Текст книги "Операция "Фауст""

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

  Романова развернула перед собой фотографии с фамилиями на «г», прищурилась:

– Гудинас Юргенс, 27 лет...

  – В Афганистане служил? Он, значит,– без задержки ответил Погорелов. Свои дела он знал дай Бог каждому.

  – Я же говорю: у меня глаз-ватерпас! – Шура расплылась в довольной улыбке.

  – Александра Ивановна, жена моя любимая, нам ехать пора! – В дверях выросла плотная фигура начальника МУРа Кетова. – Разведка доносит – американцы изнывают в «Будапеште». Давай, давай!

  – Мальчики, я скоро вернусь. Тогда и проведем оперативку. А пока пусть Погорелов расскажет вам про это дело из антимира. На эти рассказы Валентин у нас большой мастер.

  – А что если нам пива выпить, жарко уж больно, – предложил Погорелов, когда за начальством закрыли двери.

  —С большим удовольствием, – неожиданно поддержал его Меркулов, – сгоняй, Саша, в буфет, заодно прихвати каких-нибудь пирожков.

И он полез в карман за деньгами.

  – Я угощаю! У меня все-таки валюта, – заявил Жуков, – у нас там, у вас там еще бывает – ну... красная икра.

  – Во гусь – гуляет! – покачал головой Грязнов, но особо не протестовал.

  Через пятнадцать минут кабинет начальника 2-го отдела МУРа переживал свое второе за этот день превращение, на этот раз – в пивную. Хрустя копченой миногой, Погорелов начал рассказывать.

  – Подобно людям, произведения искусства имеют свои судьбы, переживают порой напряженные драмы. В январе 1913 года в Третьяковской галерее...

  – Валентин! Ты что – осатанел? На кой хрен нам 1913 год? – перебил Погорелова Грязнов.

  – Не хочешь – не слушай, Слава, – мирно отпарировал майор милиции, отирая с губ ладонью пивную пену, и продолжал в том же духе:

  – Так вот. В январе 1913 года в Третьяковской галерее безумный фанатик Балашов бросился с ножом на репинское полотно «Иван Грозный и сын его Иван». И вот через 72 года и четыре месяца – похожий случай.

   13 мая в 12 часов 30 минут раздался в репинском зале детский крик: «Ой-ой! Глядите, глядите! Дяденька царя убивает!» Дежурный милиционер рванул из-за экспозиционного стенда на этот крик. Он увидел обезображенный шедевр: на бедре царя Ивана Грозного зияла рваная «рана», а на лице вздувалась бугрящаяся, остро пахнущая масса. Перед картиной стоял неестественно согнувшийся человек с обожженным лицом, в черной кожаной куртке. Правой рукой он прижимал к груди банку, а левой держал нож. Короткая схватка закончилась победой сержанта милиции. Обожженный человек кричал: «Я убил генерала Серого!»

  «А ведь и правда. Серый похож на репинского царя, – подумал я, – в старости будет его точной копией, если... доживет».

  —...Вот коротко, что мы установили. За месяц до происшествия Гудинас вернулся из Афганистана, там горел в бронетранспортере, там же в госпитале ему вставили в правую сломанную руку, от запястья до локтя, металлический стержень. В Москве он жил у тетки—без прописки, готовился к экзаменам в Авиационный институт. Запросили Вильнюсский горвоенкомат, куда пришли из Минобороны его документы. Выяснилось, что Юргенас был старшим лейтенантом спецназа, характеризовался как отличный офицер. Слыл человеком начитанным, увлекался коллекционированием холодного оружия и... писал стихи.

  ...Заключение судебно-психиатрической экспертизы: «Астеногипохондрический синдром, вызванный глубокими потрясениями, возможно, картинами истязаний людей... Подобные переживания приводят к разрушению духовно-нравственных ценностей личности, возбуждают низменные чувства и стремления. Особенно опасны картины истязаний для юношей и молодых мужчин. В настоящее время больной страдает хроническим психиатрическим заболеванием в форме шизофрении, лишающей его способности отдавать отчет в своих действиях». На этом основании суд направил Гудинаса на принудительное лечение в психиатрическую больницу имени Ганнушкина, где он и проходит курс лечения в настоящее время, – закончил свой рассказ Погорелов.

