Текст книги "Контрольный выстрел"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

Машину удалось припарковать на грязной, заваленной строительным мусором площадке между Ильинкой и Богоявленским переулком. А затем бегом обратно и – в Никольский переулок. Бег не бег, но быстрый шаг для человека, который не совершает ежедневных пробежек вокруг останкинских водоемов, серьезная нагрузка на дыхалку. А при встрече следовало бы выглядеть абсолютно спокойным и даже, может быть, чуть ленивым оптимистом, выполняющим рутинную, никому не нужную работу и больше всего желающим избавиться от нее любыми путями.

Поэтому Саша умерил шаг, огляделся, выделил для себя искомый перекресток и пошел фланирующей походкой, ибо уложился в двадцать пять минут, а у дверей углового подъезда не увидел никаких машин. И правильно, потому что, когда очень надо, он умел быстро ездить. И не влипать в ненужные истории.

Ввиду прохладной погоды Турецкий надел плащ – хороший, почти новый, но, конечно, не такой длинный, какие носят сейчас богатенькие преступники и их жертвы. Главное, Саша себя в нем чувствует комфортно. Остановившись у подъезда, он поднял воротник и спокойно закурил, внимательно, но ненавязчиво оглядывая соседние дома. Служилый люд спешил на работу. Странно, что все почему-то прибегают в последнюю минуту. И в основном женщины – с многочисленными, вставленными один в другой, целлофановыми пакетами. Так, говорят, можно и тяжести носить, и что ручки оторвутся, не бояться. Бедные бабы – никуда им без тяжести. Все ж ведь уже есть, магазины ломятся и от продуктов, и от цен, а они таскают и таскают. Женщин почему-то в этом районе было большинство. Ну да, обслуга же.

Рядом мягко затормозил длинный темно-синий автомобиль «вольво» семьсот сорок. Красивая машинка – зеркально отшлифованная, мощная. Прав Мефодьич, надо уважать себя и ездить на дорогих машинах. А чтоб уважать, надо деньги большие иметь. А чтоб их иметь, надо уметь воровать. Или обманывать. Потому что то, чем мы богаты, на сегодняшний день является лишь необходимым, не больше. И лозунг: лучше быть бедным, но честным – нет, не проходит нынче. Он для немногих. Может, для дураков. Впрочем, и Турецкий не отказался бы от богатства, но честно заработанного. Однако он не артист какой-нибудь великий и не писатель-классик. Он – следователь и взяток не берет. Хотя, возможно, и зря. Ладно, чушь все это, пора знакомиться…

Алексей Николаевич оказался достаточно молодым человеком, лет, наверно, тридцати пяти, не больше, широкоплечим и узким в талии. Такими вообще-то бывают борцы-классики. Этакий треугольник, поставленный на вершину. Теперь Саша сообразил, что он, вероятно, в молодости занимался спортом, причем наверняка преуспевал, и там же, среди силовиков, мог и жену свою встретить. Ну что ж такого! Бывшие спортсмены – люди, как правило, приличные, если им повезло в жизни и их не выкинуло на обочину. Саша первым протянул руку и представился:

– Если не ошибаюсь, Алексей Николаевич?

– Вы угадали, э-э…

– Александр Борисович.

– Да-да, простите. А как вам удалось? Мы раньше не встречались?

«Ну вот и повод – лучше не придумаешь!..»

– Нет, не встречались, но я вас легко вычислил. Хотите знать, каким образом?

– Очень интересно. – Поселков тоже достал пачку сигарет и, видя, что Турецкий еще не собирается бросать свою, закурил, махнув шоферу рукой. Тот кивнул и отъехал за угол, где, наверно, у них была стоянка.

– Когда я вчера увидел вашу супругу, а я в прошлом занимался спортом, ну, необходимыми видами, профессионально, вы понимаете?..

– Да-да…

– Я подумал: наверно, из силовиков. Ядро или что-нибудь в этом роде, – он взглянул на Поселкова с интересом, угадал?

– Ну-у… – тот с улыбкой, уклончиво пожал плечами.

– А когда я вдобавок посетовал, что ж это она открыла мне дверь, не спросив, кто там, а она со смехом пожала плечами, я искренне посочувствовал тому жулику, который отважится войти к вам без приглашения. Так?

