтобы помочь ему выйти из трудного положения, как я старался это делать все время, нисколько не выдвигая себя, а заботясь исключительно о престиже Председателя Совета министров. Я предоставил Вологодскому решать, нужен ли я ему, указав, что я не буду пользоваться ни формальным правом управляющего делами, ни ссылкой на решения Административного Совета, ни желанием противодействовать интригам эсеров, а исключительно решением самого Вологодского.

– Поезжайте! – сказал он.

Делегация в Уфу

Политических фигур в Административном Совете было так немного, что разрешить вопрос о том, кто же поедет в Уфу, было довольно трудно.

Гришин-Алмазов был для этого наиболее подходящим кандидатом, но его уже не было в составе Совета. После долгих колебаний выбор пал на члена Правительства Серебренникова и члена Административного Совета профессора Сапожникова, в помощь к которым были командированы генерал Катанаев, как представитель казачества, генерал Бобрик от военного ведомства и Яшнов, уполномоченный при Самарском Комитете.

Инструкции делегатам были даны несколько позднее.

Открыто даны были такие инструкции:

«1) Уфимское Совещание может стать источником образования всероссийской власти. 2) Делегация Временного Сибирского Правительства должна сделать все возможное, чтобы на Уфимском Совещании была создана всероссийская власть. 3) Необходимыми условиями создания всероссийской власти должны быть следующие основания ее организации: а) всероссийская власть должна быть организована по типу директории, в составе не более 5 лиц; б) политическая ответственность всероссийской власти возможна только перед будущим полномочным органом правильного волеизъявления народа, и до создания такового органа всероссийская власть является несменяемой; в) организуемая власть должна быть твердой, крепкой, сильной, с единой волей, направленной прежде всего на воссоздание Великой России и возобновление в единении с союзниками войны с Австро-Германской коалицией. 4) Всероссийская власть должна немедленно взять в свои руки дело создания единой всероссийской армии, единое руководство иностранной политикой, единое управление путями сообщения, почтой и телеграфом, финансами в общегосударственном масштабе, оставляя высшее руководство прочими отраслями государственной и хозяйственной жизни в пределах Сибири за соответственными органами Сибирского территориального автономного Правительства».

О секретных инструкциях я скажу позднее.

ГЛАВА VIII

УФИМСКОЕ СОВЕЩАНИЕ

В то время как поезд Вологодского отправлялся на Восток, происходило открытие так долго жданного Государственного Совещания.

8 сентября около 6 часов вечера в присутствии около ста делегатов председатель Авксентьев произнес следующую речь:

«Граждане, члены Совещания, объявляю Государственное Совещание открытым. Мы не все в сборе – представитель Сибирского Правительства мне сообщил о запоздании на день-два, но просил не откладывать открытия. Душой члены Сибирского Правительства здесь, переживают те же чувства, чаяния, как и все. Мы сошлись здесь с единой целью собрать из разрозненных обломков Великую единую могучую Россию, свободную не только извне. Во имя этого мы должны найти здесь общий язык, дать клятву не уехать раньше создания единой государственности при едином правительстве».

Дальше Авксентьев указал на готовность союзников оказать помощь России и выразил теплое чувство благодарности чехословакам.

После этого последовали приветствия Совещанию, из которых наибольшего внимания заслуживает выступление председателя Комитета Учредительного Собрания Вольского. «Для нас, членов Комитета Учредительного Собрания, – сказал он, – ясно одно: есть только один путь, которым государство может превратить народ в государственную силу, – это путь народовластия; других путей нет, иначе будет не Российская государственность, а Российское рабство, ибо Российского фронта, о котором мечтают патриоты, не будет, будет фронт одной части, большей, против другой, меньшей, части России».

В каком же виде должно было установиться народовластие на время борьбы за освобождение большей части России, кто и как должен был выражать волю народа? Этот основной вопрос подлежал разрешению в Уфе, и прибывшие туда делегаты принесли с собой столько мнений, сколько было представлено организаций и групп.

