Текст книги "Инкубатор для шпионов"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Ну тут я тебе фору дам, – ухмыльнулся Щербак, между прочим бывший армейский разведчик. Поднял голову в потолок, что-то припомнил и оттарабанил: – Задачи шпионажа исторически определились как информационная, в том числе предупреждающая шпионаж и диверсии со стороны противника, и наступательная, то есть разведка, контрразведка и проведение локальных подрывных и военных операций в тылу врага.

– Годится, – кивнул Денис рыжей головой. – Только стоит добавить, что сбор информации в наши дни зачастую упирается в проблему обработки и анализа официальной информации. Которая благодаря деструктивной власти СМИ циркулирует по любым информационным каналам, начиная с газет и телепрограмм, заканчивая Интернетом. Так?

– Ну допустим…

– То есть в цивилизованные времена максимальные источники информации носят открытый характер. Так?

– Допустим. Я не понимаю, Денис, к чему ты клонишь?

– Сейчас поймешь. А теперь задумайся, как называется похищение стратегической информации у частных лиц, возглавляющих собственные компании.

– А! Так ты о промышленном шпионаже! Что же ты мне голову морочишь?

– Скорее об экономическом.

– Кого изобличать-то будем?

Денис выложил на стол две фотографии молодой женщины. Одна была явно отклеена от какого-то документа, а другая являлась ксерокопией паспорта.

– Ничего себе дамочка.

– Нравится? – прищурился Денис.

– Ну… – Щербак пожал плечами.

Он попытался прочесть остатки печати на второй фотографии.

– Не трудись, – сказал Денис. – Ирина Рапанова, директор по операциям в торгово-посреднической фирме «Илиада». Черт его знает, что за должность, но они ее подозревают в промышленном шпионаже. Дамочка кому-то сливает ценную информацию. Мы договорились, что сегодня они ей дезуху подкинут. Причем горячую. И заработать она сможет, только если продаст «информацию» немедленно, иначе сведения устареют и не будут стоить ничего. Соображаешь, Коля, что к чему? Твое дело – следить, с кем Рапанова встречается, куда ездит. Может, в банк попрется за гонораром, может, еще куда…

Щербак указал глазами на окно.

– Да. – Денис кивнул.

– А кто эти загадочные «они»? Кто у тебя сейчас был?

– Некто Шершеневич. Генеральный директор этой «Илиады». – Денис отхлебнул кофе из чашки и поморщился. – Кто эту дрянь покупал? Пора снова секретаршу нанимать. Вот возьму какую-нибудь страшненькую каргу… Ладно, в общем, выясни мне все про Рапанову, и побыстрее. В кои-то веки клиент приличный аванс заплатил.

– Выходит, денег – куры не клюют, а у собственной службы безопасности кишка тонка? – оскалился Щербак.

– Выходит, так.

Щербак сунул фотографии в карман.

Турецкий сидел у себя в кабинете и вопросительно поглядывал на телефон. Но Стасов не звонил, не присылал ни SMS, ни писем по электронной почте…

Александр Борисович поймал себя на мысли, что почему-то продолжает воспринимать новое задание как нечто, полностью выключающее его из обычной жизни. Но это же не отпуск и не командировка! Он даже помотал головой – не помогло, все равно оставалось ощущение, что он будто уезжает куда-то далеко и надолго. Ну да ладно.

В очередной раз переговорил с Грязновым-старшим (как скоординировать усилия в охоте на «телефонного террориста»? а никак, пива пойти попить!) и в середине дня заглянул к Меркулову.

– Работаешь?

– Делаю вид. – Меркулов поднял взгляд от своих бумаг и заметил со сдержанным ехидством: – Смотри-ка, Саша, стоило нашему оракулу накаркать насчет Минюста, и все переполошились. Мне уже три министра звонили, интересовались «прогнозом погоды». У тебя есть новости на этот счет?

– Иди ты, – беззлобно сказал Турецкий.

– Ясно, – прокомментировал Меркулов. – В трудовом энтузиазме сегодня помощник генпрокурора уличен не был. Ну да ничего, Саша, победителей-то не судят…

– Ты о чем?

– Все о том же. Ты разве не слышал такое выражение?

– Слышал, конечно.

