Текст книги "Кругосветное плаванье "Джипси Мот""

Автор книги: Фрэнсис Чичестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

24 сентября окончилась четвертая неделя плавания. Прошел 3887 миль со средней скоростью 138,6 мили в сутки. Изменил своему правилу не пить до вечера. Выдался безумный день, и я то и дело ставил и убирал паруса, но удержать “Джипси мот” на курсе не удалось! Окончательно взбешенный, оставил ее на произвол судьбы и спустился в каюту для позднего ленча или раннего чая, как хотите! Выпил джин с лимоном и съел последний кусочек шотландского чедера, лучшего сыра, какой я только знаю! Кончилось и сливочное масло. Оставил напоследок английский сорт, и это масло ничуть не прогоркло, выдержав испытание тропиками.

Опять не ладилось с автопилотом! Штуртросы, идущие к румпелю, износились, и я с трудом натянул новые. Казалось, что укрощаю полуобъезженную лошадь, на которой нет узды. Возился с центральным направляющим блоком штуртросов, добиваясь улучшения работы. Беда заключалась в том, что, как только я добирался до кормы, “Джипси мот” прежде всего упорно старалась стряхнуть меня в воду и начинала скакать по волнам, пробуя выбить мне все зубы. Затем она поворачивалась по ветру, и приходилось мчаться к румпелю, чтобы не пойти задним ходом и не очутиться в плену стихий. Снова пытался установить связь с Кейптауном, но мощный женский голос заглушает все на нужных волнах в эфире”.

В воскресенье 25 сентября меня разбудили настольные часы, упавшие на живот. Это заставило немедленно приняться за работу. “Джипси мот” шла спокойно, и хотя набежали массивные черные тучи, их было немного. Распустил рифы на гроте и поставил большой генуэзский стаксель вместо меньшего. Затем принялся за работу, которую долго откладывал, – за сортировку яиц.

Больше я не мог выдержать: либо источник зловония полетит за борт, либо я сам отправлюсь туда. Опорожнил ящик и отобрал битые и тухлые яйца. Очень их жаль. Пленка из пчелиного воска, которой по совету одного приятеля перед упаковкой покрыли часть яиц, ни к чему хорошему не привела: желтки присохли к скорлупе, на некоторых яйцах выступили черные пятнышки, очевидно плесень изнутри. Тем не менее я приготовил омлет из двух яиц, отделив черные пятна, и получилось довольно сносно. Беда с этим продуктом заключается в том, что все мы чувствуем тошноту при малейшем подозрении и склонны считать яйцо протухшим, когда оно еще вполне пригодно в пищу. Вычистил ящик, выкинул все побитые и явно протухшие яйца, а в остальном пришлось надеяться на лучшее.

К этому времени каждую ночь дул ветер, достигавший примерно 6 баллов. Я заметил, что к полудню барометр падал на два-три деления, а затем с наступлением темноты поднимался. В эту воскресную ночь ветер дул как обычно, и я подумывал о том, выдержит ли такелаж, ведь яхта шла под всеми парусами. Судно стало сильно колотить о волны, когда ветер достиг 6 баллов, но я решил, что он дует из-под темной тучи, проходившей над головой, и вскоре ослабеет. Без крайней необходимости очень не хотелось менять паруса, поэтому оставил все как было, и дело пошло на лад. Температура заметно понижалась по мере продвижения к югу, и я стал спать под шерстяным одеялом.

Идти в свежий ветер было очень неприятно. Большие валы внезапно задерживали ход яхты, и она разворачивалась в наветренную сторону, как будто ее “форсировал” автопилот. Мне казалось, что именно это и происходит, и я перестраивал автопилот немного больше по ветру. Определенно недоставало обезьяны и слона в качестве дополнительной команды: обезьяны, чтобы управляться со снастями при крене 35° и более, а слона как рулевого, когда “Джипси мот” теряла управление при шквале.

