Текст книги "По закону «Триады»"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Ирина

Ирина сидела на диване возле магнитофона и слушала найденную пленку. Она практически ничего не понимала и была так сосредоточена, что не слышала, как хлопнула входная дверь. В комнату вошла Катя с пакетом. Ирина заметила ее, только когда та подошла вплотную, вздрогнула.

– Уф, Катька, нельзя так людей пугать!

Выключила магнитофон.

– Привет! – наигранно весело сказала Катя. – Решила заскочить посмотреть, как ты тут подоконники грызешь. Вот, – она приподняла пакет, – в супермаркет забежала.

В пакете были фрукты, йогурт, блинчики, пельмени.

– Да была я сегодня в магазине.

– Н-да? И где же продукты?

– Турецкому отправила.

– Понятно. Ничего, лишним не будет. Что от мужа слышно?

– Аты разве телевизор не смотришь? Он сбежал сегодня утром.

– Как?! – Катя села рядом.

– Шутка.

– Нашла случай пошутить… Что адвокат?

– А что адвокат? Звонит, отчитывается, но, в общем, ничего нового.

Обе замолчали. Катя почувствовала себя лишней: похоже, Ирина ей не рада и помощи от нее не ждет. Но она все-таки попыталась как-то наладить контакт. Спросила беззаботным голосом:

– А что это ты слушала, когда я вошла? – кивнула на магнитофон. – Голос как будто знакомый…

– Нашла вот у Турецкого – спрятано было… Не знаю, вдруг это как-то поможет?

Ирина включила запись. Катя вслушалась в голоса. Вдруг энергично закивала.

– Знаю, знаю! Точно. Вот этот – министр, забыла фамилию… Макаков… Нет, Максаков!

– Максаков?

– Ты где живешь, Ирка? Министр такой есть, по ящику часто выступает…

– А второй?

– Второго не знаю… Подожди! Ты думаешь, это какая-то улика? Против кого? – Катя немедленно увлеклась. – Против этого второго? Максаков-то большая шишка…

– Не знаю.

– Ты бы передала пленку адвокату, пусть он послушает и спросит у Александра.

– Может, и передам, – кивнула Ирина. – Или сама у него спрошу. И вообще, не говори об этом никому, ладно?

– Хорошо, – вздохнула Катя и пошла к двери, остановилась. – Послушай, а может, ко мне пока переберешься? Страшно ведь одной, а?

Ирина вспомнила настоятельные просьбы мужа уехать из дома. Что они все, сговорились, что ли?! А кто в лавке останется? И она сказала решительно, хотя совсем неискренне:

– Мне не страшно. И потом, я уверена, со дня на день он уже вернется.

Катя ушла, пряча улыбку. Черт разберет этих Турецких. Только-только вроде бы разругались насмерть, и вот поди ж ты…

Турецкий

Турецкий сидел на корточках, прислонившись к стене, и с тоской поглядывал на высокий забор. Арестанты были на прогулке, но Александра Борисовича свежий воздух не радовал.

Дни идут. Из тюрьмы он ничего не может сделать. И не может никому довериться. А от его бездействия там, на воле, возможно, пострадают невинные люди.

Неподалеку Степан интенсивно отжимался.

– Физкультура, да? – вяло поинтересовался Турецкий.

– Я к воле готовлюсь. Тебе-то что?

– Физкультура – это зло, – сказал Турецкий.

– Как это? – удивился Степан.

– Да очень просто. Взять, например, бег. Бегущий напрягается, потеет, громко дышит и выглядит неопрятно, даже если он в форме. А идущий практически всегда элегантен. Никакого особенного надрыва и напряжения, просто переставляешь ноги в любом направлении и наблюдаешь окружающее. Опять-таки регулярные прогулки не только положительно влияют на организм, но еще и провоцируют умственную деятельность. Идешь себе, идешь, и вдруг в голову начинают проникать всевозможные мысли. А мысли – это всегда хорошо.

Степан наконец понял, что над ним просто издеваются.

– Да пошел ты…

Через некоторое время Степан не выдержал и подошел снова.

– А ты, значит, моцион игнорируешь? И даже не ходишь, не то что не бегаешь… Некачественно себя ведешь, мент. Неизвестно, сколько еще сидеть, надо форму поддерживать.

