Текст книги "Кандидат на убийство"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Появление Гордеева не стало для нее неожиданностью. Было уже около одиннадцати вечера, когда он добрался до подъезда Морозовой. Гордеев даже хотел не беспокоить даму в такой поздний час и вернуться на следующий день. Но потом решил все же рискнуть и набрал код квартиры. После первого же гудка из динамика домофона прозвучал женский голос. Морозова словно ждала его. Когда Гордеев представился, Клавдия Семеновна нажала кнопку – и замок подъездной двери открылся.

«Седьмой этаж, только лифт не работает», – предупредила Морозова Гордеева.

Из сегодняшнего разговора с Варгановым Гордеев знал, что Клавдия Морозова около двадцати лет проработала главным бухгалтером в «Росспиртпроме», вместе с ним пережила и перестроечную антиалкогольную кампании, и послеперестроечную смуту девяностых. Варганов очень высоко ценил опыт и ум Клавдии Семеновны. Но с годами он с сожалением замечал, что усложняющиеся с каждым годом правила бухгалтерского учета тяжело даются Морозовой. Варганов предложил Клавдии Семеновне оставить должность главбуха более молодым. Морозовой же он предложил стать его консультантом по финансовым вопросам и учету. При этом ее зарплата даже увеличивалась. Эту должность Варганов пробил специально под Морозову. Клавдия Семеновна с благодарностью откликнулась на предложение шефа…

Но тут началась кашеверть вокруг Варганова. Некоторое время ему было не до Клавдии Семеновны. А теперь ее заявление, что он, Варганов, вымогал у нее взятку, лежало в деле Варганова. Это стало для главы «Росспиртпрома» болезненным ударом. Варганов не понимал, что заставило эту славную женщину так поступить.

– Поверьте, – признавался он Гордееву, – если бы я собственными глазами не видел это злосчастное заявление, я бы никогда не поверил, что оно вообще существует.

– К сожалению, это так… – говорил Гордеев. – А вы не предполагаете, что именно заставило ее так поступить? Может быть, она все-таки затаила какое-то зло? Может, были недоговоренности? Или ситуация с переводом как-то задела ее профессиональное достоинство?

– Ис-клю-че-но! – раздельно произнес Варганов. – Не забывайте, что новая должность позволяла ей курировать в том числе и главного бухгалтера, то есть она фактически пошла на повышение. Я прекрасно помню, с какой радостью она согласилась. Нет, никаких недоговоренностей не было, это абсолютно точно.

– Но не может же такое произойти совсем без причины, – продолжал настаивать Гордеев.

– Верно, – соглашался Варганов, – и я ума не приложу, что именно было этой причиной…

Гордееву так и не удалось вытянуть из Варганова хоть какой-то вразумительной версии. Оставалось надеяться, что сама Морозова немного прояснит ситуацию.

– Вам чай с молоком или с лимоном? – поинтересовалась Клавдия Семеновна, разливая крепкую заварку по чашкам. На ее круглом лице полыхал яркий румянец.

– С лимоном, пожалуйста… – Гордеев внимательно наблюдал за Морозовой.

«Она волнуется, боится чего-то… – подумал он, внимательно наблюдая за тем, что происходит с женщиной, – значит, что-то скрывает… Ну что ж, попытаемся выяснить».

– Как там Виталий Викторович? – Клавдия Семеновна поставила перед Гордеевым чашку с чаем и пододвинула блюдце с дольками лимона. – Мы все за него очень переживаем…

– А как может чувствовать себя человек в тюрьме? – Гордеев сделал маленький глоток обжигающего чая, поставил чашку на стол и посмотрел на Морозову. – Разумеется, плохо.

– Да, вы правы… Чего это я спрашиваю… – Она опустила глаза, что не укрылось от внимания Гордеева.

– …И особенно когда ему предъявляют все новые обвинения. Ложные обвинения… – подливал масла в огонь Гордеев.

Клавдия Семеновна не ответила – она, не отрываясь, смотрела в свою чашку.

– В том числе от людей, которых он уважает…

– Я знаю… – Клавдия Семеновна отвела взгляд в сторону.

Гордеев внимательно наблюдал за реакцией женщины. Ее руки бессильно лежали на столе. Пальцами правой руки она сжимала чайную ложечку. Энергия, еще минуту назад бившая через край, куда-то улетучилась. Перед Гордеевым сидела осунувшаяся и больная пожилая женщина.