– И что оно, по-твоему, означает?

– Ну… если, допустим, я без команды мудрого начальства предпринял нечто рискованное.

– Так. А кому фраза принадлежит, знаешь?

– Да каждому, кто ее произносит, – фыркнул Турецкий.

– Вообще-то верно, конечно, – усмехнулся Меркулов. – Но в историческом, так сказать, контексте первенство за Екатериной Великой, которая ляпнула это при весьма забавных обстоятельствах. Молодому Суворову, находившемуся тогда под началом генерал-фельдмаршала Румянцева-Задунайского, поручили провести разведку, а Суворов, выполнив приказ, вдруг взял да и разбил противника в пух и прах. На что у него приказа, как ты понимаешь, не было. И тогда приревновавший к растущей славе Суворова Румянцев решил его примерно наказать за невыполнение приказа: ведь не разбивать же приказывали, а только разведать. Но императрица вмешалась и ляпнула: «Победителей не судят!» Так что победителей действительно не судят – при особых условиях, когда им этого не поручали, а они взяли и победили. А вот если поручали, то очень даже судят. Понимаешь почему? Потому что тут же встает вопрос, какой ценой получен результат.

– Короче, Стасова с меня никто не снимает, и даже напротив, спросят за него вдвойне, – сказал многоопытный Турецкий.

Свою неприметную «шестерку» Щербак припарковал во дворе пятиэтажного дома возле проржавевшей «ракушки» и откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза. Следующий дом – десятиэтажный, новый, с нестандартной архитектурой, а значит, люди в нем живут исключительно деловые, состоятельные. Там периодически пищал электронный замок домофона и из подъезда выходили жильцы. Для субботнего утра слишком много шума и суеты, но окна Рапановой на седьмом этаже были плотно зашторены.

Щербак чуть задремал, но, как только снова запищала дверь подъезда, распахнул глаза. Нет, не Рапанова… Но зато за ее кухонным окном возникло какое-то движение. Он достал бинокль и сразу же увидел женскую грудь в бюстгальтере. Гм-м!

Щербак оглянулся на вышедшего из подъезда мужчину. Невысокий щуплый субъект, несмотря на жару кутавшийся в старую джинсовую куртку, бесцельно брел по двору. Щербак достал из бардачка ксерокопию свидетельства о разводе Рапановой и паспорта мужчины, который числился когда-то ее мужем, – в ЗАГСсе была проведена работа по сбору информации. Сличил с оригиналом. Так и есть, лицо хотя и изменилось, но явно принадлежало этому доходяге.

Щербак снова взялся за бинокль, но за окном уже никого не было…

Через час Рапанова вышла из подъезда. Она и в самом деле была хороша: лет тридцати – тридцати трех, не больше, стройная, с коротким носиком и блестящими глазами – это было видно и на расстоянии.

Когда она прошла мимо, Щербак вылез из машины, достал из багажника пакет, набитый смятыми газетами, пошел следом за ней.

Рапанова кивнула мужчине на вышке, который охранял гаражный кооператив, и прошла мимо ворот.

Щербак выкинул мусор в контейнер и вернулся к «шестерке». Медленно поехал к гаражам, но предусмотрительно свернул в сторону вывески «Шиномонтаж». Как раз в эту минуту из-за ворот гаражного кооператива показалась машина Рапановой. Это был синий «опель-пассат». Щербак развернулся и поехал следом.

Сначала Рапанова посетила фитнесс-клуб, но пробыла там недолго. Сквозь стеклянные стены коридора Щербак увидел, что приехала она не заниматься – кого-то искала. Поэтому обошла тренажерные залы, бассейн и вернулась к машине. На улице позвонила по мобильному телефону, но ей, похоже, не ответили. Тогда она села в машину и поехала в центр. Разумеется, Щербак двинулся следом.

Там Рапанова с полчаса крутилась вокруг детского сада в районе Лялиного переулка.