Вдруг рядом оказался Рама.

– Не мешай, он побег планирует.

Степан засмеялся. Рама сделал ему знак глазами. Степан остался недоволен, но все-таки подчинился – отошел. Рама присел рядышком с Турецким.

– Как жизнь, корешок? Не говори, сам все знаю – солнышко светит, но не греет.

Турецкий молчал.

– Знаешь, почему меня Рамой кличут? Потому, что у меня все есть: хочешь бухло, хочешь «снежку» или гашику… Услуги тоже оказываем: малява на волю или дружку позвонить…

– Спасибо. Денег нет.

Рама пожал плечами:

– Ну, если заведутся деньжата и охота появится, знаешь, что делать.

Рама оставил Турецкого и двинулся к Кульку. Кулек медленно брел по двору, курил. Рама пристроился рядом. Они ловко обменялись маленькими сверточками: Кулек Раме – деньги, Рама Кульку – таблетки.

– Колеса новые, особо забористые.

Кулек довольно ухмылялся.

Турецкий встал, подошел к Степану.

– Можешь весточку передать, когда выйдешь отсюда?

– Мочь-то я могу, да только что за интерес?

– А если я тебя попрошу о более серьезном одолжении?

Степан округлил глаза:

– Ну, мент, ты даешь! Наглеешь не по дням, а по часам. А впрочем, интересно, говори.

– Я хочу, чтобы ты съездил ко мне домой.

– Зачем?

– Слушай и не перебивай…

Вернувшись в камеру, Кардан и Степан вернулись к прерванной шахматной партии. Турецкий лег подремать.

Кулек на своих нарах проглотил таблетку, запил из чекушки водкой, откинулся на спину: готовился ловить кайф. Глаза его начали постепенно становиться бешеными, и через минуту он забился в конвульсиях, что-то нечленораздельно выкрикивая. Похоже, у него были галлюцинации. Кулек соскочил с нар, заметался по камере, влез на стол, расшвырял шахматные фигуры, схватил доску, рубанул ею воздух – ему явно мерещились какие-то монстры… Но вместо воображаемых монстров на пути доски оказался Степан. Еще мгновение, и Кулек рубанул бы его по голове…

Турецкий сбил Степана в сторону. Потом скрутил Кулька и хорошенько приложил его головой об стол. Кулек потерял сознание.

Степан не успел даже как следует испугаться, сидел на полу, растерянно хлопал глазами. Кардан хмурился, среди сокамерников пронесся ропот неодобрения – Турецкий нарушил соглашение.

Турецкий протянул руку Степану, чтобы помочь встать. Степан, опомнившись, подскочил как ужаленный, схватил Турецкого за грудки:

– Кто тебя просил?! Я тебя просил?! Мне такие жертвы не нужны, понял?! Иди в задницу со своим героизмом!

Последние слова Степана заглушил лязг засова и грохот открывающейся двери. Вошел веснушчатый контролер. Несколько зэков тут же загородили Кулька, лежавшего в отключке.

Турецкий отцепил от себя пальцы Степана.

– Лосев, на выход.

– Слышишь, в задницу! – кричал Степан Турецкому.

– Лосев, твою мать! В суд собирайся!

Пять часов спустя Турецкий сидел на своих нарах и вертел кубик Рубика. Вокруг него был уже абсолютный вакуум: сокамерники демонстративно его не замечали. Кардан, Кулек (он уже пришел в себя) и еще несколько арестантов о чем-то беседовали в закутке Кардана. Очевидно, речь шла о Турецком, но никто не оборачивался в его сторону.

Открылась дверь, и в камере появился Степан. Он улыбался и с порога закричал:

– Свободен!

По камере прокатился гул одобрения. Степан пошел к своим нарам – собирать вещи. Сокамерники подходили, поздравляли, хлопали по плечам, жали руки. Степан возбужденно выкрикивал:

– Шесть месяцев дали! А я уже! Я даже пересидел, получается, несколько дней… Свобода, братва! – Он сваливал в сумку последние вещи. – Свобода это, как же это… щас… – он посмотрел в потолок: – осознанная необходимость, вот!

– Не загибай, – презрительно сказал Кулек.

