Текст книги "Современный швейцарский детектив"

Автор книги: Фридрих Дюрренматт

Соавторы: Фридрих Глаузер,Нестер Маркус
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

– Волнуетесь, – почти что радостно констатировал Лохер. – Позвать сестру? Может, хотите пойти в свою палату?

– И не собираюсь, – ответил Маттеи. – Есть у вас коньяк?

– Лучше я дам вам успокоительного, – предложил врач и поднялся с кресла.

– Не нужно мне ваших успокоительных, мне нужен коньяк! – грубо отрезал Маттеи.

Должно быть, врач нажал кнопку скрытой сигнализации, потому что в дверях появился санитар.

– Принесите из моей квартиры бутылку коньяку и две рюмки, – приказал врач, потирая руки, должно быть, от холода. – Поживее, одним махом.

Санитар исчез.

– Право же, Маттеи, я считаю, что вы должны быть срочно госпитализированы. Иначе вас со дня на день ждет полный душевный и физический крах. А ведь мы хотим его избежать, не так ли? И при некотором старании нам это удастся.

Маттеи ничего не ответил. Замолчал и врач. Только раз зазвонил телефон, Лохер снял трубку и сказал: «Я занят».

За окном была уже полная чернота, так быстро стемнело в этот вечер.

– Зажечь верхний свет? – спросил врач, чтобы нарушить молчание.

– Нет.

Маттеи вполне овладел собой. Когда санитар принес коньяк, он налил себе рюмку, выпил и налил вторую.

– Лохер, – обратился он к врачу. – Бросьте вы эти штучки с «дружищем», «стариной», «одним махом» и всем прочим. Вы – врач. Бывали у вас такие пациенты, чье заболевание вы не могли распознать?

Доктор изумленно посмотрел на Маттеи. Этот вопрос огорошил, встревожил его, непонятно было, к чему он клонится.

– Значительная часть моих больных остается без диагноза, – честно признался он наконец и тут же почувствовал, что не имел права так ответить пациенту, а он все еще смотрел на Маттеи как на пациента.

– Охотно верю, принимая во внимание вашу специальность, – заметил Маттеи с иронией, от которой у врача защемило сердце.

– Вы явились сюда, чтобы задать мне этот вопрос?

– Не только.

– Объясните, бога ради, что с вами творится? – смущенно спросил врач. – Вы же у нас образец благоразумия.

– Сам не знаю, – неуверенно ответил Маттеи, – все эта убитая девочка.

– Гритли Мозер?

– Она не выходит у меня из головы.

– Этим вы и мучаетесь?

– У вас есть дети? – спросил Маттеи.

– Я ведь тоже не женат, – тихо ответил врач и опять смутился.

– Ах, тоже. – Маттеи угрюмо умолк. – Видите ли, Лохер, – заговорил он опять. – Я смотрел внимательно, а не отворачивался, как мой преемник Хенци, образец нормальности. На палой листве лежал изуродованный труп, не тронуто было только лицо, детское личико. Я смотрел не отрываясь, в кустах валялось красное платьице и печенье. Но и это было не самым страшным.

Маттеи снова замолчал. Словно испугался. Он принадлежал к тем людям, которые никогда не говорят о себе, а сейчас он был вынужден изменить своему правилу, потому что нуждался в этом щуплом, похожем на птицу человечке со смешными очками; в нем одном мог он найти поддержку, но за это надо было открыть ему душу.

– Вас совершенно справедливо удивляет, почему я до сих пор живу в гостинице, – заговорил он наконец. – Мне не хотелось быть на равной ноге с прочим миром, я предпочитал подчинять его своему искусству, а не скорбеть вместе с ним. Я хотел быть выше его и хладнокровно управлять им, как техник управляет машиной. У меня хватило сил не отвести взгляда от девочки, но, когда я столкнулся с родителями, силы вдруг изменили мне, я жаждал только вырваться из этого окаянного дома «На болотцах» и пообещал найти убийцу, поклялся спасением своей души, лишь бы убежать от горя родителей, и не подумал о том, что не смогу сдержать обещание потому, что мне надо лететь в Иорданию. И вот я опять дал волю привычному равнодушию. Какая это гнусность, Лохер! Я не отстаивал разносчика. Я ни против чего не возражал. Я снова превратился в нечто бесстрастное, в «Маттеи – каюк злодеям», как прозвали меня уголовники. Я укрылся за хладнокровием, за превосходством, за буквой закона, за нечеловеческим безразличием. Вдруг я увидел в аэропорту детей.