Поселков весело рассмеялся.

– Ну а дальше, вы понимаете, дело техники. Где могут познакомиться хорошие ребята? Да в спорте же! И когда вас увидел, сразу решил: скорее всего, классик. Угадал?

– Вот тут нет, я вольной занимался. Но – близко! Совсем рядом! Бросайте ваш бычок, пошли ко мне наверх.

Вот так, со смехом, причем вполне искренним, не подразумевающим какого-то обмана или подвоха, они поднялись в лифте на шестой этаж и вошли в скромный четырехкомнатный офис, обставленный, как уже знал Турецкий, вполне стандартной мебелью.

Еще в лифте Саша спросил, в какие годы он ушел с ковра. Поселков ответил, Турецкий тут же назвал несколько громких имен, он их, разумеется, знал. И вот в таком радужном настроении, когда с удовольствием вспоминаешь свою красивую, славную спортивную молодость и рядом есть человек, который тоже это помнит и разделяет твои воспоминания, они прошли через все помещение в кабинет президента.

Татьяна Павловна, явно растерянная, приподнялась со стула при их приближении, но Поселков, весело махнув ей рукой и подмигнув, подхватил Турецкого под локоть и пропустил вперед себя, как это делают с приятелями. Саша лишь коротко кивнул Грибовой, будто они были с ней совершенно незнакомы, но, войдя в скромный кабинет, обернулся и довольно громко сказал хозяину:

– Где вы такую симпатичную секретаршу отхватили, а?

– Понравилась? – со смехом откликнулся Поселков. – Садитесь, курите, сейчас мы с вами кофейку погоняем и разберемся со всеми делами. Танюша, сделай одолжение, свари нам по чашечке!.. Или вы чай, Александр Борисович?

– Кофе, оно как-то привычней.

Татьяна в полном недоумении постояла еще столбом в дверях и тихо удалилась, прикрыв, но не закрыв дверь. Естественно, а как же получать информацию?..

Но когда она принесла по чашке душистого кофе и снова вышла, лишь притворив дверь, Турецкий не счел за труд, поднялся из глубокого и удобного кресла, стоящего возле круглого столика, подошел к двери и демонстративно плотно закрыл ее. Поселков, сидя напротив с закинутой одна на другую ногой, с улыбкой проследил за его действиями и кивнул понимающе. Саша не знал, как будет дальше, но пока этот человек ему откровенно нравился.

Рассказ Турецкого касался лишь самого основного: автомобиля, директора гостиницы Волкова, Николая Николаевича Поселкова, фигурирующего в карточке учета сданных напрокат автомобилей, и наконец, причины интереса к данному апельсинового цвета «фольксвагену».

Он выслушал спокойно – настолько, насколько это дело не касалось его лично. И в сущности, повторил сказанное вчера вечером его супругой, но это не было дословным повторением, которое могло бы подразумевать сговор. Однако в его информации Саша не нашел буквально ни одного нового факта. То есть то же самое, но просто другими словами. Или он умен как черт, или Турецкий строил свой замок на сыпучем песке. Он даже пары фамилий отцовских приятелей назвать не мог, объяснив тем, что связи разорвались еще при жизни отца, а уж после смерти бывшие друзья и сослуживцы вообще звонить перестали. Тут все как раз было понятно: обычное дело. Всю же историю с присутствием отцовской фамилии в учетной карточке Волкова Алексей Николаевич объяснил очень просто: жулики ж сидят везде. Мертвые души еще как бывают нужны. И больше того, он лично готов даже подать в суд на прохиндея бизнесмена за то, что тот использовал его имя для своих корыстных целей и тем самым нанес моральный ущерб.

Тут Поселков усмехнулся и заявил:

– А сумму, покрывающую мой ущерб, я готов согласовать с вами, дорогой мой спортивный коллега. А что, в самом деле? Давайте его прижучим, сдерем гонорар и честно поделим пополам? Я лично не против. А вы?