Когда после двух часов родители стали забирать своих наряженных детей с утренника, Щербак увидел, как Рапанова не слишком решительно направилась к молодому накачанному мужчине в футболке, которая сидела на нем в обтяжку. Он вел из сада мальчугана лет пяти. Мужчина оглянулся и скорчил недовольную гримасу. Отправив мальчика поиграть на детскую площадку, он что-то раздраженно выговаривал Рапано-вой, довольно громко повторяя, что сейчас за ними сюда приедет жена. После чего Рапанова, срываясь на фальцет, обругала его матом и, глотая слезы, пошла прочь…

Весь день Щербак ездил за ней по пятам, обошел кучу бутиков и торговых комплексов, затем потолкался возле салона красоты, где Рапанова шикарно уложила свои длинные рыжие волосы.

Наконец они оказались на Охотном Ряду. Рапанова не стала оставлять машину на платной стоянке, а припарковала ее во дворе одного из жилых домов Петровского переулка и пошла назад пешком. Щербак тоже оставил «шестерку» в соседнем дворе, подошел к ее машине. Достал свой многопрофильный сигнальный брелок и отключил сигнализацию. Открыл дверцу «опеля» и прилепил «жучок» под приборную доску.

Затем последовал за женщиной. Рапанова прошлась по театральным киоскам и зашла в кассы Малого, а затем Большого театра. Несколько раз попыталась опять куда-то дозвониться по мобильному телефону и, недовольная, вернулась в машину. Щербак настроил поисковый приемник. Через несколько минут Рапанова начала говорить.

– Ну и что? – услышал Щербак ее голос. – Теперь ты со мной никуда не пойдешь, что ли?

Затем тишина и сквозь треск ее досадливый вздох.

– Тоска…. Дожила. Даже в театр сходить не с кем. С тренером?! Да пошел он! А Рапанов – что Рапанов?

Ну позвала я его вчера. Приходил. Ты бы его видела… Лучше бы не приходил. Знаешь, мы давно чужие люди. Ладно. Что я ныть тебе буду? Привет семье.

Она завела двигатель, и машина медленно выехала со двора. Из подворотни напротив Щербак видел, как она вращала руль и одновременно прикуривала. Наконец «опель» выехал в переулок и двинулся к Тверской. Там Рапанова раздраженно хлопнула дверцей и вошла в Елисеевский гастроном. Через несколько минут она вышла оттуда с бутылкой «Русского стандарта» и с угрюмым видом вернулась в машину. После этого, проехав по полупустым улицам, она не спеша вернулась домой. Поставив «опель» в гараж, поднялась в квартиру и задернула на кухне шторы.

Щербак вздохнул. Он уже почти не прятался и всю дорогу назад ехал, что называется, дыша в спину, но это явно была вовсе не искушенная в слежке дамочка, и, по всей видимости, ниКак она наблюдения за собой не ждала. В течение оставшегося дня никто к ней не приходил, и окно на ее кухне светилось до трех ночи.

В полдень следующего дня Рапанова отодвинула на кухне занавеску и выглянула в окно. Щербак схватился за бинокль. Стоя в небрежно накинутом халате, она пила томатный сок из стакана и бессмысленно разглядывала двор. Долго же она спала… Или это был не томатный сок? Скорее, похоже на «Кровавую Мэри». Щербак опустил стекло форточки и сплюнул на улицу. Через час Рапанова вышла из дома.

Щербак подождал возле закрытой палатки «Шиномонтаж», пока мимо прошуршит синий «опель», и, не таясь, поехал следом. Рапанова включила Вивальди, и Щербак через транзистор слушал «Времена года»!

Уже в центре города мимо Щербака промчался серебристый «фольксваген» и, резко перестроившись перед «опелем» в правый ряд, сбросил скорость. Рапа-нова, видимо, была погружена в свои мысли и всю комбинацию заметила поздно. Отчаянно скрипнув тормозами, она все равно не успела остановиться и на ходу шарахнула бампером по заду серебристой машины. Тут же все замигали поворотниками и остановились посреди дороги.

– Вот скотина! – в сердцах выругался Щербак и услышал подобную фразу из приемника – в женском исполнении.

Рапанова дала волю эмоциям и крыла «фольксваген» так, что Щербак заслушался. Он остановился впереди в нескольких метрах и наблюдал все развернувшееся далее действие в зеркало заднего вида. А когда приехала милиция, вышел из машины.

– Да он меня подрезал! Вы понимаете это?

