Текст книги "Контрольный выстрел"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

Итак, позавчера, то есть во вторник, в районе Ильинки – прелестное старое название бывшей правительственной улицы Куйбышева, в непосредственной близости от Красной площади, взорвалась машина марки «Мерседес». От автомобиля остался остов с колесами без покрышек и одна боковая дверца. Обуглившиеся части тел двоих пассажиров оперативники собирали по частям буквально по всей округе.

Криминалисты определили безо всякой экспертизы, что машину подорвали с помощью взрывного устройства, обладающего большой разрушительной силой и образующего пламя сверхвысокой температуры, что затрудняет обнаружение материальных доказательств, как-то: отпечатков пальцев, микрочастиц и тому подобного.

По стечению обстоятельств на месте происшествия не оказалось ни души – и, следовательно, ни одного свидетеля-очевидца. Почему? А вот на этот вопрос ответить проще простого. Турецкий давно, относительно конечно, не был в том районе столицы, но на память, особенно зрительную, пожаловаться не мог. Это типичный старомосковский торговый квартал между Ильинкой и Варваркой. Соединяют их Хрустальный и Рыбный переулки, сдавленные с обеих сторон мощными колоннадами и пилястрами домов, напоминающих больше лабазы, с арочными низкими подворотнями, перекрытыми железными воротами с калитками, за которыми постоянно бдят вооруженные охранники. Арки подъездов, арки больших окон; вывески здесь встречаются нечасто, хотя в последнее время въехали сюда парочка банков, меняльные конторы, в смысле – обменные пункты валюты, совершенно непонятные акционерные общества по сотрудничеству, ни о чем не говорящие конторы, обозначенные замысловатыми аббревиатурами, и, наконец, магазинчики, точнее, лавчонки, какие при царе Горохе размещались в закутках гостиных дворов. Проезды, расположенные ближе к Старой площади, то есть к недавнему еще ЦК партии, Никольской и Ипатьевский, вообще перекрыты железными воротами, напоминающими те, что в известных фильмах штурмовали в Питере революционно-кинематографические матросы.

Но за бастионами стен постоянно ремонтируемых строений течет совершенно иная, секретная жизнь, поскольку ни президентские, ни совминовские структуры, ни разведки со всяческими контрразведками, в обилии населяющие данный квартал, как известно, огласки не любят и вывесками себя не афишируют.

Здесь и в дневное-то время не шибко прохлаждается народу. Шлепают себе потихоньку от гостиницы «Россия» к ГУМу, поскольку половина Ильинки, выходящая к Красной площади, вскрыта в глубину, на все восемь с половиной веков, и малейшая небесная мокрота затягивает тесные тротуары слоем жидкой глины. А вечерами, когда разъезжаются стоящие вдоль домов впритык легковые машины с «серьезными» номерами, тут вообще становится тихо и пустынно.

«Ну и что же мы имеем?» – вопрошал Турецкий. Который час был? 18.30 с несколькими, вероятно, минутами в ту или другую сторону. Значит, трудящийся в поте лица своего народ уже покинул офисы, у кого таковые имеются, или служебные кабинеты. Но зачем же тогда сюда заехал «мерседес»? К кому? Или за кем? Вопросы, однако…

Поехали дальше. Как явствует из материалов дела, дежурные сотрудники, охранники, засевшие в своих суперсекретных помещениях на многочасовые дежурства, услыхав грохот взрыва, сперва осторожно приближались к окнам и калиткам ворот и несколько минут могли наблюдать за бушующим пламенем, но, оставив свои посты, вышли на улицу лишь тогда, когда огонь, по существу, завершил гибельное дело.

И это тоже, к сожалению, легко объяснимо. Осенние трагические события двухлетней давности внушили служилому люду четкую мысль: не высовывай носа на площади и прочие стриты, когда там пальба и гремят взрывы. Даже если пошла не политическая, а всего лишь традиционная бандитская разборка, могут и тебе за компанию башку оторвать. А уж шальную пулю схлопотать – вообще проще пареной репы. Поэтому сиди себе и не вякай. Не возникай. Вот никто и не возник.