Да конечно, заманчиво. Но и утопично. И тем не менее Саша посоветовал ему не церемониться с «грызуном», а потом объяснил, почему так назвал Волкова. Алексей Николаевич хохотал, как ребенок – заливисто и искренне. И Саше почему-то снова не захотелось портить себе впечатление о нем. Он решил выяснить два важных для себя вопроса: чем занимается «Мостранслес» и как он втиснулся в дебри бывшего партийного заповедника, позже и другими путями.

Поэтому Саша постарался свернуть беседу, допил остывший кофе и поднялся, чтобы сказать «до свиданья». Но Поселков, попросив минуту обождать, вышел из кабинета в приемную и, вернувшись, вручил целую пачку ярких, красочных буклетов, сказав, что это вкратце объяснит при необходимости, чем занимается его фирма, когда образована и с какой стати. Именно так: с какой стати. И это последнее тоже очень Турецкому понравилось. Расстались они почти по-приятельски.

Спускаясь в лифте, он все думал о том, что следователю редко выпадает удача общаться не с жуликами, а с нормальными честными людьми. Похоже, Поселков-сын был из таких. К сожалению, ничего нельзя было пока сказать о его родителе.

Единственное свинство, которое Саша просто не мог себе не позволить, а точнее, не удержался от него, было следующее. Проходя уже к выходу в сопровождении президента фирмы, он как бы заметил в одном из помещений диван, сделав удивленное выражение лица, и двусмысленно хмыкнул. И, обернувшись, увидел, как залилось густым румянцем лицо Татьяны Павловны. Но Алексей Николаевич отреагировал по-своему:

– Это жизнь, Александр Борисович, чему удивляться?..

Молодец парень – вот все, что можно было сказать. Что же касается Татьяны Павловны, то у Саши уже сложилось окончательное мнение в ее отношении. Ее испуг и растерянность, ее определенная наигранная наглость есть не что иное, как страх за собственную шкуру, как ни скверно это звучит. Естественно, ночь она провела с Олегом и на что-то рассчитывала, но Олег тоже не дурак, сделал свое дело и благополучно побежал к пруду в Останкино. Значит, мадам и у Славки потеряла, и у Олега не приобрела. А Сашино появление поставило под угрозу вообще ее дальнейшее пребывание в фирме Поселкова. Занервничаешь… Ну и черт с ней. В принципе ее откровения никому теперь особенно и не нужны. Четким свидетельским показанием тот факт, что машина некоторое время стояла и только потом взорвалась, подтверждать нет нужды. Достаточно того, что это уже знал Турецкий. Дело о взрыве и убийстве сегодня будет прекращено, но теперь нужен «курьер». И на возможность или невозможность найти его следы свидетельство Грибовой никак повлиять не могло. А значит, и нужда в ней отпадает.

3

Едва он вошел в свой кабинет, как раздался звонок внутреннего телефона.

– Ну наконец-то! – Меркулов был сердит. – В чем дело, мы же договорились закончить твое дело с утра! Я сижу, как дурак…

Саша еле сдержался, чтобы не задать наивный вопрос: «Костя, почему – как?» Но ответил спокойно, без тени улыбки:

– Извини, Костя, но я с семи утра уже ношусь по Москве. Только что был в фирме этого Поселкова, пустой номер, Костя.

– Пустой, значит, пустой, – без всяких эмоций отреагировал Меркулов. – Давай возьми дело, все ему сопутствующее и иди ко мне.

Со дня убийства прошла неделя, с того момента, как Турецкий взял в руки тонкую папочку с несколькими листками дела – сегодня шестой день. А ощущение такое, что расследование длится вечно. Устал уже от него. Вон одних свидетельских показаний на добрый килограмм. А ведь еще нет заключений от криминалистов по поводу машины, анализа от Кима Курзаева, материалов по списку прилетевших из Франкфурта пассажиров… И многого другого.

Саша забрал у Клавдии Сергеевны пакет из МУРа с фотороботами и всю кипу материалов выложил на приставном столе в кабинете Меркулова. Когда взялся за пакет, почему-то почувствовал слабую дрожь в пальцах. Будто держал в руках предсказание своей судьбы.

– Посмотрим? – спросил у Кости.

– Вскрывай, – кивнул он и зачем-то поднялся.