Ночью в понедельник, 26 сентября, я уютно устроился в своей койке, погруженный в похождения Мегрэ и “Длинной Жерди”, когда на корме раздался сильный удар. Вдруг заполоскал грот, очевидно что-то сломалось в автопилоте, поскорее выскочил на палубу, но погода не позволяла находиться наверху без спасательной амуниции. Почувствовал облегчение, убедившись, что всего-навсего лопнул один из штуртросов румпеля. Снял оттяжку спинакера и поставил в качестве штуртроса, надеясь, что если старый лопнул, то новый обязательно выдержит. Из-за сильного ветра и большой зыби повозиться пришлось немало. Все-таки мне удалось закончить работу, но, когда я улегся на койку, одолела такая сонливость, что глаза смыкались сами собой. Долго поспать не пришлось: волны так трепали “Джипси мот”, что я не мог лежать. Опять поднялся на палубу, убрал грот, и только после этого позволил себе немного отдохнуть.

Встал через пару часов и хотел подняться наверх, чтобы поставить грот, но решил сначала выпить чашку горячего шоколада. Пока я потягивал шоколад, ветер усилился до 25 узлов, так что пришлось поставить малый стаксель и отказаться от грота. Что же касается лично меня, то этим утром мог наступить конец моего приключения: я едва избежал неминуемой, хотя и довольно нелепой гибели. Погода была по-прежнему свежей, и “Джипси мот” сильно бросало. Я направился в носовой гальюн, причем дверь дважды распахивалась настежь и мне приходилось толчком закрывать ее. Вдруг дверь снова распахнулась, с силой хлопнула о переборку, ударила меня ручкой в лоб и сбила очки. Удар пришелся на два дюйма выше глаза и почти оглушил меня. По странной случайности очки не пострадали, а на порез достаточно было положить дезинфицирующую мазь. Но мое спасение все же казалось чудом. Подумать только, что могло случиться, если бы ручка попала мне в глаз, предварительно разбив очки!

Большой проблемой на следующий день стало бритье. Воспользоваться настенным зеркалом, висевшим в носовом гальюне, при таком крене оказалось невозможно, так как нельзя было встать в нужную позицию. Пришлось бриться в каюте над ведром, сидя на диванчике с зеркальцем в руках. Упоминаю об этом только потому, что многие считают, будто в плавании под парусами достаточно взять бритву, чтобы побриться, и удивляются, почему это яхтсмены такие неряхи!

Прочные подшипники автопилота начали немного постукивать, и я стал беспокоиться за работу всего устройства. Уж очень много в нем было дефектов.

Несмотря на старание, с каким я сортировал яйца, в ящике происходило что-то неладное. В каюте стояла невыносимая вонь, и пришлось вынести ящик в кокпит, где нашлось для него свободное местечко в кормовом люке. Четырнадцать дюжин яиц, испорчены они или нет, довольно несподручная поклажа, а в бурном плавании бывает так трудно обеспечить бережное хранение. Боюсь, что этот громоздкий багаж уронили еще по дороге на судно или перед отплытием. Как бы то ни было, вонь, несомненно, исходила главным образом, если не исключительно, от треснувших яиц. Их судьба была предрешена. Поколебавшись еще пару деньков, я, изнемогая от усиливавшейся вони, выбросил ящик в океан, проводив его грустным взглядом. Вот он превратился в еле заметную точку, а яхта уходила все дальше. Не часто приходится выкидывать за борт отобранные из 14 дюжин лучшие яйца. Какой убыток!

Отвлекшись описанием личной жизни, я немного забежал вперед. Странная история случилась в день моего сложного бритья. Я решил откачать трюмную воду, чтобы проверить, работает ли помпа. Думал, что придется сделать всего несколько качков, ведь в трюме не должно было скопиться много воды. Я систематически осматривал льялы, и в то утро воды там почти не было. Начал качать почти автоматически, засыпая на ходу, пока вдруг не сообразил, что работаю что-то слишком долго. Мелькнула мысль: может быть, не исправлен какой-то клапан и я перегоняю туда и обратно все ту же воду? Пошел в нос за подходящей палкой, чтобы прочистить нижний конец трубы, и обнаружил, что из носового гальюна льется вода! Очевидно, я забыл перекрыть вентиль забортной магистрали, когда моя попытка побриться в гальюне окончилась неудачей и мне с бритвенным прибором пришлось перебраться в каюту, Между тем вода через открытый забортный вентиль потихоньку наполняла судно.