Две силы преобладали на Совещании. Одна, действовавшая в пользу Комитета членов Учредительного Собрания, подавляла на Совещании численностью, другая, делегация Сибирского Правительства, представленная небольшим числом делегатов, подавляла своим реальным значением.

Совет старейшин

Пестрый состав Совещания отразился на составе его совета старейшин. В него вошли президиум Совещания и представители: Архангельский – от Ком. Учр. Собр., Минор – от Съезда членов Учредительного Собрания; Зензинов – от центрального комитета эсеров; Фомин – от центрального комитета партии «Единство»; Кибрик – от центрального комитета социал-демократов; Кроль – от центрального комитета партии народной свободы; Ахтямов – от съезда городов и земств Сибири, Урала, Поволжья; Чембулов – от центрального комитета энесов (нар. социалистов. — Ред.)', Болдырев – от Союза Возрождения; Маслов – временно от Сибирского Правительства; Михеев – от Уральского; Дутов – от Оренбургского войскового правительства; Шуваев – от Енисейского; Шендриков – от семиреченского казачества; Терегулов – оттюрко-татарского правления; Чокаев – от туркестанского правительства; Войтов – от областного правительства Северного Урала; Адгамов – от башкирского правительства; Пе-жемский – от иркутского казачества; Досмухамедов – от Алаш-Орды.

Декларации правительств и партий

От имени Комитета членов Учредительного Собрания Вольский подробно изложил, почему изуродованное событиями Российское Учредительное Собрание все-таки существует и обладает верховной властью.

Доводы его были заранее известны: как бы ни был ограничен по составу первоначальный съезд членов Учредительного Собрания, все же он имеет законодательные полномочия.

Безответственная власть существовать не может, поэтому Российское Правительство должно быть ответственным сначала перед съездом, потом перед Учредительным Собранием.

Ту же мысль развивала зачитанная Зензиновым декларация партии социалистов-революционеров. Партия не стремится к партийной диктатуре и не желает захватывать политического управления страной. Но тем не менее, признавая недостатки существующего Учредительного Собрания, полагает, что Всероссийское Правительство должно сложить свои полномочия по открытии работ Учредительного Собрания первого созыва, а до открытия их должно быть ответственно перед постоянно пополняющимся съездом членов Учредительного Собрания.

Вполне солидарно с социалистами-революционерами выступал представитель мусульман (тюрко-татар, Баш Курдистана, Туркестана и Алаш-Орды) Букейханов. Верховная власть принадлежит Учредительному Собранию. До его открытия законодательная власть должна принадлежать съезду членов Учредительного Собрания совместно с правительственной коллегией. Министры ответственны перед съездом членов Учредительного Собрания.

В этом же духе высказались и социал-демократы (Майский). Они тоже признали сдвиг общественных настроений, ввиду которого представляется необходимым возможно скорее созвать новое Учредительное Собрание, но до созыва его требовали подчинения Всероссийского Правительства съезду членов первого Учредительного Собрания.

Таким образом, все эти четыре декларации не хотели признать, что революция так же снесла первое Учредительное Собрание, как снесла она монархию, и, сознавая необходимость создания не партийной власти, а коалиционной, требовали подчинения ее партийному учреждению.

Недостаточно ясно высказался по этому вопросу Союз Возрождения, от имени которого говорил генерал Болдырев.

Требуя твердой власти во имя военных успехов, он декларировал постулат ответственности перед Всероссийским Учредительным Собранием в законном составе. Какой именно состав считал Союз Возрождения законным, не было высказано, но, судя по общему тону декларации, Союз склонялся в сторону поддержки существующего Учредительного Собрания.

Иным духом проникнуты были декларации прочих партий и групп.

Социал-демократы группы «Единство» (плехановец Фомин) высказались в пользу организации власти на коалиционных началах и параллельного образования представительного органа из делегатов Комитета членов Учредительного Собрания, политических партий, Союза Возрождения, национальных групп, казачеств, торгово-промышленного съезда и съезда профессиональных союзов.

