Текст книги "По закону «Триады»"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Зато за цехами он теперь увидел нормальное кирпичное здание – казарму. Со своего наблюдательного пункта на пригорке он ее заметить не мог, поскольку казарму полностью прикрывал бетонный забор, к которому она прижалась вплотную. Возле казармы стояли и курили два парня в синих комбинезонах. Туда, в казарму, нужно будет наведаться обязательно, решил Турецкий. А пока, дождавшись удобного момента, когда грузовик притормозил, а вокруг никого не было, он выпрыгнул из кузова, юркнул в пространство между строениями, ползком забрался в укромный уголок и замер.

Около часа он лежал, практически не шевелясь, прислушивался, присматривался. За это время ни одна живая душа не прошла мимо, не поднялась тревога, грузовики спокойно уехали, разгрузившись. Значит, его проникновение осталось незамеченным.

Немного осмелев, Турецкий прополз к одному из цехов, осторожно отодрал уголок фанерного листа из обшивки, заглянул внутрь. Фанерный каркас скрывал от посторонних глаз нечто вроде насосной станции – замысловатое переплетение труб довольно большого диаметра с вентилями, клапанами, датчиками. Около навороченного пульта управления – несколько шкафов с тумблерами, кнопками, ручками, экранами, индикаторами и прочими непонятными живыми, мигающими штуковинами – дежурил один человек в таком же синем комбинезоне, как были на парнях около казармы. Цветом волос и фактурой он на Заварзина не походил, поэтому Турецкий не стал обнаруживать своего присутствия.

Он уполз обратно в свой укромный уголок и стал ждать ночи: отыскать Заварзина в казарме среди спящих будет наверняка проще, чем ползать на брюхе по всему городку и заглядывать в каждый цех и ангар. А пока ждал, соображал, что же все-таки тут происходит?

Что производство – понятно. Что производство нефтепродуктов – тоже понятно. Ясно, что в качестве рабочей силы используются солдаты срочной службы с соответствующей квалификацией. Все это незаконно, но, в конце концов, в порядке вещей. Точнее – объяснимо. Армия вынуждена зарабатывать деньги, ибо государство не в силах достойно ее обеспечить…

Но с самого начала его здесь смущало что-то еще. И только теперь, лежа среди фанерных стен, Турецкий сообразил, что именно. Этот секретный объект в зоне боевых действий охраняли не от противника, не от боевиков. И боевики не проявляли к нему никакого интереса, у них теперь другой интерес – ноги бы унести… Сколько Турецкий ни разглядывал вчера в бинокль бетонный забор, но не увидел ни одной выбоины от пули или осколка, ни одной воронки от фугасов на подъездах к базе, никакого конвоя для грузовиков с глиной. Ладно, глину не жалко, но техника, водители… да просто положено конвойное сопровождение транспортным колоннам! Однако самое главное – непуганые часовые. Вместо того чтобы прятаться в бетонных дзотах, они разгуливают по периметру без оглядки на возможного вражеского снайпера. И где?! В Чечне! В предгорьях! Где даже деревья стреляют, не говоря уж о двуногих.

Такая вопиющая беспечность возможна, только если есть полная уверенность, что боевики не станут нападать. А не станут нападать они только на своих. Значит, что же получается? Этот объект российских вооруженных сил для боевиков свой?!

Это не укладывалось в рамки военной логики. Да и никакой другой. Но иного объяснения всему увиденному Турецкий не находил.

Зарусская

«А что я буду делать, если они пойдут следующий эпизод в интерьере снимать? – с тревогой думал Филипп Агеев. – Впрочем, тогда и хватит с меня, наверно. Да и не похоже – все крайне медленно делают». Было бы неплохо затесаться в гущу массовки, если бы фильм был не костюмированным, а так приходилось тусоваться между осветителями и гримерами, благо народа, одетого современно, все-таки хватало.

Тем временем в крупном плане объектива Любовь Зарусская, в парике, в гриме и в платье, прижимая к груди веер, с тревогой смотрела на кого-то, не попадавшего в кадр.

– Друг мой, не пугайте же меня! Признайтесь, что вы задумали?

– Стоп, снято! – раздался голос режиссера.

Люба принялась обмахиваться веером. Ей тут же поднесли стул. Режиссер подошел к жене.

– Люба! Не «задумали», а «замыслили»! Сколько можно повторять? Ну соберись уже!

– Вадюш, ну, не выговаривается… устала…

Агеев увидел, что к нему с недоуменным лицом спешит помощница режиссера. Влип, понял Филя. Время идти ва-банк.