– А у вас сохранились рабочие материалы по этому делу?

– Сейчас притащу, Константин Дмитриевич.

  Не дожидаясь возвращения Романовой, Меркулов открыл микросовещание в нашем небольшом составе. Погорелов, словно в детской игре «в фанты», запускал толстую руку в холщовый мешок, извлекая оттуда предметы различной формы, величины и назначения.

  – Эта штука вам нужна? – спрашивает он неуверенно, вынимая банку с кислотой. – А это? – Он осторожно положил охотничий нож-«лису» на край стола.

  – Экспертиза по этой «лисочке» имеется? – спросил Жуков.

Погорелов отвечал четко, как по написанному.

  – При стереоскопическом исследовании клинка обнаружено, что к нему прилипли волокна масляной краски и полотна. И больше ничего. Человеческую кровь этой «лисой» не добывали. Вот второй экземпляр заключения – двадцать пять страничек плюс шестнадцать фотографий.

  Потом он стал горкой складывать обрывки бумажек с различными записями. Меркулов внимательно рассматривал каждую и передавал нам.

  – А вот снимки повреждений на полотне картины. Ее кстати, специалисты так заштопали, как будто с ней ничего и не случилось.

  Но мы с Меркуловым смотрим только на обрывки. Сразу откладываем в сторону записку – вырванный из блокнота лист: «Брат, надо увидеться, позвони вечером по телефону 319-85-58. Анатолий».

– У него есть брат? – спросил я у Погорелова.

– Нет, он единственный сын у родителей.

  Погорелову не совсем ясно, почему мы так выразительно смотрим друг на друга. «Брат» – из «Афганского братства»?

  – Этот телефон сразу же взять в разработку. – Меркулов протянул Грязнову записку, и тот скрылся за дверью.

  – Вот эта бумажка тоже подозрительная, написано что-то по-литовски, это не фамилия и не имя. Но телефон – 225-23-44 – явно московский, причем номер какого-то правительственного учреждения.

  Погорелов достал последний «фантик» – тетрадь в сером переплете.

  – Судя по всему, это его дневник, видите – даты на некоторых страничках. На литовском.

  – Саша, этим ты займись. Найди какого-нибудь литовца – срочно. И, пожалуй, мы заберем у Валентина все его материалы. Пиши постановление.

Вернулся Грязнов.

  – Телефон принадлежит Туманову Анатолию Андреевичу, проживающему по адресу: Чертановская улица, дом 118, корпус 3, квартира 102. Дал ребятам из районного розыска задание. Сейчас все об этом «братике» узнаем.

  Жуков взял списки, проверил на букву «т» – Тумановых там не было.

  – Итак, – подводя итоги осмотру, сказал Меркулов, – выявляем контакты этого экс-спецназовца с бывшими сослуживцами. Все номера телефонов взять в разработку, чем черт не шутит, вдруг нащупаем связь. Вячеслав?

  – Могу, могу. Бели номера московские – это ерунда.

Мы с Меркуловым и Грязновым просмотрели десятки папок с оперативными сводками – сведениями о преступлениях по стране. Мы искали преступников, по приметам похожего на молодого парня в куртке, который ходил с Ивониным на «мокрое дело», однако такого не обнаружили. Зато обратили внимание на особо дерзкие преступления, совершенные в последний месяц. В деревне Марусино в Белоруссии группа террористов захватила милиционера и двух женщин с требованием выкупа. В Ленинграде два парня с короткой стрижкой убили инкассатора. В гавани Северодвинска взорвалась бомба.

  Потом я сходил на оружейный склад и получил новенький «Макаров» в кобуре, что можно упрятать под мышку, а Меркулов за это время отстукал на машине задание милиции и указал десяток вопросов, на которые в ближайшие дни должна дать ответ группа Романовой.

  Буфетчица наскребла мне остатки полусъедобного блюда с полуцензурным именем «Бельдюга жареная» – после налета прокурорской орды в нашем буфете к четырем часам уже ничего не было. Я запил бельдюгу компотом из сухофруктов, и тут в буфет ворвалась секретарша Меркулова:

– Турецкий, вас ищет Константин Дмитриевич!

