Текст книги "По закону «Триады»"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Турецкий

Кардан и Степан сидели за шахматной доской.

Турецкий на своих нарах ковырял ложкой в миске с баландой и изредка посматривал за ходом шахматной партии. Сокамерники его откровенно сторонились, но открытой агрессии, слава богу, пока не проявляли… Настроение все-таки немного поднялось – Турецкий узнал, что адвоката ему прислал старый, проверенный товарищ Юрка Гордеев, и это было уже что-то. Если не знак качества, то уж гарантии – наверняка…

Турецкий задумался и не заметил, что мимо двигался Кулек. Он как бы ненароком задел локтем миску, и она полетела на пол.

– Вот непруха, – посочувствовал Кулек.

Турецкий встал. Кулек с готовностью его встретил – отнюдь не ушел к своей койке, как можно было бы предположить.

– Что, мусор, харчами перебираешь?

Не такое уж это было событие, но все-таки камера ждала очередного столкновения, и вот Степан, например, с живым интересом наблюдал за Турецким. Кардан тоже смотрел – хмуро. Ничего хорошего от этого противостояния он не ждал.

Турецкий ничего не сказал, поднял с пола миску и лег на свою койку.

– Как знаешь, – пожал плечами Кулек и пошел дальше.

Шахматная игра подходила к концу, на доске почти не осталось фигур, и у Кардана было явное преимущество. Степан обхватил голову руками, сосредоточенно размышляя.

– Ходить будешь, Ницше? – спросил Кардан.

– Сейчас-сейчас…

Сосед сверху, по прозвищу Рама, дождавшись, пока Кулек отвернется, протянул Турецкому бутерброд с салом.

Турецкий отрицательно замотал головой:

– Спасибо, не хочу.

– Бери. Пока еще тебе дачку принесут!

– Сыт я.

Сосед смачно откусил от бутерброда, понимающе хмыкнул:

– Переживаешь? Думаешь, все про тебя забыли? Следователь не вызывает? Жена не приходит? Не переживай, это у них такая метода: если сразу не раскололся, будут тебя мариновать, измором брать…

Турецкий кивнул, усмехнулся: ну и жизнь – уголовник рассказывает ему о нехитрых ментовских хитростях. Ирония судьбы.

Сосед, дожевав бутерброд, облизал пальцы, достал из кармана колоду карт, подмигнул.

– Может, сбацаем на интерес?

– Вот мой интерес. – Турецкий показал кубик Рубика.

Степан сделал наконец ход, до которого додумался, и вопросительно посмотрел на Кардана.

– Слышал я про эту сицилианскую защиту, – кивнул вор в законе. – На общем режиме под Иркутском один доктор показывал. Не впечатляет. Шах тебе, Ницше…

Вечером этого же дня Сергеич вел Турецкого по коридору. Оба молчали. Сергеич остановил подследственного у двери, похожей на дверь камеры, только без номера, отпер ее. Это оказался карцер. Турецкий вопросительно посмотрел на Сергеича. Сергеич легонько подтолкнул Турецкого внутрь, достал из-за пазухи несколько сложенных листов, сунул ему. Сказал шепотом:

– Читай, Борисыч. Десять минут у тебя, – и захлопнул дверь. Запирая, пробормотал себе под нос: – Так оно надежней будет…

Лампочка в карцере почти не давала света. Турецкий развернул листы, но не смог разобрать ни слова. Пришлось жечь спички и читать при свете пламени. Тут бы больше подошла зажигалка, но зажигалки у него не было, обзавелся бы, если б знал, что понадобится…

Турецкий просматривал один лист за другим и ничего интересного не обнаруживал: обычное перечисление квартирных краж, разбоев, аварий, самоубийств… Ни одна фамилия, ни один объект не вызывали ассоциаций. А между тем кто-то же должен как-то воспользоваться его изоляцией, иначе зачем его арестовали? Собственно говоря, это основной вывод, который у него был на настоящий момент, все прочие идеи Турецкий отмел… Он ждал, когда же Сергеич его отопрет, но контролер все не появлялся. И это было довольно странно, он же не мог не понимать, что на изучение пяти страниц много времени не понадобится… Часа через полтора бесплодного ожидания Турецкому стало не по себе. Он в сотый, наверно, раз подошел к двери, прислушался – тишина. Может, Сергеич сидит за дверью? Осторожно поскребся – никакого ответа.