В принципе и к этой задаче Филя подготовился – на всякий случай поискал в Интернете неформальную информацию об актрисе. И кое-что выловил. Самая занятная история была такая. По молодости, сыграв свои первые звездные роли, она устраивала такой номер. Пообедав в «Метрополе», выходила на улицу, и к ней с криком бросалась толпа мальчишек: «Смотрите, смотрите! Это же знаменитая артистка Любовь Зарусская, которая там-то и там-то играла!» Зарусская хмурила брови: «Чего расшумелись? Ну, играла. Только зачем кричать? Неудобно же». Те не умолкали, продолжая идти за ней по улице Горького. Народ оглядывался, смотрел с уважением, подбегал за автографами. Процессия доходила до Центрального телеграфа. Там Зарусская останавливалась и негромко говорила: «Так, ребята. Вот вам по рублю – пошли обратно…»

В общем, та еще штучка. Всегда была падкая на славу, такой и осталась.

Режиссер тем временем продолжал выговаривать своей звездной супруге:

– Такое простое слово. Я для чего на сценарий три месяца угрохал? Чтобы ты прямо на площадке его переписывала?

Люба посмотрела на мужа укоризненно: не при всех.

Режиссер вздохнул и объявил громко:

– Перерыв – пятнадцать минут! – И добавил уже без мегафона, жене: – Невнимательна ты, мать, невнимательна, все витаешь где-то, а? А сама говорила, что в восторге от роли. Что же ты так меня подводишь? – Тут он заметил Агеева, который подошел и остановился рядом с вежливо-требовательным видом. – Молодой человек, я занят! Вы ко мне? Вы кто вообще? Как сюда попали? – Взглядом он поискал помрежа, но Агеев уже затараторил:

– Добрый день! Алекс Островски, еженедельник «Глория синема вью», Лос-Анджелес. – И продемонстрировал ламинированное удостоверение с английским текстом и своей фотографией. Оно на всякий случай было изготовлено в детективном агентстве, правда, Голованов очень просил постараться воздержаться от его демонстрации.

Режиссер приосанился и сказал гораздо любезнее:

– Чем могу быть полезен столь уважаемому изданию? Часто вас читаю.

Филя едва не захохотал. Название уважаемого издания он придумал сам. Голованов настаивал на «Синема вью», но такое вроде бы есть, вот Филя и воткнул «Глорию».

– Я хотел договориться о встрече заранее, но… я хочу сделать с вами интервью… Что думает великий русский режиссер о грядущем распределении «оскаров»…

Великий русский режиссер неловко засмеялся:

– Вообще-то о них не думаю!

«Корреспондент» кивнул понимающе: все эти награды – просто тлен и суета сует.

– …А кроме того, поговорить о вас с Любовью Викторовной. Как с женой. Как с великой актрисой. Вы позволите?

– Конечно. Только вы ее саму расспросите, а про меня – так, сбоку…

Выдающаяся актриса, успевшая поправить прическу и макияж, тут же встряла:

– Вадя, не скромничай!!! Алекс, я с радостью дам интервью, но у меня всего десять минут. Если хотите, можем поговорить в моей гримерке.

«Американский журналист» вынул из сумки цифровой диктофон и пошел вместе с актрисой по дорожке парка.

Зарусской был выделен персональный фургон, в котором, по-видимому, особой необходимости не было, но такова была прихоть кинозвезды, которую ее режиссер и муж по совместительству решил удовлетворить.

– Вы знаете, – говорила актриса, – я с большим удовольствием переживаю вторую молодость, наступающую, когда жизнь чувств и личных отношений уже не так актуальна и ты вдруг обнаруживаешь, скажем, лет в пятьдесят, что перед тобой открыта полноценная новая жизнь, наполненная размышлениями, открытиями, чтением! Какое-то время назад все силы уходили наличную жизнь, теперь ты снова свободна и с удовольствием оглядываешься вокруг. Можно наслаждаться отдыхом, можно наслаждаться вещами, а еще лучше работой, настоящим творчеством! Ты еще достаточно молода, чтобы получать удовольствие от путешествий по новым местам, хотя уже и не так непритязательна в отношении бытовых условий, как прежде. В тебе словно происходит прилив жизненной энергии и новых идей. Но следом идет расплата надвигающейся старостью: у тебя почти постоянно где-нибудь что-нибудь болит – то прострел в пояснице, то всю зиму мучает ревматизм шейных позвонков так, что повернуть голову – сущая мука… нет-нет, об этом писать не надо… Зато именно в эти годы острее, чем когда бы то ни было в молодости, испытываешь признательность за дар жизни. Это сродни реальности и насыщенности мечты, – а я все еще безумно люблю мечтать!