Это наиболее умеренное предложение не встретило поддержки, вероятно, ввиду искусственности построения представительства и невключения в него самого главного элемента – крестьянства.

Большим успехом пользовалась идея ответственности Всероссийского Правительства перед избирающим его Государственным Совещанием.

Эта мысль поддерживалась партией народных социалистов (Чембулов), предлагавших периодический созыв Государственного Совещания, и правительствами семи казачеств (генерал Хорошхин), высказывавшимися за созыв Государственного Совещания для обсуждения вопросов общегосударственного значения, связанных с самим существованием государства (как, например, вопросов войны и мира), но считавшими, что мнение Государственного Совещания не должно быть обязательным для верховной власти.

В таком же духе высказался и председатель Эстонского Правительства, который, между прочим, в своей декларации наметил в качестве основных задач Всероссийского Правительства добиться расторжения Брестского договора и установить начала федеративного устройства Российского Государства.

Представитель Уральского Временного Правительства не указал, как оно предполагало бы организовать орган контроля за верховной властью, но признал необходимость существования такого органа.

Одиноко прозвучал на Совещании голос партии народной свободы. Ее представитель Кроль принципиально высказался в пользу диктатуры. Наилучшей формой власти была бы в настоящее время единоличная верховная власть, но, к великому несчастью, революция выдвинула титанов разрушения и анархии, но при этом не явилось ни одного человека, которому вся страна могла бы доверить полноту верховной власти. Приходится мириться с менее совершенной формою директории.

Пикантное противоречие

12 сентября прибыли в Уфу запоздавшие делегаты Сибирского Правительства. Их инструкции уже были приведены. «Директория должна быть безответственна и бесконтрольна до созыва нового Учредительного Собрания» – вот их главная мысль. Полными единомышленниками Сибирского Правительства оказались казаки и партия народной свободы. Близко к нему стояли все умеренные социалистические партии: народные социалисты, «Единство» и Уральское Правительство.

Кто же первый положил бревно на пути политического успеха сибирской делегации? Тоже сибирские делегаты, приехавшие приветствовать Совещание от имени Думы.

Читатель помнит томские переговоры об условиях допустимости думской делегации в Уфу, об обещании только приветствовать и о резолюции думского большинства, не пожелавшего допустить никаких изменений для примирения с мнением влиятельного меньшинства.

Всероссийское Правительство ответственно перед съездом членов Учредительного Собрания. Оно получает власть только на время – до открытия работ Учредительного Собрания первого созыва. Вот основные идеи думской декларации. Сравним это «приветствие» с декларацией Комитета членов Учредительного Собрания и мы увидим полную их тождественность. Неудивительно! Источник происхождения был общий – центральный комитет партии социалистов-революционеров.

Пикантное противоречие в заявлении Сибирской Областной Думы и Сибирского Правительства не преминуло, конечно, обратить внимание некоторых кругов, жаждавших скандала, с целью нанесения политического удара сибирской власти. Но президиум Совещания, в который вошел и член Сибирского Правительства Серебренников, не допустил обмена мнений по поводу этого «противоречия». Настроение Авксентьева, Брешковской и других их единомышленников из умеренных эсеров было вовсе не боевое, а, наоборот, искренне примирительное.

Миссия Вологодского на Восток

После того как произошло соединение с Востоком, Сибирская Областная Дума могла сделать попытку привлечь в Омск всех сосредоточившихся во Владивостоке сибирских министров, создать неизбежный конфликт и внутренними осложнениями подорвать престиж политической силы, репутация которой уже укрепилась за Омском. С другой стороны, Сибирское Правительство рассчитывало на признание его Дальневосточного окраиною, на ликвидацию там как группы Дербера, так и правительства Хорвата и на укрепление своего влияния, которое помогло бы преодолеть чрезмерные притязания «живого трупа» – Учредительного Собрания первого созыва.