28 сентября, на 32-й день после старта, я был в 1940 милях от пересечения гринвичского меридиана с 40-й параллелью, а “Катти Сарк” на тот же день своего плавания была в 1900 милях от этой точки. Следовательно, ее выигрыш составлял всего 40 миль. Значительно похолодало, и даже в каюте приходилось надевать шерстяную рубашку и брюки. Чувствовалось дыхание Антарктику!

Сравнения с результатом “Катти Сарк”, сделанные накануне, меня подбодрили, но день 29 сентября начался плохо. Обнаружилось, что залит левый кормовой рундук. Я решил, что грота-гик, перекатываясь при переходе паруса, дергал нирал и, таким образом, расшатал рым-болт, отчего палуба и потекла. Какая досада! Ведь рундук переполнен книгами, которые превратились в кашу. В порядке предосторожности снова откачал трюмную воду. Пришлось сделать 35 качков, чтобы осушить льялы. Хорошо, если это вода из носового гальюна, которая не сошла в корму, когда я ее вчера отливал.

Поработав помпой, заметил, что мне приходится все время поддергивать штаны. Измерил талию, и оказалось, что объем уменьшился до 30,75 дюйма. Прямо как у девушки! Разумеется, я ничуть не удивился тому, что похудел, но хотелось добиться улучшения аппетита. Кое-что я ел с удовольствием, но бывали дни, когда приходилось насильно заставлять себя принимать пищу. Угостился джином, что было оплошностью: по моим приметам, за джином неизменно следует шквал и тяжелые работы на палубе.

Этот стаканчик подкрепил мое суеверие. Разразился шторм от юг-юго-востока и принес страшную зыбь. Шторм налетел на меня оттуда, куда я должен был идти, и, следовательно, обрек на бездействие. Попробовал забраться в койку, но меня выгнала оттуда сильная боль в правой ноге. Опасаясь новых неприятностей, которые так и сыпались на меня, если я пил на борту джин (или шампанское), решил для разнообразия переключиться на горячий “бренди с…” Не могу припомнить, что Джоррокс имел в виду под этим многозначительным “с”, кажется “с сахаром и лимоном”. Во всяком случае, мой напиток получился отличным и очень меня подбодрил. Шторм несколько стих, но океан еще бурлил, и яхта с трудом продвигалась вперед, неся зарифленный бизань и штормовой кливер. Бренди так меня взвинтил, что захотелось поработать на палубе, и я смазал две лебедки, которые плохо действовали прошлой ночью. Затем натянул еще один трос на автопилот. Все это было крайне необходимо, так как и лебедка и автопилот вызвали ночью адский переполох. Вот что случилось. Я спокойно спустился в каюту, не думая, что яхта рыскнет на ветер, и собрался соснуть, но меня разбудило хлопанье парусов: “Джипси мот” самостоятельно сделала поворот оверштаг. В темноте стук и хлопанье могли нагнать панику даже на слона. Обмотал спасательный линь вокруг груди, но не успел одеться и вылетел на палубу босиком, в одной пижаме. Передние паруса вновь перекинуло, и я решил воспользоваться этим положением, чтобы оставить яхту на левом галсе. Но тут вначале отказали лебедки, а вслед за ними забарахлило автоматическое рулевое устройство. Кормовое весло прижало к борту и заклинило. Несмотря на титанические усилия, мне никак не удавалось поставить весло прямо. Пришлось поиграть румпельтросами, и только тогда судно пошло, а я смог опять повозиться с автопилотом. Дело это оказалось сложным. Автоматическое устройство соединено с румпелем, а нагрузка на последний очень велика. Трудно добиться надежного управления им при помощи румпельных тяг автопилота. Все эти мучительные усилия приходилось делать при свете электрических фонариков. Более мощным фонарем я пользовался при регулировке автопилота, а обыкновенным – при прочих палубных работах. Пока я возился, пустая бутыль (предназначавшаяся для керосина), сохшая на баке кокпита, вдруг свалилась прямо на большой палец ноги (ноготь потом почернел). Это досадное происшествие пошло мне на пользу. После него придавать сколько-нибудь серьезное значений всему происходившему казалось абсурдом.