– Замечательно, – уныло сказал Агеев.

Зарусская его интонацию расценила по-своему.

– Алекс, я могу предложить вам кофе, – сообщила она «журналисту» с пленительной улыбкой. – У меня здесь все для этого есть. Меня как раз недавно научили готовить по-калифорнийски, вот вы и скажете, хорошо ли выходит! – Актриса то и дело меняла выражение лица – светская улыбка, беззаботность, легкое кокетство.

Действительно, в фургоне все было продумано до мелочей, и, с точки зрения Агеева, тут вполне можно было просто жить. Если верить кино, американцы зачастую так и делают.

– Не стоит, – сказал он и снова показал ей удостоверение, на сей раз настоящее, сотрудника частного детективного агентства «Глория». – На самом деле меня зовут Филипп.

Зарусская обомлела. Кажется, она была не столько напугана, сколько неприятно удивлена. Не будет никакого интервью…

– Зачем вы представились иностранцем?

– А еще – журналистом, – напомнил Филя. – Чтобы мне дали с вами поговорить, конечно.

– Вы маньяк?

– Для вас «маньяк» и «частный детектив» – синонимы?

– Я закричу. Громко.

Агеев покачал головой:

– Не закричите. Вы же не хотите, чтобы муж узнал о вашем разговоре с Дарьей Андреевной…

– Что?! Вы бредите?! – изумилась актриса.

– Я это видел собственными глазами.

– Не знаю, что вы там видели, но вся эта ерунда не имеет никакого значения и…

Агеев решил времени не терять, перебил:

– Вы говорили ей, что никаких подозрений ни у кого не должно возникнуть.

Актриса побелела от страха, и грим не мог этого скрыть.

– Возникнут, – пообещал Филя. – Непременно возникнут. Ведь Дарья Андреевна страдает, ей тяжело носить в себе это до могилы…

– Вы… Но как вы…

– При помощи современной электроники. Слежение за объектом через спутник… долго объяснять.

Зарусская попыталась взять себя в руки. Извлекла из кармашка жвачку и отправила ее себе в рот. Агеев подумал, что это довольно странное зрелище – дама в парике и платье бог знает какой эпохи, энергично работающая челюстями.

– Это шантаж? – осведомилась она со светской улыбкой.

Филя неопределенно улыбнулся ей в ответ. Пусть попутается еще немного. Тем легче будет добиться своего.

– Сколько же хотите? Назовите сумму…

– Это не шантаж. Это расследование. Ваша подруга подозревается в организации убийства своего одноклассника.

Зарусская едва не подавилась своей жвачкой.

– Вы в своем уме?!

Филя продолжал улыбаться.

– Эту линию разрабатываю не только я, но и прокуратура. И вы можете оказаться среди… – Он сделал паузу.

– Среди кого?!

– Среди подозреваемых. Так что или сейчас сами все расскажете, или ваши съемки придется прервать, а то и отменить… Честно говоря, жаль лишать зрителей хорошего кино. И так кругом один Голливуд. Пропади он пропадом.

Актриса начала по-рыбьи ловить ртом воздух.

«Может, играет», – подумал Филя. Но на всякий случай встал, налил ей стакан воды. Она сделала несколько глотков, благодарно кивнула. Немного успокоила дыхание.

– Она его мать, – сказала Зарусская. – Хотя его родители – я и Вадим.

– То есть как? – изумился Филя.

Актриса посмотрела на него насмешливо, похоже, стерва, наслаждалась моментом, хотя еще и сама не знала, чем это против нее обернется. Но чего не сделаешь ради нескольких мгновений тщеславия, особенно если ты человек творческий.

– Очень просто. Как в индийских фильмах, знаете? В примитивных слезливых индийских фильмах. Молоденькая девочка Дашенька, глупенькая, беззаботная. Была влюблена в одноклассника…

– В Николая Мальцева? – уточнил Филипп.

Зарусская кивнула:

– Да. Тоже беззаботного. Да еще и красавца. В школе – ничего серьезного, целовались. А после школы Дашка провалилась в институт, и закрутилась у них взрослая любовь.

Филипп попробовал угадать:

– И она, конечно, забеременела. И он ее бросил.

– Вот тут – расхождение с каноническим сюжетом. Они поссорились до того, как она узнала. Коля говорил, что вообще не хочет жениться. Брак – это тюрьма. И прочий юношеский вздор…

Агеев предпринял вторую попытку:

– Тогда так. Она была гордая и не стала мириться.

