Текст книги "Инкубатор для шпионов"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Тогда такой вопрос, Нина Дмитриевна. Это не могут быть записки какого-нибудь дилетанта? Который, допустим, изобретает велосипед, но просто делает это в нестандартной форме.

– Исключено, Александр Борисович. – Возможно, ему это только почудилось – она произнесла его имя-отчество с едва уловимой иронией, словно бы в ответ на его собственное – «Нина Дмитриевна». – Исключено, – повторила она. – Формулировки здесь абсолютно чеканные. И… компетентные.

– Значит, все-таки и не секта? – вздохнул Турецкий.

– Совсем не похоже.

Турецкий еще помолчал и сказал:

– Смешного тут действительно немного. Как бы это все переварить – то, что вы сказали. Если я верно понял, получается страничка из руководства какого-нибудь Джеймса Бонда, а?

Она молча улыбнулась – совсем чуть-чуть, краешком рта. В сущности, они все обсудили, это было ясно. Но почему-то уходить Турецкому смертельно не хотелось.

– Как жаль, – сказал он, – что я не могу привезти к вам эту девочку, чтобы вы выяснили, насколько она здорова… – Тут он спохватился и рассказал о «боевом» прошлом Жени Земляникиной – о многократном «минировании» школы.

Коростелева слушала с интересом, не перебивала и вопросов не задавала. Турецкий с удивлением отметил это про себя – такие собеседники давно ему не встречались, а ведь это была «ее» тема, казалось бы, Коростелева должна встревать со своими ремарками то и дело. Отнюдь.

Когда Турецкий закончил, она сказала:

– Я совсем не убеждена, что это Женя просто так развлекалась. Видите ли, сейчас такое время… Репортажи по телевизору с мест разных трагедий привели к тому, что очень многие почувствовали себя участниками событий. Как результат – сильный посттравматический стресс. Сначала люди испытывают шок, затем как будто приходят в себя. Но у многих спустя два – четыре месяца стресс проявляется снова. Люди становятся раздражительными, плохо спят, у них развивается невроз. У простых людей реакцией на пережитый стресс может стать увеличение конфликтов взрослых с детьми. У неуверенных в себе сограждан развивается комплекс неполноценности. На уровне массовом это проявляется в ксенофобии, которая вообще является уделом слабых.

– Что уж тут о детях говорить, – пробормотал Турецкий.

– Совершенно верно. Такой «эпидемии» детских страхов, как за последние два года, в России не было еще никогда. Насмотревшись телевизионных репортажей о заложниках, травматической реакции подвержены оказались все. И дети особенно, потому что их психика более восприимчива к чужой боли. Ну и конечно, это приняло максимальные размеры после захвата школы в Беслане.

– Кажется, таких людей психологи называют вторичными жертвами?.

– Совершенно верно, – кивнула Нина Дмитриевна. – У большинства школьников «после Беслана» возникали всевозможные страхи, появлялись тревожность, нервозность, подавленность. Разумеется, это касалось в основном младшеклассников – так говорит статистика. Но я думаю, лишь потому, что в младшем возрасте дети откровеннее со взрослыми. Наверное, подростки чувствовали те же страхи. Все это порой усугубляется необдуманной тактикой педагогов. Например, в одном областном городе на уроке рисования детей заставляли рисовать фигурки террористов, а потом зачеркивать их.

– Вот придурки, – негромко сказал Турецкий.

– В Москве тоже были подобные вещи. В одной из столичных школ на стене вывесили громадную стенгазету с фотографиями окровавленных заложников, представляете?

– Как жаль, – снова сказал Турецкий, – что я не могу ее пока найти…

Коростелева кивнула.

– Слушайте, Нина, – вдруг брякнул Турецкий, неожиданно и для себя самого, – хотите выпить? Меня вчера приятель совращал, а я, дурак, отказался. Теперь вот жалею.

Коростелева с удивлением посмотрела сперва на Турецкого, потом на часы.