Под его взглядом Степан стушевался, опустил голову, забормотал:

– Главное – ничего не забыть… – Он заглянул под матрас, бегло осмотрел камеру: не оставил ли где чего? – Возвращаться как-то неохота… – Глянул на Турецкого, подошел к нему. – Ну, пока, мент. Видишь, выхожу…

– Удачи, – сказал Турецкий, не отрываясь от своего кубика.

– А тебе сидеть! – не смог удержаться Степан. – И притом, неизвестно, сколько жить осталось. И кто в этом виноват, кроме тебя самого?

Турецкий двусмысленно улыбнулся – якобы тому, что собрал кубик, но на самом деле он хорошо понимал состояние Степана. Парень был благодарен Турецкому и рад бы извиниться, что все так вышло, да иногда бывает трудно себя заставить. Кроме того, ситуация неподходящая.

…На очередной прогулке Турецкий медленно ходил по кругу. Другие арестанты старались близко не подходить, заранее уступали дорогу.

Кулек сидел у стены, курил, посматривал на охранников. Улучил момент, когда Турецкий проходил максимально близко, а охранники увлеклись. Поднялся на ноги, выплюнул сигарету. Вытащил из рукава заточку и ударил Турецкого в спину – под лопатку. В момент удара Турецкий повернулся, и, к своему изумлению, Кулек увидел, что его враг… улыбается.

Меркулов

Десять раз поклявшись не волновать Меркулова, Сева наконец прорвался к телу. Константин Дмитриевич был еще, конечно, не в форме, но на щеках уже проступил румянец, и по всему чувствовалось, что зам генерального изнывает без дела. Голованова он выслушал внимательно, потер как всегда тщательно выбритую щеку и сказал:

– Я согласен с твоим выводом, Сева. Только неизвестные рэкетиры тут ни при чем. Я думаю, Мальцев делал это для жены. Он утаил от нее часть дохода за последний год, это мне уже давно было понятно. В бухгалтерских цифрах Марина не сильна, ей достаточно было указать на эту проверенную схему ухода от налогов. А вот как Коля распорядился этими деньгами, это вопрос.

– Ответ на который приведет нас к убийце?

Меркулов не ответил. Вместо этого спросил сам:

– Как там Турецкий?

– Не вернулся еще, – привычно соврал Голованов, хотя в самих этих словах никакой лжи не было, другое дело, что Меркулов не знал, откуда именно.

Меркулов был немного удивлен, что за все это время Турецкий так и не позвонил. Правда, врачи отобрали у него телефон, и жена, конечно, была на их стороне, так что, может, Сашка и звонил… Впрочем, это сейчас не слишком сильно занимало мысли Меркулова. Он думал о своих одноклассниках. И чем больше думал, тем сильнее хмурился. Куда, в самом деле, дел свои деньги Мальцев?

Максаков

Максаков маялся в постели с любовницей, пышной двадцатипятилетней брюнеткой. Он лежал на спине, брюнетка ублажала его, но без особого успеха. Спросила лукаво:

– Котик, может, лучше массаж?

– Давай еще попробуем…

Брюнетка привычно подчинилась.

Раздался деликатный стук в дверь. Возбужденный Максаков не обращал внимания. Стук повторился.

– Котик, это не твоя благоверная?

– Она на Канарах… обугливается… – пробормотал он. – Это домработница…

Из-за двери раздался женский голос:

– Виталий Иванович! Петр Семенович приехал.

– Подождет, незваный… – Максаков теснее прижал к себе любовницу, – гость…

Однако настроение ушло. Брюнетка еще пыталась что-то делать, но у Максакова уже определенно ничего не получалось.

– Черт бы его… – Он отстранил любовницу, поднялся, набросил халат. Вышел в другую комнату.

У камина стоял генерал Петр Зима.

– Без звонка, как снег на голову… – раздраженно сказал Максаков.

– Оторвал от государевых дел? – насмешливо осведомился Генерал.

Максаков отмахнулся:

– Раз приехал, рассказывай. – Он подошел к бару, выбрал подходящее вино.

– Все сделано, можешь спать спокойно. – Генерал бросил быстрый взгляд в сторону спальни. – Наш энергичный друг больше тебя беспокоить не станет.