Стоило ли удивляться тому, что я теряю в весе!

Глава пятая. ЖАЖДУ ВЕТРА И ДОЖДЯ!

Первого октября закончилась пятая неделя плавания. Наконец я вновь почувствовал голод и отлично позавтракал. Спал тоже хорошо и, проснувшись, убедился, что как следует отдохнул. Поднялся на палубу и заменил штормовой кливер рабочим. Это содействовало усилению аппетита. А тут еще судьба позаботилась обо мне, подкинув к завтраку летучую рыбку, которую я немедленно выпотрошил и приготовил. Меню этого завтрака врезалось в память. Один грейпфрут (примерно четвертую его часть пришлось выкинуть – начал портиться); две картофелины, зажаренные вместе с рыбкой; два куска поджаренного хлеба из непросеянной муки с маслом и мармеладом; полторы кружки кофе.

После того как я со всем этим справился, поднялся на палубу и прибавил парусов. Между 32-ми и 35-ми сутками плавания я утратил свои преимущества перед “Катти Сарк”. Она прошла потрясающе много за 33-ие, 34-е и 35-е сутки, и если на 32-е сутки я отставал от нее всего на 40 миль, то на 35-е оказался позади уже на целых 352 мили. Как тут не упасть духом, и действительно, порой меня охватывало гнетущее отчаяние. Казалось, что яхта безнадежно велика и управлять ею в трудных условиях совершенно невозможно. Пробужденный от безмятежного сна, сорванный со своей койки авралом, утомленный тяжелой штормовой работой на палубе, я был склонен видеть все в самом мрачном свете. Частенько подумывал о том, как хорошо было бы нести круглосуточную вахту при полной команде, готовой встретить любую свежую погоду. Такое настроение, впрочем, было недолгим, я всегда чувствовал себя лучше после того, как удавалось крепко поспать несколько часов подряд. Крепкий сон меня прямо преображал, и я весело брался за любую неотложную работу: поливал свой “огород”, засевал семенами каждый освободившийся клочок “земли”, с которого снимал урожай кресс-салата. Кроме того, у меня была еще музыка! Какой замечательной кажется жизнь, когда все идет гладко и звучит хорошая музыка! Я слушал концерт, который записал для меня на пленку Гилс, и понял, что принимал все слишком всерьез и волновался из-за вещей, которые, в сущности, не имеют значения.

Встречный юго-восточный пассат держался сверх отпущенного ему времени: по всем средним данным, его уже не менее трех дней назад должен был сменить норд-ост. Это позволило бы вырваться вперед и не болтаться в бесконечных штормах, бьющих прямо в зубы.

Вечером 1 октября я все еще не вышел из пояса юго-восточного пассата и сетовал в вахтенном журнале, что “путь на юг, видимо, заказан мне навсегда”. Стояла непроглядная ночь. Когда я поднялся на палубу, и небо и море показались мне одинаково черными, но постепенно глаза начали их различать. “Как же хорошо знали снасти матросы на клиперах, – записал я в журнале, – ведь тогда не полагалось никакого освещения там вверху, на марсах. Поражает также, как далеко видит вахтенный, когда немного пообвыкнет в кромешном мраке. И все же командам клиперов, как и мне, порой приходилось стремглав вылетать из коек и мчаться на палубу: „Свистать всех наверх!”” Наконец, через четыре часа я вырвался из пассата. Едва поверил глазам, когда увидел по компасу, что лежу на румбе зюйд-зюйд-ост. После пересечения экватора мне довелось идти по гринвичскому меридиану только на подходе к 40-й параллели. Тогда я находился в 300 милях к юго-востоку от острова Тринидад.