– Ну да, – спохватился Турецкий. – В такое время суток, понимаю. Да и вообще, психологи, наверно, напряжение так не снимают, да? У вас небось какие-нибудь свои изощренные методики…

– Психологи снимают напряжение всеми имеющимися способами, – засмеялась Коростелева. – В этом преимущество нашего образования: уж мы-то понимаем все «за» и «против». Но вы – правы, сейчас слишком рано. И у меня лекция через пятнадцать минут начнется. Однако после пяти часов я освобожусь.

– Тогда я заеду, – сказал Турецкий. И настроение у него немного поднялось. Может, просто потому, что пообщался с психологом, снимающим напряжение всеми имеющимися способами.

Сев в машину, он, чтобы отрезать себе все пути к отступлению, позвонил жене и сказал, что работы по горло и не исключено, он приедет сегодня поздно. Домой в самом деле не хотелось. В крайнем случае, подумал Турецкий, поеду к Славке Грязнову и напьюсь по-человечески.

Тут позвонил Денис.

– Сан Борисыч, – сказал он без лишних экивоков. – Информация о матери Жени Земляникиной собрана и перепроверена. 5 мая 1991 года в 22.15 Елена Константиновна Земляникина была сбита легковой машиной на Можайском шоссе. Умерла спустя полтора часа в больнице Склифосовского. Разрыв печени, травма головного мозга. Оба повреждения не совместимы с жизнью. Что дальше? Видимо, это конец дела, отбой?

Турецкий помолчал, потом сказал:

– Продолжай наблюдение за братом Жени и отцом.

– Ладно.

Как ни странно, в голосе Дениса прозвучало даже некоторое удовлетворение. Между тем разговор он не заканчивал.

– Ну что еще?

– Александр Борисович, – сказал Денис, – а можно спросить наконец, почему вы вообще занялись этой девочкой?

Турецкий вздохнул:

– Сам себе не могу ответить на этот вопрос. – Определенная доля лукавства, конечно, в его словах была. Пропавшая Женя оказалась как-то связана с проблемой Стасова. Но дело, конечно, было не только в этом.

Но Денис, этот пройдоха, чутко уловил настроение Турецкого.

– Типа, мы в ответственности за того, кого приручили?

– Слушай, Экзюпери доморощенный, никто никого не приручал! – рассердился Турецкий. И поймал себя на каком-то очень неуютном чувстве. Что-то внутри у него шевелилось, точно он по недоразумению проглотил живое существо, а оно возьми да и вырасти.

… – Куда мы поедем? – спросила в машине Нина Коростелева. – Как говорит молодежь, где клубиться будем?

– Клубиться? – не понял Турецкий.

– Это означает тусоваться в ночных клубах.

– Понятно. А вы сами-то – разве не молодежь?

– Я молодежь, – не отказалась Нина. – Но зрелая.

– Ладно. Куда бы вы хотели? Выбирайте.

Она посмотрела него с интересом:

– Вы большой знаток злачной Москвы, да?

Кажется, эта женщина умеет ставить мужчину на

место, подумал Турецкий. И пока он сочинял достойный ответ, она огорошила его новым вопросом:

– Вы любите классическую музыку?

– Ну… не так чтобы очень, – промямлил Турецкий.

– А ужинать под классическую музыку?

– Совсем другое дело, – воспрял он духом.

– Тогда командовать парадом буду я.

– Отлично, только вовремя говорите, куда поворачивать.

– Вы производите впечатление коренного москвича. Значит, знаете, где Концертный зал Чайковского. Едем туда.

– Вы не шутите? – покосился на нее Турецкий.

– Едем-едем.

По дороге он спросил:

– А что мы станем там делать?

– Ну вы как маленький. Что делают в концертном зале? Будем слушать музыку, конечно. Ну и ужинать.

– Там разве есть где ужинать?

– Вы что, Александр Борисович, там никогда не были?

– Давайте без отчества, – попросил Турецкий. – Может, я там и был. Просто не помню. – Не говорить же было, в самом деле, про жену, музыкального педагога, по милости которой у него уже много лет от классической музыки уши вянут. – Ну шучу, был, конечно. Давно. А что мы будем слушать? Моцарта? Шопена?

– Увидите, – загадочно улыбнулась Нина.

Через полчаса, минуя пробки, они подъехали к

Концертному залу.