– Я знаю, я уверена… – наконец произнесла она, – Виталий Викторович ни в чем не виноват…

– Вот здесь мы с вами сходимся, – заметил Гордеев.

– Знаете, это человек кристальной честности… – Она продолжала старательно прятать глаза. – Я от него ни разу не видела ничего дурного… Только хорошее.

– Это только ваше мнение, или…

– Нет, что вы! Его уважали, да что там уважали… можно сказать, любили все, кто с ним работал! – горячо возразила Клавдия Семеновна.

– Значит, он пользовался авторитетом?

– Да, и большим!

– Но в таком случае как объяснить ваше заявление следователю Злотникову?.. – Гордеев понял, что пришло время для решающего удара.

Морозова вздрогнула, но глаз не подняла.

– Вы знаете про мое заявление? – упавшим голосом спросила, вернее, даже констатировала она.

– Это моя работа, – пожал плечами Гордеев, – я обязан знакомиться со всеми материалами дела моего подзащитного.

Клавдия Семеновна чуть заметно кивнула и тяжело вздохнула. Гордеев положил две ложки сахара в чашку и опустил туда же кружочек лимона.

– И все же, Клавдия Семеновна, – сделав паузу, вновь спросил он, – как объяснить ваше заявление? Вернее, как сообразуется ваше заявление и то, что вы мне сообщили сейчас, – об уважении, любви, кристальной честности…

– Мое заявление – ложь, – наконец произнесла Морозова, чуть подумав.

Гордеев удивленно поднял брови:

– Вы сделали ложное заявление следователю?

– Да, – твердо сказала она. Силы снова вернулись к Клавдии Семеновне, и она смогла посмотреть в глаза Гордееву.

– Как же так? – развел руками Гордеев. – Вы обманули следствие…

– Мне очень стыдно…

– Но ведь дача заведомо ложных показаний строго карается. Вы знали об этом?

– Знала. – Клавдия Семеновна опять тяжело вздохнула.

– Тогда вы должны объяснить… Почему вы написали такое заявление?

– Почему? – Клавдия Семеновна чуть помедлила. – Хорошо. Я расскажу… Но только вам. Я навела справки и доверяю вам.

– Я вас слушаю, – насторожился Гордеев.

– Но имейте в виду, Юрий Петрович, то, что я вам скажу, вы не сможете использовать в интересах защиты. На следствии я буду настаивать на своем заявлении…

– Хм… Почему?

Клавдия Семеновна решительно поднялась со стула:

– Идемте, только тихо…

Морозова чуть слышно приоткрыла дверь в боковую комнату. В глубине стояла детская кроватка. Свет из прихожей падал на лицо спящей девочки.

– Посмотрите, только тихо… – прошептала Морозова.

Затем, убедившись, что Гордеев увидел девочку, Клавдия Семеновна осторожно прикрыла дверь и знаком велела адвокату вернуться на кухню.

– Это Людочка, – произнесла она грустно.

– Хорошая девочка, – молвил Гордеев, просто чтобы что-нибудь сказать.

– Как вы думаете, сколько ей лет? – спросила Морозова.

– Лет девять-десять… – ответил Гордеев. Он не успел как следует разглядеть девочку, но в ее возрасте был почти уверен. – Ну, может, одиннадцать…

– Ей восемнадцать лет, – бесстрастно произнесла Клавдия Семеновна. – Скоро будет девятнадцать…

– Сколько?! Но как же?.. – Гордеев с удивлением уставился на Клавдию Семеновну. В возрасте девочки он не мог так сильно ошибиться.

– Она моя внучка… Единственная… Она все, что у меня есть родного… Моя дочь попала в автокатастрофу с мужем, отцом Людочки. Слава погиб сразу, а Люба… – Морозова на мгновение остановилась. Тень прошлого вновь напомнила о себе. Воспоминания переполняли женщину, и она с трудом подбирала слова. – Они тогда ждали Людочку… Врачи два месяца боролись за жизнь Любы. Но спасти не смогли. Она так и не узнала, что у нее дочка… Врачи извлекли восьмимесячную крошку. Девочку выходили в родильном отделении сестры. Спасибо им. Я забрала внучку и с тех пор все время рядом с ней…

– Так это из-за аварии она отстает в развитии?