– Уверен?

– Убежден.

Максаков повеселел:

– Что ж. За это стоит… – Он разлил вино по бокалам. Отсалютовал бокалом, выпил.

Генерал сделал ответный жест, но на самом деле это он так поприветствовал любовницу Максакова, выглянувшую из спальни. Она улыбнулась и ушла назад.

Генерал сказал, как бы между прочим:

– Его, правда, должны были прессануть при аресте – чтобы сразу в штаны наложил. Следователи, которые сами много шороху наводят, часто мягкие оказываются, как пластилин… – Он допил. – Отличное вино, кстати.

– Это я еще тебя в свой погреб не водил! – И Максаков добавил одобрительно: – А прессануть – это хорошо, это мы понимаем.

– Хорошо-то оно хорошо, да только не вышло. Управиться с ним непросто оказалось.

У Максакова вытянулось лицо.

– Чего ты испугался? Говорю же, все уже сыграно. На нем такие статьи – сидеть и сидеть. Плесни-ка волшебства в хрустальный мрак бокала? – Генерал протянул бокал.

Максаков плеснул.

– Может, отметим завтра? – предложил Зима. – Можно на охоту съездить. У меня егерь есть знакомый…

– Завтра я занят – коллегия министерства.

– Все-таки я не понимаю, – хмыкнул Генерал, – чем ты там занимаешься в своем министерстве. На хрена все это нужно? И кому?!

– Просто ты не политик, вот и не понимаешь.

– Это точно, я не политик, – подтвердил Генерал.

Степан

Степан шел по улице с бутылкой пива. На ногах – гриндерсы, на плечах – скинхедовская куртка. Он был свободен и независим. Встречные вьетнамцы, китайцы, негры косились на него с опаской. Степан ухмылялся. Но на самом деле он не чувствовал какой-то особенной радости от того, что появилась возможность вернуться к прежней жизни. Что-то в нем перегорело, пока сидел, что ли? Чего-то ощутимо не хватало…

Он увидел парикмахерскую. Провел рукой по голове – волос немало отросло за полгода в камере. Может быть, не хватало именно этого? Степан подошел к крыльцу, на котором перекуривал парикмахер. Он окинул молодого человека опытным взглядом, выбросил окурок в урну.

– Под ноль? – Парикмахер сделал приглашающий жест вовнутрь.

Степан пожал плечами, опустил в урну пустую бутылку из-под пива и пошел дальше… Остановился в сквере, забрался на скамейку – сел на спинку, ноги опустил на сиденье. Сделал звонок по мобильному телефону. Сказал в трубку тихо и грустно:

– Мам?.. Ну, я вышел, мам. Правда, да. Не верится… Нет, все хорошо. То есть нормально… Нет, пока не приеду. Нет, просто дело есть. Не могу объяснить. Ну, мам! Хорошо. Хорошо. Я тоже очень соскучился, мама… – Он нажал отбой и сглотнул комок в горле.

Турецкий

Турецкий пришел в себя на койке тюремного лазарета. Жив? Вроде да… Значит, все получилось?.. Турецкий осмотрелся. В палате он был один. Палата – та же камера, только почище. Те же решетки на окнах, дверь, запертая на засов снаружи. Турецкий попытался подняться, поморщился – больно. Повторил попытку более осторожно: приподнял вначале голову, поворочал шеей – нормально. Правая рука тоже действовала, а вот левая слушалась плохо и отдавала болью в плечо. Турецкий откинул одеяло – грудь и левое плечо были перетянуты тугой повязкой. Он приподнялся на правом локте, проверил подвижность ног и в целом остался доволен: могло быть значительно хуже. Повезло. Он на это и рассчитывал, все для этого сделал верно, но все-таки риск был огромен. Так что повезло. Александр Борисович попробовал вздохнуть полной грудью – закашлялся и повалился обратно на подушку…

Когда открыл глаза в следующий раз, рядом, на стуле, сидел следователь Найденов, на плечах у него был белый халат, в руках папка, но он ее не раскрывал. Глядел на Турецкого с тревогой.

– Администрация СИЗО была обязана разместить вас среди соответствующего контингента из числа работников правоохранительных органов.