Таким образом, первой задачей Вологодского было скорейшее разрешение вопроса о власти на Востоке.

Другая задача заключалась в выяснении тех видов помощи, на которые могло рассчитывать Правительство со стороны союзников.

Секретные инструкции в Уфу

Ожидая благоприятного результата поездки на Восток, куда был послан уже раньше для рекогносцировки специальный гонец Загибалов,

Вологодский дал указания делегатам в Уфу не особенно торопиться с организацией власти.

Это решение было принято и независимо от тактических соображений. Сибирское Правительство располагало редким историческим опытом по части практического изучения недостатков «директориального» устройства власти. Ведь Сибирское Правительство, по существу, было все-таки директорией, а не советом министров, как оно себя называло. И вот двухмесячный опыт показал, как важно для устойчивости власти обладать точной юридической регламентацией взаимоотношений членов директории между собой, условий их выхода и замены, соотношения их с министрами, порядка законодательства и т. д. Все это и было рекомендовано сибирским делегатам тщательно разработать, добившись с этой целью перерыва работ общего собрания.

Остановка в Иркутске

Поезд Вологодского прибыл в Иркутск. Было еще раннее утро. Но исполнительный губернатор, тогда еще именовавшийся комиссаром, Яковлев не запоздал. В пиджаке, одетом на косоворотку, он представлял из себя совершенно новый тип администратора. Но он выгодно отличался от енисейского губернатора, который при той же неблагодарной наружности не отличался и умственными качествами, производя впечатление большой узости и неподвижности мысли. Яковлев всюду поспевал и умел поддерживать свое влияние, которого быстро лишился Озерных. Кстати замечу, что в Новониколаевске нас тоже встретил комиссар из «новых», Пославский, любимец демократии, умный и смелый человек. Новые люди появлялись – за них надо было хвататься обеими руками.

В Уфе начались работы Государственного Совещания, в Томске возобновились заседания Областной Думы. Ехавшей на Восток делегации необходимо было не отставать от событий, и Вологодский остановился в Иркутске для информации. Полученные сведения подтверждали опасения. Выяснилось, что думская делегация в Уфе ведет антиправительственную линию и что в Томске выявилось желание послать делегацию от Думы и на Восток. Очевидно, тоже для «приветствия», как в Уфу.

Оставалось много времени для осмотра города. Потанин писал, что это город негоциантов, тогда как Омск – царство прасолов и мещан. Действительно, Иркутску есть чем похвастаться. Красавица Ангара – не чета грязному Иртышу; не сравниться с нею и кокетливой Томи. Ангара – река величественная и мощная. Она несет из Байкала хрустально-чистую воду, и несет ее с такой силою, что даже роскошный, но спокойный Енисей у Красноярска не производит такого впечатления, как Ангара.

Иркутск – культурный город. Хорошие мостовые, электрическое освещение, комфортабельные гостиницы, рестораны свидетельствуют о благоустройстве, о людях, привыкших к удобствам жизни.

И действительно, здесь центр горной промышленности и крупной торговли. Отсюда шло культурное завоевание русскими Восточной Сибири и монгольских рынков. Здесь сосредоточивались ссыльные, жили декабристы и поляки. Отсюда правил Сперанский.

Иркутск имеет длинную историю. Гражданская война в Сибири внесла в нее еще несколько страниц.

Многострадальный город пережил убийственный огонь во время декабрьского разгрома Иркутска в 1917г. большевиками, и в нем же разыгрались последние акты борьбы против власти адмирала Колчака.

Что поразило меня в Иркутске – это его не русский дух. На каждом шагу здесь чувствуешь что-то чужое. Даже русские здесь другие, в них сквозит Восток, в них чувствуется новая азиатская порода. И, сознаюсь, даже Томск мне показался более родным и уютным; Иркутск же, несмотря на его элегантную внешность, несмотря даже на некоторые его уголки, напоминающие Кремль и пробуждающие сентиментальную тоску по Москве, – все же только понравился, но не расположил к себе.