– Да. И я думаю, из-за лекарств, которые вводили Любе… – Клавдия Семеновна вновь замолчала, а затем, глядя прямо в глаза Гордеева, твердо добавила: – Людочка моя любовь и моя боль. Я готова на все, чтобы с ней ничего не случилось…

– Понимаю…

– Я могу пойти ради нее даже на обман, – сказала Морозова и выразительно взглянула на адвоката.

Гордеев кивнул:

– Кажется, я догадываюсь. Значит, заявление Злотникову вы сделали, чтобы оградить внучку от какой-то опасности?

– Да.

– Как же это произошло? – недоумевал Гордеев.

– Не все ли равно? Сделанного не воротишь. И ничего уже нельзя изменить.

– Тогда тем более, – Гордеев старался говорить как можно более убедительно, – если изменить нельзя, вам нечего бояться. Вы смело можете мне рассказать, при каких обстоятельствах вас вынудили написать заведомо ложное заявление.

Клавдия Семеновна немного помолчала, как бы собираясь с духом, отхлебнула из чашки уже остывшего чая и, наконец, произнесла:

– Хорошо, я расскажу. Все равно, если вам вздумается повторить это на суде, я скажу, что все выдумки…

– Конечно, – беспечно махнул рукой Гордеев, – вам нечего бояться.

– На прошлой неделе мне позвонила воспитательница Люды из спецшколы. Она сказала, что Люда пропала, ее нигде не могут найти. Я кинулась в школу, ее слова подтвердились… Людочки и след простыл. Я чуть с ума не сошла. Мы вместе с воспитательницами обегали всю школу, заглянули в каждый закоулочек. Опросили ее подруг… Никаких результатов…

– То есть она исчезла из школы?

– Да. Я тут же обратилась в милицию, но там ответили, что начнут поиски только через три дня…

– Да, к сожалению, у нас такие правила, – подтвердил Гордеев. – Сначала нужно подождать, – может быть, пропавший явится сам. Много, знаете ли, таких случаев, когда люди сами возвращаются.

– Плевать мне на их правила! Я-то прекрасно знаю, что девочка никуда, буквально никуда не могла пойти.

– И тем не менее… – вздохнул Гордеев.

– Короче говоря, в милиции меня не захотели и слушать. Весь вечер и всю ночь я обзванивала больницы и морги… Никаких следов. Телефоны, по которым можно было звонить, закончились, постепенно угасала и всякая надежда. А утром вдруг раздался громкий стук в дверь… Я открыла, на пороге стояла Людочка… Живая и невредимая. Помню, я так закричала от радости, что соседи высыпали из своих дверей… Подхватила Людочку на руки…

Клавдия Семеновна тихонько заплакала, аккуратно промакивая слезы, обильно скатывающиеся по ее морщинистым щекам, белоснежным платочком.

– И что рассказала девочка? Где она была? – Гордееву не терпелось узнать подробности этой странной истории.

– Да… В руках у нее была большая, очень красивая кукла. Людочка сказала, что какой-то добрый дядя подарил ей ее, а потом они долго катались на большой машине. И радостно добавила, что дядя обещал еще ее покатать… Я закрыла дверь и подбежала к окну. Внизу, у подъезда, стояла большая серая машина, в нее сел какой-то мужчина в желтой кожаной куртке. Тут же зазвонил телефон, и я подняла трубку..

– Звонил похититель, – догадался Гордеев. – Да…

«Значит, шантаж, – подумал адвокат. – И в случае с Соловьевым, скорее всего, тоже».

– Что же он потребовал?

– Он сказал, что если не хочу совсем потерять внучку, то должна написать заявление и отнести его следователю Злотникову, в прокуратуру.

– Он предупреждал, что заявление касается Варганова?

– Да. Я ведь спросила, что за заявление. А он чуть хмыкнул и ответил, что. это касается моего шефа. И добавил, что шутить они не любят и второго предупреждения не будет. Либо я отнесу заявление, либо никогда не увижу Людочку. И дал отбой. Я тут же подошла к окну – серой машины уже не было, видимо, он говорил со мной, уже отъехав от дома.

– А вы не запомнили лицо этого человека в желтой куртке?