Будильник

Руслан Тазабаев спал на нарах в одиночной камере. Это была камера и не камера. Широкоэкранный телевизор, кондиционер и даже душ смотрелись тут несколько сюрреалистично. И все же это была тюрьма. Другое дело, что его личная тюрьма. Практически собственная…

Бесшумно открылась дверь, но Будильник мгновенно проснулся и увидел в проеме двери две фигуры в форме работников СИЗО. Он сел, потер ладонями лицо, отгоняя сон. Спросил недовольно:

– Какого хрена надо?

Надзиратели быстро переглянулись: не рассчитывали, что Будильник проснется.

Будильник пригляделся к ним:

– А чего это я вас раньше не видел, бугры?

– На пол! – зашипел один из надзирателей. – Мордой в землю! Руки за спину!

Второй включил свет.

– Совсем оборзели… – Будильник тяжело опустился на колени, лег, забросил руки за спину. – Завтра сами у меня будете землю жрать…

Второй надзиратель, воровато выглядывая в коридор, кивнул первому. Тот подошел к Будильнику, защелкнул у него на запястьях наручники, коленом прижал руки Будильника к спине. Второй надзиратель набросил ему на шею ремень и рванул, профессиональным движением ломая шею. Будильник не успел издать ни звука.

– Готово…

Надзиратели сняли с него наручники. Ремень завязали петлей, надели Будильнику на шею, перебросили через прутья оконной решетки и затянули, подвешивая тело над полом. Осмотрелись. Вроде бы все.

– Депрессия у человека случилась, – фальшиво-сочувственно сказал первый надзиратель.

Второй кивнул: да, мол, ничего не попишешь. Они вышли из камеры.

Будильник висел на ремне. Лязгнул засов. Лампочка погасла.

Турецкий

Контролер Сергеич наконец отпер дверь карцера. Турецкий сидел на корточках у стены. Открыл глаза, молча посмотрел на Сергеича.

– Извини, – деловито сказал тот. – Домой звонил – с внуком скандалил. Такая дубина растет! Восемнадцать стукнуло, в армию надумал идти, представляешь! – вздохнул Сергеич. – Его бы в войска МВД пристроить, чтобы в Москве служил… Кстати, Александр Борисыч, ты помочь не можешь?

– Отсюда? Нет, не могу. – Турецкий вернул листы Сергеичу.

– Нашел что-нибудь?

Турецкий отрицательно покачал головой:

– А что искал?

– Следы тех, кто меня сюда засунул.

– Это-то понятно. А какие они должны быть, эти самые следы?

– Если бы знать…

Сергеич вернул Турецкого в камеру как раз перед прогулкой. Арестантов вывели во внутренний двор тюрьмы. Турецкий впервые за двое суток закурил на свежем воздухе. К нему подошел Кардан. Поинтересовался:

– Давеча расстроенный со свиданки пришел. Случилось что?

Александр Борисович покачал головой:

– Просто с женой виделся…

– Ясно.

Турецкий был благодарен Кардану за этот лаконичный, но человеческий разговор. И почувствовал потребность его поддержать.

– А к тебе ходит кто-нибудь?

– Настоящему вору семью иметь не годится. – Кардан потеребил свой рубль-медальон и отошел.

Турецкий понял, что получил щелчок по носу. И поделом. Он – следак в недавнем прошлом, а сейчас сыщик, пусть и частный. А вокруг – уголовники. Турецкий сел на землю, опершись о стену. Неподалеку оказался Степан.

– Когда же ты все-таки сломаешься? – развязно спросил парень.

– Жаждешь увидеть хит сезона?

Степан ухмыльнулся – по всему видно, что именно так.

– А ты организуй тотализатор, сделай ставку… Только, боюсь, проиграешь.

– Это почему же еще? – не без обиды спросил Степан.

Турецкий с сожалением посмотрел на него. Решил объяснить – в конце концов, Степан в свои восемнадцать еще не совсем пропащий для общества человек, а голова его забита всякими глупостями.