  – Будет сделано, – ответил я, но с места не сдвинулся – ничего, подождет,– и стал вилкой выковыривать из сухофруктовой гущи черносливины.

  – Тебя разыскивает Грязнов, – сказал Меркулов, не поднимая глаз от бумаг. – Час назад убили инкассатора и похитили крупную сумму денег. Бандиты по описанию свидетелей – коротко подстриженные парни в черных куртках. Один смахивает

на убийцу Ким.

Я набрал номер телефона Грязнова. —Подруливай! Есть работенка! – деловито сказал Слава.

  – Во-первых, на чем подруливать? Машина моя уже там – на небе. А во-вторых, в чем дело? Скажи хоть самую малость.

  – Первое – «рафик», считай, за тобой уже вышел. Второе – самую малость я уже сказал Меркулову. Подробности на месте. Отбой!

   Меркулов оторвался от бумаг и улыбнулся мне. Лицо у него было бледное, глаза красные.

ТЕЛЕФОНОГРАММА

Начальнику МУРа ГУВД Мосгорисполкома полковнику милиции тов. КотовуВ. Н.

   Сообщаем, что сегодня в 17 часов 30 минут возле сберегательной кассы Х° 1558/1.49 гор. Москвы, расположенной вблизи станции метро «Преображенская», трое неизвестных совершили бандитское нападение на инкассатора Гарусова и шофера Шмелева. Гарусов и Шмелев пытались оказать сопротивление и достали оружие. Однако преступники стали стрелять, убив при этом Гарусова и тяжело ранив Шмелева. Захватив инкассаторскую сумку,в которой была выручка сберкассы в сумме 234 500 рублей, трое неизвестных скрылись с места преступления на той же «Волге», которая доставила к сберкассе инкассатора.

   Проведенной работой по выявлению очевидцев преступления удалось выявить следующих лиц: гр-ка Роем И.Б. видела двух мужчин, подходивших к автомобилю, гр-н Махов А.Б. слышал с балкона своей квартиры выстрелы, гр-н Фильченко О.А. услышал, как один из нападавших крикнул другому: «Валет». Подробные приметы троих бандитов дал шофер Шмелев. Он сказал подбежавшему дежурному милиционеру Агапову Ф. И., что все трое были одеты в черные куртки, у них короткие прически. Первому —27—29 лет, второму—25—27,атретьему—22– 23 года. Осмотр произведен оперативно-следственной бригадой МУРа. Тело убитого инкассатора Гарусова направлено в морг 1-й Градской больницы, а раненый шофер Шмелев на «скорой помощи» увезен в институт Склифосовского. Для расследования преступления создана оперативная группа МУРа и Куйбышевского райугро во главе со старшим инспектором МУРа майором милиции Погореловым В.И.

Начальник отделения уголовного розыска

Куйбышевского райуправления внутренних дел

подполковник милиции Чернов И. И.

   Я закончил читать телефонограмму, чиркнул зажигалкой, закурил и дунул на длинный язык пламени:

   – Где сейчас Погорелов – на месте происшествия?

Грязнов прикурил от моей сигареты:

  – Думаю, что нет. Он у нас отличная ищейка, хотя и очень толстая. Валентин наверняка уже взял след и бежит за этими субчиками... Погорелов догоняет их, а мы должны догнать Погорелова. Айда в машину. Там я расскажу тебе кое-что интересное...

   – Сэр, это вы интересовались гражданином Тумановым Анатолием Андреевичем? – задал мне Грязнов вопрос уже в машине.

– Кто это?

Грязнов перегнулся с переднего сиденья:

  – Память у тебя, Сашок, девичья! Я же говорю про номерок, что нынче вы с Меркулычем надыбали в мешке Гудинаса. Вспомнил? То-то. Интересный, между прочим, типаж. Инвалид афганской войны, без обеих ног. Ходит на протезах не хуже Маресьева. Майор в отставке, наград полна грудь, дом открыт для офицеров, приезжающих из Афганистана. Лучший друг дорогого товарища Серого, когда тот бывает в Москве, к нему заезжает. Улавливаешь?

  Я улавливал. Этот безногий герой – явно из трагической сказки об «Афганском братстве».

  – И что интересного сообщает местное отделение?