Саша достал из плотного конверта два листа. Положил их рядом на Костин стол. Обошел его и стал рядом с Меркуловым. Да, конечно, они могли ожидать большего. Про оба портрета можно было бы сказать, что они кого-то отдаленно напоминают, но в то же время совершенно незнакомы. Турецкий понял скептическую оценку работы незнакомой ему Верой Константиновной, новой сотрудницей НТО, и Володей Яковлевым, которые еще вчера заявили, что сведения слишком расплывчатые, а человека можно узнать лишь при большом желании. Словом, мало чем сумел помочь Семен Червоненко. Изображенные на портретах, вероятно, в силу присутствия у шофера Сени какого-то своеобразного художественного видения, а возможно, как раз наоборот, ввиду его полного отсутствия, выглядели словно молочные братья. И именно как роботы, а не люди с их индивидуальными чертами лица. Но вот же чертовщина какая, один из них, с тонкой чертой усиков на верхней губе, кого-то Саше определенно напоминал. Он посмотрел на Костю, тот на него, они дружно пожали плечами, а Костя, не теряя зря времени, сунул оба фоторобота в конверт и небрежно откинул его на край стола, чтобы больше к ним не возвращаться. Саша знал эту его манеру решать некоторые вопросы быстро и категорично. Ну что ж, нет так нет…

Затем совместными усилиями было составлено мотивированное постановление о прекращении дела об убийстве С. Е. Алмазова в связи со смертью обвиняемого В. А. Кочерги. Когда покончили и с этим вопросом, Костя встал из-за стола и пошел к окну – постоял в излюбленной своей позе капитана Немо, провожающего соратников в последний путь. Была такая картинка в старой книге: одна рука на груди, пятерня другой сжимает подбородок. Впечатляло. Раньше, но теперь-то уж нет.

– Пойду-ка я к себе, Костя, – сказал Саша без всякой надежды получить хоть какой-нибудь толковый совет.

– Федоров по списку «Люфтганзы» не звонил? – словно пробудился Костя, не оборачиваясь от окна.

– Нет пока. Сейчас поспрошаю Кима и наше НТО. А с ними чего будем делать?

– Как это – чего? Грамотей, прости Господи… Я хочу продумать вопрос, как нам твоего господина Волкова на того полковника из ФСБ перекинуть, вот вопрос. И какую пользу от этой рокировки получить. Чего от них взамен потребовать. Ладно, иди пока, но, если уедешь, обязательно сообщи. А вообще-то одна мысль у меня наклевывается… но позже, позже.

Забрав с собой документы и пакет с фотороботами, Турецкий покинул кабинет Меркулова.

Может быть, где-то подспудно он хотел услышать успокаивающий, бархатный голос Веры Константиновны, но, увы, ответил грубый и мужской. Без всякой надежды Саша сообщил, что его конкретно интересовало, и услышал в ответ:

– Приезжайте, есть результаты.

Это хорошо. Но теперь оставался еще доктор Курзаев.

– Как наша с вами тяжкая жизнь, уважаемый Ким Шогенович? – начал Турецкий издалека.

– Ах, это вы! – услышал он насмешливый голос профессора. – А что у вас новенького? Кого зарезали, кого отравили? Чем помочь?

– Тьфу, тьфу, тьфу! Бог пока миловал. А помочь можете одним: как там мой самоубийца? Само или все-таки помогли?

– Помогли, Александр Борисович, еще как помогли! Чисто сделано, но мы с вами все равно успели, ухватили за самый хвостик. Почти на нуле сработали, ай, молодцы! Ну так что? Вам формула нужна? Название? Первое – еще кое-как, а вот по части второго, увольте, дорогой. Не я сочинял сие соединение, не мне и имя присваивать… Впрочем, что ж это я?.. Может, подъедете, побеседуем? Или вам надо срочно и прямо так, по телефону? Хорошо ли, а, Александр Борисович?

Саша понял предосторожность Кима.

– Подъеду к вам. Конечно, вы правы. Не будете возражать, если где-нибудь на протяжении часа?

– Буду ждать, – кратко завершил разговор Курзаев.

Однако начинается, как заметил бы чукча. Везде есть след.