Клавдия Семеновна отрицательно покачала головой:

– Нет. Он ведь стоял внизу, а у нас седьмой этаж. И смотрел он вниз.

– Понятно… А машина? Какая марка?

– Кажется, «мерседес». Но я совершенно не уверена. Вы понимаете, я была в таком состоянии, что мне было не до этого…

– Да, понимаю… А что вы должны были написать в заявлении, он сказал?

– Нет. Текст заявления, распечатанный на принтере, лежал в кармане Людочкиной шубки. Я особенно и не вдумывалась в содержание. Просто тут же переписала его от руки, как требовали, подхватила Людочку и бросилась в прокуратуру. Там передала письмо следователю. – Клавдия Семеновна выжидающе посмотрела на Гордеева. – Вот, собственно, и все…

– И с тех пор они больше не появлялись?

– К счастью, нет… Да и зачем им лишний раз появляться – я ведь выполнила их требование.

– Да, с их стороны это было бы непростительной ошибкой… Но вы, Клавдия Семеновна, должны понимать, что из-за этого заявления Варганов может получить дополнительный срок, – жестко произнес Гордеев.

– Конечно, понимаю… Знаете, я никогда в жизни не солгала… Ни разу. А чтобы на работе – так это вообще исключено… За это меня Виталий Викторович и ценил. И вот я мало того что солгала, так еще и хорошего человека под монастырь подвожу… Этот мой поступок как камень на шее висит… И главное – ничего сделать не могу. Если Людочка опять пропадет, я этого не перенесу.

– Я понимаю, – сказал Гордеев, – но так оставлять тоже нельзя. Это ведь все враги Варганова. Они организовали две страшные провокации и упекли его в тюрьму.

– То есть все эти слухи про Виталия Викторовича неправда?

– Как вы могли поверить? – удивился Гордеев.

– Ну а то, что говорят по телевизору? – недоверчиво посмотрела на него Морозова.

– Вранье от первого до последнего слова. И у меня есть доказательства. Ну сами подумайте, Клавдия Семеновна, неужели взрослый, уравновешенный, известный господин ни с того ни с сего будет насиловать несовершеннолетнюю девушку прямо в поезде, на глазах у всего вагона? Бред!

– Я, конечно, согласна, но ведь говорят…

– Чистейшей воды провокация, и я уже доказал это. То же самое с деньгами, которые подсунули Варганову в стол.

– Неужели они все врут?

– Да. Все так называемые доказательства вины Варганова добыты таким же чисто уголовным способом, как ваше заявление, понимаете?

– Наверное, так и есть, – неуверенно проговорила Клавдия Семеновна.

Гордеев перевел дух и посмотрел на Морозову. Выражение ее глаз как-то смягчилось, и он решил попробовать:

– Клавдия Семеновна, вы заберете заявление?

– Нет. – Морозова отрицательно покачала головой. – Не могу я его забрать…

– Но это ведь ложь, – сказал Гордеев огорченно. Он надеялся, что, после того как он объяснит ей обстоятельства дела Варганова, Морозова станет более уступчивой.

– Да, это ложь. И я никогда не прощу себе этого. Но я боюсь за Людочку… И ради нее согласна на что угодно… Меня же могут привлечь за лжесвидетельство. И тогда Людочка останется одна. Я не могу этого допустить…

– Ну об этом можете не беспокоиться. Я думаю, что смогу вас оградить от судебного преследования. Вы не будете отвечать за ложное обвинение, сделанное под давлением. Это я обещаю вам как адвокат.

– Но все равно, – вздохнула Клавдия Семеновна, – ведь главная опасность для меня исходит не от суда.

– А если я смогу организовать для вас и вашей внучки надежную круглосуточную охрану, до тех пор пока шантажисты не будут арестованы?

Она покачала головой:

– Если вдруг ваша охрана зазевается, я потеряю девочку… Нет.

– Я лично буду гарантировать вашу безопасность… – настаивал Гордеев.

– Какие тут могут быть гарантии? Никто не даст лучших гарантий, чем я сама.

– Заберите ваше заявление… – еще раз попросил Гордеев.

– Нет, – твердо ответила Морозова. – Пока Людочке хоть что-то угрожает, я забирать заявление не буду…

– Ну а все-таки если я смогу дать вам стопроцентные гарантии вашей безопасности?