Ветер усилился до 24 узлов, и я, решив, что надо готовиться к шквалу с северо-востока, потравил все шкоты и взял два рифа на гроте Но все это было напрасным трудом: ветер упал до 18 узлов. Тем не менее “Джипси мот” шла отлично и замечательно держалась на курсе, так что я даже перестал волноваться. Очередной напастью в тот день была потеря самой большой и крайне необходимой отвертки: я уронил ее за борт, пытаясь поджать люмаровский механизм, который плохо стопорил грота-шкот.

Ночью 2 октября увидел Южный Крест, впервые после 1938 года, когда возвращался с Шейлой домой из Новой Зеландии. Какое дивное зрелище, хотя одна из четырех звезд несколько померкла, нарушив красоту созвездия.

Теперь я находился в пустынной части океана, редко посещаемой судами. Видел примерно в 75 ярдах большую птицу, вероятно альбатроса, но, может быть, и качурку. Повесил в каюте яркий шарф Шейлы с изображением лошадей и карет. Своей радостной раскраской он сразу оживил помещение.

В понедельник октября замерил пресную воду в цистерне: остался всего 21 галлон да еще бидон (емкостью около 2,5 галлона). Гилс заставил меня взять его в качестве резерва. Из осторожности, чтобы иметь кое-что про запас, я не принимал в расчет этот бидон. Воды, правда, оставалось мало, что меня тревожило, но положение отнюдь не было критическим. При отплытии я отлично знал, что взятой с собой воды мне до Сиднея не хватит. Шесть недель я без ограничения тратил ее на все действительно насущные нужды, рассчитывая, что дождей будет достаточно, чтобы пополнить цистерны, прежде чем возникнет нехватка воды. Но я просчитался, преуменьшив прежде всего расход на поливку дважды в день моих салатных “грядок”. Кроме того, вода требовалась на массу всяческих мелочей. Без нее нельзя ни испечь хлеб, ни приготовить сухие овощи, ни растворить молочный или яичный порошок. Картофель, правда, можно варить и в морской воде, а вот рис нельзя. Наряду с преуменьшением расхода воды я преувеличил шансы на пополнение ее запасов за счет дождей или, во всяком случае, свои возможности улавливать воду. Дожди время от времени все же выпадали, хотя и небольшие. Кроме того, в своих расчетах я допустил ошибку, причем такую, которая может сорвать длительное плавание на небольшом судне, но не имеет никакого значения при рейсе, продолжающемся одну-две недели. Моя система сбора воды была рассчитана на поступление ее с парусины грота в желоб на грота-гике, из которого ее можно по трубе переливать в цистерну. Я не учел, что дожди, как правило, сопровождаются штормовыми ветрами, когда грот обычно не ставят. Но если этот парус был ранее поставлен, то при шторме соленых брызг попадет на него не меньше, чем дождевых капель, и вода станет не пригодной для питья. Мне следовало оборудовать желоб для сбора воды на гике бизани, а не грота. Бизань в штормовую погоду остается поднятой, после того как грот уже давно убран.

Известно, что человек может чувствовать себя вполне сносно, получая полгаллона (2,3 литра) воды в сутки, разумеется, только для питья и приготовления пищи. Мытье и стирка при этом исключаются. На старинных парусниках был принят именно такой рацион. Исходя из него, оставшейся воды мне хватило бы еще на 42 дня. Казалось совершенно невероятным, что за это время дожди не придут на помощь. Но полной уверенности у меня не было, и я с ужасом думал о том, что уже провел так много дней в океане, а настоящих дождей не встретил. На какой же срок растянуть 21 галлон? Кто знает! А вдруг дождь почему-либо не пойдет или мне не удастся собрать дождевую воду? По моим расчетам, яхта должна была дойти до Сиднея за 100 дней, значит, мне осталось пробыть в море еще 65 дней, но ведь я мог потратить на это и 120–140 дней. Наконец, не исключены и потери мачт, выход из строя радиоустановки. В этом случае пришлось бы месяцами дрейфовать в безлюдном море. Правда, все это было маловероятно, но чем черт не шутит. Решил в дальнейшем ограничиться меньше чем полгаллоном воды в сутки и учитывать каждую пинту. Если я сумею обойтись одной квартой (1 л), то воды должно хватить на 80 дней.

