Текст книги "Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад"

Автор книги: Фридрих Клингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

9

Дьявол прекрасно видел, как сильно поражали Фауста все эти сцены, в какую ярость они его приводили и как постепенно при виде этих злодеяний все больше притуплялось его нравственное чувство, и решил на десерт показать Фаусту двор папы римского. Он знал, что там коренился самый обильный источник пороков, он видел в нем самую совершенную школу преступлений, которые распространялись отсюда с благословения главы христианства и наместника божия среди всех народов Европы. Он сказал Фаусту:

– Ты уже не раз бывал при больших королевских дворах и видел их образ правления. Отправимся теперь в Рим и посмотрим, лучше ли обстоит дело с церковью и ее правлением.

Хитрец льстил себя надеждой, что Александр VI^{72}, который носил тройную корону и распоряжался ключами от рая и ада, поможет ему завершить его мрачный умысел против Фауста и ускорит его возвращение в преисподнюю. Пребывание на земле давно надоело дьяволу, – уже столько раз в течение тысячелетий он скитался по ней, и, как ни забавляли его черные деяния людей, но в конце концов все сводилось к одному и тому же. А ведь однообразие так утомительно. Легко понять, что любой дьявол, желая избегнуть его, охотно предпочтет тьму свету, – ведь и люди по этой же причине совершают по крайней мере половину тех глупостей, которые слишком часто завершаются преступлениями.

По пути в Рим они натолкнулись на два военных лагеря, расположившихся друг против друга. Одним войском командовал Малатеста да Римини, другим – папский генерал. Коварная политика Александра, который начал с того, что заманил молодого еще тогда короля Франции^{73} в Италию, а потом выгнал его обратно, сводилась теперь к тому, чтобы при помощи яда, тайных убийств и открытой войны уничтожить всех мелких властителей в Европе, а из их земель и укрепленных замков создать княжества для своих незаконных детей. Он начал с самых слабых и выслал это небольшое войско, чтобы ограбить Малатесту да Римини. Когда Фауст и дьявол ехали по большой дороге, они увидели на холме близ папского лагеря двух знатных рыцарей, которые бились в горячем поединке. Любопытство заставило Фауста подъехать ближе, дьявол последовал за ним, и скоро они поняли, что разгоряченные воины намерены разойтись не раньше, чем один из них падет от меча другого. Но особенно странным показалось Фаусту, что рядом с борющимися стояла белоснежная коза, разукрашенная яркими лентами, которую держал равнодушный оруженосец и которая, очевидно, предназначалась в награду победителю. На холме собралось множество рыцарей, желающих быть свидетелями исхода, этого поединка, но ждали они его с большим равнодушием. Фауст подошел к одному из них и, с характерной для немца прямотой, задал вопрос:

– Неужели рыцари дерутся из-за этой разукрашенной козы?

Он заметил, что оба дуэлянта при каждой паузе нежно посматривали на козу – будто, следуя рыцарскому обычаю, просили у нее защиты в минуту опасности. Итальянец холодно ответил ему:

– Конечно. И я надеюсь, что наш генерал отправит своего противника в ад за то, что, пока генерал выезжал для осмотра вражеского лагеря, этот состоящий под его командой рыцарь осмелился похитить из палатки генерала прекраснейшую в мире козу.

Услышав это, Фауст отступил, покачал головой и никак не мог понять, сон это или явь. На несколько секунд дьявол оставил его в этом смятении, а потом шепнул ему на ухо нечто такое, что заставило Фауста покраснеть и что осквернило бы эту бумагу. Между тем поединок продолжался с прежним жаром, пока шпага панского генерала не нашла отверстия в панцире противника и не пронзила рыцаря с такой силой, что, обливаясь кровью, тот упал на землю. В проклятиях он испустил дух, но последний взор его был обращен к козе, с которой он нежно прощался. Присутствующие приветствовали генерала радостными возгласами, а оруженосец подвел к нему козу, которую тот стал нежно ласкать и гладить, называя ее mia сага[13]13
  Дорогая моя (итал.).


[Закрыть].

Борясь между негодованием и желанием смеяться, Фауст покинул место поединка. Дьявол сказал ему:

– Фауст, этот веселый поединок познакомил тебя с папским генералом. Но его противник не менее примечателен. Этот с опасностью для жизни дрался из-за белой козы, а генерал ради того, чтобы скорее получить наследство, отправил на тот свет двух своих жен: одну отравил, а другую собственноручно задушил. Обе принадлежали к самым знатным домам Италии. Теперь он сватается к третьей, и если он останется невредим, то, вероятно, и ее постигнет та же судьба. Оба они, впрочем, люди весьма благочестивые: они устраивают церковные процессии, дают небу обеты и молят его о победе. Как ты думаешь, на чью сторону должно было стать небо?