Меркулов снял трубку.

– Костя, есть следы. И там, и там. Я поеду?

– Хорошо, но постарайся поскорей. У нас с тобой может сегодня встреча состояться. С одним моим старым другом.

4

Ким в белом халате встретил его на площадке своего этажа и проводил в лабораторию. Сотрудники, вероятно, были предупреждены и, когда они появились, оставили помещение.

Саша присел напротив профессора за столом. Ким достал из сейфа блокнот с записями и, не глядя в него, достаточно скупо рассказал, как ему удалось обнаружить четкий след очень сильного психотропного препарата.

– Еще в морге при осмотре трупа я обратил внимание на ряд признаков: необыкновенное мышечное напряжение, разбухший язык, кривошея и ряд других. Так называемый нейролептический синдром, Александр Борисович. Шизофреники его переносят спокойно, а вот здоровые люди – плохо. Я, как вам известно, взял для анализа кровь, мочу, слюну, сперму, фекалии. То, что может хранить следы психотропного препарата, введенного в организм. Обычно яд через почки и печень выходит. Ну, чтоб долго не объяснять, да вы все равно не поймете и вам не надо, стал я лазить по всем группам и нашел пипотиазин. Это – крайне сильный препарат, но он держится в организме не более восьми часов. В нашем же случае, как я понял вас, шли уже вторые сутки, а большинство ядов, вы знаете, имеют дурную привычку быстро испаряться. Одним словом, удалось зацепить этот более стойкий вид нейролептика, из чего можно сделать вывод, что мы имеем в данном случае дело с совершенно новым препаратом из группы пипотиазинов. Это, скорее всего, флюпипотиазин. Я об этом психотропном средстве необычайной силы, быстро и напрочь подавляющем волю, слышал, но… как говорится, в руках не держал.

Ким музыкальной своей пятерней несколько замысловато провел по своей стильной прическе – от высокого, «ученого», лба к макушке – и указательным пальцем поправил очки на переносице. Движения его были четкими, словно выверенными, а в присутствии студентов или симпатичных лаборанток рассчитанными на определенный успех и подражание. Мэтр, одним словом.

Но теперь Турецкому всего сказанного им было уже мало.

– Скажи, Ким, этот твой «пипа» – он в таблетках или ампулах?

– Без сомнения, ампулированный.

– Понятно. А где его могут производить?

– Ты имеешь в виду – у нас? Два года назад я мог бы, думаю, дать тебе совершенно точный адрес, – Ким наклонился к Саше: – Тринадцатая…

Турецкий кивнул. Он тоже так подумал. Спецлаборатория номер тринадцать принадлежала Госбезопасности. И там работали подлинные мастера своего дела. А проверка новых препаратов в действии, их использование – уже за этим-то дело не стояло.

– Она по-прежнему существует? – Вопрос, конечно, был не самым лучшим, поэтому Ким усмехнулся:

– Саша, ответь и ты мне на один вопрос: ты не знаешь, она еще существует?.. Полагаю, что существует, хотя номер, может, и другой.

– Да… А у тебя там… никого?

– А зачем они мне? Я ж тебе сказал: у меня у самого тоже есть нечто такое, что всем этим твоим пипотиазинам… Но я – совсем другое дело. А там, говоришь?.. Надо подумать, аккуратно так поспрашивать, может, кто-нибудь из наших и у них есть. Но – не могу обещать.

– Однако попробуешь все-таки?

– Постараюсь… – подчеркнул это слово Ким, – попробовать. А соответствующий актик я тебе приготовил.

Он достал из того же блокнота свернутый вчетверо лист бумаги и протянул его Турецкому. Все правильно: акт… проведены следующие анализы… показали… и вот наконец: наличие яда из группы пипотиазинов.

– Поможет? – скептически посмотрел на следователя профессор Курзаев.

– Непременно. Мой низкий поклон, дорогой доктор. Если чего – сам знаешь, для тебя разобьюсь в лепешку.

– Пока живи спокойно, – засмеялся Ким, пожимая Турецкому руку.