Врач отодвинул свои записи.

– Я вернулся. Остальное вам известно, – заключил Маттеи.

– А теперь? – спросил врач.

– Теперь я тут. Я не верю в вину разносчика и должен сдержать обещание.

Врач поднялся, подошел к окну.

Появился один санитар, за ним второй.

– Ступайте в свое отделение. Вы мне больше не нужны, – распорядился врач.

Маттеи налил себе коньяку и рассмеялся.

– Недурной «Реми Мартэн».

Врач все еще стоял у окна и смотрел в сад.

– Чем я могу вам помочь? – беспомощно спросил он. – Ведь я же не криминалист. – Он повернулся к Маттеи. – А почему, собственно, вы считаете, что разносчик невиновен?

– Вот, смотрите.

Маттеи положил на стол листок бумаги и бережно развернул его. Это был детский рисунок. Справа внизу неумелым почерком было выведено «Гритли Мозер», а сам рисунок, сделанный цветными карандашами, изображал мужчину. Очень большой мужчина, больше, чем елки, которые, точно диковинные травы, окружали его, был нарисован так, как рисуют дети – точка, точка, запятая, вышла рожица кривая. Он был в черной шляпе и одет во все черное. Из правой руки (кружок с пятью черточками) как звезды сыпались кружочки, утыканные волосками, на стоявшую внизу малюсенькую девочку, еще меньше елок. На самом верху, уже, собственно, на небе, стоял автомобиль, а рядом – диковинный зверь с какими–то странными рогами.

– Этот рисунок сделан Гритли Мозер. Я взял его из класса, – сказал Маттеи.

– Что он должен изображать? – спросил врач, с недоумением разглядывая рисунок.

– Ежикового великана.

– А это что значит?

– Гритли рассказывала, что великан дарил ей в лесу ежиков. Рисунок изображает эту встречу, – разъяснил Маттеи, указывая на кружочки с волосками.

– И вы считаете…

– Я считаю вполне вероятным, что Гритли Мозер в виде ежикового великана изобразила своего убийцу.

– Глупости, Маттеи, – рассердился врач, – этот рисунок просто продукт детского воображения. Не стоит строить на нем никаких надежд.

– Пожалуй, но посмотрите, как точно воспроизведен автомобиль. Если хотите, в нем даже можно узнать американскую машину старого образца. Да и сам великан как будто срисован с натуры.

– Перестаньте рассказывать сказки, великанов в натуре не бывает, – раздраженно отрезал врач.

– Маленькой девочке большой, громоздкий мужчина смело может показаться великаном.

Врач с интересом посмотрел на Маттеи.

– Вы считаете, что убийца – мужчина высокого роста?

– Это, конечно, смутная догадка, – уклончиво ответил комиссар полиции. – Если она правильна, тогда, значит, убийца разъезжает в черной американской машине устарелого образца.

Лохер сдвинул очки на лоб, взял в руки рисунок и внимательно вгляделся в него.

– Но при чем же тут я? – неуверенно спросил он.

– Допустим, этот рисунок – единственная улика, которой я располагаю, – пояснил Маттеи. – Тогда он будет для меня все равно что рентгеновский снимок для профана. Я никак не сумею его истолковать.

Врач покачал головой.

– Этот ребяческий рисунок не дает никакого представления об убийце, – ответил он, откладывая рисунок в сторону. – Вот девочку легко по нему охарактеризовать. Гритли, по всей вероятности, была умненьким, развитым и жизнерадостным ребенком. Ведь дети рисуют не только то, что видят, но и то, что они при этом чувствуют. Фантазия и реальность сливаются воедино. Единственные реальности на этом рисунке – высокий мужчина, автомобиль и девочка; все остальное как будто засекречено: и ежики, и зверь с большими рогами. Сплошные загадки. А ключ к ним Гритли, увы, унесла с собой в могилу. Я медик и не умею вызывать духов. Забирайте свой рисунок. И не глупите, нечего им заниматься.

– Вы просто боитесь заняться.

– Мне противна пустая трата времени.