На афише было написано «Музыка из бумаги»,

– Что это значит? – ужаснулся Турецкий. – Надеюсь, не в прямом смысле?

– Посмотрим, – хладнокровно пожала плечами Нина.

– Что значит – посмотрим? – В Турецком проснулся подозрительный следователь. – Мы будем этосмотреть?

– Обязательно. И смотреть, и слушать. У меня на сегодняшний вечер большие планы. Кроме того, мы не сможем тут выпить, если не купим билеты.

До начала концерта было еще добрых полчаса, и нужно было куда-то себя девать.

Всяких мелких закусочных в окрестностях Концертного зала действительно оказалось немало. Надо же, какое противоречивое место, подумалось Турецкому. Вроде и классическая музыка, и оркестры, и орган, и такие тяжелые массивные двери. А вот пожалуйста – понапихали пиццерий и кофеен с круассанами. Вообще-то довольно пошло.

Ничего этого вслух он, конечно, не сказал. Но к его приятному удивлению, двойная мраморная лестница привела их в «Драм-бар». На самом деле это даже был маленький ресторанчик.

– Эге, – оценил он. – Славное местечко. Не знал. И что у нас здесь? Европейская кухня? Недурно. А что будем пить? – поинтересовался Турецкий, отодвигая для дамы стул.

– Хотите текилу?

– Не понял, это вы мне предлагаете? – приятно удивился Александр Борисович.

– Могу и угостить.

– М-мм… – Турецкий даже немного растерялся от такой раскованности. Он поискал глазами официантов и не нашел. Зато бармен наличествовал. – А вы вообще хотите есть?

– Да не слишком.

– Тогда, может, пойдем в бар?

– Айда.

От этого детского словечка у него будто выросли крылья. И дело было не в том, что проблемы отступили, нет, конечно, они никуда не делись, он помнил о них. Просто было хорошо, легко, и он наслаждался этими счастливыми мгновениями. У этой женщины было то, что Бунин называл легким дыханием.

Турецкий решил совместить приятное с полезным и вынул из кармана пиджака свой любимый «Спорт-экспресс», многократно сложенный.

– Вот смотрите, что я прочитал. Это говорит футбольный тренер. «Человек – существо консервативное, и методов, с помощью которых можно перестроить его психику, не существует. Есть процесс подготовки, в который входит и процесс воспитания личности. Вот в результате этого процесса не должно быть дрожи в коленках». Он это про спортсменов говорит, – объяснил Турецкий. – Но не принципиально. Меня вот это и интересует – скажите, действительно ли нет способов, которыми можно перестроить психику?

– Не могу ответить категорически. Но не думаю, что ваш тренер безусловно прав.

– То есть он не прав?

– Скажем так. Для конкретного человека можно подобрать конкретный метод, который реформирует его психику глобально. И который, возможно, потребует очень больших вложений и жертв – времени, денег, изменения всего уклада его жизни.

– А насильственное изменение?

– Вы имеете в виду пытки? – усмехнулась Нина. – Гестаповские застенки? Допросы в ФСБ? Или у вас в Генпрокуратуре жестче? Послушайте, Александр, может, давайте уже выпьем, наконец?

– С удовольствием, – воодушевился Турецкий. – За знакомство?

Она мастерски использовала соль и бровью не повела, опрокинув в себя стопку.

– Вы определенно наш человек!

– А что значит – быть вашим человеком? – заинтересовалась Нина.

– Ну… это не так просто объяснить.

– Это престижно? Или по крайней мере почетно?

– А то!

Он подумал, что, несмотря на вполне благополучную супружескую жизнь (а может, и благодаря этому), несмотря на периодические романы на стороне, давно не чувствовал себя на таком подъеме рядом с незнакомой, в общем-то, женщиной. Очень давно. Непоправимо давно…

– Кажется, нам пора, – сказала Нина.

– Куда? – с тоской отозвался Турецкий.

– Мы пришли на концерт, помните? Точнее, в концерт.

– Значит, все-таки пойдем туда?

– Еще как. Ни за что на свете это не пропущу.