  – Особенного ничего. Справку ведь наводил у участкового. А для того главное, чтоб до смерти не нажирался водкой, не хулиганил и жалоб чтоб не было от старшего по подъезду. Это ведь не диссидент тебе какой-нибудь. К нему отделение КГБ не прикрепляют и за каждым шагом не следят.

– Значит, надо самим заняться.

– Извините, товарищ следователь, мы – скопские, не докумекали! Я уже разрабатываю эту жилу, Саша.

  Мы заезжаем на место происшествия – просто так, для общего развития. Народу здесь уйма. Это тогда, когда были нужны свидетели, их – шаром покати. Зато теперь – цирк. Еще бы, есть тема для трепотни. Чего только мы здесь не услышали: и то, что это орудует «Черная кошка» – внуки членов шайки решили продолжить дедовский бизнес, что это американцы, специально панику наводят – людей пугать, или китайцы, а может, чокнутые, которые третьего дня из Столбовой сбегли...

  К Грязнову подбежал мужичишка шпанистого вида, пошептал что-то в ухо, приподнявшись на цыпочки, и засеменил обратно, поправляя на ходу видавшую виды кепочку.

– Твой агент?

  – Подполковник Чернов, – улыбнулся Грязнов. – Сказал, что у Погорелова есть новости... Когда эти хмыри пересаживались в свою машину здесь недалеко, на Потепшой улице, обронили квитанцию на штраф от ГАИ за превышение скорости. «Москвич» принадлежит Московскому театру «Ромэн». Фамилия шофера – Бирюков. Имя – Игорь...

  Мы вернулись на Петровку. Теперь нас интересовали баллисты: гильза и пуля при определенных условиях могут рассказать многое.

  – Старик, а я должок принес, – сказал Грязнов немолодому эксперту с сизоватым носом.

   – Это ты вовремя, Славочка, – обрадовался эксперт, беря из рук Грязнова червонец.

  – Старик, есть результаты по нашему делу? Я имею в виду свежий случай с инкассатором на Преображенке.

Эксперт потер сизый нос и весело рассмеялся.

  – Ну, Славочка, ты у нас хохмач! Ишь как поднабрался у своей клиентуры – остришь. Баллистика– это тебе не девка с трех вокзалов, с нею за десять минут не управишься. Случай – то когда был? Всего ничего, пару часов назад. Когда же я успел приложить пульки? Их мне Погорелов всего минут двадцать как отдал, не боле... Приходи, Славочка, завтра, тогда и погутарим...

  – Что я, тебя не знаю? Ты уже все приложил. Говори давай, а то я тебя в ДЖ никогда больше пиво пить не возьму.

  – Вообще-то не положено, – сказал Козлов и посмотрел по сторонам—не идет ли начальство. – Я посмотрел, конечно, стреляли из двух пистолей. Один – «Вальтер», импортная штука, другой наш, отечественный. – «ТК», экспериментальная модель, из таких же стреляли по инкассаторам в Ленинграде. Я уже звонил в Питер, завтра пули мне доставят, тогда точно скажу. Вот пока и все, Славочка...

  Мы сидели у Грязнова, дожидались Погорелова, который рыскал по городу в поисках Игоря Бирюкова. Позвонил Женя Жуков, он тоже «охотился» всю вторую половину дня по различным инстанциям и был на приеме у министра. Теперь у него созрела очень нестандартная идея – сообразить на троих, и мы стали разрабатывать план операции, по очереди брали трубку и вносили конструктивные предложения по претворению этой идеи в жизнь. И тогда в кабинет заглянул помощник дежурного по МУРу:

  –   Грязнов, кончай трепаться! К тебе не дозвонишься. Там у меня парень на проводе, из рязанского управления. Просит тебя к телефону. Срочно...

14

  Труп курсанта Рязанского высшего воздушно-десантного училища Альберта Морозова лежал в канавке, похожей на окопчик и прикрытой пышной елкой. Оперативники из Рязанского областного управления терпеливо дожидались нашего прибытия и не начинали осмотра. Увидев Грязнова, старший в группе – следователь—крикнул шоферам:

– Эй, ребята, включите-ка фары!