– То, что вы называете пустой тратой времени, скорее следует назвать старым методом, – возразил Маттеи. – Вы, как ученый, знаете, что такое рабочая гипотеза. Примите мое предположение, что на рисунке изображен убийца, именно как рабочую гипотезу. Давайте вместе разовьем ее и посмотрим, что из этого получится.

Лохер некоторое время задумчиво смотрел на комиссара, потом опять обратился к рисунку.

– Что собой представлял разносчик?

– Внешне невзрачный.

– Умный?

– Неглупый, но ленивый.

– Кажется, он раз уже судился за преступление против нравственности?

– Что–то там у него было с четырнадцатилетней.

– А как насчет связей с другими женщинами?

– Вы знаете нравы этих бродячих торговцев. В общем, он вел довольно беспутную жизнь, – ответил Маттеи.

Теперь Лохер заинтересовался. Тут явно получалась неувязка.

– Жаль, что этот донжуан сознался и повесился, – проворчал он, – не верится мне, чтобы ему вздумалось совершать убийство на сексуальной почве. Вернемся теперь к вашей гипотезе. Конечно, ежиковый великан на рисунке по типу куда больше подходит для такого рода убийцы. Внешне он большой и грузный. Обычно такие преступления над малолетними совершают люди примитивные, умственно неполноценные, имбецильные и дебильные, говоря врачебным языком, крепкие физически, несдержанные, грубые, а в отношении женщин они либо импотенты, либо страдают комплексом неполноценности.

Он остановился, видимо, его поразила какая–то мысль.

– Непонятно, – пробормотал он.

– Что вам непонятно?

– Дата под рисунком.

– А именно?

– Больше чем за неделю до убийства. Если ваша гипотеза правильна, значит, Гритли встречалась со своим убийцей еще раньше, до рокового дня. И удивительно, что эту встречу она изобразила в виде сказки.

– Чисто по–детски.

Лохер покачал головой.

– Дети тоже ничего не делают без причины, – возразил он. – Очевидно, черный великан запретил Гритли рассказывать об их таинственном знакомстве. Бедняжечка послушалась его и вместо правды рассказала сказку. Расскажи она правду, кто–нибудь всполошился бы, и девочка была бы спасена. Да это уж действительно дьявольское коварство. Девочка была изнасилована?

– Нет, – ответил Маттеи.

– А девочки, погибшие несколько лет тому назад в кантонах Санкт–Галлен и Швиц, были убиты так же?

– Точно так же.

– Тоже бритвой?

– Тоже.

Теперь и врач налил себе коньяка.

– По–моему, это не убийство на сексуальной почве, а скорее акт мести, – заявил он. – Кто бы ни был преступник – разносчик или ежиковый великан бедняжки Гритли, убивая, он мстил женщинам.

– Семилетняя девочка – не женщина.

Лохер стоял на своем.

– Неполноценному человеку она может заменить женщину. К женщине преступник не смеет подступиться, а к семилетней девочке смеет. И вместо женщины убивает ее. И, конечно, он облюбовал себе определенный тип девочек. Попробуйте проследите: не сомневаюсь, что все жертвы похожи друг на друга. Не забывайте при этом, что убийца – натура примитивная и независимо от того, слабоумен он от рождения или вследствие перенесенной болезни, такой человек не управляет своими импульсами. Способность противостоять своим побуждениям у него болезненно понижена. Какой–нибудь до ужаса ничтожный сдвиг – нарушение обмена, переродившиеся клетки – превращает человека в животное.

– Какова же причина мести?

Врач задумался.

– Возможно, сексуальная неудовлетворенность. Возможно, угнетение и эксплуатация со стороны женщины. Возможно, что у него была богатая жена, а сам он был беден. Возможно, она занимала более высокое общественное положение.

– К разносчику все это не подходит, – отметил Маттеи.

Врач пожал плечами.

– Тогда к нему подойдет что–то другое. Нет такого абсурда, который не был бы возможен в отношениях между мужчиной и женщиной.

– Если разносчик невиновен, значит ли это, что существует угроза новых убийств? – спросил Маттеи.

– Когда произошло убийство в кантоне Санкт–Галлен?

– Пять лет тому назад.

– А в кантоне Швиц?

– Два года назад.

– Промежутки от раза до раза сокращаются, – отметил врач. – Возможно, это указывает на усиление болезни. Сопротивляемость аффектам заметно ослабевает. Если представится удобный случай, больной через несколько месяцев, а то и недель, совершит новое убийство.