В гневе Рапанова показалась Щербаку просто огненной королевой. Но, скандаля на дороге с милиционерами, она чуть не плакала.

– А вы принюхайтесь. – Чернявый водитель «фольксвагена» театрально хватался за голову, рассматривая помятый багажник. – Она же пьяная! Гляньте!

Щербак увидел мента и понял, что ему повезло. Инспектор ДПС Крылов был ему знаком – им обоим случалось обращаться друг к другу за помощью. Сейчас же, увидев знакомое лицо, Крылов нахмурился:

– Ты чего тут?

Щербак достал сигарету:

– Дай огоньку-то.

Они отошли в сторону.

– Он спецом ее. Я видел.

Щербак прикурил от зажигалки инспектора и многозначительно посмотрел на него.

– Ну и что? – усмехнулся Крылов. – Сейчас она как в трубку дыхнет!

– Да сделай ты им полюбовно. Она заплатит.

– Шустрый ты, Коля! Нужна она тебе, что ли?

Но настроение у инспектора было хорошее, и, рявкнув на верещавшего водителя «фольксвагена», он недвусмысленно предложил Рапановой «заплатить штраф на месте».

Когда «фольксваген» уехал, она обернулась к ухмыляющемуся в сторонке Щербаку.

Крылов уехал на своих «Жигулях», и Рапанова сказала:

– Это вам я обязана своими правами?

Щербак выкинул сигарету и подошел к женщине. Она смотрела на него зелеными хмельными и притягательными глазами.

– Хотелось помочь…

– Не люблю ментов. – Она перевела взгляд на помятый бампер. – Теперь рихтовать придется.

– У вас и колесо спустило. – Щербак присел перед машиной, разглядывая вмятину. – Давайте я вас хоть до ремонта дотяну, что ли…

Моргая аварийными сигналами, они медленно катили по городу – каждый в своей машине. В некоторый момент Рапанова сказала негромко:

– В жизни всегда есть место симпатичным мужчинам…

Потом она стала что-то довольно напевать себе под нос, и от этого Щербаку стало неловко – он ведь по-прежнему подслушивал ее. Он зачем-то выключил приемник. Правда, тут же передумал и включил. Гуляя возле автосервиса и дожидаясь ее возвращения, он удивлялся самому себе, сокрушенно качая головой. Рапанова появилась неожиданно.

– Послушайте, а вы кто?

– Просто ехал за вами. И все видел. Николай.

– Ира… Я просто до сих пор еще плохо соображаю…

Рапанова смущенно разглядывала Щербака.

– Вот именно. И в таком состоянии – за руль! – сказал он довольно иронично.

– Да, не могу я дома…. – Она отвернулась и рассеянно посмотрела по сторонам. – Пойдемте куда-нибудь?

– Зачем куда-нибудь? Сегодня в Большом «Дочь фараона». Вы видели?

Она посмотрела ему в глаза и счастливо улыбнулась.

Когда ехали к ее дому – переодеться, Щербак так заслушался ее рассказами, что чуть не выдал себя с головой, уверенно повернув на развилке в нужный поворот. Но Рапанова со смехом вспоминала институтские годы, как, их будущих управленцев, заставляли выдергивать в колхозе морковку, как случайно получила блатное направление на работу в фирму…

Он поставил «шестерку» во дворе ее десятиэтажки, зайти в квартиру отказался. История с «фольксвагеном» его чуть насторожила, правда, несмотря на свой опыт, он не мог с уверенностью сказать, было ли это подстроено.

Через десять минут Рапанова спустилась вниз и, уже накрашенная и благоухающая дорогими духами, села в его машину.

– Коля, а билеты-то уже есть?

– Будут.

Действительно, под колоннами Большого театра

Щербак без проблем купил билеты, и они даже успели немного погулять перед спектаклем. Разглядывая витрины ГУМа, Щербак с удивлением заметил за собой слежку. Какой-то парень постоянно маячил у него за спиной на расстоянии метров в двадцать. Но как только они вошли в театр, парень отстал. Может быть, служба безопасности «Илиады» решила контролировать происходящее? А может быть, он чрезмерно подозрителен, никакая это не слежка?