Как будто для моего успокоения ночью разразился шквал с дождем. В кувшине, оставленном в кокпите, набралось достаточно воды, чтобы приготовить к завтраку омлет из яичного порошка. Попозже утром снова пошел дождь, и я поспешил поставить пластмассовую трубку для отвода воды из водосборника на грота-гике. Не успел я этого сделать, как дождь прекратился. В полдень, когда налетел еще один сильный шквал, опять поставил дождевую трубку и собрал около пинты солоноватой воды. Я пристально следил за каждой каплей, стекавшей по парусу в желоб, а оттуда в водоотводную трубку. Вскоре стало ясно, что моя водосборная система нуждается в переделке. Дождевая вода с паруса сбегала в желоб по направляющему треку, на котором были отверстия от заклепок.

Из-за этих отверстий и терялась значительная часть влаги. В промежуток между шквалами занялся соответствующими исправлениями, и, когда разразился дождь, мне удалось набрать полное ведро. Вода и на сей раз оказалась солоноватой, но этого, видимо, нельзя избежать, так как при шквале летят соленые брызги, а на парусе и без того накапливается соль от предыдущих штормов. Все же с такой водой можно смириться, если не пить ее слишком много за один раз, а уже для стряпни она вполне годится. Я был уверен, что хороший, непрерывный дождь за каких-нибудь два часа смоет соль и наполнит цистерны пресной водой.

Но именно такого дождя все не было и не было. Правда, дожди выпадали, но они либо сопровождались шквалами и массой соленых брызг, так, что воду не стоило собирать, либо шли во время такого шторма, что грот приходилось спускать и воду собирать было нечем. К 14 октября у меня осталось 16 галлонов (плюс половина резервного бидона Гилса). Учел также полтора галлона, “выигранных” у шквала 4 октября, и сделал вывод, что расходую несколько больше воды, чем полагается. Наложил на себя еще более строгие ограничения.

Озабоченный недостатком воды, я был совершенно спокоен относительно продовольствия: продуктов хватало. Правда, любимая еда подходила к концу. Я уже расправился с грейпфрутами и апельсинами. Лакомясь последним апельсином, я думал о том, что он привезен из Южной Африки и почти совершил полный рейс в оба конца. 14 октября доел картошку и пожалел, что не захватил побольше: ведь это не только моя любимая пища, но хорошо сохраняющийся продукт. Порча 14 дюжин яиц была тяжелой утратой, правда, у меня оставалось порядочное количество яичного порошка и сушеного картофеля, но для их приготовления нужна вода. Пришлось ограничить потребление этих продуктов. Оглядываясь назад, я прихожу к заключению, что основной бедой в моем питании на этом этапе было белковое голодание. Если бы я мог это заранее предвидеть!

Отсутствие дождей компенсировалось прекрасной погодой, чистым небом и спокойным океаном. Меня огорчало, что нельзя идти быстрее, но я старался относиться к этому философски и наслаждался чудесными деньками. Встречал много птиц и всегда с удовольствием наблюдал за ними. Превратился в самозванного судью птичьих спортивных состязаний и присудил первый приз за красоту полета морским голубкам. Видел нескольких альбатросов, но в этой части океана они невелики: ни один не достигал четырех футов в размахе крыльев. Очевидно, молодняк, подумал я, а взрослые альбатросы держатся в других местах, ближе к гнездовьям. Какие-то шоколадно-коричневые птицы провожали яхту. Кажется, вилохвостая качурка (вид нырковых буревестников); матросы со старинных клиперов называли ее “курочкой мыса Доброй Надежды”. Иногда качурки садятся по нескольку штук на воду и, кудахтая, уплывают в сторону, очень напоминая кур. Но они совсем не такие кроткие, какими кажутся: при мне одна из них напала на буревестника.