Все так и оказалось – это был концерт для бумаги,

причем в сопровождении симфонического оркестра. Музыканты исполнили, как было сказано в программке, «новое произведение авангардного китайского композитора Тань Дуня». Свой концерт Тань Дунь посвятил изобретателю бумаги Цай Луню, жившему в Китае в начале второго века нашей эры.

Происходило это действо так. Три молодые солистки мяли в руках и рвали на куски рисовую бумагу. Микрофоны на сцене установили таким образом, чтобы эти звуки не заглушал даже оркестр. Словом, бумагу было слышно. В середине концерта девушки стали бить в специальные «воздушные барабаны» – огромные листы из рисовой бумаги, закрепленные на специальных тросах, свисающих с потолка.

– Вам понравилось? – Оказывается, Нина уже давно теребила его за рукав.

Турецкий встрепенулся.

– Вижу, что понравилось, – откомментировала Нина.

– Не то слово. А вы часто ходите на такое… такие… действа?

– В первый раз, – честно созналась она. – Очень удачно, что вы согласились. Одной мне бы духу не хватило.

Турецкий засмеялся, потом прислушался к себе и не без удовольствия признался:

– А знаете что, Нина? Я проголодался.

– Вот видите! Это называется – великая сила искусства. Что вы думаете насчет стейка из семги на гриле? Вернемся в «Драм-бар»? Я прочитала это в меню, должно быть недурно.

– Вы потрясающая женщина, – сказал Турецкий совершенно серьезно.

…После трех рюмок текилы Нина к спиртному больше не прикасалась, а Турецкий перешел на водку и на «ты». Точнее, это было ее предложение.

– Вот скажи, – спросила Нина, – отнесся бы кто-нибудь серьезно к девочкам, которые шуршат бумагой?

– Вряд ли.

– А в сопровождении оркестра концерт стал событием.

– Верно, – согласился Турецкий. – По крайней мере, для меня.

Она засмеялась, и Турецкий с удивлением подумал, что за несколько часов общения услышал это в первый раз. Странно, обычно женщины начинали хохотать, едва он… едва он… Едва он – что? Ну что?! Может, хватит уже думать о каких-то абстрактных женщинах, оборвал сам себя Турецкий, когда рядом сидит такая удивительная…

Через два с лишним часа они вышли на улицу. Трезв Турецкий, конечно, не был и, хотя на ногах стоял твердо, по некоторым внутренним ощущениям понял, что за руль ему сегодня садиться не стоит.

– Ну, – бодро сказал он, – сейчас живенько поймаем такси, и я тебя, Ниночка… отвезу-уу! – Фраза была построена умело абстрактно, что предполагало любое развитие событий. Или не предполагало. Впрочем, у Турецкого было настолько превосходное настроение, что омрачить его было просто невозможно.

– Не надо, – сказала она, улыбаясь.

– Почему? – чуть обиделся он, впрочем готовый немедленно предпринять какой-нибудь другой маневр. – Не доверяешь?

Тут она и вовсе засмеялась. Второй раз за день. Турецкий покрутил головой вокруг: дескать, что смешного-то?

– Просто я живу в двух кварталах отсюда, – объяснила Нина.

– Ну-у, – удивился Турецкий. – Провела, ничего не скажешь. Но пешком-то я могу тебя проводить?

Она кивнула, взяла его за руку, и они прошли полсотни метров, болтая обо всем и ни о чем. Потом свернули в какой-то переулочек. Потом свернули еще дважды. Турецкий совершенно не запоминал названий улиц и даже не обращал внимания на то, где они находятся: как опытный автомобилист, он был уверен, что при необходимости легко повторит эту дорогу в обратном направлении. Но лучше бы, конечно, не в обратном. Почему-то казалось, что идти еще долго, возможно, легкомысленный тон Нины способствовал этой иллюзии. Как вдруг она сказала:

– Вот я и дома.

– Зачем же так меня расстраивать, – сказал Турецкий, заглядывая ей в глаза.

– Саша… – вдруг тихо сказала Нина, и Турецкий понял, что надо срочно обернуться.

От стены в пяти-шести метрах от них отделились две тени.