– Каково будет его поведение в этот промежуток?

– Сперва он должен почувствовать некоторую разрядку, – неуверенно начал врач, – но вскоре ненависть накопится опять и явится новая потребность в мести. Вначале он будет держаться поближе к детям, у школ, в людных местах. Потом опять начнет разъезжать в своей машине и выискивать новую жертву, а как только найдет подходящую девочку, он опять постарается с ней подружиться. А потом – тот же финал.

Лохер умолк.

Маттеи взял рисунок, свернул его, положил во внутренний карман пиджака и долго смотрел в окно, за которым теперь была полная темень.

– Пожелайте мне успеха в поисках ежикового великана, Лохер, – сказал он наконец.

Врач сперва недоумевающе уставился на него, а потом понял.

– Так, значит, для вас ежиковый великан не только рабочая гипотеза, да, Маттеи?

– Он для меня живая действительность, – признал Маттеи. – Я ни секунды не сомневаюсь, что это и есть убийца.

Да ведь все им сказанное было лишь праздным умствованием, беспочвенной игрой ума, принялся доказывать врач в досаде на то, что попал впросак, не разгадав истинных намерений Маттеи. Он ведь только привел один из тысячи возможных вариантов. Таким же способом он берется кого угодно уличить в убийстве, сам Маттеи по опыту знает, как легко сочинить любую нелепицу и даже логически обосновать ее, он же, Лохер, поддержал эту фикцию только по слабости характера. Но теперь довольно! Маттеи должен отбросить это ребячество, все эти гипотезы и увидеть действительность как она есть, он должен взять себя в руки и сдаться на доводы, неоспоримо доказывающие вину разносчика. Пресловутый рисунок – всего–навсего плод детского воображения, в крайнем случае на нем запечатлена встреча девочки с человеком, который не был и не мог быть убийцей.

– Предоставьте мне самому судить, какова мера правдоподобия в ваших рассуждениях, – ответил Маттеи, допивая рюмку.

Врач ответил не сразу. Он уже снова сидел за своим старым письменным столом, обложенный книгами и бумагами, директор безнадежно устаревшей клиники, в которой вечно ощущалась нехватка денег и самого необходимого и на которую он напрасно убивал все силы.

– Вы задумали немыслимое дело, Маттеи, – сказал он, кончая затянувшийся разговор, и в голосе его прозвучали горечь и усталость. – Я не люблю громких слов. Конечно, у каждого есть своя воля, свое честолюбие, своя гордость, и никому не хочется признавать себя побежденным. Все это мне понятно. Но вы–то собираетесь искать убийцу, которого скорее всего не существует, а если он и существует, то вы его все равно не найдете, потому что таких, как он, очень много и не убивают они по чистой случайности. Такая затея поневоле наводит на грустные мысли. Я готов признать, что вы поступаете смело, избирая безумие как метод – в наше время крайности импонируют. Но если метод не приведет к цели, боюсь, что на вашу долю останется одно лишь безумие.

– Желаю здравствовать, доктор Лохер, – сказал Маттеи.

23

Подробный отчет об этом разговоре я получил от Лохера. Его бисерный почерк с тонкими, словно выгравированными готическими буковками, как всегда, трудно было разобрать. Я вызвал Хенци, чтобы он тоже ознакомился с этим документом. Сам доктор считает все это беспочвенными домыслами, прочтя донесение, заявил он. Я не мог с ним согласиться, мне казалось, что Лохера пугает собственная смелость. Теперь заколебался и я. В сущности, у нас на руках нет подробных показаний разносчика, которые мы могли бы проверить, а есть только признание в общей форме. К тому же орудие убийства еще не найдено, ни на одной из бритв, находившихся в корзине, не обнаружено следов крови. Это давало новый повод для сомнений. Не то чтобы фон Гунтен тем самым мог быть задним числом признан невиновным – подозрения оставались достаточно весомыми, – но все же я почувствовал известную неуверенность. И действия Маттеи не казались мне теперь такими уж абсурдными. К великой досаде прокурора, я даже приказал еще раз обыскать Мегендорфский лес. Опять безо всякого результата. Орудие убийства исчезло бесследно. Вероятно, Хенци был прав: оно преспокойно лежало в ущелье.