– Тогда и поговорим… – Клавдия Семеновна была непреклонна.

– Хорошо. – Гордеев вынужден был согласиться. – Но вы все-таки должны помочь нам найти шантажистов.

– Если это мне не повредит – пожалуйста.

– Людочка ничего вам не рассказывала о том, где именно они катались с этим «добрым дядей»?

– Нет, что вы… Она плохо запоминает улицы.

– Может быть, у вас осталась распечатка с образцом заявления?

– Конечно, я сейчас принесу… – с некоторым облегчением сказала Клавдия Семеновна. Разговор о ложном заявлении тяготил ее. Но Гордеев понимал женщину и не мог судить. Неизвестно, как бы он сам повел себя на ее месте.

– И если можно, то и куклу…

– А куклу-то зачем? – удивилась Морозова.

– Это вещественное доказательство… Может быть, за этой куклой ниточка потянется, – ответил Гордеев. – Надеюсь, вы ее не выкинули.

– Нет, конечно. Но от Людочки убрала подальше, на антресоли, – ответила Клавдия Семеновна, указав под самый потолок. – Да она уже и забыла про эту куклу. Берите табуретку и сами доставайте. А я распечатку принесу…

– …Ты только прочитай, что один из следователей-стажеров в протоколе осмотра написал. – Турецкий протянул Гордееву листок.

Гордееву повезло: когда он позвонил в Генпрокуратуру, Александр Борисович оказался на месте. И даже согласился с ним встретиться, что само по себе было редкостью – Турецкий обычно расследовал несколько дел одновременно, из-за чего у него вечно не было ни минуты свободной.

– «При осмотре погибшего трупа обнаружено, что он бизнесмен, разведен, имеет двоих детей и внука…» – вслух начал читать Гордеев и рассмеялся. – Это что, шутка?

– Да нет, горькая истина, – вздохнул Турецкий. – Это нам новенького на повышение прислали, по рекомендации…

– Наверное, не знали, как от него избавиться…

– Конечно… А исполнительный! Трудолюбивый! Ни к чему не придерешься. Только вот мозгов в голове кот наплакал.

– Так ты его через полгода тоже на повышение куда-нибудь сплавь, – ухмыльнулся Гордеев.

– Ага. Так и будем его посылать куда подальше, пока до генерального не доберется…

– Тогда уже он нас будет посылать, – горько заметил Гордеев.

– В том вся и клюква, – Турецкий махнул рукой. – Ну ладно, ближе к делу. У тебя что-то срочное?

– Да. – Гордеев выложил на стол перед Турецким куклу в полиэтиленовом пакете.

– Та-ак… – протянул Турецкий. – Это еще что такое?

– Кукла, не видишь, что ли?

– Вижу, что. кукла. Ты что, Юра, в детство ударился? Так у меня где-то трехколесный велосипедик пылится. Тебе, Юрий Петрович, не подарить?

– Да нет, Александр Борисович, мне бы с этой наиграться… – ответил Гордеев. – На предмет пальчиков ее проверить…

– Как срочно?

– Уже вчера… И вот этот листок тоже просветить не мешает. – Гордеев достал из «дипломата» бумагу в пластиковой папке и пододвинул к Турецкому.

– Похоже, это как-то связано с твоим новым подзащитным, Варгановым? – Не вынимая из папки, Турецкий пробежал документ.

– Да, – подтвердил Гордеев. – Женщину вынудили написать это заявление и отнести следователю, который ведет дело Варганова.

– Ясно… А чем угрожали?

– Тем, что она никогда не увидит свою внучку, – объяснил Гордеев.

– Сволочи! – возмутился Турецкий.

– Не то слово… Короче, в деле Варганова неожиданно всплыли совершенно новые факты.

– Со стороны обвинения?

– Ясное дело… Я уверен, что все эти факты – полная лажа, так же как с заявлением. И похоже, там тоже без шантажа свидетелей не обошлось, – предположил Гордеев.

– Понятно… Грубовато работают. Для чиновника такого уровня могли бы придумать что-нибудь поизящнее, – заметил Турецкий.

– Я тоже так думаю. То ли враги его не слишком разбираются в тонкостях шантажа, то ли торопятся очень. Иных объяснений у меня пока нет.