– Ну че, братан, – сказала одна тень, сокращая дистанцию, – просить у тебя закурить или сразу по репе съездить? Часы у тебя как, стоящие? Ну и лопат-ник, само собой, приготовь.

Второй смачно сплюнул и вообще ничего не сказал.

Турецкому не понравился голос – он был спокойный и хладнокровный, голос совершенно уверенного в себе человека.

– Саша, у тебя есть с собой оружие? – тихо сказала Нина. – Может… напугать?

Первая тень это услышала и неприятно засмеялась.

Оружие у Турецкого было. Не кто иной, как Меркулов, после второй встречи со Стасовым порекомендовал ему никуда не ходить без пистолета. Но сейчас мысль воспользоваться им Турецкому в голову не приходила. Напротив, он плотоядно улыбнулся и сделал шаг вперед, успев подумать: возможно, это именно то, чего в его жизни последнее время не хватало.

При ближайшем рассмотрении обе тени оказались вполне молодыми людьми – лет двадцати пяти самое большее, коротко стриженными и крепко сбитыми.

Схватка была короткой. Несмотря на то что Турецкий успел получить приличный удар в лицо (точнее, в нос – когда один из нападавших успел придержать его за руки), он раскидал их за полминуты. Нина наблюдала с интересом, но без особых эмоций. Нападавшие на нее почему-то вообще внимания не обратили. Может быть, просто не успели.

Правда, один парень оказался более упорным и, поднявшись, сделал обманный выпад левой рукой и тут же два раза коротко ударил Турецкого правой в голову – снова в лицо и снова довольно болезненно, хотя и не очень сильно. Турецкий в ярости бросился на него, схватил парня за горло и на мгновение пережал ему артерию каротис, прекращая доступ свежей крови к артериям головного мозга. Тут главное было не перестараться – очень даже просто можно человека на тот свет отправить.

– Саша, перестань! – вскрикнула Нина, не на шутку испугавшись.

Но еще за долю секунды до этого Турецкий убрал руку, кровь хлынула, куда, собственно, и должна была, и на щеках мерзавца появился румянец.

– Он цел? – на всякий случай спросила Нина.

– Куда он денется, – пробурчал Турецкий, проворно обыскивая обмякшее тело. И на всякий случай предупредил второго, как раз поднимавшегося с земли: – Лучше не подходи, здоровее будешь.

– Что ты делаешь? – удивилась Нина.

– Выполняю профессиональный долг, – буркнул Александр Борисович, продолжая методично выворачивать карманы, – занимаюсь профилактикой будущих преступлений. Улучшаю статистику родному ведомству. Ну и так далее…

В карманах у парня не было ничего интересного. У него вообще в карманах ничего не было, если не считать студенческого билета.

Все это показалось Турецкому странным. Дурацкое нападение, быстрая дурацкая развязка. И ведь ребята впечатления хиляков никак не производили. Ну да ладно, все хорошо, что хорошо кончается. В конце концов, он же даму провожал и вольно-невольно произвел на нее впечатление. Получается, вечер удался во всех отношениях.

– Может, вызвать милицию? – сказала Нина.

– Еще чего. Пусть проваливают, а то еще попадут в лапы каким-нибудь отморозкам в погонах, их в ментовке так отделают… Да и нам это ни к чему – протокол и прочая мутотень.

– А они сами разве не отморозки? – поежилась Нина.

– Мы добрые, – прохрипел тот, которому пережали артерию. Оказывается, он уже оклемался. – Ну ошиблись, с кем не бывает… Следующий раз выберем жертву попроще… – И проворно отполз от замахнувшегося Турецкого.

– Оставь его, – сказала Нина.

Они зашли в подъезд.

– Ну-ка покажи мне лицо, – попросила она.

– Что там смотреть. Несерьезная какая-то драка, – мужественно отказался Турецкий.

– Хорошенькое дело, – сказала Нина, вытирая кровь ему с лица. – А тебе нужно было, чтобы они тебе череп раскроили?

– Ну все-таки, – со сдержанным достоинством сказал Турецкий.

– Что, проводил женщину домой? – поинтересовалась Нина.

– Проводил, – печально кивнул Турецкий.