Купленные с рук места оказались вполне удачными. Разглядывая публику с высоты своего первого яруса, Щербак вдруг увидел знакомые лица. Крупный мужчина в сопровождении бритого охранника прошелся по центру партера и сел в пятый ряд. Видимо, это и был тот самый Шершеневич – глава «Илиады», заказавший слежку за Рапановой. Ничего себе совпа-деньице! Щербак взглянул на Рапанову и нахмурился. Она, затаив дыхание, тоже следила за своим шефом. Она его боится? Знает, что на крючке? Или ей просто неприятно его видеть?

После спектакля ехали молча, и она с грустью смотрела на дорогу.

Что ты, дорогуша, такое драгоценное тыришь у своей компании, думал Щербак. Он пару раз останавливался на заправках, косился на проезжающие мимо машины, но слежки больше не обнаружил.

– Что случилось? Почему ты сникла?

– Домой не хочется. – Она положила ему голову на плечо. – Тоска. Опять эти стены.

Это Щербаку было не на руку – надо же ему все-таки как-то попасть в ее квартиру…

– Ну поехали ко мне, – буднично предложил он, уверенный, что она откажется, но Рапанова тут же согласно кивнула:

– Только возьми еще выпить.

Еще через двадцать минут она сказала:

– Холостяцкий уголок. – Прошлась по квартире, заглянула в ванну. – Ну никаких следов женского пребывания! Надо же…

Щербак выложил на стол купленные по дороге фрукты и нахмурился.

– Я был женат. Но это уже в прошлом.

– Да я и не спрашиваю.

Рапанова села на диван и с таким отчаянием взглянула на него, что Щербаку сразу захотелось обнять ее, прижать крепко к груди и избить любого, кто подойдет близко. Что за фигня в самом деле, подумал он. Что за непрофессионализм? Нет, так нельзя.

– Давай выпьем, Коля.

Длинные рыжие волосы разметались по всей подушке. Щербак вдыхал их запах, чувствуя себя наверху блаженства. Ему было больно от впивающихся в спину длинных ногтей, но вдруг она заплакала и убежала в ванну.

Щербак достал сигарету и свесился с дивана в поисках пепельницы.

Возле кровати валялась ее раскрытая сумочка. Он включил ночник и заглянул в нее. Косметика, какие-то таблетки, обычная женская ерунда… Щербак выдвинул из-под дивана набитую окурками пепельницу, и тут же из ванны вернулась Рапанова. Она забрала у Щербака сигарету, затушила ее и стала целовать его глаза, лицо, губы. То, с какой страстью и с нежностью она бросилась к нему в объятия, заставило его забыть обо всем.

Через два часа, когда она спала, Щербак взял ключи в ее сумочке, оделся и выскользнул из дома. Сел в машину и погнал по ночному городу. Через сорок минут он уже хозяйничал в ее квартире. Свет не «Включал, пользовался фонариком. Обследовал все три комнаты, кухню, ванную туалет, кладовку. Нигде следов похищенной в фирме «Илиада» информации не нашел. Предполагалось, что она может быть на дискетах или дисках. Но дома у Рапановой не оказалось даже компьютера. Документов тоже никаких не было. Почему-то это Щербака успокоило. Он с чувством выполненного долга отправился назад и лег в постель рядом с Ириной.

Около восьми утра Щербак проснулся и, хотя спал совсем немного, чувствовал себя превосходно. Поцеловал спящую женщину в шею и, мурлыкая под нос популярную песенку Земфиры «Хочешь, я убью соседей…», пошлепал на кухню. Включил кофеварку, бросил в микроволновку замороженные блинчики и ушел в ванну. Он с наслаждением фыркал под душем минут пять, когда донесся странный звук – как будто что-то упало. Или, может, хлопнула дверь? Щербак выключил воду и прислушался. Только кофеварка шумела на кухне. Он вытерся и, набросив махровый халат, вышел в коридор. Дверь в квартиру была закрыта. Наверно, показалось.

Щербак вышел на площадку, но в подъезде было тихо. Он вернулся в квартиру и, заглянув в комнату, застыл на месте. Рапановой в постели не было. Зато его компьютер был включен, и папка «Мои документы» висела в мониторе открытой.

– Твою мать!

Он бросился назад в подъезд. Но рыжеволосая женщина уже исчезла. Поиски во дворе тоже ничего не дали.