И потому добыты оперативниками весьма однообразные и лаконичные сведения, укладывающиеся в краткую формулу: «Бум! Гляжу – горит. Подошел – уже сгорело». Прямо скажем, негусто.

Еще есть в деле справка-характеристика на Алмазова Сергея Егоровича, 1944 года рождения, уроженца Москвы, проживающего по адресу… выданная по месту жительства.

Интересно, кто ее писал? Хотел бы Саша посмотреть на этого человека с фамилией Крайнев И. Г. Никто не станет сомневаться, что у нас не перевелись монстры, что они могут встретиться везде, но все-таки… Человек сгорел в машине, ведется следствие, никто не может предсказать результатов… Нет, оказывается, еще как можно. Чем же сумел так крепко насолить погибший банкир, если какой-то мелкий чиновник буквально брызжет справедливым «совецким» гневом! Или это общее отношение широких народных масс к проходимцам бизнесменам, причем всем без исключения, лишившим нас, обобранных обывателей, заслуженной старости?

«…не имел желания честно трудиться… Был неразборчив в связях и средствах достижения своей цели… – А ведь очень знакомо излагает служака-бюрократ! – А цель он имел, как и остальные новые бизнесмены, – разбогатеть. Следовательно, имел устойчивую склонность к жульничеству…» Да, тут все свалено в кучу, и в качестве образца взят фельетонный тип жулика продавца из замызганного привокзального ларька. Не хватает только «лица кавказской национальности» – ну, чтоб уж для полноты картины… Разумеется, честно заработать миллионное состояние, как считает сегодня подавляющее большинство, оставшееся не у дел и, что страшнее, не у жизни, сегодня у нас нельзя. Значит? Получается, был ты жулик и проходимец, Сергей Егорович, прими, Господи, твою душу.

А вот и другая характеристика. Из банка «Золотой век». Эти, понятное дело, обязаны своих выгораживать, а как же!

«Скромный, трудолюбивый, эрудированный; не жалел личного времени во имя работы; последние годы жизни посвятил коренному улучшению банковского дела в России, чем активно способствовал развитию рыночных отношений в нашем обществе…» И так далее.

Следователь должен быть предельно объективен и ничему, даже печатью гербовой скрепленному не верить. А он, вопреки здравому смыслу, почему-то не верил гражданину Крайневу, а верил банку. Такие вот дела…

Показания жены Алмазова. Взрослая дочь, разведена. Маленький внук, три года, почти ровесник Нинке… Никаких завещаний не было. Во всяком случае, об этом никому не известно. Вот, пожалуй, и все. Ни тебе доказательств, ни зацепок. И на вопрос: с чего начинать? – тоненькая папочка ничего внятного ответить не может.

Турецкий не смог бы дать ответ на вопрос: кто убил? – пока не получил бы вразумительного ответа на другой вопрос: почему, по какой причине был убит очередной без пяти минут главный банкир России? Какие силы не захотели поставить его на ключевую позицию в государстве? Кому он мешал и чем? А может быть, все гораздо проще? Ищите женщину? Или других наследников? Но что бы там ни было, а работенка – это он уже вполне трезвым умом мог оценить – предстояла длительная, кропотливая и вряд ли благодарная. О своем отпуске, так заманчиво разворачивающем роскошные картинки не нашей жизни, он как-то уже и забыл. Закрыв папочку, попробовал сопоставить убийство Алмазова с тем делом, которое только что передал в суд. Аналогий напрашивалось немало. И тот, и другой – крупнейшие банкиры. Оба в самых лучших мафиозных традициях ликвидированы в тот момент, когда их кандидатуры направлялись Президентом в Государственную Думу для обсуждения и утверждения на посту директора Центробанка. Или же, как это чаще случалось в последние годы, для очередного им отказа. Но Ивана Киргизова Турецкий смог узнать, а потому и вывод сделал предельно объективный: эта смерть – результат банковско-мафиозной разборки. Киргизов сам подвел своих недругов к необходимости решительной и кровавой развязки. Собственно, роль следователя свелась к выяснению этой достаточно примитивной истины. И вот результат: основной заказчик убийства, который теперь хорошо известен суду, находится, естественно, за рубежом, иначе сидел бы в ожидании приговора вместе с исполнителем. Прочие его коллеги оказались непричастны. Так заявил сам генеральный прокурор. Его право. Случай, как только что изволил заметить он сам, редкий, почти исключительный. Но Турецкий не возгордился, нет. А чтобы сделать аналогичные или иные выводы по поводу Алмазова, он обязан тоже очень хорошо узнать и его. И опять задним числом. Другого пути не было…