Лицо Фауста перекосилось от злости, и он оставил этот коварный вопрос без ответа. Дьявол, который хотел отомстить Фаусту за то, что тот всячески превозносил нравственную ценность человека, не мог в то же время удержаться от ядовитых замечаний по поводу склонностей папского генерала и человеческой извращенности вообще, на что Фауст, только что оказавшийся свидетелем величайшей мерзости, вовсе уже не мог найти ответа.

10

Вид Рима и его величественных развалин, над которыми, казалось, еще реял могучий дух древних римлян, поразил Фауста. Он довольно хорошо знал историю, и ожившие воспоминания и мысли об этом исключительном народе подняли и его дух. Однако новые жители этого города, некогда царившего над миром, скоро наполнили душу Фауста горечью и отвращением. По совету дьявола, они выдали себя просто за двух немецких дворян, которых привлекло в Италию величие Рима, однако их одежда и свита, их щедрость заставляли думать, что они не простые дворяне. Аббаты и матроны, сводники и сводни, шарлатаны и шуты окружили их и стали предлагать им свои услуги, едва лишь весть об их прибытии проникла в те слои общества, которые избрали себе прибыльное ремесло жить за счет человеческих пороков и легкомыслия. Предлагая Фаусту своих сестер и дочерей, жен или родственниц, римляне описывали их прелести и достоинства с таким пламенным красноречием, что окруженный со всех сторон Фауст не знал, с чего начать. Так как это сводничество самым забавным образом было облечено одновременно и в одежду безудержного сластолюбия и в тогу строгой религии, то Фауст пришел к заключению, что этому народу религия только для того и нужна, чтобы успокоить и усмирить негодующий внутренний голос человека, который протестовал против людских злодеяний и постыдных поступков.

На следующий день после приезда они получили приглашение посетить кардинала Чезаре Борджа^{74}, одного из многочисленных незаконных сыновей папы; для них был устроен роскошный прием, и Чезаре обещал представить их его святейшеству папе. В сопровождении многочисленной свиты, роскошно одетые, они отправились в Ватикан, и дьявол вместе с Фаустом целовал туфлю его святейшества. Фауст делал это с благоговением искреннего католика, считающего папу именно тем, за что тот себя выдает, а дьявол думал про себя: «Если бы Александр знал, кто я в действительности, то, вероятно, мне довелось бы видеть его у своих ног».

По окончании официальной церемонии папа пригласил их в свои личные покои, где он мог разговаривать с ними свободнее. Здесь они познакомились и с другими детьми папы – знаменитой Лукрецией^{75}, с Франческо Борджа, герцогом Гандии^{76}, и другими.

Папе так по вкусу пришлось общество красивого и ловкого дьявола Левиафана, что с первой же встречи он отнесся к нему с особой благосклонностью, которая, как мы увидим, вскоре перешла в полную интимность.

Фауст больше разговаривал с кардиналом Борджа, и тот развернул перед ним столь соблазнительную картину веселых развлечений и сладострастных удовольствий, которые можно найти в Риме, что Фауст уже не понимал, находится ли он в Ватикане или в храме земной Венеры. Кардинал ближе познакомил его со своей сестрой Лукрецией, супругой Альфонсо Арагонского. Казалось, эта женщина была воплощением чувственной страсти, облеченной в самую обольстительную форму. Принимая Фауста, Лукреция была так пленительна, что совершенно покорила его и с первого же взгляда возбудила в нем пламенное желание получить из ее рук пенящийся кубок блаженства, который она подносила ему с чарующим искусством.

11

За несколько дней Фауст и дьявол стали своими людьми в семействе папы. Однажды вечером их пригласили в Ватикан на спектакль, который удивил Фауста больше, чем все, что ему до тех пор довелось увидеть при папском дворе. Играли «Мандраголу». Благородный Макиавелли^{77} написал Эту легкомысленную комедию, чтобы дать римскому двору яркое представление о дурных нравах духовенства и доказать, что оно является причиной падения нравственности у мирян. Но он ошибся в своих благородных намерениях, как ошибся и позднее, когда пытался разоблачить злодеяния деспотизма, написав своего «Государя». Мелкие итальянские тираны и их опора – монахи провозгласили опорой тирании самого Макиавелли, то есть именно того человека, который ненавидел тиранию сильнее, чем кто-либо из смертных, и книгой своей стремился нанести ей смертельный удар. Ослепленный народ настолько поддался влиянию обманщиков, что в своем спасителе стал видеть убийцу.