– Верно. И опомнилась, когда была глубоко беременна…

Актриса все-таки сделала кофе, но никакой не калифорнийский, банальный растворимый «нескафе», протянула чашку Филиппу. Он машинально взял, поблагодарил кивком. Она закурила тонкую сигарету «Вог» и только после этого продолжила:

– Я лежала с ней в роддоме. Я старше ее… ну, всего на несколько лет. Но это был мой последний шанс. И муж тогда хотел уйти. Его держало только то, что у нас будет ребенок… Но ребенка я потеряла…

Она замолчала, пуская сизые кольца в потолок. Нужно было как-то простимулировать дальнейший рассказ. Или спровоцировать…

Агеев отхлебнул кофе и сказал:

– Может быть, не только это… Бывают ссоры, бывают проблемы. Если женщина ребенка теряет – это не значит, что и мужа тоже.

Зарусская усмехнулась:

– С моим мужем – именно это и значило… – И решительно потушила сигарету в пепельнице. – Вот так все и вышло. Я врачам заплатила – денег у меня всегда хватало. И с Дашей договорилась.

– Итак? – уточнил Агеев. – Вы ей – связи и карьеру в богемных кругах. Она вам – сына и молчание?

После некоторой паузы актриса сказала:

– В общем и целом, не вдаваясь в подробности, которых я уже, если честно, и не помню, то – да.

Заварзин

Около полуночи Турецкий пробрался в казарму. Она никем не охранялась, не было ни дневального, ни дежурного. Ночь выдалась душная, окна были распахнуты настежь. Человек тридцать спали на двухъярусных кроватях. На табуретах около кроватей лежали одинаковые синие комбинезоны. Прикрутив яркость карманного фонарика на минимум, Турецкий обошел кровати, заглядывая в лица спящих. Потревоженные светом, парни недовольно морщились, отворачивались, натягивали на голову простыни, но, слава богу, никто не проснулся.

Заварзин спал, приоткрыв рот и разбросав в стороны руки, как футбольный вратарь в ожидании пенальти. Погасив фонарик, Турецкий одной рукой зажал ему рот, другой придавил его покрепче к кровати и зашептал на ухо, чтобы не дергался. Заварзин оказался не робкого десятка, в панику не ударился, довольно быстро сообразил, что убивать его никто тут не собирается, и, подняв руки, дал понять, что сопротивляться и кричать не будет. С комбинезоном и ботинками в руках он вслед за Турецким выскользнул в окно.

– Я бы давно отсюда сбежал, если бы знал как. Ну и если бы не боялся, что пристрелят, – шепотом рассказывал Заварзин, после того как Турецкий показал ему свои документы и объяснил миссию. – Был у нас случай. Один из химиков, Артуром звали, попробовал. Через забор перелез, а там его солдатня в упор из автоматов и… Не знаю, что им про нас офицеры наговорили, но ненавидят они нас похлеще, чем чеченов. Мы уже по-разному пробовали какие-то контакты наладить: и спирт им предлагали, и деньги – не хотят дружить. А другого пути, кроме как через забор, отсюда нет. Единственные ворота охраняются с пулеметами, подкоп вырыть нереально: там, говорят, за забором еще на много метров вокруг минные поля. И дембеля, похоже, не будет. Нас практически насильно заставили подписать контракты на сверхсрочную службу. А что потом, я даже боюсь предполагать. Соберут всех в кучу, взорвут одним фугасом и спишут на военные потери. Потому что мы слишком много знаем.

– Я думаю, в грузовике можно выбраться, – предположил Турецкий. – Сюда ведь я на глине проехал…

– Не получится, – вздохнул Заварзин. – Грузовики, во-первых, теперь только через две недели придут – глины уже полный склад, а во-вторых, обратно они едут порожняком без тентов и досматриваются с собаками.

Такого поворота Турецкий не ожидал и даже вздрогнул. Что же, теперь получается, и он тоже влип? Накаркал Голованов?

– А зачем вообще нужна эта глина? – спросил он, просто чтобы что-то спросить, чтобы Заварзин не почувствовал его растерянности.

– Это не просто глина. Это монтмориллонит – природный алюмосиликат для каталитического крекинга… Вы знаете, что такое крекинг? – спохватился Заварзин.

Турецкий кивнул:

– Переработка нефти в моторные топлива и прочее химическое сырье. Значит, здесь в самом деле производят бензин?