5

Он ехал в НТО и размышлял над вопросом: этот акт экспертизы для территориальных следователей, на которых висит дело о самоубийстве Кочерги, – помощь или новая головная боль? Скорее, второе. Самоубийцу можно предавать земле, надо сообщить об этом вдове покойного. Хотя, собственно, какая она вдова? Они же в разводе, кажется, уже год. Или просто разбежались? А стоит ли уточнять? Деньги на похороны у нее есть. Кочерга говорил, что привез ей. Впервые привез… Себе на похороны. Надо будет ей подсказать: она может рассчитывать на часть его капитала, вложенного в салон игровых автоматов в Германии. Но пусть лучше сама сходит к нотариусу или адвокату, посоветуется… Теперь с похоронами. Надо полагать, что сотрудники банка «Золотой век» не изъявят горячего желания хоронить убийцу своего горячо любимого шофера. Значит, кто же будет этим делом заниматься? А, Александр Борисович? Кому-то поручите? Ваша ведь ошибка-то! Что ж, будем надеяться, государство не обеднеет, похоронив за свой счет одного из не самых удачливых своих граждан…

С такими не лучшими мыслями прибыл он к криминалистам. И – первое разочарование: Вера Константиновна, владелица чарующего, бархатного, ласкающего и убаюкивающего голоса, оказалась сухой и длинной девицей, возможно, даже основательно перезревшей, остроносой и некрасивой. Непонятно, почему закатывал глаза Володька Яковлев. А может, все то же – голос! Ах, этот голос!.. Когда она заговорила, Турецкий сразу забыл о ее малосимпатичной внешности. Птица Сирин! Ну а если по правде? То кто за эти разнесчастные копейки, а хоть бы и рубли, пойдет пахать в НТО? Майя Плисецкая? Или, может, Ирина Хакамада? Как же, жди! А тут хоть голос… Глядишь, тот же Яковлев и клюнет.

Турецкий посмотрел результаты проведенных исследований внутри автомобиля марки «фольксваген», номерной знак ММЗ 75–83. Обнаружены пальцевые отпечатки… Есть Виктор Антонович Кочерга! На боковом стекле, на спинке переднего сиденья. Значит, перевозили его на заднем… Так, осколки ампулы… Ну вот и разгадка: в машине вкатили укол, да, возможно, и не первый. Кочерга и потух. Привел в дом приятелей. Соседка Зубова слышала их громкие голоса. Инсценировка удалась. А дальше уже известно… Еще отпечатки. Ну, эти наверняка принадлежат либо киллерам, либо Станиславу Никифоровичу Волкову. Что сейчас и выяснится.

– Вера Константиновна, – обратился он к криминалистке, – сделайте одолжение, прикиньте пальчики вот отсюда, – Саша подал ей учетный лист на автомобиль «фольксваген», – с теми, что у вас уже имеются.

Она забрала материалы и пошла в угол лаборатории, к своему столу. Саша же вышел в коридор – покурить. Но не прошло и трех минут, как она поманила пальцем из двери.

Вообще-то тому же Семену Семеновичу Моисееву на эту операцию потребовалось бы времени вдвое меньше…

– Есть. Можно идентифицировать. Но вот эти группы – неизвестны.

– Вы проверяли их в спецотделе?

– Да, конечно, там нет.

– Тогда, – улыбнулся ей Турецкий с благодарностью, – храните их пуще собственного глаза. Придет и их время, я уже носом чую…

Ну вот, еще добавили головной боли следователям по делу Кочерги. Это он успокаивал так себя, надеясь, впрочем совершенно напрасно, что минует его чаша сия…

6

Турецкий позвонил Косте и сообщил о результатах двух анализов. И уже увидел, как тот ожесточенно мнет свой подбородок. Еще бы! Только что прекратили дело, а тут – на тебе! Подарочек! Но ведь эти два эпизода висят не на них. Ими муровцы должны заниматься, как бы ни желал Юра Федоров объединить их под одной обложкой и оставить на Сашином столе. Знать, его тоже интуиция не подводила.

– Что слышно о твоем друге? – напомнил Косте.

– Жду его звонка после трех. Имей это в виду.

– Хорошо. Мне сегодня еще Червоненко нужен. Надеюсь, ты не возражаешь?