  Фары трех автомобилей осветили полянку, и следователь махнул рукой – пора начинать осмотр. Рязанская группа – следователь, судмедэксперт и криминалист —направились к трупу.

  Морозов лежал на боку, вцепившись правой рукой в землю. Рука крупная, крестьянская. Почему крестьянская, – одергиваю я сам себя, это уже суждение, основанное на знании: я нахожусь под впечатлением его письма к Ким, по-деревенски составленных фраз. Я чувствую себя непривычно, не на своем месте – не принимаю участия в осмотре, а наблюдаю со стороны. Трава в свете фар кажется синей, а ели чуть колышут, фиолетовыми ветвями. И это похоже на спектакль, разыгрывающийся на сцене передо мною, зрителем.

   Я тут лазил—свидетелей искал. Зашел в сельпо, с ребятами болтал, с пенсионерами. Пенсионеров здесь полно: дачи у них тут, правда, летнего типа, – рассказал мне местный оперативник. Мы сидели с ним на поваленном дереве, а Грязнов присоединился к следственной группе и ползал по траве с фонариком. – Старичок один, Варавва – фамилия, сказал, что вроде бы видел этого парня с девкой, незнакомой, нездешней, в зеленой косынке. И как раз в тот день, когда он исчез... Я записал себе в записную книжку адрес этого Варавы. Вопросов оперативнику задавать не надо, он старый волк, все сам знает.

  —...Еще вот у меня курсант на примете, он в одной комнате с Морозовым проживал и уехал в отпуск к родным, как раз в тот день. Я проверял – сел на поезд в семь часов вечера, еще когда Морозов был жив. Завтра должен вернуться...

  Заношу в книжку фамилию этого курсанта и слышу голос Грязнова:

  – Товарищи криминалисты, я пульку нашел! Вот она блестит – под милицейским «газиком»!

  Я вижу по лицу оперативника, что он еще не все мне поведал, поэтому остаюсь на месте,

  – Да. Ребятишки тут одни, близнецы, значит, озорные очень, ну это ничего, в нашем деле даже лучше, во все щели свои курносые носы суют. Сегодня вечером, то есть уж это вчера, когда, значит, труп нашли, ну, сразу разговоры... Так вот эти близнецы вроде видели ту деваху, но только с другими парнями. Вроде бы «чужая тетя» была в зеленой косынке. Ну, для десятилетних ребятишек все «тети» и «дяди», кому больше шестнадцати... Вот, значит, тоже пометочку сделайте... А так вроде все...

  Маленькая пожилая женщина – судмедэксперт – выносит первое заключение: проникающее пулевое ранение в височную часть черепа, выстрел произведен с близкого расстояния – волосы обожжены, опалена кожа вокруг раны, смерть наступила около семи суток назад.

  Я присоединяюсь к рязанскому коллеге, и мы осторожно – метр за метром – осматриваем еле заметный след волочения трупа, Он ведет к другой поляне, более открытой, где валяется пустая бутылка из-под кагора, два бумажных стаканчика.

  – Кто нашел его? – спрашиваю я следователя, пользуясь тем, что он ждет, пока схватится гипс – слепок со следа ноги преступника.

  – Пенсионер один гулял с собакой. Она вытащила из-под куста пиджак, в кармане – удостоверение курсанта Морозова. Он принес его в отделение милиции, а там ваша ориентировка. Ну, мы выехали на место, нашли вот его в канавке. Вам позвонили – вроде дело-то ваше. И потом ждали часа четыре. Зачем ждали – неизвестно...

  Я сочувствую рязанскому собрату по оружию и понимаю его недовольство. Сейчас-то ясно, что они могли произвести осмотр и без нас. На расстоянии всегда кажется, вдруг сделают что-нибудь не так.

  – Завтра все равно повторный осмотр при дневном свете будем производить. Если останетесь ночевать, то прошу ко мне, у меня мезонин пустой и как раз три кровати.

  Часам к трем утра следственно-оперативная группа начала складывать свои пожитки.

  – Слава, – обратился я к Грязнову – ты поезжай домой, если хочешь. Я завтра поездом доберусь. Мне тут нужно кое-что проверить. Хорошо?

  – Никак нет, ваше благородие. Ничего хорошего. Вас одних оставь, так ведь умыкнут, поди. Я слышал, следователь чердачок предлагает для ночлега, да и водитель наш подустал.