Она притянула его за лацканы пиджака:

– А теперь пошли ко мне.,

Глава восьмая

Мыслей не было никаких. В голове была звенящая пустота. В теле – сплошная непрекращающаяся эйфория. И так много часов подряд. На рассвете, когда они наконец отлепились друг от друга и Нина принялась расправлять простыни, Турецкий закурил первую за ночь сигарету и сказал:

– Велики шансы, что я снова захочу есть.

– Что-нибудь придумаем…

И действительно все придумалось. Как-то сами собой появились горячие бутерброды с ветчиной и сыром, оливки, шпинат и сиреневые азербайджанские помидоры. А еще обжигающе холодная минеральная вода и чуть приторное молдавское вино.

Турецкий будто выпал из времени. Заботы вчерашнего дня не решились сами собой, они просто на время перестали существовать, но каким-то счастливым образом о них удавалось даже не вспоминать. Такого с ним давно не было: как правило, нерешенные рабочие проблемы не отпускали Турецкого даже во сне.

– Что это ты со мной сделала? – спросил он.

– А что? – Она взяла у него сигарету, затянулась пару раз и вернула.

– Все хотел спросить. У тебя есть семья?

– Очень уместный вопрос в постели, – заметила Нина.

– Не хочешь – не отвечай.

– Брось, Саша, ну какая у меня может быть семья? – сказала она с мягкой иронией. – Я человечество спасаю, мне не до семьи.

– А я? – сказал Турецкий с деланной обидой. – Я тоже спасаю.

– Ты птица другого полета, – согласилась Нина, снова забрала у него сигарету, но не для того, чтобы курить – просто заткнула ему разбитый рот поцелуем.

Турецкому вспомнился Валентин Стасов. Почему он так и не пришел на встречу в метро, хотя сам настаивал на ней? Что с ним?

Александр Борисович подумал, что грех не воспользоваться знакомством с Ниной, и рассказал ей про Стасова, не называя фамилии и отдельных конкретных деталей. В частности, описал сцену, когда Стасов увел его в метро из-под обвалившегося в следующий миг указателя.

– А что происходило до и после этого? – заинтересовалась Нина.

Турецкий рассказал и это, не особенно рассчитывая на успех. Но поделиться с кем-то проблемой – уже отчасти уменьшить головную боль.

– Вообще-то объяснение этому есть, – сказала Нина после пятиминутного раздумья.

– Ну-ка, ну-ка? – удивился Турецкий.

– Возможна такая техника внушения, при которой он замедлял твои реакции.

– Ничего не понял, объясни.

– Я думаю, его воздействие на тебя выливалось в следующий результат: твое восприятие действительности и твои телодвижения поменялись местами.

Турецкий озадаченно почесал затылок.

– То есть как это? Руки опережали мозги?

Нина улыбнулась:

– Скорее, ноги. Осознание того, что только что происходило, появлялось у тебя с небольшим опозданием, понимаешь?

Турецкий с удивлением смотрел на нее.

– Значит, если я правильно тебя понял… Он видел, что мне грозит опасность, морочил мне голову, уводил с этого рискованного места, и только потом до меня все доходило? То есть я сперва оказывался в безопасности, но еще этого не знал и лишь видел, что по потолку идет трещина? А она уже была раньше? Так, что ли?

– Примерно так, – кивнула Нина.

– Послушай, но разве такое вообще возможно? Придумать-то можно любую теорию, но как осуществить это на практике?! Ты пойми, я же это не в кино видел! Это со мной происходило, понимаешь, со мной! И ничего перепутать я не мог и забыть не мог, это все было совсем недавно.

– Это возможно, – подтвердила Нина. – Я понимаю твое изумление и даже неверие. Но это действительно возможно, и я до этого не сейчас додумалась. Правда, раньше я считала, что это возможно при длительном контакте специалиста, назовем его условно манипулятором, и пациента, или, скажем циничней, его клиента. Когда манипулятор хорошо изучил клиента, знает его органику, его слабые и сильные стороны, то он, грубо говоря, знает, на какие кнопки давить, чтобы добиться такого эффекта. Но этот человек, о которым ты мне рассказываешь, он, конечно, выпрыгивает за рамки манипулятора и…

Турецкий остановил Нину движением руки.