Глава четвертая

«… А вот тетя Майя говорит, что мама была совсем не высокая. Впрочем, тетя Майя и сама дылда что надо.

А по той единственной фотографии, на которой мама с папой вдвоем, ничего и непонятно. Они вроде почти одинакового роста, мама только чуть-чуть выше, и вообще, может, она на больших каблуках. С другой стороны, может, папа был на каблуках? Обуви там не видно, такая вот фотография…

Конечно, все это не очень важно, важно другое. Почему-то папа и тетя Майя некоторые вещи про маму – говорят по-разному. То есть они-то этого не знают, они не друг другу это говорят, они мне это сказали, когда я пристала как банный лист – так выразился папа – и как колючка – так сказала тетя Майя. А разве колючки пристают?

Интересно… Я вот пишу это вроде как в своем дневнике. А для кого? Это же просто мои размышления. Захочу и вырву. И спрячу в надежном месте. Хотя… где ж я его найду – надежное место? Самое надежное было бы в компьютере, но с таким типом в доме, как мой старший братец, ни в чем нельзя быть уверенной. Он же любой пароль в два счет сломает. Нет, надо найти место действительно понадежней.

Вот я так считаю. Мне четырнадцать лет. Косте девятнадцать. Маме сейчас было бы (не было бы, а есть!) тридцать девять. Тете Майе тридцать шесть. Она не признавалась, но я сама подсмотрела. Как-то раз я заметила у нее в сумочке медицинскую карту – корешок выглядывал, я не удержалась и посмотрела. В этих медицинских словах я ничего не понимаю, но год рождения запомнила. Она говорит, что они с мамой учились на одном курсе и обе поступили после школы. Но как же это может быть, при разнице в три года? Конечно, всякое бывает, в нашем классе, например, тоже есть одна девочка, она после пятого класса сразу в седьмой попала. Но все-таки не в восьмой. И потом, я ничего такого про удивительные способности тети Майи никогда не слышала. Наоборот, мне папа говорил, что мама ей на работе всегда помогала. Кстати, это очень занятно, и я не понимаю, как оно могло быть – в институте еще понятно, но на работе? Ведь они обе работали…»

Турецкий еще раз перечитал последнюю страничку (всего их было две) из девичьего дневника и почувствовал легкое беспокойство, которое пока не мог точно сформулировать.

Нерешенный вопрос, как, черт побери, она связана со Стасовым, был, конечно, хуже всего.

На крыльце Генпрокуратуры девчонка успела сказать, что ее мама пропала тринадцать (13!) лет назад. И она думает, что она жива. Бредовая история. Скорей всего, какие-то девичьи фантазии. Такой возраст – перестала находить общий язык с братом, с отцом и выдумала, что мать жива. Отчего же тогда беспокойство? От этой пресловутой дамы – от госпожи интуиции?

Но в данный момент она Турецкому ничего не подсказывала.

И еще одна странная вещь, подумал он, пряча листки в сейф. Сейчас все фотографируются постоянно. «Мыльниц» – как грязи, цифровые фотоаппараты в моду входят. У средней московской семьи прирост фотографий за год обычно измеряется десятками карточек. Да и десять – пятнадцать лет назад было ненамного меньше. А у этих только одно семейное фото. Хотя, может быть, папа по каким-то одному ему ведомым причинам уничтожил все семейные фотографии? А что, вполне.

Турецкий сел за рабочий стол, взял чистый лист бумаги и попытался нарисовать портрет девочки. Рисовальщик из него был неважный, и через пару минут смятая бумага полетела в корзину. Попробовать, что ли, фоторобот составить? Нет, это самый окольный путь. О! Все гениальное просто.

Турецкий энергичным шагом вышел из кабинета и спустился вниз – в службу безопасности. Через десять минут он уже просматривал записи наблюдения с камеры, установленной прямо над входом. Ведь он же разговаривал с девчонкой перед входом, она должна быть как на ладони!

Через двадцать минут Турецкий понуро шел обратно. Это было удивительно, но тем не менее он видел это своими глазами – тоненькая девчонка все время стояла так, что он сам, А. Б. Турецкий, крупный фактурный мужчина, заслонял ее от камеры наблюдения. Полное фиаско.