– Думаю, решили взять количеством. Что-нибудь обязательно сработает – не взятка, так изнасилование, не изнасилование, так взятка…

– Короче говоря, на кукле и бумаге могут остаться отпечатки одного из шантажистов. Детские и вот эти, – Гордеев достал еще один листок с десятком отпечатков пальцев, – принадлежат известным мне людям. А все остальные пусть в лаборатории выявят и сверят по компьютеру с базой данных, Может, что и выплывет…

– Хорошо, я сейчас сам отправлю в лабораторию и распоряжусь, чтобы твои игрушки изучили как следует. Думаю, к завтрашнему дню мы что-нибудь узнаем. – Турецкий взял куклу и распечатку и исчез, оставив Гордеева в своем кабинете в одиночестве.

Александр Борисович уже не рад был, что уделил время своему бывшему коллеге и другу Юрию Гордееву. Еще утром в кабинете заместителя генерального прокурора Константина Меркулова состоялся разговор о том, что дело Варганова, по причине высокого положения обвиняемого, следует передать в Генпрокуратуру. После чего Меркулов поручил Турецкому истребовать дело для изучения.

Сорокалетний Григорий Дрекссен, чьи отпечатки обнаружились и на кукле, и на листке с копией образца заявления, был обычным мелким мошенником. Он находился под следствием, и дней десять назад его дело о надувательстве доверчивых граждан (Григорий ходил по подъездам и продавал патоку вместо меда) было прекращено. Но сохранился адрес, по которому был прописан Дрекссен. Это давало шанс на его задержание.

Когда Гордеев вместе с оперативно-следственной группой Турецкого прибыл на место, в окнах квартиры Дрекссена Горел свет. Возле подъезда стоял старенький «мерседес». Но цвет ее не разберешь. В темноте все машины, впрочем как и кошки, серы.

– Похоже, тебе повезло. – Турецкий подал знак своим людям, и едва заметные тени скользнули в подъезд.

– И как не повезло этому самому Дрекссену, – откликнулся Гордеев.

Когда Турецкий и Гордеев поднялись на третий этаж, все уже было позади. Входная дверь была распахнута. Понятые, которых позвали загодя, сидели на диване в большой комнате И смотрели, как обыскивают квартиру. На вешалке Гордеев увидел желтую кожаную куртку. В кухне пара крепких парней держали худосочного мужчину с испуганно-помятым лицом, однако он и не думал сопротивляться.

Впрочем, появление Турецкого и Гордеева словно придало ему сил. Он почувствовал во вновь прибывших начальство и даже сделал робкую попытку вырваться из рук охранявших его дюжих оперативников.

– Вы не имеете права… – заверещал мужчина, почему-то обращаясь к Гордееву. – Это произвол!

Но затем он заметил суровый взгляд Турецкого, нацеленный прямо в душу и, казалось, способный проникнуть в самые дальние и темные ее уголки, и резко смолк.

– Григорий Дрекссен? – поинтересовался Турецкий.

Мужчина молча кивнул.

– Хорошо. Я Александр Турецкий, следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры. Вот ордер на обыск вашей квартиры… – Турецкий махнул перед носом Дрекссена бланком.

– Я не понимаю, гражданин начальник… – Дрекссен осознал, что юлить абсолютно бесполезно, и перешел на обычный способ общения со следователем, – в чем дело? Меня вроде отпустили. А тут опять врываются… Вон дверь чуть не сломали. Быки…

Он покосился на могучих оперативников, которые держали его за руки.

– Значит, вы, Григорий Германович, нам вроде как даже и не рады? – улыбаясь, спросил Турецкий, устраиваясь на стуле напротив Дрекссена. – Так, получается?

Он сделал знак оперативникам, и те отпустили его руки.

– Почему же – не рад, – немного растерянно ответил Дрекссен, – хорошему человеку любой рад…

– А мы как раз хорошие. Очень хорошие, – сказал Турецкий, – мне кажется, это сразу видно. Разве нет? Вот думаем, не завернуть ли нам к гражданину Дрекссену на огонек, чайку попить. С башкирским медом.

Александр Борисович открыл восьмисотграммовую банку, стоящую на столе, и понюхал ее содержимое.