– Видишь ли, мы о нем почти ничего не знаем. Но по некоторым его действиям – еще до нашей встречи в метро – уже можно было предположить, что он умеет получать информацию о чем угодно. Так что он мог что-то необходимое обо мне выяснить.

– Он что, какой-то спецагент?

– Да черт его знает!

– Саша… – начала было Нина и замолчала.

– Что?

– Нет, ничего, я передумала.

– Что значит – ты передумала?

– Я передумала, значит, я не хочу говорить, – терпеливо объяснила она.

– Так не годится, сказала «а», говори «б»!

– Вообще-то я не у тебя на допросе. – Она смотрела на него по-прежнему улыбаясь, даже нежно, но с некоторой долей удивления.

– Ты разве не понимаешь, как это все для меня важно? – Турецкий начал злиться. – Если ты мне хоть чем-то можешь помочь, ты должна это сделать!

– Так уж и должна?

Тут он все же смутился.

– Наверно, я не так сказал, извини. Просто я тебя прошу, не умалчивай ничего, если что-то пришло тебе в голову. В моей работе никогда не знаешь наперед, что именно может помочь.

Нина вздохнула:

– Ладно, но тогда не попрекай меня тем, что я говорю банальности и очевидности.

Турецкий кивнул: обещаю, мол.

– Вот что у меня мелькнуло. А может быть, бумагу, которую тебе передала Женя, как раз он и составил – этот самый твой Джеймс Бонд? Но, наверное, я… Что такое? – Она задала этот вопрос, потому что Турецкий растерянно уставился на нее. Выражение лица у него при этом было довольно глуповатое. Нина захихикала: – Ах вот как! Значит, такая простая мысль в твою многоопытную голову не приходила?

– Честно говоря, нет… Но такое совпадение…

– Ну и что с того? В жизни есть место не только подвигу, но и совпадениям. Кроме того, может, это и не совпадение.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что сказала. Многие совпадения только кажутся совпадениями. А на самом деле все могло быть подготовлено.

– Это называется теория заговора, – мрачно сказал Турецкий. – Только такие вещи на самом деле существуют лишь в голливудском кино. Давай лучше закроем эту тему.

– Как скажешь. – Она обняла его за шею. – А лихо ты с теми парнями вчера разделался.

– Слишком лихо, – подтвердил Турецкий и подумал, что это как раз и не дает ему до сих пор покоя.

– Ты что? – удивилась Нина, почувствовав, как напряглась его шея. – Вспомнил что-то неприятное?

Может, домой надо позвонить? – В последней фразе, конечно, прозвучало сдержанное ехидство.

Турецкий мельком подумал, что все-таки женщина, даже такая умная и проницательная, все равно остается женщиной – ревнивой собственницей, и сосредоточился на своей главной мысли. А она была такова: молодые люди, напавшие на него у подъезда, формально преследовали стандартные хулиганские цели – начистить рыло и забрать наличность. Ничего этого у них не получилось по той причине, что он, А. Б. Турецкий, дал им достойный отпор. Но только ли поэтому? Ребята были довольно крепкие, а тот, которому он пережал развилку сонной артерии, на пути крови к мозгу, вообще подозрительно быстро очухался. Да и сами они его пару раз достали. Достали, правда, поверхностно, но все же драка была какая-то несерьезная, будто… будто они в поддавки играли… Мужское самолюбие этой мысли, конечно, сопротивлялось.

А впрочем… Что там у парня в студбилете было написано? Математический факультет. И еще… МГТУ? Что-то напоминает… Не Бауманское ли училище? Аббревиатура сходится. Странно. Элитный технический вуз вообще-то ночных хулиганов не плодит, хотя, конечно, всякое бывает. И кроме того… кроме того, там учится брат Жени Земляникиной.

Это Турецкий помнил из телевизионного репортажа. Не мешкая и не обращая внимания на удивленный вид Нины, он позвонил Грязнову-младшему, предположив, что гудков через пять-шесть проснувшийся Денис наконец возьмет трубку. Денис откликнулся через четыре. И голос у него, несмотря на шесть утра, был отнюдь не сонный.