Как-то раз меня взволновало, а еще больше напугало какое-то крупное млекопитающее, проплывшее перед самым форштевнем. Сперва я подумал, что предо мной касатка. Эти свирепые морские хищники убивают настоящих китов, прыгая им на спину до тех пор, пока жертва не выбьется из сил. А вдруг касатке придет в голову наброситься на “Джипси мот”? Мысль была не из приятных, и я держал пистолет под рукой, надеясь в случае чего отогнать разбойника. Касатка то была или нет, осталось неизвестным.

Все это время я волновался не только из-за воды, но и по поводу зарядки батарей. У меня был генератор высокой частоты, но он не обеспечивал нужного напряжения. Чтобы как-нибудь подзарядить батареи, приходилось тратить массу горючего, на второй неделе октября у меня осталось его только 10 галлонов. Я опасался, что горючего не хватит до конца плавания. Преимущественное право на использование тока батарей оставил за радио, жестко ограничив расходование электроэнергии на другие цели, и сидел без электрического света. Что-то не ладилось в самой системе зарядки, и разгадать, что именно, стало моей очередной задачей. 7 октября обнаружил два коротких замыкания: одно между проводами высокого напряжения и корпусом генератора, а второе – в 3 дюймах от него, между двумя тонкими, идущими к нему проводами. Мне было крайне необходимо посоветоваться со специалистом, как исправить эти неполадки, и спросить его, можно ли совсем выключить генератор и присоединить батареи на прямую. Но радиосвязь была так плоха, что успевал только сообщить свое место. Нечего было и думать о том, чтобы протолкнуть сложную передачу относительно режима работы генератора. Только через месяц, в течение которого связь была из рук вон плохой или совсем прерывалась, мне удалось наладить хороший контакт с Кейптауном и передать Джону Фэйрхоллу, журналисту из “Гардиана”, послание, в котором я поведал о своих неприятностях с радиоаппаратурой и попросил его проконсультироваться со специалистами фирм-изготовителей. Ответ пришел 14 октября.

Битый час я просидел у радиотелефона, и этот час измотал все нервы. Кейптаунский радист обладал низким, глухим голосом. Невероятно трудно было слушать, как он бубнил длиннейшую радиотелефонограмму от Джона Фэйрхолла с подробными инструкциями ведущих инженеров-механиков. Все представлялось крайне сложным, и казалось, что нужно затратить века, чтобы правильно понять отдельные незнакомые термины, вырванные из контекста. Улегся спать усталый и расстроенный, а в 06.45 меня разбудил веселый шум дождя. Вскоре он прекратился, но оставил мне в подарок полный чайник чистой дождевой воды. Закончив палубные работы и приведя паруса в наивыгоднейшее положение, принялся за электротехнику. В одном из пунктов своей радиограммы Джон Фэйрхолл спрашивал, проверил ли я, как натянут приводной ремень генератора? Разумеется, этого не было сделано, так как в Плимуте генератор снимали специально для регулирования привода и натяжки ремня. Просмотрел все заводские руководства и откопал рекомендации, как проверить, достаточно ли натянут ремень. Оказалось, что он натянут слабо. Сид Мэшуорд дал мне в Плимуте специальную машинку для натяжки приводных ремней. Прежде чем разбирать альтернатор, решил натянуть их, как полагается по инструкции. Запустил агрегат и получил ток в 22 ампера. На судне воцарилась великая радость! Найден корень зла. Правда, я обругал себя пентюхом за то, что не разобрался сам. Сознаюсь, ненавижу моторы на парусниках! Они мне противны, и я оставляю их без присмотра.

Энергетический кризис кончился. С нехваткой воды и электроэнергии покончено одновременно. Вечером я нежился в своей койке, читая при электрическом свете, и упивался волшебной музыкой дождевой воды, льющейся в цистерны. Мне посчастливилось отыскать среди своих книг нечитанный томик похождений Мегрэ. Очень люблю Сименона. По-моему, трудно превзойти его по яркости психологических характеристик и умению передать атмосферу, в которой развертываются события. В отличие от скучнейших американских романов с бесконечными милями строк, отведенных самым мелким деталям, которыми, как дубиной, вбивается в голову читателя представление о личности героя, Сименон добивается потрясающей яркости образа всего несколькими словами. Жалел, что не захватил с собой французский словарь; попадались отдельные незнакомые мне идиомы и слэнг.