– Уж больше мы тут ничего не можем сделать, – заявил он, доставая из пачки одну из своих омерзительных надушенных сигарет. – Остается только решить, кто из нас сошел с ума – мы или Маттеи.

Я указал на снимки, которые велел принести. Все три убитые девочки были похожи между собой.

– Еще один довод в пользу версии ежикового великана.

– Почему? – невозмутимо возразил Хенци. – Попросту они отвечают излюбленному типу разносчика. – Он засмеялся. – И зачем это Маттеи заварил такую кашу – понять не могу. Одно скажу: я ему не завидую.

– Вы его недооцениваете, – проворчал я, – он на все способен.

– Даже на то, чтобы найти несуществующего убийцу?

– Возможно, – ответил я и вложил все три снимка в дело. – Знаю только, что Маттеи не сдастся.

И я оказался прав. Первые сведения я получил от начальника городской полиции. После заседания, где в который–то раз решался вопрос о сферах компетенции. Прощаясь, этот нудный субъект заговорил о Маттеи – специально чтобы меня позлить. Я услышал от него, что Маттеи часто видят в зоологическом саду, затем, что он приобрел в гараже близ Эшер–Висовской площади подержанную машину марки «нэш». Вскоре я получил новое донесение. Оно окончательно сбило меня с толку. Дело было в «Кроненхалле», как сейчас помню – в субботу. Вокруг меня собрались все, у кого есть в Цюрихе имя, вес и аппетит, между столиками суетились кельнерши, шел пар от кушаний, и с улицы доносился шум транспорта. Я, как всегда, сидел под Миро, ел суп с фрикадельками из печенки и не чуял беды, и тут меня окликнул представитель крупной фирмы по сбыту горючего и не долго думая уселся за мой столик. Он подвыпил и был настроен на игривый лад, заказал шампанского и, смеясь, сообщил мне, что мой бывший обер–лейтенант переменил профессию: теперь он обслуживает бензозаправочную станцию в Граубюндене близ Кура. Их фирма собиралась ликвидировать эту станцию ввиду полной нерентабельности.

Сперва я не поверил этой новости, настолько она показалась мне несуразной, нелепой, бессмысленной.

Но представитель фирмы стоял на своем. Он даже уверял, что Маттеи и тут оказался на высоте. Заправочная станция процветает. У Маттеи уйма клиентов. Но по большей части таких, с которыми он раньше имел дело, только в другом плане. Должно быть, в определенном кругу распространились слухи, что «Маттеи – каюк злодеям» произведен в сторожа при бензоколонке, и теперь к нему со всех сторон слетаются и съезжаются на своих машинах прежние «питомцы». Там можно увидеть решительно всё – от допотопных драндулетов до самых шикарных автомобилей марки «мерседес». Бензоколонка Маттеи превратилась в место паломничества уголовного мира со всей Восточной Швейцарии. Сбыт горючего непрерывно растет. Совсем недавно фирма установила у него вторую колонку для высокооктанового бензина. И предложила ему построить современное здание вместо старой развалины, в которой он теперь живет. Он с благодарностью отклонил предложение и отказался взять помощника. Автомобили и мотоциклы часто выстраиваются в длинную очередь, но никто не выражает нетерпения. Уж очень, по–видимому, лестно сознавать, что тебя обслуживает бывший обер–лейтенант кантональной полиции.

Я не знал, что сказать. Представитель фирмы откланялся, но обед уже не пробуждал во мне аппетита, я поел кое–как и потребовал пива. Позднее, как всегда, явился Хенци с урожденной Хоттингер. Он был мрачен, потому что где–то проголосовали не так, как ему хотелось. Выслушав новость, он заявил, что Маттеи решительно спятил, как он, Хенци, и предсказывал. После этого он сразу повеселел и съел два бифштекса, между тем как Хоттингер безостановочно лопотала о театре. Она там даже кое с кем знакома.