Так было и здесь. «Мандраголе» аплодировали; много вечеров подряд она забавляла папский двор, и никто, кроме дьявола и Фауста, не понял, что одобрение папы и всего духовного клана делает сатиру Макиавелли еще более ядовитой. Фауст видел, как сам папа, кардиналы, монахи и светские дамы восторженно рукоплескали сценам, которые, по его мнению, даже развратные римские императоры не позволили бы изобразить в театре. Но вскоре он перестал удивляться, так как ему пришлось увидеть еще более поразительные сцены, происходившие уже в действительности, и убедиться, что деяния Александра и его детей превосходили все, что история до тех пор вписала в позорную летопись человечества. Лукреция, которую влекла к Фаусту не столько его значительная наружность, сколько дорогие подарки, вскоре открыла перед ним прежде неведомые ему глубины сладострастия, и ее объятия показали ему, что папскому двору доступны тайны, о которых весь прочий слабоумный христианский мир даже и не подозревает. Сблизившись с Лукрецией, он узнал о ее кровосмесительной связи с двумя ее братьями – кардиналом и герцогом, – а застав ее однажды у папы, ее родного отца (и Фауст и дьявол имели к нему тайный доступ), Фауст убедился, что делил Лукрецию не только с братьями, но и с его святейшеством. Единственным, кого она не удостаивала своими милостями, был, казалось, Альфонсо, имевший честь называться ее супругом. Теперь Фауст понял причину ненависти кардинала к своему брату, – это была ревность к ласкам Лукреции. Фауст не раз слышал, как кардинал клялся жестоко отомстить герцогу.

Целыми днями Фауст всячески ублажал свое сластолюбие – то в городе, то при дворе, – а по вечерам он имел обыкновение докучать дьяволу рассуждениями о порядочности людей. Он возмущался всем, что видел, но у него не было ни сил, ни желания противостоять своим собственным склонностям. Обычно он заканчивал свои ламентации возгласом:

– Как такое чудовище могло стать папой?

Дьявол, хорошо осведомленный о том, как происходило избрание Александра VI (вероятно, кто-нибудь из князей ада присутствовал тогда в конклаве^{78}), рассказал ему, как Александр, будучи вице-канцлером папского престола, заручился голосами кардиналов, а когда достиг цели и они потребовали, чтобы он выполнил свои обещания, то одних он прогнал, а других, под разными предлогами, предал жесточайшей казни.

Ф а у с т: То, что они были достаточно развращены, чтобы избрать его папой, я еще понимаю, но то, что они терпят его теперь, – это уже свыше моего разумения.

Д ь я в о л: В Риме им очень довольны. Он заботится о черни, грабит и убивает знать, и своими преступлениями он возвысит папский престол больше, чем все его предшественники. Могут ли жители желать себе лучшего папу, чем тот, который освящает их пороки своим собственным примером и доказывает им своими поступками куда лучше, чем любыми индульгенциями, что человек может не бояться никакого греха?

12

Постановлением консистории^{79} папа назначил своего старшего сына Франческо генералом священного престола, и кардинал тотчас же решил устранить брата, чтобы дать своему честолюбию более широкое поле действия. Мать кардинала Ваноцца^{80} рассказала ему, что папа намеревается создать для Франческо трон на развалинах итальянских княжеств и осуществить через своего первенца все планы, связанные с возвышением дома Борджа. Кардинал, державший у себя на службе сотни наемных убийц, сразу послал за своим верным Микелотто^{81} и обратился к нему со следующей речью:

– Мой бравый Микелотто, вот уже пять лет, как мой отец занимает папский престол, а я все еще не стал тем, чем я мог бы стать, если бы мы действовали умнее. Он сделал меня сначала епископом, потом кардиналом. Но что все это для духа, жаждущего подвигов и славы? Моих доходов едва хватает на самое необходимое, и я лишен возможности достойно награждать друзей, оказавших мне существенные услуги, как того желало бы мое сердце. Ты сам, Микелотто, разве не служишь тому примером? Скажи, мог ли я выплатить тебе хотя бы часть того великого долга, который лежит на мне в благодарность за твои услуги? Неужели нам так вот вечно сидеть и ждать, пока случай или счастье не сделают чего-нибудь для нас, не имеющих смелости стать хозяевами своей судьбы? Неужели ты думаешь, что жизнь, которую я влачу в консистории и церкви, достойна человека, подобного мне? Разве я рожден для этих поповских дел? Если бы по непонятной причине природа не создала моего брата Франческо раньше, чем меня, разве я не получил бы все те почетные должности, которые одни дают возможность осуществить великие замыслы? Разве ты, мой верный Микелотто, был бы тогда тем, что ты есть теперь? Разве умеет мой брат использовать все преимущества, которые дают ему, с одной стороны, папа, а с другой – удача? Поставь меня на его место, и имя мое скоро станет известно всей Европе! Меня природа создала героем, а его, слабого и нежного, – попом. Следовательно, мы должны исправить проклятую шутку, которую сыграла с нами судьба, если только мы хотим выполнить назначение, данное нам природой. Посмотри на нас обоих! Кто скажет, что мы – сыновья одного отца? Ну и что же из того, что он мне брат? Тот, кто хочет возвыситься над другими, должен преодолеть все препятствия и попрать жалкие узы природы, любви и родства. Да, если ты мужчина, ты должен быть готов к тому, чтобы обагрить свои руки кровью тех, кто самым своим существованием сковывает твой рвущийся вперед дух. Так делали все великие люди, так поступил и основатель бессмертного Рима^{82}. Для того чтобы Рим стал таким, каким он рисовался его вещему духу, должен был погибнуть его брат. Для того чтобы Чезаре Борджа стал великим, должна пролиться кровь его брата. Благодаря мне Рим вновь должен стать великой императорской резиденцией, а мой отец должен держать лестницу, по которой я буду взбираться вверх. Потом я разобью престол святого Петра, на котором он сидит, престол, освященный обманом. Я освобожу народ от постыдного ига духовенства и снова превращу его в народ мужей и героев. Так пусть же умрет тот, кто стоит на моем пути и мешает мне показать всему миру, на что мы способны!.. Я мог бы и сам, не вызвав ни малейшего подозрения, убить его под покровом ночи, но я хочу предоставить это тебе, чтобы ты получил еще большее право делить со мною мое будущее величие и счастье. Завтра я еду в Неаполь и буду в качестве легата присутствовать при коронации короля. Моя мать Ваноцца, которой, между нами говоря, уже надоело видеть своего энергичного Чезаре только кардиналом и которая уже давно поняла, что я способен на подвиг, разожгла во мне желание совершить его. Сегодня вечером она устраивает прием, на котором буду я, будет мой брат и будут наши друзья. Поздно ночью брат отправится к одной нам обоим знакомой куртизанке, и я плохо знаю моего Микелотто, если Франческо вернется в свой дворец. Меня зовут Цезарем^{83}, и я хочу быть всем или ничем.

Микелотто схватил руку кардинала, стал благодарить его за оказанное доверие, привел многочисленные доказатель ства своей верности и преданности и удалился, чтобы предупредить своих помощников о поручении.

Фауст и дьявол также получили приглашение на этот ужин. Среди гостей царило веселье. В этот вечер Франческо был особенно нежен с братом, но решение Чезаре осталось непреклонным. После ужина он простился с матерью и отправился в Ватикан, чтобы выслушать последние распоряжения папы. Франческо пожелал проводить брата, чтобы еще несколько минут побыть вместе с ним. Фауст и дьявол последовали за ними. Вскоре Франческо расстался с кардиналом, шепнув ему на ухо, куда он намерен отправиться. Кардинал, смеясь, пожелал брату удачи, обнял его и простился. Он поспешил в Ватикан, закончил там свои дела, встретился на условленном месте с убийцами и дал им указания. Фауст остановился в Риме у сестры одного principe[14]14
  Князя… (итал.).


[Закрыть], и дьявол, знавший, что развязка мрачной драмы близка, устроил так, что они с Фаустом оказались на берегу Тибра как раз в тот момент, когда Микелотто велел бросить в реку труп убитого герцога. Фауст хотел кинуться на убийц, но дьявол удержал его, сказав:

– Не подходи к ним и не шуми, чтобы никто тебя не заметил, – их в Риме тысячи, а находясь в Ватикане, даже со мной, ты рискуешь жизнью, если только они заметят, что ты за ними наблюдаешь. Убитый, которого они бросили в воду, – Франческо Борджа, убийца – его брат, и то, что ты сейчас видишь, – только пролог к тем злодеяниям, которые когда-нибудь удивят даже ад.