6

Саша просидел еще десять минут в здании прокуратуры, используя самым наглым образом свое служебное положение: набирал номер рижской квартиры Иркиной тетки, где жили его девочки. Он очень скучал без них. Знал же, что будет скучать, когда отправлял их в гости – ненадолго, ну месяц-другой, но даже и предположить не мог, как плохо ему будет без них.

Наконец пробились родные голоса.

– Саша!.. Нина, не хватай трубку грязными руками!

– Папа-а! У меня глязные лучки!

– Саша, она уже говорит букву «р». Ну, Нина, скажи папе как следует.

– Папа-а, у меня грррязные ррручки! Мама не рразррешает бррать тррубку…

– Ты слышишь, Сашуля? Она еще и по-латышски болтает! Я совсем забыла латышский, и Нинка работает у меня переводчиком в магазине… Саша, ты здесь? Саша, что-то, наверно, случилось, да? И мы уже никуда не едем? Ни в какую Германию, и вообще… никуда, да?.. А что у тебя с твоей газетой?

Если бы ему захотелось что-нибудь соврать Ирине, то лучше и не пытаться: наверно, уже по одному дыханию, даже за тысячу верст, она слышит в телефонной трубке, как и о чем муж собирается ей соврать. Причем эти ее экстрасенсорные способности возникли после рождения Нинки, во всяком случае, раньше подобного за ней как-то не наблюдалось.

– Ириша, виза действует полгода, я уточнял. Поэтому я постараюсь побыстрей завершить новое муторное дело, и мы тут же поедем всем нашим развеселым семейством… И вообще, я должен сказать, что погода на всем Европейском континенте начала портиться. А в Германии это время года сырое, не дай Бог, Нинка простудится, понимаешь? Вот через месяц-другой и погода установится, и слякоть снежком припорошит, а?

– Понятно… Значит, тебе уже новое дело вручили? – усталым голосом откликнулась Ирина. – Ой, Саша, Сашуля… Ну что ж, ты, конечно, его скоро закончишь, и мы все-таки поедем вместе, да? А пока, так и быть, здесь еще поживем, здесь, правда, неплохо, только мы соскучились… Я соскучилась…

После этого Ирка с пулеметной скоростью выпаливает на оптимистичной ноте кучу новостей про Нинку. И голос у нее мужественный, ни тени горечи от очередной семейной неудачи. Но, Саша знает, сейчас она положит трубку, и станет плакать, и будет говорить Нинке, что слезки у мамы от ветра, и Нинка снова ей поверит, потому что мама будет смеяться через силу и играть с девочкой… Во что они теперь играют? В каравай или «баба сеяла горох»? Вот этого Турецкий не знал…

Азбучная истина: получая в производство дело, следователь должен составить план расследования. И от этого никуда не уйти. Но, исходя из собственных задач, что самым категорическим образом поставил перед собой Турецкий, он сформулировал свою цель однозначно. Найти преступника? Раскрыть преступление? Нет, он обязан как можно скорее от этого дела отделаться. А потом готов глядеть, кто первым захочет кинуть в него камень.

Итак, что для этого необходимо? Есть несколько путей. Во-первых, надо закрыть кабинет и быстренько покинуть это здание, поскольку оно сегодня почему-то слишком сильно давит на психику.

Следующий этап: сесть в автомобиль, в разнесчастный, дребезжащий «жигуленок», который почему-то заводится с первого раза, но это он фокусничает либо готовит водителю какой-нибудь подленький сюрпризец.