Несмотря на все волнения, связанные с водой и батареями, чувствовал себя гораздо лучше и меньше уставал от работы, чем в начале плавания. Ведь тогда я был в плохой форме и ослабел. Подумать только, что я провел месяц на юге Франции, специально чтобы набраться сил. Плохо, когда чересчур все обдумываешь и вносишь излишние коррективы. Считаю, что для успешного достижения цели нужно все преодолевать одним махом, не тратя дополнительных усилий. Подобные нравоучения я читал самому себе, занимаясь очередными делами. Боли в ноге возобновились, как я решил, из-за того, что перестал ежедневно пить морскую воду. Очень важно поддерживать солевой баланс в организме, иначе быстро начинаешь ощущать недомогание.

Штили превратились в адскую муку. Невольно бросает в дрожь, когда долго сидишь или лежишь один в каюте. Заскрипит ли переборка под плечом или блок, малейший шум в мертвой тишине безбрежного океана кажется грохотом и бьет по нервам. День за днем ждал хорошего западного ветра. Вот когда особенно резко ощущалась потребность в полной команде, чтобы ловить малейший ветерок и менять галсы, в поисках самого выгодного курса. Я же был ограничен определенным числом перемен галса: надо же было хоть немного поспать. А смена галса – тяжелая работа; при отсутствии рулевого всякое изменение курса требует перестановки и новой регулировки автопилота.

За восемь дней, с 5 по 12 октября, проиграл “Катти Сарк” 1140 миль. Моя удача мне изменила. Наступили самые тяжелые условия для развития скорости, если не считать штормов. Ветер то дул прямо в лоб, как раз оттуда, куда мне надо было идти, то, превращаясь в легкий зефир, перемежался с полным штилем. С завистью думал о том, что “Катти Сарк” была бы уже далеко на юге с полными ветра парусами.

Понял, что допустил грубую тактическую ошибку, оказавшись с невыгодной (северной) стороны огромной области высокого давления. Мне следовало идти по возможности прямо на юг, чтобы пересечь ее в центре и воспользоваться северными воздушными течениями; любые из них, хоть немного заходящие на запад, вполне бы меня устроили. Я влип как муха в огромную паутину. Чувствовал себя настоящим балбесом: ведь этот злополучный “барический максимум” хорошо известен и обозначен в гидрографическом атласе США и на метеорологических картах Британского адмиралтейства для Африки. И хотя с моей стороны было непростительной глупостью влезать в эту область, я утешал себя тем, что всякий задним умом крепок. Кроме того, даже если бы я всячески старался избежать западни, то с равным успехом мог бы все же оказаться там, где находился теперь. Убедился еще раз, что очень нелегко понять эту гигантскую кухню погоды. Пытался определить конфигурацию области высокого давления и не сумел. Судя по ветрам, которые иногда налетают, складывалось впечатление, что я действительно плыву южнее области низкого давления, но как это могло сочетаться с прекрасной солнечной погодой и показанием барометра 1035 миллибар? Все вызывало крайнее недоумение.

“Джипси мот” легкой тенью скользила по поверхности воды, и часто приходилось браться за румпель. Как мне недоставало моего старого автопилота “Миранда”, который был на “Джипси мот III” и отлично действовал при слабых ветрах. Но яхта все же шла вперед и преимущественно по верному курсу, хотя, как-то выйдя на палубу, обнаружил, что она повернула обратно на северо-запад! Встречались маслянистые участки океана размером в поперечнике примерно 30 ярдов. На их гладкой поверхности там и сям поднимались пузыри. Не знаю, что это такое. Если принято называть “максимумом” ту чертову дыру, в которую я угодил, то единственным моим желанием было вырваться из нее как можно скорее. Ведь я должен был поймать ветер, как только выйду из полосы штилей и переменных воздушных течений. Старался делать все, чтобы улучшить ход, если только возможный курс не слишком сильно расходился с нужным.