– Тут ломается тот, у кого за душой ни черта, кроме страха за свою шкуру, желания найти местечко потеплее и жратву повкуснее. А я думаю: родился человеком, ну и будь им – не кроликом, не волком позорным, как тут говорят, а человеком! И тогда никакой специальной идеи вроде «Россия для русских» по жизни не потребуется.

– Это смотря каким человеком, – запальчиво возразил Степан. – Русским – я понимаю, да…

– Слушай, ты, философ неприятных истин. Если ты – человек, то это уже независимо от национальности или от того, по какую сторону решетки находишься.

Степан мгновенно распалился, подскочил, только что за грудки не схватил.

– А я, между прочим…

Турецкий закрыл ему рот пятерней и легонько оттолкнул:

– А ты не сломался не благодаря своей великой идее, а вопреки ей. Бывает и так.

Видно было, что Степан слушает, но не слышит. Слишком сильна в нем была неприязнь к Турецкому, он и мысли не хотел допускать, что Турецкий может быть прав.

– Если я и не увижу, как тебя прогнут, то только потому, что выхожу скоро! Не находит суд достаточных оснований, чтобы меня посадить, понимаешь, мент?! Ты меня на полгода засадил, а суд…

– Я тебя не сажал, – напомнил Турецкий. – Я занимался твоим делом полтора года назад, и ты тогда оставался на свободе.

– Не важно! Не ты, так твои корешки. А теперь суд оправдает! Или присудит штраф! И получается, что я зазря здесь корячился!

Турецкий смотрел на парня с интересом.

– Спасибо за мысль.

– Чего?!

– Не обращай внимания… А если бы я не запер тебя за хулиганство, через полгода ты сел бы за убийство или за терроризм.

– Да с чего ты так уверен?!

– Опыт, – объяснил Турецкий, – сын ошибок трудных.

– Да пошел ты!

Вечером следующего дня Турецкий читал в карцере очередную милицейскую сводку, на этот раз вооружившись зажигалкой, которую одолжил Рама, предлагавший бутерброд с салом и партию в карты. И снова не нашел, за что можно было зацепиться. Турецкий отложил бумаги и некоторое время размышлял. Поднялся на ноги, коротко стукнул в дверь.

Сергеич отпер. Турецкий отдал ему сводку.

– Теперь, Сергеич, мне нужны списки освобожденных из следственных изоляторов после моего ареста.

– Зачем это? – подозрительно спросил контролер.

Турецкому пришлось объяснять – сейчас Сергеич единственный его союзник с реальными возможностями. Адвокат – это хорошо, но кто поручится, что их беседы не слушают? Да и неизвестно, какие у Васильева возможности.

– Понимаешь, Сергеич, скорее всего, меня взяли, чтобы развалить какое-то дело, которым я занимался и которое еще в процессе. Тогда очень может быть, что кого-то, кого я посадил, сейчас могли выпустить. И если я его вычислю…

– Сдурел?! – испугался Сергеич. – Не буду я никакие списки доставать!

– Очень нужно, Сергеич! Если ты о деньгах, так будут тебе еще деньги…

Но Сергеич был сильно напуган таким поворотом. И его логика была Турецкому в общем-то ясна. Если у сильных мира сего есть зуб на Турецкого и выяснится, что он, Сергеич, маленький человек, ему помогал…

– Нет, даже не проси! И больше не заикайся об этом.

Вернувшись в камеру, Турецкий сразу же подошел к Кардану.

– Дело есть.

– Что за дело?

– Нужно узнать, кто был освобожден из следственных изоляторов после моей посадки. Ты… можешь помочь?

– Могу, – после паузы сказал Кардан. – Но не буду.

– Я не собираюсь их использовать во вред…

– Базар окончен.

Отказав Турецкому в его просьбе, Кардан включил телевизор. Турецкий не успел отойти и увидел на экране фуру, под завязку забитую картонными ящиками.

– …налоговая полиция задержала партию контрабандных лекарств на сумму в двести тысяч рублей. – Это были криминальные новости на федеральном канале.