– Не только бензин. Еще керосино-газойлевые фракции.

– Это что за хренотень?

– Ценнейшая хренотень, – усмехнулся Заварзин. – Она пригодна в качестве дизельного или реактивного топлива.

– Но как это возможно без высоченных ректификационных колонн, факелов? Откуда берется нефть? Куда потом деваются нефтепродукты?

– Могу показать, – предложил Заварзин. – Устроить маленькую экскурсию. В химии я не очень силен, но откуда берется нефть, знаю точно.

Не выходя из тени и двигаясь почти на ощупь, они добрались до загадочной фанерной цилиндрической конструкции. Заварзин показал щель, через которую можно было заглянуть внутрь.

– Вот она, скважина, – зашептал он Турецкому ухо.

«Задерганный он какой-то», – подумал Турецкий. Здесь можно было говорить и погромче, шум работающих насосов все равно заглушал звук голоса. Турецкий увидел примитивную нефтяную вышку, как на фотографиях дореволюционного Баку, но соседствующее с ней оборудование: насосы, трубопровод, уходящий куда-то под землю, и прочее непонятного назначения «железо» – было вполне современным.

– Это мое рабочее место, – хмыкнул Заварзин. – Я думаю, об этой скважине никто, ни в каких министерствах не знает. Во всяком случае, на геологической карте этого района она не указана.

Заварзин потащил Турецкого дальше, показал спрятанные в ангарах крекинг– и риформинг-установки – экспериментальное оборудование, купленное в каких-то НИИ и КБ, линию дезактивации катализатора и врытый в землю бензопровод, по которому готовый бензин утекает в неизвестном направлении.

– Производство практически промышленное: тот же температурный режим – четыреста пятьдесят – пятьсот градусов Цельсия, то же давление – две-три атмосферу. Наше оборудование несколько менее производительное, но зато компактное, – подвел Заварзин итог экскурсии. – По моим подсчетам, мы производим тут двести – триста кубометров бензина в день. И работаем на полную мощность уже семнадцать месяцев…

Это десятки, а может, и сотни миллионов долларов, прикинул про себя Турецкий. Что ж, неудивительно, что городок засекречен. Вокруг спецназовцы истово борются с кустарными «самоварами», ловят мелких жуликов, которые, присосавшись где-нибудь к нефтепроводу, гонят во дворах ужасного качества бензин на погибель собственным тачкам. Потом гордо рапортуют об уничтожении очередного мини-заводика, который производил каких-нибудь 100 литров в день. А тут?!

Интересно, в чьих карманах оседают эти миллионы?

Но еще более интересно, как же им все-таки отсюда выбраться?

Турецкий

Начинало светать. С гор клочьями потянулся густой туман.

Сидеть здесь две недели до возвращения грузовиков Турецкий не хотел. Даже оставаться еще на сутки, чтобы как следует подготовиться к прорыву, считал нецелесообразным. Он примерно помнил, где вчера караульный чинил проволочное заграждение, и очень надеялся, что оно так и осталось дырявым.

Турецкий вкратце объяснил Заварзину свой план:

– Перебираемся через забор, нейтрализуем часового, вылезаем за проволоку – и ползком на волю.

– А мины?

– А мины должны стоять не ближе чем в двух-трех метрах от «колючки».

– Откуда вы знаете?

Турецкий махнул рукой:

– Опыт – сын ошибок трудных. Не важно. Будем ползти аккуратно – проскочим.

Заварзин сбегал в казарму, вернулся с кусачками, перочинным ножом и веревкой. Из оружия у них был только пистолет Турецкого – против автоматов и пулеметов. Но выбирать не приходилось. Турецкий не сомневался, что его положит первый же часовой. Заварзину же ударил в голову воздух свободы, и он первым рвался в бой.

…Боя не было. Они минут двадцать пролежали на заборе, дожидаясь, пока мимо пройдет часовой. Турецкий спрыгнул караульному на спину, тюкнул рукояткой пистолета по затылку и, отобрав автомат, уложил под стеночку отдыхать. Кусачками расширили дыру и вылезли за проволоку. Ползком добрались до ведущей к воротам дороги – единственного реального проезда без мин. Заварзин, поймавший кураж, додумался перекусить провода и обесточить прожекторы, освещавшие въезд на базу. Ползком и короткими перебежками удирали по укрытой туманом дороге.

– Ну и дурак же я был, что сидел там так долго! – наконец выпрямился, добежав до кустов Заварзин.

И тут же у них за спиной началась стрельба.

– Твою мать! – Турецкий толкнул его на землю.