– Сан Борисыч, – сказал Денис немного взволнованно, – хорошо, что вы позвонили, а то уж я не знал, где вас искать!

– Что-то случилось?

– Во-первых, мне звонила ваша жена. У вас же все мобильные отключены! – У Турецкого было три сотовых телефона – для начальства, для близких друзей и для остального человечества. – Ирина Генриховна волнуется, – добавил Денис нейтральным тоном, по-видимому догадавшись или предположив, где сейчас может быть Турецкий.

– Проехали. А во-вторых?

– А во-вторых… нет, сначала вы скажите.

– Денис, что ты мне говорил насчет брата нашей Жени? На каком он факультете?

– Я ничего про это не говорил, но мы выяснили, у меня должно быть зафиксировано. Сейчас посмотрю… Ага, вот Бауманский университет. Он учится на медицинском факультете.

– Ты ничего не путаешь?

– А что тут можно спутать?

– Во-первых, я знаю Бауманское училище, а не университет. А во-вторых, откуда там, к лешему, медицинский факультет?

– Это раньше было училище, – возразил Денис. – А сейчас МГТУ – Московский государственный технологический университет. А Константин Земляникин учится на факультете биомедицинских технологий. Но он не доктор, конечно, а программист с каким-то специфическим медицинским уклоном.

– Понятно. Так, а что там у тебя «во-вторых»?

– Сейчас, мне по городскому звонят. Вы, Сан Борисыч, мобильный-то телефончик включите, а? Хотя бы один.

– Все включу, не переживай.

– Хорошо, тогда через десять минут ждите звонка.

Но Турецкий ни один телефон не включил. Вместо

этого он вскочил и побежал в прихожую.

Тут уж Нина не выдержала:

– Да что происходит, а? Ты мою квартиру хочешь в Смольный превратить?

Но Турецкий, не обращая внимания, схватил свой льняной пиджак, который висел на вешалке, и обшарил карманы. Ну так и есть! В боковом кармане снова оказалась почта – на этот раз конверт подписан не был. Турецкий повернулся к Нине, которая с удивлением наблюдала за его телодвижениями. Турецкий торжествующе помахал конвертом:

– Теперь понимаешь, зачем нужна была эта драка?!

– Они тебе очередную почту подсунули?

– Ну да! Потому-то ребята и потерпели такое сокрушительное поражение. Эти парни действительно специально подставились! Я расслабился, а это как раз то, что им было нужно. Содержимое моих карманов их не интересовало, они сами хотели мне кое-что подбросить.

– Странно как-то, – удивилась Нина. – Зачем же они так поддавались? А если бы ты их вдруг покалечил?

– Очевидно, у них были очень точные инструкции. Или они знали, что я законопослушный гражданин и не стану…

– Был бы ты законопослушный гражданин, сдал бы их в кутузку, и с ними давно разобрались бы.

– Это они вряд ли допустили бы, – возразил Турецкий. – Скорей всего, тогда накостыляли бы мне и смылись.

– И ты бы позволил, чтоб тебе накостыляли?

– Я бы, конечно, героически сопротивлялся, но что-то мне подсказывает…

– А тебе ничего не подсказывает, что там в конверте? Ты не хочешь наконец в него заглянуть?

– Женское любопытство – двигатель прогресса. Но ты права. – И Турецкий вскрыл конверт. Там снова был лист бумаги, исписанный все тем же девичьим почерком.

«…А для управления поведением, мыслями и чувствами другого человека, в частности, используют следующие технотронныеметодики (специальная аппаратура прикладного применения требует участия умело подготовленного оператора):

– ультразвук;

– инфразвук;

– сверхвысокочастотное (СВЧ) излучение;

– торсионное излучение.

1. Ультразвук

«Прокаливание» избранных участков мозга хорошо сфокусированным ультразвуком иной раз применяется для невозвратного изъятия из памяти каких-то нежелательных воспоминаний, но это удается лишь при эксплуатации отлично подготовленного персонала и спецаппаратуры, используемой в медицине.