Как странно, всего лишь два часа отделяли Турецкого от чуть не ставших явью грез о превосходном отпуске. А сейчас ему казалось, что гнал он на свидание с Костей Меркуловым если не целую эпоху назад, то, как минимум, вчера. И вот едет снова, но на этот раз домой, то есть к Грязнову, на его Енисейскую улицу, иными словами, к черту на кулички. По своей дурацкой привычке ездить однажды выбранным, постоянным маршрутом, он пренебрег нормальным путем и, свернув за Выставкой налево, покатил мимо останкинских гостиниц, Ботанического сада, чтобы через Свиблово по Снежной улице без препятствий выскочить на Енисейскую. Но, как оказалось, промахнулся: еще утром, точнее днем, свободная и чистая Снежная оказалась перегороженной в нескольких местах. Ну конечно, пора же научиться соображать: ведь зима наступает, значит, пора вскрывать асфальт и начинать чинить подземные коммуникации. Проклиная все на свете, он стал выкручивать обратно к проспекту Мира.

Но злость, как Саша скоро сообразил, пошла ему на пользу, поскольку она заставила работать мозги с невиданной доселе скоростью. И вот какие возникли варианты. Похоже, они стоили отдельного разговора.

«Вариант первый, – так начал Турецкий диалог с самим собой. – Я напрягаюсь, собираюсь в кулак, как перед выходом на татами, то есть самбистский коврик моей далекой юности, и играю блиц. При этом, опираясь на некоторый опыт только что законченного дела Киргизова, в считаные дни отыскиваю виновного и тут же загоняю дело в суд. Можно ли назвать этот ход идеальным? Да. Но, как все идеальное, он практически невыполним. Стоп! Красный свет. Кому: мне или варианту? Ах, перекресток! Значит, стоим оба.

Другой вариант. То, что муровцы под руководством Юры Федорова сумели, с моей, разумеется, помощью, вычислить и взять киллера, расправившегося с Киргизовым, говорит не только об умении сыскарей, но и об определенном и, кстати, немалом проценте удачи. Дел, чтоб одно к одному, – не бывает. Поэтому в данной конкретной ситуации надо иметь в виду, что киллера, возможно, уже устранили. В криминальной среде это скорее порядок, нежели исключение. Но если обвиняемого уже нет среди нас, дело, по существующим правилам, прекращается довольно быстро. Без особых проволочек. Загвоздка состоит лишь в том, что убийцу-то мне все равно надо установить. Дело, как говорится, за малым: я должен прежде всего определить круг лиц, составляющих противоборствующую сторону. Иначе говоря, всех тех, кому назначение Алмазова на пост председателя Центрального банка Российской Федерации было как вострый нож в задницу. Причем покойный ныне Киргизов был по-своему уникальной личностью, обладающей поразительным умением заводить врагов. Образ же Сергея Алмазова мне абсолютно не ясен. А потому и круг противостоящих ему может оказаться совсем иным.

Так, идем, вернее едем, дальше. Предположим, что личность преступника устанавливается и он оказывается жив-здоровехонек. Но… поскольку, естественно, находится в бегах, и скорее всего за одной из прозрачных или полунаших границ, его розыск мое высокое начальство по дипломатическим каналам и согласно договоренностям высоких лиц поручает братским органам госбезопасности и внутренних дел. И пока оперята шустрят и, высунув языки, носятся по необъятным просторам бывшей общей родины, производство по делу приостанавливается. А следователь, то бишь аз грешный, преспокойно и с чистыми руками и отмытой совестью отбывает на заслуженный заграничный отдых. Вот такой вариант, конечно, устроил бы меня в наибольшей степени…»

Но у этой «правовой» мозаики, что сложилась довольно четко в грешной голове следователя Турецкого, был один хоть и небольшой, но, увы, весьма существенный недостаток: дело в том, что выбор варианта принадлежал не ему. И он как-то об этом догадывался.