– Да брось ты эти картинки, к чертовой матери! Все равно пользы от них – ноль без палочки… Впрочем, как хочешь. – Последнее он просто буркнул и повесил трубку.

К сожалению, телефона у Червоненко не было. Имелся только адрес. Вот по нему Турецкий и поехал.

Старая пятиэтажка в районе метро «Молодежная», на Оршанской улице. Однокомнатная квартира на первом этаже. Подъезд грязный, обшарпанный, разрисованный идиотскими черными английскими словами. Это наши милые детишки тешатся: баллончиком с краской рисуют на стенах домов, подъездов и лестничных пролетов. Саша позвонил в дверь квартиры номер два. Тут же открыла испуганная женщина с заплаканными глазами в темном платочке.

У него сердце оборвалось.

– Извините, я к Семену Ивановичу…

– Проходьте, Сэмэн, иди, туточки до тэбэ!

Из комнаты вышел Червоненко – тоже испуганный, весь какой-то помятый, сгорбленный.

– Что у вас случилось? – спросил Турецкий, когда они молча поздоровались.

– Жинкина братана… – Семен сморщил лицо и всхлипнул.

– Что, умер?

– Вбыли, товарыщу следователь…

Они прошли с Семеном на кухню, сели на табуретки, и тот поведал, какая страшная беда случилась с его ближним родственником и спасителем. Ведь это Игорь, брат его жены – той самой маленькой, пухлой женщины с заплаканными глазами, что дверь открыла, помог им закрепиться в Москве, эту квартиру снять временно, работу нашел и все остальное. А теперь он погиб, и что дальше делать, они толком не знают, машина разбита вдребезги, сгорела, денег не успели накопить, значит, из квартиры придется убираться, а куда?.. Вот же беда-то какая!

Ну, может, не все так безнадежно, попробовал Турецкий немного успокоить и привести в чувство Семена. Но тот только кивал, покачиваясь на табуретке. Да, с женой Игоря у них хорошие отношения, возможно, какое-то время можно будет продержаться, а потом?.. Что будет потом, боязно и загадывать. Вот что такое жизнь беженца, переселенца… Ничего своего и никаких перспектив.

Турецкий уж и не знал, стоит ли сейчас лезть к нему со своими фотороботами. Спросил, где произошло убийство, откуда об этом узнали, когда, но Семен мог только сказать, что позвонили из милиции и сообщили Игоревой жене. Сегодня утром. А погиб Игорь вчера вечером, точнее ночью. На Кунцевском переезде у Рабочего поселка. Ночная электричка сбила машину, почему-то застрявшую на путях, и протащила ее несколько десятков метров, пока не остановилась, превратив ее в груду искореженного горящего железа. Водитель был внутри машины. Заснул, не успел выскочить – теперь не узнаешь…

– Семен Иванович, вы помните, я вас просил недельку-другую не ездить в Шереметьево, вы помните?

– Я – ни! – затряс он головой.

– А Игорь?

– А шо ему? Вин вчора ездил. Я после обеда передав ему машину, вин и поихав.

– Машина кому принадлежала, Игорю?

Червоненко подтвердил.

– А вы, значит, ездили по доверенности, так?

– Ага ж.

Саша мог дальше уже не продолжать своего допроса, потому что снова сбылось худшее из того, что он мог ожидать. Фамилия Игоря, если ему не изменяет память – Черненко. А Семен – Червоненко. Лежит близко. Но окончательный ответ Турецкий мог бы получить лишь в бывшем таксопарке, где работал Игорь до того, как парк «приказал долго жить», или в отделе ГАИ. И еще нужен следователь, которому поручили это дело. Но звонить и разыскивать его из автомата – гиблое дело. Значит, надо мчаться в МУР и городскую прокуратуру. А оттуда к себе в Генпрокуратуру.

Турецкий еще раз выразил свои искренние соболезнования Семену и его супруге, попросил его еще некоторое время не высовываться, посидеть дома и уехал. А вообще-то Саша мог бы сейчас на спор поставить бутылку пива против ящика самого дорогого коньяка, что смерть ошиблась. Вернее, ошиблись те, кому нужен был Червоненко, а вовсе не Черненко. Потому что даже Джуне Давиташвили вряд ли пришла бы в голову догадка: одну машину водят по очереди два родственника со схожими фамилиями. А еще это значит, что где-то Турецкий с Семеном прокололся… Как и с Кочергой.