Вечером, когда я давал интервью для местных газет, Председателя Совета министров посетили прибывшие из Владивостока Новоселов и Кудрявцев. Оба они входили в состав избранного Сибирской Областной Думой Правительства, оба могли «претендовать». Вологодский беседовал с ними очень недолго. Разговор был, по-видимому, довольно сухой, и как мне передавал затем Председатель, он вынес впечатление, что у них, в особенности у Новоселова, не было никакого намерения стремиться к власти. Они ехали в Областную Думу как ее члены.

Чехи-герои

Осенью, когда сибирские леса, начиная от Красноярска, сверкают яркими красками, как будто наглядным свидетельством их разнообразных богатств, увлеченный путешественник, как обвороженный герой в сказке, теряет способность восторгаться. Он только глядит во все глаза и не верит, что это всё Сибирь, эта неведомая даже для русских страна богатств и красоты.

Но, подъезжая к Байкалу, в тот момент, когда открывается исток Ангары, а за темно-синей гладью озера покажутся величественные горы, покрытые шапками снегов, – восторг изумления невольно вырвется из груди.

Но не одни красоты волновали ехавших на Восток в поезде Вологодского.

Все ехавшие переживали какое-то особое чувство радостной бодрости. Окружающее еще недавно было в руках большевиков. Сибирь так быстро, так легко сбросила с себя ярмо коммунистического засилья, что даже в скептиках, веривших больше в мирное изживание большевизма, зарождалась светлая надежда ускорить освобождение родной страны.

Поезд мчался по южному берегу Байкала. Железнодорожный путь огибает озеро, и о его изгибах было легко догадаться, так как на большом протяжении были видны мчавшиеся навстречу один за другим поезда. То были эшелоны чехословацких войск.

На вагонах развевались бело-красные флаги молодой республики. Теплушки были украшены зелеными ветками, гербами и плакатами. Лица ехавших были мужественны и энергичны. Победители, только что пробившиеся на Восток, мчались обратно на Запад.

Не с одним только чувством благодарности глядел я на проезжающих – они внушали чувство искреннего восхищения. Это были герои.

Решение Масарика и союзников

Секрет возвращения чехов на Запад заключался в решении, принятом в Париже. Война с Германией еще не была окончена. Предоставить тоннаж для перевозки 40 тысяч чехов во Францию представлялось затруднительным. Казалось более целесообразным вернуть всех чехов к Волге и создать для Германии угрозу восстановления восточного фронта. Президент Масарик, тогда еще председатель чехословацкого Национального Комитета в Париже, прислал приветствие чехословацкому войску и благословлял его на дальнейшую борьбу. Вывезти все войско не представлялось возможным, значительная часть его, согласно ранее уже полученным инструкциям, находилась в районе Волги и Урала, рассчитывая пробиться к Архангельску. Поэтому политический расчет диктовал возвращение всех чехов к Волге для использования их военной силы против германских прислужников, большевиков и восстановления преданной союзникам России.

Чехи требуют всероссийской власти

Неудивительно, что, приняв на себя тяжелую задачу борьбы на чужбине за далекие и малопонятные цели, чехи стали проявлять склонность к активному участию в политической жизни страны, куда их забросила судьба. На съезде представителей всех частей был избран местный (сибирский) чехословацкий Национальный Совет, во главе которого встал Богдан Павлу. Резиденцией Совета был избран Екатеринбург.

Наибольший интерес Совет проявил к организации всероссийской власти. «Настоящее политическое положение, – объявил чехословацкий Совет, – властно требует немедленного создания центрального всероссийского правительства». С этим лозунгом выступил Павлу на Уфимском Совещании, где чехословацкий Совет присутствовал in corpore (в полном составе. — Ред.), свидетельствуя свой живой интерес к задачам совещания.