С этой мыслью он и открыл дверь грязновского приватизированного апартамента…

7

– Вся беда в том, Слава, что выбор варианта принадлежит не мне. Ибо не в моих силах ни убить преступника, ни услать его в бега. Значит, остается самый ненадежный, но решительный ход: играть блиц. Другого выхода у меня попросту нет. Конечно, еще не вечер… то есть сейчас-то именно вечер, но я другое имел в виду… Ты понимаешь?

Это он вводил своего закадычного друга, отстегнувшего ему, бесприютному, угол в своей квартире, бывшего подполковника милиции, бесстрашного в недавнем прошлом муровца Славу Грязнова в курс дела, которое Турецкому сегодня всучили в производство.

Грязнов с несвойственным ему некоторым высокомерием перебил вполне зрелую мысль друга:

– А что это вы, позвольте спросить, за дрянь лакали тут с молодым, но подающим большие надежды романовским младшеньким?

«Ах, вон в чем дело! – понял Саша. – Оказывается, это у него не высокомерие и не обнаружившее вдруг лазейку, тщательно скрываемое высокородное джентльменство, а самая обычная зависть хозяина к жильцам, распивавшим без спроса хозяйское добро. Значит, мой долгий рассказ о потерянном рае его не взволновал до глубины души, и думал он лишь о раскупоренной бутылке вшивого «Де люкса»? Ладно, запомним…»

– Ну, во-первых, никакую не дрянь, – назидательно заметил Турецкий, – а вполне пристойный «Абсолют» шведского, если не ошибаюсь, происхождения, а во-вторых, твой дерьмовый «Де люкс» мы только пригубили, и то едва не отравились. Держать, понимаешь, для друзей крысиный яд в холодильнике – это ж надо такое придумать!

Славка раскатисто захохотал. Он наконец понял причину Сашиной несдержанности. Но, чтобы снять обиду до конца, Турецкий все-таки добавил:

– Если необходимо, то я, конечно, готов принести хозяину-барину свои глубочайшие извинения.

– И сколько вы положили себе на грудь этого «Абсолюта», если не секрет?

– Всего был литр. С томатом.

– Грамотно, – с уважением отметил Грязнов. – Тогда больше вопросов не имею.

– А чего, у меня, что ли, язык заплетается?

– Язык-то работает нормально. Если ты и со своим генеральным так беседовал, то высочайшего гнева не накликал.

– От него самого коньячищем разило. Я видел, какие гримасы Костя строил. А в чем все-таки дело, в чем вопрос?

– Мыслишь, друг мой, непоследовательно. И тут есть два выхода: лечь спать или выйти на свежий воздух. Что тебя больше устраивает?

– Думаю, прогуляться – идея стоящая.

– Вот и отлично, – Слава легко поднялся из кресла. – Если не возражаешь, давай-ка прокатимся в центр? Денис доложил мне, что видел в Елисеевском магазине какого-то совершенно о-фи-ге-нительного леща. И если это именно то, что я предполагаю, тогда к лещу потребуется наша, кристалловская особая, с красным уголком. «Кремлевка», тут я с тобой согласен, продукт несерьезный – ни по очистке, ни по вкусу.

– А я где-то рядом, в ларьке, видел твою особую.

– Не, ларькам я не доверяю, запросто могут отраву всучить.

Грязновское предложение прогуляться подняло Сашино настроение. Он вообще любил этого рыжего крепкого мужика, и, кстати, вовсе не за то, что тот пригрел его на своей жилплощади. Еще когда Грязнов был муровским сыщиком, а Турецкий следователем всех поочередно прокуратур, начиная с районной, они вместе не один пуд соли слопали, не одно дело провели совместно – и рисковать башкой приходилось, и в смертельные переделки попадать, но ведь выжили, значит, победили. Что в постоянной совместной работе факт немаловажный. И не только для мемуаров.

Саша провел ладонью по своей щеке и услышал противный скрип. Как же это он в таком-то виде перед генеральные очи предстал? Только сугубой пьянкой подобный прокол объяснить можно – это если самоотчет потребуется. То-то Костя все приглядывался как-то странно, а он не понимал и старался дышать себе под мышку.