Спустя несколько дней зазвонил телефон. А мы как раз заседали. И, конечно, опять с городской полицией. Звонила заведующая сиротским приютом. Старая дева взволнованно сообщила мне, что к ней явился Маттеи в парадном черном костюме, верно для солидности, и спросил, не может ли он взять себе девочку из числа ее подопечных, как она выразилась. Ему нужна вполне определенная девочка. Он, видите ли, всегда мечтал иметь детей, а теперь, когда он один как перст, хозяйничает в гараже близ Кура, у него появилась возможность заняться воспитанием ребенка. Она, разумеется, отклонила его просьбу, очень вежливо сославшись на устав приюта однако мой бывший обер–лейтенант произвел на нее настолько странное впечатление, что она почла своим долгом осведомить меня. Высказав все это, она повесила трубку. Вот уж в самом деле поразительное известие. От растерянности я усиленно пыхтел своей «Байанос». Но окончательно у нас махнули рукой на Маттеи, когда выяснилась новая подробность его поведения. Нам пришлось как–то вызвать на Казарменную улицу весьма сомнительную личность. Неофициально это был сутенер, официально – дамский парикмахер; он удобнейшим образом расположился в роскошной вилле над озером, посреди неоднократно вдохновлявшего поэтов селения. Такси и частные машины так и сновали туда и сюда. Едва я начал его допрашивать, как он поспешил поддеть меня и козырнул сенсационной новостью, а сам при этом так и сиял от злорадства. Маттеи живет на заправочной станции не один, а с Хеллершей. Я сейчас же связался с Куром, затем с полицейским участком того района – известие подтвердилось. У меня от потрясения отнялся язык. Дамский парикмахер торжествующе восседал у моего письменного стола и жевал резинку. Я капитулировал и велел отпустить старого греховодника с богом. Он явно обыграл нас.

Факт был вопиющий. Я не знал, что думать, Хенци рвал и метал, прокурор брезгливо морщился, а в Федеральном совете, куда не замедлил дойти слух, прозвучало слово «позор». Хеллер однажды уже была гостьей у нас на Казарменной улице. Ее товарка… ну, в общем, тоже дама с громкой репутацией… была найдена убитой; мы подозревали, что Хеллер известно больше, чем она говорит. Ее тут же выслали из кантона Цюрих, хотя ничего криминального за ней не числилось, если не считать ее ремесла. Но среди начальства всегда найдутся люди с предрассудками. Потому я решил вмешаться, съездить на место действия. Я смутно догадывался, что поведение Маттеи как–то связано с Гритли Мозер, но как – не мог понять.

От этого непонимания я злился и чувствовал себя неуверенным, а ко всему еще примешивалось профессиональное любопытство. И, как человек порядка, я решил выяснить, в чем же здесь дело.

24

Я пустился в путь один на своей машине. День опять был воскресный. И вообще, когда я оглядываюсь назад, мне представляется, что все самое важное в этой истории приходилось именно на воскресные дни. Повсюду колокольный перезвон – казалось, гудит и звенит вся страна. В кантоне Швиц я угодил в какую–то процессию. На шоссе – машина за машиной, по радио – проповедь за проповедью. А позднее в каждой деревне – пальба, треск, свист и грохот возле тира. Кругом царила какая–то дикая, бессмысленная суета – казалось, вся Восточная Швейцария ходит ходуном: где–то были автомобильные гонки, уйма машин понаехала из Западной Швейцарии, целые семьи, целые кланы снялись с мест, и, когда я наконец добрался до знакомой вам заправочной станции, меня уже совсем доконала оглушительная благодать господнего дня. Я огляделся. Станция тогда еще не была в таком запущенном состоянии, вид у нее был скорее привлекательный, кругом прибрано, на подоконниках герани. Кабачка тоже еще не существовало. Во всем чувствовалась какая–то мещанская основательность. Может быть, такому впечатлению способствовали попадавшиеся повсюду предметы детского обихода – качели, на скамье большой кукольный дом, рядом кукольная коляска, лошадь–качалка. Сам Маттеи как раз обслуживал клиента, который поспешно убрался на своем «фольксвагене», едва я вышел из моего «опеля».

Около Маттеи стояла белобрысая девочка лет семи–восьми с куклой на руках. Одета она была в красное платьице. Девочка показалась мне знакомой, я не мог понять – почему, на Хеллершу она ничуть не была похожа.

– Ведь это был Рыжий Майер, – заметил я, указывая на удаляющийся «фольксваген». – Выпущен год назад.

– Бензин? – равнодушно спросил Маттеи. На нем был синий комбинезон.

– Высокооктановый.

Маттеи наполнил бензобак, протер стекло.

– Четырнадцать тридцать.

Я дал ему пятнадцать, он протянул сдачу.