– Правда? – улыбнулся Турецкий.

Следователь посмотрел на Турецкого с укоризной, так, будто он сам себя засунул к уголовникам.

– Почему вы не пожаловались хотя бы мне? Я же только теперь узнал, что вы содержитесь в общей камере… – Его передернуло. – Среди уголовников?!

Следователь не изменил обычной официальной манере выражаться, но теперь он был менее сух – чувствовал, что ли, часть своей вины за то, что Турецкий оказался в камере с урками? Нет, скорее, облегчение от того, что Турецкий жив. Потерять подследственного по собственному недосмотру было бы непростительной ошибкой.

– А какой смысл скулить? – Турецкий пожал плечами и невольно поморщился от боли.

Но следователь не понял, что он имеет в виду. Пришлось объяснять.

– В общей камере люди живут по жестким законам, но опасаться мне их сейчас нужно меньше, чем… своих.

– Вы совершенно напрасно идеализируете рецидивистов.

– Да никого я не идеализирую! Моя дырка в спине – результат исключительно частного конфликта. Не сошлись характерами, бывает. В обычной жизни разбежались бы в разные стороны, остыли и забыли, а тут разбежаться некуда, вот и не утихают страсти.

– Вы как будто защищаете своего обидчика?

– Нет, но я уверен, что ему меня никто не заказывал. А вот мой арест – чистейшей воды заказ.

Турецкий видел смущение следователя. Если бы Найденов работал на Максакова и сознательно топил Турецкого, он бы, вероятно, как-то выдал свою досаду по поводу того, что подследственный остался жив после такой заварухи. Турецкий приходил к выводу, что следователь хоть педант и формалист, но все же не куплен. А значит, можно попробовать все ему объяснить.

– Если вы ранены, это еще не значит, что я обязан выслушивать все, что пришло вам в голову в бреду.

– Это не бред. Я могу назвать имя человека, который сейчас заметает следы своего участия в крупной афере…

Найденов перебил:

– Хотите воспользоваться тем, что обвиняемый не несет ответственности за дачу ложных показаний, и направить меня по ложному следу? Этот номер не пройдет, Турецкий! – Он встал. – Как только врачи позволят, мы вернемся к допросам и обратимся к реальным, а не вымышленным фактам. Желаю здравствовать! – И он ушел.

Ирина

Ирина Генриховна стояла у окошка дежурного, за ней была очередь из нескольких человек.

– Но мне очень нужно! – говорила Ирина. – Это вопрос жизни и смерти!

– Свидания вам разрешены не чаще двух раз в месяц.

Ирину оттерли от окошка. Она была растеряна. Почему-то казалось, что увидеть Турецкого будет просто… Что же теперь… Позвонить адвокату? Надо подумать… А думается лучше всего дома. Собственно, а куда еще ей деваться? В «Глории» сейчас всем не до нее.

…Ирина сварила пельмени, которые принесла Катя, но кусок не лез в горло. Она отхлебнула чаю. Оглянулась на календарь. Поставила маркером очередной крестик, навела его жирней и жирней. Потом, сжав маркер в кулаке, ударила им в календарь…

Зазвонил телефон. Ирина взяла трубку.

– Алло. Алло? Я вас не слышу. Ну говорите же, где вы там? Ну алло же?

В трубке раздались короткие гудки.

Она посмотрела на часы. Пора было отправляться на работу. Что ж, тоже неплохо. Как говорил Хэмингуэй, только она родимая, работа то есть, излечит нас от всех напастей.

Ирина пошла в комнату и стала укладывать сумку. В кухне снова зазвонил телефон. Она побежала, схватила трубку:

– Алло?! – Почему-то казалось, что это может быть очень важно.

И снова короткие гудки… И снова звонок.

– Долго будем в игрушки играть?! – заорала в трубку.

– Ма, ты чего?

– Ой, Нинка, это ты?! – вне себя от счастья завопила Ирина.

– Конечно я, кто же еще! Как ты там? Здорова? Какой-то у тебя голос странный? Хоть кушаешь что-нибудь?

– Да уж, у меня аппетит просто зверский! – Прижав трубку плечом к уху, она наводила порядок на кухне – выбрасывала пельмени в мусорное ведро. – И вообще – у нас все отлично! Папа вот только… в командировке. – Тут она заподозрила неладное, спросила, запинаясь: – А… ты где?