Сменилась картинка. Диктор в студии прочитал следующее сообщение:

– В Москве скончался криминальный авторитет Руслан Тазабаев по кличке Будильник. Он содержался в одиночной камере «Матросской Тишины» и, по не подтвержденным пока данным, покончил с собой.

«Когда же он успел сесть? – поразился Турецкий. – Одновременно со мной, что ли?! Только-только в Москву в поезде ехал…»

– Вот, например… Ты сел, а Будильник освободился. Подчистую… – сказал Кардан.

Турецкий кивнул, пытаясь сдержать бурлящие эмоции. А что, если его арест и смерть Будильника – звенья одной цепи? И кто-то подчищает хвосты? Кто-то…

– А реально узнать, сам Будильник это сделал или ему помогли? Чего в жизни не бывает, верно?

– Странные у тебя идеи… С чего бы это?

– Есть причина. Любопытство не праздное. Ну, так как?

– Никак. Глупое любопытство.

– Почему?

Кардан посмотрел на него с жалостью.

– Будто так неясно?

– Так неясно же.

Кардан пожевал губами и сообщил:

– Если человек сам садится в тюрьму, зачем ему вешаться?

Вот оно что! Будильник сел сам. Понятно, каким образом. В чем-то пустяковом признался и спрятался в тюрьме. Но почему? Совесть замучила? Или боялся чего-то? Нет, чтобы строить цепочку дальше, надо быть уверенным в исходных данных.

– Кардан, моя просьба в силе. Сам Будильник себя кончил или помогли?

– Много просишь. А чем платить будешь?

– Здесь у меня ничего нет…

Кардан долго с прищуром смотрел на Турецкого. Наконец кивнул.

– Хорошо, я узнаю. Но ты сам это выбрал. Теперь ты – мой должник.

– Разойдемся как-нибудь… – примирительно сказал Турецкий.

– Не как-нибудь, а как я скажу.

Турецкий молча пошел к своим нарам. Вытер украдкой пот со лба.

Ирина

Ирина Генриховна сидела на кухне. Перед ней стояла чашка чая, на тарелке лежал надкушенный бутерброд. Она жевала вяло, без аппетита. Рядом на стене висел календарь, в нем жирными крестиками были зачеркнуты дни, которые Турецкий уже провел в СИЗО… Ирина с отвращением посмотрела на бутерброд, вздохнула – кусок не лез в горло. Она выбросила бутерброд в мусорное ведро, сгрузила грязную посуду в раковину. Подошла к календарю, поставила маркером очередной крестик.

Прошлась по комнатам, шарила глазами по стенам, по мебели.

– Шурка! Ну что же нам с тобой делать?!

В профессиональном смысле Ирина считала мужа человеком опытным и предусмотрительным. Он должен был заранее предвидеть любые, самые изощренные происки недругов. И что должен был сделать? Запастись ответным оружием? Возможно… Тогда это оружие – вещдоки, документы или еще что-то где-то припрятано. Если бы оно было в «Глории», Голованов бы знал. Значит? Надо искать в квартире.

Ирина еще раз обвела комнату взглядом…

В прихожей, встав на табуретку, она достала с антресоли картонную коробку. Вернулась с ней в комнату. Вывалила на диван содержимое коробки: ксерокопии документов, фотографии – домашний архив Турецкого. Стала перебирать документы. Все они были старые и вряд ли могли как-то помочь. Фотографии тоже не содержали никаких подсказок – снимки в основном были семейные, да еще несколько фотографий Турецкого с сослуживцами.

Она обыскала стол. Подошла к книжным полкам, пальцами пробежала по корешкам книг, нескольким самым толстым заглянула под корешок переплета, две-три книги встряхнула: не лежит ли что-то между страницами… Не лежит.

Вооружившись отверткой, отвинтила заднюю крышку телевизора. Безрезультатно.

Проверила стулья: не вынимаются ли ножки. Осмотрела плинтусы: нет ли где свежего блестящего шурупа. Остановилась посреди комнаты, беспомощно опустив руки – ничего, что могло бы помочь мужу.

Села на диван. Отпихнула от себя кучу бумаг, подтянула колени к груди, оперлась о них подбородком, посидела в задумчивости… Нинку бы сюда… С ее-то аналитическими способностями. Позвонить, что ли, дочери, в самом деле?..