Пока Турецкий наскоро брился в ванной, до него доносились монотонные звуки немецкой речи, из которой понятными были лишь отдельные слова самого расхожего типа, вроде «арбайтен», «шлафен» и «тринкен». «Шнапс» еще – известное слово. Во всем же остальном – он был полным профаном.

– Слава! Что это за странное у тебя немецкое радио? Кто его слушает?

– Да какой хрен радио! – громко отозвался из кухни Грязнов. – Это же Денис упражняется, такая нынче молодежь пошла, Саня, не нам с тобой чета.

Грязнов открыл дверь в ванную и продолжил нормальным голосом:

– Ты вот питюкаешь на инглише, а я ведь как тот генерал, который на вопрос: какими языками владеете? – отвечает: трумями – командным, матерным и русским. Со словарем.

И хотя этому анекдоту сто лет в обед и оба они его еще со времен стажерства помнили, тем не менее расхохотались. Почти беспричинно. А кроме того, Турецкий поймал себя на ощущении, что с его плеч вроде бы спал давящий груз несправедливости.

8

Для въезда на территорию засекреченных заведений в районе Ильинки требуется специальный автомобильный пропуск. Поскольку ни у Турецкого, ни у Грязнова такового не имелось, они не сели ни в шикарную грязновскую «ауди», ни в раздолбанный «жигуленок», а, преодолев быстрым шагом несколько сот метров до метро «Бабушкинская», нырнули под землю, влетели в вагон и без пересадок помчались в «Китай-город». Ветка прямая, удобная.

Идея посетить место преступления пришла Турецкому в голову сразу, едва Грязнов предложил сделать выбор: сон или прогулка. И хотя сейчас уже поздно, что-то около восьми, Саша надеялся осмотреть место происшествия и, если повезет, воспользоваться, как всегда, Славкиным острым глазом сыщика. Уж что-что, а пища для раздумий там наверняка найдется. Грязнов поддержал, заметив при этом, что на место преступления тянет не только убийц, как утверждают писатели-детективщики. «А вообще, действительно, чем черт не шутит?» – решили они.

Перекресток внутри квартала, где взорвался и сгорел «мерседес» Алмазова, сейчас, в подступающей темноте и при неприятном каком-то мертвенно-спящем свете фонарей, представился заброшенным военным объектом, где еще недавно цвела жизнь, но теперь воинская часть съехала и пришло запустение. Словом, все здесь производило впечатление бывшего, покинутого, бесхозного.

Грязнов, знающий Москву как свои пять пальцев, с ходу доложил, что вот это серое здание с многочисленными полуколоннами по второму этажу фасада, возле которого, кстати, и взорвали машину, принадлежит контрразведке, а соседнее, зеленоватое, – президентской администрации. Возле парадной двери желтого дома напротив косо висела вывеска какой-то фирмы.

Грязнов остался на улице, мотивируя свой поступок брезгливым отношением к любым правительственным учреждениям, особенно связанным со спецслужбами – нашими вечными антиподами, опыт общения с которыми, как постоянно говорил Слава, никогда не доставлял ему удовольствия. Поэтому Турецкий один вошел в полутемный вестибюль первого корпуса, предъявил удостоверение старшему по охране – привлекательному стройному брюнету, этакому Тихонову – Штирлицу, и начал расспрашивать его о недавнем происшествии прямо возле двери его ведомства.

Штирлиц долго разглядывал Сашу с вежливой полуулыбкой на губах, а затем так же спокойно сообщил, что никакими сведениями не располагает. А если бы даже и располагал, то без разрешения начальства, вернее специального указания на этот счет, продолжать разговор не имеет ни права, ни желания. И все – предельно точно и до упоения вежливо.