– Правда, есть риск, что хозяин подсунет патоку вместо меда, но нам, кажется, повезло. Вот это, похоже, настоящий мед, из того, что наливают тонким слоем сверху, чтобы покупатель убедился в исключительных вкусовых и лечебных достоинствах этого ценного продукта. Так, Дрекссен?

– Угощайтесь, гости дорогие, – ничуть не смутившись, ответствовал Дрекссен, – не каждый день ко мне такие люди наведываются. Надо же, следователь по особо важным делам! Видно, мед признали стратегическим продуктом, раз теперь Генпрокуратура моей скромной личностью заинтересовалась. Гражданин начальник, мне что теперь, за незаконную торговлю медом голову отрубят или есть надежда на пожизненное?

– Резвись, резвись, Дрекссен, – ответил Турецкий, накладывая в розетку меду и пробуя его, – до поры до времени почему бы и не порезвиться? Хорош медок… Что ж ты девочку им не угостил? Пожалел?

– Какую еще девочку? – нахмурился Дрекссен. – Не знаю я никакую девочку!

– Ну-у, – протянул Турецкий, – так уж и не знаешь! Как по улицам девочек катать – так ты первый, а как признаваться в этой маленькой слабости – так в кусты. Так, что ли?

Лицо Дрекссена посерело.

– Не понимаю, о чем вы…

Турецкий отставил розетку с медом и серьезно сказал:

– Если непонятно, я могу и по-немецки объяснить. Но гораздо лучше будет, если вы, Григорий Германович, вспомните русский, хотя бы несколько слов, и расскажете нам то, зачем мы сюда пришли. Да, и будет весьма неплохо, если вы сами поведаете и про девочку, и про тех, кто вам поручил ее по городу покатать.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – упавшим голосом повторил Дрекссен.

– Ну вот – заело, – разочарованно покачал, головой Турецкий, – такое бывает, и довольно часто. Как начнет человек твердить какую-нибудь фразу, так его и не остановишь. Но сейчас, Дрекссен, у меня нет времени слушать, как ты здесь дурака из себя корчишь. Поэтому давай отвечай, а байду про то, что ты ничего не понимаешь, потом будешь оперу из РОВД впаривать, когда тебя в следующий раз с патокой вместо меда заметут. Договорились?

Дрекссен кивнул:

– А что, у нас в стране уже запрещено девочек на машине катать? Новая статья появилась?

– Да нет, – вздохнул Турецкий, – статьи про катание девочек в кодексе пока нет, зато есть другая, не менее интересная. Называется «насильственное удержание человека». Есть и другие – «похищение», «шантаж». Как тебе такие статьи? Нравятся?

– Нет, – честно ляпнул Дрекссен.

– Ну знаешь, на всех не угодишь… – вздохнул Турецкий и кивнул Гордееву. Тот достал из «дипломата» прозрачный файл с распечаткой и куклу. – Вам знакомы эти предметы, гражданин Дрекссен?

– Нет, – испуганно ответил Дрекссен, не отрывая взгляда от стола, на котором лежали улики.

Из дела Дрекссена Гордеев знал, что тот не был закоренелым уголовником-рецидивистом. Он попался на первом же мошенничестве. Поэтому перспектива влипнуть по-настоящему пугала его.

– Да-а, память у вас так себе, – заметил Турецкий, – это все от патоки. Советую вспомнить, когда и при каких обстоятельствах, и, главное, кем тебе было поручено похитить девочку, незаконно удерживать ее в течение нескольких часов, а потом шантажировать ее бабушку – Морозову Клавдию Семеновну. Может быть, мне напомнить, что именно ты требовал от нее? И как угрожал поступить, если Морозова не выполнит твоих требований? Я могу.

– Не надо, – выдохнул Дрекссен, – я сам…

– Вот и ладненько! Молодец. Так прямо сейчас и начнем.

На кухню зашел оперативник.

– Александр Борисович, я тут кое-что обнаружил. – Он рассматривал пачку фотографий. – Они у него во внутреннем кармане куртки лежали. Вот. – Не отпуская из рук обыскиваемую куртку, оперативник протянул Турецкому снимки.

– Да, любопытная коллекция, – небрежно взглянув на фотографии, произнес Турецкий. – Так ты не только сладкое любишь и девочек на машине катать. Но еще и мальчиками забавляешься.