Стоп. А гараж-то она не обыскала!

Она схватила ключи, накинула куртку и сбежала по лестнице, игнорируя лифт…

В гараже долго искать не пришлось. В ящике с инструментами Ирина нашла аудиокассету.

Турецкий

Утром состоялась новая встреча с Васильевым. Он привез новый пакет от Ирины – сигареты, продукты.

– Ну, как вы?

– Все еще не могу поверить, что это со мной происходит. Может быть, вся предыдущая жизнь была сон и на самом деле я – отпетый рецидивист?

Васильев улыбнулся:

– Гипотеза не лишена оригинальности, но не конструктивна… Я подумал, раз вы не хотите соревноваться со следствием и опережать его… может быть, воспользуемся другим, еще более действенным способом, чтобы выйти на свободу? Поторгуемся? – Адвокат вопросительно поднял брови.

Турецкий был бесстрастен, он пока не понимал, о чем именно речь, и ждал продолжения.

– Система простая и эффективная. Такие вещи всегда работали на Западе, теперь начинают приживаться у нас. Кстати, давно пора.

– Не отвлекайтесь. Что нужно конкретно?

– Нужно предложить следователю некую информацию, которая перевесит все обвинения в ваш адрес. А лучше не следователю, а кому-то рангом значительно выше. Ведь ясно же, что дело заказное, – вас решили превратить в показательного козла отпущения. Ну, в самом деле, кто буквально, слово в слово, придерживается рамок УПК?! А вы сейчас за всех отдуваетесь. – Адвокат встал, опираясь ладонями на стол, внушительно навис над Турецким. – Надо продемонстрировать, что подследственный Турецкий крайним быть не собирается и покорно терпеть это тупое юридическое буквоедство не намерен! – Васильев сел, подмигнул, сказал на два тона ниже: – У него самого кое-какие тузы в рукаве припрятаны…

Турецкий размышлял. Звучит убедительно. Если только… Адвокат на самом деле пытается выяснить, знает ли Турецкий истинную причину своего ареста, или ему это все равно? И если да, то хочет узнать больше: есть у Турецкого что-то на Максакова, не вошедшее в уголовное дело по Тазабаеву, – какие-то свидетельства или улики, которые могут всплыть в самый неподходящий момент… Интересно, интересно…

Турецкий едва заметно улыбнулся, кивнул:

– Тут действительно есть над чем подумать. И давай на «ты».

Адвокат с удовольствием пожал протянутую руку.

Александр Борисович вернулся в камеру к обеду. Все уже получили свою еду, Турецкий тоже и с миской пошел к своим нарам.

Открылась «кормушка». Рука поставила кружку.

– Морковный сок.

Кулек пошел к двери.

– Отдохни…

Кулек удивленно оглянулся.

– Сядь, я сказал! Турок…

Турецкий внимательно посмотрел на Кардана. Встал, прошел мимо взбешенного Кулька. Принес Кардану кружку. Тот забрал сок, сказал тихо:

– Гастрит у меня, понял?

– Понял.

И еще на полтона ниже.

– А Будильника таки… кончили. Отвечаю.

Турецкий благодарно кивнул.

– Значит, помни. Ты мне должен.

Турецкий, сдвинув брови, кивнул еще раз. Должен, значит, должен.

– Держи ухо востро, – посоветовал Рама, оглядываясь на Кулька. – А еще лучше – грохни его. Ты ему – поперек горла. Не успокоится.

– Не выйдет.

– Почему?

– Потому что в принципе я человек мирный. Как пел Высоцкий: «Бить человека по лицу я с детства не могу».

– Этот, что ли… как его… пацифист?

– Не пацифист. Если меня доведут, если надо защищать родных или друзей, то я уже не смотрю, сильнее я или слабее, могу отгрести или нет. Но при этом всегда помню, что человек отличается от других животных умением говорить. Поэтому не бью первым.

– То человек, а то – Кулек, – веско сказал Рама.

– Не важно.

– Тяжело тебе придется.

– Посмотрим, сказал слепой.