  – Я-то ничего, Вячеслав Иванович, я часа три поспал, пока вы тут ползали, но рулить сейчас, по правде говоря, не в дугу...

  Ребятишек-близнецов и пенсионера с фамилией Варава взял на себя Грязнов. Я же в общежитии Рязанского высшего воздушно-десантного училища беседовал с соседом Альберта Морозова по комнате. Я задавал ему одни и те же вопросы по нескольку раз, и он терпеливо на них отвечал. Потом мы вместе с ним осматривали тумбочку и шкаф, перетряхивали постель. Затем я снова задавал вопросы начальнику курсам телефонистке на телефонной станции,преподавателям, начальнику училища и его замполиту и опять соседу Морозова. И слушал ответы до тех пор, пока не вернулся Грязнов, и мы уже вместе с ним заезжали на автобусную станцию, в магазин и в клуб, и по дороге в Москву повторяли всё заданные нами вопросы и полученные ответы, и старались нарисовать себе картину беды, случившейся с курсантом Морозовым...

  Около часу дня 18 июня, во вторник, Морозова вызвали к телефону. Звонила женщина, голос молодой, судя по выговору – московский. Откуда звонили – сказать трудно, телефонная связь со многими городами, в том числе с Москвой, автоматическая. Начальник курса ответил, что курсант Морозов на занятиях, но женщина настаивала, чтобы его пригласили к телефону, сказала, что дело очень важное. Морозова вызвали с урока по электротехнике, он был очень взволнован этим звонком и сразу же обратился к начальнику курса с просьбой разрешить увольнение в город, сказал, что ему необходимо встретиться в пять часов с одним человеком, что это дело не только личное, но он сейчас не может ничего рассказать. Морозов хотя и прибыл в училище недавно, был уже на хорошем счету, да и характеристики из Афганистана у него прекрасные, и отзывы других курсантов положительные. Начальник курса пошел ему навстречу и разрешил внеочередное увольнение.

  Соседу по комнате Морозов сказал, что к нему в пять часов приедет девушка из Москвы и что она – подруга его погибшего друга. Без двадцати пять он ушел, а приблизительно в половине шестого вернулся, очень расстроенный, искал какие-то бумаги. На вопрос – «что-нибудь случилось?» – махнул рукой и продолжал поиски. Потом сказал, что та девушка не приехала, но ему надо найти одно письмо, а он куда-то его задевал, а там был один очень важный телефон. Около шести часов он ушел, и больше они не виделись.

  Пенсионер Варава подтвердил свои показания, что как будто бы Морозов стоял на автобусной остановке в семь часов с минутами, как раз возле дома, где этот Варава проживает, с девицей в яркой зеленой косынке и темных очках и брюках. Лица ее он не  разглядел, но здоровенная вроде девка. У него в руках была газета, в которую была завернута бутылка, а у девицы – белая сумочка и два пакета.

  Продавщица магазина сельпо, расположенного около автобусной остановки, подобострастно доложила, что молодой человек в синем в полосочку костюме купил у нее во вторник, восемнадцатого, бутылку кагора, колбасы и еще чего-то. Она это запомнила, потому что было уже семь часов вечера и спиртные напитки не отпускались, но он сказал, что к нему девушка из Москвы приехала, и просил продать хоть кагор.

  Водитель автобуса по маршруту номер шесть припомнил, что пара—парень лет двадцати трех в темном пиджаке и девица в зеленой косынке и в темных очках– просила остановить автобус на остановке «по требованию» возле поселкового клуба. Это в десяти километрах от Рязани (и в двухстах метрах от того места, где был найден труп).

   Работники клуба парня в синем пиджаке и девушку в зеленой косынке не приметили, зато видели двоих ребят в черных куртках возле машины «Москвич» красного цвета с московским номером, не то МОГ, не то МОЕ.

  Близнецы видели «чужую тетю» в зеленой косынке и в темных очках в половине пятого недалеко от клуба. Она вышла из красного «Москвича» и с нею были два «дяденьки», в руках у них были мотоциклетные «куртки».