– Не нужно, – сказал я и тут же сам покраснел. – Простите, Маттеи, это у меня вырвалось машинально.

– Ну что вы, я уже привык, – возразил он и спрятал деньги.

Я не знал, что сказать, и снова посмотрел на девочку.

– Славная малышка, – заметил я.

Маттеи открыл дверцу моей машины.

– Желаю вам благополучно доехать.

– Н–да, мне, собственно, хотелось поговорить с вами, – пробормотал я. – Какого черта вы все это затеяли Маттеи?

– Я обещал больше не беспокоить вас, шеф, по поводу дела Гритли Мозер, ответьте и вы тем же: не беспокойте меня, – заявил он и повернулся ко мне спиной.

– Перестаньте ребячиться, Маттеи.

Он промолчал. Вдруг где–то рядом засвистело, затрещало. Должно быть, и здесь функционировал тир. Было уже около одиннадцати. Я подождал, пока Маттеи обслужил блестящую «альфа–ромео».

– Этот тоже в свое время отбыл три с половиной года, – заметил я, когда машина уже тронулась. – Нельзя ли войти в дом, мне действует на нервы эта несносная пальба. Сил моих больше нет.

Он повел меня в дом. В коридоре мы наткнулись на Хеллершу – она несла из подвала картофель. Она все еще была хороша собой, и я, вспомнив прошлое, почувствовал неловкость и укол совести. Женщина вопросительно посмотрела на нас, как будто немного встревожилась, но затем приветливо со мной поздоровалась и вообще произвела на меня благоприятное впечатление.

– Это ее ребенок? – спросил я после того, как она скрылась на кухне.

Маттеи утвердительно кивнул.

– Где вы ее откопали? – спросил я.

– Тут, поблизости. Она работает на кирпичном заводе.

– А зачем она здесь?

– Кто–то же нужен мне, чтобы вести хозяйство.

Я покачал головой.

– Мне надо поговорить с вами наедине.

– Поди на кухню, Аннемари, – приказал Маттеи.

Девочка вышла.

Комната была обставлена бедновато, но опрятно. Мы сели к столу у окна. Снаружи палили во всю мочь, без передышки.

– Что вы затеяли, Маттеи? – повторил я свой вопрос.

– Ничего особенного, шеф, – ответил мой бывший комиссар. – Я ловлю рыбку.

– Что вы хотите сказать?

– Работаю по специальности.

Я в раздражении закурил «Байанос».

– Я не новичок в этом деле, но тут я ни черта не понимаю.

– Дайте мне такую же.

– Пожалуйста. – Я протянул ему портсигар.

Маттеи поставил графин вишневки. Мы сидели на самом солнце; окно было полуоткрыто; снаружи, за геранями, – теплый июньский денек и непрерывная пальба.

Если подъезжала машина, ее обслуживала Хеллер; впрочем, к середине дня их стало меньше.

– Лохер, конечно, передал вам наш разговор, – сказал Маттеи, сосредоточенно раскуривая сигару.

– Это нам ничего не дало.

– Зато мне дало.

– Что именно?

– Детский рисунок соответствует действительности.

– Вот как! А что означают ежики?

– Этого я еще не знаю, – признался Маттеи. – Зато я додумался, что изображает зверь со странными рогами.

– Что же?

– Козерога, – спокойно заявил Маттеи, затянулся сигарой и выпустил дым под потолок.

– Для этого вы и ходили в зоологический сад?

– Изо дня в день. Мало того, я заставлял детей рисовать козерога. Их рисунки были как две капли воды похожи на зверя Гритли Мозер.

Я все понял.

– Козерог – геральдический зверь Граубюндена, – сказал я. – Герб этого кантона.

Маттеи кивнул.

– Герб на табличке с номером машины привлек внимание Гритли.

Решение было донельзя простое.

– Не грех бы нам и раньше это сообразить, – проворчал я.

Маттеи наблюдал, как нарастает на сигаре пепел, как курится дымок.

– Все мы – вы, Хенци и я – совершили кардинальную ошибку, предположив, что убийца – житель Цюриха, – невозмутимо пояснил он. – На самом деле он из Граубюндена. Я обследовал все места преступлений, и все произошли на трассе Граубюнден – Цюрих.

Я задумался.

– Вы правы, Маттеи, это не случайность, – поневоле признался я.

– Погодите, я не кончил.

– Ну?