Александр Борисович вынул из кармана мобильный телефон и позвонил дочери – на мобильный же телефон. Стандартный голос сообщил, что абонент недоступен, и порекомендовал позвонить позднее. Тогда Турецкий позвонил жене на работу. Там ему сказали, что у Ирины Генриховны сейчас урок. Сольфеджио, будь оно проклято. А перерыв? Перерыв будет через полчаса.

Ну что же, полчаса он использовал небесполезно. Во-первых, пошел пообедать, потому что было уже пора. Во-вторых, в столовой выслушал от двух сослуживцев последние сплетни – обе касались нового генерального. Одна была о том, что он рогоносец и двойняшки у его молодой жены совсем не от него. А вторая о том, что молодая жена – это вообще фикция, необходимая закоренелому холостяку для карьерного роста, и что таково было условие человека, который лоббировал генерального на его нынешнюю должность, – большого человека, занимающего скромную должность в многочисленном аппарате президента. В общем, аппетит у Турецкого испортился. Обедать он не стал, вернулся в кабинет и снова позвонил жене. На этот раз он застал ее в учительской.

– Ира, у Нинки на работе есть телефон?

– В «Макдоналдсе»?

– Ну да.

– А что случилось? – заволновалась Ирина Генриховна.

– Ничего. Просто скажи: телефон там есть или его там нет? Вернее, можно ли ей туда позвонить, так чтобы ее позвали, а не задавали всякие идиотские вопросы, вот как ты сейчас?

– Саша, точно ничего не случилось?

– Ты мне дашь номер или нет?

– Записывай…

Турецкий позвонил в «Макдоналдс», и там картина повторилась.

– Турецкая сейчас занята, – сказали в трубке. – Позвоните через полчаса.

– Понятно, – протянул Александр Борисович и подумал: важные мы, однако, люди, Турецкие. – А что у нее? Сольфеджио?

– Что? – удивилась трубка.

– Ничего. Передайте ей, пусть сама перезвонит. В Генеральную прокуратуру.

Дочь перезвонила через несколько минут.

– Папка, ты чего хулиганишь? Напугал тут всех.

– Не шуми. Может быть, я так твой статус подниму. Сделают тебя каким-нибудь менеджером-шменеджером.

– Ну ладно, у меня мало времени. Что ты хотел?

– Увидеться. Если я приеду, накормишь обедом? Посидишь со мной?

– Издеваешься? В «Макдоналдсе» самообслуживание. И если я с клиентом присяду, меня завтра уволят!

– А кто узнает? У вас что, начальство по залу все время ходит? Мы где-нибудь в закуточке устроимся…

– Ну ты как маленький! Начальство не ходит, но ему быстренько настучат. У нас тут – тоталитарная секта. Ой, что это я болтаю? – испугалась Нинка. – Не обращай внимания, это ерунда, конечно. Вечером дома поговорим, ладно?

– Подожди. Помнишь, ты должна была форму лицея носить, но не стала? Что это была за форма?

– Форма как форма. Дурацкая форма.

– На ней был какой-нибудь ваш фирменный знак?

– Был, кажется.

– Из тебя клещами все тянуть приходится. Какой?

– Буквы «АГ» на лацкане пиджака. Типа Александр Грибоедов. Все?

– А пиджак какого цвета?

– Синий, синий пиджак! Ну папа, мне работать надо!

– Тебе перерыв полагается?

– Через час с четвертью.

– Никуда не уходи, я за тобой заеду.

Через час он был в «Макдоналдсе», а двадцать минут спустя они с дочерью сидели в уютном подвальчике под названием «Сапожок». Скатертей на деревянных столах не было, меню отличалось ассортиментом исключительно русской кухни. Это напомнило Турецкому ресторан «Пушкинъ» – на Тверском бульваре, который он с друзьями облюбовал несколько лет назад. Только цены там были на порядок больше, а посетители совсем другого рода. А так, что же… Зато сейчас в «Сапожке», глядя, как дочь уминает тарелку борща с пампушками, он был почти счастлив.

Турецкий дождался, когда она отодвинула тарелку и перевела дух. Сказал:

– Сколько человек у тебя в классе?