– В Лондоне, конечно.

Ирина вздохнула с облегчением. Хорошо, что Нинка в Англии.

– Я тут подумала, может, приедешь ко мне погостить на какое-то время? Папа же тебя отпустит?

– Ой, даже не знаю, сейчас вряд ли.

Как Ирина ни была рада дочери, но мысли ее сейчас были далеко – она задумалась, не поискать ли альтернативу адвокату, по крайней мере, посоветоваться… Конечно, самому Васильеву об этом говорить не стоило, да и мужу, пожалуй, тоже.

Через пятнадцать минут с сумкой на плече Ирина вышла из подъезда.

А через несколько секунд из-за гаража-ракушки появился Степан и пошел вслед за Ириной…

Она шла по улице. Степан держался на приличном расстоянии, но не упускал ее из виду. Ирина его не заметила, он «проводил» Ирину до юридической консультации, в которую заглянуть не рискнул – от греха подальше. Осмотрелся. Увидел на другой стороне улицы заведение фаст-фуд. Выход из юрконсультации оттуда должен просматриваться. Степан отправился перекусить.

Турецкий

Через час после следователя Турецкого навестил адвокат. Он, в отличие от следователя, был в халате, марлевой маске и даже резиновых перчатках.

Турецкий больше не поднимался с постели и всячески преувеличивал свою немощность – он не торопился возвращаться в камеру.

Васильев сразу объяснился по поводу своего вида:

– Прости, Александр, от тебя заразиться я не боюсь. Но ты не представляешь, сколько в соседних боксах людей с открытой формой туберкулеза, бытовым сифилисом, кожными заболеваниями…

Турецкий кивнул: все понятно, мол. Адвокат уселся на стул около кровати:

– Ну, как ты вообще?

– Бывало и лучше… – вымученно улыбнулся Турецкий. – Поневоле о том свете задумаешься.

– Выброси из головы! Мы тебя отсюда вытащим.

– Как раз хотел поговорить об этом… Я понял, что мой арест напрямую связан с… – Турецкий невольно посмотрел по сторонам, хотя, кроме них двоих, тут никого не было, – недавней командировкой на Северный Кавказ.

– Пока не понимаю.

– Ты же предлагал устроить торг? Я готов.

Адвокат придвинулся поближе:

– Так-так!

Васильев не проявил никаких подозрительных эмоций при упоминании о командировке. Турецкий, до последнего момента сомневавшийся, решил все же рассказать ему о кассете. В конце концов, у него нет другого выхода: следователь слушать его не захотел, Степан наверняка просьбу не выполнит, подвергать опасности Ирину Турецкий не желал, Меркулов вне игры… привлечь кого-то из сослуживцев? Голованова? Но как ему передать то, что необходимо?!

– У меня есть кое-что. Аудиокассета в гараже. Лежит в ящике с инструментами, завернута в ветошь.

– Кассета дает возможность для торга? – деловито спросил адвокат.

– Надеюсь. Если все правильно организовать и не делать лишних движений. Тебе надо только забрать ее и передать моему недавнему коллеге – следователю Вовке Поремскому в Генпрокуратуру. Он сможет ею правильно распорядиться, если ты скажешь, что меня подставляют те же люди, что работали в Матросской Тишине с Русланом-Будильником. Запомнил?

Адвокат кивнул.

– Как открыть гараж? Ключи у жены взять?

– Нет, Ирину не впутывай. Взломай как хочешь – все равно там ничего ценного, машина на штрафной стоянке.

– Все сделаю и замок не сломаю. А, кстати, кто такой этот Будильник?

– Он труп, – веско сказал Турецкий.

Васильев поехал к гаражу Турецкого прямо из СИЗО. Осмотрел замок. Улыбнулся, насвистывая веселый мотивчик. Достал отмычку и открыл дверь меньше чем за минуту. Вошел внутрь. Осмотрелся. Увидел ящик для инструментов. Но инструменты лежали отдельно. И ветошь, о которой говорил Турецкий, валялась рядом же. Хорошего настроения как не бывало. Адвокат понял, что его опередили.