Действительно, чего это старший следователь по особо важным вдруг полез не в свое дело? Ведь охрана наверняка имеет железный приказ: никого и ни под каким видом не допускать во вверенное им хозяйство. А тут, видите ли, ничего не значащая организация под названием Генеральная прокуратура! Бред, да и только. Несерьезный ты, Турецкий, человек, если без всякого на то разрешения суешь свой нос куда не следует. Штирлиц же ясно продемонстрировал, что в ведомстве Федеральной службы безопасности, о чем, по его мнению, странный посетитель, естественно, не догадывается, все без исключения сотрудники, даже стоящие на самой нижней ступеньке служебной иерархии, свято чтут основной закон – умение держать язык за зубами.

Зеленоватый соседний билдинг, оснащенный не менее обязательной службой охраны, тоже не хранит в себе нужных следствию сведений. Здесь тоже никто ничего не знает, ни о чем подобном не слышал, ничего не видел, а если даже кто и видел, то найти того человека невозможно: рабочий день давно кончился, служащие разъехались по домам.

Весь этот никому не нужный, даже никчемный вояж Турецкого занял в общей сложности не более получаса. Раздосадованный, он вышел на улицу и увидел возле углового дома с косо висящей вывеской Грязнова, разгуливающего едва ли не под руку с блондинкой в кокетливом беретике и коротком плаще, демонстрирующем ножки совершенно отменной формы. Ну, то, что Славка умеет мгновенно находить контакт со слабым полом, ни для кого из профессиональных сыщиков не являлось секретом. «Но ведь сейчас-то, – поморщился Турецкий, – мы же прибыли совершенно с иными задачами, в которые подобного рода дамы никак не входят. Или я сильно ошибаюсь?»

Увидев решительную походку Турецкого, его серьезный и даже насупленный вид, блондинка вдруг широко улыбнулась и заявила, будто давнему приятелю:

– Здравствуйте, Александр Борисович!

Саша оторопел. Хотя должен был признаться себе, что вблизи девушка выглядела еще более соблазнительно. Возможно, она была несколько крупновата для своего плащика-юбочки, туго перетянутого широким поясом, но именно это кажущееся несоответствие делало еще более притягательной ту силу, которую вовсю излучала женщина, упакованная с расчетливым легкомыслием. И еще Турецкий подумал, что беседы с подобными женщинами должны быть тягостны сами по себе, так как произносимые слова здесь не имеют ни малейшего смысла, в то время как мозги заняты совершенно иным: изысканием подходящего обеим заинтересованным сторонам любовного варианта. Если не сказать грубее. Но, подходя ближе, Саша почувствовал уже нешуточный укол ревности и рассердился – и на себя, и на дурацкую ситуацию. Вот же зараза этот Грязнов! И что в нем бабы видят, в этом рыжем?

– Привет! – суше, чем следовало бы, кивнул Турецкий, понимая, что он не в силах оторвать взгляд от нахально выставленных на всеобщее обозрение великолепных коленок И неохотно обернулся к Грязнову: – Извини, Вячеслав Иванович, но мы же договорились не задерживаться по всяким пустякам, не так ли?

Однако Грязнов полностью игнорировал явное недовольство своего друга.

– А ты не торопись, Александр Борисович, ты лучше познакомься. Девушку зовут Таней. А фамилия ее – Грибова. И является она именно тем человеком, который тебе сейчас больше всего нужен. Я неясно говорю?

Таня радостно кивала, раскрывая губы в широкой улыбке, и Турецкий заметил на ее ослепительных зубах следы помады морковного цвета. Видя, что он по-прежнему молчал, а значит, ничего пока не понял, Грязнов продолжил:

– Танечка наша заканчивает заочный юрфак и мечтает стать следователем. Но пока работает вот в этом здании с кривой вывеской. Танечка – помощник управляющего своей фирмы и проживает в собственном кабинете. Что еще? Ах да, Танечка очень любит Москву и обожает смотреть в окно. – Грязнов говорил тоном доброго воспитателя детского сада. – Кстати, и в тот вечер, когда на углу взорвалась машина, Танечка любовалась видом Красной площади и панорамой крыш и узких переулков этого квартала. Правильно я говорю?

Таня в очередной раз радостно кивнула, и Турецкий наконец все понял. «Ай да умница ты, Славка! Вот что значит ас-сыскарь! Да он же буквально за несколько минут сумел зацепить настоящего свидетеля! И пока я тщетно пытался втянуть в разговор твердокаменную охрану, Грязнов сделал нужное дело». С физиономии Турецкого тут же смыло маску неприязненной суровости.