Нинка округлила глаза:

– Что это ты вдруг?

Удивляться было чему. Турецкий знал, что удочери в школе, то бишь в лицее, всегда все нормально, и этой темой в ее жизни не интересовался.

– Я тебе опишу одну девочку, а ты скажешь, кого она тебе напоминает. Она может быть твоей одноклассницей, однокашницей или даже подругой.

– Она кого-то завалила?! – восхитилась Нинка. – Или организовала контрабас наркотиков?

– Что за выражения, барышня!

– Подумаешь, ты сам всегда так говоришь… И что значит – однокашница?

– Это человек, с которым учишься не в одном классе или одной группе, но где-нибудь рядом. По крайней мере – одновременно в одном учебном заведении. А что, сейчас разве так не говорят?

– Не-а. У нас, по крайней мере.

– Ладно. Теперь слушай внимательно.

Через минуту вилка, которая перед тем энергично разделывалась с котлетой по-киевски, застыла воздухе, а затем легла на тарелку. Нинка почесала татуировку.

– Ты с этим жестом выглядишь как заправский уголовник.

– Шикарная шмара, короче?

– Примерно. Ну что, вспомнила такую девочку?

– Не знаю. Такого роста, с такими волосами и глазами, как ты описал, много девчонок. Но ты сказал, что она хорошенькая…

– Очень, – подтвердил Турецкий.

– Что-то сомневаюсь, – что у нас такая есть, – нахмурилась Нинка.

– Не такая хорошенькая, как ты, но хорошенькая, – скорректировал вопрос многоопытный мужчина и отец.

Тогда дочь немедленно выпалила:

– Есть Вика Болдышева, Римма Штейн, Женя Земляникина, Женя Серафимова.

– Они что же, все подходят по это описание?

– Все.

– Дела… А кто-нибудь из них учится с тобой в одном классе?

– Все.

Диалог повторился.

– Все?! – удивился Турецкий.

– Все.

– Надо же, какое совпадение… Ага! – спохватился он. – Сейчас мы сузим круг поиска. Кто-нибудь из них носит эти ваши дурацкие синие пиджаки сейчас, на каникулах?

– Ну сегодня-то, наверно, все носили.

– Как это?

– Сегодня экзамен был.

– Какой экзамен, учеба же, кажется, закончилась?

– Учеба закончилась, а экзамены – нет. Сегодня приезжали преподаватели из МГУ, Бауманки, еще откуда-то – тесты проводили. Будущих великих ученых отслеживали.

– Что?! А ты где была? В «Макдоналдсе»?!

– Ну да, на работе, – повела плечиками дочь и окончательно разобралась с котлетой. – А что я там не видела? Я не гений точных наук, сам знаешь. И потом, рано еще об этом думать. Вот будет мне семнадцать, тогда соберем семейный совет… ну и… – Она неопределенно повела рукой. – По всему было видно, что Ниночка Турецкая, блестящая отличница элитного лицея, чихать хотела на свое светлое будущее.

– А знаешь что, дочь, – сказал после недолгого раздумья Александр Борисович, – мне твой настрой нравится. К жизни надо относиться легко. – И Турецкий протянул дочке сторублевку.

– Ну ты даешь, папа, и что я с ними буду делать? Жвачку куплю?

– А что тебе надо купить? Ящик пива?

– Почему обязательно целый ящик? – хитро улыбнулась Нинка. – И почему обязательно пива?

– Ох, лиса, – вздохнул Турецкий и дал дочери еще четыре сотни.

– Будем считать, что ты у меня информацию купил, – сказала дочь следователя.

– Тогда еще не все, – тут же спохватился практичный следователь. – С кем из этих девочек ты дружила? Или дружишь? – И, зная строптивый характер дочери, поправился: – Вообще, с кем-нибудь дружила?

Нинка подумала и сказала:

– Со всеми понемногу.

– А у нас дома есть их фотографии?

Она еще подумала и удовлетворенно сообщила:

– Не-а.

– Ни одной?

– Ни одной.

Турецкий почесал затылок.

– А в школе? То есть в лицее? Вы разве никогда не фотографируетесь?

– Почему же, в конце года весь класс фотографировался.

– А ты?

– И я, конечно.