«Смотри-ка, Александр Борисович, а ведь тебя со всех сторон ловко обкладывают, за каждым шагом следят, словно стоят за спиной. Но кто же это может быть? Кто-то из МУРа? Из Генпрокуратуры? Как говорил когда-то любимый Штирлиц – информация к размышлению… Или это все просто придумал Юлиан Семенов?»

7

Он поднялся к Федорову и застал его в задумчивом одиночестве. Перед ним на столе лежал длинный список фамилий, а против каждой – какой-нибудь значок цветным фломастером. Саша понял, над чем задумался детинушка. «Люфтганза» отозвалась, и сыщики теперь носятся как угорелые в поисках «наших», русских пассажиров. Ведь российские православные крестики католики не носят. И лютеране – тоже.

Он сел напротив начальника МУРа, кивнул на список:

– Много?

– Синие крестики, – ответил тот и повернул список «лицом», так сказать, к Турецкому.

Синих было не так уж много. Да и сам список небольшой, возможно, сейчас не туристский сезон и народу летает немного. Своих же, насчитал Саша, всего и было-то шестнадцать человек. Из них зачеркнуты в списке – четырнадцать. Это те, объяснил Федоров, которые благополучно долетели, живы-здоровы и имеются в наличии. В это время зазвонил телефон, Федоров быстро поднял трубку, выслушал сообщение, забрал список и, низко склонившись над ним, прижимая его чуть ли не трубкой к столу, нарисовал еще один крестик.

– Все, – сказал, кладя трубку. – Оставались четверо, но ребята нашли троих, только что – Низовского. Остался последний, которого попросту нет. Это – Рослов. Зовут Владимир Захарович. Но такого человека в Москве практически нет.

– То есть как это – нет?!

– Объясняю. Во франкфуртском аэропорту, как и в любом другом, перед посадкой в самолет пассажир предъявляет билет и паспорт, сдает багаж и прочее. Всю эту рутину, как нам сообщили, проделал и Рослов. Фальши в документах никакой быть не может, это у них жестко. Все перечисленные в бумагах люди прибыли в Москву. У нас, кстати, имеются паспортные данные этого Рослова, все чин-чинарем, выдан московской милицией. Это тоже успели проверить. Но когда поехали по месту прописки, то оказалось, что дом сломан за ветхостью еще пару лет назад, а в домовой книге такой фамилии просто не значится. Все ясно?

– Как раз наоборот, – огорчился Турецкий. – Все вы делали правильно, конечно, и с меня причитается, дай только отпускные получить. И лечебные. Но можно было одновременно идти и с другого конца. Понимаешь, надо было сразу расспрашивать каждого найденного вами пассажира: где сидел, с кем, как выглядел сосед. Собрать словесные портреты, зафиксировать характерные, скажем, жесты, особенности поведения. А теперь придется все по новой… Ты им дай фотороботы того, что без усиков, пусть показывают, вдруг кто-нибудь узнает, добавит что-то свое. Человеческая память, мы ж это прекрасно знаем с тобой, штука темная. Есть такие, как этот наш Сеня: у него – все на одно лицо. А иной обладает такой зрительной памятью, что до конца дней помнит того, с кем пару часов рядом просидел. Да ведь и у тебя тоже бывает, поди, привяжется какая-нибудь физиономия и вот маячит перед глазами, хотя ты этого человека и знать не знал. А другой путь – искать тех, кто знаком с Рословым. Мы ж не в безвоздушном пространстве живем.

– Это уж точно, – с юмором подтвердил Федоров. – Короче, что ты еще предлагаешь?

– Ну, вы-то давайте все по новой, а я пойду с другого конца. Диктуй мне координаты: где он прописан, где находится ЖЭК, ДЭЗ, РЭУ – не знаю, как эта контора теперь называется. Придется искать соседей.

Покончив с одним делом, Саша выложил на стол результаты экспертиз. Федоров все внимательно прочитал и задумчиво уставился в стол.