  – Убрали все-таки суки парнишку, – сказал Грязнов после долгого молчания. – Значит, твой Халимов был не в курсе. Эти «афганские братья» знали, что Морозову известно о Дубове и... ФАУСте.

  – Тогда почему они не убрали его сразу, Слава? Ведь сам Ивонин был одним из тех, кто подписал ему направление в училище. Следовательно, он его не подозревал...

  – Да, Сашок, судьба наша копейка. Жил себе парень в таежной деревне, родители дали ему заграничное имя—он у них, мол, особенный будет, и вот тебе...

  Грязнов продолжал невесело философствовать, а я сопоставлял факты.

  В понедельник, семнадцатого июня, мы с Моисеевым открыли почтовый ящик Лагиных. До ночи мы сидели в его квартире, а утром Меркулов дал мне читать газеты, и перед тем как ехать в военную прокуратуру, я дал секретарше Меркулова Клавдии напечатать поручение Грязнову.

  – Слава, ты можешь вспомнить, когда ты получил от меня задание найти Халилова, Смирнова и Морозова? Я имею в виду – точное время.

  – Пакет пришел с нарочным сразу после обеда, часа в два с минутами. На плохую память пока не жалуюсь, гражданин начальник. Засургученный пакет с грифом «Совершенно секретно», все честь по чести.

  Звонили Морозову около часу дня, еще до того, как Грязнову стали известны имена разыскиваемых.

  – Только почему ты говоришь—«от меня»? Поручение в порядке статьи 127 УПК было подписано Гречанником.

  Гречанником! Ну да, мы с Меркуловым спешили, и он сказал – пусть Клава перепечатает черновик и даст это поручение подписать Гречаннику... Гречанник ведет дело о взрыве в метро вместе с КГБ, они там химичат с доказательствами, агент ГРУ Сержик у них на подхвате, а спецназ подчинен ГРУ. Я был уверен – почти уверен – это Гречанник!

  У Жозефа Гречанника было озабоченное лицо – он разговаривал по телефону. Я наблюдал игру его пухлых губ, надбровных дуг, совершенно не вникая в смысл его слов. По-моему, он пробовал достать какое-то лекарство. Во всяком случае, это звучало как лекарство. Наконец он положил трубку и начал мне объяснять, что появилось изумительное средство производства ГДР, но его абсолютно (в слове «абсолютно» среднее «О» было чересчур круглым) нельзя достать, а оно великолепно и для ночного и для дневного употребления, и запах бесподобный...

– О чем ты говоришь, Жозеф?!

  – Как о чем?! О лосьоне (уже оба «о» круглые) для волос, конечно! Он укрепляет корни и приостанавливает облысение. И гораздо лучше бриллиантина и крема «Золотой петушок»...

  Я не мог этого отрицать, и в то же время мне трудно было согласиться, поскольку я обходился без всяких этих необходимых предметов всю свою сознательную жизнь.

  Гречанник так утомил меня своим лосьоном, что я взял быка за рога:

  – Слушай, Жозеф, в прошлый вторник ты по просьбе Меркулова подписал одну бумажку, адресованную в МУР. Тебе ее дала Клава, секретарь Меркулова...

  Лицо Гречанника вдруг вытянулось, и он зашипел:

  – Как ты мне надоел, Турецкий. Что тебе от меня надо? Сами написали, сами и подписывайте. Вечно ты меня в какие-то авантюры втаскиваешь, а потом ваши ошибки расхлебывай...

– Эй, Жозеф! Ты что несешь? Какие ошибки?! Да он не читал этой бумажки! Ей – Богу, не читал!

– А что ты ко мне пристал?

– Да успокойся ты... золотой петушок! Я направился к двери.

– Дурак! – донеслось мне вслед.

  Я уже было закрыл дверь, но потом снова сунул голову в его кабинет и сказал угрожающе:

  – Я бы так решительно этого не утверждал на твоем месте.

  «Проверить все-таки не мешает», – подумал я и двинул к Меркулову.

  Секретарь Меркулова Клава сидела за своим столом и подводила глаза ярко-голубой тушью. Покончив с ресницами, она достала из сумки другую коробочку и стала накладывать на веки серебряную пыль. Потом она отставила зеркало на край стола и увидела меня.

– Ой, Александр Борисович...