Агеев

Мобильник Агеева зазвонил, когда он, возвращаясь с обеда, въезжал на Неглинную и был уже в двух шагах от «Глории».

– Мне нужен Филипп Агеев.

– Я слушаю.

– Мне ваш телефон дал Голованов. Я не смогла дозвониться Александру Борисовичу, а Голованов сказал, что он сейчас занят и я должна позвонить вам.

– Говорите.

– Меня зовут Марина Мальцева. Я…

– Не объясняйте, я знаю, кто вы, и тоже занимаюсь делом вашего мужа, – деликатно оборвал Филя. – Я в курсе всех обстоятельств.

– Филипп! Я нашла записную книжку мужа. И там есть китаец, самый первый поставщик Николая! Я говорила Александру Борисовичу о нем. Вдруг это поможет вам в расследовании? Тут и адрес цеха есть…

– Очень хорошо, продолжайте.

– Его зовут Чен, Лао Чен…

– Диктуйте адрес.

Через четверть часа он был в подпольном швейном цехе Лао Чена. То, что производство подпольное, Агееву стало ясно сразу, он с таким интерьером сталкивался не раз и не два. Но в данных обстоятельствах ему не было до этого никакого дело. Этот цех был похож и на цех Чжана, тот самый, который разгромили и сожгли бандиты. Такая же теснота. Похожий ряд швейных машин вдоль стены. Такие же мужчины, женщины и подростки за работой. Такой же грохот и лязг.

Для удобства Филипп представился коммерсантом по имени Георгий Фрадков. Ему показалось, что фамилия премьер-министра вполне подходяща для такого рода занятий.

Улыбчивый китаец лет пятидесяти, Лао Чен, остановился у тюков с материей. Продемонстрировал качество.

Филя восхищенно поцокал языком:

– Лао, вот эти шторы возьму уже на следующей неделе! Качество отличное! Настоящая фирма!

Китаец удовлетворенно подтвердил:

– Фирма-фирма, уважаемый Георгий! Берите много. Две партии берите.

– А что? Может, и две возьму… Хорошо, что я твой адрес нашел. Я когда из Москвы четыре года назад уезжал, мне вас один друг советовал.

– Друг – это хорошо. Хорошо – друг. Если друг не советует, вы дорогу сюда не найдете!

– Колян его зовут. Помнишь такого? Колян-Николай! Давно его не видел… Не знаешь, как его найти?

Чен заявил, все так же улыбаясь:

– Николай – не знаю. Узнаю – говорю сразу, уважаемый Георгий!

Агеев хлопнул его по плечу:

– Спасибо, Лао! Клевый ты мужик!

Чен, чувствуя руку на своем плече, придержал ладонью карман пиджака – из кармана чуть выглядывала пачка пятисотрублевок, ее китаец и защищал от посягательства, не заметив, что второй рукой коммерсант Георгий молниеносно опустил в другой карман его пиджака нечто размером с пуговицу – подслушивающий жучок.

Голованов изучал распечатки бухгалтерии фирмы Мальцева – об этом просил Меркулов, и хотя Голованов был убежден в тщетности такого занятия, но все равно больше делать было нечего. Плетнев пил минеральную воду, сидя на подоконнике скучал. Филипп Агеев дремал за своим рабочим столом, положив голову на руки.

– Странно, – сказал вдруг Сева.

– Что именно? – спросил Филя, не открывая глаз.

Плетнев тоже посмотрел вопросительно.

– Мальцев жертвовал деньги на благотворительность, уходил от налогов.

– Обычное дело, – сказал Плетнев.

– Обычное-то обычное, да не совсем. Суммы какие-то просто смехотворные. Так на налогах не сэкономишь. Год назад он жертвовал гораздо больше.

– Значит, дела у него последнее время шли не очень, – предположил Агеев.

– Тогда зачем вообще это было делать? Из того, что я вижу, складывается только одно впечатление. Он кому-то что-то доказывал, демонстрировал, причем явно не налоговой полиции.

– Каким-то рэкетирам?

– Едва ли, – задумчиво сказал Голованов. – Пожалуй, стоит посоветоваться с Меркуловым.

– Его же нельзя беспокоить, – напомнил Плетнев.

– Боюсь, время пришло.