Грибова рассказывала на удивление четко и грамотно, что по нынешним временам, когда в беседе преобладает в лучшем случае «феня», явление не частое. Похоже, что занятия на юридическом пошли ей на пользу.

– Все было примерно так, как вам только что рассказал Вячеслав Иванович. Наши все сотрудники разошлись по домам. Было это, как сейчас помню, во вторник, в шесть тридцать два, когда грохнуло за окном. Я как раз стояла возле окна нашего офиса, вон там, на шестом этаже. Дело в том, что мой шеф все обещает снять мне нормальную квартиру, но вы же знаете сами, какая сегодня дороговизна с жильем. Я сперва сама думала купить себе однокомнатную квартирку где-нибудь поближе к центру, но когда с меня запросили полторы тысячи долларов за один квадратный метр, желание, как вы можете понять, сразу пропало…

Таня вдруг остановилась и, испытующе поглядев на Турецкого, сказала без тени улыбки:

– Вы меня должны извинить, Александр Борисович, но мне хотелось бы, чтобы и вы показали мне свои документы. Вячеслав Иванович уже предъявил мне свое удостоверение сотрудника милиции.

«Ну и Славка! Всучил-таки девке давно просроченную свою ксиву. А ведь, похоже, баба не дура». Саша достал из кармана удостоверение и протянул Татьяне. Та сосредоточенно, шевеля серьезно сдвинутыми бровками, прочла, что перед ней действительно старший следователь Генпрокуратуры, и это ее успокоило окончательно.

– Все так, как и сказал Вячеслав Иванович, – сказала Таня, возвращая Турецкому документ, – спасибо, Александр Борисович. Мне очень приятно вот так, попросту, познакомиться со старшим следователем по особо важным делам…

«Пустячок ведь, а как приятны внимание и тонкая лесть красивой женщины, – подумал Саша. – Нет, Грязнов совсем не дурак, дело делом, а Танечка и в самом деле очень стоящий объект для дальнейшего детального изучения…» И пока в голове Турецкого прокручивались весьма фривольные варианты этого изучения, он едва не пропустил того, ради чего они со Славкой, собственно, и приехали сюда, на Ильинку.

– Смотрю я в окно: от нас виден краешек ГУМа, Красная площадь за ним, ну и так далее. И вдруг замечаю большую не то черную, не то темно-синюю машину, явно заграничную, которая почему-то очень медленно едет. Обычно в этот аппендикс машины не заезжают. Сюда ведь особый пропуск нужен – для въезда и выезда. А затем машина прижалась к тротуару, однако из нее никто не вышел.

– Вы в этом твердо уверены? – уточнил Турецкий, пряча свой слишком настырный взгляд.

– Абсолютно. На зрение я вообще не жалуюсь… Ну вот, а минуты через две и произошел этот кошмарный взрыв… Что еще? Ах да, мне показалось почему-то, что сидящие в машине кого-то ждали.

– Почему вы так решили? – Турецкий снова попытался сосредоточиться на деле.

– Потому что водитель приоткрыл окно и закурил. Из окна машины тянулась достаточно заметная струйка дыма. Если вы спросите, не разглядела ли я тех, кто сидел в машине, отвечу отрицательно. Стекла у этой машины были затемненные, да и вечер к тому же. Что-нибудь различить было попросту невозможно… А потом как будто огромный бенгальский огонь разлетелся во все стороны, а следом раздался страшный… нет, не грохот, а скорее – треск. Я машинально отпрянула от окна, и в этот миг раздался взрыв. Все покрылось оранжевым пламенем и черным дымом. Я очень растерялась… Я просто не знала, что делать, потому что на всей улице не было ни души. Тогда я схватила телефонную трубку и стала звонить в милицию. Но в это время увидела, что к месту взрыва, где все так страшно горело, бегут люди в форме… А вот пожарная машина долго не ехала…