  – Очень красиво. Вам очень идет. Почему вы всегда так не делаете?

  – Сегодня Константина Дмитриевича не будет. Мне кажется, ему не нравится, когда я крашусь. У него настроение портится, и он начинает меня шпынять по пустякам.

  – Вы знаете, Клава, я не крашу глаза, но меня он тоже шпыняет довольно часто. Так что я думаю, это совпадение... Кстати, вы бы не могли припомнить одну вещь... Только это должно остаться между нами...

  Я постарался придать своему лицу таинственное выражение. Мне кажется, что это должно действовать на секретарей начальников.

  – ...На прошлой неделе во вторник я попросил вас отпечатать и дать на подпись Жозефу Алексеевичу маленькое послание в МУР. Постарайтесь вспомнить, когда Гречанник его подписал, точно по часам. Можете?

– Я что-нибудь не так сделала?

  – Клавочка, вы совершенство. Мне надо знать только время.

  – Значит, так... Вы с Константином Дмитриевичем уехали, а я пошла к Жозефу Алексеевичу. А он ушел обедать... Потом он пришел и... Я все никак не могла его допроситься... Ой, Александр Борисович, я вам сейчас точно скажу... Вот смотрите: 13 часов 50 минут– курьер взял почту для Петровки, 38, и я как раз Жозефа Алексеевича поймала, а он даже и не читал...

  Мне стало немножко легче дышать, несмотря на жару. И хотя я терпеть не мог Гречанника, я был рад, что хотя бы на этот раз мои подозрения не оправдались. Но мне не верилось и в совпадение: как же все-таки получилось, что Альберту Морозову звонила какая-то женщина (явно назвавшаяся Ким Лапшой) сразу же после того, как я отдал Клавдии напечатать мое поручение? Надо бы еще раз спросить ее, читал ли эту бумажку кто-нибудь, кроме нее. Но я уже сидел в вагоне метро, когда это пришло мне в голову, двигаясь по направлению к Петровке, где майор Валентин Погорелов второй день возился с Игорем Бирюковым, водителем красного «Москвича», возможно, соучастником убийства Ким и сержанта Морозова.

  Погорелов сидел в своем кабинете и изнывал от жары, несмотря на «дачные условия» – жужжащий вентилятор и уполовиненную четверть кваса. Майорская рубашка валялась на соседнем стуле, сам же майор сидел в майке неопределенного цвета и шевелил пальцами босых ног. Все это не мешало ему сосредоточенно стучать на машинке указательным пальцем со скоростью пулемета.

– Привет, Валентин!

– Привет. Квасу хочешь? – спросил он, не прерывая машинной дроби.

– Еще бы!

  Он выдернул страницу из каретки, налил мне стакан квасу.

  –   Фу-у-у... Отписываюсь вот... Сутки работал ногами, а сейчас руками приходится. До головы уж дело не доходит... – Погорелов подкрепил свой не злобливый юмор смачным ругательством. – У меня, знаешь, от этого бюрократизма бумажного шерсть на загривке встает, как у волка! Больной хожу!

  И как бы в подтверждение своих слов он начал энергично шевелить пальцами ног.

  – Беда вот, ноги преют, а ничего не поделаешь, придется из-за этого паршивца носки надевать. Он, видишь, вор и убийца, а ты не можешь быть самим собой.

  Он сидел в позе роденовского мыслителя, держа в руке ботинок. Потом решительно отставил ботинок в сторону и стал натягивать рубашку.

– Пробеги пока, – кивнул он головой в сторону стола. Я взял густо напечатанный лист и сел в кресло в углу кабинета. Перед тем как углубиться в чтение, я посоветовал майору:

  – А ты не надевай носков. Сунь ноги в ботинки я сиди себе.

  – Ценная идея,– на полном серьезе сказал Погорелов и позвонил в ДПЗ1.

«ОБЗОРНАЯ СПРАВКА-УСТАНОВКА

   ...С целью раскрытия особо опасного преступления, предусмотренного ст. 77 УК РСФСР (бандитизм), моей бригадой проведены определенные мероприятия, в результате которых задержан один из трех членов банды, совершившей нападение на инкассатора Гарусова с целью завладения деньгами, а именно—Игорь Бирюков, 23 лет...