– Я встретил рыболовов.

– Рыболовов?

– Точнее, парнишек, которые удили рыбу.

Я недоумевающе уставился на него.

– Дело в том, что после своего открытия я прежде всего поехал в кантон Граубюнден. Это было вполне логично. Но очень скоро я понял, что это глупо. Кантон Граубюнден велик, и довольно мудрено отыскать в нем человека, о котором известно только одно: что он большого роста и ездит на черной американской машине старого образца. Шутка сказать: свыше семи тысяч квадратных километров и свыше ста тридцати тысяч человек, разбросанных по великому множеству долин! И вот сижу я в один холодный день на берегу Инна, в Энгадине, не знаю, что мне делать, и смотрю на подростков, которые возятся у самой воды. Я уже собрался отвернуться, как вдруг заметил, что парнишки обратили на меня внимание, явно испугались и в нерешительности топчутся на месте. В руках у одного из них была самодельная удочка. «Уди себе на здоровье», – сказал я. Они недоверчиво посмотрели на меня. «Вы из полиции?» – спросил рыжий, веснушчатый мальчонка лет двенадцати. «А что, я похож на полицейского?» – «Кто вас знает!» – заметил он. «Нет, я не из полиции», – уверил я их и стал смотреть, как они закидывают в воду наживку… Их было пятеро подростков, и все были поглощены своим занятием. «Не клюет», – безнадежно сказал немного погодя веснушчатый, взобрался на берег и подошел ко мне. «У вас не найдется сигареты?» – спросил он. «Еще чего! В твои–то годы!» – «А по–моему, вы такой, что дадите», – заметил парнишка. «Что ж, придется дать», – и я протянул ему пачку «Парижских». Веснушчатый поблагодарил, сказал, что спички у него есть, и принялся пускать дым через ноздри. «Хоть как–то утешиться после провала рыбной ловли», – важно изрек он. «Твои приятели, видно, терпеливее тебя, – заметил я. – Они продолжают удить, и у них наверняка что–нибудь клюнет». – «Ничего не клюнет, разве что хариус». – «А тебе подавай щуку?» поддразнил я его. «Щуки мне ни к чему, – возразил мальчик. – Мне нужны форели. Но это требует денег». – «Как так? – удивился я. – В детстве я их рукой ловил». Он пренебрежительно помотал головой. «Должно быть, молодь. А попробуйте ухватите рукой взрослого хищника! Форель тоже хищная рыба, как щука, только ловить ее труднее. И надо патент выправить, а он стоит денег», – добавил мальчуган. «Ну, вы и без денег устраиваетесь», – засмеялся я. «Вся беда в том, что настоящие места не для нас. Там сидят те, у кого есть патент». – «А что ты называешь настоящими местами?» – полюбопытствовал я. «Ничего вы не смыслите в рыбной ловле!» – заявил мальчуган. «Я и сам это вижу», – согласился я. Оба мы сидели теперь на прибрежном откосе. «Вы что, думаете, закинь удочку куда попало, и все?» Я удивился и спросил: «А разве не так?» – «Типичная ошибка новичка, – изрек веснушчатый и выпустил дым через ноздри. – Чтобы удить, надо найти, во–первых, место, а во–вторых, наживку». Я слушал очень внимательно. «Допустим, вы хотите поймать форель, взрослого хищника, – поучал мальчик. – Прежде всего надо сообразить, где она чаще всего водится. Ну, понятно, в таком месте, где течение сильнее, где проплывает много рыбешек и где сама она может укрыться от течения. Значит, вниз по реке за большим камнем или еще лучше – вниз по реке за устоями моста. А такие места все, понятно, заняты рыболовами с патентом». – «Надо, чтобы течению была поставлена преграда», – сказал я. «Поняли!» – свысока одобрил он. «А наживка?» – спросил я. «Смотря кого вы ловите – хищную рыбу или, скажем, хариуса или угря. Эти – вегетарианцы! Угря можете поймать хоть на ягоду. А хищная рыба – форель или еще окунь, – та ловится только на живую приманку. На комара, на червяка или на мелкую рыбешку». – «На живую приманку, – задумчиво повторил я, вставая. – На, бери, – и я протянул мальчику всю пачку «Парижских». – Ты их заработал. Теперь я знаю, как ловить мою рыбку. Сперва найти место, а потом приманку».