– Это… это не мое… – пролепетал Дрекссен.

– Ну отнекиваться просто смешно. Ты же знаешь, наверное, как в тюрьме к пидорам относятся, – насмешливо подмигнул Турецкий Дрекссену.

– Я не пидор, – возмутился Дрекссен.

– А как же твоя коллекция «голубой» порнухи? – Турецкий кивнул в сторону пачки фотографий, которая находилась у Гордеева. – Или тоже шантажируешь кого-нибудь?

– А вот здесь ты, Александр Борисович, пожалуй, прав, – подал реплику Гордеев, рассматривая фотографии.

На снимках во всевозможных позах и ракурсах был запечатлен трахающийся с мужиками Олег Соловьев. Правда, на фото Соловьев выглядел лет на десять моложе, чем в жизни.

– Никак ты, Юра, кого-то узнал? – спросил Турецкий.

– Конечно. Это Олег Соловьев, который тоже свидетельствует против Варганова, – уверенно ответил Гордеев.

Дрекссен еще ниже опустил голову.

– Значит, – заключил Турецкий, – наша трудолюбивая пчелка, которая, правда, приносит больше патоки, чем меда, шантажировал не только Морозову, но и Соловьева?

– Выходит, что так.

– Очень хорошо. Значит, у нас теперь меньше работы.

Турецкий повернулся к Дрекссену:

– Ну что, Григорий Германович, вам остается теперь только поведать, кто вас сбил с пути истинного. Вернее, кто сделал так, что мирный продавец патоки теперь занимается черт-те чем – шантажирует граждан, похищает детей… Кто же этот изверг?

Дрекссен молча покачал головой.

– Как? – Турецкий приставил ладонь к уху. – Я что-то не расслышал. Кто поручил шантажировать Морозову и Соловьева? – повысил он голос.

– Никто, – ответил Дрекссен и умолк. Никакие ухищрения и уловки Турецкого не помогли. На любые вопросы о заказчиках шантажа он монотонно отвечал: – Не знаю.

– Видно, сильно запугали тебя, – сказал наконец Турецкий, – раз так упираешься. Но это бессмысленно – я ведь прекрасно знаю, кому именно выгодно все, что ты натворил. И все равно отрою ту шавку, которая тебе все это поручила, чтобы самой не мараться.

– Мы люди маленькие, – хитро сощурив глазки, молвил Дрекссен.

– Ага, понимаю… – продолжил Турецкий, – вы люди маленькие, что вам поручат, то вы и делаете… Только теперь, Григорий Германович, это будет посерьезнее левого меда. Загремите по полной. Я специально прослежу, чтобы вам дали максимум. Конечно, если не решите все-таки сотрудничать со следствием.

– Лучше я пойду под максимум, а потом живым вернусь, чем впарят мне маленький срок за содействие, а потом останусь я навеки в могилке лагерной под номерочком… – грустно заметил Дрекссен.

– Ну что ж, каждому свое, – сказал Турецкий, поднимаясь со стула, – только имей в виду, я, когда твоих работодателей накрою, обязательно выдам им, что это ты навел.

На Дрекссена теперь было, жалко смотреть. Когда его уводили, в его глазах застыла такая смертная тоска, что Гордеев даже вздрогнул, случайно встретившись с ним взглядом.

– Зачем ты его так прижал, Саша?

– Ничего, пусть поволнуется, ему полезно. Мне его еще допрашивать и допрашивать… Слушай, Юра, ты ведь был, кажется, у этого Соловьева?

– Да, был. Правда, ничего узнать не удалось, – ответил Гордеев.

– А вот теперь сходи-ка еще раз. Думаю, когда ты ему эти фотки вручишь, он станет куда разговорчивее. Кстати, там опера еще и негативы нашли, – объяснил Турецкий.

– Почему я? – поинтересовался Гордеев.

– Потому что время дорого, а у меня дел по горло. Надо снять показания с Соловьева и сразу изменить меру пресечения в отношении Варганова. Желаю удачи.

На следующее утро Гордеев снова стоял рядом с домом Соловьева.

– Кто там? – раздался недовольный голос из динамика домофона.

– Я принес материалы, – сказал Гордеев.

– Поднимайтесь. – Голос сразу взбодрился. Замок двери щелкнул, и она тут же приоткрылась.