Он раскрыл перед Фаустом весь мрачный заговор и пересказал ему речь кардинала, обращенную к Микелотто. Неожиданно для дьявола Фауст ответил холоднее, чем тот ожидал:

– В конце концов я меньше, чем ад, удивляюсь их поступкам. Чего еще и ждать от семьи, где отец кровосмесительствует с дочерью, а его сыновья – со своей сестрой? Папа зовет себя непогрешимым, наместником бога на земле. Люди этому верят, и тот, кто поставил его на это место, по-видимому доволен его поступками. Так что же могу сказать я, Фауст, от которого церковь требует поклонения папе? Но, дьявол, на того, кто скажет мне еще хоть одно доброе слово о людях, я кинусь как дикий зверь. Идем спать! Ты прав: в сравнении с нами, особенно с теми из нас, кто носит рясу, дьявол – просто глупец. О, почему я не родился в счастливой Аравии, где пальма была бы моим кровом, а природа – моим богом!

13

Весть об убийстве герцога Гандии быстро распространилась по Риму и по всей Италии. Папа, потрясенный и подавленный, предавался такому безумному отчаянию, что трое суток не ел и не пил. Когда же труп Франческо был наконец найден в Тибре, папа дал строгий наказ во что бы то ни стало найти убийц. Дочь папы, которая догадалась, кем был нанесен удар, немедленно сообщила своей матери Ваноцце о строгом повелении Александра, и та на следующую ночь отправилась в Ватикан. В эти траурные дни одному только дьяволу, пользовавшемуся особым благоволением папы, дозволялось находиться в его покоях. При появлении знатной матроны он немедленно удалился, отыскал Фауста, утешавшего Лукрецию, и повел его к двери, ведущей в папские покои, чтобы он мог подслушать разговор папы с Ваноццей.

Подойдя к двери, они услышали, как папа говорил:

– Кардинал – братоубийца! А ты, их мать, сообщаешь мне об этом так холодно, как будто Чезаре отравил кого-нибудь из рода Орсини или Колонна! Вместе со своим братом он убил и свое доброе имя, до основания разрушил то величественное здание, которое я стремился воздвигнуть при помощи моей семьи. Но этот смельчак не уйдет от моего наказания и моего мщения!

В а н о ц ц а: Родриго Борджа, ты спал сначала с моей матерью, потом со мной, теперь ты спишь с нашей дочерью, и кто перечислит имена всех тех, кого ты тайно велел убить и отравить? И все же ты – пана. Рим трепещет перед тобой, весь христианский мир поклоняется тебе и зовет тебя непогрешимым. Видишь, как много зависит от того, какое положение занимает человек, совершающий преступление. Я – мать их обоих, Родриго, и я знала, что Чезаре убьет Франческо.

П а п а: О ты, бесстыдная!

В а н о ц ц а: Да, я такая, но такой я стала благодаря твоей школе. Холодный, медлительный, слабый Франческо должен был уступить место пламенному, энергичному Чезаре, чтобы именно он осуществил тот блестящий план, о котором ты говорил мне, вступая на панский престол. Франческо был рожден, чтобы стать монахом; Чезаре же судьбой предназначено быть героем. Поверив пророчеству, я дала ему это имя^{84}. Только он способен уничтожить всех мелких и крупных тиранов Италии и завоевать корону. Он должен стать гонфалоньером^{85} папского престола и сделать Борджа повелителями всей Италии. Разве ты не этого хочешь? Или ты убивал и отравлял только ради одного Франческо? Какая польза была бы нам от этих преступлений, если бы Чезаре остался кардиналом, а убитому им трусу пришлось бы когда-нибудь отстаивать вашу добычу? Когда тебя не станет, защиты я могу ждать только от Чезаре, который уважает свою мать, а тот холодно пренебрегал мною и искал только твоего расположения, в надежде на твою помощь. Чезаре понимает, что женщина, подобная мне, сумевшая родить героя, сумеет и указать ему путь к бессмертию. Успокойся, Родриго, будь мудр и знай, что руку, которая убила твоего любимца, направляет такой смелый дух, что она не пощадит и отца, если он посмеет сорвать покров с этого убийства, вызванного необходимостью.

П а п а: Величие твоего духа, Ваноцца, заражает меня и в то же время пугает. Франческо мертв, а Чезаре жив. Пусть он живет, пусть будет первенцем! Он станет великим, раз того желает сама судьба.

Папа позвонил, велел подать ужин и окончательно развеселился.

Ф а у с т: Дьявол, избавь мир от этого чудовища! Иначе ты на себе испытаешь ярость, которую вызывает во мне само его существование.

Д ь я в о л: Ты опять, как истинный сын праха, говоришь бессмыслицу. Ты забыл, кто этот человек, чей он наместник на земле? Ты забыл, кто я, каковы мои возможности и права?

Ф а у с т: Ты должен!

Д ь я в о л: Иди и охлади свой пыл в объятиях его распутной дочери. Радуйся, что ты столь близок с тем, кто обладает властью. Быть может, эта близость принесет тебе пользу в день Страшного суда.